Текст книги "Найди меня в темноте (СИ)"

Автор книги: La escritora

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 50 страниц)

Но Мэгги больше тревожит известие о незнакомцах. И Бэт приходится повторить свой рассказ в который раз, снова и снова воскрешая в памяти слова и взгляды. Каждый момент из той встречи. Потом прощается, чтобы уйти к себе и наконец отдохнуть.

– Морган очень переживал, пока ты была за стенами, – говорит Мэгги. – Мы с Мишонн с трудом удержали его, чтобы он не ушел вслед за вами. Сегодня утром это было особенно тяжело.

– Морган всегда заботился обо мне.

– Мы все всегда заботились о тебе, – вдруг говорит в ответ на это Мэгги каким-то странным тоном. – Мы все переживали из-за тебя. Всегда. Мы всегда переживали из-за тебя….

Бэт вдруг вспоминает боль, которую слышала в звуке голоса и видела в напряженных линиях мускулов. Шрамы от ожогов на руке. И впервые понимает одну простую вещь, которая тогда, в домике у озера, ударила наотмашь осознанием.

Не только ей было больно и горько потерять их. Они тоже страдали, когда потеряли ее там, на дороге. Когда думали, что она мертва… То откровение в домике у озера словно открыло ей глаза. И распахнуло душу, чтобы принять.

Принять то, что случилось. Как она изменила то, что может изменить… И будет менять. Потому что ей очень хочется наконец-то начать жить. Не выживать. А именно жить.

Он не приходит в дом Ри ни разу за все четыре дня. Ни единого раза. Ни одного чертова раза!

Это как на чертовых качелях, думает Бэт, стоя на стене у Потомак. Погода испортилась в последние два дня. Ушла жара, а вместо нее пришла прохлада и промозглость. Постоянно накрапывал мелкий дождик. Ветер, холодный и пронзительный, с радостью гонял по поверхности реки волны, чтобы разбить их о валуны у берега. Заставлял Бэт постоянно кутаться в парку, прячась от его дыхания, проникающего, казалось, даже под кожу.

Это как на чертовых качелях. То ты неимоверно счастлив и думаешь, что все еще только впереди. То со всего размаху падаешь вниз, чувствуя, как замирает все внутри от страха.

Она знает, что последние два дня он проводит за стенами. Уехал на охоту, как сказал ей Рик, зашедший навестить Гленна. Как обычно, когда ему надо было побыть одному и подумать. И ей очень хочется надеяться, что он привезет с собой из этого вынужденного одиночества тот самый ответ, который она так ждет.

Обманывать себя бесполезно. Да, она хочет любви. Чтобы ее любили, и чтобы любила она. Чтобы укутывали словно в одеяло от всего, что окружает сейчас. И она безумно хочет иметь собственную семью. Это желание проснулось в ней там, у озера, когда она поняла, что жизнь продолжается.

Да, они оба пережили немало ужасных минут прежде. И она уверена, что еще переживут. Этот мир уже не изменить. Этот мир никогда не станет таким, как прежде. Но разве оба не заслужили получить иные минуты? Те, от которых сладко замирает внутри. Наполнить жизнь особыми моментами, стирая другие, которые так хочется забыть… Стирая их горечь и боль.

Потому что жизнь и должна состоять не только из того ужаса, который окружает их. Жизнь – многогранна, как любил говорить папа… Надо просто найти для чего жить. И она определенно знает сейчас, что нашла. Нашла уже давно…

Она закрывает глаза и пытается собрать по крупицам в памяти все моменты знакомства Дэрила и папы. Чтобы потом показать ему, как он ошибается, полагая, что Хэршелл Грин мог думать о нем так же, как тот техасец.

Да, когда он только появился на ферме, отец сразу же предупредил их сестрой и остальных домочадцев, чтобы все «держались подальше от всякого сброда». Но ведь и Рика папа тогда тоже включил в тот список. Рика, которого стал поддерживать и направлять позднее в тюрьме. Просто Дэрил в те дни, когда мир рухнул, казался намного сильнее, чем Рик… Особенно, когда они потеряли Лори.

