Текст книги "Снохождение (СИ)"

Автор книги: mso

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 60 страниц)

Впервые это случилось с нею в шестнадцать лет, и тогда ещё Миланэ и Арасси были знакомы очень плохо. Шестнадцать лет считаются весьма ранним сроком для первого видения Ваала, потому Арасси посчитала ночные приключения за всплеск фантазии. Все её интимные приключения и соблазнения до девятнадцати имели целью унять эти страшносладкие ночные кошмары; вообще-то, Арасси считала их чем-то болезненным, а потому желала избавиться от них. Но расцвет эротизма в дневной жизни имел мало влияния на ночные видения, он их не выгонял, не успокаивал, не унимал дочиста; тогда Арасси поняла, что эти видения имеют немного общего с её дневной жизнью. Тем не менее, они были сущей странностью и огромным образом повлияли на неё. Она в одно время попробовала удержаться от всякой мысли о львах, даже не смотреть в сторону самцов (правда, выдержала недолго), но вот это самым ужасным образом усугубило тяжесть её сновидений, поэтому ничего не оставалось, кроме как вернуться к прежнему образу жизни. Во многом это предопределило своеобразный характер Арасси; у неё было много недоброжелательниц, даже откровенных врагов, но также и множество обожателей-почитателей-воздыхателей. Несмотря на всё это, Миланэ ладила с нею очень хорошо; без зазрения и оглядки она могла назвать её одной из своих лучших подруг.

В последнее время приступы у Арасси вмещали в себе всё больше ужаса и всё меньше удовольствия. Кроме того, она начала втайне сомневаться, что это именно Ваал посещает её сны; но появлялся вопрос: если не Он – то что тогда? Или кто?

Поэтому Приятие Арасси начала воспринимать как некий порог, черту, за которой её эти кошмары должны оставить.

– Позавчера такую книгу хорошую начала читать. «Несколько неверных слов» называется. Там, знаешь…

– Арасси, чуть не забыла. У меня будет к тебе просьба.

Миланэ вдруг с острой ясностью поняла, что у неё есть все шансы достать «Снохождение».

– Какая?

– В Сармане заведёшь меня в тот книжный магазин, где работает твой приятель?

– Конечно. А что нужно?

– Книжку одну купить.

Арасси хмыкнула в недоумении.

– Белую или серую? – спросила с осторожностью, ведь от Миланэ, как правило, всегда слышались лёгкие укоры, если она собирала в комнате кучу запрещенных цензурой книг. Миланэ ими никогда не интересовалась; дело не только в том, что Миланэ – послушная дисциплара, но и в том, что она не питала интереса к эротической литературе и отречённому чтению. Арасси же очень любила и то, и другое; отречённое чтение, то есть воспоминания и свидетельства Ашаи-Китрах, которые по разным причинам были отлучены от сестринства, всегда вызывало у неё неподдельный интерес. Эротическая литература, в принципе, не страшна, ею играется множество львов и львиц Империи самых разных сословий, и запрещают её из-за глупого ханжества и вяложизненного морализаторства теперешнего Императора, запрещают безынтересно и нетребовательно, закрывая глаза на то, что купить такой род чтива можно в любой, самой захудалой книжной лавке. Отречённое чтение куда опасней: за хранение подобной литературы вполне реально изгнать дисциплару прочь; но Арасси все эти годы ухитрялась избегать неприятностей.

– Серую, конечно. Иначе зачем бы я тебя тревожила.

– У него есть много всякого, – сразу предложила Арасси. – Хм, на тебя не похоже.

– Сама удивляюсь, – действительно удивилась себе Миланэ.

– Может, дать тебе чего почитать?

– Нет, мне нужна одна конкретная книжка, больше ничего.

– А как называется?

– «Снохождение», пера Малиэль.

– Хм… Не слышала. Ну, спросим у Морни. Он должен знать, – Арасси мяла в руках точилку-забаву для когтей, не прекращая своих воздушных игр с лапами.

– Зайдём в Сармане к нему, когда будем ехать ко мне, ладно?

– Ладно. Погоди… Куда это «к тебе»?

