Текст книги "История Европы. Том 2. Средневековая Европа"

Автор книги: Александр Чубарьян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 75 (всего у книги 79 страниц)

В сербской архитектуре и скульптуре, напротив, отчетливо видны черты западного романского стиля. Дечаны просто поражают ярко выраженным романским обликом декоративной скульптуры, западное влияние ощутимо и в Студенице.

Возрождение болгарской государственности в 1185 г., казалось бы, должно было создать благоприятные условия для развития болгарской культуры. Однако почти непрерывные династические войны и феодальные междоусобицы, а в последней четверти XIII в. нашествие монголов создавали неустойчивую и тревожную обстановку в стране, приводили к гибели многих памятников письменности. Стабилизация происходит при царе Иване-Асене II (1218—1241 гг.). Новая столица Болгарии Тырново все более приобретает особое значение как культурный центр, его начинают сравнивать в самой Болгарии с Константинополем. Из Византии, оказавшейся в это время под властью крестоносцев, сюда стекаются реликвии и святыни. Перенесение в Тырново в 1233 г. мощей Параскевы-Петки Епиватской, с этого момента называвшейся Тырновской, послужило поводом для составления летописного рассказа об этом событии и краткого жития святой. В них прославляется не только святая как защитница Тырнова, но и сама столица – «преславный град Тырнов».

Именно в XIII в. в Тырнове были заложены основы болгарской литературы XIV в. Ее высокие достижения связаны с деятельностью тырновской книжной школы и приходятся на тот период, когда ведущим направлением в общественно-политической и философской мысли на Балканах становится исихазм. Зародившись как узкое монашеское движение, исихазм (от греческого слова «исихия» – молчание) вскоре захватил умы самого широкого круга деятелей культуры. Как средство внутренней сосредоточенности, самопостижения, раскрытия собственных духовных сил и возможностей, исихазм вел к большему вниманию к психике человека, ее связям с окружающей средой. Вот почему в византийской, а вслед за ней в болгарской литературе этого времени все более заметным становится стремление показать индивидуальность героя, не пренебрегать конкретными событиями, описанием природы и социальной обстановки.

В Болгарии центром исихазма был Килифаревский монастырь, во главе которого стоял Феодосий Тырновский. Он превратил монастырь в замечательный центр книжной культуры, из стен которого вышли многие выдающиеся болгарские писатели XIV в.

Первым среди них должен быть назван Евфимий Тырновский – подлинный создатель тырновской школы болгарской литературы. Побывав в 60—70-х годах в Константинополе и на Афоне, Евфимий во всеоружии знаний того времени, в сане тырновского патриарха (с 1375 г.) приступил к реформе письменности и литературных норм. Эта реформа касалась упорядочения правописания и языка, которые должны были следовать, с одной стороны, кирилло-мефодиевским традициям, а с другой – учитывать нормы греческого письма и языка. Стиль произведений Евфимия, как и у других писателей-исихастов, отличается экспрессивностью. Евфимий требовал от писателей полного соответствия слова и содержания, умения раскрыть красоту слова. Современники высоко ценили дарование Евфимия. Когда он умер, они, по словам современника Евфимия Иоасафа Бдинского, восклицали: «Солнце угасло, когда замолк язык Евфимия!».

Наиболее последовательным продолжателем деятельности Евфимия был его ученик Константин Костенечский. Он учился у Евфимия, когда тот после турецкого завоевания Тырнова в 1393 г. находился в заточении в Бачковском монастыре. После разорения монастыря в 1410 г. Константин бежит в Сербию, где и развертывается его деятельность. Здесь он создает выдающийся грамматический трактат «Сказание изъявленно о писменех». Точность и прозрачность слова, так ценившиеся Евфимием, всячески прославлял и Константин. Язык Кирилла и Мефодия для него в этом отношении драгоценен. Он не только восхищается им, но и стремится разобраться в нем, понять его природу. По мнению Константина, этот язык составлен из всех славянских языков, но на основе русского, «всех тончайшего». Как и Евфимий, Константин уделил внимание агиографическому жанру. Им было написано житие сербского короля Стефана Лазаревича. Прославляя его воинскую доблесть и заботы о процветании просвещения в Сербии, Константин вместе с тем старается объяснить появление столь замечательной личности. При этом он учитывает все: и природу Сербии, живописные картины которой даны в Житии, и характер сербов, наделенных мужественностью и честностью.

