Текст книги "Снохождение (СИ)"

Автор книги: mso

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 60 страниц)

– Такое дело… – спокойно, даже мягко начала она, но вдруг что-то сорвалось, и её тон вмиг окреп. – Вот скоро ты уедешь в Марну, вряд ли будешь здесь жить. Но этот дом хотят оставить тебе. Скажи, разве в этом есть смысл? Не будет ведь дом пустовать, Милани! Ты же понимаешь, что за домом надо ухаживать, так далее…

– Дайни, не переживай. Я оставлю его тебе.

– Хорошо говорить, а вот мать тебе хочет оставить. А ты ведь себе легко сможешь заработать, и в Марне будешь жить, дом-то тебе здесь зачем?

– Посуди сама, даже если он был бы моим – что бы изменилось? Ты всё равно будешь его хозяйкой.

– Я пока хозяйка там, у себя. Сейчас тут мама, – настойчиво говорила Дайни.

Миланэ вздохнула, перебирая амулет в руке:

– В общем, мне дом не нужен. Если это так важно, то обещаю: у меня не будет на него никаких претензий.

– Хочу надеяться, что ты не передумаешь, – всхлипнула Дайнэсваала.

– Тебе не хватает моего сестринского слова?

– Мать может сказать, что я всё наврала!

– Ну хочешь заверение дам, со стампом? – полушутливо спросила Миланэ, совсем не всерьёз, а чтобы повеселиться.

Всхлипы мгновенно прекратились.

– О, давай, – сметливый ум заметил эту чудесно-добровольную идею.

Миг Миланэ сидела молча. Потом осмотрелась.

– Чернила с перьями у меня есть… надо бы бумагу.

– Сейчас принесу.

И действительно – сейчас же принесла.

Заверение

Ваалу-Миланэ-Белсарры из рода Нарзаи, Сидны дисциплары на данное время

Я, Ваалу-Миланэ-Белсарра из рода Нарзаи, Сидны дисциплара на данное время, сейчас и впредь добровольно отказываюсь от всяких прав наследования и передачи на родовой дом своей матери, Смиланы из рода Нарзаи, в посёлке Стаймлау, округ Ходниана, Андария, в пользу своей родной сестры, Дайнэсваалы из рода Хорар, и её супруга или содержца.

19-й день 4-й Луны Всхода 810 Э. И.

Подпись,

стамп

Дайнэсваала терпеливо пробежалась по строкам. Нахмурилась.

– Эй, а что значит «супруга или содержца»? Почему сразу не прописать моего Таяши?

– Чтобы потом трудностей не было. Ты можешь развестись, Таяши может умереть или пропасть; короче, у тебя может быть другой лев. Если мать будет передавать дом по наследству, то ты его сможешь перенять; точнее, это сделает отец от имени матери, а Таяши, или другой лев, примет от твоего имени. Наверное, ты знаешь, что в Андарии львицы не могут самостоятельно вести дела с недвижимостью, кроме родовой передачи по наследству. Знаешь ведь?

– В общем, так лучше? – напряжённо хмурилась сестра.

– Да, так лучше.

– Спасибо, Миланэ.

– Не за что.

Вроде бы всё. Но просто так уходить Дайнэсваале было неудобно. Она продолжала сидеть на кровати, ёрзая и выглядывая в окно. Миланэ ж вернулась к разбору вещей.

– А что это такое? – спросила сестра, заметив амулет в руках Миланэ.

– Это? Да так, подарок…

– Дай погляжу.

С неохотцей Миланэ отдала его сестре.

– Странный он какой-то. Кто его подарил-то?

– Так, знакомые.

– Нет, странный всё-таки, – сказала Дайни, примеряя его на шею, – грубый очень. Такой разве что льву подойдёт. И где такое делают, где носят? – покачивалась она перед зеркалом.

Затем Дайнэсваала, наморщив нос, потрогала зубы на амулете, подняла его за кончик и поставила на кровать. Фыркнула:

– Не знаю, как ты, а я бы его вернула дарителю обратно. Он же такой грубый, куда в нём выйдешь?

– Вернула обратно? – подняла взор Миланэ.

– Да. Он больше льву идёт, наверное… И то. Не знаю.

Шумно дыша, дочь Сидны отошла к окну, обоими руками спёршись на подоконник. Взор выхватывал цветущий сад, небо, забор.

– А знаешь, ты права. Пожалуй, я его верну.

