Текст книги "История Европы. Том 2. Средневековая Европа"

Автор книги: Александр Чубарьян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 52 (всего у книги 79 страниц)

Другой общей чертой воздействия товарно-денежных отношений на деревню было во всех регионах Европы возрастание феодальной эксплуатации крестьянства, хотя и в разных формах. Города с их высокоразвитым ремеслом, дальней торговлей, концентрацией денежных богатств и роскоши способствовали росту потребностей феодалов, их стремлению к более блистательному и утонченному образу жизни, который требовал все новых и новых средств, главным источником которых была феодальная рента. И представители господствующего класса всеми доступными им способами старались повысить ее размеры, изъять у крестьян все большую долю их избыточного продукта. При этом, однако, они тратили основную часть получаемых ими доходов не на расширение и укрепление своего домениального хозяйства, но главным образом на непроизводительные расходы, на потребление; обычно не соизмеряя свои доходы и расходы, они часто оказывались в долгах, которые пытались покрывать тоже за счет крестьянской ренты.

Вместе с тем товарно-денежные отношения воздействовали на деревню по-разному в различных регионах и странах. Это своеобразие определялось некоторыми главными факторами: общим числом городов в стране, наличием или отсутствием там значительного числа крупных городов – центров международной торговли или абсолютным преобладанием мелких полуаграрных городов. От характера городского развития в стране зависели различия в соотношении там внешней и внутренней торговли, а от этого и различная роль феодалов и крестьян как поставщиков сельскохозяйственных товаров на рынках. В тех странах, где общий тон городской жизни задавали крупные центры ремесла, рассчитанного на экспорт и международную, часто транзитную, торговлю (Северная и Средняя Италия, Южная Франция, Южная Испания, Нидерланды, города Рейнской области, Византия), феодалы, хотя и вели в XI—XIII вв. часто даже довольно крупную оптовую торговлю сельскохозяйственными товарами, но в основном не за счет домениального хозяйства, а за счет натуральной ренты зависимых крестьян. В XIV—XV вв. по мере дальнейшего развития товарно-денежных отношений натуральные оброки коммутировались в денежные, которые в эти столетия уже преобладали во Франции, Нидерландах, западных областях Германии, в Византии. Исключение составляла Италия, где особая насыщенность страны крупными городами и поликультурное земледелие создавали постоянную нехватку продовольствия в городах. Это обусловливало длительное сохранение здесь натуральной ренты и даже ее преобладание над денежной. В тех странах, где наблюдалось в этот более поздний период свертывание домениального хозяйства феодалов и смены барщины натуральным, а позднее часто денежным оброком, шел прогрессивный процесс освобождения крестьян от личной зависимости, превращения их в наследственных держателей. Наряду с этим там широко распространялась в конце XIII—XV вв. крестьянская аренда, чаще всего краткосрочная, издольная (в частности, половничество). Такая аренда являлась уже полуфеодальной, полукапиталистической формой аграрных отношений (например, меццадрия в Северной и Средней Италии), но на практике часто приобретала застойный характер и служила консервации феодальной эксплуатации крестьян и даже ее увеличению, особенно в XIV—XV вв.

