Текст книги "Снохождение (СИ)"

Автор книги: mso

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 60 страниц)

Будь охотна в той столичной жизни, потому что там тебе придётся плыть по море лжи.

Будь сильной,

твоя подруга Ирмайна.

Миланэ всплакнула, узнав свою Ирмайну в каждом слове. Немногословная, твёрдая, бесконечно упорная. Перечитав несколько раз, обратила внимание на это «они». Она «им» интересна. «Они» будут пытаться. «Наставницам?», – размышляла Миланэ. – «Ну не всем же. Амалла приближена к Леенайни. Их компания. Наверное, это она имела в виду». Несомненно. Миланэ ведь помнила, как переменилась в облике Леенайни, когда узнала о патроне-сенаторе в Марне.

«Ну я ж не глупа, всё понимаю», – подумала она с грустной улыбкой. – «Мир на этом держится: ты мне – я тебе. В конце концов, они мои наставницы, они заботились обо мне все эти годы… Почему бы не отплатить благодарностью?»

Миланэ услышала скрежет ключей во входной двери. Застыв, она сидела, сложив письмо вдвое, и прислушивалась. Несколько шагов, шуршание пласиса, и вошла Арасси.

Она будто бы немного удивилась, что Миланэ уже здесь, точно та возвратилась слишком рано или ей не совсем следовало находиться в комнате. Они посмотрели друг на друга: Миланэ – вопрошающе; Арасси – с деланным аристократством.

– Привет, – первой начала дочь Андарии, потому что кому-то надо было начать.

Да, чуется: Арасси знает за собой толику вины и боится делать первый шаг.

– Привет, – сразу ответила Арасси.

Отлегло. Нет, она не может долго держать обид. Миланэ хорошо узнала её за эти годы.

Миланэ несколько раз ударила письмом по столу, посмотрев в окно.

– Я уже вернулась.

– Да, вижу, – раздеваясь, молвила Арасси.

Повисла тишина, во время коей Арасси с каким-то рвением снимала пояс и бросила сирну с стампом на кровать.

– Где пропадала всё это время?

– Я? Развлекалась. Что ещё делать, когда полно времени.

– У тебя полно времени? Ты не готовишься к…

– Пол-но. Вот столько, – показала руками Арасси, словно держа огромную рыбу. Так Миланэ и подумалось: «Будто рыбу держит».

Это напомнило о еде, и она поняла, что весьма голодна. Час вечерний, можно пойти в общую столовую, но это удел сталл и дисциплар семнадцати-восемнадцати лет, ученицы постарше ужинают то, что сами состряпают. Миланэ, быстра на решение, после осмотра того, что есть у них дома (а толково ничего не было, лишь пряности и сушёности) пошла прямиком на кухни общей столовой, благо, они не так далеко. Там она попросила ощипанную потрошенную куру или утку; в общем, любую птицу, только не гуся. Хозяйки, разводя руками, извинились, ибо ничего такого у них не было: только готовое либо живое. Готовое пусть едят, кому сейчас лишь служения да учёба на уме, потому Миланэ взяла себе бело-рыжую куру. Оказалась она большой и упитанной, и Миланэ отметила, что это некая добрая мясная порода, не иначе.

С этой добычей она пошла назад, одолжив у хозяек небольшой мешок, чтобы её спрятать, ведь Ашаи крайне не одобряется делать некоторые обычные для светских львиц вещи, а именно: носить передники; таскать с собой корзины под локтем; нести в руках охапки чего бы то ни было; нести живую пищу вроде вот этой куры и так далее. Ашаи не должна смешиваться с обычной хозяйкой, где-то так. Но эти правила этикета иногда ставят самих же учениц и сестёр в столь неудобное, а зачастую и глупое положение, что спаси Ваал, и ничего с этим нельзя поделать.

Притемнялось, Миланэ решила не медлить; во-первых, скоро ночь, а во-вторых, хотелось кушать. Арасси, к удивлению, осталась дома, а Миланэ была почти уверена, что та снова куда-то пойдёт. На вопрос, будет ли ужинать, Арасси утвердительно мурлыкнула, углубившись в чтение какой-то книжки. Обрадовавшись, что трапезничать не придётся в одиночку, она разогрела очаг, отрезала куре голову, предварительно связав ей шею суровой нитью (иначе курица начнёт кричать: как тут не закричишь, если тебе собрались оттяпать голову, а в Сиднамае громкие звуки неприличны); ошпарив, быстро ощипала её; и в итоге сготовила свою любимую курятину с имбирём.

