Текст книги "Снохождение (СИ)"

Автор книги: mso

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 60 страниц)

Снова тревожат.

Стук в дверь был робким, аккуратным; он словно говорил: «Не страшно, если отворят не сразу – я умею ждать».

– Да?

Стучалась львица возраста силы, что приходил к концу – лет под пятьдесят; некрупная, тёмно-золотистой шерсти; широкие карие глаза на миг встретили взгляд Миланэ, и тут же посмотрели долу, к земле; в её взгляде было нечто тихое и тяжёлое; одета она именно так, как одевается домашняя прислуга – огромный передник, рукава в три четверти, никаких украшений; в каждом ухе по два железных кольца – отличие львиц-дхаарок; самые успешные из них иногда дерзают поменять их на серебряные, но в коем случае не золотые – не позволено; у её лап был большой баул с личными вещами.

– Я преклоняюсь перед Ашаи-Китрах, сиятельная. Меня зовут Раттана, я узнала, что в этом доме требуется прислуга, и почту за честь служить в доме безупречной Ашаи, – сказала она на чистом сунгском.

Надо сказать, Миланэ уже успела пожалеть о ранее высказанной вольности. Нет, она ничего не имела против дхааров, и против этой львицы, но действительно не знала, сколь терпимо к ним относится её патрон-сенатор; с одной стороны, такие вопросы не должны волновать, да и каноны позволяют Ашаи-Китрах, даже Высокой Матери, абсолютно беспрепятственно иметь дхааров в качестве прислуги; с другой стороны, она никоим образом не хочет навредить престижу патрона, и не знает, какие негласные правила приняты в среде тех Ашаи, что приближены к сенаторам и прочим крайне влиятельным особам Империи.

Но её стержень Ашаи, её происхождение, её характер, её жизненный опыт, её воспитание Сидны не позволяли дать поворот от дверей.

– Я прошу львицу войти, – учтиво сказала Миланэ, хотя ко всем дхаарам Ашаи прямо рекомендуется обращаться на «ты».

Она вежливо выслушала Раттану и узнала, что та умеет делать всю домашнюю работу, умеет готовить, в том числе – марнские блюда, пять лет служила в доме чиновника Регулата Закона и Порядка; у неё есть взрослая дочь, которая заботится о себе сама, а потому у неё нет практически никаких личных хлопот; умеет шить, вязать, прясть, ткать; умеет легко уживаться с остальной прислугой и всё такое прочее.

Пока Раттана, явно волнуясь, немного сбивчиво рассказывала о себе, Миланэ с глуповатым внутренним оцепенением смотрела на львицу-дхаари. Она совершенно не знала, что должна говорить, о чём надо спрашивать, хотя в дисципларии её, естественно, обучали домоуправлению и обращению с прислугой. Эмпатийное чувство уверенно говорило, что львица говорит правду, нигде не лжёт, и вообще, это приятная и добрая душа, хотя с большими горестями за хвостом. Говорила она совершенно чисто, без акцента, но вся внешность была абсолютно не-Сунгской – за льен видно чужую кровь.

Возникла идея сходить за Каррой-Аррам, раскинуть знаки, но они были на втором этаже, и Миланэ решила не беспокоиться. «Пожалуй, не стоит спешить. Эти несколько дней вполне можно потерпеть и приглядеться к остальным. Не выбирать же первую, что пришла в дом, в самом-то деле».

– Понимает ли Раттана, что служить Ашаи-Китрах – огромная ответственность?

Миланэ задала вопрос не потому, что так хотелось; так научили, он – из разряда обязательных при взятии на служение дхааров.

– Я буду всеми силами прислуживаться безупречной госпоже-Ашаи. Через служение благородной Ашаи я хочу услужить великим Сунгам, что дали мне приют.

Такой же заученный ответ, как и вопрос.

Задав ещё для порядка несколько совершенно мелких вопросов, Миланэ ровненько сообщила, что ей всё понятно, и Раттана, кажется, достойна того, чтобы служить в этом доме; тем не менее, требуется некоторое время для принятия решения. А посему, пока что – всего хорошего.

– Очень надеюсь ещё раз обрести честь видеть сиятельную Ашаи.

