Текст книги "История Европы. Том 2. Средневековая Европа"

Автор книги: Александр Чубарьян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 68 (всего у книги 79 страниц)

Огромный вклад народов Скандинавии в развитие европейской культуры – их эпическая поэзия, сохранившая древнейшие сказания германских племен. Они были записаны в XII—XIII вв. в Исландии, но возникновение их устной традиции скорее всего может быть отнесено к VIII—X вв., а истоки уходят еще глубже в «героический» период германских народов – время великого переселения. Собрание героических исландских песен носит название «Старшая Эдда», ее еще называют «Поэтической» в отличие от «Младшей Эдды», содержащей прозаические родовые саги исландцев (оба памятника записаны в XIII в.). Эддическая поэзия близка народному творчеству доклассового общества, однако, вероятно, она создавалась не только как запись древнего общегерманского фольклора, но и как результат индивидуального литературного творчества древнеисландских или древненорвежских поэтов, в основном уже после христианизации. Иногда песни «Старшей Эдды» весьма условно делят на мифологические и героические. В центре мифологического цикла германские боги – асы Один, Тор (бог грома) и коварный Локи (отрицательный вариант «культурного героя»). Наиболее замечательные песни «Старшей Эдды» – «Прорицание вельвы», повествующее о начале, страшном конце мира и следующем затем обновлении, и «Речи Высокого» – изложение мудрости, добытой Одином по выполнении тяжкого испытания.

В героических песнях «Старшей Эдды» проступает их реальная историческая основа – гибель королевства бургундов от гуннского нашествия, смерть Аттилы на ложе германской пленницы, некоторые сильно трансформированные события из истории готов. Главные герои этого цикла – герой Сигурд (немецкий Зигфрид), богатырша Брунгильда, Гудрун (Кримхильда), король Атли (Аттила), Тьедрек (Дитрих, исторический Теодорих Остготский). Эддическая поэзия полна экспрессии, эпическое начало в ней органично сочетается с лирическим, со своеобразной психологизацией образов.

Исландия и Норвегия – родина оригинальной и не имеющей аналогов в мировой литературе поэзии скальдов, которые были не только поэтами и исполнителями одновременно, но еще и викингами, дружинниками, а порой и землевладельцами. Их хвалебные, лирические или «злободневные» песни – необходимый элемент жизни двора конунга и его дружины. Скальды были не только поэтами, но и хранителями магической силы слова, тайны рун. Наиболее прославившимся среди скальдов был Эгиль Скаллагримсон (X в.). Произведения скальдов отличает сложная, даже изощренная поэтическая культура. Они насыщены аллитерациями, замысловатыми ассоциациями и синонимами «хейти», загадочными метафорами «кеннингами», как, например, «поле тюленя» – море, «война копий» – битва и т.п. Поэзия скальдов была известна далеко за пределами Скандинавии, она распространялась вместе с викингами, вливаясь в культурные взаимодействия средневековой Европы.

К первому тысячелетию, по-видимому, относится и зарождение карело-финского эпоса с его главными героями Вайнямейненом и Ильмариненом и центральным мотивом – борьбой за мельницу Сампо – символ плодородия, изобилия и счастья. «Калевала» – такое название получил он в XIX в., когда был записан – находится в одном ряду с наиболее древними формами эпоса народов Западной Европы и восточных славян.

К X в. импульс, приданный культурной жизни Европы «каролингским возрождением», иссякает под давлением разобщенности, непрекращающихся войн и междоусобиц, политического упадка. Наступает период «культурного безмолвия», который продлился почти до конца X в. и сменился так называемым «оттоновым возрождением».

При дворе германского императора Оттона I (936—973) возрождается Академия, собираются просвещенные люди. При Оттоне II (973—983), женатом на византийской принцессе, усиливается греческое влияние, особую пышность и утонченность приобретает быт двора и крупных феодалов. Учителем Оттона III становится образованнейший человек своего времени Герберт (впоследствии папа Сильвестр), прославившийся как ритор, ученый-математик, с именем которого связывали распространение в Европе арабских цифр, начал алгебры и абака (счетной доски). Образованность распространяется не только среди клириков, но и среди мирян. По традиции, сложившейся еще при Теодорихе Остготском, продолженной затем при Карле Великом, образование могли получать не только мальчики, но и девочки. Жена Оттона I Адельхейда обсуждала ученые вопросы с Гербертом. Многие знатные дамы говорили и читали по латыни, славились своей ученостью. Наиболее крупной поэтессой X в. была Хротсвита Гандерсгеймская, автор захватывающих своими конфликтами драматических произведений, назидательных комедий, насыщенных не только религиозными мотивами и символикой, но и впечатляюще выраженными земными чувствами.