– В Ходниан. Поехали, наконец, ко мне в гости, в Андарию. Хотя бы перед Приятием.

– Но…

– Не отказывай, Арасси, не надо. Умоляю. Перед Приятием у нас будет много свободного времени, впервые за столько лет… Давай проведем их вместе.

– Я согласна, – легко и просто согласилась Арасси.

– Чудесно, – только и ответила Миланэ, безумно усталая, и повернулась на бок.

Всё, наконец-то можно уснуть…

– Миланэ, как думаешь, куда я уеду после Приятия?

– Давай завтра… попробуем… погадать… – пробормотала Миланэ.

– Пробовала, и других просила. Ерунда какая-то получается. Куда-то далеко, говорят.

– Угу…

– Мне лишь луна осталась до него. Или чуть больше… Это вроде много, а на самом деле – немного. Ты спишь?

– Уху…

– А знаешь, я очень рада, что ты меня пригласила к себе на родину. Я никогда не была в Андарии. Так интересно, ну просто жуть как.

– Дааа…

– Нет в мире лучше подруги, чем ты. Честно. И, наверное, никогда не будет.

– Ухум…

– Ладно, давай спать, что ли. Будем спать?

– Мммм…

– Прикрою окно… Ветер дует… Плохие сны нагонит.

========== Глава XII ==========

Глава XII

Когда Миланэ всячески прихорашивалась, вертелась возле зеркала, советовалась с Арасси по поводу нарядов, и вообще готовилась, то у неё не было большого сердца на встречу с Таем.

«Чудеса со мной», – подумала Миланэ, выходя из дому и направляясь к стаамсу, как было условлено. – «Попробуй тут пойми мир, если даже не поймёшь, чего хочешь назавтра».

Взяла тот самый пласис, который обрела в Марне.

Естественно, совершенно естественно, что она из приличия запоздала, но немножко, совсем чуть, на минут десять-пятнадцать. Но оказалось, что его у входа нет. Следовало определиться, и Миланэ, после некоторых сомнений, всё-таки решила чуть подождать. В жизни всякое случается; он мог запоздать не по доброй воле; кроме того, дела стоит доводить до конца.

Чрезвычайно сложно сказать, кем именно для Миланэ являлся Тай – лев старше неё на пять лет, превосходной тёмной внешности и хорошего происхождения, обаятельный, в ладах с жизнью. Словосочетание «всё сложно» никак не могло описать истории их взаимоотношений; они не были друзьями, потому что с самого начала, когда Миланэ исполнилось девятнадцать и она однажды попала на приём к главе магистрата Сармана, у неё завязался с Таем короткий роман, который затем перерос в отчуждённую дружбу, иногда пронзаемую вспышками страсти; но страсть эта была очень практичной по своему существу, взаимовыгодой, в которой каждая из сторон находила природное расслабление, не более (но и не менее – в этом Тай был хорош).

Далее каждый преследовал своё: Миланэ – точку приложения, как львица, ведь каждая самка нуждается в поклонниках, неплохой компании и времяпровождении, когда скучно; вначале она приняла эти отношения, поддавшись романтическому порыву, даже поверив в свою влюблённость, а потом внутренне согласилась их потихоньку поддерживать вовсе не потому, что действительно находила в них нечто действительно интересное и волнующее; скорее, желание было подспудным, смутным, но очень живым, сильным, а потому искало выхода: чтобы восхищались, чтобы желали, чтобы любили – вот, чего она хотела. Чтобы вот по-настоящему. Не сиюминутно, не понарошку, а так… Но получалось именно сиюминутно и именно понарошку; сущий бардак. Миланэ очень быстро смирилась, приняла всё за данность, и Тай, в конце концов, стал для неё неким суррогатом сначала любовника, а потом – друга; но на него и судьбу она ничуть не обижалась, это никак не пошатнуло её веру в невозможное, великое, внебрежное чувство.

