Текст книги "Снохождение (СИ)"

Автор книги: mso

сообщить о нарушении

Текущая страница: 52 (всего у книги 60 страниц)

– Очнулся. Зачем львица это сделала?

– Болтал много. И руки тянул куда не надо.

– Очень смешно. Если честно, это одно из самых странных дел в моей жизни.

«Что я здесь делаю? Надо уходить», – очнулась Миланэ. Надо идти и действовать, а не вздыхать. Надо спасать Амона. Но лев продолжил беседу:

– Эх, правдовидица приходила, вот эта вот. Должна была присутствовать при допросе Амона. Но в последний момент пришла команда не вмешивать её в дело. Неудобно вышло. Начальство приказывает, а мне – отдуваться и хвостом перед ней трепетать.

Странно, что он до сих пор не удосужился представиться. Определенно хромало воспитание; ай, впрочем, само это место какое-то хромое.

– Самая сильная правдовидица, – заговорщически бормотал он. – В Марне, а может, и в Империи. Она нам столько раз помогла – не счесть. Перед ней все колются, как орехи, – взмахнул рукой, словно рубил мечом.

Вздохнув, Миланэ собралась поблагодарить и попрощаться.

– Мы когда-то поспорили, сильнейшая она или нет… Сиятельная не может подсказать: кто самая сильная правдовидица в Империи? – спросил с улыбкой.

– Сожалею, но не могу ответить с уверенностью. Могу лишь рассказать о видных правдовидицах прошлого.

– Думаю, Ваалу-Ахира – самая сильная, – уверенно кивнул он.

– Её зовут Ваалу-Ахира? – навострила уши Миланэ.

Она слышала это имя в дисципларии не один раз, но не особо обращала внимания, а потому не могла припомнить, чем та известна и славна; впрочем, так было с огромным количеством иных имён. Когда ещё учишься в дисципларии, то будущее кажется тебе далёким и солнечным, мир – безбрежным, ученичество – трудной, но чрезвычайно нужной стезей, следуя которой ты становишься лучше и сильнее.

– Великие предки, я думал, что сиятельная знает её! Это ж такая известная личность из вашей касты!..

Он продолжал разглагольствовать, но Миланэ прервала и попрощалась.

…Ах, Вестающие, изумруды духа Сунгов, величайшие из величайших, знающие недоступное и творящие беспредельное. Лучшие вы среди львиц Ваала, ибо не знаете предела слову, и расстояния тленного мира вас не заботят, когда вы творите беседу Вестающих…

Эти патетические слова великого поэта Сунгов – Боэсия, излитые в его известнейшем панегирике «Изумруды», в своё время чрезвычайно привлекли довольно малоизвестного художника, жившего в VII столетии Эры Империи – Ману-Драгала Сестали; жил он примерно в то же время, что Малиэль. Привлекли они потому, что он не понаслышке знал их нравы и то, чем они живут; и после одного чудовищного пира, когда раскалывалась голова от выпитого вина, выкуренного опиума и ещё Ваал знает чего, ему пришла в голову полубезумная идея сатирически-язвительного сюжета для картины.

Надо сказать, Вестающие завсегда любили окружаться свитой: почитателями, львами и львицами искусства, подхалимами, богатыми и влиятельными патрициями да и просто полезными хвостами. Всех подобных называли и называют «вхожими». Так и говорят:

– Он вхож.

И всё всем понятно: Ашаи удостоили его чести проводить с ними время.

Когда они пригласят-соизволят, естественно.

Но Ману-Драгали был более чем вхож. Он был любовником одной из Вестающих того времени, лет на десять старше него; но не являлся содержанцем и корыстолюбцем, а был с нею из чистой любви к искусству, потому что общество Вестающих и происходящее в нём казались ему чрезвычайно вдохновляющими, необычными, интересными; да и с нею всегда было чрезвычайно приятно-красиво. Правда, когда начались их отношения, то его здоровье вдруг почему-то пошатнулось; но всё он списал на развлечения, праздность и пиры: раз так, так тому и быть.

«Я должен быть таким и так делать – это вдохновляет».

