Текст книги "Найди меня в темноте (СИ)"
Автор книги: La escritora
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 50 страниц)
– Тогда на дороге мы оставили Бэт, – продолжает Рик. – Мы сами с трудом тогда убежали от этого стада. Мы все понимаем, что не было никакой возможности ее спасти. Мы сделали все, чтобы вернуть ее. Мы возвращались. Мы искали.
Дэрил неосознанно напрягается сейчас. Он не может быть спокойным при этих словах. Ведь они всякий долбанный раз возвращают его в прошлое.
Охренеть… Где она была тогда, в том лесу? Как это могло быть, что он не нашел ее?
– Даже понимая, что шансы ничтожно малы, мы все равно ее искали. И ушли только, когда… когда решили, что все кончено. Виноваты мы перед ней? Мы виноваты. Но прошлого уже не вернуть. Зато есть шанс выстроить новое будущее.
Дэрил не понимает таких длинных заходов к самой сути. Никогда не понимал.
Какого хера просто Рику не сказать сейчас то, что хочет? Зачем разводить эти беседы?
Почему бы просто не послать Ри к херам, сказав, что это, мать ее, неправильно все?
– Тогда в госпитале Грейди Бэт получила серьезное ранение, – продолжает Рик. – Такая травма нежизнеспособна в большинстве случаев. Но Бэт выжила. Она выжила. И…
Рик вдруг замолкает, словно ему тяжело говорить дальше. И Дэрил видит, что это действительно так. То, что случилось тогда на дороге и в последующие дни, отразилось на каждом. Но самые большие раны были именно у них – Рика, Мэгги, Мишонн и у него самого.
И у Ноа. Но Ноа уже не до сожалений или чувства вины теперь.
– Такая травма не может не отразиться. И это не только головные боли. Или обмороки. Доктор Робардс…
Дэрил сначала не понимает этой маленькой, еле заметной паузы в речи. Только когда замечает гневный взгляд Мэгги.
Какого хера? Какого хера из всех долбанных докторов Александрии Бэт осматривала именно она? Не нашлось никого другого? Твою мать, тут скоро все будут знать, добавляет про себя, когда замечает, как смотрит на него Гленн.
– Доктор Робардс считает, что возможны сильные невротические последствия. И она определенно заявила, что Бэт эмоционально нестабильна. И это ее тревожит…
– Что это, твою мать, значит? – вдруг взрывается Дэрил, которого почему-то задевают сейчас именно эти слова.
Он полностью не осознает их значение – как херов китайский язык, твою мать! – но определенно понимает их смысл.
– Бэт не слетела с катушек! Если бы меня бросили одного в лесу в такой раной в башке, и после этого мне пришлось выживать одному, я бы тоже к вам не целоваться кинулся!
– Рик хочет сказать совсем не то, – начинает аккуратно Гленн.
– У Рика в башке сейчас именно это. Он пытается разгадать ее и не может. Потому что уж совсем выходит не та картинка, что раньше, верно, Рик? В общем, что бы ни там говорила доктор, я против того, что ты задумала, Мэгс. Я не пойду на это. Потому что, это, твою мать, херня! Это неправильно!
– Эмоционально нестабильна, Дэрил, – говорит сквозь слезы Мэгги. – Означает, что в любой момент она может сорваться. Бэт, по мнению доктора, сейчас на краю. Достаточно будет одного малейшего потрясения, чтобы она шагнула туда, куда вовсе не следует. Малейшее потрясение, Дэрил! И мы ее потеряем. Как ты думаешь, будет ли для нее потрясением тот факт, что мы оставили ее живую? Что мы ее бросили там, в лесу? Ты сам сказал, что она мертва. Мы ушли только после того, как ты сказал, что она мертва!
– Ты меня обвиняешь в чем-то, Ри? Хочешь переложить на меня всю вину за то, что случилось? Хорошо. Да, я ее проебал там в лесу. Но ты, Ри, ты ее бросила раньше! Я же тебе ясно сказал тогда, что она жива. Какого хера…
И тогда Мэгс бьет его, как тогда. Бьет, зная, что именно это доставит ему наибольшую боль сейчас. Бьет наотмашь зло и резко. Вызывая в нем самый острый для него вопрос из череды бесконечных «Что, если бы…», который всегда режет его сильнее ножа.
