Текст книги "Снохождение (СИ)"

Автор книги: mso

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 60 страниц)

– Мне даже не верится, что скоро и я встречусь с Ваалом на Приятии, – восторженно закатывала глаза маленькая, улыбчивая дисциплара.

– Время летит быстро, сестрицы, – вздохнула другая.

К Миланэ прилепилась улыбка; она так и сидела с этой маской всё время.

– Летит быстро, – вторила она. – Простите меня, должна удалиться, – встала, утёршись салфеткой. – Мне было с вами приятно. Да хранит вас Ваал.

Потом она присоединилась к группе учениц, что слушали наставницу Ваалу-Даэльси, что бессменно сиживала в саду; дисциплары были совсем ещё юными, год-два после Совершеннолетия; слушали они довольно занятный рассказ о водных источниках, воде и природе вообще, причём Даэльси заблаговременно принесла с собой маленькую доску, на которой рисовала то, что считала нужным, а также много всяких сосудов различной ёмкости. Рассказ был далеко не отвлечённым, а имел весьма большую важность: умение определять качество и свойства воды для Ашаи всегда нужно и полезно, как в походах, так в повседневной жизни и фармации. Даэльси показывала известный всем опытным ученицам метод очищения воды через особый мох, а потом пустилась в рассказы о природе.

Погода была ласковой. Милани уселась позади всех; у неё не оказалось куска ткани, который дисциплары приносят с собой, чтобы сидеть на открытом воздухе, слушая наставниц, но можно и так.

Даэльси не обращала внимания на Миланэ, словно её здесь не было; но это не угнетало, наоборот – делалось легче.

«Счастливые… У каждого своя судьба, каждый печется о своём… И никто никогда не узнает ужасной правды, не узнает о смелом жесте духа, и все будут говорить: вот, Ваал её не принял, не принял в третьем испытании. Хотя на самом деле это был лишь яд, а больше ничего. Сколько нас было таких?.. В прошлом году на Приятии погибла одна дисциплара – это немного. Интересно, она тоже сносила какой-то позор или просто случилось обычное отравление сомой?»

Сома – сумасбродная смесь, которую в обычной жизни никто употреблять не станет. Немудрено, что некоторые из молодых львиц-Ашаи не выдерживают такого испытания.

«Какая дурацкая традиция», – подумала Миланэ.

– Крапивник поёт, что твой приход очень кстати, – сказала ей Даэльси, подсев поближе.

Только теперь Миланэ заметила, что ученицы разошлись.

– Неужели? – слабо улыбнулась дочь Андарии. – Эм… наставница Даэльси…я могу быть с львицей откровенной?

Та ответила не сразу, а немного подумала, посмотрев вверх и в сторону.

– Угум, – кивнула.

– Наставница, а птицы поют о смерти?

– Поют.

– А они что-то поют о моей смерти? Наставница может спросить… у кукушки, например?

– Плохие мысли перед Приятием? – благостно улыбнулась Даэльси, сверкнув добрыми, отрешёнными глазами. – Кукушки сейчас не поют. Я знаю, что ты – мастерица Карры. Почему сама не посмотришь?

– Принято считать, что такие вещи – для самой себя – трудно взять на мантику.

Даэльси смотрела на неё, а потом хлопнула в ладоши, покачав головой, не теряя веселости.

– Ой, глупости тебе в мыслях, Милани. Не волнуйся, – дотронулась к её груди. – Слушай сюда: ты встанешь на колени, выпьешь сому, тебя сёстры Круга сразу уложат и будут с тобой вести беседу, пока не уплывёшь. Можешь чуть-чуть схитрить: когда будешь пить из чаши, пролей по подбородку; наказывать никто не станет – спишут на волнение.

Она пригладила её по щеке.

– Чему быть, того не миновать. Всё будет хорошо.

Вдруг Миланэ взяла её ладони и крепко сжала:

– Наставница Даэльси… Наставница Даэльси… – повторяла она, совершенно не понимая, что сказать, как продолжить. Должны найти какие-то слова, должны!

– Но-но, милая, всё будет хорошо. Так бывает перед Приятием, это волнительно. Но-но… – Даэльси обняла дисциплару.

Она отпрянула, не в силах совладать с тем, что плачет. Тогда Даэльси приложила ладони к её глазам, словно укрывая от стыда.