Таю выгод оказалось больше. Если львицы замечают тебя в компании Ашаи-Китрах, и ничего что только дисциплары (а некоторые скажут: «более того – дисциплары!»), то они мгновенно обращают на тебя внимание; они-то знают, как всякая Ашаи, эта живая сумма качеств самок Сунгов, переборчива и расчётлива в партнёрах. Поэтому он мог тщательно выбирать из тех львиц, что выказывали знаки благосклонности, а таких оказалось пруд-пруди. В некоторых кругах твоё появление вместе с Ашаи – половина успеха. Естественно, он находил своё удовольствие в красивой андарианке Ваалу-Миланэ, и вполне уверенно можно сказать, что благодаря ей не только провёл прекрасные вечера, но и узнал кое-что новое о львицах вообще. Но время неумолимо бежало, надо было устраивать жизнь, и он наконец-то определился с кандидаткой в супруги; да, по старым временам ещё не раз поскучаешь, но всему своё время. В конце концов, в какой-то момент он понял, что Миланэ окончательно передвинула его из графы «львы, которые могут посметь…» в почти постыдную «друзья, с которыми можно провести время». Он не особо отяготился, потому что был умным львом и понимал, что их спонтанные отношения рано или поздно должны были угаснуть; кроме того, уже приходилось относиться к этим отношениям с утайкой. С другой стороны, дружба с Ашаи – это престижно и выгодно, поэтому-то он захаживал к ней по старой памяти, приглашал на всякие необязательные торжества, пытаясь поддерживать добрые отношения.

Сегодня Миланэ хотела с ним окончательно попрощаться, через подруг попросив его приехать; начинать – всегда прерогатива самцов, но вот заканчивать – зачастую самок. Он, конечно, останется своего рода другом, и если что, она сможет ему помочь по старой памяти, но так, без большой охоты…

Личная жизнь Ашаи-Китрах – всегда такой бардак. Они обречены на это.

– Если у входа появится лев такой, видный, весь из себя – не упустите – то дайте знать, – обратилась Миланэ ко стражникам у входа. – Я буду у скамейки на аллее.

– Как сиятельная просит, так и будет.

Ждать самолично здесь претит этикет.

И вообще, это знак большой благосклонности, подумала Миланэ. Пусть оценит в последний раз, когда придёт. Усевшись на скамью, она огляделась по сторонам. Мимо прошли четыре дисциплары, года на три-четыре младшее неё.

– Восславим Ваала, сестра.

– Восславим, сестры.

Ещё три.

– Восславим…

– Восславим.

Хромая, шла мимо старая сиделка из больницы Сидны, которую Миланэ прекрасно знала уже много лет. Она тоже андарианка, и всегда говорит на родном диалекте, что часто вызывает насмешки.

– Красивого дня, Ваалу-Милани.

– Светлого дня.

– Втай некого ждешь-то?

– Жду, Тимрара-нишани.

– Ай-яй, ждать это натрудно, – запричитала старая львица, хлопнув в ладоши.

– Ничего, Тимрара-нишани, я терпелива.

– Ваал тебе отдал зельно достойностей…

Тимрара ушла, а Миланэ вытащила из-за пояса чехол со знаками Карры-Аррам, чтобы узнать: где Тай и отчего его нет.

Карра-Аррам – один из многих предсказательных инструментов Ашаи-Китрах, созданный сестрою Каррой много-много лет назад; Карра, как её сокращенно называют, не слишком популярна в среде Ашаи, так как её изначальное назначение – гадание на довольно узкие темы, а именно любовные, семейные и родовые. Ею сложно, а зачастую и невозможно предсказывать что-либо другое; тем не менее, Миланэ издавна нашла с Каррой общий язык. Свои знаки в виде карт Миланэ, по традиции, смастерила сама; использовала она их нечасто, но и не стеснялась обращаться, если возникала нужда. Гадание на Карре-Аррам не требует никаких ритуалов, формальностей, всё можно делать на ходу, в этом её удобство; и если у Ашаи есть сила и связь, то можно вполне успешно что-либо предсказывать.

Зажала колоду знаков пальцами правой руки, потом развернула, как веер, и вытянула первый с тихим вопросом:

– Придёт ли?