– Блондиночка, – окликает ее знакомый голос. Бэт смотрит вниз со стены и видит Алекса. Он стоит под дождем, мелко капающим с серого неба. Она спрыгивает со стены и старается как можно быстрее выйти из его рук, которые он подставил, чтобы смягчить ее прыжок.

Алекс выглядит уставшим. А еще ей кажется, что с него словно стерли разом все краски. И он под стать этому дню – серый, безликий, тусклый. Поэтому Бэт вдруг обнимает его, желая хотя бы частично снять груз боли и горя с его души. Отражение которых так отчетливо видит в глазах Алекса сейчас.

– Я за тобой, – говорит Алекс глухо, пряча лицо в ее распущенных волосах, спутанных ветром. – Я привез его. И хочу похоронить, пока… пока еще не слишком поздно…

– Хорошо, – кивает ему Бэт.

На похороны Майка не собирается вся зона, как это было с прошлым погребением погибших в той западне. Бэт понимает, что Алекс не хотел бы этого. Для него это было бы лицемерием. Потому здесь только те, кто знал и помнил младшего Рейвена: Мишонн, которую поддерживает за плечи Морган, Большой Эд, Альфонсо, не скрывающий своих слез, несколько подростков, незнакомых Бэт. Тихо читает последние слова над вырытой могилой отец Габриэль, не обращая внимания на дождь, который вдруг усилился. Словно само небо плакало над этим телом, завернутым в простыню.

После похорон все идут к Мишонн и Моргану, где пьют обжигающий горло самогон Хэма и вспоминают разные истории, связанные с Майком. В основном, они забавные. Поэтому все постоянно смеются. Особенно, когда рассказывает Алекс. Он настолько артистично делает это, что со стороны кажется, ему даже это нравится. Но Бэт смотрит на него и понимает, что это все показное.

Его веселость. Его оживление. Словно актер на сцене. Вот-вот опустится занавес, и этот актер пойдет к себе в гримерку, стирать нарисованную улыбку с изогнутых страданием губ…

– Где Диксон? – вдруг спрашивает Алекс, когда провожает ее до дома Ри. Они сидят на ступенях крыльца напротив друг друга. – Его ведь нет в Александрии. Это из-за него ты плакала на стене?

– Я не плакала, – отвечает Бэт. – Просто дождь…

– Хорошо. Из-за него стояла на стене в «просто дождь»?

– Тебе он нужен ведь не за этим.

– Не за этим, – соглашается он. – Что он тебе сказал, когда говорил о смерти Майка?

– Ничего… ничего не говорил. Кроме того, что не позволил ему обратиться.

– Это он убил его. Майка. Он убил его.

Бэт пытается понять, о чем говорит сейчас Алекс. Смотрит в его глаза, но никак не уловит смысла его слов. О чем он? О том, что Дэрил запустил всю цепочку событий, приведших к смерти младшего брата Алекса? Или он говорит сейчас о другом?

– Послезавтра четвертое июля. Ты знаешь, что тут у нас устраивают праздник? – спрашивает Алекс. – Как дань памяти канувшему в Лету миру. Фейерверков, правда, не будет – иначе мы соберем нежданных гостей даже с соседних штатов. Но определенно огней будет немало. Если, конечно, погода позволит, ты проведешь его со мной?

– Нет, – отвечает Бэт.

– Ты почти не думала. Может, стоит? Я не такой плохой кавалер, каким был на нашем последнем свидании за стеной, – продолжает уговаривать Алекс, но сдается, на удивление Бэт, очень быстро, получив снова отказ. – Расскажи мне лучше о другой зоне. Вся Александрия стоит на ушах уже столько дней от новости, что где-то есть еще зона. Где могут быть не такие ублюдки, как в Харвуде. Хотя… это ведь неизвестно, правда?

– Нет, я думаю, что там хорошие люди, – уверенно говорит она в ответ, невольно удивляясь своим словам. – Как здесь.

– А здесь разве хорошие люди? – переспрашивает ее Алекс. Она смотрит на него пристально и понимает, что видит собственное отражение. Ту, которой когда-то пришла сюда.

Без веры. Без света. Без надежды.

Трогает крест на браслете невольно. Но ничего не говорит, понимая, что ему сейчас все равно не нужны никакие ответы. Просто ему нужно найти, для чего идти дальше.