– Давай о чём-нибудь поговорим, – предложила она.

– О чём? – спросила Миланэ, не видя мир.

– Ты ещё хранишь тот северный амулет?

– Да. Мне его дал один лев, мы обменялись памятью. Такие вещи нельзя бросать, даже если они кому-то не нравятся.

– Ничего нельзя бросать лишь потому, что это кому-то не нравится.

– Верно. Но за всё можно поплатиться. Тот, кому что-то не нравится, может оказаться сильнее… и накажет за то, что ты делаешь.

– Поэтому Ашаи-Китрах должна быть сильной, – Даэльси утирала слёзы Миланэ.

– Но есть предел любой силе; есть вещи, с которыми невозможно совладать. И тогда остаёшься перед выбором: пасть в схватке или уйти с поджатым хвостом.

Наставница молчала.

– Но Ашаи-Китрах не поджимают хвоста.

– Как ты себя ограничиваешь. Почему бы не уйти, гордо взмахнув им?

– Это будет фальшиво.

– Зато ты продолжишь делать то, что хочешь.

– Это будет фальшиво.

Наставница убрала руки, Миланэ сощурилась от света солнца. Миланэ быстро встала.

– Пусть наставница простит. Я пойду… Прощаюсь с наставницей.

– До свидания, Милани, – улыбнулась ей Даэльси.

Потом она долго и упорно искала любимую наставницу Хильзари. Оказалось, она в Гелейсе; и Миланэ пришла как раз вовремя – ей надо было уезжать далеко в Хольц. Заметив одну из любимиц, Хильзари бросила небольшую компанию сестёр и поспешила к ней:

– Ах, как жаль, что не смогу видеть тебя сразу после Приятия.

– Спасибо за всё, наставница Хильзари. Спасибо за всё. Все эти годы львица заботилась обо мне. Помнит ли наставница, как я, испуганная, приехала из Ходниана, вместе с Ваалу-Мрууной? И львица была одной из первых, кого я увидела…

– Это…

– Я старалась быть хорошей ученицей. Я пыталась сделать всё. Пусть мне простится, Хильзари. Я прошу прощения.

– Ты куда?

– Туда…

«Я не боюсь. Страха нет. Смерти нет. Ничего нет», – думала она, разоблачаясь, чтобы взять одеяние для жестов, поз и танцев. – «Делай, что должна, и будь, что будет. Делай, что должна, и будь, что будет. Делай, что должна, и будь, что будет».

Красный зал Гелейсы был пуст, когда она зашла в него. Тишина умиротворяла. Она сама себе приказывала, какую позу принять; и одна плавно перетекала в другую, а та – в третью, а та… И так без конца.

Это помогало не размышлять. Мысли стали назойливы, противны, они никуда не вели и ничем не могли помочь.

Ученицы, что пришли на предвечерние занятия, осторожно указывали на неё, ибо Миланэ делала всё хорошо, вполголоса сообщая друг другу:

– Смотрите, смотрите: это – дисциплара перед Приятием.

Когда она пришла домой, то даже не успела омыть лапы, как в дверь робко постучались.

– Можно.

Служитель, совсем юный, почти львёнок, молча передал записку, совершил неуклюжий полукивок-полупоклон и исчез. Тряхнув несколько раз лапой, которую потянула в Гелейсе, Миланэ рассмотрела записочку, потом развернула и прочла:

Достойная Ваалу-Миланэ-Белсарра, Сидны дисциплара, сестринство напоминает, что в день начала испытаний Приятия крайне нежелательно принимать пищу. Также перед этим рекомендуется не ужинать. Ещё рекомендуются питьё достаточного количества воды и внутренние омовения. Сёстры остерегают от употребления любых веществ, сдвигающих душу, а также ободряющих, успокоительных, рвотных, противорвотных и влияющих на живот.

При себе необходимо иметь полное облачение. Не приветствуются украшения и личные вещи.

Напоминается, что Круг Трёх будет ожидать дисциплару 13-го дня 1-й Луны Огня 810 г. Э. И. в Зале Огня Сидны, где и начнутся испытания Приятия.

Сестринство Сидны

Миланэ ухмыльнулась. Всегда считалось, что перед Приятием ученица должна наизусть помнить, что ей необходимо. Но, вероятно, многие так волновались, что напрочь всё забывали, путались и попадали в нелепое положение. Поэтому существовала такая практика: незаметной запиской дисципларе напоминали, что делать, а чего – нет. Она сама создавала такие записки: учениц младших годов очень часто привлекали помочь Админе их писать; двойная польза: и упражнение в каллиграфии, и запоминаешь.

