Текст книги ""Фантастика 2023-185". Компиляция. Книги 1-17 (СИ)"

Автор книги: Александра Первухина

Что такое для тренированного беса оперативного сотрудника два тяжеловооруженных ратника? Тьфу… Вначале я немного размялся, чтобы воины, гоняясь за моей нечистой персоной, порубили в щепки столы и кресла. Освободив таким образом помещение, я ускорил темп передвижения – дал ратникам возможность для разгона – и на секунду притормозил у открытого окна. Воин, успевший первым, замахнулся на бегу, получил подножку и, увлекаемый тяжелой секирой, рыбкой нырнул через подоконник, вышибив раму. Товарищ его, раскусив мой маневр, действовал более осмотрительно. Решив поразить цель на расстоянии, он метнул в меня сначала щит, а потом секиру. Однако проницательность прирожденного бойца воину не помогла нисколько. Когда щит с секирой исчезли в заоконной дали, мне никакого труда не стоило отобрать у ратника короткий меч, скрутить и водрузить нападавшего на подоконник. Последний пинок – и дело сделано.

Степан Федорович, раскрыв рот, трясся в углу. Наверное, до него все-таки дошло, что происходящее не имеет ничего общего с актерской игрой на сцене.

– Видал? – горделиво осведомился я. – Шик, блеск и театрализованное представление с членовредительством!

– 3-здорово!

Это еще что. Подумаешь, два ратника. Подумаешь, I легкая потасовка в зале! Вот мой коллега Филимон как-то разогнал в одиночку целую орду гуннов – и все потому, что был ранен стрелой в ягодицу. Такая уж у нас, у бесов, особенность организма. Получив в бою тяжелое увечье, исчадие преисподней моментально включает дремлющий глубоко в подсознании режим уничтожения всего, что под руку попадется. Что-то вроде инстинкта самосохранения. Крутая вещь, надо сказать! Можно полгорода по кирпичику разнести в одну минуту. Правда, для этого надо обязательно получить какую-нибудь мало-мальски серьезную рану, и обязательно в филейную часть. Ранение в грудь, живот, спину, голову или конечность, кроме боли, никакого эффекта не дает. Только в область пониже поясницы, повыше ног! Это удивительное свойство бесовской задницы учеными преисподней еще мало изучено и давно ждет своего исследователя. А пока в преисподней на далеком Седьмом Кругу лично Люцифером создается подразделение бесов-берсерков, которые учатся вгонять себя в ярость с помощью длинных зазубренных игл, в нужный момент втыкаемых… ну, сами понимаете куда. Подразделение пока крайне малочисленно, потому что добровольцев в берсеркы на всех Семи Кругах найти трудно…

Длиннобородый забыл про свой револьвер. Он, изумленно моргая, дергал себя за бороду. Ловко с его ратниками я расправился! Впрочем, когда я к нему двинулся, он моментально очнулся, забормотав:

– Я сам! Я сам! Не извольте, батюшка, беспокоиться! – Затем вскарабкался на подоконник и поглядел вниз. – Высоко ведь!..

– А в лоб для скорости?

Зажмурившись, он разжал руки и рухнул в бездну.

– Бежим! – воскликнул я, отследив звучный .. «бум! » за окном.

– К… куда? – пролепетал Степан Федорович.

– Для начала выползайте из-под кресла. Скорее, скорее… И не шатайтесь. На крышу бежать, вот куда! Ничего больше не остается. Внизу, как вам только что донес господин рейхсмаршал, – мясорубка. И здесь оставаться тоже не хочется. Сдается мне, вы пользуетесь в здешних местах бешеной популярностью. Все как один – от фюрера до воеводы Ивана – почему-то хотят вас заполучить. Какие-то договоры, какие-то обещания… Непонятные машины смерти…

– На крышу… – бездумно повторил Степан Федорович, глядя не на меня, а в сторону окна.