Что, если бы он не распахнул так охренительно беспечно дверь в домике похоронщика?
– Но именно ты, Дэрил, потерял ее! Тогда, в то лето, когда вы были вместе! До того, как я уехала из церкви!
– Хватит! – прерывает их Рик. Он устало трет переносицу, собираясь с мыслями. – Я позвал вас сюда не для того, чтобы искать виноватых. Я позвал, чтобы мы определились, что мы делаем дальше. У нас появился шанс дать Бэт то, что она заслуживает. Позаботиться о ней как раньше. Сделать все, чтобы она была счастлива. И именно поэтому я хочу поддержать Мэгги в ее просьбе. Особенно теперь, когда Бэт начинает…
– Твою мать! – с присвистом выдыхает Дэрил, прерывая его речь. – И это говоришь сейчас ты, Рик? Вешать ей лапшу на уши, пытаясь сделать вид, что ничего не было?
– Нет! – отвечает ему Рик мягко, но настойчиво. – Я не прошу лгать ей. Я прошу просто сохранить в тайне некоторые моменты. Это разные вещи. А так как это решение касается всех в этой комнате, то я прошу именно всех и принять это решение. Мы сейчас проголосуем. И тогда станет ясно, что мы будем делать в этой ситуации.
– Я против! Говорю вам всем сразу, – резко говорит Мишонн, поджимая губы. – Умолчать – это не означает, что ты не солгал. Да, девочка заслуживает самого лучшего, что мы может ей дать здесь. Но она определенно не заслуживает, чтобы ей лгали о том, что случилось.
Дэрил быстро оглядывает сквозь прищур глаз тех, кто находится в этой комнате. Голосование так голосование, твою мать! Удивительно, но решение такое простое и ясное приходит тут же. Когда он понимает, кто и как может проголосовать в этой комнате.
– Хорошо, голосуем. Но только мы. Члены семьи. Те, кто был тогда в тюрьме. Только мы имеем право решать. Никто иной.
– Эти люди прошли с нами через многое. Ты не можешь вот так выбросить их! – возражает горячо Мэгги.
Еще бы тебе, Мэгги, не возражать! Когда за бортом оказалась Тара, которая всегда будет на твоей стороне! И Розита, которая очень сблизилась с тобой после того, как мы проебали Бэт. А еще есть Аб… который может отдать свой голос так, как захочет его латиночка.
– Либо так, либо никакого голосования! – отрезает Дэрил.
– Какой же ты…! – выдыхает Мэгги. – Она только-только вернулась к нам. Ко мне! Она впервые за два чертовых дня подошла к нам. Патрисии и ко мне! Тебе совсем наплевать на нее? Наплевать на меня и Патти? Наплевать на всех нас? И на Бэт?
– Все! – Рик прерывает их решительно, видя, что еще немного и Мэгги с Дэрилом снова сцепятся друг с другом, как когда-то. – Мы голосуем. Только те, кто были в тюрьме. Соглашусь с Дэрилом. Это справедливо, если решение касательно Бэт примут те, кто ее хорошо знал.
Дальше все идет, так и планировал Дэрил. Неразлучные попугайчики Ри голосуют, разумеется, «за». Мишонн категорически «против». Он сам – «против». Рик – «за».
Разумеется, из самых лучших долбанных побуждений, как обычно.
Потом голосует Саша, на которую Дэрил почему-то боится даже смотреть сейчас. Потому что именно от Саши сейчас зависит дальнейший исход голосования. Потому что Кэрол всегда была на его стороне, и на этот счет у него нет никаких сомнений.
Потому что она знает. Именно она знает, как ему важно, чтобы Бэт знала правду о тех днях.
Саша колеблется. Он читает по ее поджатым губам и по бегающим глазам, что она никак не может определиться. Он видит, как на Сашу сейчас смотрит Мэгги. С такой мольбой в глазах, что даже у него самого что-то вдруг дрогнуло внутри.
Твою мать, Мэгс, не совсем честно давить на психику своими слезами и заламыванием рук!
И впервые он жалеет так сильно, что Тая нет с ними. Почему-то ему кажется вдруг, что Тайриз был бы против этого умолчания. В своих принципах Тайриз был намного сильнее сестры, едва ли бы он так долго колебался сейчас.