В ту ночь Бэт не спится. Она лежит и смотрит на звезды на потолке, которые сияют сейчас мягким флуоресцентным светом. Потом наблюдает, как медленно крутятся перышки, завлекая в ловушку всех ее злых духов и все тени ее прошлого.

Потому что последний раз, когда они были вместе в Лортоне, именно он расстегнул пуговицу на ее джинсах и стянул их с ее бедер. И прежняя темнота не шагнула к ней, наполняя душу страхом и желанием отбиться от рук на своем теле. Одна из теней, одна из самых страшных для нее, развеялась как дым. Сгорела в жаре, который всегда вызывают в ней его руки и губы.

Они встречаются только в день праздника. Шесть чертовых дней! Шесть дней, которые она провела вдали от него, не понимая, что происходит. Не зная, жив ли он. Но он приходит около полудня в дом Ри. Сам. И она молчит, подавляя в себе все злые мысли, которые вспыхнули как дань тревоги, терзающей ее все эти дни.

Он еще не видит ее. Она стоит на лестнице и наблюдает за ним в дверной проем гостиной. Сейчас снова за окном жара, и он в рубашке без рукавов и джинсах. Она смотрит, как играют мышцы на его руках, и внезапно понимает…

Он – дикое животное. Хищник. Которого никогда не приручить. Которого невозможно посадить на цепь или удержать под замком. Его просто надо любить. Ждать. Верить в него. Верить ему…

– Привет, – улыбается Бэт, когда он оборачивается, словно почувствовав ее взгляд. Говорит первая, потому что видит его настороженность. И нервничает сейчас, наверное, как никогда. Особенно под взглядами Мэгги и Гленна, которые устремлены на них. Особенно когда он не отвечает, а только кивает ей головой.

Гленн не может идти до дома Граймсов сам, потому они едут на соседнюю улицу в машине. Там их ждет барбекю на заднем дворе – как дань ушедшей традиции прошлого мира.

– Как старичка везете, – шутит Гленн, аккуратно выбираясь из автомобиля, чтобы не повредить шов. Мэгги только смеется и целует его. А Дэрил с Бэт отчего–то только отводят смущенно глаза от этой демонстрации супружеской близости.

Задний двор дома Граймсов украшен лентами в цветах флага страны. И это снова возвращает Бэт в прошлую жизнь. Когда они тоже украшали лентами и гирляндами двор фермы, натягивали сотни лампочек над местом, где устраивали барбекю. К ним съезжались тогда все соседи с окрестных владений, не только Патрисия с Отисом. Шон весь день носил дурацкую шляпу в цветах флага. А в первых сумерках запускали фейерверк…

– Это все Карл придумал, – говорит Саманта Бэт, замечая ее взгляд на эти ленты, развевающиеся на ветру. – Второй год подряд что-то придумывает. В прошлом году это были бумажные гирлянды. Бог мой, я до сих пор не могу поверить, что мы празднуем Четвертое Июля! Совсем как раньше.

– Не совсем, – поправляет ее Рик, целуя в висок. И снова у Бэт перехватывает в горле. Она спешит помочь Кэрол в кухне, где та собирает в большую стопку тарелки, чтобы отнести их на стол на заднем дворе. Потом занимает себя чем только можно – режет овощи, которые уже появились в теплицах Александрии, играет с Джудит на траве, потом забирает у Мэгги Патти и уносит в дом, чтобы покормить и уложить на дневной сон. Когда сидит с племянницей в прохладе гостиной, не может не смотреть во двор, где Рик беседует о чем-то с Дэрилом.

Не может не смотреть на Дэрила… Постоянно находит его взглядом. Как и он ее. Потому что она всегда чувствует его взгляд на себе.

Они сидят до самых сумерек. Тихим семейным кругом. За стенами, которые ограждают их от ходячих, чумы их нового мира. Укрывшись от смерти. На время забывая, что это уже не тот день Независимости что был раньше. Что страны, которая когда-то праздновала эту памятную дату, уже нет. Бэт видит на соседних двориках такое же оживление и радость. Смеются дети. Слышатся веселые голоса.