«Чаша, разбитая пополудни». Охохо. Нуууу, тут яснее быть не может. Не придёт. Не сможет. Тут даже нечего смотреть почему, и так ясно: невеста, уже вот-вот супруга, наверняка закатила ему истеричную сцену, мол, по каким ещё таким делам ты снова прёшься в Сидну, а?

Спрятала Карру и запечалилась.

«Вот хорошо всякой простой львице… Все желают львицу-Ашаи, а на деле – боятся, опасаются, обходят… Ведь попробуй с нею управься, она с виду самостоятельна, решительна, сильна, влиятельна да прочее-прочее… Потому труднее нам выбирать, много труднее, смелых львов мало, а проходимцев да корыстных – много…»

Любовных приключений у Миланэ было совсем немного, если сравнивать с остальными подругами-ученицами; как истинная андарианка, она всегда сдержанно-неуступчива, осмотрительна, мастерица пассивного обаяния самки – это родовое, это в крови. У дисциплар Сидны часто случается роман со стражником Сармана, не рядовым, конечно, а молодым дренгиром; вот и у неё случился такой роман. Аккуратный, предупредительный, но иногда проскакивали какие-то дурнейшие манеры; но в общем, было понятно, что ему нужно, и это мало устраивало Миланэ, так как она не питала к нему больших чувств, он просто был симпатичен; она связалась с ним, потому что, во-первых, стало любопытно, а во-вторых, молодая Ашаи не должна долго ходить в недотрогах, должна «знать жизнь», должна «уметь обходиться со львами», «дарить духу Сунгов наслаждение». Так-то да, но пока она думала-раздумывала, как поступить, весьма страшась возможной близости, то всё угасло.

Но, как говорится, не решишься ты – решатся за тебя. И льва она узнала отнюдь не поздно – в восемнадцать лет; у неё случилось ночное приключение с совершенно-непонятно-кем на празднике, на который её нарочно уболтала пойти Арасси; стоило предположить, что Арасси под «праздником» имеет в виду нечто вроде молодёжной оргии, но похоже, что под этим словом у неё подразумевался какой-то уж полностью несусветный разврат, а для подобных обычных вещей у неё было наготове слово «праздник» или «праздничек», как Арасси любила говорить. Миланэ там не понравилось, а от некоторых вещей она пришла в ужас и отвращение, но просто взять, махнуть хвостом и уйти не могла; убеждая себя, что и такой опыт нужен Ашаи, а ханжество в среде сестринства – почти порок, и из чувства того, что все дела нужно доводить до конца, Миланэ без всякого желания отдалась одному льву, который, по крайней мере, не вызывал у неё неприятия, заманенная в самую дальнюю комнату огромной патрицианской виллы. Без Арасси она идти не могла и не хотела, а потому, после полудикого соития, усыпила льва частично взглядом, частично ласками, а сама уселась у окна, чувствуя одиночество; потом заснула возле льва, слегка обняв его, но не потому, что хотелось нежности, а потому, что было зябко. Так их и нашли поутру, и Миланэ с абсурдным чувством выполненного долга ушла с Арасси восвояси.

Потом она ненадолго увлеклась сыном аптекаря из Адбана, города в льенах сорока от Сидны, и даже несколько раз нарочно приезжала туда, чтобы явиться-покрутиться перед ним; представить себе первый шаг с её стороны было совершенно невозможным (Ашаи! Андарианка!). Он сразу обратил внимание на ученицу-Ашаи, что чуть больше обычного задерживалась в аптеке среди флаконов и склянок, постоянно выпрашивая совершенно ненужного совета, мягкая, скромно-улыбчивая; лев охотно пускался в объяснения, и ей приходилось слушать, причём не только о фармации, но ещё об истории их города и генеалогии. На третий раз он вдруг прыгнул выше головы и пригласил её на прогулку; Миланэ, к его страху, неожиданно согласилась. Высокий, худощавый, слегка сутулый, но вполне симпатичный и хорошей крови, он со знанием города водил её по Адбану, бесконечно болтал о своих генеалогических изысканиях и старинных домах; Миланэ слушала всё это с истинным терпением львицы-андарианки и достоинством Ашаи-Китрах, кое-где даже находила для себя что-то интересное. Так и протащился день до вечера.