– Всего хорошего, – закрыла Миланэ дверь и немного пожалела, поскольку эта львица-дхаари чем-то понравилась: эмпатия давала «добрый ответ», как говорят. Но никто ж не покупает первое попавшееся на рынке; жизненный опыт учит, что нужно походить, повыбирать, а потом уже принимать решение.

«Однако! Синга пишет сонеты. Я слыхала, что это непросто», – враз перескочила на иные мысли Миланэ.

В эти мгновения дочь Андарии не ведала, что Раттана не уходит из-под её двери, медлит; она, грустно глядя вниз, мотала какую-то нить на палец, потом вздохнула, швырнула её наземь, затем бросила взгляд на дом, и…

Намереваясь допить чай, Миланэ уселась, но тут пришло знание-желание, крайне смутное, но требовательное. Она даже замерла, стараясь прислушаться к душе, понять, что это и почему; оно было аморфным, оно требовало каких-то действий, а каких – Миланэ не могла внять. Поэтому дисциплара поднялась, взмахнув хвостом, стукнула два раза когтями по столу и сказала себе: «Пойду-ка гляну, как дхаарка уходит». Это единственное, что пришло в голову совершить; надо было что-то сделать, вот Миланэ и подошла к окну у входной двери, отдёрнула занавеску и…

Картина простая и пошлая. Перед Раттаной, в шагах десяти от дома, прямо посреди улицы стоял некий львина, ростом раза в полтора выше львицы. Она к нему боком, сложив руки на груди и глядя в землю, уши – прижаты. Лев заросший, с неухоженной гривой окраса светлого дерева, в тёплом, аляповатом сером сюртуке, подпоясанный огромным потёртым ремнём, в типичных легатских кнемидах. В руке играл хлыст. Хлыст маленький, отметила Миланэ, в точь такой, которые пользуют для погонки ослов и прочего небольшого скота. Лев что-то кричал, Раттана – отворачивалась, но он делал шаг в сторону и снова пытался настичь её взгляд. Миланэ слышала, что тот нечто орёт; но расслышать сложно – окна и двери оказались отличными. Миланэ решила немедля открыть окно, но это оказалась не так просто, и пока она возилась с форточкой (хотя много проще было открыть дверь), картина поменялась – теперь лев держал дхаарку за подбородок и тряс.

– Сукина дочь! – тряс он её безо всяких усилий. – Когда вы всё переведётесь тут?! Когда сдохнете?! Твой тут сынок, твой тут ходил крал всё подряд?!

– У меня нет сына, – сказала Раттана с насильно вздёрнутым подбородком кверху, прикрывая руками обе щёки. Опытная.

– Чего сказала?!

– Нет сына.

– Нет, конечно! Да такая только шакала родить может! Чья и откуда, сказала быстро! Тут приличный род живёт, приличные Сунги, твою рожу я здесь впервые вижу! Зачем мешком меня толкнула? – зарычал он, замахнувшись хлыстом.

– Я не хотела, – со страхом, но без крика отвечала Раттана

– Дааа, не хотела, знаю, как вы не хотите! – и его замах превратился в хлёст. – Чья ты? Чья? Ничья? Чья?..

Миланэ как-то совершенно бездумно отпустила занавеску, вся сцена скрылась. Ей ничуть не было страшно, только мерзко. Но можно отойти от окна, сесть за стол и продолжить завтрак, ибо она – охранительница Сунгов, не дхааров. Дхаары – они и есть чужаки, никто их за хвост сюда не тянул. Неприятный эпизод, естественно. Можно выбежать на улицу, потребовать остановиться, умерить пыл, поднять шум-гам, испытать на себе его злой, бессмысленный взгляд; но это будет так глупо, так нелепо. Она ведь не в одеянии Ашаи, а в самом простом, повседневно-обиходном платье, не облачаться же теперь в пласис, и потом надо будет ему на ходу доказывать, что она принадлежит к сестринству, что на неё кричать нельзя, что вот есть подвески на ушах, посмотри, есть серебряное кольцо сестринства, и вообще, хватит безобразничать… конечно, лев имеет право бить дхаарку за оскорбление, это согласно законам, да, всё верно… да, верно, но я могу сказать, что меня оскорбила столь грубая картина, я вправе потребовать немедленных извинений… что ж, извинения приняты… возможно, ещё потребую сатисфакций в судебном порядке, и пусть лев поверит, что суд будет быстрым… да что дхаарка, оскорблены мои уши столь грубой картиной! Ах, лев не знал, что здесь поселилась Ашаи, потому не стеснялся в выражениях? Так будет знать…

«Ваал мой, как это будет гнусно и скандально. Смешно».

