Текст книги "Снохождение (СИ)"

Автор книги: mso

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 60 страниц)

…Я к вероборчеству отношусь лично, а вовсе не умозрительно. Я вывожу своё пристрастие к нему из личных несчастий – тех, в которых замешаны Ашаи-Китрах, да и все Сунги вообще. Меня не признали посреди этого рода, им не нужны мои склонности, я для них – выскочка, плохая львица, наследница бунта. Мне было отказано даже не в признании, а в простой возможности спокойно жить…

Было такое впечатление, что какой-то варвар, перековеркав текст на свой дикий лад, подставив сентенции больного или тёмного ума, выдал его за собственное творение. Некоторые пассажи выдались ей знакомыми; но даже под страхом казни Миланэ не смогла бы ответить, где она встречалась с подобным стилем.

Текст был фальшивым, без сомнений. Подделкой. Надувательством. Он не имел ничего сходного с тем самым «Снохождением», на которое она подспудно ждала столько времени, на встречу с которым хранила надежду. Дочь Сидны ощутила, что страшно хочется куда-то запустить эту ветхую фикцию в дешевом переплёте. Или в кого-то. Она взъярилась, тем самым гневом, что всегда спал в ней, в милой, обходительной дисципларе сестринства Ашаи-Китрах. И только верная воля, привычная повиноваться хозяйке за столько лет, удержала её.

– Это – не настоящее «Снохождение».

– В каком роде ненастоящее? Что это значит?

– От «Снохождения» Малиэль Млиссарской здесь только название. Всё остальное – гнус. Лев пожелал меня обмануть?

Когда Миланэ в гневе, то это почти не заметно. Почти. Можно увидеть, как с каждым словом у неё чуть обнажаются клыки.

– Право, и в мыслях не… Так, львица погодит. Что с ним не так? – взял он брошенную на стол книгу, начал торопливо листать. – Какие, прошу заметить, дефекты? Да, она не в идеальном состоянии…

– Оно ненастоящее! Мне нужно настоящее!

– У меня есть лишь такое. И в других есть лишь такое.

– Каких других?

– А вот этого, пожалуй, не стану говорить. Вообще, наше общение кончено. Всего, львица соизволит, доброго.

– Оно должно быть иным!

– Должно. Не должно. Вот, деньги обратно. Чтобы не обвиняли в чём. А если придёт ко мне Надзор или ещё кто, так пусть приходят. Я уже своё доживаю.

– Я прошу прощения у льва… Не сдержалась. И всё же: разве это и есть… то самое… «Снохождение»?

– Естественно! – возмутился Хас до крайности, аж припрыгивая на месте. – Именно так и выглядит эта книга! Я же говорил: есть ещё хорошее издание, в лучшем переплёте. По содержанию они идентичны. Все перепечатки берутся с этого издания, – потряс он книженцией.

– Ваал мой, лев знает, как я могу взглянуть на иные образцы?

– Однако, как это в манерах Ашаи-Китрах! Набрасываться на того, кто по твоей же просьбе, рискуя свободой, продает вероборческую литературу! Призывать Ваала в поисках таких книжек!

«У старика большой зуб на нас», – сделана уверенный вывод Миланэ. Что тут скажешь. В обществе Сунгов это не такая большая редкость. Но лишь очень немногие из них решаются открыто раскрыть свои взгляды.

– Не надо ничего возвращать, – отторгла она его несмелую ладонь, что протягивала деньги обратно. – Пусть сир скажет, куда стоит обратиться.

Жадность и гордость боролись в душе Хаса. Его глаза бегали, в руках он вертел непродавшуюся книжку, доставившую сегодня столько неприятных хлопот. Это нужно было проснуться, потратить время и, наконец, узнать, что капризной Ашайке, видите ли, она не понравилась – что-то там не так. А что там может быть так? Чего она ждала от запрещённой литературы? Высокого качества печати? Правильных идей?

Расчетливость победила, и он быстро назвал два адреса; Миланэ попросила их записать, но Хас наотрез отказался, потому пришлось всё сделать самой.