Упоминание о еде призвало небольшой голод, но она не собиралась ослушаться советов, ибо во время Приятия и после него, как показывает огромный опыт Ашаи-Китрах, с дисципларой случается всякое – она может напрочь утратить власть над телом. А обтекаемо-приличным «внутренние омовения» подразумевалась крайне прозаичная процедура, но это завтра, с помощью Арасси.

«Хотя мне-то должно быть всё равно».

Миланэ села у окна, подперла щёку кулаком и уставилась на вечернюю зелень сада. Арасси где-то снова пропадала… Хорошая подруга Арасси.

«Завтра меня не станет. Миры будут стоять, как прежде. Завтра я познаю тайну жизни и смерти; интересно: если поверить в Нахейм – вдруг я попаду в него? Буду своя средь своих… А, какая разница. Мне есть о ком вспомнить».

И она написала письмо Амону, самые простые слова. Сложные попросту не хотели ложиться на бумагу. Спрятала в ящик. Матери написать не решилась. Матери незачем знать, что она ведала о собственной смерти – это будет слишком. Амону нужно знать – она не может исчезнуть из его жизни бесследно. Вытащила «Снохождение», освободила от ткани, вздохнула. Да, раньше строились планы, раньше хотелось переписать самые интересные и нужные места. Теперь записки, конечно, не пригодятся. Миланэ перелистывала «Снохождение», иногда задерживаясь на некоторых страницах, просто так.

– Знали бы все, что ты – здесь, – говорила Миланэ с книгой, как с живым существом. – Они думают, что я смотрела одним глазком в библиотеке, ха-ха. А тебя украл мой Амон. Мой самый лучший на свете Амон. Когда умру, ты попади к нему без приключений, ладно? Не хочу никому неприятностей. А потом обратно в ящичек. Надеюсь, ты ещё увидишь мир.

Как ни престранно, ей было ничуть не жаль, что «Снохождение» сейчас здесь, у неё на руках; хотя, по большому счёту, именно оно повинно во всём. Оно разбудило нечто тогда, возле мёртвой ученицы-Вестающей; оно повернуло колесо её судьбы там, в библиотеке. Тем не менее, она понимала, что весь происходящий абсурдный кошмар – не вина «Снохождения»: книга ни в чём не может быть повинна.

Ей нравился стиль Малиэль. Чувствовалось, что та была львицей дела, и всё описанное для неё было глубоко естественным, даже привычным. Тогда, при торопливом перелистывании в Марне, она упустила очень многое; да что там говорить – почти всё. Здесь же спешить некуда. Много рецептов и советов для сновидящих, размышлений, наблюдений, несколько рисунков и схем. Большая книга, пять сотен страниц.

Иногда взгляд цеплялся за предложения и изречения:

…я лишь мост к львице духа. Пусть лучшие ученицы идут по мне на свои вершины…

– Уже без меня, – с самоубийственным сарказмом отметила Милани. – Я цеплялась за свою вершину, но свалилась вниз. Подвели когти… Или мне их обрезали, – она поглядела на свои когти.

Но вот то, что она нашла двумя страницами далее, умерило её трагичную смешливость и ввергло в то особое состояние, которые испытываешь, когда увидишь, услышишь, прочтёшь нечто разящее:

…Шамани, наши не сёстры, но матери духа – учись у них, ученица; то, что они дадут тебе, несравнимо с тем, что ты можешь дать им; когти их чистого духа пленят тебя, и ты поймёшь, что нету других путей, кроме как наверх, к вершинам древа мира…

«Кровь моя, почему она называет шаманай… эм, шамани… “матерями духа”, почему?», – всерьёз задалась вопросом Миланэ, но без скепсиса, а с чистым удивлением. – «Сестринство имеет столь древнюю историю, ей ли это не знать, нам ли это не знать. Это ведь они научились у нас, но потом ушли своим особым путём».

