Текст книги "История Европы. Том 2. Средневековая Европа"

Автор книги: Александр Чубарьян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 79 страниц)

Наиболее важным результатом и проявлением общего хозяйственного подъема XI—XIII вв. был массовый рост в это время в Западноевропейском регионе городов как центров ремесла и торговли. В отличие от Юго-Западного региона города здесь в подавляющем большинстве случаев возникали заново, а если и на местах старых римских городов (Пуатье, Париж и др. – во Франции; Кёльн, Аугсбург и др. – в Германии; Лондон, Винчестер и др. – в Англии), то без прямой преемственности с ними. Районами наиболее тесного скопления городов в регионе была Северная Франция, особенно Фландрия, где сеть городов по плотности уступала лишь итальянским. Особенно высокого развития достигли уже в XII—XIII вв. города Фландрии и Брабанта (Гент, Брюгге, Ипр, Брюссель, Лувен). Главной отраслью производства здесь было сукноделие, в частности производство тонких сукон, которое базировалось на импорте английской шерсти. Фландрские сукна вывозились во многие страны Европы и даже Ближнего Востока и ценились особенно высоко. С конца XIII в. в производстве сукна, рыболовстве и мореплавании стали приобретать все большее значение города северных княжеств (входивших в состав Германской империи) Голландии и Зеландии, Утрехта.

Районами концентрации городов в регионе были также долины Рейна и Мааса, бассейн Среднего Дуная, Германское побережье Северного моря, Юго-Восточная Англия с центром в Лондоне. Однако и вне этих районов и на других территориях возникали средние и мелкие городские поселения. В XII—XIII вв. сеть городов, как рыночных центров, была довольно густа; в среднем города располагались на расстоянии 20-30 км. друг от друга. Несмотря на феодальный характер, города внесли много нового в жизнь средневекового общества, способствовали его прогрессивному развитию.

Главным прогрессивным следствием массового роста городов в экономике было формирование в регионе рынка. Все города, как крупные, так и мелкие, формировали местный рынок городской округи; но более крупные из них создавали и более широкие рыночные связи, иногда в масштабе целой страны (Париж во Франции, Лондон в Англии, Берик в Шотландии). Некоторые крупные города были широко втянуты во внешнюю торговлю, иногда даже в ущерб внутренней.

Характер формирования рынка городами в каждой стране имел своеобразие. Во Франции города, резко выделявшиеся из сельской округи, имели с ней регулярные повседневные связи, но постепенно втягивались и в областную, а затем и общефранцузскую торговлю. Фландрские города, как уже отмечалось, помимо местного рынка, активно были втянуты в международную торговлю. В Англии города не были столь полными монополистами в торговле, так как там с начала XII в. был развит сельскохозяйственный экспорт, в который деревня втягивалась иногда и помимо городов. В Германских землях крупные города в зонах их наибольшего сосредоточения были центрами международной транзитной торговли и больше были связаны с внешними рынками, чем друг с другом. Рейнские города тяготели к торговле с Италией и Северной Европой, Дунайские города – с Балканскими странами и Восточной Европой; Северонемецкие города (Бремен, Любек, Штеттин, Гамбург и др.) были больше связаны с торговлей на Балтике, со Скандинавией, Северной Русью. Города же менее крупные, обычно сеньориальные, формировали внутренний рынок не в масштабе всех Германских земель, но на отдельных территориях. В результате подъема XII—XIII вв. здесь не выделился единый экономический центр, подобный Парижу или Лондону.

Возникновение городов привело к созданию в феодальном обществе нового социального слоя горожан, постепенно конституировавшегося в особое сословие – бюргерство. Оно формировалось в процессе борьбы городов с сеньорами за экономические и политические привилегии. В Западноевропейском регионе эта борьба выступала в наиболее острой и классической форме и имела для многих значительных городов весьма ощутимые результаты. Во Франции большинство их (за исключением расположенных на королевском домене) добилось к середине XIII в. самоуправления, так называемого права коммуны. Широкими правами самоуправления и значительной властью над городской округой пользовались города Фландрии и Брабанта. Фландрские города к началу XIV в. оказались столь сильными, что смогли разгромить своим городским пешим ополчением большое рыцарское войско французского короля Филиппа IV (пытавшегося подчинить себе Фландрию) в битве при Куртре (в июле 1302 г.). Большую политическую самостоятельность приобрело большинство крупных городов в Германии, имевших статус «имперских» (расположенных на землях императорского фиска) или «вольных» (сеньориальных, но добившихся широких привилегий типа «коммун») городов.