Солнце прячется незаметно за горизонт, и постепенно на Александрию начинает опускаться темнота. Потрескивая, горит ярко огонь в открытом очаге. И Бэт почему-то начинает казаться, что она сидит сейчас не на траве под деревом на заднем дворе Граймсов, а во дворе тюрьмы. Особенно сейчас, когда вдруг все замолчали, погруженные в свои мысли.

Потому что наступает темнота. А значит, настало время зажечь в каждом доме свечу за каждого, кого потеряли за время, что прошло с начала конца прежнего мира. Это рассказала Бэт Мэгги. Новая традиция нового мира. День памяти. Памяти прошлой жизни и тех, кто был когда-то ее частью.

Бэт смотрит в огонь, а потом вдруг открывает рот и поет первую строчку, заставляя всех собравшихся на заднем дворе застыть.

– Все деньги, что у меня когда-то были, я растратил в славной компании…

Несмело сначала. И хрипло. Потому что последний раз, когда пела, то ее слушателем была только Патти. И то – вполголоса, стараясь, чтобы не услышал кто-то кроме племянницы. Потому что не хотелось прежде, чтобы они слышали ее голос… как она поет.

Она чувствует на себе взгляд Дэрила. Поворачивает голову и встречается с ним глазами, и тут же сбивается дыхание в груди. Потому что видит, как он смотрит на нее. На короткий миг даже забывает слова, и теряется, сбивается и умолкает.

– И весь вред, который я когда-либо причинил…

Это вступает Мэгги. Ее голос еще слабее, чем у Бэт. Потому что она почти плачет сейчас, впервые за долгие полтора года слыша голос сестры. Бэт улыбается ей и поет дальше, выводя строку за строкой.

Ради папы, тень которого вышла сейчас из темноты и встала у дерева. Он улыбается, потому что она сделала то, что он так хотел, приходя к ней во снах. Или изредка напоминая о том, как она должна поступать сейчас, внутри головы своим голосом.

Они поют вместе с Мэгги. Все громче голоса. Все крепче. И улыбаются друг другу, чувствуя, как протягивается незримая нить между ними, когда-то оборванная нечаянно. В ответ все шире улыбается отец. Его фигура так и озарена светом сейчас.

А потом Бэт переходит к строчкам, которые должна посвятить именно ему в этой песне. Дэрилу. Потому поворачивает голову уже в его сторону.

– Человек может сражаться и не пасть в бою… Человек может добиваться любви прекрасной девушки… И возможно, когда он вернется, то будет встречен ею тепло и радушно.

Бэт кажется, что сердце в груди разрастается до невиданных размеров, когда она замечает, как Дэрил смотрит на нее, пока она выводит эти строки. И она снова улыбается широко, борясь со слезами, что вдруг подступили к глазам.

Она дома. Она со своей семьей. С Мэгги. С Дэрилом. Ее переполняет счастье до самых краев. Словно крылья выросли за спиной…

И папа… Она не видит его образ уже, но чувствует сердцем, что где-то там среди звезд, в своем личном доме, он тоже улыбается счастливо, как она сама сейчас…

– Доброй ночи, и да пребудет с вами радость…

Когда она завершает песню, то почему-то не выдерживает – вскакивает на ноги, чтобы убежать в темноту, поддаваясь смущению, вдруг охватившему ее от всех эмоций, которые читает в глазах остальных. Которые так будоражат ее душу сейчас. Правда, сначала она обнимает быстро, но крепко, Мэгги и Гленна, сидящих рядышком.

– Я люблю вас… я вас очень люблю, – шепчет им и целует Мэгги куда-то в ухо. А потом убегает с заднего двора прежде, чем ее остановят. Правда, убегает недалеко. Всего лишь обегает дом и заходит в него с парадного входа. Поднимается быстро по лестнице и заходит в комнату, плотно затворяя за собой дверь. Сидит в темноте, наблюдая, как в окнах домов Александрии загораются сейчас свечи.

