Текст книги "Снохождение (СИ)"

Автор книги: mso

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 60 страниц)

Когда сталла впервые попадает в Сиднамай, то обязательно теряется.

Вдруг в дверь постучали. Ваалу-Леенайни поняла, что больше наедине с собою побыть не сможет; потому, чтобы решиться, так себе втихую и сказала:

– Амариссани. Пусть будет Амариссани. Что тут ещё думать…

Пришла старшая сестра Ваалу-Амалла, наставница Сидны, давняя подруга и соратница в любом деле, большая мастерица жестов, поз и этикета. Чрезвычайно строгая с ученицами, подозрительно лёгкая в общении с себе равными; наставляла она искусно и хорошо, но казалось, Амалле до черноты надоели эти этикет и жесты, потому что в жизни она всегда, где только возможно, позволяла себе расслабиться и забыть о формальностях.

– Ты с чем ко мне, Амалли? – с равнодушием спросила Леенайни, отходя от дверей и не оборачиваясь.

Гордая сознанием того, что с амарах, как говорится, у неё тесно сплетены хвосты, Ваалу-Амалла важно вошла, мельтеша длинными шлейфами от рукавов пласиса.

– Или зашла просто так, повидаться? – переспросила амарах.

– С одним важным делом… Сейчас обсудим… Что это ты делаешь? – полюбопытствовала Амалла, направляясь прямо к лоджии – она любила виды из неё.

– Дела смотрю, – с чуть иным равнодушием ответила амарах

– Чьи? – чуть прищурила глаза Амалла, разглядывая стол и то, что на нём покоилось.

– Дисциплар, у которых скоро Приятие.

Поскучнев, Амалла присела там, где ранее сидела Леенайни, а её хвост обвил ножку стула.

– Аааа… Да-да. Раз, два, три, четыре… – загибала пальцы наставница, словно маленькая львёна, что учится считать.

– Три, – невольно поправила её Леенайни, но тут же одёрнулась.

– Нет, четыре, – взывая к справедливости и очевидному, указала пальцем Амалла, непонятливо глядя на влиятельнейшую подругу. – Смотри.

– Ах… Верно, – взмахнула рукой Леенайни, мол, этих дел и так невпроворот, тут забыть своё имя можно.

– Послушай, я к тебе по такому вопросу… – отдав почесть вежливой болтовне, перешла к делу Амалла.

Леенайни, зажигая свечи на столике и вполуха слушая её просьбы, решилась окончательно: «Ваалу-Амариссани. Вот кого я возьму к Тайнодействующим. Да поможет мне Ваал».

«С чистым намерением ты сможешь войти», – такие слова писаны на большой гранитной стелле возле дверей покоев амарах; с другой стороны, слева, находится статуя львицы, в полный рост. Она, насколько было известно Миланэ, никого не изображала, никто не знал имени скульптора и даже никто толком не ведал, сколько ей лет и кто её сюда поставил да зачем она тут стоит; она – чистый предмет искусства безо всякой подоплёки и истории за собою. Оттого эта львица, закрывшая глаза и сложившая ладони у щёки, казалась невыразимо прекрасной, как чистая идея вечного начала самки.

Хильзари и Миланэ вошли в большую приёмную. Прямо перед ними – широкий стол, где днём сидит помощница амарах, в роли которой очень часто выступает какая-либо ученица; множество растений в горшках и горшочках различных стилей и размеров, два огромных окна, высокие потолки.

– Надеюсь, амарах у себя.

– Она принимает до пяти, а сейчас почти семь, – осторожно заметила Миланэ, всё же надеясь, что Леенайни на месте.

Вместо ответа Хильзари громко постучала дверным кольцом в левую дверь, где находились комнаты служения амарах. В правой двери – личные покои амарах, но в них не принято стучаться без самой крайней необходимости.

– Да, похоже её нет, – Хильзари задумчиво почесала за ухом.

– Не страшно, моя наставница, всё сделаю завтра.

Вдруг входные двери в приёмную резко распахнулись и в комнату влетела сама Ваалу-Леенайни с ещё двумя сёстрами. Первую из них Миланэ отлично знала – это наставница Амалла, вторую сестру она видела впервые в жизни.