Приготовив всё, как полагается, и усевшись в кухне-столовой, Миланэ позвала Арасси и начала ждать. Та снова мурлыкнула, но не пришла. Миланэ вытерла несколько кубков, посмотрела в окно и подумала о всяком, постучала вилкой по столу. Безрезультатно.

– Арасси-и-и, ну ты идёшь или как? – вошла немного сердитая Милани в комнату.

Та не оборачивалась и продолжала читать книгу, не перелистывая страниц.

«Ох уж эти обиды», – повела Миланэ ушами.

Стало интересно, что она там такое читает, что оторваться невозможно. Осторожно подошла, играя в руке взятым с кухни ножом, заглянула через плечо, всматриваясь в строчки в неверном свете свечей и лампы.

Великая доктрина веры Сунгов

Мы, Ашаи-Китрах, сёстры-Сунги, верные Сунгам, избранные средь Сунгов для Сунгов, возвещаем, что:

1.

Мы знаем, что Ваал, всеобщий дух всех Сунгов для всех Сунгов, существует.

2.

Мы знаем, что Сунги своим величием создали Ваала, и Ваал создал своим величием Сунгов.

3.

Мы знаем, что любой верный Сунг и любая верная Сунга будут обретать силу, восславляя собственный дух, ибо нет для нас иной веры, кроме как во Ваала.

4.

Мы знаем, что мы, Ашаи-Китрах, созваны Сунгами, чтобы свидетельствовать мощь Ваала через его дары духа и служить Сунгам посредством этих даров.

5.

А остальные Сунги пусть славят Ваала тем путём, который им назначен, ибо кем бы ты ни был – будь им достойно.

6.

А пламя Ваала священно, ибо оно есть великое воззвестие и символ для мощи веры Сунгов, и Ашаи-Китрах с трепетом хранят этот дар.

7.

И все силы Ашаи-Китрах дарованы только Ваалом, потому что они – добрые дочери Сунгов.

8.

И ученице Ваал явится в снах, когда придёт её время, и тогда она станет сестрою, ибо превратится в воззвестницу веры.

9.

Потому нету Сунгам дел до иных убеждений, ибо велика вера Ваала, возвещённая дарами духа, и Ваал недоступен иному львиному роду, ибо Сунг – это часть Ваала, часть Ваала – это Сунг.

Странно. Арасси читала первые строки первоосновной книги сестринства Империи – «Воззнаменования веры», которой без малого семь сотен лет; в самом начале там и была Доктрина – основное, что должен чтить во вере всякий Сунг, а тем более – Ашаи. Всё бы ничего, но эти строки всякая Ашаи помнит абсолютно наизусть. Застать взрослую дисциплару за их чтением, да ещё в такое время?..

Львица ощутила присутствие за спиной и повернулась вполоборота.

– Сделай это. Лучше ты, чем нечто иное, – молвила она, глядя на нож в руке.

– Ты о чём? – безмерно удивилась Миланэ.

Арасси обхватила голову, облокотившись о стол.

– Я боюсь, Миланиши, – медленно-негромко сказала она. – Я хочу пройти Приятие и забыть… Я не просто так пропадала – ведь знаешь, что делала. Я боюсь его.

Немой, живой и тревожный вопрос в глазах Миланэ заставил говорить дальше.

– И вот… Не знаю, на что опереться. Что будут спрашивать. Чего требовать. У меня нет опоры. Я очень переживаю, смогу ли всё сделать правильно.

– Перестань, Арасси, ты всё сделаешь правильно, о мой Ваал, – обняла её Миланэ.

Она смотрела на нож, брошенный дочерью Андарии на стол.

Миланэ приглядывалась к ней. Говорила подавленно, будто из-под плача; но глаза её были сухими. Но вид – совершенно отсутствующий. Такой она никогда не видела подругу.

Честно говоря, Миланэ ничего не могла понять. Чтобы подруга, никогда не имевшая страха перед испытаниями, так взволновалась перед Приятием? Уму непостижимо. Непонятные изречения. Обрывки фраз.

– Арасси, да что с тобой?

– Ты всё знаешь. Прости меня. Я плохо себя вела.

– Ну что ты, перестань, полноте так волноваться из-за глупостей.

– Глупости… – эхом вторила Арасси.

