Текст книги "Игра с отчаянием (СИ)"

Автор книги: Ruby Battler

сообщить о нарушении

Текущая страница: 60 (всего у книги 65 страниц)

– О, благодарю за заботу.

Затем её улыбка исказилась, буквально пропитываясь безумием и яростью, а рука соскользнула с щеки Эрики, чтобы грубо ухватить прядь синих волос – таких же, как у самой ведьмы – и с неожиданной для такой хрупкой девушки силой потянуть. Эрика едва удержала болезненный вскрик и невольно взглянула в пустые глаза своей госпожи. А Бернкастель язвительно проговорила:

– Вот только позволь мне самой решать, какая фигура меня достойна, а какая – нет!

С этими словами она вновь дёрнула волосы Эрики, а затем выпустила, чтобы в следующий миг толкнуть в грудь, не давая опомниться. Эрика не успела скоординировать движения и позорно плюхнулась на зад. Немного придя в себя, она положила ладонь на голову и, потирая пострадавший от дёрганий за волосы участок, подняла глаза на Бернкастель. Ведьма Чудес с выражением холодного безразличия смотрела на Эрику. От внимательного взгляда детектива не ускользнуло, что из правой руки госпожи на пол вылетело несколько синих волосков. “Всё-таки вырвала…” – подумала Эрика и закусила щёку изнутри.

Чтобы ещё больше поиздеваться и унизить и без того растоптанную Эрику, Бернкастель ровным тоном, будто вовсе не злясь, а изрекая бесспорную истину, произнесла:

– До чего же ты жалкая и ничтожная.

С этими словами Бернкастель отвернулась. Эрика пристыженно опустила голову.

С Бернкастель всегда было так: сколько ни старайся, она ни за что не оценит твоих усилий, если ты не принёс ей победу. Как ни иронично, услышать похвалу от Ведьмы Чудес было настоящим, редчайшим чудом. И Эрика прикладывала все усилия, чтобы как можно чаще видеть это чудо, обращённое к ней. Для Фурудо Эрики признание Фредерики Бернкастель было величайшей наградой.

Эрика почти безгранично восхищалась своей госпожой. Многих отталкивали и даже приводили в ужас жестокость и бессердечность Бернкастель, но только не её самую преданную фигуру. Эрике нравилось, что Бернкастель берёт от жизни всё, не обременяя себя дурацкими человеческими рамками морали и сострадания. В этой ведьме, поистине достойной этого гордого звания, не было и грамма сочувствия к горестям ничтожных людишек – в ней не было и грамма любви. Эрика высоко ценила эти качества и старалась во всём походить на свою безжалостную госпожу. Пожалуй, именно благодаря подобному поклонению из всех фигур Фредерики Бернкастель Фурудо Эрика дольше всех продержалась подле Ведьмы Чудес. Остальных неизбежно ждала жестокая участь быть сломленными. Нет, конечно, были и те, кому удавалось вырваться из цепких лап ведьмы-кошки, но ради этого им приходилось полагаться на помощь других – самостоятельно спастись никто бы не сумел. Именно поэтому Эрика смотрела на них сверху вниз – она-то добилась всего сама, проходя ради госпожи через настоящий Ад.

И вот сейчас Эрика смотрит на Бернкастель снизу вверх: на покачивающийся из стороны в сторону кошачий хвост, на гордо выпрямленную спину, на блестящие синие волосы – и смиренно ожидает своего приговора. “В конце концов… Госпожа – единственная, от кого я готова его принять”, – подумала Эрика со смесью восхищения и ужаса.

Наконец со стороны Бернкастель послышался тяжёлый вздох. Не оборачиваясь, она ровным тоном произнесла:

– И всё-таки, несмотря на твой полнейший провал в выполнении моего поручения, эта игра ненадолго развеяла мою скуку.

Эрика встрепенулась и взглянула на госпожу, не веря свои ушам. “Неужели Госпоже что-то всё-таки понравилось?” – с трепетом подумала она, чувствуя, как её сердце бьётся быстрее, а внутри разливается приятное томление. Бернкастель всегда говорила, что скука – самый страшный яд для ведьмы. Если же Эрике удалось её хоть ненадолго развеять, то это можно считать едва ли не высшей похвалой. “Госпожа…” – подумала она, чувствуя, как к глазам подступают слёзы счастья.

