Текст книги "Снохождение (СИ)"

Автор книги: mso

сообщить о нарушении

Текущая страница: 49 (всего у книги 60 страниц)

– Это требуется забрать, ладно? – запрыгали они.

– Да что именно? Дайте глянуть.

Это была записка Арасси, написанная в день начала Приятия, которую Миланэ в сердцах швырнула в угол.

Милая Милани,

прежде всего хочу выразить тебе свою настоящую признательность за всё, что ты делала для меня за длинные, яркие лета. Люблю тебя за это. Я просто люблю тебя. Ты – самая лучшая, и не смей отрицать. Не смей!

И если ты так хочешь, то я могу отвезти в Марну «Снохождение» твоему сладкому другу жизни, но уверена – лучше это совершить тебе, ведь твоей красоте он обрадуется куда больше, чем моей, хоть я сама – молва ходит – вполне ничего. Ты сделаешь это лично, чему очень рада. Думаешь, смеюсь над твоей бедой? Ох, я не столь порочна. Так прочти главную новость. Знаешь, я ненарочно посетила Леенайни, которая приняла меня с большим чинством и благородством, как подобает. Мы побеседовали, пришлось обмолвиться о тебе, и не поверишь – она не знала о твоём деле! Я попросила её вмешаться и выяснить, почему над тобой решили так жутко подшутить, ну, эта отравленная сома на Приятии, обвинения в плохом поведении и прочие гадости. Знай же: Леенайни сказала, что заступится и не даст этому случиться. Вообще, тебе беспокоиться не о чем, иди на Приятие без страхов, всё будет как надо – только гадкий напиток, честно-честно. Только давай пока притворимся, что мы этого не знаем, ладно? А то нам влетит. Видишь, сколь славны дела. Она ведь великая амарах, не так ли?

Мы скоро станем сёстрами! Мне, конечно, немного страшно, но я стараюсь не думать о плохом. Всё это время я выдерживала ночные буйства, и в этот раз выдержу – уж опытна, голыми когтями не возьмёшь.

До встречи!

Вечно преданная тебе,

Арасси.

Миланэ подумала, что весь мир однажды взял и сговорился против неё, начав подстраивать все мыслимые несчастья. Прочти она эти слова тогда, три дня назад – о, сколь многих мыслей пришлось бы избежать, сколь многое бы обошло её стороною: и мысли о скорой гибели, и плохие мысли об Арасси, и безмерная тоска. Уже было неважным, как именно Арасси встречалась с амарах и о чём говорила, хотя догадаться нетрудно: умоляла её, заступалась за подругу.

«Важно то, что я не успела с ней попрощаться, как подобает. Стой! Погоди! “Попрощаться”… Знамо, знамо я пустоголова. Мне нужно было отвадить её от этого Приятия! Ведь говорили, говорили, что ей нельзя, нельзя! Что я сделала, чтобы остановить её? Лишь маленький скандальчик и мелкую ссору? Она жалелась мне, она верила мне, она – может быть – в конце концов, желала, чтобы я убедила её! Что я сделала? Ничего. Валялась в кровати, когда она ушла. Я не читала её записок. Не слушала, что она говорит. А она побежала к амарах, чтобы спасти мой хвост. И теперь смотри: где я, а где – ты, моя сестра… Поделом мне всё. Поделом. И это жуткое Приятие, и эта грязь в душе, эти сыскари, что рыщут, а потом отдадут меня под суд».

Так ей стало не в себе и жаль, что от большого огненного чувства её ладони возгорелись игнимарой, и бумага в них враз превратилась в яркое пламя. Это заметили сыскари, вмиг засуетились, поняв, что они что-то упустили и хитрая Ашаи (конечно, хитрая, всё это – игры сестринства, ведь известно какие они, сеструшки) обманула их и сожгла то, чего не надо видеть.

Но было поздно и старший средь них лишь бессильно хлопнул в ладоши:

– Вот так-так.