– Я, если честно, уже устала от этих просьб из Регулата, – нервно сказала Леенайни, не обратив и малейшего внимания на посетительниц. – Двадцать сестёр. Им, видите ли, надо двадцать сестёр! Немыслимо!

– Мда, ужасно, – согласилась Амалла.

– Не то слово, – вторила незнакомка.

Они резко встали в кружок у двери, все взвинченные и многозначительные; казалось, никто совершенно не заметил Хильзари и Миланэ, будто их не существует.

– Кстати, там ещё один художник атласов жаловался, что привратные стражи повели себя очень грубо. Пригрозился пожаловаться в Палату, – сообщила незнакомка с какой-то сухой истерикой и значением.

Одета она была в непомерно длинный, совершенно непрактичный пласис странного грязно-тёмно-зелёного цвета. Обычно пласис должен достигать пят, но не касаться поверхности; здесь его долы влачились по полу. Также у него была занижена талия. Миланэ этот пласис больше напомнил некое бальное платье, и единственным признаком одеяния Ашаи было то, что у него болтались (а не развевались) шлейфы для подвязки рукавов.

– Пусть в этом году передадут всем художникам, что если они будут бегать по дисципларию, как по парку флирта в Мистфальне, то мигом отсюда вылетят. Так… – наконец-то заметила посетительниц амарах. – Хильзари, сейчас…

– Да, моя амарах, мы подождем, – кивнула Хильзари и медленно присела на стул возле стола.

– Так, ладно…

Но две спутницы Леенайни уже поняли, что беседа не свяжется, потому решили распрощаться:

– Вижу, моя амарах, что есть ещё дела. Не будем задерживать. Доброй ночи.

– Ярких огней, – Ваалу-Леенайни воздала ввысь ладонь в традиционном прощании Ашаи.

Глаза Амаллы задержались на дисципларе.

– Миланэ? Давно не виделись, – вскинулась её бровь.

– Восславим Ваала, рада видеть наставницу Амаллу, – книксен от Миланэ.

– Осанка ровнее, – указала она пальцем. – И письмо двумя руками держи.

Миланэ тут же исправилась.

– Да, наставница.

– Амалла, да не будь такой строгой, Ваал мой, – Леенайни ключами открывала двери в личные покои.

– Не будешь строгой – вмиг всё забудут.

Двери в приёмную закрылись и вмиг воцарилась неестественная тишина, как бывает после шумного разговора.

– Восславим Ваала, моя безупречная амарах… – первой начала Миланэ, быстро бросая взгляды то на Леенайни, то на Хильзари.

– Восславим же. Простите, что не поприветствовала, совсем забегалась. Прошу, – амарах пригласила войти в свои покои.

Миланэ начала заходить, а Хильзари поднялась:

– Моя амарах, сообщалось, что львица желает видеть дисциплару Ваалу-Миланэ-Белсарру после прибытия из Марны, – пугающе формально вымолвила наставница Хильзари, и Миланэ уверилась – пришёл час личной беседы с амарах.

– Миланэ, когда ты прибыла? – спросила Леенайни, как-то странно осматривая её с ушей до когтей лап.

«Впрочем, почему странно, что тут странного, выгляжу я хуже львицы из далекого посёлка. Спешишь всюду, глупая, всюду спешишь, а в итоге смотри что получается. Что тебе мешало пойти к себе да переодеться?..».

– Час назад, моя амарах.

– Славно. Решила не отдыхать с дороги, а сразу – ко мне?

Хвост Миланэ незаметно вздрогнул.

– Нельзя быть настолько усталой, чтобы не желать сразу увидеть свою амарах.

Хильзари не стала полностью входить в комнату, а неприкаянно приютилась у двери.

– Славно-славно. Славно. Что ж… – пошла по комнате амарах.

Ваалу-Леенайни, выложив какие-то вещи на комод, затушила свечи (в мире ещё светло), которые прислуга предупредительно зажгла уже сейчас, ожидая её более позднего прихода; на ходу сняла обруч с высоким венцом (традиционное отличие амарах) и совершенно небрежно бросила его на другой комод, подошла и встала прямо напротив Миланэ; бросила на миг взгляд на Хильзари, и они мгновенно поняли друг друга. Безусловно, разговор амарах с ученицей перед Приятием должен быть с глазу на глаз – так заведено. Таким образом подчеркивается важность Приятия и того, что за ним последует, а также отдается честь тем годам, сквозь которые успела пройти ученица.

