Текст книги "Следователь, Демон и Колдун (СИ)"

Автор книги: Александр Александров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 49 страниц)

– Вообще-то, – начал осторожно следователь, – есть старые легенды о том...

– Да, да, – бесцеремонно перебил Фигаро магистр, – я в курсе, можете не продолжать. Все мало-мальски знакомые с историей колдовства знают эту сказку: Квадриптих воззвал к запредельным силам, и те дали Четверым власть, могущество и силу, но взамен ужасающее существо из Иных Сфер явилось в означенный час, и пожрало души Мерлина сотоварищи. Знаю, слышал. Но это чушь.

– Эм-м-м-м... Почему вы так уверены?

– Да потому, – Метлби посмотрел на инквизитора взглядом отца, уставшего в сотый раз отчитывать своё чадо за попытки достать из печи красивый красный уголёк, – что, будь у Вселенной такие защитные механизмы, то они бы не допускали никакого вмешательства вообще. Если в мире что-то происходит, значит, это возможно, а раз возможно, то, значит, дозволено. Потому что если бы существовал Божественный План, то противодействовать ему было бы нереально – марионетка не может оборвать ниточки и убежать, а буквы не могу покинуть печатную страницу. Так что не забивайте себе голову всякой чушью.

– Может, вы ещё и почитатель Квадриптиха?! – Френн, которого уже основательно развезла мухоморовака и который, похоже, был раздосадован полным равнодушием Метлби к инквизиторскому статусу (который, обычно, заставлял окружающих держаться в приятном Френну тонусе) изобразил страшное лицо, но магистр лишь равнодушно кивнул.

– Можно и так сказать. Да только где он, Квадриптих? Фьють, прошёл, закончился, канул в Лету. А жаль, очень жаль. Во времена Мерлина вы бы, Френн, мне документы в постель носили. Вместе с кофе и тапками.

Френн от такой наглости просто захлебнулся воздухом, выпучив глаза, что дало Фигаро возможность вставить свои две медяшки:

– Я, к примеру, вообще не понимаю, почему у нас если тебя уличат в тёплых чувствах к Квадриптиху, то сразу чуть не враг народа. По их книгам мы учимся, их научные изыскания лежат в основе всей Классической теории колдовства. Да и короли наши, вообще-то, разработка Квадриптиха.

– А ещё, – подхватил Метлби, – половина жилого фонда Столицы – и если бы только её! – построена при Квардриптихе. А дороги? А каналы, дамбы, миллионы гектар осушенных болот, изведённые под корень болезни вроде Синей Чумы или кори, от которых раньше народ мёр миллионами? Все всё знают и понимают, Фигаро. Поэтому Их Величества давно гонения на «лиц, превозносящих времена Квадриптиха» не поддерживают и никого за это не сажают.

– Но...

– Да, да, сохраняется определённая инерция. Дело в том, что помимо Их Величеств в Королевстве есть легион всякой мелкой политоты, которая способна только воровать и толкать с трибуны речи, написанные специальными «подтрибунными писцами» – их сейчас стали называть модным словом «спичрайтеры». И вот эти-то политические вши и вынуждены постоянно орать, что раньше было хуже, потому как сделать лучше сейчас они, в силу своей криворукости и тупости не могут. Ну а манипулировать народным мнением относительно колдунов проще всего, поскольку колдуны никогда особым доверием со стороны простолюдинов не пользовались.

– Может, – Анна едва заметно улыбнулась, – это потому, что слишком много колдунов ведёт себя как самодовольные засранцы?

– Фигаро не ведёт. – Инквизитор ткнул пальцем в следователя. – Он у нас святой.

– Святые столько не жрут. Они укрощают плоть... или умерщвляют... в общем, сидят на хлебе и воде, а не лопают копчёную лососину под водку. Но вы правы, Фигаро у нас удивительно скромный. Непонятно почему.

– Чего ж тут непонятного, – фыркнул следователь, наполняя стакан, – если всё понятно. Вот был бы я таким умным колдуном как вы, Метлби, или таким сильным, как комиссар Пфуй, вот тогда, может быть... А я так, средней руки провинциальный чароплёт. Моё дело – домовые и вагон бюрократической возни. Ладно, я, допустим, не бедствую, спасибо Их Величествам, а вот вы знаете, сколько получает младший следователь Департамента Других Дел? Лучше вам не знать. Съёмные комнаты, обеды в городских столовых, общественная баня, и, может, лет, эдак, через двадцать вы накопите на маленький домик в городке вроде Нижнего Тудыма.