Под влиянием подъема образованности во второй половине X в. оживляется деятельность школ в Италии, исподволь начинают более интенсивно накапливаться знания в области практических наук, особенно медицины и права.

Для оттоновского периода характерно усиление культурных связей с Византией. Это особенно сказалось на расцвете книжного дела и миниатюристики, главным центром которых стал монастырь Райхенау. Миниатюры становятся более строгими по рисунку и особенно насыщенными по цвету. Человеческие фигуры помещаются в центре композиций, приобретают особую обобщенность и выразительность. Ритмы композиций отличаются величавостью и торжественностью.

Раннее средневековье в Западной Европе не дало достижений, сопоставимых с высотами культуры античности, или культуры развитого средневековья. Однако культурные итоги этого периода чрезвычайно важны, чтобы не сказать определяющи, для дальнейшего развития европейской цивилизации. Это прежде всего, как отмечалось, первые попытки создания духовного, культурного единства Европы, не средиземноморской, но почти во всем ее территориальном охвате. Это начало синтеза трех главных слагаемых средневековой культуры – христианства, античного наследия и культуры варваров. Это формирование особого отношения к античному наследию как общеевропейскому культурному истоку. Это зарождение культур тех народов, которым впоследствии предстояло развиться в европейские нации и в этом смысле основание национальных культур (особенно важно складывание этнического самосознания народов, их историографии, народных языков, героического эпоса). Это выработка новых форм хранения и передачи культуры, распространение книжного дела, школ, появление идеи всеохватывающего просвещения (конечно, в рамках понимания и традициях того времени). Это создание особого слоя носителей интеллектуальной культуры. Наконец, это начало формирования определенного психологического склада людей и народов, который затем рядом своих черт войдет в определение понятия «европеец». Даже далеко не полный перечень культурных итогов раннего средневековья позволяет сделать вывод, что эти века не были «темными». Они стали временем огромной духовной работы и накопления, подготовивших расцвет средневековой культуры.

ЗРЕЛОЕ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ (XI—XIII вв.)

С началом второго тысячелетия феодальное общество Западной Европы вступило в новую фазу своего развития. В нем подспудно зрели силы, которые в скором времени привели к культурному подъему. Позитивный перелом обычно связывают с началом крестовых походов, когда Западная Европа вступила в тесные контакты с более развитыми Византией и Востоком. Однако почва для него готовилась заранее. Прежде всего само европейское общество становилось все более подвижным, открытым переменам и влияниям.

Нарастание динамических тенденций в обществе, начавшееся в XI в., рост городов способствовали определенной консолидации Европы. С другой стороны, стремление противостоять арабскому и вообще восточному миру рождало чувство определенной европейской общности как одного из стереотипов мировосприятия. Этому также способствовало то, что в клюнийском движении, борьбе папства и германских императоров за инвеституру складывались политические доктрины, каждая из которых в идеале предполагала объединение Европы то ли под главенством папы, то ли под эгидой императорской власти.

Взаимопроникновение и взаимодействие различных влияний и элементов общественного бытия в перспективе порождало очень сложную и разнообразную картину культуры зрелого средневековья, в которой хотя и господствовало христианское мировоззрение, однако никогда не было полного поглощения ее церковью.

Со второй половины XI в. начинается подъем в духовной жизни западноевропейского общества, происходивший неравномерно в разных странах. Вплоть до конца XIII в. лидером в культурной жизни Западной Европы становится Франция. Этот подъем был бы невозможен без улучшения системы образования, накопления знаний. Получают развитие зародившиеся в каролингскую эпоху приходские (элементарные) школы, в городских центрах возникают кафедральные школы при центральных соборах, в епископских резиденциях. Они стали постепенно ориентироваться на подготовку не только ученых клириков, но и кадров для светской администрации, что предполагало расширение преподавания мирских наук. С начала XIII в. возникают и нецерковные школы, возглавляемые магистрами (учителями).