– Вынуждена покинуть ваше тёплое общество, – поспешила сказать наставница Хильзари. – Меня ещё кое-кто ждёт.

– Понимаем, Ваалу-Хильзари, – без особого старания подыграла амарах. – Ярких огней.

– Нежного вечера.

Леенайни молча проводила наставницу к двери, закрыла её на ключ и устало-небрежно пошла в другую комнату, жестом поманив за собою Миланэ. Вообще, Миланэ нравилось, что Леенайни жила весьма скромно, по меркам амарах, конечно. Её комнаты никогда не полнились сонмом предметов искусства, подушками в золотой парче и занавесками, которые стоили как добрый дом. Здесь, в гостевой комнате, всё было довольно просто: два широченных дивана для возлежания, четыре маленьких и длинный-длинный, низенький стол.

Наконец, дочь Андарии вошла в комнату. Амарах села на диван, посмотрела в окно, потом на напольные часы с одинокой стрелкой.

– Миланэ, на будущее: никогда так не делай, – разлеглась Леенайни. – Не приходи сразу, с пылу-жару, прямо с дороги, на любую встречу или в общество. Подготовься.

Миланэ стройно стояла напротив, стараясь держаться достойно и подобающе (её растормошило замечание наставницы Амаллы), но чувствуясь весьма неуютно.

«Ваал мой, ну почему, почему я не одела свой новый пласис? Вот так всегда, вот так всегда: не подумаешь, не продумаешь…».

– Моя амарах… Искренне прошу прощения за оплошность… – жест извинения.

– Да пойми правильно, это я тебе как советчица говорю, не в наставление. Ты скоро станешь сестрой, тебе надо отдать должное. Приляг, пожалуйста, не стой.

Последовав её приглашению, Миланэ разлеглась, опираясь на локоть. Письмо аккуратно положила на столик.

– Да и вообще, личную беседу перед Приятием не принято начинать с похвалы, а надо чем-то попечалить. Укорить. Такое всякое… – улыбнулась амарах. – Не я так придумала – так до меня выдумано.

Выждав, Миланэ осторожно ответила:

– Я когда шла, то хотела привестись в порядок. С другой стороны, наставница Ваалу-Хильзари сказала, что амарах ждёт меня. Я не знала, насколь всё срочно и посчитала, что это может быть связано с моим заданием в Марне.

На миг глаза Леенайни сузились.

– Да как личная беседа может касаться такого пустяка, как это задание?

«Ты гляди, знамо же говорят: жертва чувствует охотницу», – подумала Леенайни. – «Или наоборот: охотница – жертву».

– Пусть моя амарах простит…

– Вот и вторая оплошность, – указала пальцем Леенайни. – Не надо постоянно извиняться, это не совсем к лицу для Ашаи. На этом можно закончить всякие поучения, и перейдём к важному. Пожалуй, тебя больше всего интересует вопрос, где и зачем ты окажешься после Приятия. Не буду мучить и сразу начну с этого…

– Моя амарах, смею прервать львицу…

– Да-да, – Леенайни навострила уши.

Она ожидала слёзной, дрожащей просьбы о назначении в каком-то месте и неназначении в других; вообще-то, это случалось весьма нечасто, но несколько случаев на веку Леенайни уже было. Такие дисциплары, как правило, умоляли не давать им служение в Легате и на далёком Востоке вообще, просили не отсылать за пределы Империи, в какие-либо Протектораты; такие дисциплары всегда просились слёзно, с надрывом, взывали к тысяче причин и устраивали дурнейшее представление. От ожидания подобных низостей у Леенайни сжались пальцы правой ладони и чуть встрепенулся хвост.

«Так рано, прямо с самого начала, об этом ещё никто не смел заикаться», – со спокойным, выжидающим злом подумала амарах.

Но Миланэ совершила нечто иное: она встала и, взяв со столика письмо, протянула его.

– Это письмо моего патрона, – скромно объяснила Миланэ. – Он пожелал, чтобы безупречная амарах ознакомилась с ним.

– Патрона? – весьма да весьма удивилась Леенайни и, не мешкая, раскрыла его, сорвав огромную личную печать. Только после этого она догадалась осмотреть её; нахмурившись, развернула бумагу. Посмотрела на Миланэ и начала читать.