– А старший следователь?

– Поинтереснее, – признал Фигаро, – но его ещё поди получи. Это меня, так сказать, лёгким росчерком пера произвели, а если двигаться к цели официально... ох, даже думать не хочу. Некоторые – да ладно, чего уж там – большинство так и ходит в следователях да в младших следователях всю жизнь.

– Кстати, – Френн икнул, – вы же получили от Их Величеств такую сумму на свой счёт, что теперь можете забросить работу и спокойно стрелять уток на Чёрных Прудах до самой старости. Ещё и внукам останется. Почему вы не...

– Не подал прошение об увольнении? – Фигаро пожал плечами. – Ну, вот вы, Френн, если захотите из Инквизиции уйти, сколько бумаг заполните? Вагон? Два вагона? А сколько ждать, пока прошение не пройдёт все инстанции? В это время ведь нельзя ни операции с недвижимостью совершать, ни за границу, если вдруг чего.

– Да врёте вы всё. – Инквизитор с тоской посмотрел на импровизированный стол: деревянный поддон, стоявший на четырех вёдрах. – Хлеб закончился, вот же ж... Вы не подали прошение, потому что вам нравится быть следователем; вы себя без работы не представляете. Поселись вы где-нибудь на Чёрных Прудах, вы со скуки сопьётесь. Вам непременно нужны приключения, только не очень большие, такие, чтобы как раз вам по размеру: Буку погонять, домовому мозги вправить, кровососку укокошить.

– Это верно, – Фигаро вздохнул, – без работы я загнусь. Только что-то та, за которую мы сейчас взялись, меня не особо радует. Ну вот не мой масштаб.

– Держите сухари, или сбегайте на камбуз, там хлеба полно... – Анна поставила перед Френном большой бумажный пакет. – А что до масштаба, так это вы, Фигаро, на себя наговариваете. И совершенно зря: эк вы «снежинок»-то в три ствола молотили! Мои гвардейцы так не умеют. И вообще: лично я думаю, что личность раскрывается в своё время и в правильном месте... Слушайте, а подайте прошение о переводе к нам на Хлябь! У нас тут отродясь представителя ДДД не было; то-то ваше начальство обрадуется!

– Начальство-то обрадуется, – проворчал Фигаро, набивая трубку, – да только я не обрадуюсь. У вас тут, конечно, интересно, да только холодно, а я люблю, когда тепло. Хотя места красивейшие, да... Вот не поверите, только недавно думал: пойти бы в тутошние леса с группой опытных трапперов, поохотится, побродить по заповедным рощам... Но, если так подумать, меня ж первая шишига сожрёт.

– Первая не сожрёт, вы уже опытный.

– Хорошо, пусть не первая. Пусть, скажем, третья. Но мне от того ну вот ни разу не легче. Я люблю слушать истории о всякой лесной жути, но никак не становится их участником, а, тем более, главным героем.

– А со мной бы пошли?

– С вами, Метлби?.. Хм... А что, пошёл бы, пожалуй. С вами, с Френном и с гос...с Анной. Вот, примерно, в такой компании. И хорошо бы ещё гвардейский полк где-нибудь рядышком бродил – для вящего спокойствия.

– Фигаро, вы безнадёжно изнеженная цивилизацией личность!

– А вы? Я до сих пор не понимаю, как это так получилось, что столичный магистр в шелковом халатике попивающий кофе из венского фарфора вдруг превратился в прожжённого исследователя первобытных пущ.