Словно прочитав её мысли, Бернкастель взглянула на Эрику через плечо и одарила лёгкой, едва заметной улыбкой, чуть-чуть приподняв краешек губ.

– Да, развеяла, – спокойно повторила Ведьма Чудес. – Наблюдать за ней было забавно, особенно во время пятого расследования, и в частности благодаря твоим действиям. Именно поэтому… – Бернкастель прикрыла глаза и объявила: – Я не стану бросать тебя в Глубины забвения.

От этого заявления Эрика буквально просияла. Сцепив руки в замок, она с искренней благодарностью и даже благоговением взглянула на Бернкастель и воскликнула:

– В-вы так милосердны, Госпожа!.. С-счастлива вам служить! – торопливо добавила она, заметив маленькую складку между бровей Ведьмы Чудес.

От последних слов складка разгладилась, и Эрика мысленно облегчённо вздохнула.

Видя реакцию своей фигуры, Бернкастель усмехнулась. Она развернулась к Эрике и вытянула правую руку. Тут же в воздухе возник какой-то пакетик и приземлился в раскрытую ладонь Бернкастель. Едва завидев его, Эрика начала догадываться, что за этим последует, и её охватило трепетное волнение. А Бернкастель прошла к ближайшему столику, находящемуся у стены между окон, и высыпала содержимое пакетика на поверхность. Затем ведьма плюхнулась в ближайшее кресло и, с усмешкой глядя на Эрику, проговорила:

– И раз уж ты провинилась, развлеки-ка меня ещё немного. Не сомневаюсь, что ты догадалась, чего я хочу от тебя, едва завидев кунжутную соль, верно, Эрика? – на этих словах она лукаво взглянула на свою фигуру.

Эрике не нужно было говорить прямо. Едва Бернкастель обратилась к ней, Эрика вскочила на ноги и достала из-за спины свои любимые китайские палочки.

– Отделить кунжут от соли палочками? – с готовностью воскликнула она, в то время как её глаза буквально горели.

Бернкастель прикрыла глаза.

– Продемонстрируй мне своё мастерство, – улыбнулась она.

Эрика в мгновение ока оказалась возле стола и, вооружившись прибором, решительно заявила:

– Никто не сможет сравниться с Фурудо Эрикой во владении палочками!

С этими словами Эрика принялась ловко орудовать палочками, умело и быстро отделяя кунжут от соли и раскладывая разные субстанции в разные кучки. Её глаза горели при мысли, что таким на первый взгляд довольно глупым и бессмысленным действием она демонстрирует свой талант и в то же время помогает госпоже развлечься. Иногда поглядывая на Бернкастель, Эрика видела, что та действительно с лёгкой расслабленной улыбкой наблюдает за её действиями и наслаждается моментом, в то же время думая о чём-то своём.

– Забавно, как может иногда повлиять отсутствие одной фигуры на ход всей игры, – вдруг рассеянно проговорила Бернкастель, откидываясь в кресле.

Эрика вздрогнула, едва не уронив солинки, которые удерживала палочками, а затем осторожно поинтересовалась:

– Что вы имеете в виду, Госпожа?

Бернкастель скосила на неё глаза и при виде обеспокоенного выражения своей фигуры усмехнулась.

– Не волнуйся, Эрика, не тебя, – ответила она. Чуть помолчав, она прикрыла глаза и спокойно продолжила: – Просто задумалась о той игре, в которой ты участвовала, и осознала, что смерти некоторых круто меняют ход истории. Например, Ирису Кёко и Ууджима Сатоши: их отсутствие в родном мире предотвращает кровавую трагедию.

– Но ведь это справедливо не для всех фигур, верно? – заметила Эрика. – Я имею в виду, что отсутствие Уширомии Джессики вряд ли предотвратит трагедию Роккенджимы – она ведь никогда не была ключевой фигурой в этой истории.

Бернкастель кивнула.

– Верно, – подтвердила она. – Даже в осколках без Уширомии Джессики происходят убийства на Роккенджиме.