Дурная сцена будет: побитая дхаарка, оскорбленный нею Сунг, толпа зевак и сердобольцев, кричащих хаману и визжащих маасси. Самое то для прибытия в Марну! Самое то! Да, кроме того: что за служанка, что не может идти прямо и осторожно, никого не задевая вещами? В самом деле, такую не стоит брать в услужение, нет-нет-нет, стоит рассмотреть иные варианты, прикинуть, приглянуться… рассчитать… посчитать… подумать, как в жизни удобнее… самое главное – устроиться в жизни правильно.

Вдруг она возненавидела весь этот нищий духом мир, безумный, больной, ненавистный, оскорбительный даже тем, что вообще существует.

«Тогда пусть смешно не будет никому», – серьёзно подумала Ваалу-Миланэ-Белсарра, со всей злостью дергая на себя ручку входной двери. Она умеет быть серьёзной; пусть каждый спросит себя – умеет ли он быть серьёзным?

«Ваалу-Даима-Хинрана: “Когда ты стала неустрашима, то враги Сунгов превратятся в пыль”. Ваалу-Инсиная: “Я вижу лишь бесстрашных Ашаи-Китрах, уходящих ввысь к звёздам Нахейма”. Ваалу-Малиэль: “У них я научилась быть бесстрашной, и за полдня вняла больше, чем за всю жизнь”. Ваал мой, сколь хорошо придумано нашим сестринством – мы всегда должны хранить тебя подле себя», – думала Миланэ-Белсарра, уверенным, быстро-вкрадчивым шагом, со склонённой головой приближаясь к дхаарке и льву, в точь таким же, с каким охотница идёт к убитому стрелой зверю или опытная куртизанка подлавливает свою жертву на светском приёме; правая рука держалась позади, за ножны сирны. – «И сколь много раз я получала выговор за то, что забывала сирну, как все подруги…»

Лев ещё что-то орал; заметив приближение Миланэ, он перестал хлестать Раттану. Из окна на другой стороне улицы высунулся чей-то любопытный нос, Миланэ не видела – лев это или львица. Ашаи предстала перед львом, глядя на него снизу вверх, по запаху ощущая, что он пьян. Лев, морщась и не понимая, продолжал глядеть на неё, как на привидение или недоразумение. Эмпатией Миланэ понимала: он не догадывается, что перед ним – Ашаи-Китрах, не замечает этих маленьких отличий – серебряного кольца и подвесок, которые, как назло, сегодня маленькие и коротенькие, такие можно увидеть у любой маасси.

– Чего? – спросил он, хамски, но уже тише.

Тут вдруг Раттана подняла руки и с удивлением поняла, что они на них – кровавые полосы. Это немедленно взъярило льва и он снова замахнулся.

В жизни есть роковые моменты. Пожалуй, Миланэ бы устроила ему большие неприятности, раскрыв свою личность, изрядно попугала, и лев бы вовек обходил её дом дом десятой дорогой, и на том конец; но вместо того, чтобы прекратить гнусность, он взялся за прежнее: снова хлестнул Раттану с размаха, будто здесь Миланэ и рядом не существовало.

Миланэ из тех, что знают себя в страхе, что знают свою решимость; правая рука рука сделала всё сама: большой палец придержал ножны, остальные вытащили сирну, и очень быстрым, подлым движением она снизу вверх взметнула её к телу льва. В памяти совершенно не отложилось, сколько ударов она нанесла, но никак не меньше трёх, так как всегда учили, что одного удара сирной мало, нужны несколько, нужны многие… Затем оттолкнула левой рукой, сделала шаг назад; лев упал очень легко, пугающе легко; он держался за живот, ничего не говорил и даже не пытался сопротивляться, только хрипел. Хлыст выпал ему из руки.

Всё произошло само как-то собой.

Далее был крик прямо в доме напротив, Раттана споткнулась и упала (или ей подкосились лапы – Миланэ было невдомёк), лев положил голову на землю и застонал. Она же стояла, держа сирну в правой ладони, и смотрела, как расплывается тёмное пятно на его одежде и слушала стон; по этому стону стало ясно – лев вряд ли увидит следующую зарю.