Сестринство не основалось на голом месте. Вот взять сестёр-предвестниц. Кем они были? Таков ответ: жрицами мелких культов тогда ещё нестройных, молодых Сунгов, и знахарками. Но после великих ознаменований Ваалу-Вирис, основательницы сестринства, появились Ашаи-Китрах, мощь Сунгов; а остальной львиный род, увидев их красоту, пал ниц в поверженном трепете; а гордые северные прайды так не захотели, и попытались воссоздать величие Ашаи-Китрах у себя; их львицы использовали знания Ашаи и соединили со своими суевериями и верованиями. Нет, Миланэ не всему верила в таком описании прошлого, но, тем не менее, соглашалась, что общая линия сего повествования вполне верна.

Здесь же всё переворачивается с хвоста на голову.

Тут-то вернулась Арасси. Захлопнув книгу, Миланэ встала и повернулась к двери, ожидая её появления. Разговор неизбежен; она понимала, что делать этого нельзя, но иного выхода не было.

Арасси явилась в проёме дверей в необычно-пёстрой свире, с довольным и весёлым выражением; целый сонм браслетов звенел на её левой руке; самое главное, что она разрисовалась узором тентуши под глазами, будто собралась на некий традиционный праздник или уж наступил Ай-Юлассай (до которого ещё целых две луны). В общем, качели её настроений могли сбить с толку кого угодно.

Сейчас Арасси была единственной львицей мира, которая могла в последний раз помочь.

– Смотри, что я принесла, – похвалились Арасси и бросила что-то возле зеркала.

Миланэ посмотрела.

– Халва? – насторожились её уши. – Но перед завтрашним лучше ничего не есть.

– Всё равно. Идти к трудностям надо веселясь. Это не простая халва, в ней есть исальна, мне эту штуку показал…

– Арасси, мне нужно с тобой поговорить.

– Ах, я думала… – бросилась та на кровать и разлеглась. – Я думала, что мне придётся начать. Присядь возле.

Миланэ медленно присела, глядя подруге в глаза.

– Прости за всё.

Некоторое мгновение Миланэ молчала, а потом поглядела вниз с грустной улыбкой:

– А… Ты о всё том же. И ты прости. Но разговор – об ином.

– Я вся внимание.

Но Миланэ подарила Арасси такой взгляд, что та привстала.

– Что стряслось? – серьёзно спросила она.

– Хорошее слово – «стряслось», – задумчиво молвила Миланэ. – Мне сказали, что у меня есть большая провинность. В своё время, когда я поехала в Марну сдать комментарии в библиотеку, то взглянула на одну книгу. Печати на ящике не было, я и подумала – почему бы и нет? В общем, я полагала, что это случайность. Оказалось – испытание.

– Какую ещё книгу? – снова села Арасси.

– Будто не знаешь. Ту самую. «Снохождение».

– Ну и?

– В общем, мне вольно сделать безупречный выбор: или Разоблачение, или мне дадут отравленную сому на Приятии; и этим ядом я смою свой позор.

– Что за бред? – нервно хохотнула Арасси, бросив от эмоций подушку к дверям. Развела руками, широко глядя на Миланэ; хвост метался. – Кто так сказал?

– Амалла, по поручению сестринства Сидны.

– Амалла? – с безумным удивлением воспросила подруга. – Так… Они тебя хотят отправить на Разоблачение?

– Или оно, или смерть.

Арасси сидела недвижно, а потом поднялась на лапы и фыркнула с застывшей гримасой жуткой улыбки:

– Балаган! Комедия! Больной сон!

Пометалась она по комнате, ох пометалась. Туда-сюда, туда-сюда, как загнанная львица-зверина в малой клетке.

– Так это что получается: тебе устроили испытаньице перед Приятием, ты на нём провалилась, сама не ведая, а теперь наставницы предлагают уйти «безупречной дисципларой»? Как оно называется? «Услуга чести», да?

– Да.

– За то, что ты посмотрела на книжку?

– Да.

Нахмурившись, Арасси снова пометалась по комнате, бесцельно подёргала занавески и посмотрела за окно. Кто-то из подруг помахал ей из садовой дорожки, но Арасси отмахнулась с гримасой отвращения.

Потом в лице переменилась – появилась решимость.

– Собирай вещи и уезжай отсюда.

– Что? Я? Нет, никогда.

– Уезжай немедленно, – Арасси хаотично собирала вещи Миланэ в импровизированный узел из простыни; туда летели расчёски для шерсти, ночная рубашка, пилка для когтей, платок, полотенце – в общем, всякое добро.