Бернкастель на некоторое время затихла, а затем тяжело вздохнула и, нахмурившись, произнесла:

– К сожалению, если у игрока нет главной фигуры, игра невозможна. И, благодаря тебе, Эрика, я оказалась как раз в такой ситуации. Эх, какая же это морока – искать новую фигуру! – Бернкастель закатила глаза.

Эрика оживилась.

– Тогда может быть всё-таки поставите против леди Лямбдадельты меня? – с готовностью предложила она.

Бернкастель скосила на неё глаза, а затем скривилась.

– Тебя? – насмешливо переспросила она. – Думаешь, это весело – игра “Эрика против Эрики”? – Бернкастель хмыкнула. – Возможно, звучит забавно, но ты совершенно не походишь для такого формата. Здесь тебе не нужно отрицать магию и объяснять всё логикой – здесь нужно использовать магию. На роль моей фигуры подходят какие-нибудь владельцы небольших миров типа той же Беатриче и Тау…

– А ведь я тоже могла бы быть владельцем мира, если бы в пятой игре Баттлеру не приспичило бросить мне повторный вызов после поражения… – пробурчала Эрика, со злостью вспоминая своё прежнее поражение.

– … Ведь концепт игры – противостояние ведьмы “осёдлой” и ведьмы “свободной” при поддержке сильнейших, – продолжала Бернкастель, не обратив на слова Эрики никакого внимания.

Она устало потёрла виски, после чего встала с места и куда-то направилась. Эрика наблюдала за её действиями в недоумении, а затем даже как-то обиженно воскликнула:

– Госпожа, вы уже уходите? Даже не посмотрите на результаты моей работы?

– Да, ухожу, – бросила через плечо Бернкастель. – Мне надо ещё искать подходящую фигуру в море осколков. Однако, – Бернкастель обернулась и слегка улыбнулась, – ты можешь помочь мне ещё кое в чём, Эрика: завари мне чаю.

Эрика всполошилась, а затем подскочила на ноги, резко бросив своё прежнее занятие, и поспешила выполнить новое поручение госпожи. Бернкастель проследила за ней взглядом, иронично усмехнувшись. Едва силуэт Эрики растворился в воздухе, Ведьма Чудес прикрыла глаза и вздохнула. “Да уж, – подумала она. – Появление этой фигуры на доске действительно спутало нам все карты. Какая жалость, что сама она слишком ничтожна, чтобы стать заменой…”

Едва подумав об этом, Бернкастель вновь усмехнулась и покачала головой. Она откинула волосы назад, и тут же её силуэт поглотило лиловатое мерцание.

Комната опустела.

***

Козакура Мари ни разу не лежала в больницах. Когда она заболевала, её лечила мама, затем, после смерти мамы, Мари лечилась различными целебными настойками самостоятельно, а после во время болезней ей помогали Сето с ребятами. Ни одно заболевание Мари не было настолько серьёзным, чтобы ей приходилось ложиться в больницу. Поэтому впервые она оказалась здесь в качестве посетителя из-за болезни других.

В больнице Мари сразу же решительно не понравилось: слишком бело, слишком стерильно, слишком неприветливо. Проходя по ослепительно белым коридорам, Мари озиралась, точно испуганный, вырванный из привычной среды зверёк, и невольно сильнее жалась к Сето. Она чувствовала себя так, словно на неё направили свет множества прожекторов, и ей очень-очень хотелось спрятаться. От холодных стен и полов веяло чем-то неприятным, будто они насквозь пропитались атмосферой боли и страданий, а теперь стремились раздавить этой болью каждого из посетителей.

Мари поёжилась и подняла глаза на Сето, будто ища у него поддержки – она всегда так делала, когда чувствовала себя потерянной в этом огромном внешнем мире. Однако сейчас Сето был как никогда мрачен: он напряжённо хмурил брови и поджимал губы, его красивые (Мари всегда любовалась ими) золотистые глаза, обычно сияющие добротой и заботой, теперь помутнели. Мари было невыносимо больно видеть его таким. Сето всегда был для неё добрым другом и надёжным товарищем, в любой момент готовым подставить плечо другим – теперь же плечо нужно было подставить ему. Он остро нуждался в этом, и не он единственный.

