Текст книги "Снохождение (СИ)"

Автор книги: mso

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 60 страниц)

Непонятного было много, как всегда в жизни, но Миланэ как-то даже не знала, что именно спросить.

«Пожалуй, спрошу о том, кого убила».

Хотя нет. Это стоит сделать по-настоящему.

«По-настоящему», – для себя усмехнулась Миланэ. – «Сколь порочные слова для этого мира».

– Раттана, пойди на улицу и разузнай, кем был тот лев.

– Да, госпожа.

– И дотронься, пожалуйста. Сдвинь колоду, – протянула Миланэ ей ладонь со знаками Карры.

– Вот так? – Раттана очень осторожно, даже с неким страхом, когтем подвинула колоду.

– Спасибо.

Служанка ушла справляться о несчастном льве, но далее был вопрос о ней самой; Раттана вообще понравилась Миланэ, у неё была своя харизма; она чувствовала душой её характер, тот самый стойкий, надёжный характер, который вырабатывается у личностей, прошедших тяжёлые жизненные испытания.

Первым выпал знак из Сил, Эн-Энхелет – «Сосуд смешивающий». Вторым решил предстать перед Миланэ Сео, то бишь «Да». При данной постановке вопроса сочетание было лёгким, приятным для вопрошающего; почти всегда оно обозначало случайные, но необходимые судьбе встречи, последующую дружбу либо тесные отношения.

Ответ знаков пока что был весьма конкретным, но не полностью удовлетворил Миланэ – ясно, как день, что они описывают их встречу, но не саму личность Раттаны. Она ждала, что именно выпадет из Душ Сверкающих; этим знаком оказался Халиран – «Верный вере». Миланэ реально удивилась этому, поскольку Халиран был её личным знаком, он почти всегда выпадал при вопрошении о строе её собственной личности (а таким вопрошением грешит всякая мантисса), обозначающий мягкость и согласие с миром, под которыми таились твёрдые принципы, верность, неуступчивость перед ликом опасности.

Миланэ, долго вглядываясь в знаки, поняла главное: их встреча была неизбежной, и Раттана будет ей доброй прислугой.

Собственно, с мантикой можно заканчивать – главный ответ получен – но она решила ещё раскинуть знаки на просительницу, ту самую Наамраю-Сали. Её вообще сильно удивило то, сколь представительная особа пришла проситься на работу прислужницы; тем не менее, Миланэ никогда не жила в столице и не имела служанок, а потому не могла знать здешних порядков.

Но здесь Карра-Аррам поставила дочь Сидны в настоящий тупик.

Давненько не бывало того, чтобы она не могла хотя бы приблизительно понять ответ собственной мантики. Конечно, ответы бывают верными, бывают не очень, но здесь перед глазами явился настоящий вздор: Сео – Асалад-Саахри – Нахалахет-Таррур. «Да». «Данное обещание». «Падающая чаша».

«Эм… Пожалуй, доброчестная, но крайне расчётливая особа, разумная, со склонностью к… истерикам? Нет, не так. Я, наверное, всё же не так вопрошала, как мне теперь кажется. Это не её личность. Это её ситуация со мной. Да, она рассчитывала, что наймётся, имела здесь вполне определённые виды, полагая, что всё уже в кармане. А планы-то расстроились».

Но осталась неуверенность. Внутреннее чувство молчало.

– Как трактовать-то? – решила вытащить уточняющий знак.

Выпал Эмалви-Миланэ – «Львица духа». Родной знак всего сестринства Ашаи-Китрах.

– И всё же?

Нассарар-Саалхим. «Одежды лжи».

Миланэ сгребла в кучу знаки, глубоко вздохнула. Вдруг подумалось о том, что Карра не хочет с нею говорить.

– А ты хочешь мне отвечать?

Сео. «Да». Ответ прямее некуда.

– Кто я? – громко и вслух говорила Миланэ, словно лет десять назад, когда она только училась Карре.

Кто? Эмалви-Маим.

Идеально-издевательский ответ.

– Так что за личность эта Наамрая?.. – чуть ли не заклиная энграмму прорычала Миланэ.

– Сиятельная, – быстро распахнулась дверь и на пороге явилась Раттана с озабоченным видом, – я прознала об этом льве.