– Здесь я могла бы пройти Церемонию Разоблачения, а если уеду, то мне будет только Изгнание. Если бы я хотела разоблачаться, то уже бы сделала это, – говорила Милани повышающимся тоном, вяло пытаясь помешать ей.

– Давай-давай, собирайся, – решительнее молвила Арасси.

– И не подумаю. Я не вижу себя вне сестринства! Вот ты бы как поступила? Это… несправедливо ко мне. Ты бы тоже осталась!

– Я… бы… поступила… как-нибудь… а тебе надо жить, – старалась и спешила Арасси. – Да рвала я когтями справедливость! Нет в мире справедливости!

– Арасси, прекрати.

Та не прекратила.

– Арасси, перестань!

– Почему они хотят тебя убить? – бессильно села на кровать подруга. – Что ты им сделала? Миланиши, я… я… Зачем ты связалась со всем этим? Я ведь говорила, я же предупреждала, что всё это к добру не приведёт, ой не приведёт…

– И вот что: передай книгу… – Миланэ указала на чёрный свёрток.

– Ты сама передашь! Я не передам!

– Мне некого больше просить. Передай «Снохождение» в Марнскую библиотеку и объясни, что я лично украла его. Только не спрашивай, зачем и как. Объясни, что моей последней волей было возвратить книгу. Так надо… Тогда меня уж не будет, я пройду смертельное Приятие и буду в Нахейме, как безупречная дисциплара. Также… вот здесь… вот письмо. Найди мой дом в Марне и попроси Раттану – это моя служанка – передать письмо льву по имени Амон. Или нет. Лучше найди Тансарра, моего патрона, и передай ему. И скажи, что я была верна ему, патрону. Также отдай деньги, вот… Это всё, что осталось от Дара Обращения. Ему нужна новая Ашаи рода, ибо прежней не станет.

Арасси слушала, вроде бы как даже внимательно.

– Всё это поставлю в своём сундуке, – как маленькой объясняла Миланэ. – Только верни «Снохождение», обязательно.

Арасси молчала. Приняв это за согласие, Миланэ встала и вытащила на мир ещё кое что.

– Вот ещё. Северный амулет, который мне подарил Хайдарр. Возьми.

– Нет, он твой, это памятный дар, – слабо отпихнула её руку Арасси.

– Меня не будет, я не хочу, чтобы он пропал.

– Он твой, – темно сказала Арасси. – Тебе дарен, твоя и сила.

Миланэ, честно говоря, не вполне поняла последних слов.

– Это сильная штука, от неё пальцы жжёт. Возьми её с собой на Приятие.

– Нельзя, не приветствуется.

– Возьми-возьми, – встала Арасси и обыденно открыла свой шкаф. – Скроешь под белым хитоном.

Решив больше не настаивать, она спрятала амулет.

– Ты ходила к амарах? Ты спрашивала других наставниц? – деловито и серьёзно осведомилась Арасси; вся она воплощала собой серьёзную стремительность великой красоты.

– Как могу это делать? Всё должно быть тайной, иначе мой проступок станет известен всем. Тогда всё. Тогда только Разоблачение. Если не Изгнание.

– Амарах в любом случае знает. Ты была у неё?

– Нет.

– Почему?! Может, она сможет выручить! Наверняка может! Она выслушает весь этот бред и распорядится прекратить.

– Она не сделает это просто так. Или не сделает вообще, – пожала плечами Миланэ, сложив ладони на колене.

– Объясни ей всё! Постарайся… втолковать, понимаешь? Покайся! Возьми с собой книгу! Отдай сразу! – убеждала её Арасси, в каком-то фантасмагорическом положении: встав на колени перед нею.

– Никто из них об этом не знает, они не знают, что я украла книгу! Понимаешь?

– Да уж ли?! А может знают? Потому ты и идёшь на смерть, а? Ты сама не знаешь, что натворила! – трясла её лапы Арасси.

– Они не знают, – без особой уверенности ответила Миланэ. – Амалла бы мне сказала… Она говорила, что «Снохождение» в библиотеке, не выказывала никакого беспокойства по его поводу. Они потребовали бы возврата. Вмешался бы Надзор, однозначно. Зачем им это скрывать, в конце концов?

– А зачем им убивать дисциплару только потому, что она случайно пролистала вероборческую книжонку?

Миланэ не знала, что сказать.