Дальше всё было буднично и гнусно. Амалла ушла, не дождавшись конца всей суеты, сыскари огласили, что они закончили и можно удаляться. Миланэ лишь повела ушами – ей было всё равно. Они втроём начали совещаться и шушукаться в углу на кухне, а тем временем она пыталась привести в порядок дом, совершенно бессознательно, не думая; потом в дом без спросу вошёл низкорослый и хмурый, тот самый, что вначале пожаловал с красавцем к амарах Ваалу-Леенайни. Он явно всем заправлял и дал несколько коротких указаний, после чего все они «настойчиво предложили» Миланэ пройтись, и она пошла; по дороге ей объявили, что следует уехать в Марну «для дальнейшего следствия» и «полного выяснения дела». Миланэ ответила: она не может просто так уехать, ибо должна присутствовать на сожжении близкой львицы, а состоится оно завтра; она не может просто так взять и уехать из Сидны, это невольно даже сёстрам; и вообще, «Снохождение» уже у них – чего ещё желать-то? На всё это хмурый без всяких эмоций заметил, что так станет много лучше для дела, отправляться надо немедля; и если сиятельная решила, что дело сгладится само, то не выйдет – в любом случае её ещё потревожат; указание забрать её в Марну дано очень высокими чинами, потому – Миланэ должна понимать – они так или иначе попытаются её туда забрать; кроме того, лев Амон нуждается в её помощи, показаниях и участия в деле, раз уж она решила не бросать его на произвол судьбы. Если он невиновен, так его отпустят, только нужны показания Миланэ, в том числе – письменные. Она долго думала, потирая переносицу, поглаживая скулу. В конце концов ответила, что требуется идти в Админу – уведомить, что она отъезжает в Марну, таков порядок; а потом могут хоть на месте прибить – ей всё равно. Сыскари согласились, довольные простотой разрешения дела, и пошли вместе с нею.

В Админе она опять встретила Амаллу, что смотрела на неё с осторожным сожалением. Миланэ ловила сочувствующие взгляды. Безусловно, никто и не думал, что Миланэ крала какие-то книги или нечто в этом роде; все сёстры и дисциплары, хоть бы мельком слышавшие о сегодняшнем, понимали, что это большой, сложный столичный переплёт, и жалели Миланэ либо радовались неудаче.

– Простушка думала, что в Марне можно так взять и заиметь патрона. Вон как Ваал вывел пути, – говорили злословицы вполголоса, видя Миланэ в окружении сыскарей.

Амалла похлопотала среди служителей Админы, чтобы они вписали Миланэ как отбывшую по уведомлению дисциплария; служители, в целом, возражали, ибо Миланэ формально уже не была дисципларой, но сестрой, и тем более такой сестрой, что не имеет отношения к Сидне – не является ни наставницей, ни ещё кем, лишь бывшей воспитанницей, а это совсем другое. Но против воли Ваалу-Амаллы пойти не посмели, тем более, что была зацепка: Миланэ ещё не выдали так называемую выходную грамоту: документ церемонного толка, а не практического, достойный лишь того, чтобы водрузить в рамку либо спрятать в комоде (и там забыть). Этим Амалла преследовала важную цель: если Миланэ начнёт подвергаться уголовному преследованию (а осуждение возможно только при низложении Кругом Семи по решению светского суда), то об этом обязательно должны уведомить дисципларий, а это даст время и способы для манёвра. Сейчас Миланэ, несмотря на тяжесть и сложность положения, лишь «сотрудничает» со следствием согласно обязательству Ашаи-Китрах во всем помогать органам государства Сунгов.

И практически одновременно пришло указание от самой амарах как можно быстрее выдать Миланэ сию выходную грамоту. Это означало лишь одно: Леенайни сбрасывает грязь с хвоста, давая знать всем, в том числе и бывшей подопечной, что не станет заступаться и вмешиваться в её проблемы.

– Зря ты отказала, – тихо шепнула ей на ухо Амалла, горько вздохнув. – Не знаю, что ты натворила, Миланэ, по чьему указанию и зачем, но… удачи. Она тебе понадобится. Не следовало играть у амарах роль возмущённой сердцем: ты ведь знала, что отравленная сома – блеф.

– Я этого не знала, – смерила её взглядом Миланэ, впрочем, без зла; она не собиралась никому ничего доказывать.

– Знала, Миланэ. Ведь это я приходила в Аумлан тебя предупредить. По голосу не узнала, да? – с усмешкой сказала Амалла.

– Что? – удивилась дочь Андарии. – Когда? Я ничего не слышала.