– Я... Нет, секунду, надо выпить... Вот так, хорошо. Совсем же другое дело. Аж зуд по всей коже; хороша эта ваша мухоморовка! Даже у князя Дикого такой нет... Да, так вот: я хотел сказать, что вы, Фигаро, в принципе, ошибаетесь. Я люблю комфорт, это верно. Люблю драгоценные вина, барышень в кимоно, что берут по пятьдесят империалов за ночь, ванные с целебными солями, хороший табак, хорошее кресло и хорошую постель. Но это всё радости тела, а человек это, прежде всего, мозг, разум, сознание, дух – называйте как хотите. А духу претит статика, мозг умирает без пищи, сознание чахнет без работы! И начинает выкидывать отвратительные коленца: стоило мне расслабиться под боком у Матика в Тудыме, и что? Сразу вспомнились былые амурные дела, метанья сердца, убийства расфуфыренных кавалеров-мерзавчиков – тьфу!.. Знаете, Фигаро, я теперь думаю, что я тогда нарочно позволил вам себя арестовать. Мог ведь парализовать вас, промыть мозги, да и дело с концом. Никто бы и не озаботился узнать, почему провинциальный следователь на пару дней слёг с мигренью. Но я смиренно отправился на Хлябь, и только здесь – только здесь, Фигаро! – я, наконец, вдохнул полной грудью. Как только разум начинает жить для тела, тело немедленно превращается в дикого необузданного кадавра, пожирающего всё вокруг, а под конец и сам разум. Сон разума порождает чудовищ, Фигаро, но это ещё полбеды; он порождает чудовищ сонных, вялых, жирных и расхристанных, не чудовищ, а смех один.

– Да уж, то ли дело снежные львы.

– Именно! Именно, и давайте не иронизировать! Это великолепный, прекрасный, я бы сказал, эпохальный эксперимент! Жаль, не мой – всю эту лавочку со сверхразумом придумал Мерлин и его компания сотни лет назад, но ведь какой опыт! Какой! Конфетка! Он прекрасен даже с технической стороны, а уж детали реализации! Принудительная эволюция сознания – каково, а? Научная когорта Мерлина хлеб не даром ела, и я надеюсь, что когда-нибудь разработаю метод, который, наконец, позволит без помех перемещаться в пределах Белой Башни... Ах, Белая Башня! Князь Дикий далеко не идиот; он очень быстро понял, что Артур-Зигфрид не создавал Белую Башню сам, а использовал некие нереально продвинутые технологии на грани магии в самом её сказочном понимании, но где он их взял? Вот вопрос на миллиард империалов. И я думаю – я почти уверен – что Квадриптих притащил это всё из неких смежных пространств, альтернативных реальностей, иных сфер, называйте, как вам больше нравится. Получи мы эту технологию – я имею в виду, технологию подобного перемещения, позволяющую попадать туда, куда отправлялись Мерлин с компанией – вы представляете, чего мы могли бы достичь? Да всего вообще.

– Мир бы вы в труху разваляли, вот было бы ваше главное достижение, – пробурчал Фигаро. – Не со зла, так эксперимента ради.

– А кто вам сказал, что мы бы ставили опыты в этом мире? Нашли бы такой, где... ну, не знаю, травка и коровы... Ладно, можно даже без коров: камни и песок. И вот там-то... – Метлби махнул рукой. – Хотя ладно вам, чего уж. Понимаю. Вы говорите об опасности знания – старый спор, а у меня сейчас слишком хорошее настроение, чтобы прыгать в его болото. Лучше я закушу вот этой рыбкой... м-м-м-м-м, божественно. Тает во рту. Обожаю лососину, но, чёрт, мне, если честно, уже хочется простого речного толстолоба из речки Зловонки. Или карасей на сковороде... Видите, Фигаро, тело, эта скотина, к которой мы привязаны, крайне придирчиво и избалованно: лососина надое-е-е-ела, икра красная надое-е-е-ела, хочу того, не знаю, чего. А надо на это тело боксёрские перчатки, и на тренировочный ринг на день-другой. Или на беговую дорожку. Или в пещеру – аскезой его! Медитацией! Хлеба ему с водой! А не лососины, блин... Кстати, возьму-ка я ещё вот этот кусочек, уж больно он аппетитно выглядит... М-м-м-м, потрясающе. А теперь нальём...

– И всё же. – Анна закурила одну из своих тонких мятных сигареток, выпустив струйку дыма в бескрайнюю звёздную стынь. – Неужели, будучи учёным, магистром, да и просто весьма неглупым человеком, вы, Метлби, не понимаете всей опасности того, что делает князь со своей учёной бандой?