На рубеже XI—XII вв. ряд школ становятся особенно авторитетными. Учащиеся направляются в Мец, если хотят научиться музыке, в Камбре —чтобы овладеть основами математики, в Тур или Салерно, чтобы познать тонкости медицины. Пользуются известностью школы в Реймсе, Лане, Орлеане, Пуатье (Франция), в Утрехте (Германия), Кентербери (Англия) и др. Учащиеся теперь часто стремятся не просто в школу, но к определенному учителю, как например, к Фульберту Шартрскому, с уст которого падали «как капли меда, золотые слова».

XI век – время рождения схоластики как широкого интеллектуального движения (хотя основы ее были заложены еще в поздней античности и раннем средневековье). Название это произведено от латинского слова schola (школа) и в прямом смысле означает «школьная философия», однако оно скорее указывает на место ее рождения, а не на подлинный характер. Схоластика – философия, вырастающая из теологии и неразрывно с ней связанная, хотя и не тождественная ей.

Нуждаясь в новом более глубоком обосновании, христианская догма вынуждена обратиться к философии, к усилиям методического разума. Но и меняющаяся, создающая новые формы жизнь требует от человека активизировать проникновение в окружающий его мир и внутрь себя самого, познавать божеское через развитие человеческого. На скрещении этих тенденций и набирает силу схоластика, стремившаяся выявить «оптимальное» отношение между верой и разумом. В ней сразу определяются полярные направления. Аскет и богослов Петр Дамиани (1007—1072) категорически заявлял, что разум ничтожен перед верой и философия может быть только «служанкой богословия». Ему противостоял Беренгарий Турский (ок. 1000—1088), доходивший в своем рационализме до откровенных насмешек над церковью и защищавший человеческий разум, призывая во всем следовать его суждениям.

В XI в. вспыхивает спор об универсалиях (общих понятиях), который определял все дальнейшее развитие схоластики. Специфика средневекового сознания диктовала то, что ни один, даже самый радикальный мыслитель объективно не отрицал и не мог отрицать примата духа над материей, бога над миром. Но в этих рамках боролись противоположные точки зрения. Реалисты утверждали, что общие понятия существуют извечно, пребывая в божественном разуме. Соединяясь с материей, они реализуются в конкретных вещах. Номиналисты же полагали, что общие понятия извлекаются разумом из постижения единичных, конкретных вещей. Промежуточную позицию занимали концептуалисты, рассматривавшие общности как нечто существующее в вещах. Этот, казалось бы, отвлеченный философский спор имел весьма конкретные выходы в католическое богословие, и не случайно церковь относилась к нему с большим пристрастием.

Реализм, истоки которого коренились в платонической традиции, в своих крайних формах мог привести к пантеизму. Номинализм же – к выводам своеобразно «материалистического» характера, а в области теологии – к ереси, прежде всего к разрушению догмы о триединстве (что и произошло с Береигарием Турским, оказавшимся в конечном счете одним из вдохновителей мощных еретических движений). Сторонником номинализма в его более определенной и развитой форме в XI в. был также Росцелин из Компьена (ок. 1050—ок. 1112), наставник Абеляра (см. ниже). Его противником был «крайний» реалист Гильом из Шампо.

Ансельм Кентерберийский (1033—1109), выходец из итальянской Аосты, учившийся и преподававший в школах Нормандии, ставший впоследствии архиепископом Кентерберийским в Англии, сочетал реализм и убежденность в необходимости рационалистически-умозрительного понимания веры, которая только при таком условии становилась бы полной. Не должно быть, по его мнению, пропасти между человеком и богом, движение к которому осуществляется не через человеческое самоуничижение, а через рациональное и духовное совершенствование.

Такие своеобразно гуманистические мотивы, пусть пока еще робко, но начинают звучать не только в философии, но и в литературе будь то в предваряющем появление рыцарского романа сочинении «Руодлиб» или в поэзии, подготавливающей «овидианское возрождение» XII в.; они откликаются очень далеким и пока еще едва слышным эхом в начале поисков истинной, чистой веры, пробуждавшихся в народной религиозности и культуре.