Они услышали стук в дверь. Троекратный, чёткий и громкий.

– Это кто? – нахмурилась Ваалу-Миланэ после мига заминки.

– Не знаю, – оживилась Ваалу-Арасси, навострив уши.

Но, конечно, узнали они этот стук. Такой используют лишь служители Админы в случае официального дела. Никто больше так стучать в Сиднамае не будет.

Первой открыла дверь резвая Арасси, даже в мгновения неясной печали не утратившая цепкости и быстроты. Так и было: там оказался один из служащих Админы.

– Да, Админа? – в таких случаях принято обращаться не к конкретному служащему, а к Админе вообще, будто к личности.

– Уполномочен вызвать преподобную Ваалу-Миланэ-Белсарру.

– Смею узнать: куда и зачем?

– Это конфиденциально. Преподобная узнает только в Админе.

Миланэ и Арасси переглянулись. Затем дочь Андарии развела руками, мол, надо так надо и попросила служащего подождать, пока она приготовится к выходу.

– Зачем это?

– Не знаю. Тебя так не вызывали случаем? – спросила Миланэ, пытаясь понять, связано ли это как-то с Приятием.

– В эти дни – нет.

Церемонность произошедшего впечатлила Миланэ. Облачилась в свой марнский пласис; браслеты, подвески, сирна, стамп. И её начало глодать нехорошее предчувствие. Очень нехорошее. Она ведь живёт не просто так – у неё есть воля, что подсказывает хозяйке, когда хорошо, а когда – худо.

В последний миг прихватила Карру-Аррам, чтобы вытянуть один знак по дороге и примерно понять, что к чему.

Ваалу-Миланэ шла слева и сзади льва, как полагается. Она даже не ответила на весёлое приветствие знакомой дисциплары. У неё оставалось всё меньше сомнений; она гнала мысль, но судя по всему, что-то с «Снохождением» пошло не так. Совсем не так. Оно неплохо спрятано здесь, в доме Сиднамая, но… Могло случиться что угодно. А если так, то у Амона неприятности. Нет, точно – у него неприятности. Миланэ душой львицы учуяла это.

Вытянула знак Карры на ходу; пришлось присмотреться, чтобы увидеть в ночи. «Падающая чаша».

Эм… Мда.

На одной из стен внутри Админы висело зеркало во львиный рост, и там Миланэ погляделась. Кто смотрел на неё оттуда, из зазеркалья? Она не знала этого, ибо никогда не видела своего светотипа в личном деле, но сейчас её облик столь сроден с этой строгостью и хищным бесстрашием, лишь вся она стала взрослее, темнее, увереннее; наивность юности в глазах приугасла, вместо неё явилось нечто иное. Можно назвать целеустремлённостью, но у Миланэ нету целей в жизни, скорее, напротив – она не знает, чего ждать от мира и себя.

В Админе сообщили, без присутствия посторонних ушей: в обители наставниц её ждёт Ваалу-Амалла.

Чуть отлегло: по крайней мере, здесь вряд ли что-то связано со «Снохождением». Тем не менее, она чувствовала, что это не очередная беседа перед Приятием либо хождение вокруг да около темы патрона в Марне. Здесь должно быть нечто… что угодно, но плохое.

«Не то, не то, всё не то», – шла она по пустым коридорам стаамса, направляясь к обители наставниц. В пламени свечей светились узоры и панно стен, на которых изображены части Империи, все с названиями, как в древности: вот Сунгкомнааса Могучая, вот Хольц у Края Земель, Андария Многопастбищная, Юниан Великоохотный. Норрамарк Холодный. Ашнари Законный (тогда ещё единый).

Миланэ немножко постояла перед закрытыми дверьми. Где-то вдалеке звучал смех, но вообще было очень пусто, и он лишь усиливал ощущение покинутости.

Постучав три раза, Ваалу-Миланэ вошла в продолговатую комнату-кабинет, по стенам которой шли книжные шкафы; такую имеет каждая наставница, составляющая верхушку дисциплария. В центре, за массивный столом, прямо как какой чиновник, восседала Ваалу-Амалла, мастерица поз и этикета, приближённая к амарах и прочая-прочая. О да, следует отметить, что львица она тонкой кости, благородной внешности и крови; сейчас её угасающий возраст силы ещё сберег некоторые черты красот молодости; дисциплары всех годов весьма её побаивались: нрав вспыльчив, нестроен; правда, известно, что она стыдится короткой, тёмно-карамельной шерсти.

