Текст книги "Игра с отчаянием (СИ)"

Автор книги: Ruby Battler

сообщить о нарушении

Текущая страница: 58 (всего у книги 65 страниц)

– Идите, я позже догоню! Мне тут ещё нужно кое-что закончить… – уже тише добавила она, оборачиваясь к Тау и жутковато улыбаясь.

Хоть она и сказала это, Минато всё ещё колебался и стоял там же. Подошедший к нему Ёшики возмущённо выкрикнул:

– Эй, ты настолько бессмертная, что ли?! Думаешь, свалившаяся тебе на голову балка тебе не навредит?!

Едва он это сказал, буквально в паре шагов от прохода, где они находились, на пол с грохотом рухнул кусок потолка, оставляя уродливые царапины на некогда ровной поверхности мрамора. Парни невольно отступили назад и прикрыли лица руками, чтобы защититься от осколков материала и поднявшейся в воздух пыли. Однако Хиганбана на это даже не обернулась. Она лишь досадливо махнула на них рукой и крикнула:

– А-а, идите уже! Вы меня смущаете, а чем дольше я не начинаю, тем позже я вас догоню!

Аргумент не слишком-то убедил их, но после ещё пары мгновений колебаний Минато наконец неуверенно кивнул, решив довериться ей, и, развернувшись, жестом позвал Ёшики за собой. Тот последний раз взглянул на пару кукол, оставшихся в зале, и поспешил за товарищем.

И вот наконец-то этот момент настал. Момент, которого Хиганбана ждала с того самого дня, как Орхидея сумела вернуть её из глубин её мира – момент возмездия. Сейчас Тау лежала на своём троне, не в состоянии даже принять сидячее положение, способная лишь наблюдать, как рушится всё, что она столько времени создавала – в общем, абсолютно слабая и беззащитная. “И-де-аль-но!” – подумала Хиганбана с предвкушающей улыбкой, неотрывно глядя на своего главного врага. Словно зачарованная, Хина сделала шаг в направлении Тау.

Тау стоило огромного труда разлепить веки. Всё её тело словно придавил многотонный груз, пригвоздив её в трону и напрочь лишив возможности двигаться. То, что она увидела перед собой, открыв глаза, лишь повергло её в ещё более глубокое отчаяние. Всё, что она столько времени создавала, всё, чего она добивалась и на что надеялась – всё это рушилось прямо у неё на глазах, точно карточный домик, лишь чудом не вредя ей последствиями землетрясения (хотя, возможно, дело было в том, что мир всё ещё признавал её своей хозяйкой). И самое горькое было то, что у неё даже не было сил хотя бы попытаться остановить коллапс её мира. Точно песок, все её мечты ускользали из рук, просачивались между пальцев. А в центре этого кошмара во плоти – непоколебимая фигура, спокойно бредущая по направлению к ней, к Тау, невзирая на падающие рядом обломки. В этот момент для Хиганбаны не существовало ничего, кроме поверженного врага перед ней.

Хина приблизилась к трону Тау вплотную. Лёгким прыжком она вскочила на трон, опустилась на колени и, упершись руками в сидение, нависла над Тау. Та невольно нервно сглотнула, глядя в её лицо: глаза Хиганбаны глядели с холодным изучающим интересом, уголки губ были слегка приподняты в пугающей, демонической улыбке, и всё это выглядело вдвойне жутко из-за того, что источник света был за спиной Хины. Некоторое время она просто смотрела Тау в глаза, не проронив ни звука. Наконец, Тау не выдержала этой пытки гнетущим молчанием. Постаравшись придать своему голосу ехидные нотки, она насмешливо (по крайней мере, попыталась насмешливо) поинтересовалась:

– Что, Хиганбана, собираешься уподобиться своему врагу и убить меня?

Хина на это усмехнулась.

– А я должна после всего произошедшего передумать и пощадить тебя? – с издёвкой спросила она. – Может, твои же слова о том, что из нас двоих именно я всегда была безумной, – преувеличение, однако… – Хина сделала паузу, во время которой приблизила своё лицо к лицу Тау и, перейдя на шёпот, проговорила: – Я уж точно никогда не была добренькой. Именно поэтому я сделаю то, ради чего я пришла сюда – я убью тебя, Тау.