Путешествие продолжилось. Миланэ пришла в ещё один книжный магазин; потом не постеснялась посетить дом книжного коллекционера на севере Марны. В первом ей очень вежливо отказали, притворившись, что ничего не знают о подобной книге. Она, конечно, чувствовала ложь эмпатией: хозяйка лавки врала так незатейливо, что и львёна уличила бы её в неискренности. Во втором доме приняли настолько хорошо, что Миланэ и мечтать не могла; пересказав этому коллекционеру – худому, высокому льву аристократической внешности, очень холёному, надменному в облике – свои поиски «Снохождения» как возможно откровеннее, дочь Андарии обрела его доверие. Естественно, множество деталей, а тем более случай с ученицей Вестающих, Миланэ опустила; тем не менее, она всё-таки рисковала, столь открываясь незнакомому льву. Но тому было не понаслышке ведомо стремление к искусству и книгам. Он пригласил к личные покои, распорядился подать угощение и вообще оказался очень учтив.

– Малоизвестное произведение. Хотя тираж его необычно большой, как для подпольной литературы. Мне известно, что «Снохождение» запрещено Надзором. Нонсенс с этой цензурой! За меня, свободного Сунга, патриция, давнего рода, решают, что мне вольно читать, а что – нет. Неприличие. Должен заметить: я учёный, а потому в некотором роде – большой скептик, в том числе и насчёт нашей веры. Меня мало волнуют её вопросы. Я не трогаю её, она не трогает меня. Молчаливый уговор, верно?

Миланэ ничего не ответила, и ровным тоном хозяин продолжил:

– Пожалуй, львице не терпится увидеть те книги. Один момент.

Вскоре он вернулся.

– Вот самый массовый тираж, – потряс в воздухе увесистым томом. – Насколько мне известно, существует около трёх сотен экземпляров. Согласно датировке, они были выпущены в 680 году. Но некоторые соображения позволяют заключить, что это не так. Моё предположение: тираж был выпущен не ранее 700 года. Ошибка или оплошность – очень сложно судить.

Аккуратно отставив эту книгу, взял другую.

– Этот тираж основан на тексте массового, – небрежно перелистал страницы. – У него качество значительно лучше, и для любителя книг он составляет значительно большую ценность. Около пятидесяти экземпляров… пятьдесят шесть, да.

– А на чём основан текст массового тиража? – Миланэ принялась листать том, любезно предоставленным этим замечательным львом. Она уже всерьёз обдумывала, как его стоит отблагодарить; неважно, будет ли результат – в любом случае ей был оказан отличный приём.

– Я слабо владею конкретной темой. По логике, на тексте оригинального. Но мне неизвестно, насколько он был объёмен, и дошли ли нас экземпляры вообще. Надзор – не сомневаюсь – пытался уничтожить все оригинальные экземпляры, по крайней мере, мне они никогда не встречались, о них я никогда не слышал. Несколько должны храниться в особых залах, как и остальное вероборчество. Тут уже львице виднее… – он аккуратно прочистил горло.

– У меня есть сведения, что этот массовый тираж – подделка, – подняла она взор, увидев в поданной книге всё то же самое, что и у Хаса.

– Маловероятно. Вообще, что львица имеет в виду под словом «подделка»?

– Текст намеренно искажен, причём очень сильно. Это совсем другое произведение, по своей сути.

Патриций сел напротив неё, заложив лапу за лапу, резким движением отбросив свой хвост.

– Не исключаю ничего в нашем мире. Но, рассуждая трезво, мне это кажется нереальным. Кому от этого прок? – это раз. Трудоемкость процесса – два. Высочайшая вероятность того, что обман будет вскрыт – три. Это вроде как наново переписать книгу, зная, что она всё равно будет читаться из-под полы в жалком количестве. Откуда у львицы сведения, осмелюсь поинтересоваться?

– Слухи… – по-самочьи уклончиво вильнула Миланэ, легонько поводя ушками.

– О, слухи в нашей среде – это нечто, – он театрально воздел руки к небу. – Книжники обожают их пускать, и пусть даже безупречная не спрашивает почему – есть масса причин. Если бы я внимал каждому из них! Ох… Советую огнепламенной не особо доверять всей этой болтовне…

Благодарности он не захотел никакой.

Снова она вернулась домой затемно: голодная, уставшая.

– Я волновалась, сиятельная. Столь поздний час!

– Сегодня я кое-что искала, Раттана, – на ходу расстегала пояс Миланэ.

– И что же, нашла сиятельная? – Раттана ставила на стол огромное блюдо.