– Вот видишь, – заключила сестра, окончательно довольная сегодняшними победами. – Ладно, я пойду пока, подготовлю чего-нибудь для ужина. Ой, красивого дня, преподобная…

– Красивого дня, Дайнэсваала, – уверенным шагом вошла в комнату Арасси.

– Ну, я пошла.

Миланэ ждала, пока сестра сойдёт вниз; то же самое делала и подруга, заодно усаживаясь перед зеркалом. Когда шаги стихли, то Миланэ вздохнула.

– Что, приходила извиняться?

– Да, – бессовестно соврала Миланэ. Затем подошла к ней: – Мы едем в Айнансгард.

– Что? – Арасси застыла с кисточкой для тентуши в воздухе.

– Нам нужно в Айнансгард.

– Зачем? – опешила подруга, отставляя тентушь.

Миланэ взяла амулет с кровати и показала ей.

– Я отдам это…

– Кому?

– Сестре Хайдарра. Льва, с которым я спала по дороге в Сидну.

– Сестре? Зачем отдавать? – помотала головой Арасси

– Это амулет-оберег. Сестра дала ему на защиту и удачу, а он этого не знал.

– Почему не знал? – часто моргала подруга.

– Она ему не сказала.

– Почему?

– Так, Арасси. Нам нужно поехать.

Так. Это новость. Арасси постучала коготками.

– Мы ведь только прибыли. Мы ведь собирались у тебя погостить, – резонно отметила она.

– Я знаю. Верь: мне столь неловко перед тобою, Арасси, что хочется исчезнуть. Но я должна это сделать, пока не поздно.

– Пока… не поздно? Миланэ, ничего не могу понять. Что может опоздать, с чем мы должны поспешить?

– Арасси, внимай сюда: этот оберег нужно отдать родной сестре Хайдарра в Айнансгарде, чтобы она… чтобы она отдала амулет Хайдарру. Понимаешь?

Все эти неожиданности сбили Арасси с толку. Она взяла у Миланэ амулет, глядя на него с недоумением.

– Это просто вещь, Милани! Вещь северных варваров, брякушка, безделушка.

– Почему ты его перекидываешь с ладони в ладонь?

– Пальцы жжёт, – злостно ответила Арасси, злая на жгучую вещицу.

– Арасси, а почему он жжёт тебе пальцы?

– Откуда я знаю. Краденый, наверное, – отставила его.

Так-то всё стало довольно странно и беспричинно. Поездка никак не входила в планы.

– Ну а как ты найдёшь его сестру? – спросила Арасси и развела руками.

– Она – дисциплара Айнансгарда.

– А ты знаешь её имя?

Хвост Арасси нервно покачивался.

– Нет, но это не трудность. Не переживай, через Админу найдём.

– А почему не отдать Хайдарру лично, раз уж мы туда едем? Ты, наверно, знаешь, где он живёт?

– Он, скорее всего, уже уехал обратно на Восток.

– Ваал мой, с тобою, Миланэ, перед Приятием такое творится, что хоть рычи, хоть убегай…

– Арасси, поехали. Надо… Ты согласна?

– Будто у нас есть выбор.

Миланэ была бесконечно благодарна за это «у нас».

«Она самая лучшая, превосходная подруга», – подумалось.

– Тогда собираемся.

– Прямо сейчас? Да? Хорошо.

Миланэ сошла вниз; были опасения, что мать куда-то ушла, и как всегда, до самого вечера её не будет, но нет – она здесь, на кухне; одета обычно, для работы по хозяйству, только – о, странность! – сидит у стола, подперев подбородок ладонью, и смотрит в окно. Видеть маму незанятой в это время дня и в такой обстановке было столь неожиданным, что Миланэ изумлённо-испуганно окликнула её:

– Мама?

– Да, доченька?

Миланэ присела возле неё, притихнув. Смилана несколько мгновений смотрела ей прямо в глаза, а потом продолжила созерцать заоконные дали.

– Мам, я должна кое-что сказать. Мы…

– Я тоже должна кое-что сказать. Давно уже.

– Я вовсе не обижаюсь на Дайни. И мам, хочу вам оставить десять тысяч, так что вы сможете без труда…

– Что? Какие ещё десять тысяч? – аж оскалилась мать.

– Империалов, мам.

– Даже не вздумай, – решительный жест протеста.