Патроны у дисциплар появляются редко; это, по сути, не запрещено, но то же самое, что покупать яблоко, которое ещё лишь цветок: неизвестно, созреет ли. Очень редко, но бывало, что хитрые ученицы шли на подлог и пытались прикрыться патронатом (полностью фиктивным или почти настоящим), чтобы не ехать на место служения после Приятия, а уехать туда, куда хочется. Но таких почти всегда раскусывали, как мелкую кость, и амарах строго отклоняла просьбу такого «патрона», а дисциплару отсылали служить на несколько лет куда подальше и пожёстче.

Целый сонм эмоций блуждал по лицу Леенайни, пока она читала это письмо. Миланэ скрытно-внимательно наблюдала за нею

– Сенатор Тансарр? – совершенно опустила письмо, но тут же спохватилась-подняла, словно что упустила.

– Вероятно, блистательная амарах знает его? – со скрытой гордостью спросила Миланэ.

– Я слыхала о нём, слыхала, конечно… – рассеянно ответила Леенайни, потирая нос. – Даже раз видела. Но лично не знакома. Миланэ, хммм… Да, Миланэ, это впечатляет. Но… как всё это произошло? Рассказывай.

Миланэ так и рассказала обо всём: как приехала в Марну, как пришла к Хильзе, как выполнила поручение в библиотеке, как вернулась домой к подруге, как случайно забрел к ним Нрай, как Хильзе отдала ей служение, как она провела церемонию сожжения Оттара, как после Синга беседовал с ней, как потом пригласили домой к сенатору Тансарру и как она там согласилась принять Дар Обращения.

– …и, наконец, я без приключений вернулась в Сидну, моя амарах.

Внимала Леенайни, внимала хорошо и не перебивала. Вошла прислуга в виде двух маленьких, старших львиц, из чужаков-дхааров; Леенайни молча махнула им рукой: можно зажигать лампы и свечи. Вообще, это было почти что неслыханно: дхаарки, не-Сунги – прислуживают амарах дисциплария. Дхаары не рабы, в Империи рабства давно нет, целых три столетия, но и не граждане; это – львы и львицы чужих земель, которые захотели жить и работать в Империи. Они ни в коем случае не являются Сунгами, ни истинными, ни принятыми, а потому их права сильно урезаны. Их присутствие в дисципларии – почти что прямой вызов духу Сунгов. Но Ваалу-Леенайни очень привязалась к этим двум львицам, которых в своё время приютила её предшественница, и считала их преданнейшими душами.

Она задумчиво играла небольшим золотым браслетом на руке; глубокие тени воцарились в комнате.

– Он не говорил, в каких талантах нуждается? – спросила Леенайни, глядя куда-то вдаль.

– В общем-то, нет.

– А что насчёт Дара Обращения?

«А вот нетактичный вопрос с её стороны», – подумала Миланэ. В среде Ашаи не очень принято его задавать. Миланэ всегда старалась поставить себя на чужое место, и сейчас признала: она, будучи амарах, ни за что бы такое не спросила, или если бы и спросила, то немного по-другому, мягче, не в упор…

Но, в конце концов, это ведь амарах, а не абы кто; что от неё скрываться?

– Двадцать тысяч империалов золотом.

Ваалу-Леенайни несколько раз моргнула, потом осмотрелась вокруг, разглядывая всякие-разные предметы в своей комнате. У неё вырвался неопределенный жест, который Миланэ не смогла понять, но больше всего он напоминал непонимание, даже недоумение.

– Очень достойный дар, должна отметить, – сказала Леенайни, будто о пустяке.

Серьёзный взгляд амарах к Миланэ, даже серьёзно-укорительный, будто Миланэ порочна и плоха. Но вдруг Леенайни воссияла чистой, искренней улыбкой:

– Я безусловно удовлетворю просьбу твоего патрона. В письме, – она помахала им, – он просит, чтобы ты после Приятия уехала в Марну. И я ни в коем случае не могу отказать столь уважаемому льву. Должна заметить, что это лучшее письмо патрона, которое я когда-либо видела.

Радость и тепло разлились по душе Миланэ; она глубоко вдохнула.

– Моя амарах… Могу узнать, куда мне суждено было направиться?