– Сиятельная, нам вроде как пора в столицу, – топтались сыскари-служивые.

– Сейчас… – кивнула им дочь Сидны. – Когда это было?

– Врёшь, – блеснули зубы Амаллы. – Как не слышала? Ты ж там не спала. Я на весь Аумлан кричала.

– Не вру, – пожала плечом Миланэ.

– Врёшь. Я была у тебя за спиной, когда ты ту записку Арасси читала. Я одним глазом тоже туда заглянула. Ха, думаешь я ничего не видела? Арасси тебя предупредила! Она была у Леенайни! Думаешь, я не поняла, зачем ты записку сожгла игнимарой, да? Ой, хитра-хитра, да не исхитряйся! Только давай пока притворимся, что мы этого не знаем, ладно? А то нам влетит, – Амалла, хороша на память, наизусть процитировала часть записки.

– Всего хорошего, наставница Амалла.

– Прощай, Ваалу-Миланэ-Белсарра.

Собиралась она неспешно и обстоятельно, хорошо понимая, что шансы когда-нибудь ещё раз увидеть дом в Сидне – что уже не был её домом – очень невелики. В результате получились два больших баула, которые сыскари, как хорошо воспитанные самцы, помогли донести к дилижансу, окрашенному в чёрный цвет. Внутри него правила полутьма и скользкие тени.

Вместе с ней сели двое: старый сыскарь и молодой. Первый – напротив, второй – слева, на почтенном расстоянии. По голосам снаружи Миланэ поняла, что с ними едет ещё как минимум двое, не считая извозчего, но выглядывать не стала.

Тут было выехали с главных ворот дисциплария, как она заметила из окна знакомый лик. Миланэ, встрепенувшись, застучала по стенке, требуя остановиться, но дилижанс только поехал быстрее.

– Чего останавливаться, сиятельная?

– Там мать Арасси, её родственники!

– Сожалеем, – развёл руками старый лев без всякого сожаления.

На этом общение кончилось. Молчали они, молчала и она. Так продолжалось долго, очень долго, час или два. Молодой без зазрений заснул; старый цепко наблюдал за Миланэ, которая сидела и боялась собственных мыслей.

Вдруг он заговорил.

– Лес рубят, щепки летят. Да, преподобная? – как-то засуетился на месте старый служащий закона, будто искал место поудобнее.

Миланэ равнодушно наблюдала, что там за окном.

– Мне сложно понять, к чему сир клонит, – наконец, ответила.

– Я толкусь на этой службе уже несколько десятков лет. И мне всегда было сложно свыкнуться с мыслью, что жизнь безумно несправедлива. К чему? А тому, что этот лев, Амон, окажется крайним и понесёт тяжёлое бремя наказания, хотя совершенно ясно – он здесь больше жертва, нежели преступник. Да, всё понятно: внутренние склоки сестринства, ловля друг друга за хвост, грызня – всё это не ново. Мне сложно судить, что именно произошло в деле; но я, как Сунг, вот что скажу: такие вещи сильно портят моё доверие к сестринству. Вместо того, чтобы тратить своё время на эти плоды интриг, я мог бы поймать несколько настоящих преступников, так нет – должен садиться, ехать…

– Лев не считает меня настоящей преступницей?

– В какой-то мере даже хуже. Львица сама созналась в преступлении, потому я вынужден, согласно закону – ибо так хотят Сунги – таковой её считать. Кража есть кража. Но, право, настоящий преступник меньше всего думает о том, сколь он преступен. И никогда не сознается с той лёгкостью, с коей это сделала сиятельная. Всё значит только одно: львица знает, что делает, знает, что ей всё сойдёт с рук, всё заранее просчитано, обдумано, оговорено. Кто-то чего-то добился, где-то кому-то весь шум принёс пользу или вред, неприятности сиятельной уладятся в Марне; всё, в конце концов, образуется. Только вот об Амоне уже никто не замолвит слово, а жизнь молодого льва сломлена.

– Почем лев решил, что о нём никто не замолвит слово?

– Ну кто-то должен за всё ответить.

– Здесь нет подводных камней. Всё значительно проще и глупее: я украла эту книгу, чтобы её почитать. Я ответственна, я несу бремя.

– Не надо вещать ложь с таким благим видом.