Много. Много свечей. Как символы навсегда ушедших от них душ…

Но, несмотря на явные знаки этих потерь прошлых лет и грусть, которую те с собой несут, Бэт понимает, что счастье, трепыхающееся в ней сотнями бабочек, никуда не ушло. Оно только разрастается. Словно бабочек становится в ней все больше и больше. Сидит на краешке кровати и, борясь с волнением и страхом, ждет, когда он придет сюда.

Первыми в дом приходят Граймсы. Она слышит голоса Рика и Сэм, тихий плач уставшей за день Джудит, которую укладывают в соседней комнате. Потом поднимается Карл, и в доме на долгое время устанавливается тишина.

А потом она распознает его тихие шаги на лестнице. Он идет совсем бесшумно, и она скорее чувствует его поступь, чем слышит ее. Вся замирает в волнении. Он открывает дверь и входит. И сразу же видит ее, замершую в темноте комнаты. Ее сложно не заметить в свете луны с ее белой блузкой с коротким рукавом. И тогда поднимается на ноги, встречая его. А он просто закрывает за собой дверь.

– Ты здесь, – говорит тихо он, но она распознает в напряженности его голоса злость. – Я уже успел побывать и у Ри, и у Мишонн, у Кэрол… даже у долбанной стены. А ты здесь…

Что такое какие-то полчаса в сравнении с шестью днями, хочется сказать Бэт. Но она молчит, понимая, что может спугнуть его сейчас. Просто стоит и смотрит на него. Ощущая, как бабочки внутри просто бьются в какой-то бешеной пляске, рискуя переломать свои тонкие крылья.

– Техасец был неправ, – говорит она то, что так хотелось ему сказать сейчас. – И я была неправа. Тогда, у домика самогонщика. Ты не менялся. Не так, как ты думаешь. Ты остался прежним. Только не таким, каким ты считаешь себя. Все то, что было в твоей жизни прежде, это как шелуха… она просто отлетела, показывая сейчас, какой ты на самом деле. Ты – тот, кто будет искать ребенка в лесу несколько суток, несмотря на то, что шансов найти, почти нет. Ты – тот, кто рискнет всем ради того, чтобы найти детскую смесь для младенца. Ты тот, кто шагнет за братом в любое место, даже понимая, что делаешь неверный шаг. Но это ведь твой брат, и ты по-другому не можешь. Ты тот, кто принесет из самого ада витамины для беременных, когда от них будет столько зависеть. Ты – тот, кто всегда будет стоять у пропасти, пытаясь удержать. Ты не менялся, Дэрил… просто отлетела шелуха… наносное… оно просто отлетело. И ты теперь тот, кем всегда был. Ты – это ты, Дэрил Диксон. Ты – это ты…

Он молчит и ничего не говорит. И она делает шаг, потом другой. Поднимает руки, чтобы обхватить ладонями его лицо. Заставить взглянуть в свои глаза.

– И это не ты можешь быть недостойным меня. Это я могу быть недостойна тебя. Потому что в моей жизни тоже были вещи, о которых мне вспоминать горько и больно. Примешь ли ты меня? С моими страхами. С моей болью. С моим прошлым. С моей темнотой… которую кто-то назовет… безумием…

Вот она и сказала это. Признала, что с ней не все в порядке. Что она теперь никогда не будет в порядке, пока не научится контролировать темноту, иногда завладевающую ее сознанием. Заставляющую ее проливать кровь… убивать…

Она это сказала…

========== Глава 31 ==========

Тогда

Лихорадка Моргана растягивается на несколько дней. Из которых три дня он беспомощно мечется в бреду и так слаб, что Бэт боится оставить его без присмотра, когда находится в доме. Особенно боится при нем спать. Всегда запирает его на замок в спальне, куда перетаскивает с трудом с дивана в первый же день, как Морган теряет сознание.

Потому что ей необходим сон. Потому что ей нужны силы. Потому что теперь она должна заботиться о ком-то. Совсем как прежде…

В ту ночь прежде, чем он сваливается в состояние бесконечного бреда и беспамятство, они долго сидят в кухне при свечах. Словно не хотят уходить друг от друга. Хотя устали неимоверно. Морган что-то рассказывает, а Бэт слушает вполуха, с трудом держа глаза открытыми, настолько тяжелыми кажутся веки. Это удивительно – впервые за столько месяцев слышать размеренную речь.