В регионах, где города были особенно многочисленны и сильны, как в Италии, деревенское ремесло было слабо или вовсе неразвито. Такой путь развития имел место также в центральных областях Испании – в Леоне и Кастилии, хотя там не было большого числа крупных городов, а большинство их составляли средние и мелкие, тесно связанные с деревней и местными рынками. Своеобразие в отношениях между городом и деревней имелось в Англии и Арагоне, особенно в Каталонии. В этих странах крупные города также были не очень многочисленны, преобладавшие там мелкие и средние города не всегда были четкой гранью отделены от деревни и не могли воспрепятствовать широкому развитию сельского ремесла и мелких сельских рынков и ярмарок. Но, с другой стороны, здесь, особенно в Англии, имелись широкие возможности для экспорта сельскохозяйственной продукции – шерсти, зерна, кожи. Если на местных рынках их продавцами выступали в основном крестьяне, то на внешнем господствовали феодалы, выгодно сбывавшие свою продукцию за границу. Эти возможности побуждали значительную часть английских феодалов в период с середины XII до начала XIV в. не сворачивать, но, напротив, расширять домениальное хозяйство, широко использовать в нем подневольный труд крестьян (отработочная рента), а для этого сохранять тяжелую личную зависимость значительной части крестьян (вилланство). Сходные тенденции наметились в Арагоне, где до конца XV в. значительную часть крестьянства составляли лично зависимые «ременсы». Однако в ходе классовой борьбы английских крестьян, кульминацией которой было восстание 1381 г., эта реакционная тенденция в аграрном развитии Англии была сломлена, и к началу XV в. здесь, как и во Франции, Германии и Италии, личная зависимость крестьян, барщина в значительной части домениальных хозяйств феодалов были ликвидированы, наследственные права лично свободных крестьян (копигольдеров) на землю укрепились, быстро стала развиваться крестьянская аренда, основная масса крестьян превратилась в товаропроизводителей, господствовавших на сельскохозяйственном рынке.

Позднее и в Каталонии лично зависимые ременсы, упорно стремившиеся выкупиться на волю, добились этого в результате серии крупных крестьянских движений, завершившихся восстанием 1484—1486 гг. Так в западноевропейском и юго-западном регионах к XV в. восторжествовала более прогрессивная тенденция воздействия товарно-денежных отношений на феодальную деревню.

В Центральноевропейском регионе, где феодальные отношения складывались несколько медленнее, чем на Западе, и города как центры ремесла и торговли стали расти также позднее и были не столь многочисленны, их влияние на развитие деревни сказывалось менее заметно и преимущественно в развитии местных ярмарок, рынков, на которых в качестве продавцов сельскохозяйственных товаров, а также изделий сельского ремесла выступали в основном крестьяне. Экспортная торговля зерном в Чехии и скотом в Венгрии, имевшая в XII—XIV вв. сравнительно небольшие масштабы, велась, напротив, феодалами. Поскольку к моменту возникновения в этом регионе городов складывание феодального строя здесь еще полностью не завершилось, значительная часть крестьянства до конца XIV в. оставалась лично свободной, поэтому отработочная рента была незначительна, преобладало сочетание натуральной и денежной ренты в разных пропорциях. Развитие в этом регионе стимулировалось не только успехами товарно-денежных отношений, но и проникновением сюда в результате мирной немецкой колонизации так называемого «немецкого», «лучшего», «нового» или «городского» права, способствовавшего укреплению здесь в XII—XIV вв. наследственных владельческих прав даже поземельно-зависимых крестьян. В XV в., однако, в связи с дальнейшим развитием крупных городов, связанных с внешней торговлей, общим ростом товарно-денежных отношений, более широким вовлечением феодалов в экспортную торговлю зерном и скотом, положение крестьян в Чехии, Польше, Венгрии, а также в Австрии и Остэльбской Германии резко изменилось к худшему. Выгоды этой торговли побуждали феодалов (как ранее в Англии) расширять домениальное хозяйство за счет крестьянской земли, прикреплять к ней крестьян как лично зависимых держателей, переводить их на барщину, которой они не знали раньше.