– Я против, – наконец говорит Саша тихо, и Дэрил чувствует себя так, словно выиграл главный приз сейчас. У девчонки все-таки хватило духа пойти против слез Мэгги и решения Рика. – Прости, Мэгги, но я не смогу… не смогу ей солгать.
– Никто не просит лгать, – напоминает Мэгги.
– А что, тогда делать, когда Бэт решит спросить? Притвориться глухими? – вмешивается тут же он, опасаясь, что она все-таки переубедит Сашу.
– У тебя иногда это прекрасно получается, Диксон. Когда тебе это надо, – бросает резко в ответ Мэгги. – Так что, думаю, для тебя это не составило бы труда.
– Кэрол! – прерывает их обмен любезностями Рик, обращаясь к последнему члену семьи, оставшемуся в живых с периода их жизни за крепкими стенами тюрьмы, который еще не подал своего голоса в общую копилку.
Что с тобой сейчас, Кэрол? Что ты видишь там, за окном, что даже не слышишь, что тебя зовет Рик? Что за мысли в твоей голове, что твои плечи так поникли?
Дэрил не может не вспомнить в этот момент, какой она была там, в Атланте. Словно у нее нет херова скелета в теле, и она вот-вот вся рассыплется от малейшего движения. Или словно у нее достали батарейки, как из электронной игрушки, и она больше не может ничего. Даже руками шевелит с трудом.
Она все же оборачивается к группе, и у Дэрила снова разгорается странное предчувствие, которое появилось, едва Мэгги открыла рот. Нет, это же Кэрол… Она не может не понимать, почему он так настойчив сейчас. Не может не понимать, что для него это настолько важно, мать его, что он идет поперек решения Рика.
– Бедная девочка, я до сих пор не могу представить, через что ей пришлось пройти прежде, чем она пришла сюда, – начинает она, и Дэрилу не нравится – охренеть как не нравится! – выражение ее глаз при этом. И то, что она смотрит на Рика. Не на него.
– Этот мир за стенами настолько ужасен, что не каждый может выдержать жизнь там и не сломаться. Мы все знаем это. Мы видели такое, что никогда бы даже в голову не пришло ранее. Если это удержит Бэт от… от срыва, то я за любое решение для этого. За любое. Ложь – наименьшее из зол, на что я готова пойти ради этого. Я – «за».
Охренеть! Охренеть, Кэрол!
Он чувствует себя последним дерьмом в минуту, когда Рик произносит:
– Значит… решение принято.
Рик обводит каждого взглядом и ждет, пока получит ответный кивок. Дэрил неохотно соглашается точно так же, как и остальные. Разве теперь у него есть долбанный выбор?
Когда все начинают расходиться, к нему вдруг подходит Мэгги. Дэрил не хочет с ней разговаривать, но она упрямо тянет его руку, вынуждая его обратить внимание на нее. Из-за этого он упускает возможность поговорить с Кэрол, которая виновато прошептав от двери одними губами «Прости меня», быстро выходит из гостиной.
– Я поступаю так, потому что люблю ее, – говорит Мэгги, пытаясь удержать его взгляд на себе. Заглядывая прямо ему в глаза. – Поверь, так будет лучше для нее. Ты не был здесь первые два дня и не видел… не видел ее. Ни ее страха, ни ее… холода к нам, ни ее обмороков. Ни ее приступа. Ты даже не знаешь, что сказали нам…, – она на мгновение умолкает, глядя куда-то за его плечо, а потом продолжает. – Я думаю, ты сам сейчас все узнаешь. Из первых уст, если можно так сказать. Приятного тебе времяпровождения, Дэрил!
Мэгс обходит его, поджимая губы, и он оборачивается, чтобы проводить ее взглядом до выхода из комнаты. И видит то, что заметила Мэгги.
На пороге гостиной стоит Джи. И в голове Дэрила возникают сразу несколько вопросов.
Какого хера она пришла сюда? Какого хера, когда здесь вся семья в сборе? Какого хера ему почему-то сейчас подмигивает рыжий из-за спины Джи?