И действительно вдохновляло. Он писал очень хорошие портреты как своей любовницы, так её подруг-Вестающих и приближённых Ашаи; его интересовали Ашаи-Китрах, он очень тянулся к эстетике львицы духа. Он стал широко известным в узком кругу, стал для них близким.

Посему любовница подпустила его ближе; точнее, совсем близко, после чего ему открылись такие вещи, о которых он не подозревал. Увиденное впечатлило Ману-Драгали древней дикостью, распущенностью и, вместе с тем – определённой странностью; более того, он впервые взревновал любовницу и уже не знал, что думать обо всём этом, хотя знал, что она живёт с другими львами как хочет и когда хочет, совершенно не заботясь чьим-то мнением, как и большинство Вестающих; да кроме того, моралистом он не слыл никогда. Но облачить чувства в слова он не мог.

Вследствие этого появилась известнейшая среди Вестающих картина, совершенно неизвестная абсолютному большинству Сунгов; она была то ли местью, то ли сатирой, то ли излиянием впечатления, то ли неудовлетворённым чувством, то ли просто использованием запретно-волнующей темы для пущего эффекта; но оказалась в итоге гениальным, невольным прозрением, за что Вестающие объявили эту картину тихой тайной, а художника вскоре, в одно прекрасное утро, нашли мёртвым в постели безо всяких признаков убийства; двух натурщиц, которые ему помогали создавать картину, обвинили в кражах и мошенничествах, отослали на далёкие юга отбывать наказание в лагерях обеспечения Легаты (ибо по законам Сунгов львиц не содержат в неволе). И они до самой кончины не могли внять, в чём провинились и вообще что произошло.

И да, «Снохождение» тоже надлежит к тихим тайнам. Как и многое другое.

«Беседа Вестающих» – так назвал своё творение Ману-Драгал – теми исключительными ценителями искусства, которым посчастливилось её увидеть, признавалась необыкновенно талантливым произведением; по сути, все они в один голос твердили, что это – предтеча нового сюжета в изобразительном искусстве вообще, а не просто эротическая эскапада.

Холст, масло. Необычно светлая комната с ашнарийской росписью на стенах. Большие окна – слева; их не видно, но от них – свет. В центре композиции – большая патрицианская кровать с высоким балдахином. Заметная деталь: сложный узор на нём в виде переплетающихся языков пламени. Перед кроватью, на переднем плане, находится маленькая прикроватная тумба, на ней – небрежно раскрытая книга; подчёркнута ярко-зелёная обложка. С каждой стороны кровати – две Вестающие. Они наги, только у одной из них есть длинные изумрудные подвески на ушах, а у второй – кольцо с ярко-жёлтой лентой на хвосте. Они почти слились в поцелуе, ещё миг – это случится. Одна из них полусидит-полулежит на кровати, почти возлегая на боку; возле неё есть лев, он целует её плечо, а руку держит на бедре у хвоста; Ману-Драгали явно пытался подчеркнуть её происхождение истинной Сунги, выделяя детали, столь характерные для львиц Сунгкомнаасы. У второй Вестающей, совершенно молодой, тоже есть свой самец; она уже в позе сдавшейся на милость самки прямо на кровати принимает его сзади, и он держит в зубах кисточку её хвоста, из-за чего почти не видно его лика. Оба льва, очевидно, личные стражи, судя по разбросанному в хаосе облачению, также на полу есть пласис и сирна, которая выпала из дорогих ножен.

Но созерцатель вольно или невольно отвлекается от всех соблазнительных деталей картины и обращает внимание на одно – на то, что происходит в центре. Вестающих совершенно не интересует происходящее в комнате. Их не интересуют самцы, они – лишь повод, способ, мост; они отрешены от этого. Их поцелуй, в какой-то мере, совершенно лишен страсти, но сияет всеми чертами некоей странной, ирреальной связи; словно бы это души, которые так долго скитались по земле и наконец нашли друг друга.

Именно на большую репродукцию этой картины сейчас смотрит Ваалу-Фрея, аккуратно скрестив руки и пошевеливая коготками. Она не оглядывается, а просто смотрит на неё; её хвост чуть заметно играет.

Она размышляет.