Мари украдкой взглянула на Кидо. Суровый лидер Ослеплённой банды сейчас совершенно раскисла. Она ниже обычного опустила голову, чтобы скрыть лицо за капюшоном, но Мари всё равно видела, как покраснели и распухли её глаза от литров пролитых слёз и бессонных ночей. “Кидо очень переживает…” – подумала Мари, сочувственно глядя на раздавленную последними событиями девушку.

Затем она перевела взгляд на последнего компаньона (по крайней мере, последнего, имеющего физическое тело). На Момо было больно смотреть: её некогда солнечную улыбку будто выключил кто-то незнакомый, кто-то несомненно жестокий и безжалостный, а сияющие позитивом глаза потухли. Да она и сама была бледна, как смерть, и выглядела немногим лучше Кидо. Мари знала, что в кармане толстовки Момо лежит телефон, а в нём, несомненно, обитает Эне, заметно притихшая, поддавшись всеобщему мрачному настроению. Или же она переживает случившееся намного больше других?..

Мари видела изменения, произошедшие с членами банды, и прекрасно осознавала их причину. Собственно, события, сломившие их, повлияли и на неё саму: сердце постоянно грызли мучительная тревога и беспокойство, смешанные с болезненной надеждой, а руки не прекращали дрожать мелкой дрожью, когда она на базе разливала по чашкам ароматный чай, пытаясь хоть как-то поддержать остальных.

И сейчас от причины всего этого их отделяла одна-единственная дверь.

Там, за светло-серым прямоугольником, к которому была прилеплена небольшая белая табличка с числом тридцать восемь, в неуютной палате были их друзья.

Там, в больничной палате, был Кано. На его лице не было привычной загадочно-лукавой улыбки – на его лице застыло безмятежное выражение спящего человека. Кано не шутил над членами банды, как он это обычно делал – с его сомкнутых губ ни срывалось ни единого звука, кроме едва слышного дыхания.

Там, в той же палате, был Шинтаро. Загадочный беспробудный сон будто был призван стереть тёмные круги под его глазами и вечное хмурое выражение с его лица. Однако вместе с этим он забрал у Шинтаро возможность радоваться простым мелочам типа банки любимой соды или всяким интернетным штучкам (Мари плохо понимала, даже когда он пробовал ей это объяснить, да и сам Шинтаро всегда быстро махал на неё рукой, сдаваясь). Ничто не раздражало необщительного брата Момо – ничто не было способно его осчастливить.

И Кано, и Шинтаро – на обоих парней будто наложили какое-то проклятье. Уже не один день они лежали в одной больничной палате, и ни разу за всё это время ни один не пришёл в сознание.

Мари хорошо помнила тот день, когда начался этот кошмар. Это было обычное утро на их базе. День выдался довольно облачным, поэтому лучи солнца совсем тускло освещали комнату Мари, когда она проснулась. Всё шло своим чередом: она выбралась из-под одеяла, оделась, умылась, пошла в гостиную, где её как всегда тепло поприветствовал Сето, и направилась на кухню организовывать завтрак. Сето вскользь упомянул, что сегодня Кидо не удалось растолкать Кано и что она ушла попытаться разбудить его вновь, но Мари не придала этому особого значения: ну что такого удивительного в сонном Кано, особенно учитывая его любовь к ночным прогулкам?..

А потом был крик, какого Мари никогда прежде не слышала в этом месте.

Мари ни разу не допускала мысли, что Кидо может так кричать. Но более её поразил вид лидера: на её бледном лице не было и грамма привычных суровости и недовольства – в её глазах читалась мольба, в них стояли слёзы, а выражение было на удивление беспомощным.

Да, когда Сето с Мари вбежали в комнату, привлечённые криком Кидо, они застали девушку трясущей бессознательного Кано за плечи и со слезами на глазах бормочущей:

– Очнись, идиот… Прекрати, это не смешно… Пожалуйста, проснись!..

А затем случилось и вовсе немыслимое: Кидо зарыдала в голос и порывисто обняла Кано.