Села.

– Нет, – медленно покачала головой. – Я вообще редко нахожу то, что хочу. Скажи, – подняла Миланэ взор, – ты часто достигала того, чего желала?

– Думаю, да, благородная.

– Серьёзно?

– Мне кажется, это немудрено.

– Даже так.

– Стоит размещать пред собой нечто видимое, достижимое. То, чего можно достичь. А там, глядишь, доберешься до невозможного. Не надо выдумывать, надо браться за то, в чём уверена.

Эти крайне нехитрые слова, сказанные дхааркой, почему-то успокоили Миланэ.

– Библиотека Марны, Миланэ. Книги, книги, целые кучи книг! – смеялся Синга.

Он водил Миланэ по Марне. Вообще-то, она не очень любила бродить и рассматривать городские достопримечательности – однажды уже пришлось насытиться этим по полной; но Синга был весел, смешлив, ко всему относился с изрядной иронией, без тяжести. Вообще, он был хорош как собеседник и компаньон, его выгодно отличала лёгкость и непринуждённость в общении.

– Я была в ней, – отметила Миланэ.

Затем они покатались, поехав, куда глаза глядят; бродили по каким-то лавкам; как ни в чём не бывало зашли поесть к одному из многочисленных богатых друзей Синги; заглянули в Дом Сестёр, где Миланэ некоторое время объясняла значение фресок классического искусства Ашаи-Китрах; в общем, жгли время. Миланэ всё-таки решила побыть с ним до конца, чтобы, во-первых, не обижать ближайшего родственника патрона, и, во-вторых, до конца понять его как льва. Откровенно говоря, Синга не очень привлекал; он был именно из тех, кому суждено быть вечными «друзьями» самок, как бы им не хотелось иного. Ему же компания дочери Андарии – и это было заметно – доставляла настоящее удовольствие.

Развеяться оказалось полезно: уже два дня она пребывала в неважном духе – подкосило то, что надежды снова встретить «Снохождение» оказались призрачными, и как выяснилось, они постоянно жили всё это время. В том, что показанные ей книги были фальшивкой – она не сомневалась. Но все размышления о том, кто, зачем и почему создал её, причём в таком масштабе, приводили в глухой тупик.

«Этой фальшивкой некто желал очернить имя Малиэль либо скрыть настоящий текст. Но это слишком даже для Надзора».

Миланэ улыбнулась Синге в ответ на его комплимент.

«Так… Но та ученица-Вестающая где-то разыскала настоящий экземпляр. Значит, его можно найти. А может, её убийство было подстроенным? Может, её убили из-за “Снохождения”? Раньше мне это не приходило в голову. Она где-то его достала… купила… украла… подарили… и её убили. Изощрённо, но возможно. Кто? Надо попробовать найти ответ в мантике. Свои же? Вестающие? Нет-нет… Это слишком. Но всё равно, допустим. Тогда всё сходится: ученица слишком увлеклась вероборчеством, её решили без скандала, даже с почестью, убрать вон. Что стоит направить на неправильный путь? Ничего. Её направили, она попала в лапы варварам, убийство. Какая чистая схема».

– А давай пойдём по этой улочке? – Синга не давал спокойно поразмыслить.

– Хорошо.

«Изумительно. Если допустить, что “Снохождение” столь опасно – а похоже, что так – то выходит, я хожу по лезвиям кинжалов. Но вот что интересно. Комментарии к нему я везла в куче других, я, простая дисциплара. Сёстры Сидны, как теперь понятно, писали их по этому фальшивому тексту. Но в библиотеке Марны – настоящая книга! Подлинник! И на нём сверху валяются напрочь лживые комментарии. А всё почему? Да потому что сами сёстры Сидны верят в подлинность того фальшивого текста. Тогда кто знает о настоящем тексте? Известно кто. Вестающие. Ну, ещё я. Значит, Вестающие полагают, что в нём – огромная опасность. Почему?..»

Миланэ, как ни странно, очень помогало то, что она не сидит в тишине, а ходит с Сингой, вполуха слушая болтовню. Мысль неслась быстро, чётко, мгновенно. Всё становилось понятным, ясным, определённым; мрак непонимания отступал.