Житийный жанр в духе тырновской школы продолжал развивать и другой ученик Евфимия и его родственник Киприан, митрополит киевский и под конец жизни, после долгих перипетий, московский, ставший крупным деятелем и русской культуры XV в. Наиболее прославленным сочинением, написанным Киприаном в Москве, было «Житие митрополита Петра», одного из предшественников по московской кафедре. В этом житии он стремился прославить одного из столпов Великого княжества Московского, написал гимн ему с восторженными похвалами и лирическим воодушевлением.

Жития-похвалы и просто похвалы с большим мастерством писал и другой родственник и ученик Евфимия – Григорий Цамблак (ум. 1420 г.), который через всю свою жизнь пронес верность идеалам и заветам Евфимия Тырновского. Около 1405 г., уже будучи в Сербии, он написал продолжение «Жития Петки Тырновской», в котором описываются исторические события, развернувшиеся на Балканах в конце XIV в.

Последним представителем тырновской школы в самой Болгарии был митрополит Иоасаф Бдинский (Видинский). Видинское царство – это последний осколок Второго Болгарского царства, державшийся еще три года после падения Тырнова. Тревожная атмосфера и вместе с тем ненависть болгарского народа к своим поработителям отразились в написанном Иоасафом «Похвальном слове Филофее».

С падением Второго Болгарского царства болгарской культуре был нанесен страшный урон. Уничтожались ее памятники, горели в огне книги, сотнями гибли их творцы. Но высокие достижения болгарской культуры продолжали жить и во многом способствовали развитию культуры братских славянских народов. Тырновская книжная школа оказала немалое влияние на пути развития сербской письменности и литературы. Она воздействовала и на русскую письменность вплоть до XVI в. включительно, что воплотилось в так называемом втором южнославянском влиянии. Русские книжники чутко восприняли грамматическую реформу тырновской школы, как и ее палеографические нормы, ее литературный стиль, сам репертуар ее литературы. Во многом все это стало образцом для них.

Не только славянские народы восприняли высокие достижения болгарской культуры. Она сыграла большую роль в развитии литературы молдавского и валашского княжеств. Как известно, их письменностью вплоть до XVII в. была славянская. Поэтому болгары и сербы, спасаясь от османов, легко могли найти здесь благоприятную среду для своей книжной деятельности. Этим были заложены основы для последующих культурных контактов Дунайских княжеств не только с южными, но и восточными славянами, – контактов постоянных и весьма плодотворных.

Завершая обзор основных явлений в развитии культуры стран Славяно-Балканского региона в XII—XIV вв., нельзя не отметить особую роль в атом регионе центров греко-славянского и межславянского общения. О роли Фессалоники уже говорилось выше. Нельзя не назвать еще и Константинополь. Но особую, исключительную роль среди них играл Афон. Его многочисленные греческие монастыри, столь тесно связанные с византийскими культурными центрами, находились бок о бок с сербским (Хилапдар), болгарским (Зограф), русским (Ксилургу, а позднее св. Пантелеймона) монастырями. Известно, что Савва Сербский первоначально жил на Афоне в русском монастыре, В XIV в. этому монастырю покровительствовал Стефан Душан. Иноки афонских монастырей обменивались сокровищами письменности. Славяне делали переводы с греческого, совместно создавали новые произведения (например, «Пролог» – сборник кратких житий и поучений).

Как уже упоминалось выше, в странах Центральноевропейского региона в XI в. полностью восторжествовала латинская письменность и латинский язык, как язык богослужения, литературы, науки. Безусловно, это обстоятельство надолго задержало развитие литературы на народных языках в Чехии, Польше и Венгрии. Непонятность чуждого языка для народов этих стран не могла не тормозить развития их культуры в целом, ее сколько-нибудь широкое распространение. Однако наряду с этой бесспорно негативной стороной господства латинской письменности оно имело и некоторое положительное значение, открывая центральноевропейским народам широкие возможности для ознакомления с достижениями культуры латинского Запада.