От симпатии к неприязни всего несколько шагов, и Миланэ, разочаровавшись в его трусливой пассивности, навсегда зареклась иметь дело со всяким осторожно-несмелым самцом.

Затем у неё приключилось короткое, романтически-трогательное приключение с новеньким главой стражи главных врат Сидны. Все подруги считали, что Миланэ совсем не зря завлекает львов в термы, прикрываясь тем, что-де ей надо изучать все нюансы стальсы, и понимающе, с хитрецой улыбались. Но всё это были враки и глупости, и только Мтаал, сын далекой западной провинции Листигия, смог подступиться к ней; надо сказать, что он нравился очень многим ученицам, даже сёстрам, но Миланэ покорила его своей андарианской внешностью и таким же характером: неприступно-мягким, обходчивым, беззлобным. И, конечно, стальсой. Самое главное, что он был романтичным, очень хорошо воспитанным, но настойчивым; с ним Миланэ почувствовала себя желанной, и не преминула этим воспользоваться, как всякая самка – давала подступаться медленно, шажок за шажком; он писал ей трогательные письма, в которых делал много забавных ошибок, хотя видеться они могли сравнительно часто, небезуспешно пытался поддерживать интересные беседы, был искренен и добр, и Миланэ даже раз втайне подумала, что если бы не её судьба Ашаи, не сей статус, то она даже – невероятно! – могла бы выйти за него, уехать в Андарию, осесть где-то недалеко от отцовского дома и принести трое детей, или даже четверо. Она к нему привязалась (почему-то страшась называть это «влюблённостью»), и с желанием и радостью однажды сдалась ему, но через луну вышло так, что ей на две недели пришлось уехать с наставницами в Криммау-Аммау, а затем сразу в провинцию Аарв-Найсагри; вернувшись, обнаружила лишь прощальное письмо – Мтаалу пришлось уехать в далёкую-далёкую Кафну, за синее море. Поплакав немного, она стала ждать ещё одного письма, ведь он не оставил обратного адреса – видимо, сам не знал. Получив кратенькую весточку из Кафны аж через три луны, Миланэ ответила самым лучшим письмом, на которое была способна, использовав всё мастерство в искусствах сочинения и каллиграфии. Они ещё переписывались два раза, а потом Мтаал пропал – видимо, жизнь захватила; как бы там ни было, Миланэ всегда вспоминала его с тёплой грустью, желая всего хорошего в жизни.

Всё это хорошо, всё это так…

Миланэ вздохнула.

Тай, сын ювелира из Сармана. Это были её первые и единственные отношения, которые можно назвать «постоянными», «продолжительными», если под продолжительностью понимать год и две луны, а постоянством – возможность видеться где-то раз в неделю, и то не всегда. Ей – двадцать один год, она только-только вернулась с Востока, совсем скоро – двадцать два; характер её чуть обострился, прошёл очищение пламенем, как у всякой ученицы, что успела послужить Легате. Практически с самого начала, если не считать небольшого периода влюблённости Миланэ, была понятна надуманность и половинчатость этих отношений; и он, и она скрыто знали, что у них нет будущего. Безусловно, прекрасный вопрос – что такое «будущее» в этом смысле? Супружеский обет? Ашаи нельзя замуж. Сожительство после Приятия? И он, и она понимали, что это – невозможно (Миланэ не собиралась, Тай искал себе супругу). Рождение детей? Миланэ не была готова, тем более вот так. Взаимная любовь до смерти? Эй, уже не смешно.

Тем не менее, Миланэ принимала эти отношения по трём причинам. Во-первых, и да-да, как ни странно, он был чрезвычайно точен в слове и пунктуален. Казалось бы – что такого? А всё дело в том, что дисциплары-Ашаи – не обычные львицы; и если лев, возжелав поухаживать за любой маасси, может практически в любой момент придти туда, где она обычно бывает, перехватить её где-то по пути, даже придти прямо домой, как принято в последнее время и попросить выйти, то с дисципларой так не получится. Хоть в любом дисципларии и есть так называемые «часы посещения», но они настолько ненадёжны, что на них и положиться нечего; кроме того, они больше предназначаются для родственников. Вовнутрь большинства строений дисциплария, а тем более его жилых кварталов, лев не может попасть; и хоть есть рисковые сорвиголовы, которые нарушают строгий закон, в целом это – невозможный вариант. Кроме того, дисциплара почти всегда чем-то занята, и свободное время ценится, определяется наперёд, высматривается. Нехорошо получается: лев не может проявить инициативы. Он не может встретить желанной дисциплары тогда, когда хочет!