– И?

– Он был карточным игроком. Не работал. С преступным прошлым. Без семьи. Пил в последнее время. Весь квартал уже знает, что Ваалу-Миланэ, защищаясь, убила его. И все на нашей стороне!

Миланэ промолчала. Собрала знаки обратно в колоду, кроме вытянутого как раз в тот момент, как зашла Раттана; дочь Сидны взглянула на него.

«Одежды лжи».

Тансарр, из рода Сайстиллари, услышав лет десять назад, что он станет сенатором Империи, лишь бы рассмеялся в ответ. Этот взлёт по ступеням сложной лестницы общества Сунгов случился благодаря большой удаче, влиятельным знакомствам в среде купцов, латифундистов и цеховиков, а также супруге. Первая далась ему просто от рождения; вторые появились у него частично благодаря старым знакомствам отца, частично – благодаря уму самого Тансарра; третью он нашёл в магистрате родного города в провинции Хольц, куда двадцатилетняя Ксаала пришла по какому-то делу. Они разговорились ни о чём; Тансарра изумило то, сколь сильно Ксаала отличалась от местной толпы: у неё были вполне светские манеры, пристойный способ вести беседу, так что даже Тансарр устыдился первоначальной мысли, будто бы это простенькая торговка либо хозяйка лавки. Слово за слово, оказалось, что Ксаала издалека – из Найсагри – и приехала обосноваться; как она сама выразилась: «Начать жизнь сначала». Тансарр удивился такому обороту, поскольку Ксаала была совсем молода. Как бы в шутку он предложил ей бросить всё и поехать в Хас, город в Андарии, куда направлялся по делам – брать огромный займ. Бросила. Поехала. Это быстрое, мимолётное, даже несерьёзно-авантюрное знакомство и привело их к супружеству.

Как оказалось, львица Тансарру досталась что надо.

У них родилось двое сыновей, с разницей в три года, по характеру – полные противоположности. Старший – практичен, смекалист, деловит и крайне самостоятелен; когда исполнилось девятнадцать, добровольно ушёл в Легату, и чтобы сын не попал на Восток, влиятельному отцу пришлось втайне похлопотать; вернувшись, старший сын попросил скромную сумму, собрал нехитрое добро и уплыл на юг, в Кафну – искать жизни. Он её вполне нашёл, разбогатев на поставках хлопка. Ни в чём не нуждаясь, он писал короткие, вежливо-формальные письма домой и отказался от всяких претензий на большое отцовское наследство в пользу младшего братца, Синги.

Тот же не слишком заботился о прозаичных жизненных делах. Главным его занятием было праздношатание по Марне в поисках приключений, развлечений и знакомств. Вольный слушатель в Марнском университете, захаживал туда раз в месяц для виду либо посвящая себя аж на целую неделю какому-нибудь курсу. У него наличествовала некоторая собственность – несколько общих домов, которые он сдавал в ренту, и кузнечный цех, хотя в кузнечном деле он не смыслил ничего. С этой собственности, подаренной отцом на совершеннолетие, Синга безбедно жил в своём доме, в котором Синга почти всегда отсутствовал – всё свободное время, которого было полно, проводил у друзей, знакомых и знакомых знакомых. Круг знакомств – воистину впечатляющ; по большинству, это были молодые особы патрицианского происхождения либо отпрыски богатых родителей. Но также он не боялся никаких двусмысленных и даже откровенно странных знакомств: его можно было заметить в компании рыночных актёров, бригадира грузчиков, непризнанных писателей, рыночных музыкантов, старой куртизанки и так далее. Всю эту публику он без зазрения приглашал к себе домой или веселился с нею в самых разных местах, порою удивительных и даже недостойных Сунга его происхождения.

Казалось бы, родители должны придти в ярость от такого поведения сына, отмахнуться от него. Но Синга всегда имел чувство границ: никогда не занимался дебошем и пресекал, насколько мог, попытки побуянить у других, друзей своих никому не навязывал; он никому не желал зла, не плёл интриг, не пускал сплетен (хотя знал их бесчисленное множество), был лёгок в общении, постоянно в добром настроении, лиричен. Он сочинял лёгкие стишки, чем забавлял львиц всех возрастов, неплохо рисовал, а также имел пристрастие к сложению стихов; последнее увлечение Синга считал в некотором роде серьёзным, и читал их лишь самым близким друзьям.