В Чехии и Польше возникают центры латиноязычной литературы, которые внесли немалый вклад в развитие культуры этих стран. Крупнейшим из них в Чехии был Збраславский монастырь. В нем, как и в ряде других монастырей, была собрана обширная библиотека, состоявшая как из западноевропейских книг и местных списков с них, так и латиноязычных сочинений, созданных в самой Чехии. Подобными сокровищами обладали и некоторые (правда, весьма немногочисленные) светские феодалы. Особенно интересной была библиотека королевы Рейчки, в составе которой были книги, знакомившие с сочинениями античных писателей и мыслителей. Особую роль для развития литературы и науки на латинском языке играл открывшийся в 1347 г. в Праге университет. Он получил название Карлова по имени короля Карла I (императора Священной Римской империи Карла IV). Карлов университет способствовал распространению просвещения в Чехии, конечно, в тех пределах, которыми ограничивал его латинский язык.

В Чехии был создан ряд замечательных оригинальных произведений на латинском языке. Еще в конце X в. возникла так называемая «Легенда Кристиана» – интересный опыт соединения житийного жанра (латинский вариант житий Вячеслава и Людмилы) и исторического повествования о начале Чешского государства и распространении в нем христианства.

Собственно жития в Чехии делились на две группы: высокого и низкого стиля. В первых все торжественно и приподнято, за счет абстрагирования дан лишь минимум исторических реалий (например, житие св. Екатерины), во-вторых, наоборот, можно видеть стремление к конкретике, возможной простоте изложения. Таково, например, житие Прокопа Сазавского. Сам Сазавский монастырь вплоть до конца XI в. оставался центром славянской письменности в Чехии. С конца XIII в., особенно в XIV в., появляется и распространяется и литература на родном языке.

Довольно заметное распространение получили в Чехии (в особенности в XIV в.) дидактические сочинения. Широко были известны такие авторы этого направления, как Колда из Колдиц, Смил Фляшка из Пардубиц. Особенно интересен сборник Томаша из Штитного. Он не только написан на чешском языке, но и ставит своей задачей популяризацию для людей, не знающих латинского языка, сочинений латинских авторов, главным образом философского и морального характера. Есть в сборнике и оригинальные сочинения самого Томаша.

Интересным явлением в чешской культуре рассматриваемого периода были так называемые действа (литургическая драма). Уже с конца XII в. известны такие произведения не только на латинском, но и на чешском языке. В них все чаще, особенно в XIV в., вкрапливаются своеобразные интермедии сатирического характера, построенные на основе реальных наблюдений за жизнью чешского общества. Среди таких действ особенно популярным было действо «О воскресении Христовом». Так проходил своеобразный синтез церковного и народного искусства.

К XIV в. чешскоязычные сочинения все более распространяются по стране, латиноязычная литература сохраняет свои позиции. Помимо нее в Чехии заметно все большее наступление немецкого языка, что было тесно связано с соответствующими национальными и социальными процессами в стране. Господство немецкого патрициата в городах, хозяйничание в Чехии светских и духовных немецких феодалов, засилье немцев в Карловом университете не могли не вызвать ответного социального и национального протеста. Своего апогея он достиг в гуситском движении. Сам Ян Гус со всей решительностью выступал в защиту чешского языка, за необходимость широко изучать его, обучать ему детей. Гус стоял за чистоту родного языка, против засорения его немецкими словами. Сторонники Гуса добились очищения Карлова университета от немцев.

В соседней и родственной Чехии Словакии истоки культуры равным образом уходят к временам Кирилла и Мефодия и их наследства. В эти годы словацкие земли входили в состав Великой Моравии. С падением ее и завоеванием этих земель Венгрией на них начинает господствовать латинская письменность. На латинском языке пишутся проповеди, создаются местные хроники. Но с XV в., после походов гуситов, чешский язык завоевывает себе права литературного языка и в Словакии. Примером словацких сочинений на чешском языке может служить «Жилинская книга» (1451 г.), состоящая из местных хроникальных заметок. Но уже к концу XV в. начинает постепенно завоевывать себе права складывающийся словацкий язык, о чем свидетельствуют так называемые «Спишские молитвенные поучения» (1480 г.).

