Текст книги "Найди меня в темноте (СИ)"
Автор книги: La escritora
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 50 страниц)
Может, в верхних что-то осталось? Но верхние ящички для нее сейчас недостижимы, как вершина Эвереста. Она пытается подняться, опираясь слабыми руками о нижние шкафчики и столешницу. Но голова начинает болеть просто невыносимо, и она садится снова на пол.
Не могу… Я не могу…
Но плакать нельзя… это силы… силы терять нельзя.
Как меня зовут? Кто я? Почему у меня рана на голове, из-за которой, видимо, так болит все? И где они? Почему они не со мной? Они ведь были… я это знаю… черт, как меня зовут?
Ей снова жарко. Невыносимо жарко. Она чувствует, как с нее градом течет пот. По-хорошему бы проползти в спальню и стащить покрывало или одеяло с постели. Но она не уверена, что такое длинное расстояние – из кухни в спальню, футов двенадцать максимум – ей по силам сейчас. У нее жар. Она проверяет пульс и ощущает, как бешено бьется тонкая ниточка у нее на запястье. Надо обтереться водой… только думает об этом и теряет сознание.
Она не понимает, где находится. Ровный квадрат асфальта. Сетчатый забор. Перед забором пустое пространство, заросшее травой. А еще она видит кресты. Могильные кресты. За сетчатым забором лес, над верхушками которого медленно плывет ярко-красное солнце. Ощущает движение рядом, поворачивает голову и видит отца. Каким был в тюрьме. У него борода и короткий хвостик на затылке. И глаза уже не так светятся, как раньше. Значит, они на тюремном дворе, приходит откуда-то понимание.
Они просто стоят и смотрят на могилы. В полном молчании. На брошенные могилы. Потому что живых на всем пространстве около тюрьмы нет. Одни мертвые. Те, что лежат в могилах, и те, что бродят в траве тенями.
– Нужно уходить, Бэт, – слышит она в своей голове хриплый мужской голос. – Нужно уходить…
Я Бэт! Открывает она глаза. Ощущая легкую эйфорию от того, что вспомнила хоть что-то. Меня зовут Бэт.
А потом переводит взгляд в дверной проем и видит ее. Она точно так же сидит на полу. Правда, прислонилась спиной к кровати и склонила голову на край постели. На ней утепленная рубашка, грязный белый топ и джинсы. Высокие сапожки черного цвета. Так похожие на ее собственные. Спутанные каштановые волосы. Правильные черты лица. И дырка в виске от пули…
От страха сразу же подскакивает пульс. И начинает биться где-то в затылке. Она смотрит и смотрит и не может отвести взгляда от своей соседки по домику.
– Это всего лишь долбанный трупак. Глупо бояться сейчас трупака с пулей башке, который не хочет тебя сожрать. Давай, не тупи… Не смотри на дыру в башке, Бэт! Смотри вниз! Рюкзак у кровати, видишь? Там, в рюкзаке, может быть жратва. Давай же! Тебе надо сейчас пожрать. Иначе сдохнешь. Ты хочешь сдохнуть? Это просто трупак… Оторви задницу и ползи к рюкзаку.
– Это всего лишь трупак, – говорит она себе. – Всего лишь трупак…
Но до самого трупа не доползает. Подхватывает от дверей в спальню лямку и тянет на себя, стараясь не обращать внимания на то, как стучит в голове. Потом прячется за стеной от взгляда этого трупа, который, как ей кажется, сейчас смотрит укоризненно на нее. Почему-то именно этот мертвец вдруг заставляет почувствовать неловкость и легкую нервозность.
Смена белья. Пара чистых топиков и рубашка. Упаковка Тик-Така. Несколько шоколадок. Три банки консервов – персики и какая-то рыба. И леденцы. Много леденцов. Около двух десятков, не меньше.
Леденцы… Горман… Джоан… кто это? Они? Те, другие? Нет, это не они.
Потому что при имени Горман начинает стучать в висках, и она снова валится в темноту.
Потом несколько дней и ночей таких похожих друг на друга. Медленно перетекающих один в другой. То холод, от которого ее просто колотит. То жар, от которого тяжело дышать, и пот течет градом. Она пьет воду и сосед леденцы. Потому что от шоколадок тошнит. Она с трудом успевает притянуть к себе какую-то коробку, потому что в голове четко возникает его голос.
-…сдохнуть на журнале с голыми бабами среди мусора и чьей-то блевотины…
И плачет. Безмолвно. Потому что ей страшно. Страшно умирать в этой кабине одной. Как умерла ее соседка. Страшно, что она умрет, обратившись, и тогда будет ходить в одном лифчике, загаженных джинсах и окровавленным колтуном на голове вместо волос.
– Кончай разводить долбанную мокроту. И не спи!
– Отстань. Тебя нет. Я схожу с ума. Я просто схожу с ума.
– Как тебе это? Есть я?
Легкий толчок носком ботинка в обнаженный бок. Отчего в голове тут же взрывается боль огненным приступом и растекается по венам лавой, наполняя каждую клеточку тела невыносимой болью.
– Я тебя ненавижу…! Тебя нет…
– Как…
– Нет! Не надо! Я все поняла… только не надо…
– Поднимай свою задницу. Надо промыть рану. У тебя рана на башке, не забыла? Надо снять с трупака шмотки. Хотя бы рубашку. Скоро зарядят дожди и холода. И ты здесь точно сдохнешь. А может, ты хочешь и дальше вонять, как…
– Иди к черту! К черту! Тебя нет… тебя нет…
– Как тебе это? Есть я? Как тебе, Грин? Не спи, Грин! Не засыпай! Поднимай задницу свою костлявую. Делай хоть что-то, твою мать… иначе ты сдохнешь! Ты просто сдохнешь здесь!
– К черту! – это были первые слова, которые она смогла произнести. Глухо и хрипло. Как карканье. Но так отчетливо. К ней вернулся голос. Спустя столько дней. Она уже начинала думать, что останется немой навсегда. И никогда больше не будет петь.
Я пела?
Я Бэт, и я пела.
– Охренеть, правда? Как охренительно полезно это сейчас…
А потом тот же голос орет уже в ее голове. Снова повторяя в ее голове то, что она когда-то уже слышала. Про ее пение. Про необходимость в защите. Про шрамы.
Она поднимает руку и видит шрамы на своей руке между браслетами. Она резала себе вены.
Она слабая. И он ненавидел ее….
– Ты сильная. Ты охренительно сильная, Грин, – говорит он со странной интонацией в голосе. Он стоит сейчас у окна к ней спиной. И она видит крылья на спине его жилета.
Он кто? Ангел? Ангелы не бывают такими. Грубыми. Резкими. Такими жестокими.
– Поднимай свою задницу с пола. Будешь тупо лежать – сдохнешь. Поднимай задницу. Ты орала когда-то, что ты можешь. Докажи это, Грин. Или все это была долбанная болтовня? Или ты все-таки еще одна мертвая девочка?
– Иди к черту! Просто иди к черту… За что ты так ненавидишь меня? Почему всегда так ненавидел? Почему?
– Ты идиотка, Грин. Ты долбанная идиотка. Я не разговариваю с идиотами. Долбанная трата времени. Скоро трупак в спальне начнет гнить. И ты не сможешь снять с него шмотье. Подумай своим птичьим умом об этом… А пока… я не разговариваю с идиотами!
Бэт лежит и слышит шум дождя за окном. В домике действительно очень холодно. Она даже видит в скудном свете луны, что льется через щели между досок на окнах, пар, который образует в этом холоде ее дыхание. Кожа тоже холодная, как лед.
Она умирает…
Нет, она не умрет! Не так… не здесь и не так!
Медленно поднимается на ноги. Те трясутся, потому что мышцы уже заметно ослабели за время ее бесконечного сна. И от болезни, что мучила ее. Цепкие руки которой до сих пор не выпускают из своих объятий.
Бэт идет по стене в спальню. Потом опускается на колени и ползет до трупа женщины.
– Прости меня, – хрипит ей Бэт, когда начинает стягивать с негнущихся рук утепленную рубашку. То и дело делает перерывы, потому что быстро устает. Пот катится градом, заливает глаза. Но всякий раз, когда она хочет сдаться, слышит его грубый насмешливый голос.
Когда переходит к джинсам, поднимает голову и видит взгляд женщины, который проникает ей прямо в душу. И она снова повторяет ей.
– Прости меня, – поднимает пальцы и опускает холодные веки. – Тебе все равно уже…
Стянуть джинсы – просто нереальная задача в ее состоянии. Особенно с абсолютно закаменевшего тела. Особенно, когда стараешься не касаться по возможности холодной кожи, уже начинающей покрываться пятнами. Когда Бэт стаскивает последнюю штанину, у нее трясутся руки так, словно она чертов алкаш. Чертов алкаш? Мелькает в ее голове удивленно, прежде чем она снова проваливается в черноту, где нет боли.
Благословенную для нее сейчас темноту.
– Одевайся!
– У меня нет сил… нет сил… у меня нет сил, твою мать!
– Охренеть, Грин. Сил у нее нет. Потому что не жрешь. Тебе нужно жрать. Тебе нужно двигаться. Будешь лежать…
– Сдохну, я поняла уже, чертов идиот!
– Тогда поднимай свою задницу! – шипит он прямо ей в лицо. – Шевелись, Грин!
Она стягивает с себя грязные джинсы и белье и отправляет их в знакомую коробку. Потом надо будет выкинуть – вонь невыносимая! Потом опускает тряпку в одну из банок и обтирает себя, как может, дрожащими руками. Натягивает белье из рюкзака, стараясь не думать, что его кто-то носил до нее. Главное – чистое! Потом джинсы, чистый топик, тоже одолженный из рюкзака и рубашку. Съедает остаток шоколадок и запивает водой. Снова чувствует тошноту, но борется с ней изо всех сил, чтобы хотя немного задержать пищу в желудке.
– Тебе нужно жрать мясо. Будешь жрать мясо – будут силы. Нужно вытащить трупак, пока она не начала гнить. Иначе это будет охренительное соседство…И Бэт… Ты совсем забыла. Проверь магазин…
В магазине пистолета, который она вынимает из руки мертвеца, всего три пули. И у нее нет больше никакого оружия. Она обыскивает кухонные ящики, но находит только маленький ножик для фруктов. Смешно… потом лежит на полу, восстанавливая силы.
Вот так и проходят дальше ее дни бесконечной чередой. Она обыскивает дом, чтобы найти хоть что-то полезное, а когда устает, ложится на пол и отдыхает. Восстанавливая дыхание. Уходя от слабости и дрожи в постепенно крепнувших мышцах. Стараясь загнать боль куда-нибудь поглубже в голову, чтобы она была менее острой. Когда чувствует себя достаточно окрепшей, впервые отодвигает кресло и выходит.
Уже осень. Твою мать… уже осень.
Она смотрит на желтое убранство деревьев, на мокрый ковер листвы под ногами. Потом медленно идет подальше от кабины, чтобы расставить силки.
– Силки? Это не силки, – напоминает он ей то, что твердил в ухо, пока она крутила проволоку, сидя на полу в кухне.
– Похоже зато, – отрезает она.
– Если только похоже. И только. Я буду в охренении, если ты что-то поймаешь…
– Тогда будешь в охренении…
Он действительно будет в охрененении. Потому что трое ее силков порваны, но в четвертом бьется заяц. Заяц! В пушистой серой шкурке. С большими карими глазами, которые сейчас полны испуга.
– Ты дожна жрать, – она видит, как он присаживается на корточки рядом с ней.– Не будешь жрать…
– … сдохну, – говорит она и роняет беззвучно слезы, доставая ножик для фруктов. На ее ладонь ложится его рука, и она поднимает взгляд. Смотрит в его глаза. Которые полны сейчас чего-то такого до боли знакомого. Словно он обнимает ее одним только взглядом.
– Ты сильная. Ты справишься… Ты сильная, – а потом добавляет тихо. – Я не ненавижу тебя, Бэт.
– Я знаю… Дэрил.
Потом Бэт плетется обратно к дому, стараясь не смотреть на свои руки, перепачканные кровью. Не думать о том, как убила и освежевала зайца. Твою мать, Грин, говорит сама себе. Ходячих раньше убивала. Даже живых убивала. А зайца прирезала с трудом. И так рыдала… Все перекатывает мысленно его имя в своей голове, заглушая боль.
Дэрил…Дэрил… Дэрил…
У кабины ходит ходячий. И сначала она даже боится его. А потом вдруг смело шагает и всаживает ему свой маленький ножичек прямо в глаз. Ее первый ходячий в новой жизни. Она справилась!
Я справилась! Она готова прыгать от радости. И ей очень хочется доказать ему, что она действительно сильная. Но дом отвечает ей только тишиной.
Его больше нет. Его нет. Дэрил…
Дальше уже руки сами помнят, что делать. Она приносит сухих веток из леса, про себя делая пометку, что надо запастись дровами, иначе в эту дождливую осень находить их очень тяжело. Потом жарит зайца на решетке, которую нашла в кладовой кабины. Он не соленый, мясо в одном месте прожарилось до черноты, но ей нравится.
Это первый заяц. Это первый ходячий. Это начало. Теперь она сильная.
В бочке, что стоит под трубой слива воды с крыши, моет наконец голову, ежась от того, что вода ледяная и пробирает до самых костей. Аккуратно трогает рану, которая уже начинает затягиваться. Потом смотрит в стекло окна и видит, что у нее еще одна рана. На лбу. Это именно ее нащупали пальцы, когда мылась.
Рана от выстрела…. Что случилось со мной? Почему у меня рана на голове? Словно кто-то выстрелил в голову.
Боже мой! Боже мой! Вдруг холодеет ночью, когда пытается уйти от этих мыслей и от головной боли и наконец-то заснуть. Мне выстрелили в голову, чтобы я не обратилась! Вот почему меня бросили на дороге! Они думали, что я умерла… и выстрелили мне в голову… Но я выжила.
Бэт пытается вспомнить, что с ней произошло, с кем она была до этого проклятого выстрела, и кто для нее Дэрил. Потому что только при упоминании его имени почему-то сжимается сердце сладко, а потом пускается просто вскачь в груди. Свое давнее прошлое она более-менее воскрешает в памяти. Она выросла на ферме в пригороде Атланты. Помнит, как зовут родителей, брата и сестру. Помнит, как ходила в школу. Как каталась верхом по обширным владениям отца. Помнит все ровно до выпускных экзаменов… дальше – чертова темнота. И обрывки необходимых для выживания воспоминаний.
Кто такие ходячие. Как их убить. Как поставить силок. Как выжить в пустом доме одной. Как проверять магазин и как вообще обращаться с оружием. Как идти по следам, читая их в мокрой листве или на грязной жиже, в которую превратилась земля от дождей. Как стрелять из арбалета…
Арбалет, рюкзак с небольшими припасами и теплую парку Бэт снимает с мальчика-подростка, которого находит в лесу, расставляя силки. Он сидит, прислонившись к дереву. В его лбу торчит стрела с синим опереньем. Вид этой стрелы почему-то ввергает ее в легкую дрожь, словно она уже видела ее прежде. У подростка вырван кусок плоти из бедра, как видит Бэт, и стрела в лоб тут как знак милосердия. Кто-то не дал ему обратиться.
Этого «кто-то» она находит дальше. Это некогда широкоплечий бородатый мужчина в футболке, на которой написано «Охота – признак Мужика». За его плечами болтается спортивный лук со стрелами с синим опереньем. Он видит Бэт и буквально рвется к ней через кусты, в которых до этого стоял, чуть склонив голову набок, словно прислушиваясь. Бэт вскидывает пистолет, нажимает на курок, но тот вдруг дает осечку. И она тогда бежит обратно к трупу подростка, хватает арбалет, совершенно механически натягивает тетиву, напрягая руки, и посылает стрелу прямо в лоб ходячему.
Твою мать, я умею стрелять из арбалета, думает она прежде, чем падает в обморок.
Ее первый обморок в новой жизни. После которого приходят приступы боли, которая уже успела позабыться. Невыносимой боли.
Это как боли при мигрени, только в сто раз хуже. Когда не повернуть головы. Не открыть глаз, потому что свет причиняет боль. И молиться, чтобы не было звуков, потому что даже легкий писк отдается взрывом в голове.
У нее есть оружие. У нее есть рюкзак, в который можно сложить припасы. У нее есть теплая одежда. Она может теперь идти.
Бэт уходит из охотничьей кабины в начале зимы. С сожалением закрывает дверь дома, который за эти месяцы стал таким родным. Но она должна их найти. Она должна найти Дэрила…
В дороге она устает гораздо больше, чем раньше. А усталость только множит боль. Боль, раздирающую ее на части. Боль, которая вызывает единственное желание поднять пистолет и выстрелить себе в лоб. Потому что терпеть ее, нет сил. Все-таки она недостаточно сильная, наверное, чтобы терпеть… Но терпит пока.
Первые таблетки Бэт находит в аптечке, которая валяется возле машин на дороге. Они становятся ее спасением. Теперь она понимает новую истину.
Ее жизнь сейчас заключается в этих небольших таблетках обезболивающего. Это вся ее жизнь сейчас…
Таблетки… Ее первый живой в новой жизни. Убитый в темноте… Ей очень хочется вычеркнуть этот момент из своей жизни. Словно его и не было. Никогда… Никогда…
А потом, спустя несколько дней после того случая она встретила Джеральда.
Сначала она слышит выстрелы. Громыхает где-то за поворотом дороги. И она бежит, чтобы посмотреть, что там происходит. Сначала издали, а потом уже смело выходит из своего укрытия, когда понимает, что перед ней.
Он стоит на крыше минивэна и отстреливается от ходячих. За спиной болтается красный рюкзак. Светлые волосы взъерошены. И он паникует, как она видит, снимая с плеча арбалет, висящий за спиной. Потому что у него заканчиваются патроны. Потому что его обступили со всех сторон ходячие, тянущие к нему руки. Вот-вот схватят за штанину джинсов, стащат с крыши и тогда – конец… чертов конец…
Когда у него остается всего два патрона, Бэт убирает стрелами троих ходячих. Правда, стрелять она еще толком не научилась – последних двух убивает не первой стрелой. Еще двоих убивает ножом, смело подходя со спины и всаживая лезвие в мозг через местечко, где шея переходит в голову. И валится на асфальт обессилено, потому что чувствует, как чертовски устала от этой схватки. И как чертовски болит голова.
– Эй… эй, – трогает кто-то кончиками пальцев прядь волос, отводя со лба. Она открывает глаза и видит над собой склонившегося молодого человека. Он смотрит на нее обеспокоенно.
– Привет, незнакомка. Ты как? Ничего? Тебя не укусили?
– Нет, – хрипит она. Голос еще толком так и не восстановился почему-то, и чтобы произнести каждое слово, приходится заранее напрягать голосовые связки.
– Ты спасла меня, – улыбается он широко. Протягивает ей ладонь. – Отныне я твой вечный должник. Меня зовут Джеральд О’Донелл. Или просто Джерри.
Джерри… Джерри… Дэрил, почему-то возникает в ее голове. А потом она проваливается в темноту…
========== Глава 23 ==========
Писать про Джерри больно. Очень больно. Возвращаться в прошлое оказывается не так просто.
В голове бьется уже невыносимая боль. Поэтому Бэт захлопывает дневник и тянется к пузырьку, стоящему на тумбочке. Высыпает на ладонь сразу две таблетки. Потому что в этот раз боль просто нереальная.
Позади нее шевелится Дэрил, проспавший добрую половину дня, пока она писала и писала в дневник все, что так хорошо запомнила. Она знала, что он наблюдал за ней в самом начале. Чувствовала затылком его взгляд. И именно он придал ей сил наконец-то вывести первые строки.
Она сможет это сделать. Хотя бы дневнику рассказать о том, что так тщательно скрывает в глубинах своей памяти. И быть может тогда станет легче…
Но легче не становится. Наоборот, теперь почему-то ей кажется, что из прошлого в настоящее шагнула темная тень, и теперь стоит за ее плечом. Наблюдает за ней. И она видит его почему-то именно таким, как увидела тогда на дороге.
Широко улыбающийся. Располагающий к себе. Приветливый.
– Привет, – говорит Бэт Дэрилу, наблюдающему, как она принимает лекарство. Он смотрит на нее как-то настороженно. Словно видит тень, стоящую за ней.
– Привет, – глухо отзывается он и садится в кровати, разминая затекшие мышцы. На его щеке тонкие полоски – следы от смятой подушки, и ее сердце захлестывает волной нежности к нему. Она тянет ладонь к его лицу, но почему-то он уходит сейчас из-под ее руки. И это причиняет ей боль. Потому что Бэт точно знает, что может быть тому виной.
Тень за ее спиной. Причина ее вчерашнего приступа, который впервые видел Дэрил. Приступа, который она бы никогда не хотела показывать ему.
А потом вспоминает свежую кровь на своих пальцах. Это ведь его кровь. И она точно знает, что тогда не касалась его раны… до чертова приступа.
– Сколько времени? Сколько я спал? – спрашивает он, потирая шею.
– Если считать со вчерашней ночи, то около двенадцати часов.
– Охренеть… что остальные?
– Мэгги внизу у Гленна. Он держится. Больше никого. Все ушли.
И он сейчас тоже уйдет. Она точно видит это в его глазах. И ненавидит себя за то, что она уже другая.
Что есть темнота внутри нее. И темные моменты в ее прошлом…
– Я должен идти, – говорит Дэрил мягко. – Завтра будем хоронить наших. Надо забрать… надо съездить за Сашей.
– Я поеду с тобой, – предлагает Бэт, а потом понимает, что это невозможно. Она не может оставить Мэгги сейчас одну. Когда ей так нужна помощь с Гленном и Патти.
– Я справлюсь. Ты нужна здесь, Бэт.
Бэт видит в его глазах то же самое выражение, что и вчера ночью, когда он говорил о тех, кого потерял во время этой вылазки. Поэтому тянется к нему снова, берет за руку и переплетает свои пальцы с его пальцами. На этот раз он не отстраняется, и страх немного ослабляет давление на ее сердце.
– Я не смог, – говорит Дэрил глухо. – Я не донес ее всего пять миль. Она была ранена. Не могла идти. Я не сумел донести… не сумел спасти. Это моя вина.
– Нет, не твоя. Перестань винить себя за все, что происходит. Иначе когда-нибудь это просто раздавит тебя.
– Ты не понимаешь… ты просто не понимаешь… были случаи, когда я мог… мог, но не сделал! Не сумел!
Тогда Бэт прижимается к нему, обхватывая руками в крепком объятии. И холодеет, когда понимает, что он не обнимает ее в ответ. Только касается локтя, как раньше. И при этом он напряжен. Она чувствует это напряжение руками. Ощущает его даже в воздухе рядом с ними.
Что-то изменилось. Изменилось из-за ее приступа. Из-за ее темноты. Кровь на ее пальцах. Его кровь.
– Мне нужно идти. Иначе я не успею забрать… не хочу даже думать, что ее могут найти ходячие. Мне нужно идти, Бэт.
И она отпускает его. Понимая, что удерживать его глупо.
Никто не сможет удержать Дэрила Диксона, если он решит уйти.
– Увидимся вечером? – спрашивает Дэрил от двери, словно угадывая ее отчаянье сейчас. В горле настолько сдавило от волнения и страха, что она может только кивнуть в ответ, улыбаясь несмело. Он кивает и выходит. Она слышит его удаляющиеся шаги, а потом спустя некоторое время – как захлопывается входная дверь. И старается отогнать от себя мысли, что могла причинить ему вред, когда была в темноте.
Как тем, другим. Как тому, кто стоит за ее спиной.
Поэтому Бэт весь остаток дня отвлекает себя хлопотами. Занимается Патти, убирается в доме, потому что после вчерашней ночи в гостиной и кухне сущий кавардак. Сменяет Мэгги, сидящую у постели Гленна и неотрывно наблюдающую за ним.
– Тебе нужно отдохнуть, иначе ты свалишься, – Бэт мягко трогает ее за плечо, потом целует в висок, прямо у края растрепанных волос. – Иди поспи. Если что-то изменится, я разбужу…
Бэт пытается снова открыть дневник и взяться за ручку, пока сидит в гостиной, наблюдая за Гленном. Но как только видит имя Джерри, сразу же закрывает его. Потому что в голове сразу же начинают возникать воспоминания. Такие разные. Как и сам Джерри…
И даже рада приходу Джи, которая приносит с собой пакет с лекарством для капельницы.
– Почему он не приходит в себя? – обеспокоенно спрашивает Бэт, наблюдая, как Джи аккуратно вставляет трубку в катетер на руке Гленна.
– Потому что он еще не определился, где ему лучше, – отрезает та. – Бэт, надо понаблюдать за подачей. Смотри, чтобы не капало часто. Если будет, то чуть закрути…
– Я знаю, где регулируется подача. Я как-то ухаживала в госпитале за пациентами.
– Ты была медсестрой? – поднимает на нее удивленный взгляд Джи. И только сейчас Бэт замечает, какие у нее красные глаза. Прошлая ночь была для нее тоже не из легких.
– Нет, я просто… просто была в госпитале. Помогала.
Помогала. Если это можно так назвать. Она первая отводит взгляд от внимательных глаз Джи. Больше они не говорят. Проверив состояние Гленна и напомнив в очередной раз про капельницу, Джи уходит, оставляя Бэт наедине со своими мыслями. И с тенью Джерри, стоящим за ее плечом.
Что вчера произошло, пока она была в темноте? Что она сделала?
Мысли не дают покоя. Все крутятся и крутятся в ее голове. Ей очень хочется расспросить Моргана, но он так и не приходит в дом Ри в этот день. У него на руках раненая Мишонн. Бэт прекрасно понимает это, но не может не чувствовать легкую ревность. Раньше Морган принадлежал только ей. Весь его оптимизм, все разговоры, которые пусть и на какую-то долю, но снимали тяжесть с души.
Он ей нужен. Он ей по-прежнему нужен.
Когда Мэгги сменяет Бэт у постели Гленна спустя пару часов, она торопится к домику Мишонн. Ей очень и очень нужно увидеть Моргана. Просто чтобы понять, что вчера случилось. Просто чтобы он ее успокоил, что все возможно. Что она может победить эту темноту. Что эта темнота не угроза ее будущему здесь, в этих стенах. С семьей. С Дэрилом…
Но Бэт даже не стучит в дверь. Потому что видит в окно, что Морган спит на диване. Видимо, присел на минуточку и заснул, откинув голову на подголовник. В его руках зажаты почему-то бумажные полотенца, и это не может не вызвать улыбку на губах Бэт.
Морган… она вспоминает, как он заботился о ней во время болезни, которая едва не унесла ее жизнь прошлой зимой. Тогда первое, что она увидела, придя в себя после жара, мучающего ее всю ночь – он, спящий у ее импровизированного ложа.
Он вытащил ее из цепких рук болезни. Он всегда ее вытаскивал. Даже из темноты…
Бэт идет к Граймсам. Нет, поправляет она себя мысленно, не к Граймсам. К Дэрилу. Ей открывает дверь Карл и сообщает, что Сэм и Рик на заднем дворе, а Дэрил только недавно вернулся и у себя.
– Тебе нужен Дэрил? – сразу же почему-то задает он вопрос каким-то странным тоном. – Я позову.
– Я сама поднимусь.
– Ты поднимешься к Дэрилу? – переспрашивает Карл, а потом поджимает губы. – В комнату? Он только вернулся, и я не думаю… Бэт! Бэт, давай я его позову! Он может… Бэт! Ему не нравится, когда кто-то вторгается в его
комнату! Только папа и я… Бэт!
– Он не будет против, если зайду я, – говорит ему Бэт и добавляет про себя с легкой ноткой нервозности – наверное, не будет против. Она поднимается по ступеням, идя к знакомой двери, а Карл неотрывно следует за ней и что-то говорит, пытаясь переубедить. Так и доходят к двери вдвоем. Карл снова поджимает губы недовольно и стучит, опережая в этом Бэт на какую долю секунду.
– Дэрил, тут Бэт. Она хочет зайти, – последнее он произносит таким тоном, словно Бэт предложила сделать что-то совсем неразумное. Ответа они не получают, и Бэт сначала даже думает, что Дэрила нет в комнате. А потом прислушивается и различает шум воды в душе. Поворачивает ручку и открывает дверь.
– Ты куда? Бэт, он оторвет тебе голову! Он так и говорит, оторву голову и засуну в за…, – Карл вовремя спохватывается и умолкает, глядя на нее широко распахнутыми глазами. Его неровный еще не установившийся голос вдруг срывается с полувзрослого баса в мальчишеский голос, когда она, не слушая его, перешагивает порог. – Ты рехнулась, Бэт? Он же… Бэт! Бэт!
В ответ на его крик шум воды в ванной комнате стихает, и они вдвоем смотрят друг на друга. Причем, Карл почему-то перепуган.
– Какого черта? – выходит к ним явно недовольный Дэрил. Он только и успел натянуть джинсы и накинуть рубашку на голое тело. Даже не вытерся толком. Потому что Бэт видит капли, медленно стекающие по его телу. Прямо по груди, по татуировке, начало которой она видит сразу у незастегнутого края рубашки. К поясу джинсов. Вниз. Она делает усилие и переводит глаза от этой капли, путешествие которой сейчас отследила взглядом, на его лицо.
– Это всего лишь я.
– Я говорил ей, что ты не любишь, когда входят в твою комнату.
Они говорят с Карлом одновременно. И оба краснеют, когда замечают усмешку Дэрила.
– Ладно, я понял, – говорит он, а потом смотрит на Карла выжидательно. – Карл.
А когда Карл не понимает, подходит к двери и берется за ручку.
– Тебя искал отец.
– Хорошо. Я потом спущусь.
– Когда?
Но вместо ответа Дэрил только закрывает дверь перед Карлом. И Бэт видит, что он чем-то раздражен сейчас, хотя всего минуту назад казался спокойным. Он проходит к кровати и садится на ее край. Потом внимательно смотрит на нее.
– Что стряслось? – спрашивает тихо.
– Ничего. Просто ты сказал, что придешь, – Бэт чувствует себя сейчас идиоткой.
Долбанной идиоткой! Зачем она пришла сюда? Вторглась в его комнату, в его святая святых. Она ведь знает, как он не любит, когда нарушают его личное пространство. Особенно те, кому не позволено… Позволено ли ей?
Дэрил протягивает руку и мягко берет ее за запястье, и она делает шаг. Потом еще один, и оказывается между его расставленных ног.
– Я просто хотела увидеть тебя, – шепчет она, глядя в его глаза. Я хотела узнать, что вчера произошло. Хотела узнать, почему у меня на пальцах была твоя кровь. – Все нормально… м-м-м… с Сашей… вернее, с ее… ? Все нормально?
Почему ты не касаешься меня? Почему сразу отпускаешь мою руку? Почему между нами снова что-то изменилось? Что я сделала? Что я сделала, пока была в темноте?
Это, наверное, из-за дневника. Именно из-за того, что она стала доставать из своей памяти то темное, что скрывала в тайных уголках, она снова вспоминает лицо, которое будет преследовать ее до конца дней. Жизнь, отнятая темнотой. Одна из многих…
Никому и никогда она не расскажет об этом. Даже в дневнике не смогла написать. Всего несколько строк, за которыми прячется трагедия ее новой жизни.
Она снова смотрит на Дэрила и вспоминает кровь на своих пальцах… Господи, только не ты! Только не ты… в день, когда темнота заставит причинить вред кому-то из близких, она просто умрет…
А потом слышит голос Моргана, который когда-то в спальне успокаивал ее: «Тут твоя семья. Тут твое сердце. Ты просто должна быть здесь. Рядом с ними. И ничего плохого не случится»…
Тут мое сердце… вот оно… передо мной… мое сердце…
– Дотронься до меня, – вдруг произносит Бэт. Просто коснись меня как тогда в кухне. Или когда мы были в гостиной. Или в моей спальне в доме Мэгги. Даже тогда. Просто коснись меня…
Он даже не шевелится при ее просьбе. Только что-то меняется в его лице. В его глазах. Заставляя сердце рухнуть куда-то вниз.
– Я не хочу обидеть тебя. Ничем. Или причинить тебе вред. Никогда, – хрипло признается он, когда видит, что она готова плакать.
– Это из-за того, что ты видел? Мой приступ. Или это другое? Что я сделала? Я что-то сделала не то?
– Я был причиной твоего… приступа. Я и никто иной.
– Неправда. Мы оба знаем, что причина другая. Не ты этому виной. Рана. И…
Произнести имя того, кто стоит за ее спиной невидимой тенью, тяжело. Она не хочет, чтобы он был здесь. Не тогда, когда она рядом с Дэрилом. Не тогда, когда она сама хочет, чтобы ее касались так, как должен мужчина касаться женщины. Все это должно было быть иначе. Так, как тогда в кухне.
Когда кругом шла голова, и кровь полыхала жидким огнем. Когда казалось, что без этих прикосновений губ или рук никак… просто никак…
– Тот Джерри…, – начинает несмело Дэрил. – Он… он…
Но он не может продолжать. Она видит, что ему больно даже задать это вопрос. Видит, как напряжен он сейчас при одной только мысли. И сама чувствует боль, что пришла к нему другой. Что она не такая, как прежде. Уже другая. Совсем другая…