– Ничего не пойму. Отпустите Амона, берите меня. Чего более? За меня уже никто не заступится. Я всё расскажу, как есть и как было.

– Ай, если бы всё так просто, то я бы сделал это в первую очередь, добрая сиятельная. Отпустил бы я его, но – увы! – крутил словами львина.

– Не я держу его в застенках. Это вы так делаете. Вы угрожали пытать его.

– А как иначе? Случилось преступление – кража. Оно чрезвычайно взволновало многих влиятельных особ, началось расследование, выявлены причастные, поднялся невообразимый шум. Мне, кстати, невдомёк, почему. Но это не моего ума дело.

– Вот именно. Очень хорошо сказано. Не ума льва. Мне невозможно будет объяснить, почему это случилось и по какой причине, но – видит Ваал – произошла великая беда. Единственное, чего сейчас хочу – чтобы она как можно быстрее отринула от Амона. Я во многом повинна в том, что случилось. Но – видит Ваал – многое не могла предотвратить.

– Ага, так львица признаёт, что здесь не просто «украла книгу, чтобы почитать», а всё намного сложнее?

Миланэ лишь отмахнулась.

– Все эти интриги самок – даже если это львицы Ваала – к добру не приводят. Хорошо говорил мой дед: идёшь к львицам – не забудь плеть.

– Кабы львицы не оказались с плетьми.

Ей взаправду надоело с ним беседовать. В ином случае интересно изложить свои домыслы и чувства совершенному незнакомцу, который, тем более, пришёл по твою душу и намерен совершить тебе неприятностей. Но здесь возникла стена; она не знала, о чём с ним говорить, не видела смысла, а тем более – отрады. Безотрадно. Совершенно некуда ткнуться, пожаловаться на злую судьбу, что, безусловно, такова. Более того – к Миланэ очень хорошо начало подкрадываться понимание того, что во всём повинна она; так или иначе, но – она.

«Я, это я повела Арасси к той Ашаи-отступнице. Не знай Арасси, что ей опасно Приятие, всё могло обойтись; она верила фантазмам о Ваале в кошмарах – они могли спасти её! Я, это я подтолкнула Амона к этой безумно рисковой краже, хотя именно мне следовало отвести его подальше от опасности. Знамо же, львица искушает на поступки, тебе ли не знать – так зачем ты подвела к безрассудству?! Всё из-за меня. Всё-всё-всё».

Старый лев со скрытым интересом наблюдал за её плачем, который она совершенно безуспешно пыталась скрыть; стыдясь прямого взгляда, смотрел украдкой.

– Мне надо выйти наружу, – утихнув, вдруг заявила Миланэ.

Молодой, что спал слева, от этих слов – удивительно! – вмиг проснулся, словно разразился гром.

– Зачем? – мгновенно, броско спросил старый сыскарь.

– Неудобно объяснять, но у всех есть потребности.

– Мы в лесу, – выглянул он, отодвинув плотную, тёмную занавеску.

– Мне без разницы. И вообще: раз я согласилась отправиться с вами, то вы должны идти хоть в чём-то навстречу.

Старый переглянулся с молодым, почесал гриву, а потом несколько раз дёрнул шнур колокольчика.

– Стой!

Дилижанс остановился.

– Просто хочу предупредить: мы готовы к неожиданностям.

– Вот славно, – ответила Миланэ. – Всем бы так.

Когда она вышла, то заметила, что они находятся посреди широкой лесной дороги, ровной, прямой и неизбитой. Были они далеко не одни – и спереди, и сзади дилижанса неведомого когда успел появиться внушительный эскорт: четыре воина на лошадях спереди, четыре – сзади.

Остановку она совершила, совершенно не зная, что и зачем будет дальше. Ей вдруг стало мерзко ехать со всеми этими блюстителями закона и порядка; хотя, по большому счету, они ни в чём не были виновны, «просто выполняли долг», но именно рядом с ними Миланэ впервые в жизни ощутила, что нечто у неё в жизни не сладилось совершенно; то самое чувство, когда знаешь: лучше бы однажды родиться в ином месте, в иное время, а – может быть – в ином мире. Выйти из сложного лабиринта, найти выход из такого тяжкого тупика, и лишь для того, чтобы увидеть перед собой ещё одну мрачную стену? Она одной лапой ступила в небытие, а потом оказалось, что это случилось по причине чьих-то желаний и капризов, причём малотолковых, пустых, каких-то чудовищно обыденных; гадостность и бессмысленность действий тех многих, чьими руками сделались эти чёрные дни, не внушали веры в чужие души; то, что Амон оказался в тюрьме, казалось злой случайностью, нелепой ошибкой, ведь он наверняка всё продумал и замёл за собой следы; а смерть Арасси нанесла окончательный удар.