– Бросьте. – Магистр, усмехнувшись, махнул ладошкой. – Вы обвиняете меня в том, что я не осознаю опасность науки? Но это чушь, простите. Любое знание само по себе абсолютно безопасно. Опасность в другом: за последние сто лет мы совершили научно-технологический рывок, который ранее занимал тысячелетия, но при этом так и остались людьми. Наша социальная, моральная, если вам угодно, эволюция просто перестала успевать за техническим прогрессом. Вот в чём опасность, а вовсе не в знаниях, науке или чьих-то мелких шалостях с перпетуум мобиле или квазиматематикой.

– То есть, вы тоже считаете, что эволюцию человека нужно немного... – Фигаро покрутил в воздухе пальцем.

– «Тоже»? А кто ещё, позвольте полюбопытствовать, так считает?

– Ну... – Фигаро понял, что ляпнул не подумавши, но очень быстро нашёлся. – Квадриптих, например. Вы же сами сказали, что этот эксперимент с искусственной эволюцией их рук дело. Выходит, Мерлин и его научная когорта тоже думали о том, чтобы, так сказать, отодвинуть человека подальше от обезьяны.

– А, ну да, само собой. Более того: поскольку те кусочки информации, что нам удалось добыть, показали прекрасный результат, то, надо понимать, у Квадриптиха всё получилось, но... Но вот мы сидим здесь, пьём мухоморовку и лопаем всякие вкусности, а не бороздим Космос в виде единого чистого сознания, или чего-то в таком духе. Почему? А я думаю вот что: Мерлин и компания очень быстро поняли, что вытравить из человека человеческое, конечно, можно, да только к чему это приведёт? К ликвидации человечества? Хорошо, допустим, некоторые учёные колдуны – а в последнее время всё больше инженеры – говорят так: со временем мы покинем Землю и отправимся к звёздам. Этот посыл воспринимается вполне нормально, вроде как переезд в другой дом или город: ну, улетим мы на Луну или, не знаю, на Марс, которым бредит этот... ну как его, блин... фабрикант из Североамериканских Британских... Пилон, кажись... Ну, не важно. Суть в том, что это мало что изменит; ну, будет следователь ДДД Фигаро лопать марсианских лобстеров на берегу красных морей. Расстояние само по себе не пугает. Но если взять, скажем, человек, эдак, миллион, да и превратить их в существа сверхразумные, богоподобные, что в итоге брезгливо развернуться, и покинут Землю-матушку, навсегда растворившись в вечности? А? Чувствуете? Совсем другое дело. Совершенно иначе воспринимается. Почему? Да потому, что эти существа будут уже не людьми, а для человека расстаться со своей драгоценной человеческой природой, со своим естеством равносильно смерти. Хотя это и не смерть, а, скорее, совсем наоборот...

Где-то в ночном лесу завыл волк; обычный серый волк, коим несть числа, и его протяжная тоскливая песня эхом покатилась по залитым звёздным светом холмам, по вершинам вековых сосен – простой и чистый звук, пробуждающий где-то глубоко под сердцем тягучую ностальгическую память о доме.