Я обернулся и даже не особенно удивился, заметив в проеме окна губастую негритянскую физиономию, украшенную массивным носовым кольцом и радужными перьями в курчавых волосах. Я вообще уже ничему не мог удивиться.

– Белый вождь с железным сердцем здесь? – осведомилась физиономия.

– Этот? – кивнул я на обомлевшего Степана Федоровича.

– Этот! – обрадовалась физиономия. – О, вождь, наконец мы нашли тебя! Мое племя послало меня спросить: выполнил ли ты свое обещание? Самое время сейчас применить твою машину смерти…

– Сгинь!

Я поднял над головой покореженный диван, размахнулся… Когда диван вместе с физиономией ухнул за окно, повернулся к клиенту.

– Охотники за головами… – пробормотал Степан Федорович.

– Что?

– «Охотники за головами»… Пьеса так называется. Которую в среднем зале репетировали…

– Прекрасно. Больше никакие пьесы в этом сезоне не идут?

– Кажется… нет. Всего три премьеры. Хотя… специально для подшефной школы готовится познавательная постановка «Легенды и мифы Древней Германии».

– Этого еще не хватало. И без того голова кругом идет.

Я выглянул в окно, чтобы убедиться, что оттуда не влетит какая-нибудь валькирия. Хвала Владыке, никого за окном не было.

– На крышу! – распорядился я.

Мы выскочили из комнаты, едва не споткнувшись о бесчувственное тело герра Геринга. Рейхсмаршал был жив, но объемная фиолетовая гуля на его лбу ясно говорила о том, что очнется он не скоро.

До лестничного пролета мы не добежали – с верхних ступенек скатился небольшой отряд штурмовиков, вооруженных короткими винтовками с примкнутыми штыками, а на нижних ступенях неожиданно воздвиглась монументальная фигура давешнего богатыря Микулы.

– Ага! – гаркнул рыжеволосый отрок, одним движением выламывая порядочный кусок перил. – Позабавимся, поганые?

На площадке закипела драка. Мы здесь были явно лишними, поэтому прорываться я не рискнул, а толкнул Степана Федоровича вдоль по коридору.

– Куда?

– Какая разница? Подальше отсюда! «Подальше» не получилось. Коридор оказался очень коротким и скоро закончился стальной дверью без каких-либо признаков дверной ручки с устраша-ющей надписью: «Не входить. Смертельно опасно». Посреди двери темнело углубление в виде человеческой пятерни.

– Что это? – спросил Степан Федорович. Пожав плечами, я толкнул дверь, затем навалился на нее всем телом, потом пнул ногой, но добился лишь того, что ушиб себе копыто. Стальная громадина даже не шелохнулась.

– Заперто… – прокомментировал мой клиент. Грохот позади заставил меня обернуться, а Степана Федоровича – подпрыгнуть на месте.

Отрока Микулу оттеснили с лестничной площадки. Он еще отмахивался импровизированной своей дубиной, но шансов пробиться к выходу у него не было никаких – компания штурмовиков, подкрепленная партией автоматчиков из охраны, лавиной накатывала на рыжеволосого партизана. Микула вращал кулачищами со скоростью вентилятора, но только слегка притормаживал наступление. Я увидел, как отрока вдали в разгромленный кабинет, услышал его крик: «Русские не сдаются! », а потом дружный разочарованный вопль гитлеровцев – очевидно, Микула последовал путем своего длиннобородого командира, а именно: сиганул с подоконника через выбитое окно.

– Она открылась! – удивленно проговорил Степан Федорович.

– Что?

– Я рукой пощупал… там, где углубление… она и открылась, – повторил он, заглядывая в образовавшийся проем между дверным косяком и стальной дверью.

Гитлеровцы, потерявшие объект преследования, наконец-то обратили на нас внимание. Особенный интерес у них вызвало сочетание физиономии Степана Федоровича в обрамлении эсэсовской фуражки, фор-менного воротничка и погон – и моих джинсов с ременной пряжкой в виде американского флага.