Важным событием в культурной жизни Словакии было открытие университета в Братиславе в 1467 г. Он был создан по инициативе венгерского короля Матьяша Хуньяди (Корвина) в противовес Пражскому университету, где господствовали чашники – последователи гуситов. В новосозданном университете вновь возобладал латинский язык.

Как и в литературе, в архитектуре и искусстве Словакии заметны следы ее тесного, в том числе культурного общения с Чехией, а также с Польшей, Германией и Австрией. Это прослеживается в памятниках как романского, так и позднее – готического стиля. Однако для словацкой архитектуры свойственна большая сдержанность, тяготение к конструктивной ясности форм. Таковы романские храмы в Дьяковице (1221 г.), единственным украшением которых являются аркатурные пояса, или в Спишской капитуле (1245—1275 гг.) с капителями, украшенными весьма упрощенным растительным декором. Из готических памятников наиболее значителен по размерам собор св. Альжбеты в Кошице, строившийся более столетия (с 1382 по 1499 г.). Но и в нем все украшение ограничивается ажурным орнаментом в верхней части стрельчатых окон. Заслуживает внимания влияние на каменное зодчество Восточной Словакии деревянной народной архитектуры, именно здесь особенно распространенной. Примером такого явления могут служить башни с шатрами, опоясанными деревянными галереями собора св. Эгидия в Бардееве (XV в.).

Ранней монументальной словацкой живописи свойственна линеарность и плоскостность. Таковы фрески в Дехнице (ок. 1175 г.) и более изысканные в Дравце (начало XIV в.).

Во второй половине XV в. в Словакии происходит оживление городской культуры, налицо гуманистические веяния эпохи гуситских войн. В живописи это проявляется в усилении реалистических тенденций, появлении большего интереса к личности. Такими чертами отмечен Алтарь Богоматери из Стражек.

В Польше особой враждебности к латинскому языку но было. Первые сочинения на латинском языке в Польше стали создаваться вскоре после ее христианизации. Это прежде всего были жития святых, особенно чтимых в Польше: св. Войгеха, св. Станислава и св. Ядвиги. Политический и государственный характер имеет «Житие св. епископа краковского Станислава», казненного по приказанию польского короля Болеслава II.

В конце XIV в. появляются агиографические произведения и на польском языке (например, житие св. Блажея). Еще столетием раньше на том же языке создается сборник проповедей – «Проповеди свентокшишские». Польские ученые начинают выступать в защиту родного языка. Так, в 1440 г. в этом плане был написан трактат «О польской орфографии», автором которого был Якуб Паркош. Однако это не означало еще вытеснения латинского языка.

Паркош являлся профессором Краковского университета, открывшегося в 1364 г. Университет сыграл большую роль в развитии польской культуры, хотя преподавание в нем долгое время велось, как и в университетах Западной Европы, на латинском языке. В отличие от Пражского университета в Краковском никогда не было иноземного засилья, хотя двери его были широко открыты для студентов из других стран и земель. В нем учились немцы, венгры, чехи, литовцы, украинцы. Развившиеся впоследствии гуманистические и возрожденческие движения в Польше были теснейшим образом связаны с профессорами Краковского университета. Среди них можно назвать Павла Влодковица, сочувствовавшего гусизму, и Яна из Людзиска, одного из блестящих представителей польской общественной мысли.

Латинская письменность хотя и задержала становление литератур на местных языках у народов Центральной Европы, но не могла совсем помешать их развитию, так же как и становлению этнического самосознания этих народов и осознанию ими общеславянского родства. Особенно показательны в этом отношении чешские и польские хроники рассматриваемого периода. Таковы уже хроники XII в.: чешская Козьмы Пражского (на латинском языке), польская Галла Анонима. Они полны любви к своей родине, гордостью за ее историю. И в той и в другой исторические записи органично сочетаются с народными легендами, произведениями фольклора, воспевающими далекое и славное прошлое. В XIII в. в Польше эти традиции были продолжены Яном Кадлубком. Желая прославить свою страну, хронист свободно прибегает к сочинению фантастических рассказов о победах поляков над Александром Македонским и Юлием Цезарем. В другой польской хронике XIII в., так называемой Великопольской, особенно настойчиво звучит мотив о родстве поляков, чехов и русских. Оно мотивируется легендарным рассказом о трех братьях: Лехе, Русе и Чехе – мифических праотцах трех славянских народов. Позднее, уже в XV в., была написана «История Польши» Яна Длугоша (краковского каноника и политического деятеля), которая считается высшим достижением польской средневековой историографии. Проникнутая патриотизмом, идеей воссоединения в едином государстве всех польских земель, она содержит подробное описание Грюнвальдской битвы, рассматривает Польшу в ряду других стран Европы, несет в себе некоторые черты гуманистической историографии.