Хина отстранилась и невинно улыбнулась. Тау не смогла сдержать дрожи в своём теле. Это было ужасно позорно – вот так лежать перед Хиганбаной, будучи слабой и беззащитной, не способной дать отпор. Ни одно существо в этом мире Тау так сильно не ненавидела и в то же время так не боялась, как Хигабану. Та была одновременно её худшим кошмаром и той, кто забрал себе всё её счастье. “Несправедливо! – думала Тау, дрожащим взглядом наблюдая за улыбающееся Хиганбаной. – Почему всегда всё доставалось только ей, а я, сколько бы ни строила своё счастье, постоянно терплю неудачи?!”

– Почему тебе победа всегда достаётся легко, а мне приходится грызть землю и в итоге ничего не получать?! – со слезами в голосе воскликнула Тау. Лицо Хиганбаны перед ней расплывалось.

Хина склонила голову набок с выражением невинного удивления.

– Разве? – спросила она. Затем Хина приняла сидячее положение, в задумчивости приложила палец к губам и, некоторое время просидев в такой позе, с лучезарной улыбкой вынесла вердикт: – Может, что-то не так с твоими методами?

Тау в удивлении распахнула глаза, а затем неуверенно, запинаясь, переспросила:

– М-методами?

– Методами, – уверенно повторила Хиганбана и с готовностью пояснила: – Помнишь, как ты для поддержания своего существования в этом мире вытягивала жизни из невинных людей на протяжении сотни лет? Помнишь, как ты для того, чтобы выбраться из моего мира привела меня к Лирии, прекрасно зная, чем это для меня обернётся? – После этих слов тон Хиганбаны резко сменился с невинного на угрожающий, и улыбка превратилась в грозный оскал. – Помнишь, как тратила свою энергию в моём мире на досаждение мне вместо того, чтобы попросить о помощи? Думаешь, от этого тебе было лучше? Прости, но лучше бы тебе было, если бы ты попыталась достучаться до меня и объяснить свою ситуацию – в конце концов, мне и самой было вовсе не комфортно иметь в своём мире посторонний субъект. Но нет, ты решила сделать иначе – едва у тебя появилась возможность связаться со мной, ты решила, что лучше потратить её на паразитизм и потихоньку начать выкачивать у меня энергию на поддержание собственного существования. Именно поэтому ты и не заслужила награды – ты просто паразит, Тау!

Тау вздрогнула, а затем горячо возразила:

– А ты попробуй выжить, не утешая себя какой-нибудь надеждой! Моя надежда – моя вера в то, что всё это было испытание. Я всегда успокаивала себя тем, что должна уничтожить соперников, и только тогда отец бы признал меня, сочтя достойной – о каких просьбах о помощи речь?! Просьбы о помощи – это признание своей слабости! Отец может признать лишь сильную…

Услышав это, Хиганбана удивлённо захлопала глазами, а затем вдруг громко рассмеялась.

– Отец – признать? – с издёвкой переспросила она и вновь хохотнула. – Тау, до чего же ты наивна! Неужели ты до сих пор не поняла? Мы для отца – просто орудие, средство показать своё превосходство над учителем. Ему плевать на каждую из нас, ему главное выставить гением себя!

Тау задрожала ещё сильнее от ярости. Как она может продолжать насмехаться? Разве ей недостаточно того, что она разрушила её мир – теперь Хиганбана хочет разрушить её идеалы?! “Отец бы никогда так не подумал! – убеждала себя Тау. – В конце концов, он просто не мог не оценить всех моих усилий! Он ведь всегда наблюдал за мной, верно?..”

“… Тогда, если он всегда наблюдал, почему он меня бросил? – спросила она саму себя, чувствуя, как к глазам подкатывают слёзы, а в груди разливается горечь. – Почему не откликнулся на мольбы о помощи? Почему оставил страдать в том проклятом мире? Почему вынудил испытывать всю ту боль? Конечно, всё же совсем просто: ему плевать, – заключила она с невесёлой улыбкой, и по её щекам побежали влажные дорожки. – Ему и правда плевать. И так было с самого начала и до самого конца”.