В эту комнату в её доме имели право заходить лишь сёстры-Вестающие, несколько доверенных Ашаи-Китрах и две служанки, одна из которых была глухонемой. В ней и только в ней обсуждались действительно важные вещи.

Но её дорогие сестры чуть опаздывают.

Ах, вот и они, вошли в комнату, лёгки на помине.

Молча расселись, Фрея стройно подошла к ним. Пришла опытная Инлирамия, пришла молодая и капризная Аальзи, пришла старая марнская Вестающая, пришла и ещё одна Вестающая – хозяйка Марнского менгира, самого главного менгира в Империи. Да и в мире тоже.

Много-много-много лет спустя, когда все живущие в той эпохе изойдут в прах, сестринство Ашаи-Китрах изменится до неузнаваемости, Империя Сунгов канет в небытие, но Сунги будут, а львиный род научится общаться на расстоянии без помощи всемогущих Вестающих, которых уже тоже не будет (временно, надо сказать), в большом и обстоятельном труде о них будет писано так:

…Наибольшего влияния Вестающие достигли в VII-X ст. Эры Империи…

…В те времена, формально, все Вестающие между собой были равны, и никакая из них не могла требовать покорности от другой, ибо все они несли отличие старших сестёр. Но на самом деле негласная иерархия у Вестающих была самой жёсткой и беспрекословной среди всех Ашаи-Китрах; в обществе они, любящие скрытность и тайны, ненавидящие чужие глаза и уши, всеми способами старались избегать даже малейших намёков на то, что у них есть приказывающие и покорные. Но между собой, в своём кругу, они велись совсем иначе.

Первенство почти всегда занимали хозяйки менгира – камня, вокруг которого собирались шесть Вестающих, что становились почти родственницами – столь глубоко в них проникала связь друг с другом. Менгир, высокий продолговатый камень в львиный рост, всегда находился в обители хозяйки; он – первое, что учили находить в сновидении юных учениц Вестающих. Со временем ученицы обучались легко и просто находить его, а соответственно – тех сестёр, что тоже принадлежат к этому менгиру.

Основным и практически единственным предназначением Вестающих было передавать друг другу сообщения в интересах Империи, сестринства, а также частных лиц (которые могли себе позволить оплатить дорогие услуги Вестающей). Список частных лиц, которым была доступна такая услуга на регулярной основе, являлся небольшим; это даже не все патриции могли себе позволить, несмотря на любые деньги. Точнее, почти любые…

…Всякая Вестающая практически каждую ночь входила в сновидение особого рода. Уснуть и войти в него можно было как вечером, так и глубокой ночью – пространственно-временные связи и закон причинности в сновидении, согласно свидетельствам Вестающих, работают по-иному (а иногда и вообще не работают). Но среди всех Вестающих было принято соблюдать весьма строгую дисциплину связи и засыпать не позже полночи. Для этого в каждом доме (или домах) Вестающей находились напольные часы (механика в Империи тех времён позволяла создавать механизмы, которые не показывали минут, а лишь отмеряли часы).

Для того, чтобы Вестающая могла легко связаться с другими, существовало несколько особых вещей, что помогали в этом:

· книги душ. Такая большая книга, всегда выполненная в самой тщательной и изысканной манере, была у каждой Вестающей. В ней приводился список абсолютно всех Вестающих Империи, причём для каждой из них предназначалось не менее пяти страниц; там обязательно был портрет Вестающей, вместе с её подписью и стампом (подчёркивалась важность реалистичности и достоверности портрета), биографические сведения, некоторые важные детали («домашний» менгир, точное место, где она постоянно находится). Такая книга скреплялась с помощью больших колец и состояла из отдельных тонких книжек, чтобы можно было беспрепятственно менять эти тонкие книги при изменении данных, появлении одних Вестающих и смерти (либо отходе от дел) других;

· менгиры. Особые продолговатые камни, которые устанавливались либо в доме одной из Вестающих (как правило, старой и опытной), либо в Доме Сестёр какого-либо города. Они были своеобразными центрами, возле которых собирались Вестающие в сновидении. За каждой Вестающей был закреплён «домашний», «свой» менгир. У каждого менгира было отдельное имя;