В отличие от Польши, где это произошло в XVI в., в Чехии первая историческая хроника на родном языке появилась уже в начале XIV в. Это так называемая рифмованная «Далимилова хроника», отражавшая патриотические тенденции и буквально насыщенная народными преданиями и легендами, в том числе о Чехе, как праотце чешского народа. По-латыни была написана «Гуситская хроника» Лаврентия из Бржезовой, современника гуситских войн, подробно описанных им по горячим следам.

Этническое самосознание славянских народов, как можно было видеть на примере западнославянских хроник, не только не вступало в противоречие с представлением об общеславянском единстве, но и органично с ним сочеталось. И это во многом было залогом того, что ни политические противоречия, возникавшие между отдельными славянскими странами в ходе их исторического развития, ни их конфессиональная разделенность (прежде всего между западными и восточными славянами) не могли воспрепятствовать культурным контактам между ними, которые по сути дела никогда не прекращались.

Памятники древнечешской литературы были популярны на Руси. Но и в Чехии хорошо знали о Киевской Руси, и показательно в этом плане, что при строительстве Сазавского монастыря в основание престола одного из приделов были положены частицы мощей Бориса и Глеба, один из вариантов житий которых был написан в свою очередь не без влияния мотивов чешского жития св. Вячеслава. В отношении Польши можно отметить такое характерное явление: иконные изображения там стали создавать явно под влиянием древнерусских, после того как в XIV в. ряд южнорусских земель вошел в состав Польского государства. Даже самая почитаемая в Польше икона Ченстоховской богоматери византийско-русского происхождения.

Разумеется, сказанное выше не означает, что чешская и польская культуры не принадлежали западному ареалу. Так, архитектурные памятники рассматриваемой поры, наряду с другими данными, красноречиво и наглядно подтверждают это. Для XI—XII вв. это ярко выраженный романский стиль. Таковы польские костелы св. Иджи в Иновложю (ок. 1086 г.), св. Андрея в Кракове (ок. 1090 г.), св. Богородицы и Алексея в Туме под Ленчицей (1141—1161 гг.) и чешские костелы св. Георгия на Пражском Граде (середина XII в.), базилика Девы Марии в Тисмице (третья четверть XII в.). Для самого развития чешской архитектуры романского стиля особенно характерна форма ротонд: это храмы, начиная от Старого Пльзеньца (X в.) до ряда ротонд XII в. (св. Георгия в Ржипе, св. Мартина в Вышеграде, св. Петра и Павла в Ржезновице). Впрочем, хотя и реже, ротонды можно видеть и в Польше (в Чешине XI в. и св. Прокопа в Стшельне, ок. 1160 г.). В столь популярной у западных славян форме ротонды нельзя не видеть отголосков великоморавских кирилло-мефодиевских традиций. Как показали раскопки чехословацких археологов, именно ротонда была самым распространенным видом храма в Великой Моравии. Таким образом, западнославянская архитектура XI—XII вв., в целом являясь романской, имела и свои особые черты.