– Раттана, дай какую-нибудь тряпицу, – попросила она, не глядя протянув руку.

– Что? – прямо так, сидя на земле, глухо просила дхаарка.

– Тряпку, вытереть сирну, – посмотрела на неё Миланэ, а потом с преувеличенным вниманием начала рассматривать свой кинжал. – Ты ведь согласна мне служить?

– Да-да, сейчас… – засуетилась да, поднявшись.

Получив в качестве ветоши превосходную салфетку с шитьём, Миланэ не без жалости к белизне ткани тщательно вытерла сирну, от пяты до острия, и заткнула её, куда полагается – не сзади за поясом, а слева.

– Раттана, говорить буду я. Ты молчи, пока не скажу, – предупредила Миланэ.

Та ответила, глядя на Ашаи и не обращая никакого внимания на обидчика, дела которого были совсем плохи:

– Да-да, госпожа…

Привилегия сохранения чести и неприкосновенности. Сейчас она должна полностью оградить Миланэ, как львицу-Ашаи, от всяческих неприятностей, тем более – наказания. ещё в Книге Сунгов, основном законе Империи, писано: «…если кто из простого сословия при всех среди бела дня и ясной ночи оскорбляет Ашаи, обращается к ней с презрением, открыто насмехается, нагло тянет когти без изволения, хватает её и так далее, и подобное, и тому прочее…», то Ашаи-Китрах может прикончить обидчика на месте.

Но проблема в том, что лев с хлыстом, по сути, не угрожал Миланэ, не пытался её ударить; он бил дхаарку, что почти никак не наказывается по всей Империи; за такое – штраф, о котором стыдно упоминать. Поэтому её положение было непрочным, а потому следовало действовать и говорить верно, точно, безупречно.

– Что происходит? – подбежал какой-то незнакомец

– Лев – страж? – требовательно и уверенно спросила Миланэ (сейчас иной тон неуместен, нужно идти до конца).

– Не… Я на шум прибежал. Что случилось? – показал когтем на умирающего.

Миланэ не ответила.

Стража прибыла быстро, в числе двух молодых львов вместе с дренгиром стражи в отличии септимарра, во всём облике которого читались бесконечная усталость и полнейшее безразличие к чужому страданию. Обидчик Раттаны был ещё жив, вокруг него собиралось немало голов, штук двадцать, они окружили Миланэ и Раттану вместе со стражами, но никаких попыток помочь льву не предпринимали.

– Его ударила львица… преподобная?

– Да.

– Чем?

– Сирной. И я попрошу льва представиться.

– Маталу-Эссени, септимарр Марнской стражи. То же попрошу сделать преподобную.

– Ваалу-Миланэ-Белсарра, Сидны дисциплара… Ашаи рода сенатора Тансарра из рода Сайстиллари.

Страж-дренгир взъерошил гриву и с тяжестью выдохнул.

– Осмотрите его… За что преподобная ударила сирной гражданина Империи?

– Это – моя прислуга, – Миланэ указала на Раттану. – Она выходила из моего дома по моему поручению, как этот лев, имени и рода мне незнакомых, без причин напал на неё с хлыстом. Я вышла на улицу, чтобы совладать с этим безобразием, но лев начал угрожать мне, хотя прекрасно видел, что я надлежу к сестринству Ашаи-Китрах. Потом замахнулся хлыстом, отчего я была вынуждена ударить его сирной несколько раз.

Это – рисковый, но единственный выход.

– Ашаи не одета в… одежду Ашаи.

– Ашаи-Китрах могут ходить в чём угодно, будь при них сирна и кольцо.

– Но нет этого… как его… амулета.

– Я – дисциплара, амулет Ваала обрету после Приятия.

– Почему на доме нет знака?

Конечно же, она не успела прибить на входных дверях дома ном – небольшой круг из железа, похожий на колесо от телеги, отличительный знак того, что хозяйка дома – Ашаи, символически обозначающий огонь Ваала.

– ]Потому что я только сегодня в нём поселилась.

– Тем не менее, если этот дом принадлежит Ашаи, то он там должен быть, – сухо и формально сказал страж, зачем-то напав на эту зацепку.

Но Миланэ взять не так просто; она вняла старой мудрости сестёр: попала в неприятности – обращайся в Палату.

– Дальнейший разговор будет вестись только в присутствии представителя Палаты.