«Дом, – подумал Фигаро, – где, интересно, мой дом? Родительский-то давно покинут; папенька перебрался в Старые Колоды, а там, как водится, кого-то обмишулил, да и скрылся в неизвестном направлении. Кто-то говорил, что уехал на север – ха! Забавно будет встретить его здесь, среди местных трапперов или, к примеру, в шахте. Хотя Фигаро-старший, скорее, обосновался где-нибудь в Лубище или в Старозёрье, где успешно впаривал заезжим охотникам из Столицы «уши вендиго» (крашеный медведь) или «безоар баюна» (мутный топаз, коим не было числа в тамошних реках). Не может папенька кого-нибудь не обжулить, натура такая. Ну да Эфир с Небом ему судьи, да был бы жив... А дом... Да хоть бы и в Нижнем Тудыме. Там у меня дом, настоящий дом – вот ведь! Правда, я был-то в нём всего раза четыре, рассказывал строителям, где сносить стену и чтобы не трогали древние резные панели на стенах, которые прораб дал команду заклеить ужасными обоями в цветочек. Хотя мне и у тётушки Марты жилось неплохо. Вернуться, что ли? Она, думается, будет рада. Вот только мир спасём, и сразу вернусь... Чёрт, ну вот не моё это – спасение мира, совершенно не моё. Если так подумать, то я тут всего-то по двум причинам: в моей крови почему-то проявился Договор Квадриптиха, и теперь я – мишень для ужасающего Другого существа, да и Орб Мерлина на моём пальце. И хорошо. Хорошо, что вокруг такие сильные, умные и смелые люди: Анна, Мерлин, Френн... Даже Метлби, дери его старый пёс – где ещё найдёшь такого магистра? Да он Стефану Целесте сто очков форы даст... Ну, ладно, допустим, не даст, но на уровне так точно. А князь Дикий, а Белая Гвардия, а бравый капитан Швайка? Среди таких титанов я просто теряюсь, и я рад этому. Отыграть бы поскорее свою маленькую роль, и вернуться в Тудым. На рыбалку! Вот что я сделаю перво-наперво: отправлюсь на рыбалку! Вытащу Гастона – кстати, где он сейчас? – да плевать, достану хоть из под земли; Мерлина, вон, попрошу, и пойдём в лес на тот самый пруд, где нас когда-то напоил прекраснейшим самогоном мужичок из Топкой Пали. И всё будет хорошо»

Вдалеке опять завыл волк, но в его вое уже не слышалось тоски; так сонно лает ночью сторожевой пёс – порядку для. Треснула в костре шишка, взвилось лихое пламя, лизнуло небосвод и лёгкий ветерок унёс искры прочь, туда, где под звёздами стайка лесных духов неспешно летела подобно лёгкому прозрачному облаку из ниоткуда в никуда. Фигаро чувствовал, что засыпает, но совершенно не противился этому; к тому же следователь знал, что после мухоморовки зачастую бывают очень занятные сны.

Конец одной тайны

– Дьявол! – Анна Гром яростно топнула ножкой и ткнула пальцам в мятый лист бумаги, испещрённый разноцветными стрелками, линиями и зубчиками. – А если вот здесь, вдоль той ледяной трещины?

– Пробуем, ваша командирскость! – Низенький гвардеец вытянулся в струнку, приложив два пальца к виску (гвардеец был Анне ростом по пояс, и над его пушистым воротником покачивался щекастый румяный колобок обветренного лица). – Да только, едрить его в качаль, там аккуратно надыть, сами понимаете! Мож вы б нам енто... колдунством подсобили, что ли?

– Не можем. – Командир скрипнула зубами. – Мы почти между вершин Рогатой горы; тут с колдовством туго.

...Не день, не два, и не три – почти неделю взбирались они по ледовым склонам Рогатой. После ночного нападения ледяных элементалей стало ясно, что разделять отряд – самоубийство. «Либо мы все вместе поднимаемся, либо мы все вместе идём назад», как предельно коротко и ясно сформулировала Анна.

«Назад» Артура никак не устаивало; старый колдун, в целом, склонный к компромиссам и умеющий ждать, когда это было необходимо, внезапно стал упрямым как распоследний осёл и пригрозил взять Анну под полный ментальный контроль, после чего, если понадобится, двигаться к горе пешком. Френн, конечно же, встрял со своими обязательными возражениями, но Мерлин просто указал на инквизитора пальцем уменьшив того до размеров муравья (правда, всего на час) после чего, поместив Френна в спичечную коробку, молча вручил его Фигаро. Следователь намёк понял, и перечить Зигфриду-Медичи не стал. Он понимал, что если старика переклинило, значит, на то есть причины, а расскажет он о них в своё время и ни секундой раньше.

– Хорошо. – Командир «Шипастых Дубин» медленно выдохнула, успокаиваясь. – Что вокруг по Другим? Есть опасность?

Румяный гвардеец обескураженно развёл руками.

– Вообще никого. Ни баюна, ни вендиго, ни самой завалящей шишиги. Разведчики всё вокруг уже перерыли; ежели была бы какая чудь, так она уже или смылась бы от греха подальше, или на пики к нам пришла. А так – шаром кати. Тишь да гладь, как в центре Столицы. – Он помолчал, утёр нос рукавом, и пробормотал: – Не нравится мне это. И ребятам не нравится. Гадская чуйка какая-то.