«Глупый вопрос – почему… Когда говоришь о сновидении, значит, сразу вспоминаешь Вестающих. И наоборот. Значит, там есть тайны, которые Вестающие не желают раскрывать. Возможно, там описан некий способ общения во снах…»

Вдруг Миланэ воскликнула:

– Так, постой.

– Что случилось? – участливо спросил Синга.

Что-то не сходилось. Катастрофически не сходилось.

– Эм… давай свернём-ка направо. Что за флаги на улице?..

– Это улица кондитеров. Они всегда вывешивают эмблемы цехов на флажках…

«Если там есть тайны для Вестающих, то какой смысл им убивать свою же ученицу ради них? Она была их ученицей – безусловно. Ей был отдан весь почёт – это тоже так. Значит, мои догадки не совсем верны. Точнее, вовсе неверны. Или её не убили нарочно, или не убили ради книги. Похоже, “Снохождение” не играет в смерти ученицы никакой роли… Да ясное дело! Убийцы первым делом, любой ценой, нашли бы его – и забрали. Очевидно. Улика! Значит, она в тот злосчастный день просто имела книгу при себе, не более… Значит, я снова пришла туда, откуда моя мысль отправилась в путь. Ну чудно!».

– Миланэ, есть предложение.

«Но один важный вывод можно сделать наверняка: ученица где-то достала настоящий текст. Значит, он существует».

– Внимаю.

– Я тут вспомнил, что сегодня у моего близкого друга Талсы будут небольшие посиделки. Соберутся только друзья.

«Ничего ты не вспомнил», – чуяла ложь Миланэ. – «Ты просто не решился сразу предложить».

– А кто там будет?

– Хорошая компания, уверяю. Сыновья-дочери самых известных родов Марны. Мы все хорошие друзья и отличные бездельники, – засмеялся Синга, и Миланэ улыбнулась в ответ. – Вполне уютная обстановка: нас будет шестеро, самое большее – семеро.

– Согласна. Только я не желала бы допоздна составлять компанию столь добрым Сунгам – третий день плохо сплю. Уверяю – дело лишь в моей усталости.

– Конечно, конечно, – смеялся Синга. – Мы чуть-чуть побудем. Самую малость.

Миланэ ещё раз взглянула на окна Марнской библиотеки.

Двухэтажный дом с широким фасадом снаружи выглядел очень богато, даже вычурно. У входа сидели красного мрамора псы с острыми мордами, а на массивном фронтоне, сверху, в застывшем танце покоилась Ахлиа, мифическая праматерь всех Сунгов, чей культ ещё сохранился в лесной глуши запада Империи; находился дом вовсе не в центре Марны, где обычно селится знать, а в южном предместье. Синга объяснил, что совсем недалеко находится и его дом, поэтому-то здесь он – частый гость.

Их изысканно встретили служители-Сунги, обходительно препроводили в большую гостиную; скорее, даже не комнату, а залу. Изумило обилие зелени прямо внутри этой залы: здесь росли пальмы из Кафны, какие-то карликовые деревья, вились плющи и где-то в клетке пронзительно пела канарейка.

Потолок посередине был застеклён, прямо как купол стаамса Сидны.

– Амончик! Друг! – пронзительно вскричал кто-то, да так, что Миланэ вздрогнула. Она даже не заметила эту далёкую компанию в дальнем углу.

Синга и лев обнялись, держась руками за локти друг друга.

– Что-как, Талси? – просторечно обратился к нему Синга.

– Да вот сидим, посиживаем. Эй, раз так, давай послушаем, это… Я пригласил флейтисток – вот такие! – сидят в гостевых комнатах, ждут.

– Не надо, у меня голова раскалывается, – раздался вялый голос.

– Не надо? И не надо. Пошли!

Миланэ последовала за Сингой и хозяином. Они подошли, и дочь Сидны ощутила на себе взгляды. Первой очень капризно вопросила-поинтересовалась молодая особа:

– Сингушка, это кто с тобой?

– Ашаи моего рода, Эллазиши.

– О! Ашаи? – весь встрепенулся Талса-хозяин, словно только теперь её увидел. – А да, та самая, которую взял твой отец? Какая приятная встреча. Талса.

– Ваалу-Миланэ-Белсарра, – ответила дочь Сидны, постеснявшись добавить «из рода Нарзаи».