– Сейчас это уже совершенно неважно, Милани. Всё поменялось… всё, – туманно молвила амарах, вчетверо сложив письмо. Потом она встала и прошлась по комнате, раздумывая о чём-то. Её тихие шаги шуршали в тишине.

– Раз так, Миланэ, то я бы хотела задать вопрос. Только прошу: не переспрашивай. Отвечай, как есть. Подумай.

– Уши слушают, моя амарах.

– Ты представляешь себя вне сестринства Ашаи-Китрах?

Неожиданный вопрос. Впрочем, он вполне может быть частью этой традиционной беседы амарах и будущей сестры-Ашаи, подумала Миланэ, так что удивляться нечему. Ничему не удивляйся, Миланэ, всё идёт так, как и должно идти.

Создав вид, что глубоко раздумывает, Миланэ, растянув время, ответила:

– Нет, не представляю, моя амарах.

– Ты – Ашаи до кончиков когтей?

– Да.

– Ты никогда не предашь сестринство и саму себя? – села она прямо возле дисциплары, близко-близко.

Миланэ поднялась и приложила руку к сердцу.

– Не предам.

Как можно?..

– Хорошо, – всматривалась в неё Леенайни, пытаясь понять. – Хорошо, Ваалу-Миланэ-Белсарра, дочь рода Нарзаи. Хорошенько, – отпрянула.

Леенайни возвратилась к своему дивану, разлеглась; Миланэ же смотрела на тёмно-фиолетовое небо в окне с первыми звёздами на небе. «Сколь они далеко», – подумалось. – «Учёные говорят, что они дальше солнца, дальше луны, и будь у тебя тысяча жизней, всё равно не сможешь дойти ни к одной. Но что там, в этой бесконечности? Есть ли там другая Ваалу-Миланэ-Белсарра?.. Как жить средь столь неизбывно-огромного мира?..».

– Рада за тебя, – голос Леенайни возвратил к жизни и её заботам. – Действительно рада. Тебя хвалили наставницы, Миланэ, ты хорошая дисциплара с отличной игнимарой.

«Наверное, это так, раз говорит сама амарах», – подумала Миланэ, незаметно поправляя рукав свиры. Возлежать было удобно, но как-то неприютно – ей бы проще сидеть перед амарах.

– Навсегда запомню эти тёплые слова.

– Марна тебе понравилась? – с лёгкостью и беззаботностью спросила Леенайни, сложив ладони в жесте открытости.

– Очень красивый город, – посмотрела Миланэ туда, где вместо неба давил белый потолок с люстрой на десяток свечей.

– А библиотека Марны… ммм… красота! Правда? Прогулялась в Императорских садах?

– Нет, не успела, к сожалению, – ладонь внешним ребром к груди: жест сожаления, но несильного, так, понарошку.

– Ничего, успеешь. Я уже, наверное, год в Марне не была… – сказала Леенайни и замолчала. Непринужденная беседа, которая началась весьма споро и неплохо, как-то не сладилась, угасла. Каждая из Ашаи начала думать о своём: Миланэ – меланхолично, Леенайни – сосредоточенно, быстро, точно.

Но было ещё кое-что. Миланэ так и подмывало побеседовать о «Снохождении» и Малиэль, совершенно не ко времени и не к месту; неким даже не седьмым чувством, не безмолвным знанием, а десятым – она знала, что Леенайни знает о «Снохождении» чуть больше, чем можно подумать. Вот такое предчувствие соткалось в её душе. «Далось оно мне», – подумала Миланэ, но со злостью совершенно притворной, фальшивой, как мстваашское золото. – «Прицепилось к душе. Не гляди долго на запретное, не то запретное поглядит на тебя».

Она не знала, с чего начать, и вообще ли стоит это делать. Поэтому решила задать весьма безобидный вопрос, чтобы начать издалека:

– Моя амарах, я хотела бы кое-что спросить, если позволительно.

– Да, конечно, – обрадовалась та.

Леенайни любит вопросы, точнее, очень любит отвечать на них. Не всякие, конечно. Обыденные, требующие мелочного внимания – раздражают, надоедают. Но если украдкой, с придыханием спрашивают о чем-то вечно-великом, жизненно-важном или о вере, так она всегда готова что-нибудь вымолвить.