– Умер, – объявил второй страж.

Неожиданно Миланэ нашла вполне уверенную, беспрекословную поддержку в толпе:

– И поделом! – рычал зычный голос престарелой львицы явно склочно-шумного нрава. – Раффу сначала кричал на всю улицу, а потом и на Ашаи кричал. Допрыгался. Тьфу!

– Не кричите, и так голова раскалывается. Иди в Палату… – отдал распоряжение дренгир стражи.

– Пока не придёт представитель Палаты, я буду находиться в своём доме.

– Если сиятельная не желает присутствовать при опросе свидетелей… Как угодно.

Миланэ развернулась и ушла, за нею последовала её новая прислуга. Сильно хлопнув дверьми, словно пытаясь укрыться навсегда, дисциплара опёрлась о них в усталости и смятении:

– Раттана… ты всё слышала… если будут спрашивать, говори как я, иначе несдобровать ни тебе, ни мне.

– Госпожа, я скажу всё как надо.

И по голосу она поняла: дхаарка скажет.

– Раттана, как твоё имя рода? – снова присела Миланэ в столовой, за остывшим чаем, прямо как раньше, но лишь с той разницей, что теперь на её счету числилась ещё одна забранная жизнь. Одна и одна. Вместе – две.

– Там, где я родилась, нет имён рода, – словно извиняясь ответила Раттана, хлопоча невпопад: то переставляла какие-то вещи на кухне, то что-то вытирала прямо подолом.

– А где ты родилась? – спросила Миланэ, но лишь так, чтобы не оставаться наедине с мыслями.

– Земли Мрамри, на пустошах Чивикена.

– Это где? – с преувеличенной задумчивостью нахмурилась Миланэ.

– Да там, где Норой.

Это совершенно ничего не говорило. «Она отвечает так же, как я спрашиваю – как-нибудь. Ещё бы. Увидеть такое».

– Так ты с юга?

– Ой, я не сильна в сторонах мира, прошу простить.

– По морю плыла в Империю? – попробовала Миланэ подступиться с другой стороны.

– Нет-нет. Я его сроду не видала, море. Я с матерью ещё юной дхам приехала на повозке. Там ещё город был такой… Забыла. Те земли населялись листигами, кажется…

«Как её занесло-то. Северо-запад».

– Раттана, старайся не использовать слов родного языка со мною. Я их не знаю.

– Как сиятельная прикажет. Я забыла просто. Я вообще вся разволновалась… Я… Я благодарна преподобной за то, что она защитила меня. Это всё так неприятно, так ужасно… И я прошу прощения за то, что доставила жуткие хлопоты своей хозяйке… – Раттана пала перед нею на колени.

– Встань, быстрее. Так распорядилась судьба. Раз нам велено знаться между собой, то знай: я – Ваалу-Миланэ-Белсарра, скоро стану сестрой-Ашаи, но пока ещё – ученица. Родом из Андарии, юга Империи.

– Хорошо, я запомню, хозяйка. Осмелюсь спросить – кто ещё будет со мной служить?

– Пока лишь ты. Дисципларам не положено более одной прислуги.

Миланэ, как обычно, неизвестно зачем сотворила маленькую ложь. Конечно, любая дисциплара может иметь в своём доме столько прислуги, сколько хочется и сколько позволяет здравым смысл, как и всякая Сунга вообще.

– Ты ведь справишься сама?

– Да, сиятельная.

Миланэ взглянула в окно, где качались ветви кипарисов, усталые от изобилия окончившейся Поры Всхода.

– А кто такая дхам?

– «Молодая», по-нашему. Ещё не знала льва, но уже может.

Были ещё какие-то вопросы в запасе у Миланэ, но тут дверь широко распахнулась, и без всякого стука да спросу.

– Красивого дня, безупречная дисциплара!

На пороге стоял высокий, статный лев с такой улыбкой, будто он прибыл на свадьбу, а не на дело об убийстве. Никакого сомнения о том не возникло – это явно служитель Палаты, причём не самого маленького ранга; все они носят вычурные ярко-красные плащи с большой серебряной цепью, множество всяческих побрякушек, буквально звенят с каждым шагом. За ним грузно и мрачно топтался страж-дренгир.

– Сильного дня льву, – встрепенулась Миланэ. – Проходите.