В меньшей степени это можно сказать о готике, возобладавшей в Чехии и Польше с XIII в. и достигшей особого расцвета в XIV в. Идейно-философское содержание этого стиля (см. выше) делало его в большой мере межэтническим. И все же ряд исследователей усматривает, например, в чешской готике черты старых местных традиций, ее особую монументальность, наличие элементов, созвучных архитектуре восточных и южных славян. Во всяком случае, при создании готических построек наряду с иноземными мастерами (например, Матье из Арраса в Чехии) ведущую роль все более завоевывают местные мастера. Один из них, Петр Парлерж, создал целую архитектурную школу. Такие сооружения, как собор св. Вита в Праге (1344—1352; достраивался в XVI и XIX вв.) или костел св. Варвары на Кутной Горе (XIV в.), стали подлинными шедеврами мирового искусства. То же можно сказать об одном из красивейших творений польской готики – Мариацком костеле в Кракове (строился в XIV—XV вв.). При строгости и лаконичности его внешнего вида собор особенно знаменит своим внутренним убранством и прежде всего резным деревянным алтарем, который исполнил в 1477—1489 гг. замечательный польский резчик Вит Стош.

В Венгрии^[19] в период развитого феодализма в культурной жизни сильны были западные влияния. «Деяния венгров» (см. выше) и труды продолжателей этой хроники в середине XIV в. были собраны в так называемой единой «Иллюстрированной хронике» Марка Кальти. Основная идея этой хроники – возвеличение династии Арпадов, принявших христианство, что представлялось главным рубежом в истории Венгрии, – была принята и в «Хронике венгров» Яноша Туроци (вторая половина XV в.), продолжившего изложение венгерской истории до 1487 г. Из исторических произведений, не предназначавшихся для сводных работ, выделяется другое знаменитое сочинение – тоже «Деяния венгров» – анонимного автора конца XII – начала XIII в., посвященное событиям IX—X вв. В отличие от официальной династической концепции Аноним выдвигает идею о том, что князья и вожди суть равные стороны, отношения между которыми регулировались договором, скрепленным кровью, пытаясь тем самым обосновать обнаружившиеся в начале XIII в. претензии крупных землевладельцев на раздел власти с королем.

Из-за слабости бюргерства в Венгрии городская литература так и не появилась. Однако во второй половине XV в. среди наиболее образованных клириков и мирян, служивших в государственных учреждениях, в придворной среде появились отдельные элементы гуманистической культуры. Венгерские короли, в первую очередь Матьяш Корвин (1458—1490), оказывали покровительство иностранным гуманистам. При дворе Матиаша работали итальянцы Марцио Галеотто, Антонио Бонфини, оставившие после себя исторические труды. Позднее в состав придворных гуманистических кружков вошли чешские, немецкие гуманисты. Выдающимися представителями венгерской гуманистической мысли были Янош Витез и Янус Паннониус, сочетавшие государственную деятельность в правление Матиаша с литературным творчеством. Первый известен своими речами и письмами, которые были призваны формировать общественное мнение. Второй принес в Венгрию жанр элегии. В результате деятельности кружка гуманистов при дворе Матиаша составилась библиотека «Корвина», насчитывавшая 400—500 томов произведений античных, средневековых и гуманистических авторов. С эпохой Матиаша связан также подъем изобразительного искусства и архитектуры, венцом которой явился королевский дворец в Вишеграде. В целом же культурные и социальные рамки венгерского Возрождения были слишком узки для того, чтобы повлиять на культуру всего общества.

Культуре господствующего класса противостояла народная. Она находила выражение в устных преданиях, песнях, сказаниях. В фольклоре, сохранившем нередко языческие верования, давалась народная интерпретация событий далекого прошлого и настоящего, отличавшаяся от официальной. Народные предания перерабатывались в угоду вкусам и интересам феодалов и в таком виде включались в хроники, ложились в основу рыцарского эпоса.

Глава V

КУЛЬТУРА РУСИ В VI—XV вв.

КУЛЬТУРА ДРЕВНЕЙ РУСИ (VI – НАЧАЛО XIII в.)

Культура Древней Руси – одного из могущественных государств Восточной Европы – была закономерной и важной частью культуры средневекового мира. Исходным моментом ее формирования стал синтез культурных традиций племен и народов, населявших территорию Древнерусского государства. Древняя Русь, подобно Византии и империи Карла Великого, была многоэтнической державой. В ее создании принимали участие восточнославянские племена, из которых позднее сложились три братских народа – русский, украинский и белорусский. Их предшественники, как и другие племена, жившие на Руси, внесли свой, пусть и неравноценный, но все же важный вклад в развитие древнерусской культуры. Однако подобно тому как Древнерусское государство постепенно создало территориальную и политическую общность, так и в сфере культуры в течение столетий сложилась единая, самобытная древнерусская культура. Немалую роль в ее формировании сыграли и культурные связи Руси со многими странами Запада и Востока. В течение столетий ее территория была зоной встречи и взаимодействия разных цивилизаций – Византии, Западной и Центральной Европы и азиатского Востока. Особенно значительным после принятия христианства стало византийское влияние, однако и оно было вскоре переосмысленно и переработано на основе самобытной культуры Древней Руси. Основным компонентом культуры стала культура славян, истоки которой восходят к глубокой древности.