Не угрозы. Не крики, доносившиеся до нее откуда-то издалека. А просто обычный рассказ… о прошлом, настоящем… и даже будущем…

Он точно сумасшедший. Раз верит, что у человечества еще осталось какое-то будущее…

– Ложись на диван… или в спальне, – вдруг предлагает Морган, и сон слетает с Бэт в тот же миг. Она вся подбирается и щурит глаза невольно. Он тут же улыбается снова, видя ее беспокойство. – Мне от тебя ничего не надо, маленькая леди. Как и то, о чем ты сейчас думаешь. Во-первых, у меня болит рана. Во-вторых, она меня практически обездвижила. А в-третьих, и самое главное, ты ребенок. Ты – совершенное дитя.

Еще одна мертвая девочка… еще одна мертвая девочка…

Бэт никак не может выкинуть из головы эту фразу.

Она все крутится и крутится, как заведенная пластинка, в голове, причиняя боль.

– Я не ребенок! Я давно уже не невинное дитя! – резко бросает она ему.

– Ты даже не представляешь, как заблуждаешься, – отвечает он, понимающе глядя в ее глаза. – Все, что тебе пришлось пережить… все, что ты сделала, не лишило тебя и доли света, который может быть только у невинной детской души. А что касается внешности… тут я думаю, ты со мной спорить не будешь? Мир сошел с ума, раз кому-то приходит в голову причинить вред тому, кто намного слабее его.

– Я не слабая! – теперь уже шипит Бэт. – Иди спать сам… я останусь и покараулю. Я привыкла спать мало.

Конечно, она жалеет, что не принимает его предложение. Потому что чувствует, что буквально засыпает, сидя у окна и наблюдая за открытым пространством за стеклом, залитым светом луны. Только спустя некоторое время побеждает дремоту, которая то и дело хочет набросить на нее свое плотное одеяло. Потому что снова сначала возникает внутри ощущение чего-то неправильного… чего-то нехорошего. И лишь потом Бэт понимает, что именно ей не нравится в тишине ночи. Она не слышит храп Моргана, хотя он уже давно устроился на диване в гостиной.

Бэт поворачивает голову в его сторону и видит, как безвольно свисает его рука с дивана, как блестит от пота его лицо, и как он кривит губы от боли. Но глаза его закрыты… и он не реагирует на прикосновения Бэт. Сперва к его плечу, пытаясь разбудить. Потом ко лбу, чтобы ужаснуться тому, какой он горячий. Как раскаленная сковорода.

Бэт обнаруживает, что рана начинает гноиться на следующий же день. Бэт постоянно промывает ее, но ничего не помогает. И не спадает жар, который просто пожирает Моргана изнутри. Чаще он лежит без движения, путешествуя в каких-то мирах, куда Бэт нет хода. Но иногда он выгибается и кричит. Зовет какого-то Дуэйна. И несет какую-то ерунду про плохих и хороших людей, про выстрел, про путь в никуда. А еще он плачет… навзрыд. Разрывая душу Бэт на куски. Потому что постоянно приговаривает при этом:

– Я не спас тебя… не сумел… не спас… прости меня… прости… не спас…

Ей нужны антибиотики, чтобы победить болезнь. Она перетаскивает Моргана в спальню, волоча его по полу, и поднимает с трудом на широкую постель, чтобы устроить под одеялами. Потом обходит дом по периметру и надежно закрепляет ставни, чтобы никто не мог проникнуть в дом через окна. И дважды заваливает двери – сначала у спальни, потом входную. Ходячий не пройдет… это точно. Остается только надеяться, что и живого не будет поблизости, пока Бэт обследует окрестности.

Собаки выбегают из леса на дорогу, когда Бэт отходит всего на милю от дома, где оставила Моргана. Только теперь Бэт уже подготовлена к их появлению и быстро расстреливает первых трех, самых громких в своей угрозе. Самых опасных. Остальные снова прячутся в лесу. Но Бэт все равно то и дело оглядывается – не преследуют ли они ее.