– Но вы с отцом ведь действительно хотите мне оставить этот дом, хоть он мне… – Миланэ умолкла, побоявшись сказать оскорбительное «не нужен». – Дайни чувствует себя обиженной, а у неё дети, семья… мам. Сделайте её наследницей нашего дома.

– Мы ей и её дармоеду дом построили, – обозлилась Смилана. – Так что даже не вспоминай. Никаких – слышишь, никаких! – денег я с отцом не возьмём. И сестре не вздумай ничего давать. Они тебе пригодятся. Поезжай в Марну, обустраивайся. У нас тут всё более чем хорошо. Я тебе все эти года мало что могла дать… так тем более не буду забирать.

– Мам, ну о чём ты…

– Но я вовсе не об этом хотела поговорить.

– И о Приятии не беспокойся, мам. И патрон у меня очень хороший.

– Да, да… Слушай, Миланэ-Белсарра, дитя моё, я тебе должна что-то рассказать.

Взгляд матери скользил по всему вокруг, словно не решаясь на главное. Миланэ уселась поудобнее, приготовилась слушать.

– Я много-много лет скрывала это, и мне кажется – небезуспешно. И это стоило мне много душевных сил, а бессонных ночей – не счесть. Не знаю, поверишь или нет, но я целый год раздумывала, должна ли ты это знать. А до этого, что говорить, воля была лишь такова: никогда-никогда-никогда не расскажу… Но ты уже скоро пройдёшь своё Приятие, ты – взрослая львица, и должна знать. Имеешь право…

По столу ею передвигались различные предметы, то бишь чашечки, блюдца, небольшой чайничек, пустая ваза. Терпеливо наблюдая за этим хаосом движений, Миланэ начинала понимать, что мать имеет сказать нечто действительно важное, а не какую-нибудь светлую банальность или уже спокойное – после вестей о патроне – беспокойство.

– Мой супруг, Далиан – настоящий отец для Дайнэсваалы. И он – любящий папа для тебя, он всегда любил тебя и – верь – никогда не сказал о тебе худого слова. Для него ты – родная, истинная дочь, самая любимая, самая лучшая. Как и для меня. Но он – не тот, кто дал тебе жизнь. У тебя течёт кровь другого льва.

– Кто? – запнулась Миланэ, задав вопрос вместо «чья?».

– Его зовут Нинталу. Не знаю, что с ним и где он сейчас. Последний раз мы виделись двадцать лет назад.

Миланэ с великим удивлением заметила в глазах матери не повинность или тяжесть признания, а нечто вроде озорных огоньков.

– Мам… но как так? Ведь вы с папой… ну, с моим папой, я имею в виду…

– Двадцать пять лет назад я поехала с супругом в Ходниан, – подняла ладонь Смилана, чтобы её слушали. – Тогда папа, то бишь Далиан, только обретался в жизни, да и жили мы в другом доме, как ты помнишь по моим рассказам. Он ездил к одному видному ростовщику, чтобы взять деньги под хороший залог и выгодный процент. Ростовщик этот был, к тому же, далёкой родней отца – то ли троюродный дядя, то ли… как-то так. В общем, он хорошо нас принял: не пустил нас ночевать в гостиный двор, предложив комнату.

– Это что, я дочь ростовщика из Ходниана? – очень тщательно спросила Миланэ, кусая себе клыками внутреннюю сторону губ.

– Что?.. – мать непонимающе навострила уши, а потом расслабилась. – Нет, нет. В то же время приехал Нинталу; он был знакомым ростовщика, ему было двадцать шесть, он крутился в торговле редкими товарами, плавал на кораблях… то ли морской торговец, то ли… я не знаю. Папа и ростовщик уехали смотреть залог, супруга ростовщика была в отъезде, а мы с Нинталу остались…

– Ты его знала до этого?

– Видела в первый раз, – пожала плечами мать, а потом вдруг схватила ладонь Миланэ и начала теребить на ней серебряное кольцо, будто на своей.

– И… – протянула дочь.

– И я была добропорядочной андарианской хаману, что недавно принесла супружеский обет, чинно родила первую дочь и приглядывалась, когда появится вторая. У меня был хороший, порядочный, хозяйственный супруг. У меня всё было, и мне… и мне совсем не следовало соглашаться на приглашение сойти вниз и отужинать. Сложно сказать, почему согласилась. Видимо, кое-чего, Миланиши, мне не хватало в жизни. Может, тебя?

Миланэ выдохнула. Что она могла сказать?