– Он довольно необычен… – снуёт Миланэ взглядом по полу из старого дерева. Бордовые стены, что доселе не привлекали к себе внимания, начали тревожить своей потусторонностью.

– Да говори-говори, – без терпения перебила амарах.

«Слышала ли безупречная амарах что-либо о древе миров?», – вот что хотела спросить Миланэ, но внезапно устрашилась, ведь неминуемо та спросит, где это Миланэ слыхала да зачем ей это знать; тут же вплотную можно заговорить о «Снохождении», давнем восточном происшествии и проступке в библиотеке, а это уже весьма скользкая дорожка. Согласно канонам, истинно, по-настоящему существует среди бесконечного Тиамата только один мир – их мир, а всё остальное – выдумка и глупость, а миры сновидения – сложные, правдоподобные иллюзии, которые иногда порождаются самой душой (тогда это плохо и бессмысленно), а иногда – Ваалом (тогда это хорошо и имеет смысл). Конечно, иногда душа Ашаи в сновидении может блуждать и по этому, домашнему, реальному миру, никто этого не отрицает, но это совсем другой вопрос…

«Можно соврать, что древо миров было упомянуто в комментариях. Но вдруг она решит посмотреть да проверить? Шанс ничтожен, но есть. Что тогда?.. Лучше не рисковать…».

Леенайни не та, с кем можно об этом побеседовать. Не нужно терять головы от радости; она вмиг с благой старшей сестры превратится в свирепую наставницу и, по меньшей мере, строго осадит за вероборческие мыслишки. «Обязательно потом раскину на всё это Карру-Аррам», – решила Миланэ. – «А то сойти с ума можно».

Но пока она думала, царило молчание, отчего разговор совсем увяз в неловкости.

– Миланэ, ты не раздумывай, не стесняйся.

Нужно выкручиваться. Миланэ спросила первое, что пришло на ум:

– Моё Приятие… Известен ли день его проведения?

Беспокойная Леенайни не могла долго находиться на одном месте, потому снова встала и начала ходить по комнате, но уже почему-то позади Миланэ. Для того, чтобы видеть её, дисципларе пришлось слова сесть, опираясь локтем о спинку дивана. Тем временем Леенайни подошла к огромному, старомодному комоду с маленькими ящиками; один из них с шумом открыла. Миланэ подумала, что она хочет нечто вручить или дать, даже подумалось, что это может быть амулет Ваала, который иногда дают подержать дисципларам перед Приятием (она слыхала о таком обычае). Но Леенайни просто бесцельно оглядела ящичек, затем посмотрела на картину маслом над комодом и, наконец, ответила:

– Вот что, Миланэ, – обернулась. – Твоё Приятие состоится где-то через луну, точной даты я не знаю, нужно будет уточнить, но это, по сути, неважно. Ещё неделю побудешь в дисципларии, а потом у тебя будет вольное время: можешь поехать домой, можешь готовиться, что-то изучать, читать, писать, рисовать, куда-то поехать, пойти куда-то на служение или отдыхать – в общем, делать, что хочется. Ты уже сама лучше знаешь, что тебе нужно.

– Спасибо, моя амарах.

– Перед Приятием любая дисциплара имеет на это право, – приблизилась Леенайни и вдруг взяла Миланэ за подбородок, очень осторожно и аккуратно. – За это время советую навестить патрона, побеседовать с ним, выяснить, в чём будет заключаться служение. Но не забывай, что интересы патрона очень важны, но интересы сестринства и нужды Сунгов тоже не надо упускать из виду. Хорошо, Миланэ. Я очень рада за тебя; Тансарр сделал хороший выбор, он что-то увидел в тебе, и это – прекрасно. Теперь ты будешь влиятельной, достойной Ашаи, но не забывай свою матерь духа, своих наставниц. Свою амарах.

– Никогда, моя амарах, – ответила Миланэ, покоясь во власти руки Леенайни.

– Славно, – отпустила её Леенайни. – Да, вот что. На Приятии тебя никто не испытывает, помни это. Испытываешь ты саму себя. Я прошу тебя быть сильной и отважной. Настолько сильной и настолько отважной, какой вообще ты можешь быть. Понимаешь?

– Да, моя амарах.