Не тратя времени на слова, я толкнул клиента так, что он перелетел через порог чудесно открывшейся комнаты, прыгнул за ним сам и навалился изнутри на дверь. Она неторопливо затворилась, щелкнул автоматический замок.

И тотчас мир звуков исчез для нас – мы очутились в полнейшей тишине.

– Вот это да-а… – протянул Степан Федорович.

Этот кабинет выглядел внушительнее того, который мы покинули. Одна дверь чего стоила! Адовы глубины, ни одно банковское хранилище не могло похвастаться такой дверью. Толщиною в полметра (толщину я отметил, когда закрывал дверь за собою), снабженная изнутри дополнительными запорами и засовами, она была практически нерушима. Я мгновенно почувствовал себя в полной безопасности. Снаружи никаких замков, которые можно было бы взломать. Только устройство, идентифицирующее открывающего по отпечаткам пальцев. Подвластное разве что хозяину…

Додумать эту мысль до конца я не успел. Шагнул по ворсистому ковру с узбекским узором к стене, на которой, словно на витрине антикварного магазина, развешано было оружие самых различных эпох. Мечи, кинжалы, ножи, винтовки, автоматы… Честное слово, тут не знаешь, на что и смотреть.

Мое внимание привлек короткий ассагай с начищенным до зеркального блеска широким лезвием. По украшенному перьями древку тянулись слова: «Дорогому Штирлицу от восхищенного племени уна-уму. Да не коснется никогда твоего горла рука Ука-Шлаки». Ассагай соседствовал с 7, 6-миллиметровым ручным пулеметом образца тысяча девятьсот двадцать седьмого года. На прикладе пулемета имелась выцарапанная чем-то острым надпись: «Братишка! Бей фрицев беспощадно! » А вот кортик со свастикой на рукоятке. На лезвии красовалась изящная гравировка: «Друг! Спасибо тебе, что ты есть! Твой Адольф».

– Оригинально… – пробормотал я, переходя к большому черному сейфу с приметной табличкой: «Проект „Машина смерти“.

Несмотря на страшную надпись, сейф был беззаботно распахнут. Внутри, правда, было немного: бутылка шнапса, едва початая, еще одна бутылка, пустая и лежащая на боку; огрызок яблока и свернутый вдвое бумажный листок. Листок я, конечно, тут же развернул, но не увидел там ничего интересного, кроме карандашного рисунка, изображающего что-то вроде лупоглазого робота-трансформера с двумя спаренными пулеметами вместо передних конечностей. Голову робота кто-то разукрасил красными чернилами: пририсовал остроконечную бородку, усики и рожки – скорее всего, это сам автор развлекался от скуки.

– Посмотрите, Степан Федорович! – позвал я. – Эй, вы где?

– Здесь, – отозвался клиент каким-то странным голосом.

– Вы куда это уставились?

Степан Федорович не ответил. Уставился он в зеркало, прекрасное старинное ртутное зеркало в золотой тяжелой раме, висящее на стене рядом с другим таким же зеркалом… Нет, не зеркалом. Кажется, это была картина. Точнее, портрет… Или… В общем, все дело в том, что изображения на портрете и в зеркале были практически идентичны. Ну, разве что разнились незначительные детали. , а конкретно: в зеркале отражался Степан Федорович растерянный и бледный, с изумленно отвисшей нижней губой и дрожащими белесыми бровями, а с портрета глядел орлом Степан Федорович надменный и решительный, с плотно сжатым ртом и вздернутым подбородком.

– Это что же?.. – бормотал мой клиент. – Это как же?.. Никто никогда моих портретов не рисовал… Кто же это сподобился?..

– Судя по подписи в углу, – подошел я, – это Сальвадор Дали сподобился. Поздравляю, Степан Федорович, не каждому уборщику выпадает такая честь.

– Не может быть! Откуда здесь мой портрет? Я вздохнул:

– Где же ему еще висеть, как не в вашем личном кабинете?

– В моем кабинете?

– Ну да, герр Штирлиц.