Что делать? Любая Ашаи – львица; как-то не очень хорошо идти и устраивать всё самой. А потому многие поколения дисциплар выработали свои способы. Миланэ использовала надёжный и проверенный: писала своеобразные записки, главным назначением которых было дать знать в завуалированной форме, когда и как Тай может её встретить. Скрытность необходима по приличиям и этикету: не могла же она написать: «Жди меня после шестого часа такого-то дня – встретимся».

Потому приходилось писать нечто подобное:

Привет, милый Тай,

есть несколько вещей, недоступных львиному пониманию: первая, это природа игнимары; вторая, это безбрежность Тиамата; и третья, это почему отменили столь ожидаемое занятие по игре на цимлатине, которому не суждено состояться в шестом часу восьмого дня второй Луны Вод. Я буду с тобой откровенна: мало что может сравниться с игрою на цимлатине – великим услаждением слуха; между всем, если ты когда-нибудь пожелаешь услышать мою игру, то дай знать – я буду рада принести удовольствие столь доброму Сунгу навроде тебя. Слов нет, моя игра несравнима с игрою нашей наставницы – истинной мастерицы, но я стараюсь верночувственно следовать её наставлениям верно. И теперь я лишена этого занятия и хорошего наставления! Потому мне ничего не остаётся, кроме как поделиться с тобою своей лёгкой печалью.

Целую,

ВМБ

Передавались эти записки либо извозчими, либо посыльными, либо подругами-друзьями. Конечно, в какой-то момент можно задаться вопросом: зачем этот маскарад? Почему не написать: «Буду свободна тогда-то»? Нельзя! Вот не могла Миланэ переступить через этикет переписки, даже в таких личных вещах – так положено для Ашаи-Китрах. Тот же этикет очень рекомендовал сохранять у себя копии записок и писем (так исключается вероятность подделки), и Миланэ иногда со смехом перечитывала их. И, безусловно, все они оформлялись каллиграфически – никак иначе.

В условленное время Тай всегда был у врат Сидны; он никогда не опаздывал, безупречно точный – ни разу не пришлось ждать. Миланэ боком вскакивала на его фиррана и они неслись к Сарману.

О да, и это было второй причиной – эти совместные, вечерне-ночные поездки на фирране. О да, Тай имел превосходного, породистого, откормленного, мощного, лоснящегося фиррана с огромной гривой, который очень нравился Миланэ – настоящий зверь. Далёкий-далёкий пра-пра-сородич львиного рода, четырёхлапый, большой, он вёз их к Сарману длинными, упругими прыжками; иногда Тай садил её впереди, иногда – позади; в первом случае она пребывала в объятиях, во втором – льнула щекой к его спине, и каждый раз получала тайное наслаждение. Ей почти-почти верилось, что её забрал за собою некий герой, знающий свою цель, уверенный, укравший её от остального мира, и она была безумно рада этой целеустремлённости, этой подмене своей воли на чужую. Они с Таем, как Миланэ потом поняла, в те моменты были наиболее близки, даже больше, чем при самой близости; они оба, молчаливые, получали нечто такое от этих поездок, чего не могли получить нигде более; они были почти настоящими, почти сами собой. И чего тут таить, именно от этих поездок, от этого фиррана, от его живой мощи Миланэ распалялась больше всего, иногда до того, что ей хотелось дёрнуть Тая за гриву, взглядом умоляя, и чтобы фирран резко отскочил с дороги в спасительную чащобу, он чтобы Тай остановился прямо посреди вечероночи в этих зарослях и прямо там, без глупых условностей, взял её, а фирран бы стоял над ними, наблюдая, и с его пасти исходила бы на мать-землю длинная, искрящаяся в лунном свете слюна…

Конечно, так никогда не случалось. Это – из разряда безумных, несбыточных эрофантазий, которые навсегда укрыты покровом глубокой тайны.