В этот момент что-то внутри Тау сломалось. Какой-то стержень, до этого заставлявший бороться, преломился пополам, и, лишившись опоры, вся её мотивация рассыпалась. Всё, ради чего всё это время старалась Тау, всё, чем она жила – всё это оказалось иллюзией, которая тут же разрушилась, столкнувшись с реальностью. Конечно же, она и прежде где-то глубоко внутри хорошо осознавала мнимость своих идеалов, но всё равно упорно продолжала обманывать себя, закрывать глаза на истину, чтобы не сойти с ума. А когда ей бросили эту правду в лицо, Тау больше не нашла в себе сил защищать свою драгоценную ложь. Именно поэтому она в итоге и отчаялась.

Истерически смеясь, захлёбываясь в словах и рыданиях, она исступлённо воскликнула:

– Ты уничтожила мою правду! Ты довольна?! Давай, не медли, уничтожь теперь и меня! Убей меня, Хиганба-а-ана!

Хиганбана холодно взглянула ей в глаза: в их голубизне, так напоминающей её собственные, сейчас читалось глубочайшее отчаяние. Тау потеряла смысл своего существования, она проиграла Хине и осознала тщетность своей борьбы. С самого начала она жила лишь одной надеждой – надеждой получить одобрение отца. А отец… Ему было с самого начала всё равно.

Хина презрительно хмыкнула, а затем положила руки на плечи Тау и, не отрывая взгляда от её лица, с издевательской усмешкой произнесла:

– А ты действительно жалкая. Возможно, пойми ты всю гнилую эгоистичную натуру отца раньше, смогла бы найти себе другую цель существования. Впрочем, это уже не важно. Не после того, сколько боли ты принесла лично мне. – Хина сделала небольшую паузу, а затем чуть прищурила глаза и продолжила: – Каждый предыдущий суд заканчивался казнью. Пожалуй, этот также не станет исключением. К сожалению, я не успела подготовить декораций, так что тебе придётся умирать на сцене разрушающегося мира. М-м, как же нам назвать сие действо? – Хина невинно улыбнулась и склонила голову набок. Практически сразу она просияла и, подпрыгнув на месте, радостно объявила: – А, знаю! Давай назовём казнь так же, как наиболее подходящий ей аккомпанемент? Итак, – торжественно начала она, – время казни! Sweet dreams! Ты ведь помнишь эту песню, да, Тау? – с ухмылкой уточнила она и, набрав в лёгкие побольше воздуха, запела:

– Sweet dreams are made of this

Who am I to disagree?

I travel the world and the seven seas

Everybody’s looking for something!

В этот момент правая рука Хиганбаны скользнула с плеча Тау по её руке – фарфоровой трубе на шарнирах, лишь имитирующей человеческую конечность – а место на плече заняла левая. Пальцы Хины буквально впились в предплечье Тау, а затем безжалостно потянули руку в направлении от тела.

Хина хотела оторвать Тау руку.

Она приложила к этому все свои силы. Её собственные пальцы дрожали от напряжения, она закусила губу и нахмурила брови, не отводя сосредоточенного взгляда от лица Тау. Бесспорно, фарфоровое тело было сделано качественно, поэтому Хине было настолько сложно оторвать его часть. Однако выражение боли и страдания на лице Тау вполне окупало затраченные усилия. Хиганбана с наслаждением наблюдала, как по щекам куклы перед ней не прекращая текут слёзы, как она кусает губы, чтобы не закричать, как между её бровей появляется серая трещинка – то, что у человека было бы морщиной. “Да уж, поистине искусная имитация… – подумала Хина. – Всё-таки, несмотря на свою ничтожность как личность, отец действительно умелый мастер”.

Почти неразличимый в грохоте разрушений, раздался хруст, и Тау не смогла сдержать крика. Ещё одно усилие – и Хиганбана чуть не упала на спину, сжимая фарфоровую руку в белой перчатке. Тау в ужасе смотрела на эту картину. Всё это просто не укладывалось в голове: прямо перед ней сидит её злейший враг с выражением усталого блаженства на лице и держит её собственную конечность, которая всего мгновение назад была надёжно прикреплена шарнирами к её плечу. “Это какой-то кошмар…” – страдальчески думала она, чувствуя ужасную боль в левой половине туловища, жгучую и мучительную.