Её жизнь всегда чем-то держалась, хранила нерушимую сердцевину, даже в самые трудные мгновения. Даже тошные луны на Востоке она перенесла с поднятой головой, без отчаяния, потому что очень много верила: в своё призвание, в сестринство, в свою будущность, и в то, что свет – впереди. Она столько лет шла, чтобы стать сестрой, но во что превратилось её окончательное превращение! Теперь она – полноценная Ашаи-Китрах. Но нет даже радости, не то что ликования. То, судя по всему, ненадолго: рано или поздно её изгонят из сестринства для осуждения; Миланэ понимала, что шансов сохранить прежнюю судьбу немного.

Лес был редковатым, нечащобным, как говорят у неё на родине. Миланэ прошлась несколько десятков шагов, дотрагиваясь рукой к деревьям, обернулась – её стражи следили за ней и медленно следовали с недвусмысленным видом, мол, только попробуй что-нибудь выкинуть. Судя по всему, у них есть приказ не церемониться, если она решит сбежать, хотя Миланэ, по законам Империи, сейчас могла уйти куда угодно без всякого препятствия, потому что она – всё ещё Ашаи.

Конечно, она не будет сбегать. Если бы задумалась о бегстве, то… С таким же успехом могла никуда не ехать и никому не сдаваться; и, надо заметить, наверняка Миланэ смогла бы успешно защититься от неприятностей, тем более заручившись протекцией амарах, запросто бы сохранила «Снохождение» у себя. И всё было бы, как надо. Она бы вышла из мутной воды. Можно было стать Тайнодействующей, можно было закрыть глаза, можно было сохранить «Снохождение» – мечты сбываются. Амон… Ну был такой Амон, и что? Не ставить же из-за него всю жизнь на кон?

– Всё ты делаешь не так, – улыбнулась Миланэ. – Всю жизнь – не так.

Когда вернулась, то услыхала:

– Ага… Вижу, львица никуда не отходила по своей, так выразиться, нужде, – с подозрением щурился молодой сыскарь.

– Лучше не связываться со всеми этими играми Ашаи-Китрах, – посоветовал старый молодому.

– О предки, – закрыла глаза ладонью Миланэ, не в силах больше выдерживать творящийся вокруг абсурд.

«У них – только показания Амона. Я уверена в этом. Возможно, ещё Хала. Но Амон должен был указать на меня. Никто, кроме нас, не знал, что книга у меня. Значит, Амон», – задумалась Миланэ. – «Но почему он меня сдал?.. Ну, здесь просто – его пытали. Они требовали от него показаний. Книгу… Кровь моя, но почему они так рьяно взялись за это дело? Казалось бы, кому есть дело до пропавшей книжки в библиотеке, будь она даже трижды вероборческой…»

На самом деле Амона не пытали – не успели. Оказавшись в застенках форта и в кандалах после очень шумного утреннего визита в его дом, он понял, что чудовищно ошибся, и кража этой книги оказалась не шалостью, как он считал поначалу (без особых изысков провернув это дело через Хала и ещё одного простодушного служителя библиотеки, воспользовавшись положением сотрудника Тайной службы), а чем-то очень серьёзным; полную суть происходящего понять не мог, но его опыт недвусмысленно говорил, что библиотечных воришек не берут тёпленькими в постели опытные ловцы Регулата, приставив нож к горлу.

В форт, в котором, по большинству, содержали «несогласных» – то бишь противников текущей власти Сунгов, хулителей веры и прочих особо опасных преступников, его доставили чрезвычайно быстро, связанным по рукам и лапам. Бросили в помещении, где царила полнейшая тьма, и некоторое время Амон лежал на холодном полу, но недолго, потому что со свечами и лампой к нему вошли три льва. Они принесли с собой стол и два табурета. Двое оказались стражами; они развязали ему лапы, ослабили узлы на руках, властно усадили на стул. Третий, седой, оказался дознавателем.