– Если возникнут какие-то вопросы, сложности, сомнения, то ты можешь обратиться ко мне. Только найди понимание, если я в какой-то момент буду слишком занята. Также если у патрона возникнут какие-то вопросы, которые потребуют хорошего влияния, не бойся обращаться, – амарах без предупреждения пошла к дверям.

Миланэ намёк поняла и тут же поднялась.

– У моей благодарности нет берегов, моя безупречная амарах, – поклонилась Миланэ главной сестре своего дисциплария.

– Вот и славно, – заключила амарах. – Пусть Ваал хранит тебя, Миланэ.

– Дух Сунгов всегда пребудет с моей амарах. Не смею больше задерживаться, доброй ночи, – взялась дочь Андарии за холодную ручку двери.

– Пока, – попрощалась Леенайни с той самой усталостью и равнодушием особ высокого положения.

Миланэ вышла, услышала, как захлопнулись двери, постояла немножко, а затем медленно направилась прочь.

У входа в покои уже стояло двое охранников.

«Она точно не ожидала, что у меня будет патрон-сенатор и ещё эти двадцать тысяч Дара, изумилась совершенно, хотя сделала вид, что просто немного удивлена… Письмо приняла, и дней двадцать свободного времени… Жизнь прекрасна, жизнь чудесна, Ваал мой, как хорошо жить и быть удачливой! Вот иные этого не понимают и не ценят, а я – да. Да!».

У охраны возле входа стаамса забрала свои вещи и пошла в Сиднамай, к своему небольшому дому, который разделяла с Арасси.

– Да… – почесала загривок Леенайни, когда закрыла дверь. – Интересно, интересно…

«Амариссани придётся сбросить со счетов. С таким поворотом событий – Миланэ, однозначно. А если двух сразу?.. Нет, это будет подозрительно. Нет-нет-нет».

Леенайни пришло в голову кое-что очень важное, потому она стала требовательно, но вместе с тем отрешённо-задумчиво звенеть маленьким колокольчиком.

– Да, госпожа? – быстро вошла львица-прислужница.

– Обязательно напомни мне утром вот что: выяснить о Тансарре.

– Выяснить о Тансарре. Хорошо, госпожа.

– Всё.

Естественно, рано утром (а амарах вставала не позже семи) ей об этом сразу напомнили, и она даже направилась созывать некоторых старших сестёр-наставниц, которые хорошо знали Марну и её жизнь. Но амарах опередили. Каждый день, в девятом часу, Ваалу-Леенайни получала вести от Вестающей дисциплария, и помимо всего прочего, от имени сестринства Марны пришла просьба подробно сообщить о такой дисципларе, как Ваалу-Миланэ-Белсарра, которая «обрела в Марне важного патрона, а именно сенатора Тансарра из рода Сайстиллари», а поэтому «сестринство желает подготовиться к знакомству с нею».

Важность запроса была подчеркнута не только тем, что его передали через Вестающих – это многое значит – но и тем, что он оказался самым длинным из всех вестей.

Хороший знак. Во-первых, стало ясно, что патронат Миланэ самый что ни на есть настоящий. Конечно, дисциплара никогда бы не осмелилась лгать в таком деле, но всё равно, это добавляло уверенности. Во-вторых, это подтверждало спонтанный характер знакомства Миланэ и Тансарра. Могло случиться так, что влиятельные Ашаи Марны, например, те же Вестающие, могли нарочно подослать Миланэ к Тансарру, чтобы он взял над нею патронат. Это бы неминуемо означало, что Миланэ тесно сплелась с Вестающими или иными кругами влияния, а это бы перечеркнуло планы Леенайни.

Тем не менее она до конца не вняла, почему этому патронату уделили столь много внимания, хоть это и сенатор, один из двадцати четырёх.