Он вспоминает рубашки, лежащие аккуратной стопкой на его постели. У Джи всегда было все аккуратно и чисто. Именно аккуратно, мать его. Аккуратный домик, который она делила с одной из медсестер больницы Александрии. Аккуратный носик на не менее аккуратном личике. Аккуратная фигурка… и охренительно неаккуратный выбор мужиков…
– Я зайду к вам немного позже, – слышит он, как Джи говорит выходящей из комнаты Мэгги, и почему-то мгновенно вскипает при этих словах. – Мне нужно проверить состояние Бэт сегодня.
– Почему не Лю? Почему ты? – спрашивает Дэрил тут же.
– Потому что меня попросил ее родственник, – отвечает она ему ровным тоном, словно не замечая его настроения. – А еще потому что Лю – педиатр, а я врач общей практики.
– Общей – это типа всего по чуть-чуть? – спрашивает он со злой иронией в голосе.
– Да, наверное, что-то типа того для тебя, – отвечает она так же спокойно.
Иногда эта ее особенность оставаться невозмутимой охренительно действует Дэрилу на нервы. Но именно эта невозмутимость и привлекла его к ней, когда около полугода назад чуть не случилась беда внутри стен.
Один из жителей неожиданно умер от анафилактического шока, сожрав за ужином не то, что следовало, и обратился. Прежде чем они успели ликвидировать ходячего, тот успел покусать несколько людей, часть из которых в свою очередь тоже пошла после смерти на поиски человеческой плоти.
Именно после этого случая в Александрии было разрешено хранить в домах огнестрельное оружие. На всякий случай в будущем.
Он совершенно случайно оказывается рядом, когда Джи пытается ампутировать кисть одного из укушенных, повалив того на траву. Среди хаоса, творившегося вокруг, когда все носятся в темноте ночи, как курицы с оторванными башками, она кажется сделанной изо льда.
– Эй, ты! Да, ты! Подойди сюда, и прижми его руку к земле, – приказывает она резко. И он подчиняется, понимая, что единственный может помочь сейчас ей. – Его укусили. Надо…
– … отхерачить руку, я знаю. Давай я сделаю.
– Я сама могу, – с легкой иронией в голосе произносит она. Один взмах ее маленького топорика, и кисть руки лежит отдельно на траве, а мужик орет в голос. Джи же деловито заматывает рану, а потом стягивает жгут с его руки и что-то вкалывает в вену, достав шприц из сумки через плечо. – Все, ты свободен. Больше не нужен.
– Откуда такая сноровка? – почему-то спрашивает он, хотя ему вряд ли интересен ее ответ.
– Я добралась сюда из самой Флориды. Как ты думаешь, откуда такая сноровка? – усмехается она. – И этот топорик не раз помогал мне в этом. Ты свободен… Я думаю, он своими ногами доберется до больницы. Тут всего-то пара шагов…
Он уже почти отходит, когда она окликает его по имени.
– Эй, Диксон! – а потом улыбается, вытирая кровь с щеки. – Спасибо за помощь…
Все начинается потом. Когда он ловит пулю стычке с одной из банд, которая неожиданно попадается на пути его отряда скаутов. Он смотрит, как она аккуратно, мать ее, зашивает рану на его плече. На эти тонкие пальцы, перепачканные кровью. На ее сморщенный лоб в напряжении. На ее пухлые губы. А когда она поднимает голову и замечает этот взгляд, он смущается того, что видит в ее глазах. Потому что понимает, что она чувствует сейчас то же самое, что и он.
Он трогает пальцами браслет на запястье, сам не понимая, почему вдруг хватается за него. Словно это неправильно, хотя он понимает, что черта с два…
Прошло уже больше года. И Бэт никогда не была…
– Я живу на Третьей улице, дом с красными ставнями. Сегодня у Вэнди, моей соседки, свидание. Ее не будет до утра, – говорит ему Джи, отпуская его из стерильной аккуратной, мать ее, комнатки, где зашивала его рану. Так же хладнокровно и рассудительно, какой он запомнил ее той ночью. Будто предлагает ему не потрахаться прийти, а сообщает, что завтра будет солнечно.
Он только пожимает плечами в ответ, потому что знает, что не придет.