– Времени на забавы мало, – сразу начал он, предложив Амону присесть, а сам поставил лапу на табурет. – Мы с тобой львы служивые, должны понимать друг друга с полуслова. Расскажи всё, что знаешь.

– Знаю о чём? Я много чего знаю.

– Отбрось дурачества. Где она? – двинул он табурет, Амон качнулся.

– Кто «она»?

– Амон, не знаю, зачем ты это сделал, но поступок был чрезвычайно глупым. Твоя подружка мгновенно тебя сдала и во всём давно призналась, свалила всю ответственность, а поскольку она – Ашаи и наверняка пляшет под дудки старших сестрёнок, то боюсь, что ты по уши в известно чём, а её погладят по головке. И лучше бы сразу сказать, где эта шакалья книжка, а то нам придётся исполнить предписание Надзора и сразу применить устрашение.

– Что она вам рассказала? Когда? – прижал уши Амон.

– Эх, брат, попал ты сеструшкам в лапы. Заставили они тебя провернуть дельце, да что теперь? Как говорится, чужим хвостом легко молотить. Ты зачем её послушал?

– Я её не слушал, я…

– Ну, так где она?

– Кто?

– Книга! Мы без тебя знаем, где Ваалу-Миланэ-Белсарра, потому что сдала она тебя, друг мой, с потрохами.

– Она не могла этого сделать, – обмолвился Амон, и в сердцах дёрнул кандалами.

– Тогда почему ты сидишь здесь, друг мой? Почему тебя, сотрудника Тайной службы, заковали вот в эти кандалы, ммм?

Амон с истинным удивлением посмотрел на них.

– Сеструшки провернули свои интрижки и будут таковы, чистенькие и хорошенькие. Мне тебя очень жаль. Ты её послушал, да? Она сказала помочь украсть книгу?

– Нет, я сам. Точнее, это… Да, я сам.

– Ладно-ладно, это такое. Давай поговорим о том, что мгновенно облегчит твою участь. Может даже подарит свободу. Где книжка «Сно-хо-ждение»? Вот же поназывают…

– Не знаю.

– Будем играть, да?

– Я действительно не знаю.

– Давай, последний шанс.

– Ну вы ведь сами говорите, что она меня сдала. Верно?

– Естественно. Натурально, сдала.

– Так у неё и спросите, где книга. Она уж точно скажет, раз такое дело, – издевательски сказал Амон.

Он знал, что это ложь и блеф.

– Так это она знает, где книга, – мгновенно поймал его опытный дознаватель. – Правильно я тебя понимаю?

– Может и знает. Поспрашивайте, – попытался как можно равнодушнее Амон.

– Не беспокойся. Спросим. Почему ты решил ей помочь?

– Где она? Мне надо с ней поговорить!

– Боюсь, ты вряд ли её увидишь. К тем, с кого нет пользы, больше не приходят.

Когда дознаватель вышел, то первым делом закурил трубку; его коллега нетерпеливо ждал под дверью, ведь их неимоверно подгоняло начальство, приказав работать любыми методами, лишь бы напасть на след книги.

– Думал, будет труднее.

Пыхнул.

– Сразу купился. Молодой ещё.

Ещё раз пустил струю дыма.

– Хотя всё оно так и есть. Какие-то ашайкины разборки.

«Я очень прошу льва понять одно: Амон – ни в чём не виновен. Если вы знаете кто он такой – а вы знаете, кто он такой – то он лишь выполнял приказы, а далее попал в такие сети, из которых не имел шансов выпутаться. Он – жертва сложных обстоятельств. Сделайте всё, чтобы отпустить его».

Миланэ продумывала свою речь. Она понятия не имела для кого. Но кто-то, в конце концов, возьмется за неё здесь, в Марне, и надо попытаться его убедить.

Марна… Да, вот так она и вернулась в этот город.

«Мне по-иному представлялось будущее», – усмехнулась она.

Сейчас они ехали по знакомой уже дороге. Позднее утро, приятная облачная погода. Дилижанс не стал заворачивать вглубь города, а продолжал ехать прямо, объезжая город с севера.