Потом было много всего: какая-то паника, суета, шум, звонки в скорую, Кидо, плачущая рядом с Кано и не отходящая от него ни на шаг, Сето, пытающийся успокоить её, но сам выглядящий ничуть не спокойнее, визг сирены, люди в белом… Кидо словно забыла о своей нелюдимости и цеплялась к каждому, пытаясь узнать хоть что-то о состоянии Кано, но на её нервные вопросы врачи лишь качали головой. В конце концов ей оставалось только искать поддержки у Сето.

К своему удивлению, на первом этаже больницы они встретили Момо. Та с выражением паники ходила взад и вперёд по коридору, сжимая в руке телефон, на экране которого мелькала обеспокоенная Эне. Оказалось, что тот же странный недуг, не дающий человеку пробудиться, поразил и Шинтаро.

С Кисараги Момо они познакомились не так давно, но уже успели достаточно сблизиться с этой позитивной и доброй девушкой, а затем и с её братом Шинтаро и электронной девочкой по имени Эне, живущей в его компьютере. Мари особенно подружилась с Момо: ей нравилась жизнерадостность новой приятельницы. Именно поэтому Мари так печалили произошедшие с Момо изменения.

Они ходили навещать друзей в больнице ежедневно. Голос Кидо дрожал каждый раз, когда она спрашивала врачей о состоянии Кано Шуи и Кисараги Шинтаро, в её глазах читалась мольба. И каждый раз, когда они получали неутешительный ответ, надежда Кидо получала всё более жёсткий удар.

Сегодня всё произошло по обычному сценарию: им сказали, что их друзья не очнулись, что никто до сих пор не знает причину произошедшего, а затем велели отправляться восвояси – их ещё ни разу не пустили внутрь палаты. Кидо и Момо как всегда попытались было спорить, но Сето как обычно постарался их успокоить – в конце концов, все они прекрасно понимали бессмысленность пререкательств. В итоге они неизменно понуро опускали головы и уныло брели на первый этаж.

Едва они вышли из здания, Мари не сдержалась и глубоко вдохнула. Её грудь наполнил сухой горячий воздух, но даже он казался ей приятнее холодного запаха больницы. Мари оглядела улицу: из-за жаркой погоды от асфальта практически поднимался пар, и вокруг почти не было людей. Мари прекрасно понимала стремление окружающих не быть снаружи: от жары у неё самой на лбу выступил пот, хотя с её выхода из больницы едва прошло пять минут.

Внезапно её взгляд ухватил в тени одного из переулков человека. Собственно, в его местонахождении не было чего-то особенно выдающегося: в подобную жару совершенно естественно было прятаться от лучей палящего солнца. Однако что-то всё равно показалось Мари странным: то ли тот факт, что этот бледный молодой человек в такую погоду был полностью облачён в чёрное, то ли его жутковатые, будто светящиеся во тьме переулка жёлтые глаза, то ли направление его взгляда. Он неотрывно смотрел на их компанию, хотя Кидо использовала на них всех свою способность быть невидимыми. “И всё равно… Он будто видит нас”, – подумала Мари. От последней мысли у неё по спине пробежали мурашки и внутри зародилось какое-то неприятное тревожное чувство.

– В чём дело, Мари? – вдруг поинтересовался Сето, обернувшись к ней.

Мари вздрогнула, а затем смутилась: только после его вопроса она осознала, что, погрузившись в свои мысли, стала идти медленнее и задерживать ведущего её за руку Сето. Мари робко взглянула ему в лицо: Сето улыбнулся ей, словно говоря, что всегда готов помочь, если что-то случилось, но эта улыбка получилась вымученной. “Нет, не стоит его тревожить, – подумала Мари. – Ему и так приходится тяжело…”

Мари покачала головой и ответила:

– Всё в порядке, я просто задумалась. Извини.

Улыбка Сето стала теплее, и он ласково потрепал её по голове.

– Тебе не за что извиняться, – проговорил он.

Мари опустила голову и смущённо улыбнулась. Вместо ответа она коротко кивнула. Тогда они с Сето поспешили за успевшей уйти вперёд Кидо. Напоследок Мари бросила быстрый взгляд в сторону переулка: молодой человек всё ещё стоял там и смотрел на них. Ей показалось, или он и правда улыбнулся ей?..