– Они, наверное, всё уже знают, – Арасси прильнула щекой к её бедру. – Иди к Леенайни, Миланиши, прошу тебя. Это единственный шанс.

Арасси упрашивала так, что дрогнула бы и каменная львица.

– Никогда, – до крови впилась в свою ладонь дочь Андарии. – Она захочет, чтобы я ползала у её лап. Или вышвырнет. Что из этого хуже – не знаю.

– Ты слишком гордая! – зарычала Арасси.

– Ты бы побежала?

– Да! – подобострастно молвила Арасси; маятник её эмоций вмиг метнулся к иной стороне.

– Фу, – отвернулась Ваалу-Миланэ-Белсарра, фыркнув. – Я презираю. Я презираю всё, что не готово идти до конца. Я покажу на деле, что любовь к истинам – не безвольные стенания. Покажу, что это есть нечто страшное и могучее. Если сестринство готово убить меня за такое, так что ж: это плохо со мной или что-то с Ашаи-Китрах? Я всегда пыталась быть хорошей Ашаи, такой и погибну – мне не оставили выбора. Андарианка, я буду слышать перед смертью Аламут, великий ветер Андарии, уносящий к предкам; и говорят, он уносит в Нахейм, но кому там нужны нерадивые ученицы? Мне очень страшно, Арасси. Этой ночью я не смогу уснуть, и не смогу прочесть ни строчки, ибо ночной страх будет душить меня. Но я не разоблачусь – не видать никому такого позора. И пусть сестринство идёт далее к своим огням – но без меня. Не смогу жить в скверном воздухе трусости.

На столике у них всегда стояли песочные часы, подаренные ещё в незапамятные времена одним поклонником Арасси. Их взяла Миланэ, повертела в руках, наблюдая, как песком пересыпается время. Арасси остро смотрела на неё. Не было большего несчастья, которое она могла бы услышать; но так случилось.

Вдруг Арасси встала и засуетилась по комнате:

– Давай поговорим, обсудим. Мы должны что-то придумать. Ам, знаешь что? Я пойду и сделаю чай. Будешь? – торопливо говорила она.

– Не откажусь, спасибо. Я и так не буду спать. Наверное… Ты составишь мне компанию? – спросила Миланэ, ровно и обыденно, будто бы завтра не должно случиться ничего особенного.

– Составлю, – уверила Арасси, быстро уходя на кухню

У неё был секрет. Да, такой секрет, о котором даже Миланиши не знала. Она часто употребляла снотворное; на неё не действовали общие рецепты, точнее, действовали, но не слишком хорошо, потому Арасси за многие годы методом проб и ошибок вывела для себя рецепт самого лучшего снотворного: классическая основа из сильной настойки сон-травы обогащалась хеттом (слабый анестетик) и настойкой гвайи. У этого снотворного много достоинств, в том числе и его доступность, относительная дешевизна, эффективность. Так Арасси спасалась от несносных ночей, если не хотела терпеть ужасов снов.

Она залила чайные листья кипятком в чайнике, вытащила маленькую склянку со снотворным; каждое мгновение оборачивалась – не идёт ли? Нет, не идёт. Лежит на кровати, думает.

Арасси постояла у окна, дожидаясь, пока чай чуть настоится, потом добавила холодной воды. Чай так делать нельзя, но снотворное сильно убавляет эффект, растворившись в кипятке. Приговаривая энграмму на сон, Арасси вылила всё содержимое маленького стеклянного флакончика в чашку Миланэ.

Вот эту вот целую склянку настойки она сегодня приготовила для себя. Для своего Приятия. Она знала, что на Приятии ей лучше всего крепко-крепко уснуть; пробуждение будет невероятно тяжёлым, но это лучше, чем весь ужас, что ждёт её, с которым невозможно совладать. Она намеревалась выпить снотворное перед третьим испытанием.

Арасси смотрела на две кружки, прислонившись к стене, и тихо шептала:

– Так даже лучше… неизвестно, как снотворное с сомой взаимодействует… обойдётся… Переживу. Всю жизнь переживала, и теперь переживу. Ваал велик, Ваал могуч. Ваал, пощади меня… Добра судьба, благосклонен твой лик. Миланэ спасётся – так дай шанс и мне.

Два щелчка по ушам – верный способ убедиться, взяло ли снотворное.

Взяло.