Сходные черты влияния товарно-денежных связей на эволюцию аграрных отношений прослеживаются на Руси в XIV—XV вв. На эти столетия падает массовое возрождение разрушенных монгольским нашествием городов и рост новых – средних и мелких, особенно в Северо-Восточной Руси. Русские города, не знавшие привилегий, подобных тем, которыми располагали города в Западной Европе и находившиеся во власти удельных князей, бояр, монастырей, привлекали на свои рынки феодалов-вотчинников, ведших здесь оптовую, часто дальнюю, торговлю сельскохозяйственными продуктами. Крестьяне же обычно торговали в небольших полуаграрных городах, а также на сельских торгах и ярмарках. Развитие товарно-денежных отношений наиболее активно использовалось здесь, как и в Центральной Европе, феодалами, землевладение которых с конца XIV в. расширялось главным образом за счет «черных» земель и населявших их «черных» – государственных крестьян, попадавших во все большую зависимость от отдельных феодалов. Стремление феодалов к выгодной торговле сельскохозяйственными продуктами и вытеснению из нее крестьян, в сочетании с ростом ложившегося на тех же крестьян государственного тягла, привело в конце XV в. и окончательно – в XVI – начале XVII в. к закрепощению подавляющего их большинства. Исключение составляли русский Север и пограничные области на юге и востоке страны с их казацкими поселениями. Наличие в этих областях Руси больших масс свободного крестьянства, обладавшего сильным самоуправлением, способствовало более быстрой и полной товаризации там крестьянского хозяйства, развитию сельских промыслов, его активной роли в торговле сельскохозяйственными продуктами, что позволило этой части крестьянства избежать закрепощения.

В Скандинавских странах, где также сохранялся большой контингент крестьян собственников – бондов, лично свободных арендаторов и многочисленной сельской бедноты, в том числе сельских ремесленников, широко были развиты крестьянские промыслы. Рост городов в XIII—XV вв. активизировал разные виды крестьянских рыночных связей. При этом крестьяне больше продавали, чем покупали на городских рынках, и в целом преобладали там. Это укрепляло их экономические и социальные позиции по отношению к феодалам и способствовало (наряду с другими факторами) сохранению их личной свободы. Однако с конца XV в. с ростом и укреплением крупного землевладения светских феодалов, церкви, короны и расширением внешнего рынка как для сельскохозяйственных, так и для продуктов добывающей промышленности высшие сословия стали вытеснять крестьянство и с городских рынков, повышать его эксплуатацию, консервируя наиболее неподвижные натуральные ренты.

Специфические особенности имели взаимоотношения города и деревни в Византии. Товарно-денежные связи города с деревней были различны на разных этапах. Положение осложнялось тем, что несколько наиболее значительных городов во главе с Константинополем, являясь крупными центрами международной торговли, были слабо связаны экономически со своей сельской округой. Центрами местных рынков, вовлекавших в свою орбиту крестьянство, были мелкие провинциальные города. Но крупная торговля сельскохозяйственными продуктами находилась также в руках феодалов, монополизировавших ее в больших городах и в сфере экспорта. Поэтому развитие товарно-денежных отношений слабо воздействовало здесь на положение крестьянства: сочетание натуральной и денежной ренты, при слабом развитии отработочной, сохранилось в Византии в период XII—XV вв. как в сеньориальной, так и в государственной эксплуатации крестьян; не произошло существенных изменений и в их социально-правовом положении. Много сходных черт можно отметить также в эволюции деревни на Балканах (Болгария, Сербия, Хорватия), где, однако, воздействие городов как центров ремесла и торговли на сельскую периферию (за исключением Далмации, развивавшейся в этом смысле по типу Северной и Средней Италии) было много слабее, чем в Византии.

Таким образом, воздействие товарно-денежных связей на феодальную деревню было неоднозначно. В одних случаях оно способствовало освобождению крестьянства от личной зависимости, в других случаях, напротив, вело к консервации наиболее тяжелых и грубых форм внеэкономического принуждения, к явлениям необратимой сеньориальной реакции. Первый путь был наиболее характерен для Западной и Юго-Западной Европы уже в XI—XIII вв., второй путь – для Центральной и Восточной Европы в XIV—XV вв. и позднее.

Характер воздействия товарно-денежных отношений на аграрную сферу феодального общества во многом определялся также балансом сил между феодалами и крестьянами в повседневной классовой борьбе между ними. Упорное сопротивление крестьянства сеньориальной реакции во многих случаях способствовало ее временному отступлению даже там, где экономические условия ее порождали, или ее полному преодолению там, где шла борьба двух тенденций (Англия, Каталония).