В этом году пятнадцатое августа выдалось особенно жарким.

***

Серая трещинка прорезала голубовато-белую штукатурку, словно морщина на лбу хмурящегося человека. Однако Минато не хмурился, а глядел на неё с совершенно отрешённым выражением лица. Он был полностью погружён в свои мысли и не особенно обращал внимание на происходящее вокруг. Небольшая трещина на стене коридора – всего лишь деталь, на которой он неосознанно задержал взгляд.

Минато находился в местной больнице в ожидании своей очереди на посещение – какое-то довольно глупое правило запрещало навещать больных в тяжёлом состоянии нескольким людям одновременно, объясняя это тем, что пациентам нужен покой или какой-то подобной ерундой. Минато не видел в этом особого смысла – в конце концов, того, у чьей палаты он сейчас терпеливо ждёт, уже несколько недель ничто не беспокоит – однако не спорил и подчинялся правилу. А пока, ожидая своей очереди, он вспоминал всё, что пережил в последний год, из-за ряда событий растянувшийся на ещё более долгий срок.

Минато хорошо запомнил первый день после освобождения из плена академии. Сначала он проснулся, как в любой другой день в успевшем стать родным общежитии. Всё шло нормально ровно до того момента, как в его голову ударили воспоминания обо всех приключившихся с ним событиях. Они навалились на плечи тяжёлым грузом, их словно всыпала в голову, как мусор, чья-то “заботливая” рука. Хотя почему “чья-то”? Минато прекрасно знал, кому она принадлежит.

“Доброе утро!” – словно резонируя с его мыслями, произнёс до отвращения привычный женский голос. “Значит, Тау не блефовала…” – подумал Минато с кривой улыбкой.

Затем он сделал ещё одно не самое приятное открытие: для остальных словно не существовало всего шума из-за академии “Пик Надежды”. Когда тем утром Акихико не проснулся, никто и словом не обмолвился о ней. Остальные будто забыли, как некоторое время назад бурно обсуждали “миссию” по добыче информации о персонах и Акихико с Минато в качестве разведчиков. “Похоже, Тау каким-то образом делала так, чтобы перед рассылкой приглашений слух об академии распространился в нужном мире, а затем, когда кто-то попадался в её ловушку, всякая информация автоматически стиралась. Видимо, чтобы её происхождение было невозможно отследить”, – сделал вывод Минато, пока все остальные в ужасе пытались придумать, как им помочь Акихико.

Перед Минато встала дилемма: рассказать друзьям всю правду о случившемся или умолчать о некоторых моментах?.. Всё время, что он пытался принять решение, голос Эношимы в его голове жужжал, будто назойливая муха, ужасно отвлекая от мыслей. Однако в итоге Минато всё-таки раскрыл правду друзьям, умолчав некоторые подробности, в частности собственный “недуг”. “Не стоит заранее беспокоить их, пока не попробую решить проблему самостоятельно”, – спокойно отвечал он в мыслях на ехидные замечания Эношимы.

После его объяснения ситуации самым острым стал вопрос о том, что им делать дальше. Как поступить с Акихико в ожидании, пока загадочная кукла из другого мира найдёт способ освободить его душу из клетки? Неужели им придётся просто бросить его в таком состоянии?

Дискуссии были бурными. В какой-то момент некоторые, в том числе и сам Минато, всерьёз засомневались, что им вообще удастся прийти к какому-либо соглашению. К счастью, в конце концов они всё-таки кое-как приняли тяжёлое решение вверить Акихико врачам – они не могли быть уверены, что сами сумеют должным образом позаботиться о товарище и при этом продолжать защищать город от Теней. От сложившейся ситуации было гадко, она вызывала болезненные ассоциации с гуляющим по острову синдромом апатии, но иного выбора у SEES не было.