Арасси выглянула на улицу. Уже ночь – Миланэ долго сопротивлялась сну и кажется, даже что-то заподозрила. Тем не менее, сейчас она спала хорошо и крепко. Арасси осторожно взяла из-под её безвольной руки книгу «Снохождение», которую та принялась читать в кровати после недолгой и бессодержательной беседы. Наверное, успела прочесть не больше пары строчек, как слегла; засыпая, говорила какую-то бессвязицу.

Торопливо собравшись, надев пепельный пласис и прихватив «Снохождение» в чёрной ткани, из-за которого появились все эти чудовищные неприятности, Арасси, осторожно закрыв за собою дверь, очень быстрым шагом пошла к стаамсу.

– Глупа, глупа ты, Миланиши, ой глупа. Зачем позналась со всем этим? Не знай ты этой книги, не поехала бы в Айнансгард, не было бы размолвки между нами, я бы не зажила тревогой!

После посещения дома странной сестрины в Норрамарке Арасси окончательно поняла, что её в жизни что-то не так. Совсем не так. Она и раньше это знала, чего скрывать; но раньше могла защититься фальшивой, но прочной стеной «понимания», которая выстраивалась долгие годы и вдруг в одночасье рухнула. Раньше у неё был уверенный ответ, что её во снах посещает Ваал, душит и творит прочие непотребства, но Ашаи-Китрах суждено видеть Ваала во снах, потому с этим ничего не нужно делать. Но Нараяна не пожалела спасительных иллюзий, она достала со дна то, что Арасси всегда и так чуяла – в снах к ней приходит что-то чуждое, совершенно иномирное; самое страшное, что Арасси понятия не имеет, как этому сопротивляться.

После того случая её проверенные методы – разгульная жизнь и снотворное – стали работать хуже. Если последнее ещё неплохо срабатывало и кое-как спасало от ночного насилия, то первое в уже не давало нужного результата; всё равно во снах являлись проблески ужаса. Но самое страшное ждало впереди. Приятие.

Арасси понимала, что сома безумно опасна для неё.

Но сейчас не время думать о себе.

«Выкарабкаюсь. Не впервой».

Охрана стаамса на входе проводила её удивленным взглядом.

По огромным ступеням вверх, направо, потом налево, прямо-прямо-прямо. Группа наставниц навстречу. Какой-то старый лев. Вот и вход в покои амарах.

Арасси открыла тяжёлую дверь, но охрана, стерегущая покой амарах у входа, остановила.

– Её высокосиятельство, скорее всего, уже отдыхает. Час уже ночной.

Охранник – молодой лев, хорош как на подбор – несильно держал её за плечо.

Не секрет, что многие охранники, некоторое время послужившие в дисципларии, привыкали к постоянному присутствию Ашаи-Китрах и начинали воспринимать их, как обычных львиц. Поэтому они позволяли себе чуть больше обычного, им это попускалось; тем не менее, это было слишком.

– Лев забрал руку. Лев успокоился. Лев открыл мне дверь.

Те переглянулись.

– Сейчас нельзя, благородная.

– Можно сообразить, что среди ночи амарах по пустякам не тревожат?

Вообще, Леенайни неплохая амарах, по отзывам большинства сестёр и учениц; но именно неплохая, не более того. Но у неё есть несколько сторон, которые не все воспринимают однозначно. Например, Леенайни во многих случаях окружала себя охраной, которая иногда достигала десяти голов. Нет, конечно, по дисципларию с охраной она никогда не ходила – это было бы слишком: оскорблением сестринства и проявлением саахри; это слово древнего языка переводится сложно, примерно оно обозначает «стремление к дурным сторонам светской жизни». Но вот ночью перед её покоями тоже выставлялась охрана, чего не все могли понять. Ходили слухи, что Леенайни по ночам чем-то балуется. Хотя, вообще-то, Ашаи должна баловаться уже невесть чем, чтобы её попрекали.

Один из них молча пошёл справляться, можно ли пустить неожиданную визитёршу, конечно, не у самой Леенайни, а у её служанок – вход в личные комнаты амарах львам строго воспрещён. Усевшись на лаву, Арасси закинула лапу за лапу и начала нервно топать в ожидании. Оставшийся охранник наблюдал за нею. Вдруг хвост неудачно подвернулся, и она наступила на самый его кончик.