· фетиши. Для индивидуальной связи с другой Вестающей использовались какие-либо вещи, что ассоциировались с нею или принадлежали ей. Эту вещь и называли фетишем;

· поддержка личных дружеских связей. Гласилось, что очень важно часто видеться с теми Вестающими, с которыми ты беседуешь в сновидении больше всего;

· участие в совместных сексуальных практиках. Вестающие часто использовали интимную связь друг с другом как способ установки прочной «нити» между их душами, что очень помогало встречаться и общаться в сновидении. Происходило это в разной форме: как в виде интима между двумя Вестающими, так и в свальной форме, где каждая из Вестающих имела своего партнёра-льва, но, по сути, самцы предоставлялись сами себе, Вестающие не уделяли им внимание, а только друг другу. Эта практика была строгим секретом, одной из самых больших «тихих тайн» Вестающих, поскольку именно она была наиболее эффективна в становлении и поддержании хорошей связи. Юные ученицы Вестающих узнавали об этом только после Совершеннолетия, и описано в мемуарах несколько случаев, как ученица пыталась выйти из касты Вестающих лишь по причине неприятия необходимости чувственно соединяться с другими львицами. Причин могло быть несколько: утверждалось, что все силы Ашаи и Вестающих происходят из мощи веры во Ваала, но на практике ученица убеждалась, всем заправляют совсем иные силы; строгое воспитание и нрав; наличие любимых, которым не хотелось изменять. Во всех случаях бывшие ученицы гибли – никто не имел права вынести за пределы круга любую тихую тайну, хотя, на самом деле, о нравах Вестающих знали многие сёстры Ашаи-Китрах, да и не только они, так что смерть учениц была, как правило, абсолютно бессмысленной…

Но эти строки увидят мир лишь много-много лет спустя, посему забудем о них и вернёмся в реальность.

…Они говорили о многом в тот день; старшая была многословной и всё жаловалась, что в последнее время не может днём уснуть. Как водится, развлекались малопонятными чужому уху шутками. Фрея было подумала, что о деле Тансарра придётся напомнить самой, как тут хозяйка Марнского менгира с безумно подходящим для Вестающей именем – Веста, всегда помнящая о главном, вдруг спросила у неё после расслабленных мгновений искрящегося смеха:

– Что скажешь?

Вестающие, они таковы – привыкают обходиться без лишних слов, намёками и полунамёками.

– Нет худа без добра, – начала Фрея и все построжели. – Когда мы пытались подобраться к Тансарру по-хорошему – он артачился. Потом, негодник, извернулся, сыграл на упреждение – взял никому не известную ученичку. Удивилась я тогда…

– Я говорила, что его Ксаала будет проблемой. Это хитрая сволочь, – Аальзи, молодая, обвела всех взглядом, полувозлегая на подушках.

– Перестань, пожалуйста, – очень спокойно сказала ей Веста.

– Слушаюсь, великая, – ответила без промедления Аальзи и села.

Выражение озабоченности не сходило с лика Фреи:

– Что поделать. Я распорядилась взять под крыло эту Миланэ-Белсарру. Сначала думала сразу серьёзно поговорить с ней, но боялась, кабы она глупость не выкинула. Что ученица-то, из дисциплария? Неопытное, несмышлёное создание. Решила подождать, пока Приятие пройдёт. Но выскочила неожиданность: она подловила агента-тайника, следившего за ней, а он, в свою очередь, в неё влюбился. Каково?

– Так ты через Тайную службу? – потёрла ладони Веста, растирая на них масло.

– А чего далеко ходить? Пусть поработают. Ещё дело Хедда не отработали как следует. Ну, так вот… Мне однажды доложили, кстати, что Миланэ ищет по лавкам «Снохождение», но кто знал, что всё настолько серьёзно. В общем, подбились они вместе с тайником украсть, вот и украли. Я до последнего думала, что здесь замешана какая-то жадность, деньги или ещё что. Но нет. Кража «Снохождения» – это её борьба. Она ищет… что ищет… истинное ищет, – с долей иронии подобрала она слово.