– Я заявила, что не вправе хозяйничать в чужом доме, а потому не могу соорудить ему ужин. На что Нинталу ответил, что он – близкий друг хозяина, ему можно, и он сам всё сделал. Мне есть не хотелось, и я знала, что папа скоро вернётся, вот-вот. Но сошла вниз.

За окном было хорошо, светло; мать смотрела на этот свет, и Миланэ не видела на ней никакого раскаяния, а только след светлых воспоминаний. Мать, всегда беспорочная, вдруг показалась ей очень живой, ожившей хранительницей тайн, львицей, отрешённой от своих страстей, но прекрасно помнящей о них.

– Час, что мы провели за ужином, пролетел вот так – фух! И ты знаешь: я сразу влюбилась в него, по самые уши, – показала на свои уши, совсем такие, как у Миланэ, – вот так вот – раз! Не знаю насчёт него… понимаешь, я знала его час, и уже хотела уйти за ним, бросив абсолютно всё, куда угодно. Мы говорили, вроде ни о чём, но как мы говорили! Это было такое родство, такое… это была совершенно слепая влюблённость. Я ловила каждое слово, и он прислушивался ко мне, и я к нему, и он ко мне. Ты знаешь, мы как-то поняли – мы нашли друг друга, ведь в мире столько самцов и самок, знаешь, и одни подходят к друг другу лучше, иные – хуже, а тут…

Она вдруг засмеялась, совершенно искренне.

– Потом он дал мне горячего вина, и я пошла в комнату наверх, поскольку наступила ночь. Да, мне следовало сидеть, дожидаясь супруга. Я села так… на краешке кровати, вот так… – показывала мама, как она села. – И начала реветь, потому что всю жизнь делала лишь то, что нужно. Вся моя воля, все мои желания были изолганы.

Мама совершила необычный, совершенно нехарактерны жест: махнула руками возле головы, словно показывая, как мысли разбегаются из её головы.

– Вдруг входит Нинталу, – беспомощно призналась она. – Я сказала, что они сейчас вернутся, и… А он сказал, что они вернутся только завтра. И так подошёл, знаешь… я тебе расскажу, ты уже не маленькая… вот как меня взял за подбородок, а меня всю в жар, всю в жар…

Миланэ узнала всю себя. У неё тоже эта слабость с подбородком; у большинства такой жест вызовет возмущение или недовольство, а Миланэ таяла; возьми за нижнюю челюсть, даже чуть придуши – она сладко оцепенеет; у самок иногда бывают настолько необычные предпочтения и слабости, что никогда не угадаешь. Тем не менее, её в своё время угадал Тай и хорошо пользовался этим.

– Как с ним было, мама?

– Как с ним было? По-настоящему. Дико.

– Откуда он знал, что они задержатся? – спросила Миланэ, лишь чтобы спросить.

– Не знаю. А затем прошло два сезона, и родилась ты. Так и… вот так.

Что ж, вот так история.

– Ты его видела после этого?

– Нет. Нинталу на следующий день тоже уехал, как и мы.

– А как вы простились?

– Сказали друг другу «До свидания», правда, папа – ну, Далиан – спросил после этого, не плохо ли мне.

– Папа знает?

– Нет.

– А ты знаешь, где… Нинталу?

– Нет.

– Мам, давай узнаем о нём.

– Как?

– Я возьму Карру. Ещё на пропавших хороша мантика на крови, хотя… даже не знаю… пожалуй, Карра лучше… я сейчас приду.

Миланэ быстро вернулась со второго этажа вместе со знаками Карры-Аррам.

– У тебя есть какая-либо вещь от него? Что угодно, – осведомилась, севши обратно за стол.

– Откуда, что ты, – усмехнулась мама.

– Я его совсем не знаю, – призадумалась Миланэ, медленно тасуя знаки. – Так спрашивать Тиамат очень трудно. Разве кровь близкого родственника, но… Не знаешь его родственников?

– Милани, ты – его дочь, – сказала очевидную вещь Смилана.

– Ваал мой… Прости, мам. Просто это как гром среди ясного неба…

Миланэ быстро проколола себе сирной палец; мать в испуге ойкнула; это выглядит довольно страшновато, но на самом деле, при должной сноровке, почти не больно. Пару капель крови она просто капнула в ближайшую чашку, придвинув к себе, и поставила по центру стола. Стасовав, начала делать расклад знаков, каждый раз вытаскивая один из них, удерживая колоду над чашкой.

– Он жив. Относительно здоров, – первым делом заключила Миланэ.