Но чуть позже она узнала получше, отчего сие событие оказалось столь важным. Ей быстро подготовили справку о сенаторе Тансарре. Итак, Тансарр, из непатрицианского рода Сайстиллари – сенатор и политик высокого ранга в первом поколении. Происхождение – смешанное, Андария и Хольц. Ну, тут уже многое понятно. «Тансарр решил иметь дело с близкой кровью», – сразу подумала Леенайни. Богат, причём действительно богат, не гол как мышь, как иные патриции, что лишь создают видимость роскоши, а сами безнадёжно погрязли в долгах. Список его собственности оказался столь внушительным, что читать было воистину утомительно. Избран от юга и юго-запада, поддерживали его фракции дельцов, мануфактурщиков, торговцев, частично – крупные ростовщики, исповедующие умеренность в политике, как внешней, так и внутренней. Группы эти – не самые влиятельные в Империи, они больше имеют вес у себя в Андарии и Хольце, частично – Хустру и Юниане, и уж точно не самые влиятельные при дворе Императора и политической жизни Марны. Тем не менее, их отличала сильная материальная независимость и широкие, очень умеренные взгляды на множество вопросов. В Сенате к этой группе принадлежало всего три сенатора, включая самого Тансарра.

Вообще, Леенайни глодало то, что такой высокопоставленный львина, без малого пять лет уж сенатор, столько времени обходился без Ашаи рода. В таких высоких кругах это почти что обязательно, ведь без патроната довольно трудно завести связи в сестринстве, что крайне полезно для любого политика и дельца высокого ранга.

Но самое интересное выявилось в конце, где шли уже не формальные сведения, а кое-что поинтереснее.

Как оказалось, всё – неспроста.

Кроме довольно тёмного и бурного прошлого его рода, была ещё одна важная деталь: Тансарр довольно упрямо не желал иметь дела со сестринством Ашаи-Китрах, даже в ущерб делам и карьере. К нему, по крайней мере, два раза подсылали молодых сестёр, в самых различных ситуациях, которым давалась недвусмысленная задача: сделать так, чтобы Тансарр захотел взять над ними патронат. Ему даже раз прямо намекали, что будет лучше для дела, если он возьмёт Ашаи рода.

Но Тансарр не шёл на согласие и относился к сестринству если не с враждебностью (это невозможно себе представить для Сунга подобного статуса), то с огромной осторожностью. Нарицательной стала кличка, которой Тансарра смеха ради наделили сестры Марны: «Холостяк».

Надо сказать, что у почти у всех сенаторов был патронат над какой-то Ашаи. Только двое, уже не считая Тансарра, не имели родную сестру. Один из них принадлежал к той самой политической группе, что и Тансарр. Неглупая Леенайни поняла, что такой своеобразный саботаж имел, просто должен иметь под собою какую-то почву, неважно какую, но должен.

Но теперь оно, это противление… исчезло.

«Он или взял Миланэ ради того, чтобы от него просто отвязались… Или… Или решил иметь дело со сестринством, устав сопротивляться. Или… Решил, что так будет всё-таки лучше для статуса и дел… Мало ли, может у него неприятности, или он хочет вертеть сомнительные сделки… Нет, нет, тогда бы он не брал себе зелёную дисциплару, да ещё перед Приятием…».

Кроме всего прочего, был ещё один странноватый факт, который прямо не касался дела. Прошлое супруги Тансарра, по имени Ксаала, оказалось тёмным пятном. Складывалось впечатление, что она явилась на свет, выйдя замуж за Тансарра, а до этого нигде не существовала и с нею ничего не происходило.

Леенайни не знала, что именно думать. Но определённо, здесь всё было интересно и непросто, а амарах Сидны любила, когда всё вот так.

Всё это убеждало, что окончательный выбор – Миланэ – верен.

========== Глава XI ==========

Глава XI

«О мой Ваал, наконец-то я у своей двери, у себя дома, хоть и говорят, что дом Ашаи повсюду, где земля Сунгов. О мой Ваал, а где мой ключ?.. О мой Ваал, о мой Ваал, говорят ты есть, но и говорят, что тебя нет… Ты мне найти ключ не сможешь, я должна сделать это сама. Или сможешь? Или всё правда? Почему тогда ты не явишься предо мною, своею жрицей, и не возложишь мне его в ладонь? Знаешь ли, тогда не найдёшь ты преданнее львицы-Ашаи, если совершишь такую простоту.

Но ты не можешь.

А я – гляди! – могу. Вот, нашла. Каково? Я – живая, а ты – лишь сын моего живого духа».

Почти всю фасадную стену их небольшого дома обвил плющ. Миланэ не слишком любила его, но Арасси это очень нравилось потому она без труда смирялась. Окно открыто, но плотно занавешено, чтобы не влетали светлячки, мотыльки и прочая ночная живность. Горит слабый свет лампы – значит, кто-то есть.