От принятия решения Минато вовсе не получил желанного душевного покоя, но ему нужно было как можно быстрее разобраться с другой проблемой, поэтому он затолкал все свои сомнения поглубже и при первой же возможности решительно направился туда, где, как он надеялся, ему могли помочь – в Бархатную комнату. Ему было крайне неудобно просить её обитателей о помощи в этот раз: слова приходилось буквально выдавливать из себя, выуживать из сокровенных глубин сердца, вырывать из болота необъяснимого стыда, глупого и иррационального. Да, Минато было сложно говорить о том, что его сознание терроризирует фантом, и ещё труднее было объяснять это при виде беспокойства в золотистых глазах ассистентки Игоря. Впрочем, сам хозяин Бархатной комнаты оставался невозмутим, и невозмутимость карлика успокаивающе действовала на Минато, так что под конец речи в его голос окончательно перестала пробиваться дрожь и он решительно заключил:

– … и вы единственные, к кому я могу обратиться за помощью! Поэтому прошу: помогите мне избавиться от этого голоса в голове!

Вопреки тому, что он говорил тогда на суде, Минато не был до конца уверен, что эти сверхъестественные существа захотят избавить его от призрака. Однако все его опасения развеялись, едва Игорь медленно кивнул и, усмехнувшись, заявил:

– Уничтожить подобного фантома – пустяковое дело для нас. Пожалуйста, ни о чём не беспокойтесь, дорогой гость. Элизабет быстро разберётся с проблемой, – на этих словах он махнул рукой в сторону ассистентки, и та с готовностью кивнула.

Собственно, процесс действительно оказался довольно несложным: Элизабет просто раскрыла свою книгу, зачитала какое-то заклинание оттуда – и последними воспоминаниями Минато об Эношиме Джунко стали её оглушительный, полный безумной радости смех да неприятное ощущение, будто кто-то на секунду сдавил плечи. А затем – долгожданная свобода. Тишина в ушах, полное отсутствие звона где-то в голове, небывалая лёгкость на душе – вот составляющие счастья Арисато Минато в тот момент. От этого восхитительного чувства он едва не рассмеялся, как тогда на суде, но в конце концов смутился своего порыва и просто от всей души поблагодарил своих спасителей. Те лишь посмеялись, будто предотвратить возможные трагедии – всего лишь пустяк. Впрочем, возможно, для них это действительно был просто пустяк.

– Берегите себя, – напоследок сказала Элизабет и особенно тепло, даже заботливо улыбнулась Минато.

Тот же уверенно кивнул и улыбнулся ей в ответ. “Надеюсь, из-за подобного беспокойства обо мне у неё не будет проблем…” – подумал Минато, с наслаждением мысленно отмечая отсутствие всяческих комментариев от какого-либо чужого голоса.

А дальше в борьбе с тенями и Тёмным часом произошло ещё много всего. Все ребята из SEES стали сильнее, но и враги не давали передышки. В конце концов они узнали своего истинного противника – и вскоре их ожидал финальный бой, решающий судьбу не только города-порта, но и всего мира.

Именно для того, чтобы набраться решимости перед этим сражением, Минато и пришёл сегодня сюда – в городскую больницу, к своему другу Санаде Акихико, до самого конца не поддавшемуся системе взаимных убийств.

Наконец ухо уловило желанный звук открывающейся двери, и Минато отделился от стены, на которую до этого опирался. Он сделал шаг в направлении палаты и остановился, чтобы пропустить предыдущего посетителя. Перед Минато вполне предсказуемо для него оказалась его знакомая. Кириджо Мицуру не сразу заметила его, поэтому в первые секунды после её выхода из палаты Минато видел не обычную сдержанную и элегантную девушку, всегда чётко действующую в экстремальных ситуациях; нет, Минато ухватил тот редкий момент, когда образ идеальной наследницы компании Кириджо уступил место истинному лицу пережившей слишком много потерь девушки. Мицуру вышла с опущенной головой, в спешке утирая слёзы рукавом, а затем подняла глаза и встретилась взглядом с Минато. Едва осознав, что он видел её в подобном подавленном состоянии, Мицуру торопливо отвела взгляд и как можно отрешённее произнесла:

– Ох, не ожидала встретить тебя тут, Арисато.

Минато в ответ на это горько усмехнулся: хоть она не впервые показывала свою “слабую” сторону, Мицуру всё равно продолжала упорно изображать достойную главу компании в присутствии других. Минато на это лишь покачал головой, а затем проговорил:

– Кириджо-семпай, нет необходимости держать эмоции в себе.