Но он приходит…
Приходит и без лишних слов берет, что ему предлагали, прямо у двери, развязав ее халат, под которым, конечно же, ничего нет. Кроме мягкой и нежной кожи. Кроме высокой и небольшой груди и длинных ног, которыми она обхватывает его прямо там.
Она не возражает, напротив, цепляется за него как кошка. Царапает спину, руки, шею. Он даже радуется потом, что был в рубашке, иначе как после показываться Граймсам за завтраком с расцарапанными руками. Это было просто какое-то безумие. Там, у двери. Словно оба сошли с ума одновременно…
Ему кажется, что с оргазмом приходит облегчение от того груза, который давил на него последний год. Но это только временное облегчение. Потому что тяжесть из души никуда не уходит. Она только затмевается на время фейерверком физического удовольствия.
Он думает, что не вернется больше в этот домик на Третьей улице. Но приходит. Через раз, как возвращается из вылазок. Сбрасывая напряжение, которое накапливается в нем за это время. Они практически не говорят между собой. Им не нужно слов. Иногда она готовит ему ужин, который он никогда не ест – сразу уносит ее из кухни в спальню. Ему не нужно близости, которую она так жаждет. Ему не нужна эта близость. И это только отягощает груз в его душе. Слишком поздно понимает он, что медленно движется в тупик…
Только, когда она, собираясь после ночи, проведенной в его комнате, забирает его грязные рубашки.
– Почему ты никогда не снимаешь рубашку или майку? Словно я… я… Я не сплю с каждым, слышишь? – говорит она в одну из их встреч. Он почти не слушает ее. Просто смотрит в потолок и курит. – Последний раз было около года назад. Он был дорог мне. Он погиб, пока мы шли сюда. Он тоже умер….
Это «тоже» заставляет его впервые взглянуть на ее, растрепанную и уже далеко не такую хладнокровную, какой привык видеть. Потому что это «тоже» звучит по-особому.
– Надо просто продолжать жить. Я не думаю, что она хотела бы, чтобы ты вот так закрывался… надо просто продолжать жить…
Она смотрит пристально на браслет на его руке. Тонкие кожаные полоски, сплетенные в одну косичку. Несколько бусин. Явно женский браслет.
– Я думаю, что она бы не хотела… Дэрил…
– Не надо меня лечить, Джи! – отрезает он. Встает с постели и начинает одеваться, торопясь скорее уйти из этого домика с красными ставнями. Уйти от своего прошлого, которое вдруг входит так ощутимо в комнату, как никогда ранее за последние месяцы.
А потом через несколько недель попадается тот самый херов домик с фотографиями на стене. Кусочки жизни, которая могла бы быть, но никогда не будет. Потому что принцессы не выживают вне стен долбанных замков.
– Этому чуть-чуть я училась почти восемь лет, – говорит Джи. А потом проходит мимо него и садится на диван. Словно она пришла с каким-то долбанным визитом и ждет, что он предложит ей сейчас что-нибудь выпить. – А потом почти три года практики семейным врачом в Орландо. Я надеюсь, теперь развеяла твои сомнения в моей компетенции?
Дэрил молча опускается в кресло и смотрит на нее, не понимая, зачем она пришла. Пока она не произносит медленно:
– Наверное, тебе сейчас совсем нелегко, Дэрил. Встретить человека, которого уже успел похоронить… Это ведь она? Можешь не отвечать. Это она. У нее такой же браслет на руке. Полагаю, это что-то значит для вас. Вряд ли ты бы стал носить кольцо…
Сначала он даже не понимает, на что она намекает. А потом снова поддается злости, вспыхнувшей при этих словах:
– Ты совсем рехнулась? Что ты несешь?
– Не надо, Дэрил. Ты можешь говорить, что угодно. Наскакивать на меня, как угодно. Но это все равно ничего не поменяет. И ведь ты только недавно снял этот браслет. Я думала тогда… думала, что…, – она замолкает, то сплетает, то расплетает пальцы нервно. – Я думала, что все кончено, когда ты снял наконец этот дурацкий браслет, понимаешь?
Он не может смотреть на нее сейчас. Поэтому отводит глаза в сторону. Он никогда не знал, как вести себя в таких ситуациях, потому никогда у него таких длительных потрахушек не было. Потому что знал, что все в итоге заканчивается всегда одним и тем же.