В XI в. появляются первые переводы с арабского на латынь. Это были переводы медицинских трактатов, сделанные в аббатстве Монтекассино на юге Италии, которое оставалось важнейшим культурным центром. Здесь активизируется изучение греческих и латинских авторов, поддерживаются культурные связи с Византией.

В XI—XII вв. арабская цивилизация в Испании достигла своего зенита. «В этом обществе, – отмечал известный испанский писатель Бласко Ибаньес, – сосуществовали все идеи, все обычаи, все открытия, какие только были на земле, все искусства, все науки, все изобретения, и от соприкосновения этих различных элементов били ключом новые открытия и новая творческая энергия». С распадом Кордовского халифата его столица утрачивает роль единого культурного лидера, с ней соперничают теперь Севилья и Гранада, Валенсия и Толедо, Бадахос, Альмерия и другие города.

Особое значение для мусульманской Испании и для Европы в целом имело развитие зачатков точного исследования природы; успешно развивалась медицина, химия, астрономия, математика, физика, география и другие науки. Через мусульманскую Испанию в Европу пришли десятичная система исчисления, связанная с изобретением нуля; химические методы дистилляции, возгонки, кристаллизации, коагуляции; магнитная игла, механические часы, хлопчатая, а затем и льняная бумага. Не все это было изобретено в арабской Испании, однако именно здесь ряд открытий и изобретений, осуществленных в других регионах мира, получил широкое распространение и практическое применение, а затем перекочевал и на Запад.

Еще более важным, чем усвоение естественнонаучных знаний, оказалось влияние критического духа и рационализма арабоязычной философии Испании на Западную Европу. В XII в. на Пиренейском полуострове «восточный перипатетизм» (аристотелизм) получил последовательное развитие в трудах крупнейших философов Ибн Бадджи (Авемпаса) (конец XI в. – 1139), Ибн Туйфеля (Абубацера) (ум. 1185/1186) и Ибн Рушда (Аверроэса) (1126—1198), для которых были характерны стремление к разделению теологии и философского мышления, поиски доказательств истинности суждений человеческого разума. Аверроэс дал наиболее полное и последовательное изложение радикальных идей, сформировавшихся в течение нескольких веков в процессе изучения и комментирования восточными философами сочинений Аристотеля. Наиболее «материалистические» из них, подрывавшие религиозную картину универсума, – это утверждение вечности мира; установление необходимой причинной связи между всеми явлениями; признание существования единого разума как вместилища всеобщего духовного начала, и, как следствие этого, отрицание бессмертия индивидуальной человеческой души. Аверроэс развивал учение о двойственной истине. Он считал, что истины философии и истины богословия должны быть разделены, и что противоречие свидетельств разума данному в откровении не может считаться доказательством того, что человеческое мышление заблуждается. Эти идеи были подхвачены в Западной Европе латинским аверроизмом, они неоднократно осуждались католической церковью как ересь. Пантеистические тенденции были характерны и для европейской философии, развивавшейся в арабоязычной Испании, в частности для таких мыслителей, как Ибн Гебироль (Авицеброн) (1021—1070) и Маймонид (1135—1204).

С середины XII в. в Толедо и Севилье были основаны коллегии переводчиков. Здесь переводили сочинения Платона, Аристотеля, Евклида, Птолемея и других величайших ученых древности не только на арабский, но и на латинский языки. Отсюда они проникали в Западную Европу, а вслед за ними и переводы сочинений восточных философов и ученых – Ибн Сины (Авиценны), Ибн Рушда и многих других. Это стимулировало оживление интеллектуальной жизни на Западе.

Арабская поэзия Испании, расцвет которой начинается с Ибн Хазма (994—1064), автора знаменитого «Ожерелья голубки», особенно любовная лирика, оказала, вероятно, определенное влияние на творчество провансальских трубадуров, во всяком случае во многом его предвосхитило, как и лирику итальянского «нового сладостного стиля». Это, в частности, хорошо прослеживается при сравнении тематики и особенностей метрики замечательного поэта, автора заджалей Ибн Кузмана (1080—1160) с провансальской поэзией.