Миланэ связала свою жизнь с необычным родом.

Но и сама он – далеко не проста и кристально ясна.

Ваалу-Миланэ-Белсарра, собравшись с духом и силами (кои растаяли от утреннего происшествия), облачилась как подобает и прибыла в дом патрона далеко после обеда. В доме не было никого, кроме Ксаалы и многочисленной прислуги; хозяйка хорошо встретила, провела в атриум, предложила еду с напитками. Около часа прошло в совершенно посторонних и непринужденных беседах, обычных для львиц.

Потом хозяйка приказала принести кое-что крепче хереса, и тому нашелся повод:

– Сегодня – праздник вступления нашего Императора в исполнение воли Ваала. Сколько уже прошло? Девять? Нет… Десять лет. Замечательная дата.

– Завсегда я не успеваю проследить за праздниками, – засмеялась Миланэ, – особенно если приезжаю в Марну.

Вообще, Ксаала оставляла не совсем обычное впечатление, даже двойственное. Она была львицей сосредоточенной души, умеющей волить – это чувствовалось. Миланэ видела, что та продолжает приглядываться к ней, старается нащупать её то сильные, то ли слабые стороны, то ли всё вместе; в воздухе витала своеобразная настороженность. Тем не менее, Миланэ решила, что знаются они между собой всего ничего, а потому небольшое напряжение вполне естественно.

– Может, вам возжечь огонь Ваала в доме?

– Сегодня не желаю тебя утруждать. Чувствуйся, будто дома, и не думай об остальном.

– Это совсем не утруждение для меня, но прямая обязанность.

– Служанки только вчера принесли огня из Дома Сестёр.

Затем пошёл разговор о Синге. Мать изъявила чрезвычайную откровенность, прямо предупредив, что младший сын – плут-бездельник, известный своим беспутным образом жизни; поэтому Ваалу-Миланэ, находясь в его обществе, должна помнить об этом, и строго одёргивать, если почувствует необходимость; также она вовсе не обязана потакать любым его прихотям, в том числе тем самым, обычным для молодых львов; Миланэ вообще может не проводить свободное время в его компании, если посчитает нужным, так как некоторые привычки Синги могут бросить на неё тень, как на добрую Ашаи-Китрах.

«Вот так-так», – только и подумала Миланэ, изрисовав в уме совсем другой образ Синги за все эти дни.

– Мне он показался приятным собеседником, – поторопилась сказать Миланэ, причём вовсе не соврамши.

– Не могу сказать, что он плохой. Нет, вовсе не плохой. Он не зол, не распутен. Просто… непутёв. А вот, лёгок на помине.

Широкий шаг, распахнутые объятья, улыбка.

– Здравствуй, мама. Миланэ! Вот кого я рад видеть!

– Ваалу-Миланэ! Сколько раз тебе говорила! – пригрозилась мать.

– Ничего-ничего, мы уже перешли на «ты», – вежливо улыбнулась Миланэ, принимая его объятья; она была уверена, что это будут классические, осторожно-лёгкие объятия, принятые в патрицианской среде. Как бы не так. Аж плечо заболело.

– Мама, можно я украду нашу Ашаи и…

– Нельзя. У нас важный разговор, а потом ещё придёт отец, он имеет к сиятельной дела. Иди.

– Жаль, – безо всякого сожаления взмахнул он руками. – Мы ещё скоро увидимся, пока.

– Да хранит тебя Ваал, – кивнула ему Миланэ и посмотрела на Ксаалу.

Только она села, как тут кое-что случилось.

– Что там ещё? – навострила уши Ксаала, увидев поверенного гонца своего мужа, который буквально ворвался в двери.

– Сир Тансарр желает справиться, всё ли хорошо у Ваалу-Миланэ-Белсарры.

– Да, вполне. А что за такая поспешность?

– Поступили сведения, что на сиятельную утром напали. Ей пришлось защищаться и убить обидчика. Сир Тансарр хочет знать, как себя чувствует Ваалу-Миланэ.

– Пусть лев передаст, что всё хорошо, нечего волноваться, – поспешила уверить дочь Сидны, поднявшись.