– Вот бездумна! Так рисковать, чужое красть, не знать своё место! Как с такой безголовой работать-то будем? Не получше ли от неё избавиться, и с концом? – заметила одна из старых марнских Вестающих.

– Избавиться от неё можно, но это будет дорого и невыгодно, – степенно ответила Фрея. – Хватку к Тансарру мы тогда сильно-сильно утратим, а он со своими кликушниками тогда совсем ощетинится; тогда придётся делать всё по-плохому, а мы изначально так-то не хотели делать – заботы много. Верна ли я, великая?

– Верна. Дальше.

– На самом-то деле: нет худа без добра. Теперь, мои сёстры, я считаю, что она вполне может на нас работать, – огласила Фрея.

– Почему ты так считаешь? – пилила когти Веста, покусывая нижнюю губу.

На самом деле Фрее нравился такой оборот дел; во многом он был труден, но нравился. Она отвечала за разрешение трудностей с Тансарром и ещё несколькими влиятельными-несогласными, и в Миланэ вдруг увидела хороший, надёжный ключ к этому разрешению.

– Миланэ некуда деваться. Она в углу.

– Это львица великих внутренних сил, – взяла слово Ваалу-Инлирамия. – Великого беспокойства. Посмотрите: в первых днях Луны Огня она убила льва возле своего дома, просто потому, что он обидел её дхаарку. Вы себе можете такое представить? Вот ты, Фрея, смогла бы так?

– А ещё она ездила в Норрамарк… – заметила всепомнящая Веста.

– …украла «Снохождение»… – вкинула Аальзи.

– …и ещё она осознанно пошла на смерть, вместо того, чтобы отказаться от Приятия, не попалась в сети дурной Леенайни. Миланэ-Белсарра ненавидит Леенайни. О ней, кстати, тоже надо поговорить.

– Потом, – отмахнулась хозяйка менгира.

– Кошмар. Всё-таки здесь нужно быть слишком фанатичной, – заметила старая Вестающая. – Зачем нам такая, что не ценит жизни?

– Если она фанатична и сильна духом, то это именно то, что надо. Надо направить её силы; она будет фанатично нам служить. Она – на краю пропасти. Мы – её свет. Мы можем спасти её. Но это для неё не столь важно, а важно вот что: она безумно хочет спасти сообщника. Как она пыталась быть циничной дрянью, как изворачивалась передо мной, чтобы я не заметила её чувства к этому льву! И мы можем спасти этого Амона. Для неё это – самое главное, – победно заключила Фрея. – Кроме того, сновидение – это мы. Мы – это сновидение. Она ищет настоящее. Нельзя отказывать в этом поиске; дадим ей желанное. Мы – настоящее.

– Да, – кивнула Веста.

– Это для неё очень важно, и в ответ она отплатит смертельной верностью.

– Да, – ещё кивок.

– Поэтому мои мысли о дальнейшем просты. Привяжем её к себе, тем более, что это почти ничего не стоит. Мы освободили её от проблем, освободим Амона, разрешим приобщиться к кругу наших услужителей, и даже подарим экземплярчик «Снохождения», если она будет вести себя хорошо, – Фрея, увлечённо рассказывая, загибала пальцы с длинными коготками. – Завместо получаем: преданную и упрямую Ашаи, готовую делать всё, к чему поведут; с нею Тансарр будет в тугом аркане, тем более, что у меня есть соображения, как с её помощью хорошенько так приручить его партию; и вообще, она мне показалась небезынтересной. Я уверена, что Миланэ не подведёт, если поступить с ней правильно. Пусть кормится с наших рук.

– Фрея, мне всегда нравилось, как ты ведёшь дела. Хорошо ловишь рыбу в воде! Мы очень хорошо нажмём на Тансарра с помощью этой львицы… – поддержала Инлирамия.

– Затягивать войну на Востоке никак нельзя. Давите на него или крушите его. Я решаю общие вопросы, но вы решайте частные, – Веста бросила пилить когти и окинула всех испытующим взором.

– Всё так. Но вот что: не надо этого… как его… Амона освобождать, – заметила старая Вестающая.