Он никогда не сможет дать то, что от него хотят получить. Потому что он просто не создан для этого. Не создан давать…
И он не снимал этот браслет. Он его тупо проебал, как проебывает все самое дорогое в своей жизни. Вернулся с одной из вылазок и, только раздеваясь в комнате, чтобы идти в душ, обнаружил пропажу. Перетряхнул тогда все свое шмотье, облазил каждый долбанный дюйм в комнате, на лестнице и в холле дома, надеясь, что все-таки браслет найдется. Твою мать, а ведь знал же, что тонкая кожа уже слишком перетерлась за это время…
Знал, но никак не мог заставить себя снять его с запястья. Как тонкую нить, связующую его с прошлым…
– Я не ожидала, что она будет такой, – говорит Джи. – Она ведь такая… такая… хрупкая… такая маленькая!
Она была маленькой? Такие сейчас долго не живут… возникает в голове тут же голос Лена, который он гонит от себя прочь. Потому что даже сейчас, когда он знает, что Бэт жива, эти слова больно бьют прямо в сердце.
– Зачем ты здесь? – спрашивает Дэрил ее, покусывая в волнении палец. Говорить с Джи о Бэт ему кажется сейчас охренительно неправильным. А слово «маленькая» заново перепахало память, взрывая целые пласты. Будоража каждый нерв в теле.
– Я вчера столько всего передумала. Все ждала тебя. А потом поняла, что ты уже не придешь. Или придешь, но…, – она снова смотрит на свои переплетенные пальцы, делает глубокий вдох и в то же мгновение меняется на глазах.
Уходит Джинджер, которая была так уязвима перед ним. Возвращается доктор Робардс.
– Я даже представить не могу, сколько ей всего довелось пережить, судя по тому, что я слышала вчера. И черепно-мозговая травма не обошлась без последствий. Я не знаю, бывают ли у нее приступы эпилепсии, но, по словам ее спутника, такого не было никогда. Только мигрень. Самый драгоценный подарок от природы – постоянная головная боль – при характере ее травмы. Могло бы все гораздо хуже. Слабоумие, потеря подвижности, потеря возможности краткосрочной памяти, слепота…
Неужели она не понимает сейчас, что словно иголки загоняет ему под кожу сейчас, говоря все это? Потому что впервые ему так четко озвучивают, что могло быть, не окажись Бэт Грин такой охренительно везучей, если можно так сказать. Впервые он понимает, что могло еще произойти…
– Не бойся ее обмороков. Они психоматического характера, – а потом ловит его взгляд и объясняет иначе. – Мозг отключается, когда чувствует некую опасность. Я думаю, что она сама приучила себя отключаться. Как выбивает предохранитель при перенапряжении. Полагаю, что любая сильная эмоция может привести к этому отключению. Чаще всего – это гнев. Нельзя доводить ее до сильного гнева. Потому что иногда предохранитель может не сработать…
Она ловит на себе его внимательный взгляд и улыбается уголками губ.
– Говорю тебе, потому что вряд ли меня пустит в свой дом снова Маргарет Ри. Вчера она во мне чуть дыру не просверлила своим взглядом. Я бы, наверное, тоже так делала на ее месте, – а потом снова становится серьезной. – Потому что ты должен знать. А еще ты должен знать, что лучше бы ее разговорить. Чтобы не копила в себе того, что не следует. Чтобы знать, что может привести к тому, что выбьет предохранитель…
Он смотрит на нее и не видит сейчас. Вспоминая слова Мэгги и Рика, недавно произнесенные в этой комнате. Думает о том, что Рик в который раз оказался прав, несмотря на то, что что-то внутри него самого – долбанное ощущение чего-то неправильного – кричит об обратном. И даже радуется, что голосование прошло так, как случилось. А потом снова вдруг обращается в слух, чтобы услышать каждое слово, в который раз больно ранящее его. Но он сидит и слушает терпеливо, пытаясь запомнить каждое.
Потому что ему охренительно важно. Даже важнее того, чтобы Бэт узнала обо всем, что было тогда. О том, что он пережил, когда ее проебал. О том, как сожалеет. О том, что он чувствовал. Обо всем…
Ему важно, чтобы Бэт стала такой, как прежде.