Мицуру вздрогнула и быстро взглянула на Минато: тот постарался улыбнуться одной из самых ободряющих улыбок, на которые он был способен. Мицуру несколько секунд смотрела ему в лицо, а затем улыбнулась в ответ, иронично, криво от смущения, но искренне.

– Ты прав, – кивнула она, а затем горько усмехнулась и объяснила: – К сожалению, привычка сильнее меня.

Затем Мицуру вздохнула и с печальной улыбкой проговорила:

– Надеюсь, тебе повезёт больше, и во время твоего визита Акихико будет более расположен к диалогу.

– Я тоже на это надеюсь, – ответил Минато.

И более Мицуру не сказала ни слова. Обменявшись кивками головы, они с Минато разошлись в разные стороны: она – подальше от палаты, где сейчас находился её близкий друг, он – в эту палату, где лежал без сознания его боевой товарищ. Минато ещё несколько мгновений вслушивался в удаляющийся стук каблуков Мицуру, а затем взялся за ручку и осторожно приоткрыл дверь.

Как бы Минато ни хотел этого, Акихико никак не отреагировал на его приход: ни один мускул не дрогнул на его безмятежном спящем лице. Минато пару секунд в нерешительности стоял в дверях, а затем тяжело вздохнул и вошёл в палату, прикрыв за собой. Эта картина была хорошо знакома Минато и не менялась уже в течение длительного времени. Каждый раз, когда он заходил к Акихико в палату, тот находился в постели в бессознательном состоянии, окружённый какими-то непонятными аппаратами, поддерживающими жизнь в теле. В оболочке, содержимое которой погибло, сорвавшись со стены здания. И сегодня всё было как всегда. “Значит, она ещё не нашла способ…” – с горечью подумал Минато.

Он не прекращал верить в Хиганбану – потому что без веры было бы слишком тяжело пережить всё это. Слишком много всего навалилось на плечи одного человека.

Минато обошёл кровать, а затем опустился на стул рядом и со слабой надеждой взглянул в лицо Акихико. Без изменений. Минато тяжело вздохнул. Он сцепил руки в замок, опустил голову и тихо, с болью в голосе произнёс:

– Как жаль, что ты не с нами сейчас, Санада-семпай. Твоя помощь была бы просто неоценима в такой момент, когда нам нужно сражаться за судьбу мира с Никс…

Минато на секунду поднял глаза на товарища. Ноль реакции. “Ха, было глупо надеяться, что вести о трудной битве вернут в тебя жизнь, даже при всей твоей любви к сражениям…” – горько подумал Минато и вновь с тяжёлым вздохом опустил глаза. За окном тихо падал снег, и отблески тусклого солнечного света слабо, будто бы нехотя пробивались в палату сквозь тяжёлые свинцовые тучи, морозный воздух и стекло. Торжественное, даже мрачное безмолвие царило здесь, в месте, где находились двое бывших пленников академии взаимных убийств: тот, кто выжил и вырвался, и тот, кто погиб, пытаясь найти хоть какой-то выход из Ада. И всё-таки, несмотря на тяжёлую атмосферу, на сердце Минато с каждой секундой становилось легче. Присутствие Акихико рядом будто заряжало его верой в свои силы и наполняло жаждой жить. Акихико словно делился всей своей волей сражаться с трудностями, зная, что сам пока не может её реализовать.

Думая обо всём, что случилось за это время, Минато прикрыл глаза. “Да, это ужасная ответственность, – признавал он. – Если мы не сумеем победить в этом бою, некому будет предотвратить Падение, и мир будет уничтожен. Всё: мы сами, наши близкие, наши знакомые, прохожие, просто незнакомцы с другого конца земного шара – всё исчезнет, если мы не выложимся на полную. Но мы готовы к этому. Даже если ты не сможешь сразиться с нами бок о бок, Санада-семпай, ничего страшного. Мы постараемся, и спустя некоторое время, наверное, уже после тридцать первого января, ты очнёшься и узнаешь все подробности нашей победы. Да, победы. Мы обязательно победим, чего бы это ни стоило”.