Но вот что касается небезумного и сбыточного, то – и это третья причина – Тай был хорош. Тут надо начать с того, что Таю нельзя было довериться, как дорогой душе, с ним нельзя было поговорить начистоту. Он никогда не интересовался её жизнью и почти ни о чём не расспрашивал; даже то, что она – андарианка, узнал чуть ли не через полгода с их знакомства; а потому она тоже стеснялась всяких расспросов о его жизни. Беседовали они всегда отвлечённо, словно отбывая повинность, касаясь только нейтральных тем, их совместные пребывания в обществе, в целом и общем, оказывались для Миланэ скучны и тягостны. Тай был из той самой породы львов: без надломов, зазубрин, правильный в поступках и мыслях, с чётким жизненным планом, а потому – успешных, воспитанных в ровном, спокойном роду, знающих себе цену и так далее. Такие очень нравятся многим львицам, с такими можно неплохо устроить жизнь. Тай был внимателен, всегда старался устроить их досуг; Миланэ хорошо это подмечала; но здесь всегда чувствовался дух чистейшей формальщины – каждый играл свою строгую роль.

После развлечений, выхода в свет и досуга, закономерно наступали мгновения игр самца и самки. Вот здесь ему можно было довериться, как льву, и расслабиться – он знал, что делать, никогда не совершал глупостей и безупречно соблюдал правила. Ведь что самое важное в подобных дружески-интимных отношениях: взаимная, огненная страсть? тайная, безответная влюблённость одной из сторон? обилие взаимных интересов? сходство темпераментов? Как бы не так! Однажды подруга-Арасси очень точно подметила, когда они взялись обсудить эту тему:

– Правила игры, Миланэ.

Да, именно так. Тай безупречно соблюдал правила игры, потому Миланэ без всякой опаски и напряжения сдавалась ему. Он никогда не забывал о ней; ничего не делал через «не хочу»; относился с уважением, а всякое доминирование и унижение беспрекословно прописывалось в правилах и было частью полового ритуала; ни о чём не распространялся; молча, охотно шёл навстречу её мельком высказанным пожеланиям, да и сам был наделён хорошей фантазией. Ближе к концу их отношений Миланэ всё меньше понимала, зачем им эта пытка межполовых формальностей и предварительных хождений вокруг да около, зачем все эти визиты, вечера, ужины, прогулки и представления, если можно просто взять да перейти к единственному-главному, хотя проходила она эту пытку со всем достоинством, красотой и грацией, на которые только была способна, а способна она на многое.

Но, естественно, и это осталось тайной – андарианки о таком не признаются.

Присутствие Тая в своей жизни всё-таки, несмотря на неоднозначность и сумбурность, Миланэ воспринимала благосклонно. Оно помогало не бросаться опрометью на какого-либо льва, что вдруг тебе понравился; не делать глупостей; находить выход для тех самых времён, когда хочется чистейших, банальных ласк без претензий на всё остальное; чувствовать себя хотя бы на некоторое время «при самце». Она знала, что у него есть другие львицы. Она знала, что он ищет себе супругу. Это никак её не заботило, ревновать было бы унизительно и бессмысленно – таковы правила игры. Правда, его львицы пылали от ревности до искр в глазах, и самое забавное случилось тогда, когда Ваалу-Миланэ пришла зажечь огонь Ваала в дом родителей Тая (вот тебе и польза в отношениях с Ашаи); к несчастью, она серьёзно опоздала, по весьма уважительной причине, а потому нос к носу столкнулась со львицею, у который были самые серьёзные виды на Тая; он привёл её на ужин к родителям – познакомить. Безусловно, родители вынуждены были пригласить Ваалу-Миланэ к столу, но она сослалась на очень-очень важные дела, и всё бы на этом закончилось, но необычную настойчивость вдруг выявил сам Тай, который, казалось, должен быть заинтересован к её скорейшем исчезновении. Он просто не отпускал, упрашивая! Убедил, пришлось ненадолго присесть.