– В ловушку, по-твоему, идём?

– Пф-ф-ф! Да что нам ловушки, командир! Вот уморили! Нам засада – вторая столовая, во как. Не, не в том дело. Тут просто... ну, вот, как вымерло всё вокруг.

– Эфир здесь стоит. – Анна нахмурилась и раздражённо потрясла пальцем, с которого слетело несколько искр, похожих на светлячков. – Не то, что шаровую молнию, огонёк на пальце и тот не могу наколовать. Штиль.

Фигаро внутренне согласился с командиром. Действительно, он чувствовал себя кораблём, в паруса которого внезапно перестал дуть ветер, и те бессильно обвисли, лениво хлопая, точно белые флаги над вражеским дотом. Эфира вокруг было – завались, но, он, как совершенно точно выразилась Анна, «стоял»: попытки колдовства у вершины Рогатой горы напоминали попытки сдвинуть пальцем каменную стену.

«Зона низкого эфирного давления, – буркнул Артур в центре головы следователя. – Аномалия создаёт вокруг горы эфирный смерч, а здесь как бы его центр. Понятнее объяснить не могу, да и не надо – сами всё чувствуете»

Фигаро чувствовал. Хотя лучше бы он ничего не чувствовал; пустота вокруг раздражала до изнеможения, изматывала. Пустота оглушала, звеня в ушах, от пустоты тошнило, точно с похмелья, пустота колола миллионами мелких игл в руках, ногах и голове, точно следователь отлежал всё тело разом, пустота выводила из себя. Френн ходил злой как чёрт, Анна тоже постоянно срывалась (выплескивать гнев на живых существ командиру, похоже, не позволяло воспитание, поэтому Анна просто била тарелки) и даже невозмутимый Метлби сидел в своём кресле надутый как сыч, уткнувшись в книгу преподобного Игнациуса Флорентийского «Тонкости Дела Палаческого и как они Душе кающейся Должным Образом Бремя облегчить могут».

И только Артур пребывал в приподнятом настроении, даже в каком-то нервически-восторженном возбуждении, постоянно злобно шутил, подбадривая следователя с инквизитором, и вообще вёл себя невыносимо.

– Вот, – говорил Мерлин Первый, витая под потолком маленькой каюты на два койко-места, которую Анна от щедрот выделила следователю с инквизитором, когда выяснилось, что Метлби не в состоянии заснуть из-за того, что следователь храпит, а спать в колдовской «заглушке» его магистршество не привыкли, – вот что чувствует колдун, оказавшись в блокирующих веригах. Ничего хорошего. Это вам, как инквизитору, в пику, если что.

– Ничего не знаю, – Френн задрал нос, – я сам на себя эти самые вериги надевал. И ничего страшного не почувствовал. Ну да, колдовать нельзя. Но и только.

– А сколько вы, любезный господин инквизитор, в этих самых веригах просидели? М-м-м? Позвольте поинтересоваться?

– Ну-у-у-у...

– Час? Два?

– Минут пять.

– Ну конечно. – Артур расхохотался, хлопая себя ладонями по щекам и смешно дрыгая в воздухе ногами. – Ну разумеется. А посидели бы в них подольше, поняли бы, что к чему. Почувствовали бы то же самое, что и сейчас: раздражение, усталость, головные боли, лёгкую диссоциацию... Пять минут, ха-ха-ха!

– А это вредно?

– Что? А, нет, не вредно. Ну, не вреднее, чем похмелье. Организм привыкает со временем, и вериги потом можно снять вообще без последствий. Вот только привыкать приходится долго, хе-хе...

– Да уж. – Фигаро передёрнул плечами и поморщился. – Ну и гадостное же ощущение... Скажите, а как вообще работают блокирующие вериги?

– Фигаро!

– Да, да, это государственная тайна, и всё такое. Вот только если бы вы знали, то рассказали бы; я вас, Френн, знаю... Артур?