Когда в XIV в. в Италии, а позднее, в XV в., в Западной Европе в городах стали зарождаться отдельные элементы капиталистических отношений, благоприятную почву для их развития в деревне составляли, с одной стороны, издольная аренда полукапиталистического типа, с другой – развитие сельского ремесла и промыслов, дававшее резервы для распространения в деревне «раздаточной системы», ставшей базой рассеянной мануфактуры.

Товарно-денежные отношения активизировали социальное расслоение не только крестьянства, но и феодалов, способствовали установлению более четких граней между высшими и низшими их слоями. Усиливалась задолженность и обеднение некоторой их части; с другой стороны, шло пополнение низших слоев господствующего класса за счет аноблирования представителей городской и крестьянской верхушки и вообще «простолюдинов». Развитие товарно-денежных отношении вносило изменения и в структуру феодальной иерархии даже там, где она была ранее достаточно ярко выражена: падала роль условных земельных держаний, связи между выше– и нижестоящими феодалами заменялись денежными в виде фьеф-ренты и даже просто денежной оплаты военной службы вассалов по договору. Это создавало удобные условия для возникновения наемных армий.

Велика была роль товарно-денежных отношений городов и складывавшегося там городского сословия в политическом развитии феодальной Европы. Новые экономические и социальные условия создавали предпосылки для централизации государства. Этому способствовало развитие внутреннего рынка в масштабах целых стран или феодальных владений и то, что бюргерство, составляя известный противовес сепаратизму крупных феодалов, открывало перед королевской или княжеской властью возможности лавирования между разными социальными силами, создавая и укрепляя тем временем аппарат публичной власти.

Наконец, города как центры ремесла и торговли и зарождавшиеся в них новая культура и идеология были немаловажным фактором в развитии средневековой культуры в целом, являлись рассадниками светских знаний, реализма в искусстве, школьного и университетского образования, грамотности, средневекового свободомыслия, еретических учений.

Развивавшиеся в рамках феодального строя товарно-денежные отношения, ставшие в период развитого феодализма неотъемлемым элементом всей его экономической и социальной структуры, были одним из наиболее динамичных факторов его развития, расцвета, а затем и перестройки. Города как главные центры этих отношений способствовали, где в большей степени, где в меньшей, прогрессивному развитию этого общества, были его бродилом. К концу периода развитого феодализма товарно-денежные отношения и города были еще подчинены феодальной системе, но порождавшиеся ими первые ростки новой общественной организации исподволь уже начали подрывать ее.

Часть третья

СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКИЕ СТРУКТУРЫ И ПРОЦЕССЫ В СРЕДНЕВЕКОВОЙ ЕВРОПЕ

Глава I

ЭВОЛЮЦИЯ ГОСУДАРСТВА В СРЕДНЕВЕКОВОЙ ЕВРОПЕ ДО КОНЦА XV в.

В государственной жизни средневековой Европы, как и во всем экономическом и социальном развитии, проявились и общие для континента черты, и значительные региональные особенности. Первые были связаны прежде всего с формационным единством стран и народов, населявших Европу в средние века, которое позволяет выделить в развитии государства сходные этапы, а также общие предпосылки и закономерности становления феодальной государственности. Особенности же формирования политической власти в отдельных регионах и странах определялись их спецификой, которая часто усугублялась воздействием событийного фактора, особенно заметным в политической сфере.

Для раннего и развитого феодализма историческая наука выделяет три основных этапа в истории государства: зарождение и становление раннефеодального государства, которое совпадает с периодом генезиса феодализма; второй этап, когда феодальное государство в условиях уже созревших феодальных отношений переживает состояние феодальной раздробленности; и третий этап, когда в условиях денежной экономики складываются более централизованные формы феодального государства.

РАННЕСРЕДНЕВЕКОВОЕ ГОСУДАРСТВО

Развитие государственности в раннее средневековье проходило в условиях глубокого социально-экономического переустройства общества, суть которого составило формирование феодальных отношений. Поэтому именно генезис феодализма, его своеобразие в различных регионах явились решающим фактором эволюции государства на этом этапе.