Однако основная масса менее значительных городов (т.е. их большинство) и там и здесь добивалась обычно лишь ограниченного самоуправления, при котором мэр (бургомистр в Германии) и городской совет контролировались представителями сеньориальной власти. В Англии, а также в Шотландии и Ирландии, где наиболее значительные города лежали на землях королевского домена, все они находились под смешанным управлением и имели более ограниченные привилегии. Но даже при ограниченном самоуправлении оставалось в силе правило: «городской воздух делает человека свободным».

Города в Западноевропейском регионе не господствовали политически над деревней, как это было в Италии. В силу этого они не мешали, а скорее способствовали прогрессивному развитию сельской экономики. Особенностью городского строя в этом регионе было также повсеместное высокое развитие цеховой системы организации ремесла. «Свободное», не организованное в цехи ремесло существовало только в Южной и Юго-Западной Франции.

В политическом отношении города и новое сословие – бюргерство стали важным фактором развития феодального государства во всех странах Западноевропейского региона. Повсюду они уже в XII в. представляли собой третью силу, с которой вынуждены были считаться как королевская власть, так и крупные феодалы. Ведь города чем дальше, тем больше становились источником государственных финансов и доходов для их сеньоров-феодалов. На первом этапе развитого феодализма намечается политический союз королевской власти с бюргерством. Этот союз более или менее успешно реализовался во Франции, Англии, Шотландии и немало помог на определенном этапе процессу государственной централизации. В Германском королевстве, в силу различий в экономических, в частности торговых, интересах крупных городов, а также особенно большой самостоятельности крупных феодалов, этот союз короля с городами оставался нереализованной потенцией. Крупные города вместе с тем повсюду сохраняли и свои местные сепаратистские интересы, нередко приводившие к нарушению их «дружбы» с королем.

В городах региона уже в XIII в. наблюдалось значительное имущественное и социальное расслоение населения. Как и везде, оно делилось на городскую верхушку (патрициат), средний, собственно бюргерский слой и бедноту (городское плебейство).

Выделялись города из сельской округи не только своей ремесленно-торговой экономикой, но и своим внешним видом. Вместе с замками они изменяли однообразный сельский пейзаж Западной Европы. Городские стены, один из главных внешних признаков города, замыкали его в ограниченное пространство. В центре обычно находилось сердце экономической жизни города – рыночная площадь и его духовной жизни – кафедральный собор. Дома теснились вокруг них, образуя узкие улочки и переулки. Под стенами городов возникали пригороды, населенные частью переселившимися из деревни не цеховыми еще ремесленниками, частью мелкими держателями земли – огородниками, садоводами. Дальше обычно простирались общинные угодья города, а иногда и полевые наделы горожан, не порвавших с земледелием.

В Ходе формирования городского сословия зарождалось и сословное самосознание горожан. В ту пору оно в первую очередь противопоставлялось феодальной и церковной идеологии, было направлено на утверждение сословного достоинства бюргерства. В городском животном эпосе – «Романе о Лисе» (возникшем в Северной Франции и затем широко распространившемся в регионе) – его главный герой Лис Ренар, символизирующий деловитого и ловкого горожанина, выступает неизменно победителем в столкновениях с сильными, но глупыми феодалами – медведем Бреном, злым, всегда голодным волком Изенгрином – мелким хищником-рыцарем, глупым придворным проповедником – ослом Бодуэном. В аллегорической поэме «Роман о розе», возникшей во второй половине XIII в. в городской среде Франции, автор второй ее части Жан де Мен выдвигает новое, городское в своей основе, понимание доблести и благородства, противостоящее рыцарскому. По его словам: «Все благородство в поведении. А знатное происхождение не стоит ровно ничего, коль сердце подло и черство». Жан де Мен высмеивает феодалов, кичащихся доблестью своих предков и своими успехами в псовой и соколиной охоте. Он говорит, что они «подлы и по своей природе злы», «чужою доблестью богаты, от предков по наследству взятой», которая, по мнению поэта, отнюдь не делает их благородными.