Она иначе представляла себе форт Фес. Воображение рисовало высокие неприступные стены на крутой горе, развевающийся флаг Империи на самом высоком шпиле, лязг подъемных цепей. По крайней мере, те форты, которые она успела увидеть в жизни, выглядели примерно так. А оказалось, что это толстенькое здание унылого вида у края довольно оживленной окраинной улицы.

– Приехали, – с каким-то довольством молвил старый сыскарь.

Он первым выскочил из дилижанса, за ним – молодой. Миланэ начала неспешно собирать вещи, которые успела разложить вокруг за время весьма долгой поездки.

Когда она вышла, то увидела, что её провожатые беседуют с неким представительным львом возле входа у форт; судя по одежде, тот был то ли из Надзора Веры, то ли из Палаты дел Ашаи-Китрах. Миланэ он показался знакомым, но она не особо разглядела, ибо пошла забирать свои котомки с задних ящиков дилижанса.

Затем с форта вышел лев, по облачению, очевидно – командир. Перебросившись несколькими словами со статным львом, он ушёл обратно. После этого её провожатые возвратились к дилижансу; молодой явно упал духом и вообще не смотрел на дочь Андарии, старый молвил в пустоту:

– А что я говорил, – и вздохнул. Потом взглянул на Миланэ, махнув рукой в сторону статного и представительного самца: – У этого льва дело к сиятельной. Прошу к нему.

– Но как же?.. – с недоуменным жестом Миланэ указала на форт. Она ведь уже приготовилась делать всё: убеждать, врать, брать вину на себя, спасать Амона, выкручиваться, ладить плохую ситуацию.

– Не смеем больше задерживать.

«Так, за меня решил взяться Надзор Веры?», – вскинула бровь Миланэ.

Всё может быть. Удивляться нечему.

Она взяла свои нехитрые пожитки и направилась ко льву.

К нему осталось шагов десять, и вдруг она узнала его. Да, тот самый Фрай из Палаты, который когда-то прибыл оградить от неприятностей после убийства негодяя, обидевшего Раттану.

– Оооо, кого видит мой счастливый взор, – засиял в улыбке лев и подскочил к ней. Он буквально заставил её бросить вещи на землю, поцеловал руку, закинул их в изящную двуколку, в которую была запряжена беспокойная лошадь. – Да здравствуют Сунги, благородная! Да будет мне позволено помочь… Раз-два. Прошу садиться возле меня.

Вдруг она поняла, и чувством Ашаи, и чувством самки, что ей улыбнулась судьба. Что-то произошло, пока неведомое, но это что-то – в её пользу. Нет, вряд ли за нею приехал Надзор; если бы он приехал к ней с настоящим намерением «заставить отвечать за слова и поступки», понимала Миланэ, то никто бы ей не целовал руки. Здесь имела место либо какая-то изощрённая, хитрая игра, либо же в дело вмешалась Палата, либо патрон, либо нечто совсем неизвестное, потому Миланэ вмиг пришла к выводу: для дела будет лучше всего, если она будет со львом сладкой, как мёд, и слушать всё, что он скажет.

Если судьба даёт шанс, за него нужно хвататься когтями.

– Сильного дня льву. Я помню наше знакомство, милый Фрай.

– А что я могу сказать? Его не забудешь. Но, полетел, негодяй!

– Ваалу-Миланэ рада снова видеть льва, хоть мы познакомились в грустных обстоятельствах, – сияла она, смахивая несуществующие пылинки с ушек.

– Да, повод был не самым приятным. Хотя должен сказать, что все мои коллеги, так сказать, крайне одобрительно отзывались о поступке честивой Ваалу-Миланэ.

– Отрадно, что лев решил меня забрать – до этого я пребывала не в лучшей компании, – Миланэ небрежно указала в сторону быстро удаляющегося форта. Потом легко и ненарочно спросила: – Но посмею поинтересоваться: куда именно?

– Благородная рада, что я её украл у этих плохишей? – захохотал Фрай и погнал лошадь ещё быстрее.

– Фрай стал для меня символом спасения от неприятностей.

Им вслед уже летели ругательства – двуколка заставляла всех метаться в стороны.