Появление классовых и социальных противоречий в обществе, рождавшее потребность в государстве как аппарате насилия господствующего класса и формирование самого этого государства во многом зависели от того, имел ли место в данном обществе синтез разлагающихся рабовладельческих и первобытнообщинных отношений и в каком соотношении находились между собой эти исходные элементы феодального строя. Однако и в том, и в другом случае возникало новое по своей социальной сущности и политической структуре раннефеодальное государство, отличное как от рабовладельческой Римской империи, так и от военной демократии варварских племен. Развитие государственности у всех народов Европы в раннее средневековье прошло два этапа: первый, когда раннефеодальное государство только зарождалось внутри предшествующих политических структур, выступая в форме «варварских королевств», и второй, когда государство сложилось как новая политическая система, отличная от прежних. Каждый из этих этапов во многом различался в разных регионах.

У тех народов, которые развивались бессинтезным путем или со слабыми элементами синтеза, феодальная государственность рождалась непосредственно из политической системы военной демократии. Ее основными элементами были: народные собрания и полноправие всех свободных, могущих носить оружие, в решении вопросов управления; совет старейшин, избранных народом, с правом предварительного рассмотрения дел и правом суда; выборные военачальники (военные вожди) с постоянной дружиной; и наконец, постепенно формирующаяся власть короля, которая была ограничена народным собранием и подчас распространялась только на часть племени (внутри этого же племени могли быть и другие короли) и не обладала дисциплинарными средствами принуждения. Заторможенность процесса классообразования в таких обществах и отсутствие в них классов позднеримского типа обусловили замедленные темпы становления в них раннефеодального государства, а затем и длительное сосуществование органов новой государственности с пережитками военной демократии. При таком бессинтезном развитии окончательное складывание раннефеодального, уже классового государства относится к сравнительно позднему времени – к IX в. в Дании, Древней Руси, Англии, Великоморавской державе, к X в. – в Норвегии и Швеции.

В странах синтезного развития феодальное государство строилось на двойной основе: под воздействием не только пережитков военной демократии, но в той или иной мере остатков римской государственности, которую варвары полностью не уничтожили, столкнувшись здесь с классами и социальными группами, сохранившимися от рабовладельческого строя. В этих случаях элементы позднеантичной политической надстройки, такие, как налоговая система (налоги с земли, на содержание войска, с торговых операций), таможенная и монетная системы, территориальное, а не родоплеменное деление, остатки государственного аппарата, римское право, христианская церковь, служили первым варварским королям дополнительными рычагами усиления их власти. Если в синтезном процессе варварские начала играли значительную роль, их взаимодействие с остатками римской политической системы ускоряло складывание раннефеодального государства, как это было у франков, где оно оформилось уже к VII в. Там же, где с момента завоеваний превалировала римская политическая система, как это было, например, в Остготской Италии, ее наличие ускоряло разложение строя военной демократии у завоевателей, развитие у них государственности, но замедляло ее превращение в собственно раннефеодальную. Уже первый остготский король Теодорих, почти полностью сохранивший римский государственный аппарат, выступает как правитель, облеченный высшей законодательной, судебной, административной, военной и финансовой властью. Но раннефеодальное государство в Северной и Средней Италии оформляется только при лангобардах, в Вестготском королевстве – в течение VII в., у славянских народов Юго-Восточной Европы – к VIII—IX вв.

В Византии, где синтез происходил при наличии сильной позднеримской государственности и реликты первобытнообщинного строя не оказывали существенного влияния на политическую структуру, развитие раннефеодального государства происходило в ходе постепенной эволюции рабовладельческого уклада. Поэтому оно формировалось более медленными темпами (в VIII—XI вв.) и сложилось как новая политическая система только в XI в. при сохранении до конца существования Византии форм античной государственности.