Стремление городского сословия к самоутверждению проявляется и в высокой оценке его представителями своей политической роли. Так, французские города, оказавшие помощь королю Людовику IX (середина XIII в.) в борьбе с феодальной лигой, по сообщению официальной «Большой французской хроники», считали, что они «могут дать столько добрых людей, что те обеспечат безопасность короля».

Города, наряду с общим ростом населения, резко повысили спрос на сельскохозяйственные продукты, прежде всего зерно, следствием чего был рост цен на них (в Англии, например, с конца XII до конца XIII в. более чем в 2,5 раза). Поскольку на местных рынках преобладала продукция крестьянских хозяйств, это, казалось бы, было для них выгодно. Однако извлечению выгоды мешала монополия феодалов на земельную собственность, которой они пользовались, чтобы усиливать эксплуатацию крестьян, по мере того как развитие рынка повышало потребности феодалов в дорогих городских товарах.

Несмотря на широкий размах внутренней и внешней колонизации, во всех странах региона ощущалась нехватка земли и не только из-за быстрого роста населения. Используя свое право собственности на нее, феодалы сокращали крестьянские наделы в 3-4 раза при сохранении прежней ренты, что повышало норму эксплуатации крестьян. Сокращение размеров надела крайне ограничивало возможности накопления в крестьянском хозяйстве. Отрицательные последствия малоземелья для крестьян усугублялись еще тем, что феодалы с середины XII в. повсеместно повели наступление на общинные угодья, отнимая их в свое индивидуальное пользование или раздавая за высокую ренту новым держателям.

В большинстве стран региона уже в XII в. связи деревни с рынком осуществлялись в основном через крестьянское хозяйство. Заинтересованные в получении с крестьян необходимой им звонкой монеты, феодалы в этом случае предпочитали раздавать большую часть домена в держания, ликвидировали барщину, заменяя ее сначала натуральным, а затем и денежным оброком, часто в повышенном размере. Несмотря на связанное с этим иногда усиление эксплуатации, положение крестьян улучшалось: ослабевали узы внеэкономического принуждения и шел процесс освобождения лично зависимых крестьян.

Во Франции к середине XIII в. значительно сокращается число сервов, утверждается так называемая «чистая сеньория», в которой домен был невелик или совсем отсутствовал, основная часть земли находилась в руках наследственных держателей-крестьян, поземельно-зависимых и плативших феодалу обычно денежный «ценз». В Северо-Восточной Франции, во Фландрии и нидерландских княжествах «чистая сеньория» сочеталась уже в это время с широким распространением краткосрочной издольной аренды, которая не обеспечивала земледельцам наследственных прав на землю.

В Германских землях на северо-западе – в Нижней Саксонии, Вестфалии, а также на юге, в Баварии, в XIII в. возобладала тоже «чистая сеньория», но не с наследственными держаниями, а с краткосрочной арендой уже лично свободных крестьян. На Среднем Рейне и в юго-западных областях (Швабия, Франкония) господствовала так называемая «окаменевшая сеньория», где сохранялась старая вотчинная организация с наследственными крестьянскими держаниями, за которые теперь уплачивалась в основном денежная рента. В Заэльбье, где в процессе немецкой колонизации лично свободные крестьяне-колонисты в то время не знали барщины и серважа и где города были много слабее, положение крестьян в XII—XIII вв. оставалось более или менее стабильным. Здесь натуральная рента сочеталась с денежной.

Аграрная эволюция Англии под воздействием товарно-денежных отношений шла более противоречивым путем. С середины XII в. в ней переплетались две тенденции: одна также в сторону коммутации ренты и личного освобождения, вторая, проявившаяся в конце XII в. и преобладавшая в XIII в., – к расширению домениального хозяйства, росту барщинной эксплуатации крестьян, укреплению личной зависимости основной их части – вилланов. Такая аномалия в развитии английской деревни в XII—XIII вв. была следствием уже отмечавшегося роста в эти десятилетия экспорта шерсти и зерна. Главную роль в нем играли не крестьяне, но крупные феодалы, которым торговля на экспорт приносила большие доходы. Отсюда их стремление увеличить домен и барщины, чтобы производить побольше дорогостоящих товаров.