Андалусская суфийская мистика оказалась созвучной христианской мистике западноевропейского средневековья, хотя характер их связи остается до настоящего времени недостаточно выясненным.

Романский стиль в Западной Европе обнаруживает ряд свободно проинтерпретированных заимствований, вроде подковообразной арки или ребристого свода, из архитектуры и искусства Андалусии и Магриба. Арабо-испанское влияние проявилось и в развитии западноевропейского прикладного искусства.

Западную Европу с середины IX до середины XII в. иногда называют «романским миром» по наименованию первого общего архитектурного стиля, возникшего и расцветшего в ней. Романика – это не просто архитектура с сопровождающими ее искусствами, но и определенное выражение мировидения и мироощущения людей той эпохи, образно-художественная система, в которой, несмотря на хронологические и местные, порой весьма существенные различия воплощения, можно выделить универсальные, определяющие черты, отражающие сущность этого этапа развития средневекового художественного идеала и форм его реализации.

Устремленность к абсолюту в средневековом искусстве Западной Европы выразилось в том, что земная красота, человеческие творения служили отражением высшей красоты и именно в силу своей сопричастности ей обретали ту или иную степень совершенства и несли в себе истинность бытия. Средневековое искусство не только многообразно, но и многомысленно, полисемантично, и символично. Оно предполагает множественность толкований, каждое из которых не отменяет, но дополняет другое. Однако это вытекало не только из христианской концепции. Своими корнями символизм уходил и в варварское сознание, издревле тяготевшее к иносказанию, определению понятий через замысловатую аналогию, исходящую не из существа, а из формы предмета.

Западноевропейская средневековая культура тяготела к энциклопедизму, целостному охвату всего сущего. В философии, науке, литературе это выражалось в создании энциклопедий, подобных «Этимологиям» Исидора Севильского, а в XII—XIII вв. – многочисленных «Сумм». Средневековые соборы также были своеобразными каменными «энциклопедиями» универсального знания, «библиями мирян».

При трансцендентальной общности высшего художественного идеала образные и художественные системы, сложившиеся на Западе и Востоке, были различны. Византия тяготела к большей спиритуальности, обобщенности, канонизации формы. Однако как на Востоке, так и на Западе искусство никогда не было лишь отражением тех или иных сакральных формул, оно было гораздо полнее, богаче и разнообразнее. Мастера Западной Европы, возводившие соборы, пытались показать вселенную во всем многообразии и завершенном гармоническом единстве, обобщить все доступное тогда людям знание в художественных образах. И если в целом собор высился как символ мироздания, устремленного к высшей идее, то внутри и снаружи он был «густо заселен» самыми разнообразными скульптурами и изображениями.

Раннее романское искусство несет на себе отпечаток сильного византийского влияния, которое сказывается не только на внешнем облике романских сооружений, но и на внутреннем убранстве, живописи, скульптуре, даже книжной миниатюре конца X – первой половины XI в. Позже оно приобретало все большую самостоятельность, западноевропейским зодчим удалось решить ряд сложных технических задач и усовершенствовать строительную практику.

Романские храмы, вначале ученически подражавшие византийским, сохраняя базиликальный характер, становятся вытянутыми. Они каменные, со сводчатыми перекрытиями, просты и строги. У них мощные стены, это по существу храмы-крепости. Не случайно к этому же периоду относится начало сооружений крепостей – феодальных замков. С первого взгляда романский собор грубоват и приземист, лишь постепенно раскрывается стройность замысла и благородство его простоты, направленных на раскрытие единства и гармонии мира.

Пространство романских храмов довольно тесно, скупо освещено. В их росписи не было строго установленного канона. Как правило, в центральной апсиде изображался Христос во славе, иногда фигура Богоматери. Западная стена обычно украшалась сценой Страшного суда. Портал романского собора, как и средневековых соборов вообще, знаменовал собой границу человеческого и божественного, мирской греховности и священного благочестия. Поэтому в украшении порталов преобладали апокалиптические темы: Страшный суд, Христос во славе, которые как бы восстанавливали единство мира, сопрягая прошлое, настоящее и будущее в вечности и божественной справедливости.