Львица, вполне миловидная, сидела, улыбалась, и даже беседовала с нею, но изнутри просто душилась ненавистью и ревностью; эмпатия Миланэ не могла вынести этих волн, поэтому она очень скоро ушла.

– Тай, ты зачем её так унизил? – потом потребовала объяснений у Тая.

– Если она хочет быть моей женой – стерпит. Она подо мной, не я под ней.

– О фу, Тай, какая пошлость, – фыркнула Миланэ.

– Может быть, – очень спокойно сказал он. – А можно назвать это «жизненностью». Знаешь, я не хотел так: чтобы она осталась, а ты ушла, не посидев со мной за столом. После всего, что между нами. Понимаешь?

Миланэ ещё повозмущалась для приличия, но поняла, что это был весьма и весьма недвусмысленный жест уважения; в целом, он обошёлся непорядочно с той львицей, будущей супругой, но порядочно – с нею, Ашаи. Что важнее, как правильнее? Она так и не смогла решить этот ребус.

Эх Тай, Тай.

Миланэ не виделась с ним уже полгода, а отношения прекратились ещё много раньше. Всё-таки хотелось с ним попрощаться, пожелать наилучшего в жизни и лизнуть в щёку – хорошим самцам надо отдавать должное.

«Даже сама не знаю, чего хочу в жизни… Вроде всё есть, а если раздумать – так негде прильнуть».

…вот чтобы всю любил, без условности и всяких «но» да «если» и «потом».

«Я бы тебе многое отдала. А может, даже всё…».

– Ваалу-Миланэ-Белсарра?

Миланэ аж одёрнулась от неожиданности: она столь глубоко ушла в себя, что не заметила, как подошёл белосеверный незнакомец в коротких штанах и простейшей тунике; до того он был прост, что странно, как его вообще впустили.

– Доброго дня безупречной. Я от Тая пришёл.

– Доброго дня льву… Да? – встала она.

– Я – его друг. Он не смог написать письма по некоторым причинам. Просил передать, что ни о чём не жалеет и надеется, что так же себя чувствует и преподобная. Просил передать наилучшие пожелания.

«Тай, Ваал мой, ты всегда был столь умён-смышлён. Как можно такое передавать через друзей, даже самых близких?», – неприятно изумилась Миланэ.

– А что помешало написать? – всё же спросила.

– Некоторые семейные обстоятельства, так сказать, – скривился он, замысловато жестикулируя. А потом махнул ладонью, мол, чего таить: – Супруга не даёт. Она в своё время нашла письма, был небольшой скандал. Он не хочет теперь её волновать – она беременна.

– Он сочетался в браке? – ещё больше изумилась Миланэ.

Удивил не сам факт, а то, что она не знала.

– Уж две луны как.

– Откуда лев знает о письмах?

– Боюсь, об этом пол-Сармана знает. Что я буду тут врать перед преподобной?

– Что ж, пусть лев передаст и ему наилучшие пожелания. Передаст благодарность за приглашение на свадьбу. И за то, что так прекрасно со мной попрощался, – кивнула Миланэ и решительно ушла.

Вот так всегда; примерно такой конец ожидает подобные связи.

«Бредно, скандально, сумбурно, немного балаганно, забавно и в чём-то жалко», – позлилась немножко Миланэ, хотя к Таю не питала ничего, даже обиды. Всё-таки хотелось лично попрощаться, да ладно. Немного подумала о том, как этот друг Тая смог попасть внутрь дисциплария, но потом вспомнила, что сама выбрала час посещений, чтобы пообщаться с ним внутри, а не снаружи.

Ничего страшного не случилось, просто забавный жизненный эпизод. Ах, кто-то бахвалился, что «она подо мной, не я под ней». Впрочем, имеет право. Негоже бередить души добрых супруг Сунгов, особенно беременных, вносить смуту в молодую семью. Быть Ашаи-разлучницей, скандальщицей, вносить хаос в чужие отношения – не одобряется Кодексом и аамсуной.