– Таааак… – сказать, что матери стало любопытно – ничего не сказать. Она подалась вперёд.

– Он сейчас посреди воды. Много воды. Море. Он – мореход, – вытащила следующий знак Миланэ.

– Да-да, как-то так.

Миланэ сгребла знаки, что успела вытащить, вернула их в колоду, а потом вновь разложила, целых три.

– У него есть львица.

– Супруга?

– Нет. Они так, просто вместе. Моложе его.

– Вот как.

– Этот как-то не очень видно… А! Он из Хустру? Он – хустрианец?

– Да.

– Значит, я – наполовину хустрианка?

– Да.

– Ваал мой, а все в Сидне называют меня самой настоящей андарианкой… В пример ставят.

– Прости меня, Милани.

Наверное, дочери стоило сказать нечто вроде «я прощаю, мама» либо «спасибо, что теперь я это знаю», но вместо Миланэ прыснула.

– Мам, ну за что ты извиняешься? – дочь отставила Карру и чашку. – О, Ваал мой, значит я – совсем иная, чем мне думалось всю жизнь, – пригладила загривок.

– Иная, Милани. Ты иная. Потому я горжусь тобой. Именно поэтому ты стала Ашаи.

Добавила тихим-тихим шёпотом:

– Дочь Далиана не смогла бы стать Ашаи-Китрах.

Вдруг послышался шум шагов; они смолкли, и с улицы вовнутрь кухни зашёл отец. Увидел, что мать с дочерью сидят за столом с чайником и чашками, спросил:

– Что, чаёк попиваете?

– Хорошо, что не кровь, как ты говорил, – съязвила Смилана.

Миланэ знала, что мать с отцом, как и всякая супружеская пара, иногда любили разругаться. Но не всерьёз и никогда – надолго. Так, «чтобы ухо было востро», как любила пошутить мама.

– Кровь пить полезно, особенно свежую, – заметил отец.

– Ты втай уж сдулся-то?

– Я? А ты?

– Есть будешь?

– Ну давай…

Отец, довольный разрешением небольшого конфликта, ушёл ненадолго прочь.

– А что ты мне хотела сказать? – вдруг спросила мать, перетаскивая огромный чан.

– Мы едем в Айнсансгард.

========== Глава XV ==========

Глава XV

Миланэ боялась, что все эти пять утомительных и однообразных дней, пока они ехали в великий и самый первый дисципларий – Айнансгард, Арасси начнёт всё больше молчать и в её глазах будет таиться молчаливый укор. Но опасения оказались напрасны: было заметно, что подруга если и обиделась, то никак не выказывала этого, и дочь Андарии не чувствовала разобщения с нею.

Тем не менее, Миланэ замечала, что она никак не находила понимания для их поступка: посреди бела дня взять да уехать за четыреста с лишним льенов, чтобы отдать родной сестре какого-то льва, пусть и Ашаи, некий «оберег» явного варварского происхождения. Ашаи-Китрах не слишком превозносят ум и рациональное, по крайней мере, он у них сосуществует с остальными гранями души, но глупость, бессмысленные поступки и вздорство не могли найти доброго отклика в душе Арасси. Она некоторое время в самом благожелательном тоне пыталась убедить Миланэ, что делается какая-то ненужная глупость, усилия – напрасны, даже никчёмны; то та была, как обычно, несгибаемой.

«Деньги – ладно, патрон ей всучил целый мешок денег, это её дело, как с ними сходить с ума. Но сколько времени и усилий зазря! И это – перед Приятием…», – подумывала Арасси, забившись в угол дорогущего дилижанса и невидяще уставившись в окно.

Её душа сильно смягчилась, когда она вошла в Айнансгард и увидела главный стаамс – стремительный памятник зодчества потрясающей красоты и высоты.

Они, как водится, первым делом пошли в Админу; там Миланэ объяснила, что им нужна дисциплара – родная сестра льва Хайдарра, двадцати одного года отроду. Под такую скупую характеристику могли подпасть очень многие, и в Админе поинтересовались, не знают ли сиятельные ещё каких-либо примет той, которую нужно найти. Ваалу-Миланэ начала тереть уши ладонями, яростно пытаясь вспомнить, даже изгласила энграмму на возвращение утерянного и вспоминание забытого; но Ваалу-Арасси саркастично отметила, что изглашает она вовсе другую энграмму, а именно для быстрого засыпания и сна без сновидений. Сложно сказать, что надо делать, если забыла энграмму для вспоминания забытого – мда уж – и Миланэ, сдавшись, лишь добавила, что имя рода дисциплары может начинаться на «С».