– Ты ведь говоришь мне все это не только потому, что Ри больше не пустит тебя на порог, верно? – спрашивает Дэрил, когда она замолкает.
– Нет, – признается она. – Я хочу помочь ей. И тебе. Потому что это важно для тебя. Это до сих пор для тебя важно. И потому что ты тот самый человек, который может вытащить ее из всего этого, как мне кажется.
Она смеется над ним сейчас? Он – тот самый человек, который наоборот затащит на самое дно такой тьмы, что даже и представить себе невозможно!
А затем понимает, что она ошиблась. Потому что она добавляет медленно:
– Потому что вы оба носите эти браслеты… потому что вы были когда-то… И потому что я все еще помню, каково это, когда ты любишь.
Она охренительно ошибается. Просто охренительно!
Но Дэрил не разубеждает ее почему-то. Просто молчит. И так же молча провожает до двери, когда она завершает их разговор и прощается с ним. У самой двери кладет ей руку на плечо, благодаря без слов, одним взглядом за то, что она нашла в себе смелость прийти сюда и рассказать все, что хотела. А еще за то, что уходит сейчас. Без драм. Без слез. Хладнокровная, как обычно.
– Со мной все будет хорошо, – отвечает она на его невысказанный вопрос. И оба знают, что это неправда, что ей больно сейчас понимать, как рушится надежда, которая проснулась в ней с его потерей браслета. – Скажи Ри, чтобы сестра приходила проверять давление хотя бы дней пять-семь. Чтобы мы поняли, что с сосудами мозга все нормально. Хорошо? Да, у нас маловато средств для диагностики, но измерить давление мы все-таки можем…
– А что насчет лекарств? Нужно что-нибудь? Напиши мне, что нужно. Я найду.
– Анальгетиков у нас пока достаточно. Но и лишними они не будут при ее мигренях. И… может быть, что-то еще… что выявится позднее. Я пока не могу сказать. Потом, ладно?
Дэрил пожимает ей плечо на прощание.
– Если… если вдруг…, – начинает неловко говорить Джи, но замолкает и уходит, улыбнувшись ему в последний раз.
А Дэрил поднимается к себе, не желая говорить даже с Риком, который настойчиво караулит его, то и дело выглядывая из дверей кухни. Где лежит на кровати и смотрит в потолок, прокручивая в памяти каждое долбанное слово, что сказала Джи.
Надо бы подняться и пойти к Кэрол, чтобы узнать все-таки какого хера произошло утром при голосовании. Надо поговорить с Риком. Надо пойти к Ри, чтобы извиниться перед Мэгги.
Чтобы просто увидеть ее…
Все это надо. Но он лежит и думает, заново проворачивая сказанное ему Джи, чтобы после передать в точности Мэгги. Потому что Джи ошибается.
Он не сможет помочь Бэт. Не сможет, только облажается в который раз. Как чуть не облажался сегодня, настаивая на том, чтобы открыть ей правду. Потому что он не создан давать. Он может только ломать… только разрушать…
Рик прав, как обычно – нужно сделать все, чтобы помочь Бэт сейчас. Она заслуживает только самого лучшего, что только возможно на обломках прежнего мира. Она как никто заслуживает быть здесь, в Александрии. За стенами…
А потом понимает, что ее уже нет за стенами, когда прибегает белый, как мел, Гленн. Вернее, понимает, но не сразу…
– Рик! Рик! Дэрил! – орет он так, словно в Александрии снова началась заварушка с ходячими, и Дэрил в одно мгновение подрывается с кровати, хватая по пути вниз свой арбалет.
– Бэт! – выдыхает Гленн сначала. Дэрил тут же ощущает, как медленно расползается холод по всему телу при этом. – Бэт куда-то пропала!
Она мертва? – Она просто исчезла…
– Что значит «пропала»? – спрашивает Рик. – Куда она могла деться?
– Мы не знаем. Мэгги думала, что она спит как вчера. Вчера она целый день провела в своей комнате. А потом Мэгги пошла к ней проверить и обнаружила, что Бэт нет.
– Она может быть у Кэрол или Саши… или Мишонн, – говорит Рик, и Дэрил кивает в ответ, мол, проверю это.
– Мэгги думает, что она ушла, – отвечает ему на Гленн. – Что случился срыв, о котором говорила доктор Робардс, и она просто ушла.