– Почему? Она нам руки целовать будет, – удивилась Фрея.

– Целовать, целовать… Нам этого не надо, и без неё найдутся желающие; нам нужен результат. Видите ли, в чём проблема: решив все свои проблемы, она может исчезнуть, хоть с этим львом, хоть без него. В конце концов, может передумать на нас работать. Говоришь, этот лев ей дорог? Будем держать на этом поводке. Она будет слышать «завтра, завтра», потому – лежать у наших хвостов. Не надо раздавать всё сразу.

– Вечно кормить завтраками можно только глупую голову, а она не такова.

– Пройдёт время, ещё на чём-то подловим. Этого самого Амона выпустим. Со временем.

– Ладно, это всё частности, – фыркнула Веста. – Давайте дальше.

Вдруг Аальзи напряжённо подалась вперёд; потом, словно опомнившись, виновато улыбнулась, и снова воссела-разлеглась, но без всякого расслабления.

– Я скажу, можно?.. – робко попросила она слова. Заметив одобрительно-снисходительный кивок Весты, продолжила: – Я к этой теме, пару слов. Я её хорошо знаю, ещё с дисциплария. Ей нельзя доверять, она себе на уме…

Так Аальзи мстила Миланэ за однажды кинутые в сердцах слова, когда дочь Андарии долго и безуспешно, целую неделю, пыталась помочь ей понять, как стойко зажигать игнимару:

– Если и дальше будешь ныть, то ничего не получится! Будь настоящей Ашаи-Китрах! Та, что лишь тонет в жалобах, не может быть Ашаи! Не пройдешь Совершеннолетие, и поделом!

Было это очень-очень давно и почти неправда, почти десять лет назад, они после этого давно уж помирились, и даже всплакнули обе, когда радостно-тревожную и немного растерянную Аальзи могущественные Вестающие забирала себе на обучение. «Посмотрю я, кто теперь будет ныть, моя забавная, настоящая Ашаи-Китрах. Гляди теперь: где ты, где я…», – изнутри радовалась Аальзи.

Но пока продолжался полет её высокой мысли и она чуть сбивчиво объясняла сёстрам-Вестающим, почему Миланэ стоит наступить на хвост и вообще почему очень полезно держать в напряжении всю эту мелочь на побегушках, Ваалу-Фрея, как-то утратив охоту сносить эти многословные обсуждения дел, дальше рассматривала столь знакомую картину, на который был запечатлен разговор Вестающих.

«Зоркий был художник», – подумала она о сущности чужого гения. – «Потому и пропал».

========== Глава XXIII ==========

Глава XXIII

Привлачив хвост домой, прохладным вечером, Миланэ завела разговор с оживившейся от присутствия хозяйки Раттаной, и выслушивала всякие местные слухи-сплетни, общеимперские новости и прочую чепуху. Лишь для того, чтобы отвлечься.

У соседей через пять домов украли из дому тысячу империалов, спрятанные под полом. Говорят, что скоро будет новый большой поход на Восток. Соль подорожала в полтора раза. Здешняя вода плоховата, надо бы доставать получше: найти добротного водоноса. Много раз приходили всякие львы и львицы, хотели траурных услуг, ибо о хозяйке ходит молва, как о «траурной Ашаи» – той, кто специализируется на похоронах; некоторые – весьма обеспеченные с виду. Приходил вестник от уважаемого патрона, спросить, всё ли в порядке. Сосед справа, оказывается, очень богатый ростовщик, но и очень скупой. Приходила некая сиятельная, назвавшаяся Ваалу-Хильзе, вместе с львёной лет десяти, настойчиво искала хозяйку.

На это дочь Сидны чуть насторожилась, начала расспрашивать, но потом махнула тонко-усталой ладонью и, покушав без аппетита, ушла спать, ибо предполагала, что завтра у неё будет много-всякого разного, чтобы поделать и разрешить, посему охотнице надо отоспаться.