При бессинтезном пути развития варварские королевства имели своей основой только разлагающийся первобытнообщинный строй и военную демократию, постепенно эволюционировавшие в сторону феодального общества и государства; при синтезном же – варварским королевствам была свойственна двойственная природа. У франков, бургундов, вестготов, остготов, вандалов, свевов, а также булгар и сербско-хорватских племен в одном государстве сосуществовали доклассовая структура германских и славянских племен с классовой позднеантичной, догосударственные органы варварского управления с большими или меньшими остатками государственного аппарата бывшей Римской империи. В этих королевствах имели место различия в характере права (обычное – варварское и римское), религии (язычество, арианство и католичество), неодинаковые повинности в пользу государства (германский элемент освобождался от налогов за землю, полученную при первом делении земли, местные жители платили налоги, но не могли служить в войске). Вместе с тем эти две части населения были связаны хозяйственными, правовыми и политическими узами, составляя единое общество.

Обращает на себя внимание важная роль общинной организации в рождении раннефеодальной государственности не только в бессинтезном, но и в синтезном варианте развития. Правда, в последнем случае влияние общинных порядков варваров-победителей оказалось менее заметным и более быстротечным. У вестготов вплоть до середины V в. народные собрания продолжали обсуждать вопросы войны и мира, а войско играло важную роль в избрании короля. Следы народных собраний не исчезают и при короле Эйрихе, хотя тот уже обладал римским титулом «rex» и располагал не только высшей военной и административной, но судебной и законодательной властью. В римском территориальном делении готского государства, основу которого составлял городской округ, еще в VI в. прослеживаются готские военные подразделения – сотни и тысячи, с определенными правами (получение штрафа за проступки воинов, например). У франков и вестготов сохраняются судебные собрания сотен и графств с институтом соприсяжничества, практикой участия в выплате вергельдов родственниками и общинной ответственностью за преступления. Лишь постепенно пробивает себе дорогу тенденция к устранению свободных германцев от судебных заседаний, а родственников и соседей от уплаты и получения вергельда или ответственности за преступления. В начале VI в., согласно Салической правде, народ франков еще участвовал в законодательстве.

Даже в Византии значительную роль в социальной и государственной истории в раннее средневековье сыграла местная община (митрокомия). Усиленная благодаря влиянию на нее общины, принесенной славянами, она в известной мере замедлила процесс социального расслоения крестьянства и, следовательно, процесс формирования феодальных отношений. Она послужила основой для попыток крестьянства добиться самоуправления во время движения павликиан и стала базой фемной военной организации.

Длительное сосуществование органов государственности с элементами управления родоплеменного строя особенно очевидно в случае бессинтезного развития. По словам хрониста Адама Бременского, например, могущество шведского короля еще в XI в. зависело от решения народа. Датский король Кнут, вторгшийся в 1028 г. в Норвегию, был вынужден для утверждения его королем созвать тинг (народное собрание), обладавший законодательной и судебной властью. По законам Гулатинга (одна из областных записей обычного права в Норвегии), король избирался из числа членов королевского дома высшим духовенством, представителями свободных общинников-бондов и дружины. Еще в XI в. областные тинги организуют активное сопротивление внедрению христианства. В XI и XII вв. на тингах, уже попавших под влияние зажиточных бондов и родовой знати, играли известную политическую роль и свободные общинники. Общинные принципы управления в Норвегии сохранят определенное влияние и позднее, когда для большинства стран Европы общинный элемент ограничится только низшим уровнем сельской общины. В Англии в X—XI вв. функционировали собрания свободных жителей сотен и графств, в том числе крестьян, основную военную силу составляло пешее крестьянское ополчение.

Сохранение общинных традиций свидетельствует о сравнительно широкой социальной базе не только варварского, но и раннефеодального государства. Последнее выражало интересы не только складывающегося класса, но отчасти и свободных общинников, иногда опираясь на них в своей политике, в частности, по отношению к завоеванному местному населению. Военная добыча долгое время являлась достоянием всех свободных участников похода, а не только королевской дружины.

Отсюда противоречивость политики государства на ранних этапах генезиса феодализма. Так, у лангобардов, в законодательстве Айстульфа (середина VIII в.), содержались запреты превращать свободных общинников в альдиев и сервов. Они явно контрастировали с законодательством Луитпранда начала этого же века, которое закрепляло поземельную и судебную зависимость обедневших общинников. Аналогичные противоречия обнаруживаются в политике каролингских королей. Они заметны отчасти и в законодательстве македонской династии в Византии.