– Не сочти за труды, Миланиши, – мгновенно освоился с её номеном этот Талса-хозяин, да так непринуждённо, что она даже не обиделась, скорее напротив, – присоединяйся к нам. Ничего, если я буду избегать номена? Правда? Чего бы ты хотела, скажи, прошу?

– Пожалуй, мне досаждает крошечная жажда, – придумала Миланэ.

Ей ничего не хотелось на самом деле. Но стало любопытно.

В её расположение попала целая стопка ковров, огромная, широченная, высотой в колено. На таких же коврах возлегали, опираясь о горы подушек, и остальные участники компании. Все сидели, образовав большой круг, шагов в пять, не меньше. Слева от неё разместился Синга, будто у себя дома, перевернувшись на живот; далее на подушках, вытянув лапы, восседал Талса, радушный и крайне симпатичный молодой лев, свободный в манерах; далее, скромно поджав лапы, неподвижно восседала львица безумной красоты (умри от зависти любая) с благородными и грустными чертами, напоминая изваяние неведомого скульптора-гения; подле неё возлегала, закинув лапу на лапу, та самая капризная особа в очень дорогом и весьма безвкусном наряде, роста высокого и окраса золотосветлого; особняком сидел лев, который никак не вписывался в эту молодую компанию – лет сорока, тучный, заросший, с громадными золотыми перстнями на смешных пальцах, сопящий и лениво уплетающий куски мяса, и он был единственным, перед кем стоял крошечный столик с большой тарелкой; справа от Миланэ с хитро-блудливым взглядом, иронической полуулыбкой и нагловатой мордашкой, подогнув под себя лапу, играя хвостом, сидел тёмный, молодой лев.

– Снова с отцом не успел поговорить, – вот так пожаловался Синга.

– У сенаторов сейчас много работы, – улыбался хозяин.

Толстый львище отряхнул пальцы и посмотрел на Миланэ, старательно жуя с полным ртом. Потом снова обратил внимание на пищу.

– Они с императором готовят новую войну, – добавил Талса.

– Я так не люблю, когда разговор заходит о Легате и войне. Ничего в этом не понимаю! Правда, Ланшан? – капризно-пошло тянула звуки эта Эллазиши (Эллази, да?).

– А? Да… – изваяние скульптора-гения отозвалось мягким, тихоньким, льнущим ввысь голосом.

Это безумно. Это поразительно.

Миланэ впервые в жизни почувствовала укус зависти, глядя на другую самку. Родись такой – и больше ничего не надо. Гениально. Безупречно. Катарсис.

– Мой отец постоянно говорит, что она несвоевременна, – Синга предложил своей Ашаи винограда, но та отказалась, покачав головкой.

– Не бывает своевременных войн, Синга, – снова улыбнулся хозяин. И сразу хлопнул в ладоши: – Флейстисток! Флейтисток сюда! – требовал он, махая кому-то руками позади Миланэ.

– Да не надо… – угрюмо отозвался толстый обжора, вытирая жирные пальцы о белоснежное полотенце.

– Да прям таки, – отозвался симпатичный-нагловатый, одновременно придвигаясь чуть ближе к Миланэ, с правой стороны. – Вспоминаю эти два года, как самые лучшие в жизни.

Синга посмотрел на него, выглядывая из-за плеча дочери Сидны:

– Какие два года?

– В Легате, – по-самцовому небрежно и саркастично ответил темногривец.

– Ай, Манутай, разве ты был на войне? – смешно округлила глаза Эллазиши-Эллази.

Толстяк засмеялся, аж ему крошки брызнули изо рта, вслед за ним хихикнул и Синга. Миланэ покосилась на него, потом обратила взор на черногривца.

– Вся моя жизнь – война, милая, – подмигнул тот капризной.

Безупречная красота, изваяние, робко взмахнула хвостом и вздохнула; прекрасные уголки рта опустились вниз.

– Всё, сладкие мои. Флейтистки уже идут, – объявил Талса, улёгшись поудобнее.

– О, твою мать, – застонал толстяк.

– Сир Сатарина, надо потерпеть чуть-чуть, – увещевал хозяин-Талса. – Отдыхать надо высоко, с приобщением к искусству. Мы ведь Сунги.

– Оооо, – сидел сир Сатарина с куском жареного мяса в руке, а потом в сердцах бросил его на тарелку. – Мы ведь Сунги.