– Восславим Ваала в сей вечер, наставница Ваалу-Амалла.

– Входи, Ваалу-Миланэ-Белсарра. Я ждала.

Дисциплара прошла вперёд, как следует, и встала у стола, помня о ровной спине.

– Садись.

– Спасибо, наставница.

Села. Спина ровная, можно облокотиться о подлокотники кресла, левая рука держит кисть правой.

Наставница несколько раз потёрла ладони, взяла графис, постучала им по столу, встала и начала ходить по комнате, вдоль одной из стен, рассматривая книги.

– Миланэ, я считаю, что любые удары судьбы надо принимать достойно. Особенно это касается нас, Ашаи-Китрах.

После такого жуткого вступления она надолго замолчала, не глядя на Миланэ.

– Видишь ли, каждую дисциплару перед Приятием сестринство проверяет, испытывает. Проверяет много, проверяет гласно и негласно.

Амалла скользнула позади неё, и Миланэ ничего не оставалось, кроме как смотреть вперёд.

– Сама понимаешь, что это – строгая необходимость. Только так наше сестринство может быть чистым.

Она явилась с другой стороны.

– И я вынуждена сообщить тебе, Ваалу-Миланэ, что некоторые твои поступки не позволяют сестринству провести для тебя Приятие… – молвила Амалла, вдохнув воздух, желая сказать ещё что-то, но потерявшись со словом. Потому повторила на выдохе: – Провести Приятие.

Миланэ нечасто в жизни чувствовала, что мир темнеет. Но от такой новости бросило и в жар, и в холод одновременно. Ушам не хотелось верить.

– Какие… какие проступки, наставница? – подняла глаза, ища её взгляда, и даже привстала. А потом с умоляющим стоном села обратно: – Нееет…

Она никогда в жизни, в сознательной жизни не представляла себя вне сестринства. Как это? Как понимать? Что это?! Зачем? Почему?..

– Присядь, Миланэ, присядь, – молвила Амалла, поставив руки на её плечи. – Ты должна меня выслушать, ибо я говорю от имени сестринства Сидны. Итак, – она вернулась к столу и села, – каждая дисциплара проходит испытания перед Приятием. Как гласные, так и тайные. Твой проступок заключался в том, что ты, нарушив Кодекс и законы Империи – вероборческие законы, Миланэ – изъявила недостойное любопытство и…

Каждое слово вгоняло шипы в её сердце. Всё завертелось в страшной карусели: Марна, книга, Амон, её судьба, Север, древо миров, патрон, мать.

– …читала книгу в Седьмом зале Марнской библиотеки, воспользовавшись отсутствием служителей и их ошибкой в запечатывании.

Она долго сидела, осмысливая. Так, хорошо. Отлично. Замечательно. Дальше-дальше. Давай, впивай когти к душу. Говори о воровстве. О краже «Снохождения».

– А дальше?

– Что дальше?

– И всё, наставница?

– Ты считаешь, этого мало? Ну, если хочешь – нет, не всё. На тебя также, – она подняла бумажку со стола и начала читать, – сделали анонимный донос из Айнансгарда о том, что ты интересовалась весьма двусмысленными вещами и даже ездила к одной Ашаи, известной своими отступными взглядами.

Амалла взмахнула бумажкой и бросила её на стол.

– Анонимные доносы мы не рассматриваем, сама знаешь, но они хранятся в личном деле. На всякий случай.

Она вздохнула.

– Да, и ещё. В Марне ты застамповала фиктивный брак. К тебе нарочно приходили с проверкой, та пара. Но это уж такое.

– Смею поинтересоваться: а что за книга была?

Амалла долго и внимательно смотрела на неё.

– Я тебя понимаю, если честно. Ты в помутнении. Не могу сказать, что ты была плохой дисципларой. Но испытание придумано не мной и Кодекс – тоже. А книга была… – Амалла начала рыться в бумагах на столе. – Если это тебя интересует… «Снохождение», Малиэль из рода Млиссари. Первая группа. Гадость какая, Ваал спаси, – свершила жест презрения. – Ну скажи мне, родная, вот зачем тебе эта чепуха понадобилась?

Миланэ встала.

– Я просто… мне было просто интересно, наставница, я не желала… зла. А что с книгой? А… а служителей… библиотеки не накажут?