– Устройство блокирующих вериг настолько простое, – призрак ухмыльнулся, – что вы с Френном сами можете клепать их пачками. Но если вас на этом поймают, то я вам не завидую. Производством блокираторов и их учётом занимается даже не ОСП, а Орден Серого Надзора. Иными словами, «крысы». Их слишком боятся, и поэтому изо всех сил стараются не связываться с серыми ни под каким предлогом. Да и контактирует ОСН исключительно с Высшим Советом безопасности – тоже, как бы, не бригада водопроводчиков... Что же касается устройства блокирующих вериг, то оно, как я уже говорил, до идиотизма простое: это своеобразные наручники с шипами, которые вонзаются неглубоко под кожу и отключают вашу способность колдовать. Секрет тут в материале, из которого делают вериги – магнитный железняк – и местах, куда втыкаются шипы. Вериги перекрывают энергетические каналы в руках, что идут от главных вита-центров тела, что не смертельно, но оказывает фатальное влияние на возможность манипулировать эфиром... Эх, если бы вы знали, сколько я провозился, воссоздавая в Орбе энергоструктуры человеческого тела! Какие инженерные решения там реализованы, эх... Метлби, думаю, оценил бы, не то, что вы, два болвана... Кстати, вы мне и моей научной когорте за блокирующие вериги, вообще-то, спасибо скажите. Потому что до их изобретения Матушка-Церковь колдунам просто отрубала руки.

– Да-да, знаю. Вы прямо величайший гуманитарный авторитет тысячелетия... А, кстати, почему вы в этом своём Орбе не прикрутили себе дополнительные энергетические каналы? Новые вита-центры, способные аккумулировать больше эфира? Или хотя бы какое-нибудь устройство, наделяющее вас невероятной реакцией?

– Опять. – Артур скорчил трагическую мину и уронил лицо в открытую ладонь. – Это безнадёжно, по ходу... Вы, господин Френн, как себе это представляете? Новые вита-центры? Можно, почему нет? Расширить эфир-каналы, увеличить лобные доли мозга, чтобы управляться с эфирными каналами, добавить дополнительные вычислительные блоки... а почему бы вообще не децентрализовать работу неокортекса? Пусть будет сорок Мерлинов одновременно думающих на разные темы. Или лучше сто. А вообще почему не триста? А ещё можно...

– Да, да, я понял. – Инквизитор вздохнул. – Проект «Локсли». И всё же...

– ...всё же, почему я до сих пор не решился? Если честно? Вот прямо честно-пречестно? – Артур немного подумал. – Не знаю. Возможно, морально не созрел. Возможно, меня пока что устраивает быть человеком. Пусть даже и в таком вот условно-приближённом виде. Орб? Ну, это мой страховочный трос на случай непредвиденной смерти. Точнее, вполне себе предвиденной; я понимал, чем закончится моя встреча с Демоном. Но вы, Френн, подняли интересную тему. Я, конечно, несколько улучшил себя, свой заменитель тела, так сказать, но, по сути, остался человеком. Не модифицировал ничего, а просто скопировал свою личность в Орб. В этом устройстве работают удивительные машины, они используют невероятные технологии, но мне даже в голову не пришло сделать их частью себя, расширив таким образом возможности своего сознания. Да и физические тоже... Забавно. – Артур закусил губу и уставился куда-то в пустоту. – Это ведь не только «Локсли»... Не только тогда... Я так цепляюсь за свою человечность, что, построив лестницу в небо, в итоге остался на земле.

– Может, у вас просто остались незаконченные дела, – неловко пошутил Фигаро. – Вот и шатаетесь тут призраком.

– Ха! Тогда бы это означало, что судьба существует, а мне противна сама эта мысль.

– Вы верите в свободу выбора? – Френн лукаво изогнул бровь. – Вы? Серьёзно?

– Нет. – Мерлин шумно вздохнул и дёрнул себя за бороду. – Чем больше я изучаю мир, вселенную, если хотите, тем меньше я вижу мест, где мог бы спрятаться такой зверь, как свобода воли.

– Значит, всё предопределено?