Отоспаться не совсем получилось. Сначала пришли одни просители – застамповать какую-то мелочь, потом вторые, которым пришлось честно ответить, что со свадьбами у неё практически нет опыта; третьим же просто нужен был огонь Ваала, который Миланэ, несмотря на осознание того, что он крадёт силы, зажгла в их чаше прямо у порога. И кажется, что надо было отказать, но она не смогла, потому что…

– Я Ашаи, и ничего с этим не могу поделать, – тихо сказала себе Миланэ, прикрыв за ними дверь.

Словно этого мало, пришло известие явиться в Дом Сестёр для «определения места и служений» – обычное дело для сестры, которая только прибыла на новое место. Делать нечего, надо идти, а потому Миланэ начала собираться.

Миланэ любит много света в доме, но сегодня обитала в полутьме – занавески открыты лишь наполовину; кроме того, в Марне сегодня облачный, прохладный день, с далёким предчувствием дождя. Сидя перед зеркалом, она очень осторожно и медленно убирала маленькими ножницами усы, и время от времени гляделась на себя. Оттуда, из зазеркалья, на неё глядела грустносветлая львица, и можно бы сказать, что вот она, полноценная сестра Ашаи-Китрах, ответственная и сосредоточенная, так-то должно быть; но серьёзность бывает разной, и лучше всего это чувство наименовать «великая меланхолия». Можно бы сказать, что она – андарианка, а все они изначально скромно-спокойны и относятся к жизни с тщанием; тут Миланэ мечтательно улыбнулась, вспомнив о своей прекрасной родине; но, наверное, нет ничего более обманчивого, чем прямая простодушность андарианца и покорное спокойствие андарианки. Андарианцам приписывают множество подобных качеств, и андарианец предстает перед остальными Сунгами добродушным, хозяйственным, неловким в жизни и общении простаком, топорно и неуклюже желающим выудить пользу для себя и рода, честным торговцем, усердным, но глуповатым ремесленником; андарианка же воплощает сумму покорных качеств самки: уступчивость по отношению ко львам, усидчивость и терпеливость, мягкость, отсутствие больших притязаний в жизни, любовь к детям, кротость, предупредительные манеры и стыд. Но андарианцы – давние, полнокровные Сунги, они не могут быть простаками, как это может казаться тем, кто поверхностно знаком с ними; в их душах таится глубоко упрятанная сила, и андарианец может стать богатейшим дельцом, гением денег и терпения, не скряжистым, но и не расточительным, упорным в своём деле, либо воином, который так же методично, бесчувственно и с умом убивает своих врагов, как создаёт дома и тумбы в мирное время; андарианка может когтями уцепиться в жизнь, достигая цели, если поймёт, что ей действительно нужна эта цель, и не только ей, а ещё тем, кого она любит, парадоксально сохраняя свои прежние спокойные качества; кроткая хищница – немыслимое для остальных определение, но для андарианки – ещё как возможное. Андарианцы разнежились, размякли, превратившись в скотоводов, торговцев и создателей вещей, но это отнюдь не значит, что они не могут вспомнить свою старую, равнодушную к препятствиям и невзгодам силу духа.

– Всё будет хорошо, – произнесла она банальность для самой себя, притом попытавшись улыбнуться так, будто соблазняла самца.

Но там, в зеркале, отражалось что угодно, но только не радость.

Нет, Миланэ больше не могла улыбаться, как прежде. Всё-таки мысли рано или поздно возвращались к Амону, и становилось очень тоскливо. Она пыталась представить, каково ему там, в неволе, но получалось смутновато; тем не менее, Миланэ знала трудности жизни, успев побывать в жутком одиночестве перед Приятием и вступив в грязь мира на Востоке; да и вообще, ученицы Ашаи-Китрах многое успевают увидеть на своём веку. Поэтому дочь Андарии не питала никаких иллюзий. Более того, не терялось сомнение: хорошо ли было подписывать эти показания? Не лучше ли было присоединиться к Амону и во всём сознаться, как есть? Но враз по разу Миланэ приходила к выводу, что подобное решение – безусловное благородство, но вместе с тем – глухая глупость, ведущая к одному – разрушении и его жизни, и её; более того, это бы означало, что она волей-неволей признаёт свою ошибку, право большинства потрепать её по загривку и въедливо сказать: «Что, родная, теперь поняла, сколь ты отступна?»