Изживание общинного начала имело существенное значение в процессе формирования королевской власти, в котором можно отметить некоторые общие черты: в первую очередь, тенденцию к замене выборной власти наследственной, с помощью которой короли стремились устранить свою зависимость не только от свободных общинников, но и от знати. Король вандалов Гейзерих утвердил порядок престолонаследия, который исключал избрание короля, но в 530 г. в нарушение этого порядка и по решению войска король Хильперик, потерпевший поражение от мавров, был замещен новым – Геммером.

Определилась также тенденция к изживанию патримониального характера королевской власти. Государство в раннее средневековье рассматривалось как личное имущество короля, которое он мог дарить частным лицам или делить между наследниками. Служебный персонал дворца (aula regia, palatium) сосредоточивал в своих руках все высшие государственные функции. Сильное воздействие на структуру государственного аппарата оказывали королевские дружинники. Статус короля сохранял черты статуса частного лица. В Норвегии, например, король был обязан платить штраф за нанесение раны свободному человеку; общинники имели право выступить против короля, если тот совершил убийство. Однако постепенно король становится главой не только господствующей этнической группы, но юридически определенной территории. Он перестает рассматриваться как частное лицо, формируется понятие священной природы королевской власти, понятие государственной измены.

Король постепенно приобретает не только высшую судебную и военную, но и политическую и административную власть. Будучи на начальных этапах становления раннефеодального государства ограничен обычным правом, король сам теперь становится источником права. Запись обычного права дополняется и формируется под влиянием государственного законодательства и римского права, часто даже в областях, где отсутствовал прямой синтез.

Королевская власть в раннее средневековье сначала не располагала правом получения постоянных налогов. Ее доходы ограничивались поступлениями с имений королевского домена, судебных штрафов, «кормлений» (упорядоченной формы даннических отношений – полюдье в Древней Руси, гафоль у англосаксов и др.). Даже в тех варварских королевствах, где сохранилась римская налоговая система, она вначале применялась только к местному населению. Лишь со временем германских общинников начинают облагать земельным налогом. Появление постоянных налогов оказывается связанным с развитием именно публичных основ власти, в частности с необходимостью защиты государства (датские деньги в англосаксонских государствах, лейдинг – выкуп воинской повинности в Норвегии). Только в Византии римская система обложения сохранялась в полном объеме и все более развивалась и совершенствовалась.

Особенно живучи были остатки догосударственной системы в организации войска. Долгое время оно представляло собой, и в синтезных и в бессинтезных вариантах государственного развития, ополчение, состоявшее из свободных общинников, дополняемое личной дружиной короля. Постепенно появились специальные должностные лица для сбора ополчения, гарнизоны, расположенные в укрепленных центрах, и т.д. В Византии начиная с VII в. основу армии также составляли свободные крестьяне-стратиоты, которых государство наделяло землей для обеспечения их военной службы.

Уже при переходе от варварского к раннефеодальному государству король становился собственником всех земель (которые ранее считались принадлежавшими народу) – в бессинтезной зоне практически всей территории страны, в синтезной – земель королевского фиска, общинных земель, пустошей. Королевская власть выступает, таким образом, в роли первого крупного феодального собственника земли. В этих условиях налоги, в основном собиравшиеся с крестьянского населения, принимали форму феодальной эксплуатации крестьянства государством, которая повсюду в Европе опережала частносеньориальную. Особенно долго, вплоть до конца раннесредневекового периода эта централизованная форма эксплуатации сохраняла приоритет в регионах бессинтезного развития – в Центральной и Северной Европе, в Древнерусском государстве и даже в Англии. В Византии, где государство было особенно сильным, частносеньориальная эксплуатация в раннее средневековье во много раз перекрывалась государственной. Даже способствуя развитию частной власти и частного землевладения, государство не освобождало попадавших в зависимость крестьян от своих налогов (телос и др.).