– Что скажешь, Тау? – насмешливо спросила Хиганбана, тяжело дыша. – Это тебе очень и очень скромное воздаяние за Марти. А теперь… – Хина отбросила руку на пол (гулкий стук растворился в грохоте падающих частей потолка), вновь нависла над Тау и с безумной улыбкой заявила: – Время осознать, что это – только начало!

Тау нервно сглотнула, при этом всхлипнув.

– Ты точно сумасшедшая! – в бессильной ярости просипела она.

Хиганбана криво ухмыльнулась.

– Возможно, – пожала плечами она, а затем смерила Тау долгим взглядом, и вдруг пугающе спокойно заявила: – А знаешь, меня всё-таки бесит, что твоё лицо – копия моего. Премерзкое чувство, будто я сейчас вижу перед собой своё напуганное отражение. Надо это исправить! – заключила она с невинной улыбкой и протянула руки к лицу Тау.

Тау напряжённо следила взглядом, как ладони Хиганбаны нежно обхватывают её щёки, как скользят чуть выше, как большие пальцы обеих рук касаются её век… А в следующий миг из груди Тау вновь вырвался полный боли крик.

Хиганбана поддела ногтями её веки и надавила на стёкла глаз.

Тау кричала, пыталась дёргаться, пыталась препятствовать, но её сил хватало лишь на то, чтобы жалким образом передвигать своё тело на какие-то миллиметры. Этого определённо не было достаточно, чтобы помешать Хиганбане с восторженной улыбкой безжалостно вдавливать её глаза в глазницы. Большее, что сумела сделать Тау – с отчаянным воплем выгнуться в спине и слабо дёрнуть рукой, когда кусочки бело-голубого стекла провалились внутрь её головы. На их месте теперь зияли пустые чёрные глазницы, придающие её лицу жуткий вид. Как в её самых страшных кошмарах, окружающий мир окрасился чёрным, а в ушах тем временем настойчиво звенел тихий безумный смех Хиганбаны.

– А теперь – слабое, жалкое, ничтожное подобие мести за Орхидею! – объявила она, касаясь правого плеча Тау.

Тау ожидала нечто вроде первого отрывания руки. Впрочем, она практически не ошиблась – разве что в этот раз получилось изощрённее. Хиганбана не просто тянула её правую руку – она выкручивала её, явно смакуя процесс и наслаждаясь болезненными криками Тау, которая только и могла, что тщетно пытаться сбросить её с себя. Тау больше не видела лицо Хиганбаны, но в её памяти отпечаталась полная безумия улыбка, растягивающая красно-чёрные губы в уродливую дугу, напоминающую серп. Ногти впивались в правую руку Тау, будто конец этого серпа, и ткань перчатки совсем не смягчала боль. Будь на месте Хиганбаны кто-нибудь другой, возможно, ему бы не удалось тянуть с такой силой; однако отец сделал обе руки Хиганбаны активными, поэтому нынешнюю пытку она осуществляла так же ловко, как и первую. И даже усерднее – в конце концов, речь шла о мести за смерть её самой дорогой сестры.

“Боже, пусть это уже просто закончится!” – в какой-то момент в отчаянии подумала Тау. Она уже больше не могла выдержать эту боль, пронизывающую её тело с обеих сторон: слева, где не утихли ощущения оторванной руки, и справа, где всё новыми и новыми вспышками горела отрываемая. Именно поэтому миг, когда ухо уловило знакомый хруст отделяющейся от туловища конечности, измученная Тау встретила с облегчением, а не с ужасом, как было в первый раз.

После этого Хиганбана ненадолго застыла. Она разглядывала результат своих действий. Тау лежала перед ней без рук, с пустыми тёмными дырами на месте глаз, со скривившимися от боли губами – полная противоположность той насмешливой и надменной кукле, которой она представала перед всеми ранее. Теперь от её величия не осталось и следа: униженная, изломанная, она просто валялась на троне, как старая выброшенная игрушка, и с трепетом ожидала окончательного приговора. Её палач, Хиганбана, не мог не ликовать от такого зрелища: она пришла сюда, лелея мечту увидеть своего главного врага именно такой – и вот мечта сбылась. “Жаль только, что для этого пришлось пожертвовать невинными искалеченными жизнями”, – с горечью подумала она.