– Миланэ, я тебе сочувствую. Что с книгой? Да лежит, где лежала. Какая разница. Ваал великий, Миланэ… И со служителями всё в порядке, никого не накажут. Очень больно видеть перед собой ученицу, которую мы пытались воспитать все эти годы, в таком… положении. С другой стороны, должна огласить, какое решение по тебе приняло сестринство Сидны. Ты готова выслушать? – Амалла рукой указала, что Миланэ лучше присесть.

– Да, наставница, – так и сделала дисциплара.

– Согласно Кодексу и предвечным устоям сестринства Ашаи-Китрах ты, Ваалу-Миланэ-Белсарра, не можешь быть допущена к Приятию по причине проступков, тебя порочащих. В этом случае ты подлежишь Разоблачению; в случае твоего отказа и противления ты подлежишь Изгнанию. Но! – тут же поспешила добавить старшая сестра, подняв палец с когтем. – Сестринство Сидны не может закрыть глаза на твои прошлые заслуги перед Ашаи-Китрах и Сунгами, а также на то, что ты была доброй дисципларой с сильной игнимарой. Поэтому мы предлагаем иной путь, который смоет твой позор и оставит твою память безупречной. Ты знаешь, что согласно предвечной традиции сестринства, ученица, запятнавшая себя, но имеющая заслуги и добрую память, может очистить свой позор.

Амалла обошла стол и встала перед Миланэ, опершись о него.

– Ты можешь пойти на своё Приятие. Круг Семи будет ждать в назначенное время, и ты вольна придти, а вольна не делать этого. Сестринство не оставляет тебя без выбора. Только сома, которую ты выпьешь… сама понимаешь. Она уведёт тебя в Нахейм. О твоих проступках знает только несколько старших сестёр и амарах. Если ты пройдешь безвозвратное Приятие, то твоя память будет чиста, будешь безупречна в глазах сестринства, никто не посмеет сказать о тебе худого слова. Сестринство должно быть безупречным, и лишь кровь может смыть недостойное.

Миланэ не хотела смотреть ей в глаза. Ей вообще никуда не хотелось смотреть. Всё было до сверхреальности тяжело, напряжённо, и вместе с тем – смешно, и даже глупо.

– Не говори мне о своём решении. Оно мне ни к чему. Обдумай, у тебя в запасе два дня. Если не желаешь разглашения, то храни всё, что я сказала, в тайне. Ни с кем не советуйся. Иначе сёстрам придётся закрыть для тебя путь безупречности, и тогда тебя разоблачат в любом случае. Разглашение твоих проступков не оставит нам выбора.

Миланэ взглянула на неё и поднялась; Амалла больше не заставляла её сидеть, потому они так и стояли в молчании.

– Ведь велики те дисциплары, которых забрал Ваал во время Приятия – они лучшие из нас, – зачем-то добавила наставница; и вдруг Миланэ впервые в жизни увидела, что Амалла испытала нечто вроде стыда: она приложила сжатую ладонь ко рту и посмотрела вниз-сторону.

– Понимаю, наставница Амалла.

Свой голос выдался чужим, словно из бездны.

– И помни, что ты всё ещё дисциплара, пока не пришёл час Приятия.

– Пусть наставница простит мне все ошибки, что я совершала во время занятий. Я старалась быть хорошей Ашаи.

– Ничего. Пустое… Может, я иногда не занималась вами столько, сколько следует. И вот ещё что… Мой совет от меня, старшей сестры, для тебя, дисциплары, – Амалла долго, мучительно подбирала слова, что не было на неё похоже. – Не бойся. Да хранит тебя Ваал.

Миланэ не ответила – что в её положении простительно – и вышла прочь.

Амалла немного посуетилась в кабинете, переложила вещи с места на место; постояла. Потом затушила весь свет и начала смотреть в окно. Оно выходило к основному входу в обитель наставниц. Она ждала, и дождалась: Ваалу-Миланэ вышла. Шла медленно, потом присела на каменную чашу фонтана, хотя садиться там не разрешалось. Сидела она там недолго, потом ушла к Сиднамаю.

Амалла задёрнула занавеску, взяла графис и вдруг швырнула его в угол.