Однако эта консервативная тенденция и в Англии не пресекла полностью прогрессивных изменений. В мелких и средних вотчинах также происходила коммутация ренты, росло число лично свободных крестьян. С конца XI до конца XIII в. число их выросло более чем втрое, в отличие от вилланов они платили в основном денежную ренту.

Таким образом, в целом по региону освободительная тенденция в положении крестьян все же превалировала над тенденцией к усилению феодальной зависимости. Это, тем не менее, не ликвидировало феодальную эксплуатацию как таковую. Кроме того, переход крестьян из личной в поземельную зависимость автоматически влек за собой обложение их налогами со стороны государства, т.е. к зарождению, наряду с сеньориальной, государственной их эксплуатации, ранее в регионе незначительной. Нельзя не учитывать и того, что под воздействием товарно-денежных отношений значительно усилилось расслоение крестьянства. Уже в X—XI вв. в среде зависимого крестьянства во всех странах региона выделялись разные имущественные категории: богатые, среднего достатка, бедные малоземельные. К концу XIII в. эти имущественные различия заметно увеличивались в основном за счет роста малоземельных и безнадельных крестьян. Естественно, что выгоды от улучшения социально-правового положения крестьянства могли извлечь только наиболее зажиточные его представители, тогда как беднота не имела возможности их использовать в своих интересах.

В окраинных районах региона, где процесс феодализации шел более медленно, конец XI—XII в. был временем его окончательного завершения. Так обстояло дело в завоеванном Англией (1169—1170 гг.) районе Ирландии «Пэйле» (дословно – «ограда»). На господствовавший там до этого клановый строй, в котором только зарождались феодальные отношения и основную массу населения составляли свободные общинники – фении, завоеватели наложили английскую развитую манориальную (вотчинную) систему, пытаясь превратить местное крестьянство в лично зависимых барщинных крестьян – бетагиев. В остальной независимой Ирландии продолжал господствовать клановый строй.

В Шотландии, где в XI в. частично (в северной и западной части страны) тоже господствовал еще клановый строй, а частично (в юго-восточных областях) уже раннефеодальный, основная масса крестьян – бонды, касбонды – оставалась лично свободной и подвергалась лишь государственной эксплуатации в виде поборов в пользу короля и его должностных лиц – танов. Однако с середины XII в. в связи с завершением процесса феодализации в земледельческих юго-восточных областях страны (собственно Шотландии) бонды постепенно втягиваются в сеньориальную зависимость, в основном поземельную, но частично и личную, подобную зависимости английских вилланов. В северных и западных районах страны крестьянство не знало личной несвободы и находилось в положении поземельно-зависимых.

Сходная эволюция происходила и в Швейцарии, где до конца XI в. повсеместно преобладало свободное, объединенное в общины крепкое крестьянство. В XI—XII вв. в долинах – особенно Восточной Швейцарии, а также Тироля, где развивалось земледелие, – тоже начался, не без влияния здесь сильных городов (Цюрих, Берн, Женева) и немецкой колонизации из Баварии, процесс втягивания крестьян в поземельную зависимость от владевших основным земельным фондом феодалов. Однако в лесных горных кантонах Северо-Восточной Швейцарии (Швиц, Ури, Унтервальден) еще в XIII в. преобладало крепкое крестьянство дофеодального происхождения, жившее сильными самоуправляющимися общинами и пользовавшееся правом собственности на свои наделы. Наконец, в отдельных северогерманских землях (Фрисландии, Дитмаршене, в земле Штедингов в устье Везера) основную часть населения составляли также никому не подвластные крестьяне-общинники, упорно сопротивлявшиеся попыткам соседних феодалов подчинить их своей власти.