– Так что, собственно, произошло? Нунсий, а ну-ка объяснись, – изумлённо потребовала Ксаала.

Хоть совсем не хотелось, Миланэ начала пересказывать утренние события. Она поведала Ксаале примерно ту же полуправду, которую сочинила для стражей. Та слушала рассказ очень внимательно, лишь иногда чуть кивая; на её лице не проступило ни тени отвращения либо неприятия.

– Прискорбно, что так случилось. Но тому шакалу – поделом. Даже не стоит вспоминать о нём. Кстати, у тебя прислуга из дхаарок?

Закономерный вопрос. Следовало ожидать.

– Не хочу чтобы мне служили Сунги. Я сама служу Сунгам.

– Не всякий лев осмелится так защитить свою львицу, как ты защитила свою служанку.

– Так если львов нет – что делать?

– И то верно. Ашаи с душою воительницы.

– Ну нет, – усмехнулась Миланэ, – сколь говорит мой опыт, мне не нравятся войны.

– В самом деле? – необычно оживилась Ксаала, даже очень. – Не нравятся?

– Конечно нет. А разве есть те, кому они к душе?

– Конечно есть, – с бесконечной уверенностью отрезала Ксаала. – А о каком опыте ты упоминала?

– Не знаю, как объясниться… – с неохотой ответила Миланэ, качая головой, свершив соответствующий жест.

Хозяйка настаивала на продолжении темы, и Миланэ пришлось поведать, как она несколько лун провела во Втором Восточном Доминате. Снова оно, снова прошлое… Один день, одна ночь. Оно ввергало в глубочайшие размышления, трепет, дрожь души; никакие бури жизни не смогут смыть его.

«Ваал мой, “Снохождение”. “Снохождение”. Снохождение. Я в Марне ради него… Все эти дни ведомы им. Что за рок? Кровь предков, чем я живу? К чему стремлюсь? Есть у меня кольцо Ваала на безымянном пальце, есть патрон, есть дом, есть родные, есть будущее, есть тёплое ожидание бесконечной вереницы жизненных радостей – никаких волнений! Но к чему стремилась та ученица Вестающих, что держала его у сердца? Почему меня влечет то, что привело её к смерти? Оно ли её привело к гибели? Снохождение?», – посмотрела Миланэ на открытое небо, заключённое в рамку атриума.

– Я вижу, что тебе, моя Ашаи, больно воспоминать.

– Не совсем так… Просто…

– Объяснений не требуется, – молвила Ксаала и хлопнули три раза в ладоши. – ещё вина сиятельной, быстрее.

– Нет, благодарю. Больше не надо.

Тут вдруг, постучав по полу, распорядитель дома объявил, что домой вернулся хозяин. Тансарр, бодрый, напористый и властный, в тоге сенатора, подошёл к ним. Он тепло поприветствовал Миланэ, провёл маленькую, совершенно ненужную беседу с женой (ради этикета – поняла Миланэ), и начал расспрашивать свою Ашаи рода о новом доме («Понравился?» – «Очень!») и об убийстве обидчика. Тансарр отметил, что слух разнесся очень быстро и восхитился её поступком.

– Истинная андарианка, истинная Сунга, – несколько раз сказал он.

Вскоре они пришли в его рабочую комнату. Она отметила, что окна в ней необычно маленькие, двери кованы железом, а ключ – размером с ладонь.

– Рад, что ты пришла ко мне перед Приятием. Знаю, что время перед ним весьма сложное, потому не хочу обременять. Правда, у меня есть много дел, с которыми ты можешь помочь прямо сейчас.

– Я готова, мой патрон.

Выяснилось, что Тансарр – крупный заимодатель; займы давал он далеко не случайным львам, а только старым патрицианским родам. Многие из них, несмотря на громкие имена рода, претерпевали весьма незавидное – по их меркам – денежное положение; зная тягу патрициев к роскоши и сорению деньгами, Тансарр, вместе с очень скромными процентами, получал лояльность и зависимость множества патрициев, которые своим влиянием могли в ответ помочь его делам. Всё было с займами хорошо; тем не менее, существовала загвоздка: у него до этого не было Ашаи рода, и патриции приходили на подписание договора займа со своими Ашаи (при договорах займа патриции традиционно приглашают для стампования только их: приглашение нотара – дурной тон). В среде высоких деловых кругов существует негласное «правило двух»: крупная сделка должна быть скреплена заверителями с обоих сторон. То бишь желательно иметь двух Ашаи-Китрах, с каждой стороны.