Скульптура, украшающая романские храмы, создает подчас впечатляющие образы. Через символизм скульптурных изображений явственно проступают изменчивые, напряженные лики реальной жизни средневековья, которую невозможно свести к символу и трансцендентности. При всей своей наивности и «неумелости» скульптуры как бы наполнены живой кровью, в них воплощаются не только идеальные представления, но подлинные заботы, чаяния и вкусы тогдашних людей. Это особенно ярко выступает при сравнении романского искусства с византийским. При определенной общности мировоззренческих позиций и исходных творческих принципов, мы видим в романских храмах изображения святых, весьма далекие от каких-либо канонов, неказистых, приземистых, с простыми и выразительными лицами. Византийское искусство, предпочтя скульптуре мозаику и иконопись, создает более утонченные, спиритуалистические образы, сохраняя большую дистанцию между художественным воплощением и реальностью. Романское искусство гораздо менее канонизировано и стабильно.

Романский храм предстает не только «каменной библией», но и книгой народной фантазии. Не случайно крупнейший деятель католической церкви, Бернар Клервосский, восклицал: «…для чего же в монастырях, перед взорами читающих братьев, эта смехотворная диковинность, эти странно-безобразные образы, эти образы безобразного»?

Не только «запредельные» идеи, но и земные заботы волнуют создателей средневекового искусства, которое никогда не было лишь иллюстрацией догматической и схоластической премудрости. Художественный идеал облекался в плоть и кровь, «заземлялся». Художниками и архитекторами в средние века были простые, в большинстве случаев неграмотные люди, чаще всего выходцы из низших общественных слоев. И хотя «расположение принадлежало церковному пастырю», искусство создавалось творцом, вкладывающим в него не только отвлеченную идею, но свою живую душу, ее радость, боль и восхищение красотой мира. Художники вносили в свои творения религиозное чувство, но это была не спиритуальность книжников, а народная религиозность, весьма своеобразно интерпретировавшая ортодоксальное вероучение, часто имевшая «еретическую» окраску. Пафос не только небесного, но и земного звучит в их творениях.

Центрами «классической» романики были Франция и Германия. Вершина французской романики – соборы в Клюни, Отене, Пуатье. Своей неприступностью и монументальностью поражает романская цитадель Каркасонна – комплекс светских замковых сооружений.

Романские соборы в Англии, особенно Северо-Восточной, отличаются экспериментаторским архитектурным духом, строительной фантазией. Новое понимание человеческой фигуры, соотношения тела и одеяния принесла немецкая романика. На юге Испании зрелая романика испытывает сильное влияние восточной архитектуры. Самобытным явлением стала живопись испанских соборов, тяготеющая к некоторой линейности и напряженному контрастированию цвета. Архитектура Италии, создавшая великолепные городские ансамбли, больше обращена к византийским образцам или развивается, переосмысливая античные строительные традиции.

Особый стиль выработался в архитектуре и живописи Южной Италии и Сицилии. Он причудливо сочетал византийские, западные и восточные элементы.

От романского времени остались прекрасные образцы прикладного искусства. К XI в. относят семидесятиметровый ковер из Байе, который связывают с именем жены Вильгельма Завоевателя, английской королевы Матильды. На нем вышиты основные эпизоды завоевания Англии норманнами. В начале XII в. расцветает искусство литейщиков, златокузнецов долины Мааса, получают широкую известность льежские эмали. По всей Западной Европе интересные и яркие формы приобретает искусство книжной миниатюры.

XII столетие иногда называют веком «средневекового гуманизма», «средневековым ренессансом» или даже «средневековой культурной революцией». Каждое из этих определений может вызвать множество обоснованных возражений, но одно несомненно – все они фиксируют особое значение этого времени в духовной жизни и в культуре западноевропейского средневековья, которое связывается с зарождением и стремительным расцветом целого ряда явлений: ростом интереса к античному наследию, укреплением рационализма и его открытым выступлением против авторитета церкви; возникновением собственно европейской светской литературы; быстрым изменением характера массовой религиозности, тяготевшей к индивидуализации веры; зарождением особой культуры поднимающихся городов, наконец, пронизывающими все эти процессы поисками человеческой личности, которые несли новую любовь, великие открытия внутреннего мира человека, но и великие страдания. Именно в этом веке Пьер из Блуа сказал: «Нельзя выбраться из мрака невежества и подняться к сияющим вершинам знания, если не перечитывать со все возрастающей любовью творения древних авторов» и продолжил свою мысль: «Мы подобны карликам, взобравшимся на плечи этих гигантов, если мы видим дальше, чем они, то этим мы обязаны им…»