– Я узнаю, кто сегодня уезжал из Зоны, – говорит Рик. – Дэрил проверит наших. Быть может, Бэт просто пошла их проведать. Поговорить. А ты, Гленн, возвращайся к Мэгги. И скажи, что мы найдем Бэт.
– Что говорит ниггер? – вмешивается Дэрил. – Что с ее вещами? Оружие?
– Ее пистолет на складе, – отвечает Рик, а Гленн тут же добавляет, не давая Дэрилу ни на миг ослабить напряжение, охватившее его при известии, что Бэт пропала.
– Но ее нож и арбалет при ней, полагаю. Да, ей было позволено иметь при себе оружие в Александрии. Это моя вина. Я настоял. Рюкзак ее на месте. И Морган говорит, что она никуда бы не ушла без него самого. По крайней мере, не планируя вернуться.
Не ушла бы без него…
Дэрил тут же вспоминает темную руку, лежащую между лопаток, и поцелуй в лоб. Прямо в место шрама у линии волос.
Но думать об этом нет времени совсем сейчас. Они разбегаются в разные стороны, торопясь узнать хоть что-то. Дэрил обходит дома, которые занимают в Александрии члены их групп. Сначала идет к Кэрол. Не только потому, что ему надо узнать про Бэт, но и увидеть Кэрол. Вспоминая только сейчас, какой потерянной она выглядела утром.
Ничего, мать его, не изменилось. Даже более того.
Когда она ему открывает дверь, он сразу же замечает, что она недавно плакала.
Что с тобой, Кэрол? Что с тобой случилось такое за время изгнания, что ты до сих пор хранишь это где-то глубоко в себе?
Бэт у Кэрол нет, и она не видела младшую Грин с того самого ужина. Но это исчезновение настолько вдруг волнует ее, что она сразу же решает идти к Мэгги. Дэрил идет с ней часть пути, пытаясь понять, что с ней происходит, а перед тем, как повернуть в сторону дома Саши, трогает ее за локоть.
– Эй! Эй, ты в порядке?
– Прости меня, что я не поддержала тебя сегодня утром. Я все понимаю, Дэрил, но я просто не смогла…
– Ты же знаешь, ты не обязана мне ничего объяснять. Если ты так решила, то решила.
– Нет, должна. Я должна рассказать все. Потому что больше не могу…
Он трогает ее плечо, видя, что она вот-вот заплачет сейчас.
– Все будет хорошо, – говорит Дэрил ей в ухо ту самую фразу, которую она часто твердила ему последние месяцы, поддерживая его. Она несмело кивает ему в ответ, а потом они расходятся.
У Саши Бэт определенно нет, понимает Дэрил, когда ему открывает дверь бойфренд Саши, Рэй, в одном полотенце, повязанном на бедрах. У рыжего и латиночки никто не открывает дверь вообще. У Мишонн тоже никого – он только безрезультатно колотил ей в дверь несколько минут.
– Она на вылазке, – говорит ему Рик, когда они встречаются в доме Ри. – Уехала вместе с братьями Рейвен, Альфонсо и Большим Эдом утром. И мне кажется, что с ними была Бэт.
Она за стенами… Она, охренеть, за стенами!
– Когда они уехали? Куда? – Дэрил старается изо всех сил побороть неожиданный страх, захлестнувший его при понимании этого.
– Скоро начнет темнеть, Дэрил. Они могли уехать куда угодно, – напоминает Рик. – Все, что нам остается сейчас, это только ждать. Бэт с Мишонн. Ничего не случится…
В прошлый раз Бэт была с херовой кучей народа из их группы. Тогда ей выстрелили прямо в башку. И никто ничего не сумел сделать…
Но он молчит и ждет, как остальные, грызя палец и думая, что вот-вот кого-нибудь точно порвет к херам. И что, если они не приедут к рассвету, он уйдет из Александрии на их поиски, что бы ни сказал Рик.
Спустя час – долбанный час! – к дому подъезжает «Форд экспедишн», на котором ездит Большой Эд. Дэрил наблюдает через окно, как из автомобиля медленно выходит Мишонн и прощается с остальными пассажирами. А потом идет к крыльцу.