До окраины городка добирается, когда солнце уже начинает свой путь к линии горизонта. Значит, времени остается совсем мало до темноты. А ей надо вернуться до ночи. Потому что Морган просто не выживет в одиночку сейчас. И вообще – выживет…? И не может не думать, что могла бы просто уйти от него.

Кто он ей? Никто абсолютно. Она только теряет время. И рискует жизнью сейчас, так близко приближаясь сейчас к месту, что когда-то было городком Уолхолла… Не больше пяти тысяч населения, как заботливо подсказывает значок на карте Моргана. Что означает пять тысяч потенциальных любителей вкусить человеческой плоти.

Просто человек, который спас тебе жизнь. Неоднократно уже. И он, скорее всего, хороший человек… Хороший человек. И ты так устала быть одна… Может, он прав? Может, эта встреча не случайна. И он был послан, чтобы ты больше не была одна. Как луч света сейчас. Как Кэрол в госпитале тогда, когда тебе так было необходимо что-то, ради чего можно было бы жить дальше…

– Вашингтон… спасти мир… мы были все так рады… Мэгги промолчала…

– Что сказал Дэрил…?

Гленн, иди в Терминус. Мэгги…

Черт-черт-черт! Просто не думай о них. Никогда! Никогда! Никогда!

Она медленно передвигается от дома к дому в окрестностях Уолхоллы, стараясь прятаться в тени гаражей, деревьев и машин или держаться подальше от открытых пространств, которых тут достаточно. Дома расположены довольно далековато друг от друга – стоят в полусотне ярдов, не меньше. Ходячие в городке есть. Она находит их в домах или на улицах. И убивает их тихо. Стрелой или ножом. Потому что иначе ей не выйти из этого проклятого городка. Если к ней соберутся все, кого она замечает на улицах или между домов, пробегая быстро незаметной тенью.

Нервы настолько на пределе сейчас, что Бэт чуть не выдает себя у одного из домов, на крыльце которого укрылась от пятерых ходячих, бродивших за углом, запутавшись в оборванных проводах электросети. Когда на нее из щели между досок на окне вдруг уставились глаза.

Бледно-голубые глаза на кровавом фоне того, что раньше было белком. Они так и смотрели друг на друга через щель. Ходячая и она. Глаза в глаза. А потом Бэт все-таки решается проверить этот дом, поддаваясь непонятному чувству, которое вдруг возникает в ней.

Дом заперт, но Бэт уже умеет справляться с такими трудностями. Надо просто вставить в косяк лезвие ножа и надавить посильнее. Такого типа замок легко поддается силе, что и случается на этот раз. Язычок замка выскальзывает из лунки, и дверь легко распахивается внутрь.

Где Бэт ждет она…

Худенькая высохшая ходячая. Умершая когда-то от огнестрельной раны в груди. Маленькая ростом. Со светлыми пучками остатков волос, которые подсказывают Бэт, что когда-то она была блондинкой. Хрупкой блондинкой, оставленной кем-то умирать здесь, в разгромленной гостиной дома в Уолхолле. Потому что дверь в гостиную заперта ключом с внешней стороны.

Бэт убивает ее ударом ножа в череп. Прямо в переносицу между светло-голубых глаз. А потом сидит и плачет над ее телом. Потому что эта блондинка ей так отчетливо напомнила о том, как она сама когда-то умирала там, в охотничьей кабине.

Брошенная.

Только о блондинке хоть как позаботились, оградив от ходячих. Она умерла своей смертью. Уснула навсегда от кровотечения.

А вот Бэт сильно рисковала быть вообще сожранной без остатка… Словно ее и не было никогда… Никогда не было…

Бэт заворачивает блондинку в плед, которым та видимо, была укрыта, когда умирала на диване. А потом замечает их. Лекарства. Прямо на столике у дивана. Антимикробная мазь. Порошки антибиотика. И обезболивающее. А еще бинты, которых Бэт так не хватало сейчас для перевязок раны Моргана.

– Спасибо тебе, – говорит она блондинке, сгребая лекарства и средства перевязки в рюкзак. Потом забирает ботинки, некогда принадлежавшие блондинке. Высокие. На шнурках. Забирает, потому что ее собственные сапоги совсем прохудились и промокают на первой же росе. Словно обмен совершает, ставя на место у дивана свою собственную обувь. Правда, ботинки немного великоваты, но Бэт только туже завязывает шнурки.