Тот мгновенно воспользовался приглашением; церемонно омыв лапы, приняв помощь Раттаны с полотенцем, он присел на маленький стул, ловко и вовремя подставленный той же Раттаной.

– Я – полномочный представитель Марнской Палаты дел Ашаи-Китрах и охранения веры, – облокотился он широкой рукой на стол, улыбаясь, как солнце. – Зовут меня Фрай из рода Теннемарри, но для сиятельной я всегда буду просто Фрай.

– Ваалу-Миланэ-Белсарра, Сидны дисциплара у порога Приятия, Ашаи рода сенатора Тансарра из рода Сайстиллари.

– Ах, дисциплара… – мечтательно протянул лев и даже с некой сладостностью прикрыл глаза, будто вспомнив нечто изумительное. Но потом вмиг вернулся к прозе жизни: – Слышал, у сиятельной есть некоторые затруднения. Но, для начала пусть мы с преподобной пройдем… так сказать…

– Признание. Понимаю.

– Я ведь раньше не имел чести знать столь восхитительный цвет Сунгов, как Ваалу-Миланэ.

– Похвала льва – моя высокая честь.

– Да, красота безупречной ошеломительна… У сиятельной такая харизма!

Ритуал Признания возник недавно, всего лишь двести с небольшим лет назад. Заключается он в проверке: действительно ли та, что выдает себя за Ашаи-Китрах, является таковой. Признание установило тот целый свод правил, уловок и приёмов, которые позволяли отличить настоящую Ашаи от той, кто искусно ею прикидывается (что не такая большая редкость в Империи, а тем более – за её пределами). До возникновения ритуала проверить истинность какой-либо Ашаи могла лишь другая сестра. Но потом ритуал быстро стал необходимой формальностью при общении Ашаи с представителями Палаты и Надзора; причём именно они имеют право инициировать его проведение при первой встрече. Абсолютно любая сталла, дисциплара и сестра должна знать, как отвечать на определённые вопросы, и демонстрировать некоторые вещи по запросу.

– Прошу кольцо сестринства.

Миланэ протянула ему левую руку. Лев очень бережно принял её ладонь и с большим чувством, пользуясь положением, потрогал каждый палец и коготь. Да, понятно: он страшный охотник до львиц, а тем более – львиц из сестринства.

– Я прошу сирну.

«Слава Ваалу, не попросил стамп. Он-то наверху, в спальне».

С большим интересом Фрай рассматривал сирну с рук Миланэ (брать её в руки не вправе), прочёл на ножнах «Сестринство Сидны», затем попросил обнажить и пригляделся к мельчайшим следам крови возле рукоятки.

– Моя игнимара может возжечься.

– Я бы с большим удовольствием взглянул на бесконечно красивую картину, но я признаю твою сущность, Ашаи.

– Я верна тебе, Сунг, – со словами Миланэ сирна снова спряталась в ножны.

– Итак, в самых общих деталях наслышан об неприятности, но попрошу Ваалу-Миланэ поведать то, что приключилось.

– Я находилось здесь, в своём доме, в который поселилась вот вчера, как тут услышала крик с улицы. Взглянув, поняла, что какой-то лев, рода и занятий мне неизвестных, совершенно недостойными словами бранит мою служанку Раттану, что шла по делу согласно моему поручению. Затем он начал сечь её кнутом; я вышла, чтобы прекратить гнусность. Объявив ему, что я – Ашаи-Китрах, а была я при всех отличиях, потребовала немедленно извиниться и удалиться прочь, на что в ответ он ответил мне самым неподобающим образом и замахнулся хлыстом. В итоге пришлось прибегнуть к защите личной чести и чести всего сестринства. Лев может взглянуть, сколь сильно преступник посёк руки моей служанки-дхаари, а эти руки служат Сунгам.

Лев лишь с усмешкой развёл руки и сильно отклонившись назад, посмотрел на молчаливого дренгира стражи, хлопнув себя по колену.

– О чём тут ещё говорить?

Тот смолчал, и Фрай посмотрел на неё:

– Дисциплара Сидны, служащая сенатору, убивает согласно привилегии бестолкового хама простой крови, дурного прошлого и тёмных занятий. И дренгир позволил довести дело до Палаты? Может, дренгир ещё заставит обращаться по такому очевидному делу к правдовидице?