О культуре приднепровских племен в VI—IX вв. можно судить по довольно богатым археологическим материалам. Большой интерес, в частности, представляют изделия, раскопанные в селе Мартыновка на реке Рось. Это изображение коней и четырех пляшущих мужчин. Примечателен орнамент на их рубашках. Точно такой же имеется на изображении гусляра на киевском браслете XII в. Языческое искусство славян вообще и восточных в частности носило по преимуществу изобразительный характер, было связано с миросозерцанием того времени. Обожествление природы (анимизм), магическое восприятие животного мира выразилось в устойчивых изображениях животных и различных птиц, вначале соколов и орлов, а потом, с развитием земледелия, и петухов, а также коней. Кони у славян почитались как священные животные, они символизировали такие начала в природе, которые составляли основу жизни человека: солнце (оно движется, по представлениям того времени, упряжкой коней) и воду. Землю, же олицетворяла великая богиня-мать прародительница. Схематизированное изображение женщины с поднятыми руками часто встречается на народных вышивках вплоть до начала XX в. Силы природы у восточных славян к IX в. все более начинают восприниматься в антропоморфном плане. Формируются верования, в системе которых мы находим богов солнца (Даждьбог, Хоре), ветра (Стрибог), воды (Мокошь), грома и молнии (Перун). Поклонение им вызвало к жизни и создание их изображений – идолов. Одним из высших достижений на пути этого развития древнерусской языческой скульптуры является знаменитый Збручский идол IX—X вв., найденный на Украине. Идол имеет форму довольно высокого четырехгранника, увенчанного четырьмя головами, покрытыми одной шапкой, удивительно схожей с известными нам по иконам и книжным миниатюрам древнерусскими княжескими шапками. Головы принадлежат различным божествам: одно из них с мечом и конем (у ног), другое с кольцом, третье с рогом и четвертое без атрибутов.

Языческая культура Древней Руси была самым теснейшим образом связана с устным народным творчеством. Продолжая жить и после христианства, фольклор донес до нас, пусть в видоизмененных вариантах, замечательные памятники культуры весьма отдаленных времен. Поражает разнообразие жанров, в которых создавались эти памятники. Из них довольно значительную часть составляют те, которые были непосредственно связаны с языческим культом и обрядами, неотъемлемыми от земледельческого уклада самой жизни народа. Благодаря устойчивости именно обрядовой поэзии, можно без особого труда судить о них по позднейшим календарным веснянкам и колядкам, а также по различным заговорам и заклинаниям, свадебным песням и надгробным плачам, несмотря, на то, что все они зафиксированы собирателями фольклора в лучшем случае начиная с XVII в. Показательны надгробные плачи, отраженные и в летописях, так же как и другой внеобрядовый вид устного народного творчества – сказка.

Особый интерес в древнерусском фольклоре представляют былины – эпические песни. Исследователи пришли к выводу, что к периоду Киевской Руси можно с уверенностью отнести следующие былины: о богатырях – «Добрыня и змей», «Алеша и Тугарин»; о торговом человеке – «Иван гостинный сын», «Михайло Потык» и «Сухан». Разумеется, за долгое свое бытование былины претерпели определенные изменения, в них ясно просматриваются наслоения более позднего времени, но их древняя основа едва ли может подлежать сомнению. Былины можно оценить как своеобразную народную историческую публицистику. Былинные сюжеты отражают то, что волновало народ Древней Руси. Это прежде всего борьба с внешним врагом (печенегами, половцами, татарами). Ощутим в былинах и антагонизм между народом и «верхами» общества, обидчиком-князем и выходцем из народа.