Тяжело вздохнув, служители Админы отправились искать безвестную дисциплару в картотеке, ибо просьбы Ашаи, даже самые странные и трудные, надо выполнять. Вернулись служители необычно быстро, чего не ожидали ни Миланэ, ни, тем более, Арасси.

– Ваалу-Вивиана, из рода Слааров, двадцать один год от роду, у которой есть родной брат, дренгир Легаты…

– Да-да-да-да! – затараторила Миланэ. – Вивиана!

– Хорошо. Насколько дело срочное?

– Очень срочное и касается её брата.

Служительницы Админы со вздохом переглянулись.

– Мы вызовем её как можно быстрее, – с печалью в голосе молвила одна из них. – Подождите в гостевых комнатах, прошу.

– Благодарим львиц, – сделала Миланэ небрежный книксен и быстрым шагом направилась к выходу, жестом поманив за собой подругу-Арасси.

В гостевых комнатах Миланэ и Арасси сидели уже больше часа; Арасси несколько раз предложила пойти поесть, но Миланэ ответила, что нельзя терять и мига времени. Недалеко, на такой же софе, сидел некий знатный господин в тоге, похожий на патриция Сунгкомнаасы. Он с недвусмысленным, бесстрашным интересом поглядывал на двух подруг; Миланэ не особо замечала его взглядов, Арасси они только злили.

Наконец, створы дверей распахнулись, в комнату влетела молодая дисциплара.

По всему было видно, что облачалась она второпях (в стаамс Ашаи не могут входить без пласиса – это считается очень дурным тоном), вплоть до того, что сирна у неё оказалась заткнута рукоятью вниз. Шерсть цвета корицы говорила о западном происхождении; очень маленькие уши прижаты, то ли от волнения, то ли от плохого настроения; пласис на ней почему-то лилейный, нежно-белый – такие обычно носят или на больших празднествах, или на сожжениях. Миланэ сразу признала сходство её черт с Хайдарром.

Она села напротив, ровно и скованно, словно на Совершеннолетии; её большие, карие глаза влажно, яростно смотрели на обоих подруг.

– Пусть осенит тебя свет Ваала, сестра, – начала Миланэ с традиционного приветствия.

Арасси тоже с улыбкой кивнула, а потом поглядела в окно, дотрагиваясь когтем к подбородку.

– Осенит и вас. Что случилось? – спросила она высоким голосом, да так, что стало понятно – нечто должно было случиться.

– Сестра, меня зовут Ваалу-Миланэ. Это моя подруга Ваалу-Арасси, мы – дисциплары Сидны у порога Приятия. Мы… точнее, я лично имею к Вивиане важное дело.

– Говорите уже, – торопливо сказала Вивиана, взмахнув хвостом. – Скажите: что с Хайдарром? – цепко сжала ладони.

– Я не знаю.

– Значит, пропал без вести?

– Нет, о Ваал, нет. Надеюсь, нет. Мы не приехали сообщить о плохих новостях. Вивиана неправильно поняла!

Вот что сбило Вивиану с толку, так сбило.

– Тогда откуда у львицы амулет моего брата? – глядела она на вещь, что Миланэ неуверенно держала в руках.

– Я приехала его вернуть, – та увильнула от вопроса.

– Где ты его взяла? – перешла на «ты» сестра Хайдарра.

– Он сам мне дал… – начала Миланэ, но не договорила, поскольку Вивиана мгновенно перебила:

– Когда? Зачем?

Миланэ на миг запнулась, но потом сказала правду:

– Мы познакомились по дороге из Марны. Я с ним спала. Потом Хайдарр подарил мне его на память. И мы разъехались в разные стороны.

– Так он жив… с ним всё хорошо…

– Надеюсь. Он ещё здесь?

– Здесь – это где? – без больших церемоний спросила Вивиана, уверенно расправляя пласис. – Он уехал обратно на Восток неделю назад. Но я ведь говорила ему, говорила никому амулет не отдавать! Не показывать! А теперь он у вас. И чего вы хотите?

– Попрошу прощения, сёстры, должна отлучиться, – неожиданно поднялась Арасси и тут же вышла.

– Так чего ты хочешь? – развела руками воспитанница Айнансгарда.