– Мне лишь нужно добро Палаты на завершение дела и уведомление просекутора, – подёргивал усы дренгир.

– Добро уже у дренгира на руках. Ваал мой, тут было достаточно просто выслушать сиятельную и принять к сведению свидетелей. Всё. А, да, а что говорит та самая служанка?

– Показания дхааров мы берём в крайнем случае, – не преминул отметить страж.

– Ах, если убийство не крайний случай, то боюсь представить себе таковой. Давайте послушаем: дело её касается, понимаете ли, непосредственно. Тем более, что у наших преподобных не служит абы кто, а вполне пристойные дхаары. Прошу, не бойся.

– Я вышла, чтобы отнести белье прачке. Только вышла, как тут покойный сир сказал, что я задела его баулом. Он был пьян. Начал ругать, потом бить хлыстом. Госпожа вышла и заступилась, поскольку я шла по её указу. Он начал на неё кричать и захотел ударить. Я хотела было броситься, чтобы он не трогал госпожу, но госпожа его, это, того…

– Всё дело. Избавьте сиятельную от своей назойливости, ей и так пришлось пережить нелегкое, – Фрай показывал стражу небрежные жесты. – Безупречная дисциплара Сидны – прошу позволения откланяться.

– Да хранит льва Ваал.

– А сиятельной дарит дух. Всего хорошего, ждём у нас.

– Удачного дня, – поспешил удалиться и страж.

– Пусть воина хранит Ваал. Сильного дня.

Лично спровадив обоих из дому, Миланэ закрыла входную дверь своего нового дома и безвольно сползла по ней, тихо расплакавшись под укрытием ладоней. Она плохо помнила, как её мягко, слово через одеяло, подхватили и уложили на кровать чужие руки; она думала лишь об одном: «Какая глупость, но я не могла иначе. Не могла иначе. Не могла…»

Она никогда не желала забирать жизнь ни у кого из львиного рода. Вот ведь в чём дело: нету у Сунгов единой морали для всех. Что для воина – добродетель, для молодой андарианской львицы – порок, даром что Ашаи. Всё просто: андарианка дарит жизнь, не отбирает. Теперь, когда это случилось, она не чувствовалась в огромной пропасти проступка, ибо понимала: поступить так было единственной возможностью для её естества в тот момент; но общая нелепость, быстрота, даже обыденность случившегося угнетали до невозможности; а тем более то, что Миланэ не злого нрава, она никогда не желала чужой крови и страданий за просто так, она верила в то, что львица назначена дарить жизни, а не забирать их. Миланэ раз за разом вспоминала все мгновения, продумывала, как обычно бывает, бессмысленные варианты того, как могло всё приключиться. Разлёгшись на кровати, согнув лапу и покачивая ею, она то брала кончик хвоста в ладонь, то отпускала, и он безвольно падал на простыню. Раттана сидела возле неё, совершенно молчаливая, и подавала ей время от времени чаю, того самого, который она пила утром, но свежего.

День только начался, но явно не обещал быть лёгким – внизу постучались.

Раттана оставила кружку прямо на полу и поспешила вниз. Но очень быстро вернулась:

– К сиятельной пожаловала львица. Желает наняться, – с каким-то виноватым видом объявила львица-дхаари.

– О добрый Ваал, я не выдержу ещё одного найма! – застонала Ваалу-Миланэ, так и не вставая.

– Что мне передать?

– Уже есть прислуга – вот что.

Вздохнув, Миланэ подняла чашку с пола и, покачивая её в руке, осмотрелась вокруг, по комнате.

Деваться некуда: сегодняшнее происшествие бросит на неё жуткую тень, как в глазах патрона, так и перед сестринством Марны; стоило обдумывать, как лучше всего поводиться и рассказывать об этом случае, чтобы уберечь крохи репутации. «Невоздержанность – вот что скажут. Не удивлюсь, если патрон расторгнет отношения. “Убила Сунга ради дхаарки” – вот что скажут. И, вполне возможно, этот лев был почтенным главой семейства, у него есть большой род, много детей… “Укрылась за привилегией неприкосновенности” – вот что скажут».

Сняла сирну с пояса, посмотрела на неё. «Сестринство Сидны». Откинула прочь, кинжал проехался по кровати, остановившись на грани: конец ножен висел над пропастью пола, но рукоятка ещё держалась на кровати.