По характеру она подловата, заносчива и болезненно себялюбива. Но и для неё есть свои пределы, сердце у неё не создано из камня. Амалле чужда жестокость, а здесь она увидела её в полном, болезненном расцвете. Она слабо представляла, как всё произойдёт; но реальность оказалась куда хуже, чем ожидания. Ей было бы во много раз легче, если бы Миланэ начала бросаться в лапы, умолять и плакать: брезгливость уравновесила бы чувство жестокого поступка, который она свершила не по своей воле. Но Миланэ выдержала удар судьбы с великим достоинством; Амалла поняла, что в сущности, Миланэ все эти годы была действительно стоящей дисципларой, и это полностью вскрылось лишь в момент истины.

– Первый и последний раз. Первый и последний раз, – повторяла она, словно энграмму.

Нет, она ещё не успела испугаться.

Просто всё это казалось каким-то розыгрышем или фарсом. Миланэ хорошо осознала произошедшее: она попалась на крючок испытания, когда везла комментарии в Марну, и успешно провалила его. Но изумляли несколько вещей. Само испытание оказалось коварным, вообще странным по своему характеру, но в то же время – мелочным, мелкодушным, смешным, даже подлым. Кроме того, в голове не укладывалось, что за такой жалкий проступок сестринство собралось её убить. Это было так глупо, что Миланэ несколько раз засмеялась.

«Они ничего не знают! Они ничего не знают о том, что «Снохождение» я давно украла вместе с Амоном!», – вымученно смеялась она, присев на чашу фонтана. – «Как всё сплелось. В уме не укладывается… Открой книжку – умри! Или будь изгнана. Неужели столь малая причина достойна того, чтобы разорвать судьбу?», – всё больше изумлялась Миланэ.

Она встала и пошла дальше по ночной Сидне.

Столь малая причина. Совершенный пустяк. Проявить любопытство, посмотреть на книгу; да будь она хоть трижды вероборческой – что с того?! До неё её читало множество хвостов, и ничего – живы, они здравствуют, им хорошо! Что за кошмар? Мир сошёл с ума? Что творится в этом мире? И теперь ей следует выбирать: умереть или быть изгнанной?

Хотя здесь выбора нет, знала Миланэ. Выбора нет.

«Но о смерти попозже, попозже», – с холодом в груди подумала она. – «Я попозже подумаю о смерти. Пока о жизни. О жизни».

Промелькнуло несколько мыслей, что всё это – дикая шутка Амаллы или же такое себе испытание перед Приятием. Но умом она понимала, что с таким не шутят, никто бы не посмел так делать. Значит, всё всерьёз. Ладно, итак, всё серьёзно. Хорошо. Что теперь?

«Она сказала, что с Айнансгарда пришёл донос. Ну, тут ясно: сестра Хайдарра постаралась. Взревновала к брату или что?.. Да пёс с ней. В Марне фиктивный брак застамповала. Хах, они были убедительны, а мне было не до того…»

Итак, что теперь?

«Я могу пойти к амарах Леенайни. Она наверняка знает, всё происходит с её соизволения. Я… я приду… паду ниц, буду умолять её оставить меня в сестринстве. Я не хочу умирать, я не хочу быть вне сестринства, ведь так?», – размышляла Миланэ, без огня, весьма холодно. – «О, фу. Если она пожалеет меня, пригладит, то придётся целовать её ручки, и она скажет, что я обязана до самого сожжения. Делишки в Марне, патрон видненький… Фу», – её облик исказился презрением. – «Но это если она пожалеет, снизойдёт. Хочешь такого? Пффф. А что если она…»

– Настоящая Ашаи-Китрах, – с большой злобой и намерением процедила Миланэ, сжав перед собой ладонь. – Кодекс и аамсуна!

Пожилой лев-служитель, хозяйничающий на садовой дорожке, удивлённо-недоверчиво поглядел на неё и сделал шаг в сторону.

«Тогда она скажет, что ты – трусливая, никчёмная тварь, а не дисциплара. Тогда прикажет вышвырнуть меня из сестринства по Церемонии Изгнания, тогда я буду не я. Это будет иная, жалкая, загнанная, малодушная львица. Эта львица возьмёт в ручки свою котомочку и тихонько возвратится домой, в Андарию, потому что больше будет некуда. Она не постучится, просто войдёт в дом, прокрадётся на второй этаж, в свою комнатку, там уляжется на постельке и поплачется, а потом уснёт. Мама её увидит, выслушает сбивчивую историю, пожалеет – ибо мать. А потом потекут дни, и эта львица даже попробует выйти замуж, хотя для Андарии в двадцать четыре – да почти двадцать пять, не отнимай годов себе – немножко поздноватенько, но ничего. О, фу. Такое достойно лишь того, чтобы раз подумать и забыть».