Вошли три львицы в длинных, воздушно-струящихся белых платьях с мастерской драпировкой. Миланэ сопровождала их взглядом: как они совершили в унисон книксен для слушателей; как вместе уселись на небольшие креслица, вмиг принесённые многочисленной прислугой; как изготовились к игре на своих флейтах. Всё делали то же самое, за исключением Ланшаны-красоты и Сатарины-жирдяя. Первая сидела в своей печали, величественная и одновременно такая беззащитная; второй сидел с абсолютно дурацки открытым ртом, часто мигал глазами, облизывал губы, а потом и вовсе схватился за скулы в фарсовом отчаянии.

Миланэ услышала плавнотихие звуки: нечто незнакомое, но очень приятное. Она приготовилась, навострила уши, потому что слушать нужно внимательно – так требуется по нраву и этикету.

Но поведение остальных градировало от равнодушного до чудовищного; кроме Ланшаны, конечно – она тоже внимала. Талса восседал с чувством выполненного долга и улыбался чему-то своему, глядя в потолок; полулежащая Эллази подпирала щёку ладонью с выражением скуки; Синга, вроде как душа поэтичная, протягивал руки за виноградинами, но скрытно; Ману тыкал ножичком в яблоко; но самым большим чудовищем оказался, естественно, сир Сатарина. Он сидел, закрыв морду руками, иногда отрывал небольшой кусок мяса, запихивая в рот. Потом и вовсе свалился на спину, как таракан.

Казалось, все эти чудовищности проходят мимо флейтисток; не тут-то было:

– Великие охотницы, я так не могу! Вы даже не слушаете, и даже не притворяетесь, что слушаете! – в бесконечным возмущением сказала одна из них, прервавшись на самой коде.

Флейтистка встала и ушла. Установилась большая неловкость.

– Просим извинений, добрые Сунги, – сказали её подруги, переглянулись и торопливо ушли за обиженной.

Впечатлённая Миланэ долго не могла пошевелиться, но зато мог Талса: он развёл руками, глупо захохотал, а потом добавил:

– Конфуз! Сир Сатарина, кажется, мне известен виновник такой… такой вспышки характеров. Ца!

– Неприятности случаются, – отпил сир Сатарина из графинчика. – Каждый слушает, как умеет.

Эллази бросила в него яблоком, а потом ещё каким-то фруктом из тарелки.

– Противный, противный сир Сатарина! Ваал мой, как так можно?!

Всё кинутое в него тот аккуратно складывал в горку на свою тарелку.

– Так, давайте, о чём мы там говорили, – поднял руку. – Что ты говорил, Талса? О политике, да. Синга? Что отец занят, ты говорил? А, да, о войне. Во, давай Ману. Рассказывай о войне, Легате, всём таком.

– Что рассказывать, сир Сатарина?

– Ну я не знаю, вспомни какую-нить тупую легатскую историю. Давай, – шевелил Сатарина пальцами, словно щекотал невидимую львичку.

– Со мной не случалось тупых историй, – щёлкнул пальцами тёмномолодой львина.

– Да ну? – с острым удивлением посмотрел на него толстяк.

– Ну да.

– Какой однако редкий талант, – с талантливым драматизмом сжал кулаки сир Сатарина, сидя у своего алтаря обжорства. – С ним никогда не случалось тупых историй! – и все засмеялись, кроме Миланэ и безупречного изваяния с именем Ланшана; громче всех хохотал Талса, хлопая в ладоши.

То ли Ману, то ли Манутай сидел и улыбался-насмехался, но его улыбка потеряла уверенность, и в какой-то миг даже стала виноватой.

– Так, говоришь Синга, занят отец? Будет война, угум? – сказал сир Сатарина, когда смех утих, и отпил прямо из графинчика, что стоял на мягкой подушке возле него, в опасном перекосе.

– Не будет, если её не допустить, – настойчиво отметил Синга.

– Добрый Ваал, да что мы начали болтать о скукотище! – Эллази без церемоний бросила подушкой в сира Сатарину, тот вяло отмахнулся. – Я сейчас сдохну с тоски. Пусть об этом рассуждают те, кто занимается всем этим… убивает… воюет. Или как там. Вот Ланшани, ты бы смогла убить курицу? Или цыплёнка?

Недостижимая опустила взор долу:

– Вряд ли…

Черногривец так засмеялся, что Миланэ аж вздрогнула.