Немалые изменения произошли в XII—XIII вв. и в положении господствующего класса. Две его группы – духовные и светские феодалы – оформились как два отдельных сословия. Церковная иерархия строилась по принципу занимаемых в церкви должностей (папа, архиепископы, епископы, аббаты, архидьяконы, деканы, приходские священники). Все они были связаны общими привилегиями церкви как корпорации и соучастием в эксплуатации крестьянства (даже приходские священники получали часть собираемой с крестьян десятины). Однако приходские священники, в отличие от высших членов этой иерархии, жили среди простого народа, обычно были бедны и вели жизнь, во многом сходную с крестьянской.

В руках церковных феодалов были сосредоточены огромные земельные богатства и большое число зависимых крестьян. Эти богатства не подлежали дроблению между наследниками. Крупные церковные феодалы были более рачительными хозяевами, чем светские. Повсеместно в регионе они широко использовали возможности рынка, а потому во многих случаях дольше держались за домениальное хозяйство, барщину и личную зависимость крестьян. Такую же консервативность проявляли церковные феодалы и в отношении освободительной борьбы горожан: вели с ними наиболее длительные войны, туго шли на уступки, а многие мелкие города так и оставляли в своей полной зависимости. Это стимулировало антицерковные настроения в среде как крестьян, так и горожан.

Церковные феодалы благодаря своему экономическому могуществу и идеологической функции – оправдания и сохранения существующего строя – пользовались огромным политическим влиянием, особенно в XI—XIII вв., когда шла острая борьба за политическое верховенство между светскими государями и папством. Среди церковных феодалов во всех странах региона намечались две партии: одна стояла за усиление центральной власти в своих странах, ее представители охотно занимали высшие посты в королевской администрации; другая, напротив, поддерживала папские претензии на политическое господство в Западной Европе, препятствовала усилению светской власти королей, сближаясь на этой почве с крупными светскими феодалами.

Богатства церкви вызывали зависть и раздражение не только у крестьян и горожан, но и у светских феодалов, которые боролись с церковниками за земли и доходы, добиваясь иногда запрещений даровать земли церкви. (В 1279 г. такое запрещение было сделано, например, королем: Эдуардом I в Англии.)

Иерархия в среде светских феодалов в XII—XIII вв. еще более усложнилась. Она строилась по принципу отношения феода (фьефа) держателя к королю, стоявшему во главе этой иерархии: непосредственно от него держали крупные феодалы (князья, графы), от них (а иногда и непосредственно от короля) – менее крупные феодалы (бароны в Англии, Германии, Шотландии, бароны и шателены во Франции), от них – более влиятельные рыцари (milites). В самом низу этой лестницы стояли мелкие бедные рыцари (иногда они назывались «однощитными»). Во Франции и Германских землях отношения внутри иерархии регулировались правилом «вассал моего вассала не мой вассал», в Англии король считал своими вассалами и вассалов низших ступеней (арьервассалов).

В масштабе всего региона в XI—XIII вв. происходила консолидация сословия светских феодалов. Она находила свое внешнее выражение в том, что термин рыцарь – воин (miles), которым ранее обозначались только представители низшего слоя феодалов, теперь переносился на все их слои и становился синонимом знатности, благородства – в противовес нижестоящим – крестьянству, горожанам. В то же время это обозначение светской знати противопоставляло ее как сословие воинов церковным феодалам. Сохранялось, однако, и прежнее, более узкое, значение этого термина для обозначения низших слоев класса феодалов.

В Северной Франции это новое осмысление термина относится к началу XII в., во Фландрии – к концу этого столетия, в Германских землях и в Англии – к рубежу XIII в. Оно имело как материальные, так и идеологические причины. С одной стороны, удорожание в конце XI – начале XII в. рыцарского снаряжения требовало, чтобы рыцарь был богаче, чем раньше, что сближало его со знатью. С другой стороны, рост сословного самосознания светских феодалов обусловливал их стремление непроходимой гранью отделить себя от «подлых», неблагородных мужиков. Одним из главных признаков благородства в среде светских феодалов становится длинная родословная (по отцовской линии) – линеаж, что вызывает стремление каждого из них прославить доблести и моральные достоинства своих действительных или выдуманных предков. Одной из причин приверженности к линеажу было стремление светских феодалов поставить преграду проникновению в их среду богатых свободных крестьян и горожан. Последним, однако, иногда это все же удавалось; в Англии, например, разбогатевшие свободные крестьяне даже обязывались королем к принятию рыцарского звания, что вызывало еще большее стремление светских феодалов обособиться от этих «нуворишей».

Рост сословного самосознания рыцарства выражался и в его резко отрицательном отношении к крестьянству и горожанам. В этом светские и духовные феодалы были единодушны. Они считали, что крестьяне обязаны были беспрекословно кормить своим трудом все общество, и в то же время постоянно упрекали их в жадности и корыстолюбии (сравнивая со щедрыми рыцарями), но главное – в непокорности и неверности своим господам. Один из французских церковных писателей XII в. утверждал, что крестьяне, отказывающиеся трудиться на господина, «теряют все свои достоинства». Поэт-рыцарь Робер де Блуа в 60-х годах XIII в. призывал своих товарищей по классу не доверять сервам, так как они лишены чувства верности и готовы «ежедневно менять по своей воле сеньора», т.е., видимо, убегать от него.

Весьма враждебно в этот период было и отношение феодалов, как светских, так и духовных, к городам. Аббат Гвиберт Ножапский в начале XII в. называл коммуну «отвратительнейшим словом», так как она освобождает бывших вилланов от уплаты большинства сервильных повинностей.

В поношениях крестьян и горожан сквозит страх феодалов перед угрозой крестьянских и городских движений. Они ощущают себя «угрожаемым» классом. Такое представление отражало наличие острых социальных конфликтов в феодальном обществе.

Единые перед лицом мятежных низов, светские феодалы, как и церковные, находились, однако, в постоянных внутренних конфликтах. Причиной тому, с одной стороны, была все усложняющаяся и запутывающаяся феодальная иерархия, с другой – связанная с этим, а также с воздействием товарно-денежных отношений борьба между группами светских феодалов за землю и доходы и имущественное неравенство в их среде. Рыцарство в узком значении этого слова – мелкие феодалы – оставалось неравноправным по отношению к баронам, тем более к титулованной знати.

Соблазны городских товаров – дорогой утвари, оружия, богатой одежды, мехов, драгоценностей – стимулировали рост расточительности феодалов. Это вызывало отмеченные выше попытки усилить эксплуатацию крестьянства, которые, однако, далеко не всегда оказывались успешными, в частности, из-за ожесточенного сопротивления крестьян. В результате доходы феодалов все более и более не соответствовали их растущим расходам. Уже в XI в. наблюдаются сильная задолженность феодалов, прогрессирующее оскудение мелкого рыцарства. Как правило, феод передавался старшему сыну. Младшие часто оставались или совсем без земли, или с минимальным наделом. Молодые, раздраженные своими неудачами и бедностью, столь мало соответствовавшей их представлению о благородстве, готовы были на любые военные авантюры, образовывали в обществе беспокойный и неустроенный элемент, составляя буйные свиты более крупных сеньоров.

* * *

Обоснованию рассмотренной выше сословной структуры феодального общества служила возникшая в XI в. политическая теория. С некоторыми модификациями она оставалась господствующей политической теорией еще и в XV в. Ее создатели и первые пропагандисты Жерар, епископ Камбре (высказавший ее еще в 1024 г.), и Адальберон, епископ Лана (несколько позднее), – оба из Северной Франции – утверждали, что бог установил различные сословия (ordines) среди людей, чтобы «низшие оказывали уважение высшим, или "лучшим", людям», а те были бы благодарны низшим. По словам Жерара Камбрейского, таких сословных групп три: люди, которые молятся (духовенство), те, кто обрабатывает землю, и воины, которые охраняют тех и других. Такое же деление на «молящихся», воюющих и трудящихся (laboratores) проводил Адальберон Ланский, добавляя, что, пока они существуют вместе, нераздельно, – «будет мир».

Впоследствии эта довольно огрубленная схема несколько модифицировалась: во-первых, возникло стремление подчеркнуть приниженность трудящихся, а также их особую греховность, во-вторых, уже в XII в. в число трудящихся входили не только крестьяне, но и горожане. Крестьяне стали трактоваться как обреченные навечно искупать своим трудом первородный грех всех людей или как потомки библейского Хама, осужденные на вечный подневольный труд за надругательство над своим отцом (Ноем). Их труд и в том, и в другом случае рассматривался в качестве наказания и божия проклятья.

В начале XII в. теолог Гонорий Августодонский в своем энциклопедическом трактате «Светильник» впервые заметил, что третий чин общества делится на две группы – горожан (ремесленников и купцов) и крестьян. Первые еще хуже крестьян, так как коварны, лживы и беспокойны, а поэтому никогда, даже на том свете, не заслужат спасения. В середине XII столетия английский политический мыслитель Иоанн, епископ Солсбери, уподобляя общество человеческому телу, писал, что горожане и крестьяне – это его ноги и, хотя служат его опорой, составляют низший, презираемый слой.

Действительность, однако, не соответствовала этой благостной схеме: феодальное общество в Западноевропейском регионе в конце XI в., и чем дальше, тем больше, было ареной острых социальных конфликтов. О борьбе городов с сеньорами уже говорилось. Не менее важной была борьба крестьян с феодалами, являвшаяся постоянным фактором жизни средневекового общества.

В начале рассматриваемого периода классовые конфликты в деревне нередко выливались в крупные восстания, направленные на возврат к старым дофеодальным порядкам общинного строя. Таковы были восстание крестьян (rustici) в 997 г. в Нормандии. На мятежных сходках крестьяне требовали права «жить по своей воле» и пользоваться «по своим законам» общинными угодьями, вопреки всем запретам феодалов. В 1024 г. в Бретани крестьяне нападали на феодальные замки, убивали своих сеньоров, ожесточенно сражались с рыцарскими отрядами, пока их выступления не были жестоко подавлены. Аналогичный характер носило участие крестьянства в многосословном Саксонском восстании 1071—1075 гг. Сходным с ним было и восстание англосаксов против нормандского владычества в 1069 и 1070 гг. В нем наряду со свободным крестьянством участвовала и знать. Позднее, уже в XII и XIII вв., имели место также восстания свободного крестьянства против попыток соседних феодалов подчинить их своей власти в Дитмаршене (1144 г.), земле фризов (1153 и 1227 гг.), земле Штедингов (1232—1234 гг.), в конце XIII в. в Швейцарии. В ходе этих восстаний феодалы неоднократно терпели военные поражения от крестьян и одержали верх только над Штедингами.

В XII—XIII вв., происходили иногда и восстания против уже установившейся феодальной эксплуатации. Наиболее крупные из них – восстание клобуков, или капюшонов (1182—1184 гг.) во Франции, начавшееся как движение за «божий мир», возглавленное духовенством, а затем переросшее в антифеодальное движение, охватившее Лимузен, Аквитанию, Гасконь, Прованс; и первое восстание пастушков (1251 г.) во Фландрии и Северной Франции, выросшее из крестового похода крестьянской бедноты, но затем переросшее в широкое движение, направленное в основном против церковных феодалов.

Однако более обычными для первого этапа развитого феодализма были низшие, локальные повседневные формы крестьянского протеста: небрежная работа на барщине, отказы от ее выполнения, соглашения и заговоры крестьян против сеньоров, в частности против захватов общинных угодий феодалами. Особенно распространены были побеги индивидуальные и коллективные, порой сливавшиеся с внутренней колонизацией. Иногда крестьянские общины жаловались на притеснения своих сеньоров в королевские и княжеские суды, иногда устраивали вооруженные бунты. Наконец, одним из проявлений постоянного социального напряжения в деревне было широкое распространение в XI—XIII вв., не только в городах, но и среди крестьян различных еретических учений.

Отмеченные выше улучшения в положении крестьянства в Западноевропейском регионе к концу XIII в. были следствием не только чисто экономических процессов, но и крестьянского сопротивления феодалам. Крестьянство выступало здесь и как объект экономических процессов, и как субъект, иногда успешно используя их в своих интересах. Личное освобождение крестьянства, коммутация ренты (особенно во Франции и Германских землях) в значительной мере были следствием побегов и других форм повседневного крестьянского сопротивления. Даже в Англии, где борьба крестьян отчасти шла вразрез с главной экономической тенденцией, им иногда удавалось успешно противостоять нажиму феодалов, особенно их попыткам увеличивать барщины.