«Холодный приём… С другой стороны – а чего ты хотела?».

– Я приехала отдать амулет. Насколько мне стало известно, это не обычная вещь. Хайдарр не знал, что дарит; он сказал, что это самое дорогое, что у него есть.

Сколь был мягок тон Миланэ, столь остр – тон собеседницы, больше схожей на противницу:

– Он отлично знал, что это такое. Ему было сказано, что это – оберег на защиту.

Собственно, дискуссия была бесполезной.

– Прошу.

Быстрым, нервным движением Вивиана взяла эту штуку.

– Спасибо. Всего доброго.

Поднялась, и так застыла. Села обратно.

– Он приедет не ранее, чем через год. Что мне с ним делать?.. – с такой внезапной и великой безнадёгой молвила она, что Миланэ сразу прониклась сочувствием, хотя миг назад хотела уйти без длинных послесловий. – Что ты сделала с моим братом? – внимательно поглядела на неё Вивиана и села обратно. – Зачем он отдал амулет, который достался мне с таким трудом?

– Ничего. Мы познакомились случайно… – ответила дочь Сидны, и чтобы отвадить разговор в иное русло, заметила: – Я узнавала о нём в Сидне.

– И, Ваал мой, не вздумай распространяться о том, что узнала. Особенно здесь, в Айнансгарде.

– Не буду.

После сего судьбе можно было бы и оборвать череду необычных слов и поступков, чтобы вернуться в размеренно-понятное русло; хватит бы всех этих непонятностей, пусть Миланэ едет в Сидну, прихватив Арасси, Вивиана останется с амулетом брата – и на том истории конец.

– Держи, – повторила Вивиана, потрясая амулетом в опасной близости от её носа.

Опомнившись, Миланэ отпрянула.

– Нет-нет, Вивиана, я приехала, чтобы…

– Ты любишь его?

Миланэ в растерянности осмотрела гостевой зал, будто бы эти белесые своды могли чем-то помочь. Как-то отвечать на такой вопрос? Любить – да нет, не любит. Просто знакома, просто симпатизирует.

– Мы просто провели ночь вместе, – повела она плечом, стараясь быть честной.

– Всё равно держи. Не я подарила тебе, а мой брат. Наверняка он разозлится, если узнает, что я забрала у тебя амулет. Его лучше не злить.

– Но ему это нужнее… Ему ведь поможет?.. – Миланэ робко приняла возврат.

– Как знать. Что только не сделаешь, чтобы брат вернулся невредим. Но я понятия не имею, что происходит, если такие амулеты отдаются прочь. Он именной, если разобраться.

Вивиана несколько раз осмотрелась вокруг; верно, она вдруг поняла, что лишние свидетели будут весьма некстати.

– Что же теперь делать? – задумчиво спросила Миланэ.

– Да что хочешь, но я бы сохранила его себе.

– Нет, я говорю о Хайдарре.

– Беспокоиться поздно. Брат далеко, а второй такой амулет я не смогу достать.

«Что ж, хорошо-понятно», – подумала дочь Сидны. – Но всё-таки: что он такое?».

– Это амулет северных прайдов?

– Можно и так сказать, – торопливо ответила Вивиана, тут же перескочив: – Боюсь, амулет тебе придётся оставить, во зло или благо. Если тебе не нравится его происхождение, то просто думай о нём, как о подарке.

«За сим, пожалуй, всё», – помыслила Миланэ. Несмотря на обстоятельства, она пыталась притронуться эмпатией к душе Вивианы (незадача: Ашаи всегда сложнее прочувствовать, чем светскую душу), искала её взгляда, и несколько раз нашла; пожалуй, та не была глупа и поняла, что Миланэ совершает кой-какие попытки пролезть ей в душу. В конце концов, игры взглядов обоим надоели, потому что приходилось взаимно улавливать ход мыслей, которые можно просто выразить вслух. Тем не менее, Миланэ смогла кое-что выудить: Вивиана пребывала в угасающем раздражении и беспокойстве; так-то её можно понять: неизвестно кто, пусть и Ашаи (а может, тем более) приходит и тычет тебе северный амулет, требуя признаний. По уму, так надо сразу сказать: ничего не знаю, вижу в первый раз, о чём львица говорит, что львица себе позволяет.

Вышло чуть иначе. Вивиана, в свою очередь, увидела в душе Миланэ нечто такое, что дало возможность сказать:

– Раз ты сюда приехала из самой Сидны, заботясь о моём брате, тогда надеюсь, что мы можем говорить откровенно.