Миланэ поглядела на ладонь, намеренно вызывая игнимару; да начала заниматься, и Миланиши тряхнула рукой, словно сжигая всю мишуру.

Ладно.

Нет-нет-нет, в любой жизненной ситуации есть выход. Всегда ведь был, все эти двадцать четыре года!

«Можно иначе. Есть смысл добровольно пойти на Церемонию Разоблачения. Я там, поиграв в гордость, кое-как всё пройду, и даже попрощаюсь с бывшими подругами и наставницами, будто бы ничего особого не случилось; хотя все будут смотреть на меня по-иному, да-да. Потом, прихватив книгу, сразу уеду в Марну и найду там Амона. “Снохождение” мы сразу вернем, чтобы ни у кого не было неприятностей, он всё бросит, и мы куда-то уедем или уйдём – неважно куда. Ха-ха, а можно книгу и не возвращать. Убежим! Он… он заберёт меня. Я… я буду ему нужна. Я буду ему нужна? Что мы будем делать, как жить? Какая разница. Как-нибудь».

Перед их с Арасси домом есть маленькая скамейка. Миланэ присела, не решаясь входить.

«А буду ли я ему нужна вот такой… никакой? Ведь во что превращусь, когда перестану быть Ашаи-Китрах?», – спросила себя. Седьмым чувством она знала, что ответ на этот вопрос существует, он не останется без ответа, и ответ почти доходил до сознания. – «Что он полюбил во мне? Меня саму или Ашаи-Китрах во мне? Хах, конечно меня. Но… тогда выходит… Можно ли меня разделить? Но ведь ты и есть Ашаи-Китрах, ничто иное, ты сама говорила – ты сама так клялась себе и другим, и даже амарах, и даже иным мирам».

Она подняла руки и положила их на затылок, прикрыв глаза. Потом так, невидяще, уставилась на небо.

«На самом деле я пыталась быть доброй Ашаи, следующей аамсуне. Честно. Мне некому лгать. Я такой и останусь, потому что как иначе? Жить дальше будет много смыслов, но это будет иная Миланэ, с иными мыслями и другой душой; я привыкла к себе, и я честна – да, и честолюбива», – катились слёзы по её щекам, а небольшие звёзды превращались с тусклые расплывчатые пятна. – «Но, видимо, нечто не так со мною или с миром, потому мне суждено выпить отравленной сомы и уснуть. Нет, я умру, будучи Ашаи-Китрах; я пыталась доказать, что Ашаи – нечто большее, чем принято считать; нечто, что должно превзойти. Мне говорила мать, что я буду достойно идти по пути. Что она скажет, узнав, что я опорочилась, разоблачилась и сбежала с каким-то львом? О, фу. Хахах, слишком я смела для такого», – встала она, смеясь.

Не следовало тратить много времени зазря. Некоторые вещи нужно было привести в порядок, некоторые – сделать.

Она вошла в дом; несмотря на то, что Арасси уже спала, она начала приводить всё в порядок по всему дому: складывать свои вещи, забирать всё, что напоминало о ней; делала это хаотично, без плана, в безмыслии. «Снохождение» забрала с чердака и поставила в тумбу, просто завернув в чёрную ткань. Она уж решила, что попросит Арасси лично доставить этот свёрток в Марну и не заглядывать, что там внутри; идущая на смерть вполне имеет право на такую услугу.

«Надо составить несколько писем. Но завтра».

Миланэ ещё не успела всё осмыслить; ей казалось, что она просто собирается в далёкую дорогу. Потому сон подкосил быстро и хорошо.

Ваалу-Ирмайна закрыла ящик. Потом снова открыла, осмотрела его, хоть и он и был пуст. Сдвинула пару раз перегородку. Снова закрыла. Осмотрелась вокруг, будто кто-то мог помочь советом или снять наваждение; старый мастер вопросительно уставился на неё, придерживая книгу, которую как раз хотел поставить на полку.

– Что случилось? – спросил он.

Вместо ответа та изо всех сил бросила ящик на стол, аж поднялась пыль; острый звук прорезал тишину Марнской библиотеки.

– Великосиятельная, как так можно?

Та вся тряслась то ли гнева, то ли от страха, аж звенели подвески на ушах.

– Как?! Здесь должно быть «Снохождение» Малиэль Млиссарской, а здесь что? – её хвост метнулся так, что ударил подсвечный торшер, и тот, брякнув, упал.