В целом, проблема могла полностью решиться приглашением любой сестры со стороны, которая за вполне разумную плату могла застамповать договор, но Тансарр, по какой-то причине, не желал к такому прибегать. На осторожный вопрос Миланэ, Тансарр расплывчато и весьма бегло объяснил, что просто не желал посвящать чужих – даже если это Ашаи – в свои дела.

Теперь им, а точнее, Миланэ, следовало заверить десятка два сделок, а ещё точнее – добавить свой стамп к уже существующему. Такая процедура вполне допускалась, но с непременным условием присутствия обоих сторон.

– Отличный повод познакомить моих друзей с тобой, – так об этом сказал патрон.

Миланэ небеспочвенно выразила сомнение в том, что она имеет право сейчас перезаверять такие сделки. Формально, стамп ученицы-дисциплары имеет почти такую же силу, как и сестры. Но каноны сестринства крайне не одобряли участие стампов дисциплар в больших сделках.

Тансарр как-то не учёл этого, и поэтому сидел, в раздумьи потирая прекрасно ухоженную гриву с проседью. Миланэ смахивала несуществующие пылинки с рукавов, попеременно то поднимая взгляд на патрона, то опуская. Лапа за лапу, по своей привычке (поза допустима для Ашаи-Китрах), соединив ладони крест-накрест, не смыкая пальцев (жест одобряется для Ашаи-Китрах); подбородок не опускать; хвост к лапе.

– Положение не тупиковое. Можно в каждом случае приглашать и тех Ашаи, что стамповали договор, – наконец предложила Миланэ.

– И что это даст? – поднял он взгляд.

– Я могу у них спрашивать разрешение на размещение своего стампа.

– Как у вас всё сложно, однако, – с неким сарказмом сказал Тансарр, усмехнувшись, но с таким вариантом вполне согласился.

Дело не ушло в долгий ящик: Тансарр, долго приглядываясь к списку, наконец повелел пригласить некоторых своих клиентов. И пока они шли, из большого сейфа вытянул листок жёлтой бумаги, протянул его дисципларе.

Некоторое время Миланэ рассматривала его. Что тут сказать? Список «перемещенного имущества из крепости Мвейл в лагерь Четвёртого легиона 12 дня 1-й Луны Вод 809 года Э. И.». Кратко объяснялось какой-то сестрою-Ашаи, что «настоящим заверяю, что нижеследующее имущество было перемещено вышеозначенным днём в целости и сохранности». Подпись, стамп, дата.

– Что скажешь об этом документе?

– Я мало что в нём смыслю. Но кое-что могу поведать. Стамп настоящий, бывшей воспитанницы Криммау-Аммау, Приятие у неё состоялось в 796 году. Оттиск необычно бледный – вероятно, у неё кончилась киноварь. Писала бумагу одна особа, и вряд ли это была сама Ашаи. Эта же особа подписалась за саму Ашаи. Мало того, что подпись небрежна и неумела – а ученицы Криммау-Аммау тратят годы на каллиграфию – так ещё неверна. Одна из нас никогда не напишет номен без приставки «сестра» либо «старшая сестра». Такое впечатление, что некто составил этот документ, а Ашаи его лишь застамповала. Но никакая сестра не позволит за себя расписываться. Возможно, стамп украли… Но какое отношение к нашим делам имеет этот, позволю допустить, что фальшивый – список?

– Никакого. Кое-кто самым отвратительным образом проворовался, вот и всё.

Усевшись обратно, он впился в неё взглядом. Надолго.

– Ваалу-Миланэ, я хочу сказать вот что, – начал чеканить он, и Миланэ навострила уши. – У меня, точнее, у моей семьи… а если ещё точнее, то и у моих политических сторонников есть некоторые недоброжелатели, которым не нравятся некоторые мои – вполне честные, прошу заметить – взгляды. Я считаю своим долгом предупредить мою Ашаи рода об этой… особенности, и прошу быть внимательной. Держать уши настороже, выражаясь простым языком. Я был бы рад узнать от моей Ашаи о любых пересудах, слухах, странностях… возможных интригах… так далее. Скажем так, без этого в моей деятельности никуда.