– Я могу стать каким угодно символом для блистательной, – лев, несмотря на бешеную скорость, ухитрился будто бы нечаянно провести рукой по её плечу; потом она продолжила путешествие по боку и остановилась у бёдра.

– Можем ехать поспокойней? – попросилась Миланэ.

– Конечно можем, – сказал Фрай, но скорость совершенно не убавилась.

Так прошло некоторое время, во время которого Миланэ натерпелась от этой жутколихой езды.

– Ваал мой, Фрай, прошусь: едем полегче.

– Раз сиятельная просит…

Ехать стали намного медленнее, как все.

– Ррррр! Мне нравится, когда всё быстро, ярко. Но если львица просит медленно… Я могу и мееедленн-но.

– Не сомневаюсь, Фрай, – откинулась она назад.

– Если Миланэ во мне не сомневается, то мы точно можем пой…

– Фрай, ну пожалуйста…

– Что?

– Лев скажет, куда едем?

Он посмотрел на неё, потом на дорогу, потом снова на неё. Далее речь зазвучала крайне витиевато и обтекаемо:

– Я в некотором роде знаком с обстоятельствами, с которыми столкнулась Ваалу-Миланэ. Вот не знаю подробностей – да и не смею спрашивать – но предполагаю, что сейчас, именно в эти мгновения, безупречной следовало находиться в определённом месте и проходить определённые, не самые приятные… эти самые… необходимые в таких случаях формальности. Тем не менее, безупречная едет сейчас со мной, а забрать безупречную мне было поручено руководством. Из этого следует, что некто очень влиятельный смог… так сказать… изменить ход событий и указать отвезти Ваалу-Миланэ иное, по моему мнению, куда более приятное место, чем форт Фес. Более того, предполагаю… Но, пошёл! …что солнечной сестре Ваалу-Миланэ известно, с кем и как она должна встретиться, а поэтому это не моё дело; а если не известно, то сказать прямо не могу, потому что, во-первых, преподобная увидит всё сама, во-вторых, мне указано не слишком распространяться о деле вообще.

Миланэ лишь несколько раз моргнула. Она не то что бы совсем ничего не поняла, но такое «объяснение» не вносило столь желаемой ясности.

– Короче, я много не знаю, в этом деле – маленький, и делаю то, чего, по идее, не должен делать. Я просто оставлю Ваалу-Миланэ перед одним домом и уеду. Могу перейти на «ты»?

– Можешь, – кивнула Миланэ, задумавшись о своём. – Спасибо, Фрай.

– Но всё это не имеет никакого отношения к тому, что я бы хотел поближе познакомиться с тобой.

– В некотором роде мы уже знакомы.

– О, как приятно это слышать. Но я настаиваю на более близком знакомстве.

– Если лев хочет настаивать, то всё, что ему стоит совершать – продолжать настаивать, – улыбнулась Миланэ, пригладив шею. Впрочем, она собралась и села строже, припрятав хвост у лап.

Они поехали по тихой, зелёной улочке; Миланэ обратила внимание на то, что вокруг нет домов. Фрай умолк и посерьёзнел, убавил ход; наконец, после шагов трехста, они встали перед большими коваными воротами. Миланэ весьма удивилась, что возле них находилось не только два стража, но и целых три привратника.

Один из них вмиг подошёл к экипажу.

– Приветствую добрых Сунгов. Слушаю.

– Велено передать: приехала гостья с далекого Севера.

«Что-что?!», – изумилась Миланэ, аж дёрнулся хвост.

– Какая гостья из далекого Севера? – отвратительно поморщившись, уже немолодой привратник развернул свиток и начал что-то выглядывать в списке.

Фрай лишь почесал гриву, но тут вдруг выскочил другой привратник и буквально подбежал к ним.

– Ах, да-да, – заторопился он со словами. – Прошу, прошу. Открывай! – махнул рукой, и ворота тотчас открылись.

Не говоря больше ни слова, Фрай поехал дальше. Миланэ повела ушами, чтобы получше слышать сзади.

– Баран! – очевидно, старший среди привратников очень разозлился.

Всё это было необычно, странно и любопытно.

– Но почему «гостья из Севера»? Я-то с Юга, – Миланэ не могла не задать этот вопрос, хотя он весь и светился наивностью.