Мастер торопливо подбежал, сколь позволяли годы, и взглянул на обложку. Даже дитю стало бы понятно, что книга современная. Открыл титул, а там красовалось:

Домашняя кухарка или трактат об мясных и овощных блюдах для добрых дочерей Сунгов

– Где книга?! Где это «Снохождение»?!

– Откуда я знаю, великосиятельная?

Так недалеко до бешенства.

Ирмайна поняла, что здесь всё очень-очень плохо. Или её подставили – неужели она больше им не нужна? – или же книгу действительно украли. Неизвестно, что хуже.

Бывают такие дни, когда встаёшь утром, и сразу охватывает вся трудность твоего положения. Тогда подниматься не выходит иначе, чем быстро, серьёзно, суетясь, смахивая с себя печали и принимаясь за дела.

Так у неё не вышло; положение её столь безнадёжно, что суетиться поздно. Миланэ, вопреки обыкновению, не поднялась рано поутру. Арасси будила, но она отмахнулась. Солнце давно встало, время завтрака прошло, а Миланэ продолжала валяться в постели. Занималась абы чем: думала об отвлеченном; рисовала когтем по стене; вытянув руку подальше к потолку, почитывала по абзацу одну книжонку, которая когда-то весьма нравилась. В её небольшом, общем с Арасси собрании книг была такая, называлась «Шаги к неизвестному»; в целом, книжка считалась недозволенной, но так, немножко. Почему она это делала? Да так.

Милани сбросила наволочку на пол, оставшись в одной ночнушке, и заложила лапу за лапу. Лучи просвечивали в окошко, отчего она смешно щурилась.

Моя мысль: жизнь – не слишком великий дар. Жизнь – сновидение, состоящее из мимолётных радостей, беспокойства и нескончаемой борьбы со страданием. Смерть же освобождает, даря вечный сон, а что может быть слаще сна без сновидений, когда мы отдыхаем, не зная беспокойств? Нету даже снов тревог, что столь обычны в наших ночах.

– Идиот, – опустила книгу на грудь, уставившись в потолок.

Этот дурачок ничего не знал о смерти. Она ему казалась словом в книге, понятием, категорией, антонимом к жизни; не более того. Миланэ успела посмотреть на её лик; и ей не нравилось то, что видела. Мастерица траура, кинжалом убившая льва за плохие слова – да, она кое-что смыслит в этом. И она смыслила, что ничего не понимает.

– Все вы идиоты, – молвила в пустоту.

Бросила книгу на стол, вполне удачно – проскользнув, та остановилась у самого края.

Вытянув руки, она начала рассматривать их, складывая в разных жестах: вот манарси-гастау; вот алон-гастау. Да, ладно получается. Но этой ладности осталось недолго. Эта ладность носит на себе такой позор, что смыть его можно только утекшей жизнью. Миланэ подняла лапу, пошевелила пальцами. Она всегда любила их, свои лапы; они ровные, добрые, стройные, от матери, не короткие и не слишком длинные – в самый раз. Вон какая шерсть, тёмное золото.

Закрыла глаза, сжав переносицу. Безвыходность, абсурдность, безжалостность начали укрывать её, словно тёмная пелена. Это что, всё всерьёз?

Амону надо написать письмо. Она обязательно напишет.

Поняв, что в четырёх стенах можно сойти с ума, Миланэ очень хорошо приоделась и вышла на мир: на других посмотреть, себя показать. Сегодня можно делать что угодно, ведь завтра начинается само Приятие. Она сходила и покушала в общей столовой Сиднамая, где провела занятную беседу в дисципларами на два-три года помладше: о высоких ценах на всё подряд в Тобриане; о симпатичных воинах-стражах у главного входа, что сменили предыдущих; о практике в больнице Сидны. Как водится, дисциплары осторожно начали расспрашивать Миланэ о подготовке к Приятию и ощущениях, и та начала совершенно бессовестно врать: она чувствует небывалый подъём; наставницы крайне предупредительны, и уже сообщили некоторые подробности, которые – все понимают – она раскрыть не может; у неё множество планов после Приятия; а игнимару, она чувствует, сможет зажечь так легко и быстро, как никогда, ибо у неё теперь чуть не постоянно ощущение, что пламя Ваала вот-вот загорится на ладонях, и так целый день, так что если кто волнуется о своей игнимаре – то не стоит.