– Дрянь, – не стесняясь, выругалась Арасси.

Послышались шаги.

– Благородная может войти.

Леенайни, естественно, было что скрывать, но не сегодня. Этой ночью она просто сладко спала без всяких сновидений, как тут её разбудила служанка-дхаарка, явившись в спальне с подсвечником в руке.

– Безупречная Ваалу-Леенайни, здесь, оказывается, пришли к месту, – сказала она с сильным акцентом и неверными ударениями.

О, сколько упрёков амарах довелось слышать о том, что её служанки – дхаарки. Одна из них так и не могла стройно говорить по-сунгски. Но Леенайни, недоверчивая, ни за что бы их не променяла – так ценила трёх дхаарок за безграничную преданность. А слова служанки просто означали, что «кто-то пришёл».

– О Ваал мой, ну что там ещё?

– Пришли, оказывается.

– Кто?

– Дисциплара из старших лет некая, некая хорошая, я её узнавала раньше, она возле Хетты спит, там, если от Гелейсы к Аумлану слева идти.

Что-что, а Леенайни прекрасно помнила, кто и где в Сиднамае живёт. Видимо, это потому, что она происходила из обычного поселкового рода, а там все прекрасно знают: кто, где и как. И по путанному объяснению служанки, которое для чужого уха звучало набором слов, сразу поняла, о ком речь.

Тем более, что Леенайни ждала её.

– Спасибо, иди. Скажи, чтоб посидела.

Служанка тихо-тихо вышла.

– Пришла таки, – сказала себе Леенайни, поднимаясь, – тянула-тянула. Но не выдержала. Да никто ещё не выдержал. Хух… И средь ночи. Да чтобы вас всех. Спать так некогда будет.

Леенайни просто накинула на плечи меховой халат, небрежно посмотрелась в зеркало, хоть там особо не разглядеть, и пошла к приёмную покою. Следовало выглядеть заспанной-злой – так Миланэ должна окончательно понять ничтожность своего положения и будет согласна на всё ради своей благодетельницы.

«Итак, добро пожаловать к Тайнодействующим, дорогая Миланэ», – подумала Леенайни, открыв дверь в приёмную. И застыла, увидев совсем иную дисциплару.

Арасси, обняв книгу обоими руками, подошла к амарах, пала на колени:

– Моя амарах должна простить за столь позднее вторжение. Но умоляю мою амарах не допустить гибели славной Ашаи – Ваалу-Миланэ.

Она наперёд определила, что и как будет говорить; каждое слово было взвешено и выверено.

– Что-что?

– Ваалу-Миланэ свершила преступление, а потому ей присуждено безупречное Приятие. Не вменяется пусть ей в вину, что я знаю – ей пришлось рассказать: я настаивала, я заставила!

– Напомни своё имя, – качая головой, сказала Леенайни, пытаясь понять.

– Ваалу-Арасси, Сидны дисциплара. Я живу с ней в одном доме. Миланэ – славная, хорошая, верная Ашаи-Китрах; моя амарах, я знаю, что решение уже принято, но пусть у неё будет шанс! Она решила стать дисципларой без упрёка и смыть кровью свой позор – так пусть станет доброй Ашаи! Она кается, она готова покаяться в своих преступлениях! Вот, прошу, моя великая амарах, – Арасси, стоя на коленях, протянула ей книгу в чёрной ткани.

– Не суй мне никаких подношений! Встань!

– Это не поднош…

– Разве ты не знаешь, что такие вещи должны сохраняться в тайне! Надо уважать решение Миланэ! Она решила очистить свою честь перед Ваалом, сестринством и Сунгами! Кто ты такова, чтобы решать за неё? Если позор становится всеобщим достоянием, то в безупречном Приятии ей могут отказать! Ты об этом задумывалась?

Арасси сложила ладони в жесте мольбы:

– Моя амарах, Ваалу-Миланэ будет вернейше служить Сунгам и сестринству, – стройная речь начала сыпаться, хлынули чувства. – Пусть меня, меня, меня накажут за это разглашение – не её! Я умоляю, я прошу пощадить её. Я люблю её. Я… готова на всё. Вот, – Арасси сделала ещё одну попытку отдать амарах «Снохождение», но уже послабее; но Леенайни не смотрела на неё, потому даже не заметила. – Она достойна быть живой Ашаи, а не мёртвой дисципларой.