В остальном, дом ничего не принес. Кто-то основательно пошарил здесь до нее. Потому она обследует еще несколько домов в поисках еды. Хоть какой-нибудь. Уже все равно, что есть.

В одной из отдельно стоящих построек одного из домов находит большие запасы чьих-то домашних заготовок. Никто еще не заходил сюда, потому что дверь в постройку подпирает трактор, брошенный кем-то сразу у входа. Дверь можно приоткрыть, лишь образуя небольшую щель. Слишком узкий ход. Для всех, кроме ребенка. Или такой худой и маленькой фигурки, как у нее.

Бэт протискивается внутрь, от души надеясь, что нюх не обманул ее, и внутри не будет ходячего, который мог не услышать стук в деревянную стену постройки, всегда предваряющий в этом мире любое движение.

Сначала – выманивающий звук. Потом войти. И только так…

В постройке пусто. Только полки вдоль стен, заставленные банками. Чертово изобилие домашних заготовок. Бэт готова прыгать от радости, когда обводит лучом фонарика полки, обследуя банки. А потом прикусывает губу, чтобы не заплакать снова. Потому что видит консервированные свиные ножки…

– Консервированные ножки – мои…

И тот завтрак, сервированный на следующее утро. Когда почему-то боялись даже взглянуть друг на друга через стол. Невероятное ощущение счастья, от которого даже забывается то, что за окном караулит смерть…

Она придет сюда еще не раз за припасами, пока они будут жить с Морганом в домике в окрестностях Уолхоллы. Но никогда не снимет с полок эти консервированные ножки. Никогда…

Бэт возвращается к Моргану, когда уже темнеет. И боится, как никогда, что может открыть дверь и как в том доме, встретить только ходячего. Не живого. Но он жив. И борется, как может за то, чтобы остаться в этом мире, а не соскользнуть в иной. И Бэт помогает ему в этом изо всех сил – постоянно прочищает страшную рану, несмотря на позывы к рвоте при виде нее, вливает в него разведенные в воде порошки антибиотика, накладывает мази и меняет повязки.

У нее снова появляется цель. Как тогда, в госпитале. Спасти жизнь. Любой ценой. Всеми силами. Вытащить из лап смерти. Несмотря на лихорадку, что никак не выпускает из своих цепких рук. Несмотря на то, что ей всякий раз противно касаться этих отмирающих тканей. Несмотря на ходячих, что однажды толпой вышли из леса за домом и ушли в противоположную сторону, огибая дом. Она тогда чуть не задушила Моргана, зажимая ему рот, чтобы его бред и крики не привлекли внимания ходячих. Очень боялась, что он задохнется, но и руки отнять не могла, потому что их было слишком много, и они бы просто снесли этот домик к чертям вместе с ними.

Морган приходит в себя под вечер четвертого дня, когда от ходячих остаются только следы на лужайке перед домом. Бэт обнаруживает это, вернувшись из очередного обхода окрестностей, где убирала мертвецов, почему-то задержавшихся здесь, а не ушедших со стадом.

– Здравствуй, маленькая леди, – шепчет ей громко, когда она открывает дверь спальни. И у нее буквально подкашиваются колени, и она сползает по двери устало на пол. Только сейчас понимая, насколько вымоталась за последние дни. Как боялась на протяжении этих дней. И как счастлива сейчас.

Впервые счастлива за последние месяцы…

Морган восстанавливается не так быстро, как ему бы хотелось. Теперь, когда он знает, что Бэт была в группе Рика, его решимость найти Граймса только удвоилась. А вот Бэт никуда не торопится, к его бескрайному удивлению, поэтому спокойно воспринимает эту задержку в пути. Она дом за дом обследует окрестности Уолхоллы, не решаясь идти в сам городок, выходит за запасами в знакомую постройку, ищет автомобиль на ходу и бензин, необходимый для путешествия. Это все невероятно беспокоит Моргана. Ведь он по-прежнему не в силах ей ничем помочь, как она резонно замечает ему раз за разом, когда он уверенно говорит, что пойдет с ней на вылазку.