– Что смеёшься, Ману?

– Ланшан, ты что правда не смогла бы убить цыплёнка? – махнул он рукой, словно рубил невидимую голову.

– Нет…

– Цыплёнка? – зашевелился сир Сатарина. – Сам ты цыплёнок. Ты ещё никого не убил в жизни. Рано тебе ещё смеяться.

– Да все мы здесь, сир Сатарина, мирного нрава. Кого мы могли когда-нибудь убить? И зачем? – неугомонно смеялся-улыбался радушный Талса.

– Да, это совершенно ни к чему, – поддержала Эллази, сладко-сладко зевнув. – Лучше заниматься любовью. Правда, Манутай?

Ману подмигнул ей, обнажив клыки.

– Откуда сир Сатарина может знать, что у кого было в жизни? Мало ли, может среди нас есть маньяк? Вот сир Сатарина, например, – указывал на него пальцем Синга, похохатывая и махая кубком во второй руке.

– Я-то? – удивился сир Сатарина. – Я могу знать. По глазам вижу.

Прокатились смешки: Тайназ, Ману, Эллази, впервые улыбнулась изваяние-Ланшани.

– То есть?

– У того, кто убивал, есть взгляд. Я знаю, как выглядит такой взгляд.

Эллази-Эллазиши – не поспорить – вполне красиво перевернулась на живот; наверное, подсмотрела приём у Ашаи-Китрах. Есть такой переход из одной позы в другую.

– И как? Буууу! Ррррр, – состроила гримаску, обнажив зубки.

– Хотите знать? Да запросто. Сейчас всё скажу по вашим глазам.

– Сеанс ясновидения объявляю открытым! – засмеялся Талса и снова замахал прислужникам. Мол, несите, скорее там.

Сначала сир Сатарина указал когтепальцем на дурашливую Эллази; в дурачестве она, откровенно говоря, выглядела лучше, чем в этой спесивой капризности. В этом оскале ровненьких зубов и безобидно сощуренных глаз она запросто могла понравиться кому угодно.

– Неа. Хотя живой курице ты бы отгрызла голову.

– О, фу, Сатарина.

Потом коготь переместился на создание гения, Ланшани. Она с грустной улыбкой посмотрела на него, а потом вдруг взяла себе с тарелки большую грушку и аккуратно разрезала её посерёдке маленьким ножичком.

– От такого взгляда распускаются цветы.

Посмотрев на Талсу, так вообще махнул рукой, и тот искренне захохотал.

Коготь уставился на Сингу.

– Ты, друг мой, не убивал.

– Спасибо, что сир меня прикрыл, – свойски подмигнул Синга – Я уж думал, меня разоблачат.

– Но, думаю, всё ещё впереди.

– Не сомневаюсь, – Синга подлил себе вина и сделал то же для Миланэ.

Дочь Сидны застыла с кубком у рта, когда палец Сатарины указал на неё:

– Вот, полюбуйтесь. Вот этот взгляд.

Пришлось кубок поставить на поднос, как пятёрка любопытных глаз уставились на неё. Миланэ почувствовала смятение; нет, не стыд, не страх, а нечто вроде печального чувства рока.

«Предки мои, да непрост этот дурацкий сир Сатарина», – эмпатия не дала себя обмануть.

– Какой взгляд, сир Сатарина, о Ваал великий? – занервничала Эллази.

– Взгляд воительницы, что знает смерть врага, – кивнул Сатарина, не глядя в глаза Ашаи.

Тут встал Талса, держа ладонь у сердца:

– Сииир Сатарини, не стоит пугать мою добрую гостью, тем более, что мы ещё хорошо не познакомились… – взмахивал хвостом, подошёл к Миланэ и легонько притронулся до плеча. – Умоляю простить, умоляю простить, тысяча извинений. Наш старый друг так шутит.

– Да, я стар, циничен и богат, потому могу говорить всё, что думаю, – откинулся он назад, страдая от пресыщенной икоты.

Талса подливал всем вина, все протягивали кубки; не отказала в принятии этой любезности и Миланэ.

– Думать, что такая прекрасная, сиятельная сестра Ашаи может кого-то убить – полная чушь. Какая нелепость. Правда, Ланшани? Правда, Эллазиши? – сновал Талса, а потом бросился обратно на ковры-подушки.