Это был век, когда феодальное общество находилось на подъеме. Его господствующий класс консолидировался. В его духовной жизни вызревают новые явления – рыцарская и городская культуры, которые несли в себе могучий светский дух. Церковь для своего укрепления еще использовала не только наказания и меры пресечения, но и милостиво позволяла просвещенным клирикам и блистательным эрудитам с помощью философских изысканий и логических ухищрений «обновлять», подкреплять и приводить в соответствие с духом перемен свою доктрину. В религиозной сфере грозный и неумолимый бог-судия был потеснен страдавшим за людей очеловеченным Христом и Марией – заступницей и первой Прекрасной Дамой небесного мира. Казалось, в людях возродилось ощущение радости бытия, многие века подавлявшееся чувством греховности. Однако, хотя церковь и расслабила немного свои узы, это был католический век, век крестовых походов, церковных соборов и осуждаемого свободомыслия, если оно переходило дозволенные рамки. Обращение к античности осуществлялось в границах христианской культуры и питало ее, а не разрушало.

Интеллектуальная кульминация XII века приходится не на его конец, а на первую половину. Центром культурной жизни в это время становится Франция. На севере, в Париже набирала силу диалектика, сюда стягивались лучшие философские и богословские силы Европы. На юге, в солнечном Лангедоке, расцветала поэзия трубадуров, складывалась прекрасная и изысканная светская культура.

Борьба, разгоревшаяся в начале века и не затухавшая сорок лет, велась между Пьером Абеляром и его противниками, а по существу была противоборством между различными направлениями схоластики, перераставшим порой в открытое сопротивление авторитету церкви. Абеляра (1079—1142) называли самым блестящим умом того времени. Одаренный сын рыцаря из Бретани предпочел военному ремеслу родителя увлекательные ристалища разума. Он учился у Росцелина, давшего ему своим номинализмом сокрушительное оружие для философской борьбы (ученик не замедлил обратить его против концепции учителя). Он разгромил популярного тогда философа-реалиста и педагога Гильома из Шампо, не оставив камня на камне от его аргументов, «выкорчевал бесплодную смоковницу» Ансельма из Лана. Слава его росла. Вокруг Абеляра собрались самые любознательные и самые дерзкие студенты. Однако самолюбие и гордыня Абеляра равнялись его талантам. Он гордился тем, что не знал поражений ни на философских диспутах, ни в любви. Самомнение Абеляра не у всех вызывало симпатию, и его роман с молодой девушкой Элоизой кончился для него трагически. Он был вынужден удалиться в монастырь, однако и здесь продолжал вести свою философскую борьбу.

Абеляр не был сторонником ни номинализма, ни реализма. Он сформировал собственную позицию, получившую название концептуализма. Согласно ей универсалии реально не существуют, как существуют единичные вещи. Однако в сфере разума универсалии как бы обретают реальность в качестве понятий как результат абстрагирующей деятельности ума. Абеляр рационализировал отношение веры и разума, поставив обязательным ее предварительным условием понимание. В своем сочинении «Да и нет» Абеляр великолепно разработал методы диалектики, чем значительно продвинул схоластику вперед и способствовал ее логическому оснащению для обособления от веры. В этических взглядах Абеляра чувствовалось сильное влияние номиналистического индивидуализма. Однако, хотя в философском смысле Абеляр не всегда приходил к самым радикальным выводам, его часто обуревало желание довести до логического конца истолкование христианских догматов и при этом он естественно приходил к ереси. С присущей ему страстностью он громогласно выступал против авторитета церкви. Полемическая острота этих выступлений усугублялась тем, что основным противником Абеляра был столь же блестящий и столь же самолюбивый человек Бернар Клервосский.