«Надо раскинуть Карру. Несомненно».

Внизу был какой-то шум, даже перебранка. Миланэ притихла, насторожилась. Потом услышала шаги по лестнице.

– Сиятельная, эта львица требует внимания, – первой вбежала служанка с растерянным видом. – Она требует благородную лично.

– Однако, – только и ответила Миланэ, как тут на пороге предстала сама просительница: высокая, возраста силы – под сорок, внешности видной и презентабельной – узкий, тонкий нос, длинный хвост, небольшие, чуть прижатые уши, длинный и приподнятый в конце разрез глаз; окрас шерсти и черты говорили об истинно сунгском происхождении, по всему – Сунгкомнааса. Дочь Сидны даже заподозрила, что Раттана ошиблась, и это вовсе не кандидатка на прислугу, а некто иная.

– Меня зовут Наамрая-Сали, я прибыла к преподобной.

«Точно Сунгкомнааса».

– Ваалу-Миланэ-Белсарра. Чем могу служить? – очень просто молвила дисциплара, продолжая возлегать на кровати, теребя кончик хвоста.

– Это я с радостью могу служить преподобной, – встала Наамрая перед нею на одно колено, отчего Миланэ почувствовала себя очень неудобно, но делать с этим ничего не хотелось. – К безупречной Ашаи я отправлена сиром Хаши из рода Занирасси, который ранее, насколько мне известно, представлял сей дом для сиятельной, – чётко и уверенно чеканила она каждое слово. – Он направил меня в услужение; пришла я сама, поскольку, насколько известно, преподобной требуется – пока что – прислуга в одну душу. Вот моё рекомендательное письмо от сира Хаши, а вот ещё одно – от старшей сестры Ваалу-Ирмайны, у которой я имела честь служить пять лет. Я служу в домах сестринства Ашаи-Китрах вот уже двадцать лет, и знаю все тонкости подобной службы.

Признаться, Миланэ опешила от такого послужного списка. Бессознательно она взяла письмо, но разворачивать не стала. Взглянула на Ратанну – та стояла у дверей, держа сложенные руки перед собой и глядя в пол.

– Вот в чём дело. Сожалею, что столь добрая Сунга зря потратила ценное время, но у меня уже есть служанка, – скрестила руки Миланэ.

– Но… насколько я знаю, безупречная лишь вчера прибыла в Марну. Неужели Ваалу-Миланэ столь быстро определилась? – встала просительница с колен.

– Вижу, львица хорошо осведомлена о моих делах.

– Но ведь я… у меня большой опыт… – Наамрая выглядела настолько растерянной, что дочь Сидны удивилась. – Я не требую отдельной комнаты, поскольку местная, могу покидать дом на любое время, если сиятельная прикажет. Тем более, сестринство Марны подтвердит мою преданность.

Взяв свою сирну обратно, Миланэ поднялась и встала перед нею:

– Мне лестно слышать, что у львицы столь много достоинств. Да хранит Наамраю Ваал. Теперь посмею просить львицу покинуть меня: мне нездоровится.

– Эм… Спасибо. Я смогу обратиться, если появятся вакансии?

– Несомненно.

– Благодарю сиятельную за приём. Храню надежду на встречу.

– Красивого дня.

Снова усевшись за столом на кухне, Миланэ призадумалась. События дня наползали друга на друга; она уже чувствовала огромную усталость, но никак не могла увязать всё друг с другом. Хотелось ответов. Хоть каких-нибудь, что могли бы хоть немного прояснить вещи, внести ясность в туман судеб. А когда Ашаи желает подобных ответов – она обращается к мантике.

Миланэ долго искала в своих вещах колоду Карры, и даже было испугалась, что потеряла её, а это – очень дурной знак. Но вскоре нашла на дне походной сумки, той самой, с которой некогда отправилась на Восток. Испытав огромное облегчение, Миланэ, тем не менее, никак не могла внять, почему Карра оказалась именно там. Опытная мантисса, она ничуть не смущалась чужих глаз, как обычно бывает с начинающими, потому просто воссела в столовой, храня ровную осанку, и начала раскидывать знаки для начала, не обращая внимания на Раттану, которая уже осмотрела малейшие уголки столовой и кухни, изучая наличие всякого добра и собрав изрядную кучу хлама, оставшегося после прежних хозяев в разных закутках.