– И да, и нет. – Старый колдун скрестил руки на груди и ехидно взглянул на инквизитора. – Не понимаете, как такое возможно? Во вселенной ограниченное количество систем; в ней не бесконечное количество звёзд, планет и атомов, и все эти системы подчиняются неизменным правилам – можно назвать их для простоты законами физики. И что это значит? А то, что, поскольку количество систем ограниченно, а их поведение предсказуемо, то все судьбы всего живого и неживого были раз и навсегда определены в момент Большого Взрыва, прибиты гвоздями к самой сущности мира и неизменны. Однако есть проблема: хотя все траектории всех атомов во Вселенной уже определены, мы никогда не сможем их узнать и рассчитать, потому что вычислительная сложность этой проблемы превосходит все мыслимые и немыслимые пределы. Если я, к примеру, захочу узнать положения, которые через три минуты займут частицы воздуха в одном кубическом сантиметре этого самого воздуха у вас под носом, Френн, то у меня ничего не получится, даже если я сумею слепить всё вещество в нашем измерении в одну гигантскую вычислительную машину: она просто развалится от старости пока рассчитает хотя бы пару процентов от требуемого. А это, парадоксальным образом, значит, что определённое не предопределено, судьба неизвестна, а будущее, к счастью, туманно в любой отдельно взятый момент времени. Наши судьбы есть кромешный статистический хаос, и если бабочка взмахнёт крылом в восточном полуша... а, ну её к дьяволу, надоела эта бабочка... если вы, Фигаро, сейчас чхнёте, то, не исключено, что этот ваш чох через столетие вызовет шторм где-нибудь у берегов Аляски. А, может, погасит его, и вы спасёте несколько моряков на хлипкой посудине. Так что если Могущества и управляют нашими судьбами, мы никогда не увидим их липкие пальчики, перебирающие нити судьбы, а если так, то о чём волноваться?

– Да вы фаталист, оказывается! – Следователь усмехнулся, и пыхнул трубкой. – Вот уж не ожидал.

– Какой же это фатализм, если вы не в состоянии узнать будущее? Пф-ф-ф-ф! Вот если бы его узнали, и такой «о-о-о-о не-е-е-е-ет, как же я теперь буду жить, зная, что мне придётся убить этого симпатичного дракона!». Понимаете, если вы не в состоянии узнать свою судьбу, то это то же самое, что и её полное отсутствие. Как сказал кто-то из святых отцов древности: если бог есть, но он не отвечает на наши молитвы и никак не вмешивается в пути своего творения, то какая разница, есть он, или его нет? Этот святой отец, кстати, в конце жизни перестал быть святым отцом и неплохо проводил время с вином и гулящими девицами... – Он ненадолго замолчал, уставившись в потолок и задумчиво поглаживая бороду. – А ведь есть ещё и колдовство. И оно – я искренне в это верю – способно изменить судьбу человека и мира. Хоть понятную, хоть непонятную, хоть предопределённую, хоть нет. Колдовство преодолевает энтропию, нарушая законы термодинамики, а, значит, может всё. Мы сами теперь пишем в Книге Жизни, и, кто знает, может быть, однажды напишем такой сильный абзац, что все замрут в восхищении, и жизнь никогда больше не будет прежней...

– Пока что вы там написали только про Демона.

– Ох и хочется мне иногда приложить вас шаровой молнией, Френн. Но вы правы, совершенно правы, и вот мы здесь, на Дальней Хляби, морозим себе зады и спасаем мир... А что, хотите вернуться в Нижний Тудым? В своё кресло в инквизитории?

– Нет. Моё кресло в Тудыме уже изрядно скрипит, и я просидел в нём порядочную вмятину. Хватит. Лучше я стану местным инквизитором. Буду разъезжать по Хляби на огромном самоходном танке, нанося добро и причиняя справедливость. Я же из Оливковой Ветви, забыли?.. Чёрт, как же всё бесит. Проклятый эфирный шторм, проклятая аномалия, проклятая гора. Фигаро, идёмте на обзорную площадку, покурим.

Фигаро, в общем, не возражал: снаружи, на свежем воздухе, переносить эфирный штиль было легче. К тому же у подножья Рогатой горы мороз неожиданно спал, и теперь все наружные термометры показывали всего-то минус пять Цельсия. Это было приятно, но вот окружающие виды...

Следователь надеялся каждый день любоваться невероятными пейзажами, которые, конечно же, должны были открываться со склонов самой высокой из известных человеку гор, но... Как только отряд «Шипастых дубин» начал своё восхождение по обледенелым каменистым склонам, с горы спустился туман и укутал собой всё вокруг.