Было очень заметно, с каким огромным тщанием Тансарр подбирает каждое слово.

– Как верно отметил сир, в жизни видной политической особы не может не быть врагов, да и просто оппонентов. Смею заверить, что я постараюсь защищать интересы моего патрона настолько, сколь в моих силах.

– Идёт. Мы друг друга поняли. Ещё здесь… и здесь, – торопливо закрыл тему Тансарр, протягивая ей закладные для изучения.

Дело у Тансарра очень быстро поспевало за словом: первый заёмщик пришёл где-то через полчаса. Это был лев с равнодушной мордой, с виду неприятный и скользкий тип лет сорока, тёмный. Он уже знал, что у Тансарра появилась Ашаи рода, потому без всяких возражений согласился прибавить новый стамп. Пришел он сам, потому Миланэ ничего не оставалось делать, как рискнуть и заверить закладной договор.

Второй заёмщик с порога начал восклицать:

– Святые предки, мой дорогой друг Тансарри, что такое? Земля перевернулась, молнии сошли с неба, мы пришли в Нахейм? Что случилось за эти дни, чего я не знаю? – подошёл он к её патрону и они поприветствовали друг друга по патрицианскому обычаю: обнялись, держась за локти.

– Мой дорогой друг, о чём ты говоришь? Я нашёл повод, чтобы познакомить с моей Ашаи рода. Приглашаю к знакомству: Ваалу-Миланэ-Белсарра.

Миланэ пришлось самым приветственным и ласковым образом отвечать на нескончаемые лестные слова старого льва. Этот тоже пришёл без своей Ашаи, что заверяла сделку, поэтому снова пришлось взять на себя всю ответственность.

Третий пришёл, наконец, со своей Ашаи, сестрой лет тридцать, невероятно высокой львицей с зелёными, попросту изумрудными глазами. Бывшая воспитанница Сидны не могла отказать младшей сестрёнке:

– Я не против. Приятие через неделю. Уже Ашаи рода.

Четвертый был недоволен, как и его сестрина:

– Не даю согласия. Покуда видано? Вот будет Приятие, станет сестрой – тогда сколь угодно. Не вольно распоряжаться правами сестринства как вздумается…

Все эти обыденные хлопоты заняли уйму времени и сил.

Потом был поздний ужин с разговорами ни о чём. Миланэ возвратилась домой уже за полночь и мгновенно завалилась спать, еле успев раздеться.

========== Глава XVII ==========

Глава XVII

«Кажется, здесь».

Вывески нету, потому Миланэ несколько раз посмотрела на клочок бумажки, на котором был записан адрес, данный ей две недели назад в Сармане. Как назло, вокруг нет ни души, чтобы спросить.

Дисциплара вошла. Хлипкая дверь открылась необычно туго – оказалось, что мешал какой-то мешок, валявшийся на полу. Помещение представляло собою комнату шагов десять на десять, с низким потолком, тёмное; по трем стенам стояли ветхие книжные шкафы. Почти в центре находился высокий стол или низкая стойка – нечто среднее. На нём царил невообразимый хаос и лежал тёмный, бронзовый колокольчик.

Всё это казалось заброшенным.

Миланэ очень осторожно звякнула колокольчиком, в пыльной тишине звук выдался резким, неприятным.

– Иду, иду… – прорычал низкий, недовольный голос из глубин дверного проёма.

На свет выполз, не иначе, поседевший худощавый лев с длинной гривой, давно не видевшей ухода и ножниц; вид у него был чрезвычайно недовольный и заспанный.

– Прошу прощения… – поняла Миланэ, что она не вовремя.

– Такое случается со львами – они спят, – развёл руками лев. – На входе висела табличка: «Обед». А я в обед всегда сплю. Ночью вот спать не могу, а днём – пожалуйста.

– Не заметила, мои глубочайшие извинения. Если лев пожелает, я удалюсь до более удачного времени.

– Чего уж там. Разве будем ссориться? Не стоит. Слушаю, благороднейшая.

– Насколь я хорошо понимаю: лев – сир Хас?