– На самом деле я приехала из Андарии… Да. Можем.

Вивиана пересела к ней на софу, совсем близко, без личного пространства, тело к телу.

– Этот амулет – дело рук северных шаманай, – склонилась она, почти шепча на ухо, очень внимательно вглядываясь. – Я знаю одну старшую сестру, необычную, которая имеет там связи, – Вивиана крайне многозначительно сказала слово «там». – Я через неё получила этот амулет, это было весьма непросто. Она живёт в Цаплае, отшельничает. Цаплай – это недалеко, льенов пятьдесят, угрюмогоры, как мы их зовём. Пойми, Миланэ – когда я рассказываю о ней, то доверяюсь. Тебе. Потому: никому и ничего.

Миланэ молча кивнула; потом поняла, что кивка недостаточно:

– Никому ничего. Я могу с нею повидаться?

– Спрашивай её, не меня. Она принимает далеко не всех. Прости, сестра, но я должна идти. Когда увижу Хайдарра, обязательно расскажу. Но, боюсь, будет это нескоро…

– Не надо. Не рассказывай ему ничего, – попросилась Ваалу-Миланэ-Белсарра.

Дорога, шедшая вверх, была извилисто-угрюма; предсумеречный час обдавал холодом и неуютом. Миланэ, дочь юга, поразилась тому, сколь природа может быть отрешённой, холодной, равнодушной к тёплой крови.

– Осторожно, – предупредила, и помогла Арасси перебраться по неровной кладке через крошечную речку.

Над горами висел туман, облака висели неправдоподобно низко.

Как только Миланэ хорошенько разузнала у Вивианы, как добраться к необычной старшей сестре Нараяне, так сразу они и отправились. Нельзя сказать, что это было лёгкое путешествие. Ночевать пришлось в довольно подозрительном и убогом месте, по меркам дисциплар Сидны, конечно. Зябкая погода требовала тёплой одежды, и счастье Миланэ, что Арасси любит таскать с собой множество нужных и ненужных вещей – она дала тёплый плащ-накидку с капюшоном, который обычно носят Ашаи в ненастье. Тем не менее, остальные вещи, что они опрометчиво не оставили в Айнансгарде, им пришлось отдать на сохранение первой попавшейся сестре-Ашаи в городке со смешным названием Цвах; Арасси объяснила Миланэ, что «цвах» у хустрианцев – это весьма неприличное, жаргонное словцо, на что та ответила, что вся жизнь хустрианцев – сплошное неприличие.

Из этого селения им следовало отправиться в другое; избитая дорога к нему не предвещала простого пути.

Посёлок, возле которого должна обитать Нараяна, оказался глухим, забытым Ваалом скоплением двух десятков домов посреди гор, в котором жили лишь охотники. К Миланэ и Арасси они были не то что строги или суровы, а будто бы просто равнодушны. «Пришли, ну и мир с вами», – так молвили их глаза.

– Амастилаар. Считай, тот же Норрамарк. Тут наша Ирмайна чувствовалась бы, словно рыба в воде, – весело сказала Арасси.

Миланэ была бесконечно благодарна ей; она уже много-много раз пожалела о том, что не отправила подругу в Сидну. Было заметно, что ей непросто смириться со странностями Миланэ, которая ранее выказывала не так уж много странного. Она не понимала мотивов и цели их путешествия. Самым пагубным для доброго настроя было то, что Миланэ сама не знала их; хотя, безусловно, она пыталась придумать разумные, хорошие доводы и для себя, и для других.

Шли они по этой угрюмой дороге уже час. Дорогу им указали, но провести никто не согласился.

– Хаману Нараяна не любит к ней ходящих, – со странным уважением отвечали им местные.

Дорога свершила ещё одну неровную петлю вокруг огромного камня, и они увидели небольшой дом с большим крыльцом в окружении высоких елей; в нём горел свет, а из большой трубы ввысь тихо-тихо уходил дым.

– Кто-то есть. Пришли не зря, – заметила Арасси, ловко откинув капюшон.

Взошли на крыльцо, постучались в дверь. Арасси, потирая ладони, обдавала их тёплым воздухом дыхания и наблюдала почти незаметный пар. Миланэ улыбнулась, будто бы извиняясь и утешая: «Ещё чуть, моя подруга, ещё совсем немного, я только узнаю, что мне делать с амулетом, да всё дело».