Те согласились.

– Угум, – и себе кивнул Сатарина, похлопывая по животу. – Правда, правда.

– Раз уж речь о знакомствах, то пора бы… – несмело начала Ланшана, глядя большеискренними глазами на дочь Сидны. – Сингаи, будь добр, поведай, как твой род узнал…

– Всё понял, всё понял, – поднял тот руки и закатал рукава. – Моё упущение. Но вы так мило беседовали, что не хотелось прерывать. Её зовут Ваалу-Миланэ-Белсарра, она из Сидны, дисциплара, у неё очень скоро будет Приятие, она из Андарии, у неё есть сестра, она – прекрасная Ашаи и превосходная львица. Познакомились мы на похоронах…

– Как интересно! А кто умер-то? – перебила Эллази, смешно и дурственно почёсывая локти.

– Дядя. Мой. Ну, вы его не знаете. Так вот…

– Надо же! А что, Ваалу-Миланэ тоже его знала? А как вы там разговорились?

– Она его сжигала на тофете, – взъерошил Синга гриву.

– Кого? – тупо удивился Ману-Тайназ.

– Дядю, – раздражённо ответил Синга.

– Надо же!

– И теперь она стала Ашаи нашего рода, чем мы очень гордимся. Она – из Андарии, поэтому обязательно поддержит моего отца в том, чтобы не допустить новой войны на Востоке, к которой ещё никто не готов.

– Браво, браво, как мило! – умилялась чему-то Эллази.

– Да чушь. Варварам время от времени нужно перешибать хребет, чтобы они не вставали. Их нужно переламывать. Говорить: так и так. Заставлять. Властвовать. Это то, что делали наши предки. Это то, что будут делать наши потомки… – важно заметил Ману-Тайназ.

– Эй, молодёжь, хотите расскажу вам сказку?

– Да, да, сир Сатарина, да! – радостно заметалась Эллази, даже хвостом начала вертеть. Её платье, и без того с огромным вырезом на груди, ещё и сильно-сильно обнажило крепкое, хорошее бедро, из-за чего Манутай и Синга попали в невольный плен. Хотелось вроде бы смотреть в одну сторону, а их тянуло в другую.

– Везде, где только появляется Сунг, он начинает наводить свой порядок, ставить свою метку, – с преувеличенно-радостной, размеренной важностью начал он, и Миланэ сразу поняла: он бесподобный рассказчик. – Казалось бы, всякое живое существо приспосабливается к окружающему. Но Сунг… Сунг, он просто начинает жить как жил, с упорством, достойным лучшего применения, устанавливая свои и только свои порядки. Ничего чужого! Он втыкает своё знамя, и на другой день оно падает; он снова его поднимает утром; ночью оно снова падает; и так далее до бесконечности, пока местным попросту не надоест сбрасывать это знамя. Сунг везде носит свой мир, точнее, маленький мирок, в котором живёт; для него не существует остального, он просто не видит его. Только Сунг может прожить полжизни на чужой ему земле и не знать ни одного слова из местных языков. Посмотрите, кто окружает Империю: протектораты, доминаты, просто прогнувшиеся подхалимы и равнодушные к нашему равнодушию. Но у Империи нет соседей. Точно таких соседей, которые бывают в посёлках: с которыми живешь, дружишь, помогаешь, иногда бранишься – но проживаешь вместе жизнь, перенимая для себя полезное и любопытное.

– Сир предлагает перенимать нравы и культуры варваров? Это же варварство чистой воды, это нелепость, – заметил Талса, радостный.

– Варварство – отрицать возможную ценность иного взгляда на вещи мира, – засуетился сир Сатарина, позабыв о своём алтарчике обжорства. – Это самое несносное варварство, которое мне ведомо. Мы неспособны перенять некоторые интересности и диковины, мы не способны даже их осмыслить в том ключе, в котором они были рождены, задуманы; мы все видим через наши кривые зерцала. В этом отношении Сунги и есть самые большие глупцы и слепцы.

– Сир либо неудачно изъясняется, либо я чего-то не понимаю, – признался Талса, зевнув.

Сатарина махнул рукой.

– Я хотела бы услышать: о каких интересностях, диковинах речь? Какое нам дело до вещей и мыслей чужаков? Они забавны. Но они не ровня нам.