Во время этой небольшой передышки у Тау было достаточно времени, чтобы окончательно осознать: для неё всё кончено. Боль и грохот смешались в одно мучительное чувство отчаяния. Лишившись глаз, Тау была полностью ослеплена, и теперь вокруг неё была лишь сгущающаяся чернота. Она будто вернулась в то ужасное время, когда её окружал враждебный мир Хиганбаны, тьма которого таила в себе бесчисленные угрозы. “Только не этот ад!” – трясясь от животного страха, думала Тау, ожидая дальнейших действий Хиганбаны.

Внезапно она ощутила лёгкое, почти нежное прикосновение в центре туловища. Тау вздрогнула всем телом и невольно напряглась. Хиганбана задумчиво водила пальцами по туловищу Тау. Наконец она небрежно, как бы невзначай проговорила:

– Кстати, раз уж у нас с тобой одно и то же тело, которое ты сейчас копируешь, то и след от убийства у нас с тобой общий, верно?

И в этот момент Тау ясно осознала, чего хочет Хиганбана. От подобной мысли её губы невольно искривились, задрожали, а затем с них сорвался тихий мученический стон. Видя, каким ужасом исказилось лицо Тау, Хиганбана злорадно улыбнулась, оскалив зубы. В этот момент её пальцы как раз нащупали неровность на гладком фарфоровом теле, и улыбка стала ещё шире.

Тау не успела ничего сообразить, а Хиганбана уже с наслаждением впилась кончиками пальцев в трещину на её туловище. Ткань платья будто не казалась Хине особым препятствием – она просто разорвала её, пусть и с некоторым усилием. Услышав треск рвущейся одежды, Тау всхлипнула и зажмурилась – впрочем, в этом не было особого смысла, ибо она всё равно ничего не видела без глаз. А в следующий миг пальцы Хиганбаны, словно когти безжалостного хищника, уже надломили трещину на бледном фарфоре, чтобы добраться до того, что скрывала оболочка – до небольшого сгустка магической жизненной энергии. До души Тау.

Хигабнана довольно долго копошилась в теле Тау в попытках ухватить этот небольшой огонёк жизни, причиняя новую невыносимую боль. Наконец, она схватила его, впившись ногтями. Не заботясь о сохранности тела Тау, слабо извивающейся от боли, Хиганбана буквально вырвала свои руку из трещины, окончательно разрушив сегмент туловища.

Крик Тау, сравнимый по громкости с грохотом царящего вокруг хаоса, ударил по ушам Хиганбаны, заставив её поморщиться. Впрочем, он не был единственным источником дискомфорта на данный момент. Сгусток энергии в руке Хиганбаны всеми силами противился происходящему, будто стараясь вдвойне и за обездвиженную оболочку: он бешено пульсировал, как настоящее человеческое сердце, и горел, как огонь, обжигая ладонь и пальцы Хины. Он стремился вырваться, избавиться от угнетателя. Хина чувствовала себя так, будто сжимала в руке маленькое солнце, так напоминающее живой расплавленный металл. Внешне душа Тау действительно походила на маленькую, сияющую белым светом планету, окружённую поясом спутников-искорок, впивающихся в ладонь Хины тысячей шипов.

Но несмотря на боль, Хиганбана не собиралась выпускать её из рук просто так. Душа Тау – трофей победителя, отнятый у побеждённого. Хиганбана уже точно решила, как она им распорядится.

Внезапно со стороны Тау послышалась усмешка. Хина оторвалась от созерцания сгустка энергии и с недоумённо вскинутыми бровями взглянула на поверженную соперницу. Тау выглядела по-прежнему жалко, но теперь в её лице кое-что изменилось. Обрамлённый чёрно-красными губами рот был приоткрыт в безумной улыбке, пустые дыры глазниц словно глядели прямо на Хиганбану. Зияющая чернота смотрелась пугающе. А Тау с неожиданно вернувшейся к ней насмешливостью проговорила:

– Что ж, на этот раз победа за тобой. Вот только то, что ты собираешься сделать, не уничтожит меня окончательно. Я буду существовать вечно в твоём мире. И однажды я обязательно вернусь за реваншем.

Хиганбана задумчиво смотрела в лицо Тау, склонив голову набок. Тау не нужно было видеть её, чтобы знать, что это так: она слишком хорошо понимала характер Хиганбаны, пусть и с некоторыми упущениями – в конце концов, она столько времени просуществовала во внутреннем мире седьмой куклы! Тау не сомневалась, что сейчас её злейший враг всерьёз озадачен тем, как быстро она пришла в себя после сокрушающей правды об отце.

А эта правда действительно принесла ей много боли. Осознать, что всё, к чему она столько стремилась, лишь иллюзия – слишком болезненно. Однако пока Хиганбана наслаждалась своим триумфом, Тау успела вспомнить ещё одну важную вещь: даже если отцу всё равно, это не стирает всех страданий, которые она пережила в мрачном безумном мире. Именно поэтому она и смогла найти для себя новую цель: даже если это не вознесёт её в чьих-либо глазах, личная месть Хиганбане полностью удовлетворит Тау.

Всё это прекрасно читалось по её лицу, так что Хиганбана без труда поняла, о чём думает Тау и что так подняло её дух.

Хина усмехнулась. Сильнее впившись пальцами в огонёк жизни своего врага, Хиганбана склонилась к уху Тау и с жестокой нежностью прошептала:

– Я знаю, что ты не исчезнешь. Надеюсь, тебе удастся сохранить рассудок в твоём личном аду… снова. Буду ждать твоего возвращения. Если, конечно, ты переживёшь встречу с теми монстрами моего сознания, родившимися после моего убийства. – Хина резко выпрямилась и с невинной улыбкой воскликнула: – Надеюсь, вы поладите с Чеширом!

На этих словах она не сдержалась и, прищурившись, безумно рассмеялась. Тау же, думая о перспективах своего существования, вспоминая весь ад тех лет и все его ужасы, мучительно застонала, и из пустых глазниц против её воли брызнули слёзы – это всё ещё было возможно, так как для куклы слёзы – лишь имитация, не нуждающаяся в наличии глаз.

Наблюдая за этим, Хиганбана получала несказанное удовольствие. Она практически дрожала от экстаза, думая о том, как будет мучиться Тау от следующих её действий. Её дыхание участилось, рука, сжимающая душу Тау, затряслась, всю её охватило нетерпение. И всё-таки Хиганбана умышленно доводила себя до состояния безумного томления, чтобы в полной мере насладиться моментом. Старательно сдерживаясь, чтобы не слишком торопиться, она медленно поднесла огонёк к губам (тот запульсировал сильнее), затем разомкнула их… и, сделав глубокий вдох, торопливо проглотила, будто горькое лекарство.

Едва её зубы пронзили сердце Тау, та истошно закричала. Всё её тело забилось в конвульсиях, она ощущала, как её буквально раздирает изнутри, как само её существо поглощается и разрушается. Невыносимо, мучительно больно. Её словно сбросили в адское пламя, насквозь пропитав тело бензином, а внутрь залили расплавленное золото. “А ведь в первой казни я утопила ту девчонку именно в расплавленном золоте…” – промелькнуло на периферии сознания Тау.

Мысль о том, как всё начиналось, стала последним, о чём она подумала в своей жизни.

Хиганбана ещё некоторое время смотрела на мёртвое тело перед собой. От Тау осталась лишь пустая оболочка – теперь она действительно являлась ничем большим, чем простой фарфоровой куклой. Хина отрешённо смотрела на неё, подавляя желание выплюнуть ту душу, которую она только что поглотила. Выплюнуть, вырвать её из себя, соскоблить со стенок своего тела: рта, горла, туловища. Горький, тошнотворный вкус наполнял всё её нутро, но Хиганбана прекрасно понимала: ей ни за что нельзя выпускать наружу душу Тау. Она должна нести этот крест до конца. “В конце концов… именно я не разобралась с этой проблемой в самом начале, когда ещё можно было предотвратить смерти незамешанных людей, – думала Хина, медленно закрывая глаза. – Так что это именно мой грех, и искупать его тоже мне”.

Хиганбана слезла с тела Тау и переползла к подлокотнику трона. На неё накатила безумная усталость, все силы покинули её. Хина скрестила руки на подлокотнике и опустила на них голову. Некоторое время она пыталась прийти в себя, привыкая к чувству тяжести, навалившейся на плечи, к мерзкому привкусу во рту… и к мыслям о том бремени, которое она на себя взвалила.

Внезапно на её губах расползлась улыбка, вымученная, но полная искреннего тихого счастья.

– Я сделала это, – прошептала она торжествующе и в то же время горько. – Я убила её. Я исполнила нашу мечту, Дея. Как жаль, что ты этого не увидела…

В грохоте тряски послышался всхлип.

Комментарий к Mind of frenzy

М-да, с продой в майские это я, конечно, загнула… =_= (Простите, я случайно)

Пожалуй эта глава лучше всего показывает, почему мне на совместных рисунках Тау и Хины хочется изобразить угнетателем именно последнюю. Почему-то несмотря на все грехи Тау мне её здесь нереально жалко. ТТ И да, Эрика, ты мразь.

P. S. М-м, намёки на персоновский ОТП – good ;-]

========== When time stops ==========

Эрика оказалась совершенно права: чем дальше от зала суда они отходили, тем менее интенсивны были разрушения. Она объяснила это тем, что эпицентром крушения стала та колода карт, поэтому при отдалении от неё толчки земли ослабевали, как при землетрясении. У остальных в данной ситуации не было особого выбора, кроме как довериться её объяснению.

В конце концов они выбрались к двери, за которой оказался выход в коридор при парадном входе. Благодаря своей способности, Марибель первая заметила, что с бункерной дверью что-то не так, о чём тут же сообщила остальным. Сначала парни не видели ничего необычного, но в какой-то момент на металлической поверхности стали проступать лиловые трещины. И вот уже лиловая паутина засияла, заискрилась, как искрились разрушаемые печати, а затем пленников ослепил яркий свет, так что все невольно прикрыли глаза.

Некоторое время они не решались поднимать веки. Наконец Марибель из любопытства всё-таки приоткрыла один глаз и тут же распахнула оба, поражённая и завороженная представшей перед ней картиной. Не отводя взгляда, она позвала:

– Арисато-сан, Кишинума-сан, взгляните на это!

Только после этого парни осторожно открыли глаза и тут же от неожиданности раскрыли рты. Перед ними предстала доселе невиданная картина: на месте двери теперь завихрялось тёмно-лиловое пространство, в котором, как на ночном небе, сияли миллиарды, нет, бесчисленные множества огоньков. Их ровный свет гипнотически зачаровывал. Они казались удивительно близкими, создавалось ощущение, что достаточно лишь протянуть руку, чтобы их коснуться.

– Как будто космос за дверями, честное слово… – пробормотал Ёшики, завороженный зрелищем не меньше остальных.

– Что это такое? – спросила Марибель, не обращаясь ни к кому конкретному.

Неожиданно для себя она получила ответ.

– Это межмировое пространство, – пояснила Эрика. Марибель резко повернулась к ней: Супер Детектив стояла, скрестив руки на груди, и с непроницаемым выражением смотрела на бездну миров перед собой. Скорее почувствовав на себе взгляд Марибель, чем заметив его, Эрика продолжила: – Все эти огоньки, что вы видите перед собой, – это отблески разных вселенных. Правда, хоть они и кажутся чем-то достижимым, на самом деле до них невозможно добраться без правильной подготовки – даже экскурсия человека на Луну выглядит реальнее! – с усмешкой заметила она.

– Ну, вообще-то в моё время запускают пассажирские рейсы на Луну, – серьёзно заявила Марибель. От подобной новости всеобщее удивлённое внимание переключилось на неё, и она, смутившись, добавила: – Правда, они очень дорогие. Даже если я буду год жить впроголодь, не наберу и половины нужной суммы для рейса…

Ненадолго повисла тишина. Наконец, Минато с усмешкой прокомментировал:

– Интересно у вас там всё сложилось в середине двадцать первого века. Надеюсь, я доживу до этого времени и смогу увидеть всё своими глазами.

Марибель тяжело вздохнула.

– Ну что вы такое говорите, Арисато-сан? – Она укоризненно покачала головой. – Конечно, доживёте! Не сотня же лет пройдёт, в конце концов…

– Но по возрасту меня уже всё равно вряд ли возьмут на Луну, – улыбнулся Минато. – Хотя, конечно, это сильно зависит от уровня медицины.

– О, он в наше время очень высокий, – заверила Марибель.

Эрика наблюдала за ними с поджатыми от лёгкого раздражения губами – ей очень не нравилось, что слова Марибель смогли вызвать у неё удивление. Наконец, она тяжело вздохнула и отвернулась к дверному проёму, за которым вертелось хаотичное межмировое пространство. Некоторое время она мерила его задумчивым взглядом, а затем достала из рукава небольшой полупрозрачный кристалл сиреневатого цвета и положила его на ладонь вытянутой руки. Этот жест привлёк внимание стоящего ближе остальных Ёшики. Заметив кристалл, он не удержался от удивлённого вопроса:

– Что ты делаешь?

Эрика скосила на него глаза, а затем насмешливо улыбнулась, чем вызвала у него сильное раздражение. Тряхнув головой, детектив надменно заявила:

– Моя миссия здесь закончена. Я возвращаюсь к госпоже.

Все тут же с удивлением взглянули на неё. Ёшики некоторое время шокированно моргал, а затем возмущённо воскликнул:

– Так ты всё это время просто могла вернуться?!

– Ну, это исчерпывающе объясняет спокойствие Фурудо-сан на судах, когда она обвиняла заведомо невиновных… – пробормотала Марибель, отведя взгляд и хмуро вспоминая прошлые суды.

Лицо Минато в тот момент красноречиво говорило о том, что его занимают те же мысли.

Эрика взглянула на них и усмехнулась.

– Думаете, я была так спокойна, потому что в любой момент могла уйти? – поинтересовалась она и тут же отрезала: – Wrong. Меня, как и всех остальных, удерживал барьер. Этот кристалл – лишь символ мира, благодаря которому я не потеряюсь в море осколков по дороге к госпоже. А барьер для меня точно такое же препятствие, как для любого человека в этом месте. Я могу выбраться за его пределы лишь тогда, когда в нём возникнет брешь. Как здесь и сейчас, например. – Эрика немного помолчала, а затем с кривой ухмылкой заявила: – Что ж, думаю, новый владелец этого места не будет слишком рад моему присутствию тут, так что я откланяюсь. – Она развернулась к остальным, взяла края своей юбки, сделала изящный реверанс и с улыбкой воскликнула: – Что ж, приятно было иметь с вами дело! Прощайте, господа!

После этого она выпрямилась, сжала кристалл в вытянутой в направлении лилового пространства руке, и её силуэт стал потихоньку растворяться. Всего пару мгновений спустя Фурудо Эрика навсегда исчезла из этого мира, оставив о себе лишь воспоминания. Ворох не самых приятных воспоминаний.

Некоторое время остальные тупо смотрели на то место, где ещё пару секунд назад стояла Эрика, пытаясь осознать всё то, что перед ними произошло. Наконец, Ёшики положил руку на лоб и недовольно проворчал:

– И она выкидывала все эти выкрутасы без какой-либо подстраховки на случай неудачи? Точно больная! И что ещё за “приятно было иметь с вами дело”? – Ёшики раздражённо хмыкнул.

– Меня больше беспокоит часть с “новым владельцем этого места”, – проговорила Марибель, приложив палец к губам, и спросила саму себя: – Интересно, что конкретно она имела в виду?

На это ей никто ничего не ответил.

Некоторое время они просто молчали, с беспокойством поглядывая в сторону того тайного хода, через который они попали в коридор. Они ожидали, что в любой момент отъедет один из шкафов и из открывшегося прохода выйдет Хиганбана, но этот момент всё не наступал. Постепенно всех троих начало одолевать беспокойство. “Почему так долго?” – в волнении думал каждый из них, предполагая разной степени мрачности исходы, в том числе даже возвращение контроля над миром Тау (правда, этого им хотелось меньше всего). Ожидание безумно нервировало. Радовало лишь то, что школа, похоже, не планировала разрушаться и отрезать им пути к выходу.