– Точно так, к услугам маасси.

Хоть Миланэ и была при всех отличиях Ашаи-Китрах, лев почему-то обратился к ней по-светски. То ли стар, то ли слеп, то ли идёт на принцип.

– Я пришла ко льву по одному важному, личному делу. От сира Морниана из Сармана.

– Аааа… Морниан. Хм.

Миланэ протянула ему монетку, которую получила в Сармане. Без тени удивления и без всякого вопроса он спрятал её в карман, похоронив тайну её значения.

– Что ж, пошли.

Они спустились по крутым, жутко скрипящим ступеням в цокольный этаж; слабый свет пробивался из маленьких окошек вверху. Хас обернулся и вопросительно посмотрел на неё.

– Мне нужна книга «Снохождение». Малиэль. Лев слышал о такой?

– «Снохождение»? Малиэль?

Он молчал очень долго, ну очень. Но молчала и Миланэ, не теряя терпения.

– Как-то сложно припомнить… То вроде припоминаю… то вроде нет, – наконец, ответил он, делая замысловатые движения пальцами.

Но дочь Сидны оказалась подготовленной к такому повороту: храня тонкий нюх на алчные личности, она быстро вняла, какой манер разговора нужно принять в этом случае: прямой и деловой.

– Сколько это может стоить? – мягонько осведомилась она.

– Две сотни, – вмиг ответил он.

– Вот, пожалуйста.

– Прошу учесть, сиятельная, – поднял он коготь. – Не хочется обидеть, но должен предупредить: я старый, больной лев, доживающий годы. Конечно, можно отправить в холодные стены и меня, и Морни. Но пусть благородная поверит: нас всех за это можно упечь. Всех книжников.

– Клянусь кровью предков, что пришла без ножа в рукаве.

Почесав гриву, сир Хас сел на ящик:

– Я знаю мало об этой книге. Она у меня вроде была, но сейчас вроде нет. То ли 650-й год, то ли 640-й. Написана Ашаи-отступницей. Похожа на вероборческие памфлеты Хольцианского кружка, перемешанные с какой-то фрагментарной мутью. Особой ценности в кругах коллекционеров не представляет. Книжка дрянная, в смысле качества перепечатки. Подпольной, конечно.

– Сколько стоит узнать, где сейчас книга? Я хочу купить экземпляр. И я много могу потратить.

Он махнул рукой.

– Эта книга не стоит усилий и трат… Хранить её для коллекции нет большого смысла – она не имеет ценности, как объект книжного искусства. Как литература свободного духа она тоже слаба: есть значительно более мощные вещи, с которыми «Снохождение» и рядом не стояло. И это не только моё мнение, все знатоки подтвердят. В общем, обычная литература чёрного списка, второго сорта. Биография этой Малиэль самая заурядная, с душком безумия. Правда, слыхал, что есть подпольное издание хорошего качества, очень редкое.

– Хас пусть скажет: сколько? – потрясла Миланэ увесистым кошелем.

– Ээээхе… К чему катится мир! Ашаи-Китрах разыскивают абы какие чёрные книжонки за такие деньжищи. Не буду умножать зла в мире. Сейчас…

Миланэ закрыла глаза, глубоко выдохнула. Слова Хаса не произвели на неё никакого впечатления. Она не чуяла страха, не чувствовала того, что преступает черту всякой добропорядочности. Теперь у неё будут свои тайны. Это будет её злая мудрость. Она теперь на себе проверит, что стоят слова Малиэль, она теперь попытается вырваться из цепей мира.

«Цепи зла», – ниоткуда вспыхнула стрела слов в сознании.

– Вот, – Хас осторожно протянул ей невзрачную серую книжку, сдув пыль. – Но у меня есть вещи получше. Если вероборчество, так вдребезги! Взять вот «Вечная ученица». Или там «Цепи зла», – говорил он, и Миланэ вздрогнула от неожиданности. – Или «Трактат о смерти, душе и прочих глупостях». Сиятельная желает?

– Нет-нет… Не сейчас. Я могу выйти наверх и ознакомиться?

– Ладно. Для сиятельной – восемь сотен. Почти даром за такой риск, – намекнул Хас на немедленный расчёт, но Миланэ уже шла вверх по крутым ступеням. Ей не терпелось взглянуть.