«Предугадать, что Амон сам украдет «Снохождение», было не-во-змо-жно. Хотя погоди, а как же Карра-Аррам, все чувства Ашаи? Но чтобы что-то высмотреть, надо хотя бы знать, куда смотреть; а я не знала, что он может быть столь безрассуден ради меня… Он знал меня всего несколько дней – и решился! Мой любимый Амон, будь я проклята, если не освобожу тебя! Вестающие обещали. Вестающие помогут. Вестающие…»

Да, они.

Миланэ встала, кивнула самой себе – «я готова выходить».

– Раттана, вернусь не ранее вечера. Передашь всем просителям, коль таковы будут, – спустилась вниз.

– Как сиятельная прикажет, – глубоко кивнула Раттана.

«Всё-таки Вестающие заслуживают уважения», – пришла к выводу Миланэ, ступая по тем камням, где не так давно пролилась кровь обидчика её верной служанки. Миланэ уже не надеялась, что в мире Сунгов её взгляды и поступки найдут понимание; но именно Вестающие помогли спастись, именно они прижали уши от мерзостно-бессмысленных поступков амарах Леенайни, именно они считают Малиэль великой, именно они вершат то, что достойно львиц духа – сновидят и узнают неведомое. Тогда загадка: почему всё это время они не предприняли ничего, чтобы сделать белым имя Малиэль. «Будь я Вестающей», – подумала Миланэ, – «то сделала бы всё, чтоб снять всю грязь, которой её покрыли нищие духом».

Уже виднелись башни Марнского Дома Сестёр.

«Как знать, может, они раскусили сущность нашего общества? Может они и вправду поняли, что плыть против глупости – бесполезно, а исправлять положение – опасно? Может быть. Интересно, а они верят во Ваала? Забавный вопрос. Да, все Сунги вроде бы так хороши, но ведь из кого-то состоит Надзор Веры? Есть же сестринство Сидны, а это оно писало комментарии, которые так натужно пытаются объяснить, почему всё описанное в «Снохождении» – враньё. Мол, так и эдак, Малиэль – плохая, сновидение – забава, Ваал – велик. Просто, ясно, доступно; все довольны, все счастливы; не надо ничего искать, не надо ничего знать. Я не читал, но осуждаю. Не читала, а сожгу. Как мило».

В конце концов, можно ведь прожить и без всяких снохождений, верно?

Лишь после стольких лет пришло ясное осознание того, что все Ашаи-Китрах – не одинаковы. Одни – ищут; вторые – уже всё давно нашли. Одни – желают знать; вторые – уже всё давным-давно знают. Одни – своевольные, надломленные, непредсказуемые, даже злые, но личности; вторые делают всё, чтобы их личность исчезла, растворилась в большом море сестринства Ашаи-Китрах. Эти вторые могут видеть лишь не дальше собственного носа, но почему?

– Оно им не доступно, – ответила самой себе Миланэ, тряхнув рукавом.

Они могут только верещать денно и нощно: «Ваал! Ваал велик! Мы велики! Сунги велики!». Они даже могут научиться зажигать огонь на ладонях и множеству иных трюков. Но они ни шакала не понимают.

Но потом Миланэ чуть поостыла; ведь и ей-то, признаться, похвалиться нечем.

Она тоже ничего не понимает.

Она не понимает, что такое сновидение.

Почему есть все эти миры?

Почему они устроены так, а не иначе?

И вообще: что вокруг происходит и зачем?

В Доме Сестёр пришлось задержаться надолго. Волей-неволей Миланэ познакомилась с многими сёстрами, коротая время в пустых беседах; не считая это приятным, она всё-таки понимала, что это нужно и полезно. После тягомотины и довольно глупой суеты старшая сестра-распорядительница, наконец, отметила её как «сестру, отдающую общее служение в Марне» и «находящуюся в услужении у патрона такого-то», между прочим отметив, что буквально сегодня прибывшая выписка из личного дела в дисципларии отображает её как «Ашаи средних качеств, иногда нестойкую и требующую призрения»; естественно, сестра-распорядительница ловко поехидничала по этому поводу и начала сетовать на бестолковую молодёжь.