– Я не Штирлиц! – взвился Степан Федорович.

– Прекрасно. На портрете, значит, не вы. И именное оружие подарено не вам. И стальную дверь, снабженную системой идентификации отпечатков пальцев, не вы только что открыли.

– Я руку сунул случайно, и она сама…

– Хватит! – закричал я. – Хватит дурака валять! Заварили кашу, а теперь на попятный?!

– Да ничего я не заваривал! – взмолился Степан Федорович. – Я сам не понимаю, почему так получилось. Пришел спокойно на работу, а тут вдруг такое началось!.. Разве я виноват в том, что все актеры поголовно ударились в коллективный психоз? А театр подвергся нападению загримированных террористов? Где тут телефон? Сейчас вызову милицию и скорую психиатрическую помощь, все и разъяснится. Где телефон? А, вот на столе… Странный какой-то телефон. Где у него кнопки? И диска нет. Только какая-то ручка, как у швейной машинки. Ее крутить? А куда говорить? А откуда слушать? А…

– Рейхстаг на проводе! Дежурный вахтер рейхсканцелярии капрал Келлер слушает! – отчетливо донеслось из трубки.

Степан Федорович отшвырнул телефон, словно ядовитую змею. Его снова начало трясти.

– Еще один псих… Мы в театре, а не в рейхстаге!

– Выгляните на улицу, – посоветовал я.

Мой клиент послушно подошел к забранному толстыми прутьями окну, за которым догромыхивал бой. Рыжеволосый Микула, прихрамывая, тащил за собой покореженный пулемет. Красные партизаны, отстреливаясь из луков поверх щитов, поспешно отступали вдоль по улице. Если верить табличке на углу, улица называлась: Лихтенштрассе. Гитлеровцы, оглашая окрестности победными криками, поливали отступающих огнем из автоматов и пулеметов. То тут, то там с дикими воплями сновали чернокожие ребята в набедренных повязках, путались под ногами у сражающихся, то и дело пытаясь отрезать кому-нибудь голову. Их отгоняли прикладами и пинками. Нарастал тяжкий рев двигателей – по улице ползли танки, преграждая партизанам путь к отступлению. Где-то за крышами домов, украшенных нацистскими флагами и плакатами, полыхало зарево.

– Как это?.. – отваливаясь от подоконника, слабым голосом спросил Степан Федорович. – Что случилось? Куда мы попали? Что это за мистификация?

– Правильнее, наверное, было бы сказать, – задумчиво произнес я, – в куда мы попали…

– Не понял…

– И я мало что понимаю! Ясно для меня только одно – действительность и вправду изменена. Об этом-то я почти сразу догадался. Как только мне на голову лаптем наступили, все как-то сразу резко прояснилось. Только все поверить не мог… Все, что про-исходит с нами, происходит на самом деле. И никакой здесь нет мистификации… Помните того… с одним глазом и кривым кинжальчиком?

– Я его до самой смерти не забуду, – содрогнулся Степан Федорович.

– Помните, что он говорил? О законе Вселенского Равновесия, о концентрации в вашей персоне небывалого количества отрицательной космической энергии, способной изменить время и пространство… О глобальной катастрофе… О переломе хода истории…

Я закашлялся, снова открыл рот, чтобы продолжить пояснения, и тут меня как океанской волной накрыло. Мгновенно я стал мокрым… облизнул губы, ощутив на них горькую соль. О том, что на самом деле произошло, я начал догадываться, когда еще рассматривал вывеску молочного магазина, а уж после неожиданного нападения партизан-ратников укрепился в своей догадке окончательно. Только в пылу драки все как-то недосуг было в полной мере осмыслить события. И вот теперь я точно в черный колодец заглянул… Говорил же мне этот несуразный циклоп все то, о чем я теперь толкую Степану Федоровичу, – о возможности глобальной катастрофы, о переломе хода истории, о… А я несчастному циклопу Убойным Толчком в глаз залепил! С другой стороны, промедли я секунду, и снес бы Хранитель моему клиенту башку. Хотя… может быть, оно было бы и к лучшему?

– Не может быть… Этого не может быть… – лепетал Степан Федорович. – Это же невозможно…

– А летучая змея в водопроводном кране – это возможно? А говорящая белая крыса? Крысы, между прочим, с трудом поддаются дрессировке. А уж о том, что можно выучить крысу ругаться матом, я вообще никогда не слышал! Невозможно! Постыдились бы, Степан Федорович! Разрушили мировую цивилизацию, меня втянули в это грязное дело, а теперь овечкой прикидываетесь! О, зачем я подписал договор! Ведь понимал же, что нельзя этого делать! Проклятое мое человеколюбие!

– Ничего я не разрушал!

– Ну, почти разрушили. Самая малость осталась…

– Нет, нет… Нереально! Допустим… что-то там весьма необычное случилось, и актеры до такой степени вошли в роль, что превратились в совершенно реальных лиц. И окружающую действительность изменила в стиле постановки «Будни рейхстага» эта самая… сконцентрированная отрицательная космическая энергия. Но откуда здесь древние русичи? Воевода Иван… как его?.. Златич?

– Из пьесы «Гей, славяне! » – напомнил я. – А кровожадные зулусы из «Охотников за головами». Чего не ясно-то?

– Ничего не ясно! Бред… Бред… Ага, я понял! Это всего-навсего параллельный мир! Я где-то читал о подобном. В этой… ну, как там… в фантастике, вот!

– Параллельный мир! – разозлился я (главным образом из-за напоминания о глупом решении взяться за это задание). – Размечтались! Вы что – совсем того?.. Каждый мир имеет собственную вселенную! А каждая вселенная имеет собственные законы! Нашкодили в своем мире, здесь же придется и отвечать, понятно?

– То есть вы хотите сказать… – распахнул рот Степан Федорович.

– Ага, точно. Вы на планете Земля. Точно в том мире, где родились и прожили сорок семь лет. Только малость сместились в пространстве и времени… И в реальности…

Проговорив это, я опять вытер пот со лба. Псы чистилища! Вот и все. Вот теперь все. Просто, да? Но как страшно! Что теперь будет с этой несчастной планетой?! И почему, елки-палки, хвост Люцифера, именно я оказался замешанным в этом? Откуда такое сверхъестественное невезение? От клиента своего заразился? Что мне теперь делать? Кто подскажет? Филимон бы подсказал, да где он теперь? Мотает срок…

– Не верю! Не верю! Не верю! – трижды повторил Степан Федорович. – Русская дружина… Охотники за головами… Третий рейх… Это нелогично! Мир изменился только потому, что в нашем драматическом театре ставили именно эти пьесы?

– Театральные постановки далекого будущего – это всего лишь субъективные объяснения происходящего… Скажите спасибо, что еще «Легенды и мифы Древней Германии» никак себя не проявляют.

– Спасибо… То есть… а объективные причины?

– Подождите – будут, – твердо пообещал я. – Уверен, что здешние персонажи вполне логично объяснят присутствие в Берлине и древнерусских партизан, и охотников за головами…

Степан Федорович еще какое-то время стоял, колеблясь, словно осинушка под ураганным ветром, но через секунду, зарыдав, уронил голову на подоконник.

Признаться, меня очень тянуло последовать его примеру. Вот влип я, вот влип! Мой друг и коллега Филимон за какое-то прегрешение схлопотал десять лет одиночки. Представить себе не могу, каким образом мог проштрафиться Филимон – опытнейший сотрудник и глава нашего отдела. Наверняка, какое-то очень важное задание провалил. Десять лет! Мне за паршивого средневекового дурака-алхимика врезали три года гауптвахты. А за это дело мне что будет? Публичное четвертование с демонстрацией по столицам мира? Адовы глубины! Огненные вихри преисподней! Хвост Люцифера! Мамочка! Что делать? Кто виноват? Бес Адольф, конечно, виноват. Не свалишь же всю вину на неразумного человечишку? Я же сам должен был обо всем догадаться – как только прилетел по вызову! А догадавшись, обязан был тут же утопить опасного типа Степана Федоровича в унитазе вместе с чешуйчатыми лапами и прочим…

Не-ет, мы еще поборемся! Мы еще всем кузькину мать и едрену бабушку покажем! Я ведь кто? Я ношу гордое звание беса оперативного сотрудника! У меня профессиональный стаж две тысячи лет! Я три почетных грамоты имею и Орден Хвостовой Кисточки за особые заслуги перед преисподней! Я тут всех распушу и приведу к единому знаменателю! Я этот вонючий мировой кризис в два счета ликвидирую! Я…

Нет, не помогает. Попытка сеанса самовнушения бесславно провалилась. Чтобы хоть немного отвлечься, я подошел к столу. Н-да… забавный тип этот Штирлиц… То есть Степан Федорович. Или мне его теперь так и называть – Штирлиц? А, ладно… Вот записочка лежит, надушенный кусочек бумаги с отпечатком губной помады: «Милый Штирли-мырли. Что за мальчишество? Зачем вы стащили мою подвязку? Верните немедленно, а то правый чулок постоянно спадает. Перед фюрером неудобно. Все равно люблю и целую. Ваша Ева… »

А вот коллективная фотография. Деревца, травка, речушка, шашлык, шнапс в литровых бутылках. Первый справа в верхнем ряду – собственной персоной Штирлиц. Гитлер в центре. Геринг, Геббельс… вся, короче говоря, шайка. Второй слева в нижнем ряду – Паулюс. Я сразу узнал его лошадиную физиономию, уныло вытянутую. Будто предчувствовал свою дальнейшую безрадостную судьбу. Несладко ему придется под Сталинградом – это точно. Кстати, на фотографии генерал-фельдмаршал обведен чернильным кружочком, словно пораженная мишень. И еще один представитель рейха помечен точно так же: какой-то хмурый тип, низенький и чернявый. Ушки оттопырены крыльями летучей мыши, передние зубы выступают вперед, как у кролика, но взгляд из-за стекол круглых очков истинно волчий. Кто это? Ага, должно быть, шеф имперской тайной полиции Генрих Гиммлер. Узнал я тебя, мрачный баварец! Известный оккультист и практикующий черный маг. В преисподней такие товарищи на особом счету, специальный отдел отслеживает их бесчеловечную деятельность против человечества и некоторых вербует для тесного сотрудничества. Ну, например, для того, чтобы они, в обмен на магическую силу, поставляли нам клиентуру. Своего рода операторы-консультанты. Захочет человек вызвать беса, к кому ему обращаться? Не в справочную же! К колдуну, конечно. К черному магу. Ребята из того отдела говорили как-то, что Гиммлер не кто иной, как реинкарнированный Мерлин, так что ему и своей магической силы хватает, в сотрудничестве с преисподней он не заинтересован, хотя со счетов снимать его никто не собирается. На всякий случай – вдруг пригодится…

А что-то я не видел среди свиты Гитлера герра Генриха Гиммлера. Куда подевался ближайший соратник фюрера? Да-а… Интересно, каким образом Штирлиц сумел самого Гиммлера опорочить, нейтрализовать и погубить? Тут уж фокус с подвязкой не удался бы. Да-а-а, хитер и пронырлив майор Исаев. Знает свое дело. Как-то бедному Степану Федоровичу придется в его шкуре? Сможет ли соответствовать? Ужас! Положительный момент только один – Степан Федорович, кажется, больше не страдает хроническим невезением, не притягивает к себе неприятности из всех мыслимых и немыслимых сфер. Чудовищная неп-риятность, свалившаяся на нас, перевесила все остальные. Закон Вселенского Равновесия работает!

Полнозвучный медный «бамс! » прервал мои мысли. Степан Федорович, завязший в корзине для бумаг, со смущенным стоном стаскивал с головы свалившийся на него с полочки здоровенный шлем:

– Я нечаянно…

Да, хроническое невезение – штука прилипчивая. Рано еще радоваться.

– Да о чем я тут толкую! – воскликнул я так громко, что Степан Федорович вздрогнул и рывком освободил голову. – Действовать надо!

– Надо, – подтвердил мой клиент, потирая ушиб на макушке. – А как?

– Перво-наперво, выбраться отсюда!

– Отлично! – оживился Степан Федорович. – Я и сам так считаю. Мне – как настоящему русскому человеку – претит братание с Гитлером и нахождение в ставке фашистов. Если уж так все получилось, я готов вступить в ряды Красной Армии и кровью искупить свою вину перед человечеством!

– В человеке крови – всего литров пять. Или шесть. Не больше, – припомнил я. – А вам, чтобы полноценно искупить, надо, по меньшей мере, наполнить жидкостью из своих вен Цимлянское водохранилище!

Степан Федорович снова поник.

– Герой в тылу врага, – заметил я, – принесет больше пользы, чем какой-то новобранец. Штирлиц – советский шпион, то есть разведчик… Забыли?

– И Гитлер, и воевода-партизан, и охотники за головами – все от меня что-то хотят. Всем я что-то наобещал, со всеми у меня отличные отношения. И всякие интриги, в которые я не по собственной воле оказался втянут…

– Ваши интриги!

– Мой предшественник был, наверное, асом шпионажа…

– Да нет никакого предшественника! – закричал я. – Посмотрите на портрет! Что там написано? Штирлиц! Посмотрите в зеркало! Кого вы там видите? Запомните: Штирлиц – это вы. А вы – это Штирлиц, Понятно? Это факт! Извольте теперь привыкать к нему. Вы перекроили историю, как старые брюки! Никакого Степана Федоровича Трофимова больше нет, не было и – скорее всего – не будет. Есть Штирлиц – такой, каким он изображен в пьесе «Будни рейхстага». Кстати, этот ваш режиссер-сценарист Михалыч, он человек компетентный? Я надеюсь, он не слишком отступал от исторической правды? Надеюсь, «Будни… » заканчиваются тем, чем и должны закончиться, – дружным распитием цианистого калия в подземном бункере?

– Михалыч считается прогрессивным автором, – замялся Степан Федорович, – он называет себя авангардистом. Так что правду в его постановках найти трудно. Я имею в виду – историческую. Он в прошлом году ставил «Муху-цокотуху», так у него в финале Паук объявляет себя Мессией Катарсиса и пожирает всех остальных персонажей. Постановка имела бурный успех, между прочим! Михалыч ставил потом «Цоко-туху-2», «Цокотуху-3» и «Паук возвращается»… А в «Буднях рейхстага», насколько я помню, Штирлиц втирается в доверие к Гитлеру, который, как каждый великий исторический деятель, чудовищно одинок, а сам Штирлиц обладает природным дарованием завоевывать человеческие сердца.

– Так, втереться в доверие к фюреру Штирлицу, то есть к вам, Степан Федорович, уже вполне удалось. Гитлер в нем, то есть в вас, Степан Федорович, души не чает!

– … И, пользуясь безграничным доверием фюрера, путем интриг безнаказанно губит всю рейхсканцелярию, – продолжил мой клиент, – потому что оказывается инопланетным наймитом. Что было дальше, я, к сожалению, не помню. Помню только, что последний акт называется «С бластером наголо». Какая-то кровавая разборка, наверное, в финале. Михалыч славится именно такими поворотами сюжета. Он просто обожает беспросветно-мрачные концовки. А от хэппи-энда у маэстро, по его собственному признанию, возникает депрессия, диарея и мигрень…

– Какой маразм!

– Напротив – авангард! Прогрессивная трактовка банального сюжета!

На столе зазвонил телефон. Одновременно со звонком забарабанили в дверь. Штирлиц – Степан Федорович заметался.

– Сюда идут! Открывать? Не открывать? Отвечать на звонок? Не отвечать? Как мне себя вести с этими фашистами? Что мне вообще делать? Что нам делать?

– Рассуждая здраво, единственно верное решение – драпать из этого временно-пространственного периода. Но вот незадача – машины времени у нас нет. А раз уж мы тут застряли надолго, придется жить по здешним законам…

– Какие тут законы! Тут же все… перевернуто! Здесь все ненастоящее!

– О чем я и говорю! Историю нельзя переиначивать! Существенные изменения ведут к Временному Катаклизму и, следовательно, к полному апокалипсису! Очень скоро этот мир разлетится на части, как поезд, сошедший с рельсов!

– А мы? А что нам делать?..

– Сохранить человеческую историю в ее первозданном виде, – сформулировал я. – То есть расхле-бать то, что вы невольно наворотили. Единственный способ ликвидировать глобальную катастрофу – это… ликвидировать ее как можно скорее. Конечно, никаких инопланетян с бластерами. Штирлиц – есть Штирлиц. Вы «Семнадцать мгновений… » смотрели? Вот вам и инструкция к действию. Разогнать к едрене фене партизан с секирами. Чего они тут напартизанят? Еще угробят фюрера раньше срока, и история пойдет по другому пути. И не будет тогда никакой мировой цивилизации, то есть будет, но совсем другая, где нет места для Степана Федоровича в частности и для всех его современников в общем. Так, что еще? Зулусы? Зулусов – в шею! Тут и без них, извергов, охотников за головами хватает. Паулюс по вашей милости поехал сложить свою голову под Сталинград? Ну, это, пожалуй, оставим, это – исторически достоверно. Но Гиммлера вы, Степан Федорович, рано выключили из игры. Это вы погорячились. Кто будет главнокомандовать «вервольфом», «фольксштурмом» и «Вислой»? Кто будет интриговать с заокеанскими империалистами?

– Штирлиц! Что с вами, Штирлиц?! – Я узнал тенорок своего тезки фюрера. – Вы живы? Вы здесь? Я беспокоюсь!

– Я не могу с ним разговаривать! – зашипел Степан Федорович. – Что, если он уличит меня в некомпетентности? Что-нибудь заподозрит и велит запытать насмерть в гестапо? Мне нужно хоть немного войти в курс дела! Не могу же я… импровизировать. Я же не шпион какой-нибудь. И даже не актер. Я бывший учитель и уборщик!

– Штирлиц! Отвечайте!.. Да замолчите вы, Геринг, вас не спрашивают! Что-о? Это мой-то Штирлиц спрятался в своем кабинете от опасности! Это он-то – паршивый трус?! Думайте головой, о чем говорите, а то велю ее срубить! И не посмотрю на то, что она недавно травмирована… Штирлиц!

– Может, все-таки стоит открыть дверь? – предложил я. – Хотя бы для того, чтобы меня представить рейху. А то ведь что получается: вас каждая собака знает, а меня то рогатым назовут, то уродом, то нечистью, а то – подозрительным типом в американских штанах. Давайте я буду вашим, к примеру, телохранителем, Степан Федорович? Степан Федорович?!

Степан Федорович исчез. Только что стоял посреди кабинета – и нет его. Лишь подрагивает дверца высокого шкафа, расположенного рядом со столом.

– Штирлиц!

– Степан Федорович!

Что такое? Ни под столом, ни за креслом, ни даже за занавесками его нет.

– Степан Федорович!

Взывая к клиенту, я шагнул в шкаф, намереваясь вытащить оттуда злостно уклоняющегося от своих обязанностей шпиона за шиворот. А дальше… Я даже не понял, что произошло. Копыто провалилось в пустоту, вслед за копытом провалились все прочие мои части в комплекте с собственно телом. Сырой сквозняк засвистел у меня в ушах. Пролетев несколько метров в тесной темноте, я грохнулся на что-то мягкое, дергающееся и пыхтящее.