Она подошла к окну, села за стол. Простой, изрядно потрёпанный временем твёрдый переплёт без всяких украс, только в правом верхнем уголке кто-то начертил две буковки: «Сн». Миланэ ожидала, что книга будет потолще, хорошо помня книгу в крови и в библиотеке. Верно, тонкая бумага и плотный набор сыграли свою роль.

Опершись плечом о стенку, Миланэ открыла книгу; вместо столь вошедшей в память титульной страницы увидела нечто очень странное и дурно-неприличное. Ах, клыки и когти! Что это?.. Это? Придерживая одной рукой страницу, другую Миланэ-ученица приложила к щеке, как всегда делала в большом удивлении. Она сощурилась и пригнулась поближе, потом даже придвинула книгу к самому краешку стола, чтобы получше рассмотреть нарисованное.

Там была изображена голая львица во весь рост, что обнимала руками плечи и жеманно запрокинула голову вверх-вбок; стиль вполне напоминал картинки на неприличных открытках; через страницу стало понятно, что это, должно быть, сама Малиэль:

Голые истины! Ничего, кроме ИСТИН!

Ничего такого она не видела во книге в крови.

Ладно. Перепечатники, а тем более нелегальные, любят побаловаться и пошутить. Шутки, однако, с дурным вкусом.

Следующая страница.

Снохождение

свободные ото лжи

опыты противлению вечному ОБМАНУ Сунгов

«Проклятье, а где продолжение титула? Он неполон! Да ещё исковеркан». А слово «обман» было набрано значительно большими буквами, чем остальные. Миланэ не вытерпела и быстро пролистала книгу, придерживая страницы когтем большого пальца. Прочих иллюстраций не оказалось, хотя в оригинале их было немало.

Открыла на произвольной странице:

…когда-то я полагала, что можно довериться хоть одной сестре. Обман, обман! О, моя священная наивность!

Перевернула дальше. Дальше шли рецепты какого-то чудодейственного нарали, советы по обработке ибоги для того, чтобы «торкнуло сразу и наверняка», личные проклятья каким-то безвестным сёстрам и ещё невесть что. Правда, Миланэ узнала одну из глав – «Мысли, рожденные из моих снохождений», которая здесь почему-то не имела названия; также знакомыми выдались и некоторые описания виденного во снах.

Впрочем, дальше было хлеще:

…Естественно, что простая душа не получает никаких Даров Духа, ни Тайн – всё это бессмыслица для неё. Поэтому я предупреждаю всякую Настоящую Душу, что если она изучит эти писания, прочтет, исследует и поймёт их, то не должна относиться к ним, как ко внешнему, а должна сделать их предметом Размышления и Ощущений. Если некто стремится найти Истину, или Откровение, а тем более – во снах, то прежде всего должно определиться – с какой Целью Душа хочет познать эти Тайны…

…Желание, или Воля, есть проявление или манифестация единства, когда оно желает или волит себя. Воля – пробуждающееся желания. Таким образом, существует три вида сил во Вечном Единстве, то есть Единство представляет собой волю и желание самого себя: Наслаждение является острием Воли, и Вечной Радостью восприятия для неё, Настоящая Душа соткана из Могущественных Поступков, и всё это сходится к одному – к небывалой Силе Снохождения, которое даёт нам Ключ для закрытия от мира…

…Я не буду больше упоминать об безумно узком и самодовольном способе мышления Сунгов и, тем более, всех «правых» Ашаи-Китрах. Они понимают Ваала, как отражение своего «Я» в Духе, и больше ничего. «Я есть Сунга, я – Ваал», – кричат они. Несчастные. Ваал, или Мировой Дух, или придумай название – это Вечное, Непознаваемое, Бесконечное единство, которое показывает себя в себе, из Вечностей во Вечности, посредством всех нас, обладающих Духом, Сознанием и Разумом. И Знание этого Духа – единственная задача, достойная Настоящей Души, решаемая с помощью Снохождения…

Текст пестрел подобной труднопостижимой галиматьей – от чтения одной страницы начинала раскалываться голова. Впрочем, содержались и такие вещи, насчёт фальшивости которых Миланэ не обрела уверенности: