Текст книги "Найди меня в темноте (СИ)"
Автор книги: La escritora
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 50 страниц)
========== Пролог ==========
Первым в ее сознание врывается звук. Не резкий. Не громкий. Такой отчетливый. Словно чем-то влажным шлепают на поверхность, и это что-то медленно тянут по стеклу, сопровождая каким-то странным придыханием и хрипением. Снова и снова. И снова…
Шлеп… Грхххх… Шлеп… Грххх…
Второй шагает смело боль. Сначала бьет со всего маху в глаза ярким светом, из-за которого невозможно сфокусировать взгляд. Потом распространяется во всем черепе, пока не поселяется в двух точках, больно коля сотней острых игл.
В левой части лба и в затылке. Без остановки. Укол за уколом.
Эта боль буквально разрывает на части, вгрызается остервенело в голову, а потом распространяется по всему телу. Отдается даже в кончиках пальцев на ногах. Эту боль невозможно вытерпеть.
Потом в тишине, разрываемой странными звуками, которые стихают ни на минуту, раздается еще один, в котором она не сразу узнает полустон-полукрик. Собственный. От этого стона голова едва на раскалывается на две половины. Правую и левую. Словно спелый арбуз, когда в него вонзаешь нож.
При этом выкрике сторонние звуки только учащаются. А еще они раздаются теперь не только справа от ее головы, но и откуда-то спереди. Со стороны ног.
Шлеп… Грхххх… Шлеп… Грхххх…
И тут же в ответ на это хрипение спереди слышатся точно такие же звуки, только уже громче, настойчивее вторгаясь в сознание. Угрожающе…
Взгляд сфокусировать не удается по-прежнему. Перед глазами словно поставили лампу-прожектор и светят настойчиво ей прямо в лицо, мешая поднять веки. Боль усиливается настолько, что хочется кричать в голос. Только пришедшая откуда-то из глубины сознания мысль, что нельзя произносить ни звука сейчас, заставляет прикусить нижнюю губу. Подавить крик, рвущийся изнутри. Она не понимает пока, почему нельзя кричать, но знает точно, что это опасно.
Надо уходить, пробивается до ее сознания через боль мысль. Надо. Уходить. Сейчас же.
Она пробует пошевелить пальцами руки, по-прежнему пытаясь не издавать ни звука, но даже это аккуратное движение приносит в тот же миг такой взрыв боли в голове, а потом во всем теле, что она мычит глухо. По лицу льются слезы, которые она уже не может контролировать.
Она вообще сейчас ничего не может…
Ты слабая, пробивается вдруг в сознание властный женский голос. На удивление знакомый. Неприятный. Ты слабая… ты мертвячка…
Надо уходить, шепнул разум. Надо уходить. Ты сможешь. Давай же!
Стараясь не обращать внимания на боль, разливающуюся по телу с каждым движением, она тянется рукой в сторону, шевеля пальцами, как это делают слепые люди. Она ведь тоже сейчас чувствует себя слепой. Яркий свет в глазах не позволяет разглядеть ничего из того, что ее окружает сейчас, и она смыкает плотно веки.
Чтобы этот свет не отдавался болью в голове. Болью, которой и без того было достаточно, чтобы сойти с ума.
Пустота. Но только сначала, пока несмело протягивает руку в сторону. Потом пальцы нащупывают что-то твердое, обтянутое мягкой тканью, так внезапно, что она пугается на долю секунды. Затем нащупывает аккуратно карман. Большой. С резинкой поверху. Сетка. Что это?
Потом рука медленно ползет вниз, пока не проваливается в пустоту и не находит что-то из плотной резины. Не только резина. Мусор. Сухие листья. Что-то противно мокрое, отчего некоторые листья противно слиплись в один комок.
Что это? Где я? И где…? Кто? Кто должен быть со мной рядом? Я ведь не должна быть одна! Я не одна!
Шлеп… Грхххх… Шлеп… Грхххх…
Все чаще и чаще шлепки по стеклу. Все настойчивее хрипы.
Надо уходить.
Она снова пробует открыть глаза, когда слышит не только хрипы и шлепки кровавых ладоней, но и резкие отрывистые звуки, словно где-то вдали разрываются петарды.
Сегодня 4 июля. Ей восемь лет. Они всей семьей приехали на карнавал, что прибыл в город специально к празднику и разместился на большом лугу в миле от городской черты. Папа, мама, Мэгги, Шон и она.
Вокруг столько огней, загорающихся постепенно с закатом солнца. Скоро над городом взлетят вверх и распустятся пышными огненными цветами разноцветные фейерверки. Играет музыка. Отовсюду слышны громкие голоса, смех, редкий плач капризничающих детей. Крутятся карусели, взмывают вверх вагончики на крутых горках, чтобы потом упасть вниз, унося с собой крики страха и возбуждения от этой гонки по крутым виражам. Кто-то стреляет в тире. Она точно слышит звук выстрелов.
И петарды… Хулиганы-мальчишки поджигают петарды и бросают прямо на землю, распугивая гуляющих на карнавале людей.
– Папа! – кричит она, перепугавшись вдруг этих резких звуков. – Папа! Папочка!
Почему-то она отстала… отстала от родителей и брата. Их почти не видно в толпе людей, которые окружают ее сейчас.
И Мэгс! Где же Мэгс? Почему ее нет впереди? Только родители и Шон. Почему они не ждут ее? Почему уходят?
– Папа! Подожди! Мне страшно! Папочка!
Отец смотрит на нее с улыбкой на губах, но даже шага не делает ей навстречу. Шон почему-то хмурится. Мама плачет беззвучно. Мама плачет?
А потом кто-то зовет ее издалека. Откуда-то от линии горизонта, багровеющей кровавым закатом. Она слышит этот голос, еле различимый, и чувствует странное желание повиноваться этому зову. Но это ведь совсем в другой стороне… не оттуда, где стоят и ждут ее родители и брат.
Странный настойчивый зов, который отзывается в ней стремлением сорваться с места и бежать, отвечая: «Я здесь! Я иду! Я иду к тебе!»
– Бэт! Бэт! Бэ-э-э-т!
========== Глава 1 ==========
Черт! Черт! Черт!
Она потеряла очередную стрелу. Ее деревянное основание переломилось сразу у обмотки, и наконечник остался в черепе того, кто недавно еще был человеком. Или давно. Теперь уже не понять.
Это выводит ее из себя в ту же минуту. Следом за пониманием того, что снова придется искать хорошее дерево, чтобы аккуратно выстрогать основу. Она и так с трудом нашла подходящий лист жести, чтобы восполнить последние запасы стрел. И она, и Морган тогда сильно изранили руки, пытаясь разрезать жесть на подходящие детали. У нее теперь навсегда останется шрам на пальце. А у Моргана – сразу у начала кисти руки.
Потом, после вырезания наконечника, следовала обмотка самодельного наконечника к стреле. Надо было обматывать плотно, чтобы наконечник не слетел в самый неподходящий момент. И еще надо было правильно рассчитать размеры самого наконечника.
Самодельные стрелы били неплохо, как настоящие, но выдергивать из черепа ходячего или из плоти зверька их надо было максимально аккуратно. Чтобы они не переломились в области обмотки. Оставляя драгоценный кусочек жести внутри. А магазинов, где можно было восполнить запас хороших стрел, произведенных не таким кустарным способом, в округе как-то не наблюдалось. Да даже если бы и были. Сейчас в магазинах можно было найти разве что только ходячих. Или гниющие останки. За исключением очень и очень редких случаев.
Бэт выпрямляется и, размахнувшись, бьет ногой по пробитому черепу ходячего, продавливая тот внутрь.
Черт! Черт! Че-е-е-е-ерт!
И в который раз убеждается, что гнев выпускать на волю сразу же, как он охватывает всю ее – от пальцев ног до макушки, не стоит. И вовсе не потому что это недостойно такой маленькой леди, как твердит ей частенько Морган в таких случаях. А потому что только себе же делает хуже, поддавшись яркой вспышке ярости.
Потому что кровь из головы ходячего вдруг брызжет вверх фонтанчиком и заляпывает брючину джинсов на правой ноге чуть ли не по колено.
Новые джинсы. Которые она только две недели назад нашла в одном из домов, где она с Морганом останавливались на период зарядивших по весне дождей. Три дня безвылазно в четырех стенах. Наедине с мыслями под тихий шелест дождя. Наедине с воспоминаниями…
Бэт подхватывает с земли связку из трех белок и одного кролика, пнув напоследок еще раз труп ходячего. Вся ее добыча за этот раз.
– Возблагодарим Господа за дар, – скажет Морган по обыкновению, когда она вернется в их маленький лагерь. Но она знает, что он благодарен не только Богу, но и ей. Улыбнется, принимая из ее рук зверьков, коснется губами ее лба, прямо у шрама у линии волос, тронет ласково за плечи и подтолкнет к месту, которое уже устроил для ее отдыха у костра.
Единственный человек, которому она может позволить коснуться себя. Заботиться о себе. Целовать этот шрам, который она не могла видеть до сих пор.
Когда-то Бэт даже пробовала отпустить челку, чтобы скрыть его, но волосы быстро отрастали, лезли в глаза, вызывая в ней глухое раздражение. И спустя полгода она смирилась. Как смирилась с другими шрамами. На лице. На запястьях. На сердце.
Шелестит листва в тихом пении леса над головой, шепча только природе понятную песню своими мелодичными переливами. Где-то, рассевшись на ветвях, свистят какие-то пичужки, вторя этому лесному шепоту. Прямо благодать!
Но только Бэт каким-то шестым чувством чувствует сейчас, что что-то не так. Это чувство вползло в нее сегодня на рассвете противным скользким гадом, и прочно обхватило сердце в плен, свернувшись вокруг него плотными кольцами.
Что-то случится. Что-то не так. Морган? Неужели что-то с Морганом?
Страх тут же при этой мысли захватывает ее ледяными щупальцами, проникая в сознание и на короткий миг лишая ясности рассудка. Потерять Моргана – это потерять все, что было у нее на этой земле. Последнюю нить. Потом только дуло в рот и все… Очередной выстрел в голову. Быть может, на это раз будет более везучей в смерти, чем тогда.
Нет, Морган – это не все, что у тебя есть… Есть еще… Вспомни!
Нет!
Просто вспомни! Хочешь, я напомню? Мэгги… твоя сестра…
Заткнись! Просто заткнись!
Ярость, приходившая вместе с воспоминанием, пульсирует в тот же миг в висках. А потом начинает медленно затягивать глаза ярко-красной пеленой. Такой знакомой. Но уже позабытой за давностью времени, прошедшего с момента последнего подобного приступа. Сдавливает в голове и в груди, предвещая приближение его собрата-близнеца.
Нет! Нет! Не сейчас! Не тогда, когда она чувствует это странное ощущение чего-то неотвратимого, которое неприятно холодило под ложечкой. Бэт закрывает глаза и старается выровнять дыхание, как ее учил Морган.
Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Замедляя бешеный стук сердца, отдающий прямо в висках и затылке. В месте, где когда-то была рана.
Удается. Приступ медленно отступает, оставляя только боль в голове, которая станет спустя некоторое время совсем невыносимой. Будет только увеличиваться от всего – света, звука или движения. От этой боли ничего не спасает, кроме маленьких пилюль обезболивающего. Драгоценного для нее сейчас. Настолько драгоценного, что она когда-то переступила через последнее, что оставалось в ней от той девочки с косичкой в хвостике.
Быстрыми, но почти бесшумными шагами Бэт направляется к месту их с Морганом импровизированного лагеря, стараясь держаться как можно более неприметной среди зелени и стволов деревьев. Она идет, на автомате подмечая, куда ей следует ступать. Следуя выработанной привычке. Помня о том, чему ее когда-то давно начали учить в одном из лесов Джорджии, так похожем на этот.
Именно поэтому тот, кто стоял у дерева в десятке шагов от их маленького лагеря, не замечает ее приближения. Бэт хочет сначала выпустить стрелу, чтобы пробить сердце незнакомца, поддаваясь ярости, что бушует внутри нее ураганом сейчас.
Только на этот раз уже не ходячего убивая. Живого, напоминает ей голосом Моргана что-то внутри головы.
Морган все еще верит, что разговоры разрешат любой конфликт, а доброта спасет мир. А она уже в это не верит. Что-то умерло более года назад, и так не возродилось…
Но все же Бэт не убивает, а аккуратно вырубает стоящего на посту человека подобранным с земли камнем. Невысокого и худенького, как она сама.
Черт, он почти мальчишка…
Бэт недолго разглядывает нежданного гостя. Обыскивает его наспех. Вытаскивает из карманов его куртки нож, а из-за пояса джинсов пистолет.
Охотничий нож. Глок с неполной обоймой, который так знакомо лег в ее ладонь, наполняя грудь ощущением превосходства. Что еще было при себе у незнакомца, она проверяет. Потом придет сюда снова. Когда убедится, что все в порядке с Морганом.
Сколько их в лагере? Кто это? Почему ты не стрелял? Ты жив?
В лагере слишком тихо и спокойно для вторжения чужаков. Бэт видит со своего места за широким стволом сосны только одного единственного гостя. В расстегнутой куртке цвета хаки. Или просто грязно-зеленой, как грязна сейчас и их с Морганом одежда в результате долгих скитаний. С тонким хвостиком на затылке. Темные волосы. Неплотное телосложение.
Это что, налет юных хулиганов? Или просто все высохли от голода за время долбанного конца света?
Незнакомец стоит, широко расставив ноги. Уверенно и твердо держит в руках винтовку. Морган прямо напротив него. Сидит у огня, как ни в чем ни бывало. Оружие незнакомца направлено дулом вниз, отмечает мимоходом Бэт. Он не угрожает Моргану. Они просто разговаривают, глядя друг другу в лицо. Тихо и мирно.
Словно, черт возьми, мы на долбанном кемпинге, а они наши соседи по площадке! Зашли соли попросить!
Выходить или затаиться? Бэт колеблется ровно до той секунды, как очередной порыв легкого весеннего ветерка не доносит до ее уха громкий смех Моргана. Ее всегда удивлял этот раскат, вырывающийся из его груди. Люди не могут так громко смеяться. Морган может.
– Бэт! – сияет тут же Морган, поднимаясь на ноги со своего места у огня. От его улыбки сразу же становится тепло в груди, как обычно. Даже боль отступает на какой-то короткий миг.
Он привычно делает шаг ей навстречу и касается губами лба. Но из рук не выпускает, впрочем – ладонь так и остается лежать между лопаток на спине. В знак поддержки.
Или словно он желает ее удержать от чего-то этим прикосновением.
Чего-то необдуманного.
– Ничего не удалось добыть сегодня? – спрашивает Морган, заметив, что она вернулась с пустыми руками.
– Немного. Нам хватит, – говорит в ответ она, переводя взгляд на незнакомца.
Молодой. Едва ли старше ее. Но руки крепкие, как она видела, в этих подвернутых рукавах куртки. Взгляд пытливый и настороженный. Как отражение ее собственного взгляда – колючего и напряженного.
– А еще вот это…
Незнакомец недолго смотрит на глок и нож в ее руках. Его палец тут же находит курок винтовки. Дуло оружия медленно идет вверх. Морган взглядом пытается разрядить напряжение, повисшее в воздухе, по-прежнему сохраняя широкую улыбку на губах.
Он умеет это делать, черт возьми. Сразу же располагать к себе людей. Когда хочет этого. А сейчас он явно этого хочет…
Его ладонь легко надавливает на ее спину. Прямо между лопаток. Она чувствует это нажатие через ткань парки. Он не принимает и не одобряет ее поступка. Даже просто вырубить незнакомого человека, который может представлять для них опасность – проступок для него.
Черт возьми, словно им не приходилось столько вместе пережить! И столько испытать. Причем, именно от живых, а не от ходячих.
– Он на том же месте, где и был. Отдыхает. Я не могла понять, что происходит, и на всякий случай…, – пожимает Бэт плечами. А потом добавляет, словно желая оправдаться перед незнакомцем. Уступая давлению руки, лежащей между лопаток. Ее ходячей совести. – Навидались всякого.
В ответ тот медленно кивает, словно принимая ее доводы.
– Он ведь жив? А что, если придет ходячий?
– Что-нибудь придумает. Если проснется.
Ладонь снова давит легко между лопаток.
Чего он ждет от нее? Извинений? Реверансов? Не будет этого! И он хочет отдать им оружие? Он рехнулся? Хотя… у этого хвостатого все равно винтовка в руках…
Бэт все же протягивает незнакомцу глок. И отдает нож. После чего тот быстро отходит в сторону, разыскивая своего товарища, которого Бэт укрыла в кустах на всякий случай. Ходячие не шарятся по кустам, пока звук или запах крови не выдает присутствие живого.
– Зачем? – глаза Моргана смотрят на нее все так же с добротой и участием, но Бэт понимает, что он недоволен тем, что она сделала.
– Я не понимала, что происходит. Чужие люди!
– Это хорошие люди.
– Откуда ты знаешь? У них на лбу написано? – возмущается Бэт. Боль, только притаившаяся в висках, сразу же полыхает огнем.
– Нельзя видеть в людях только плохое. Не все такие, как ты думаешь.
– Не все. Большинство. Кто это вообще? Что им надо?
– Это скауты. Разведчики. Здесь в паре десятков миль есть зона. Безопасная зона.
Безопасная зона. Вудберри. Грэйди. Терминус, о котором ей рассказали когда-то. Безопасность знаменовала полную противоположность. Опасность. Отличный урок из ее прошлой жизни.
– Они хотят, чтобы мы пошли с ними туда? Чего ради им проявлять благотворительность? Сейчас. Когда все только и делают, что выживают.
– Они не выживают. Они живут, – улыбка Моргана становится еще шире, словно он открыл рождественский подарок в волшебное зимнее утро. – У них все как раньше. Все. Горячая вода. Электричество. Ароматный хлеб. Чай. Как ты хотела…
Это был запрещенный прием. Удар под дых. И он это, черт возьми, знает!
– Чего ты бы хотела сейчас? Из прошлой жизни?
– Сна. Я хочу выспаться в кровати под одеялом. В своей пижаме. Без обуви.
– А я хочу развалиться у телевизора на диване и пить холодное пиво. И заснуть именно так. Под звук телевизора. Не хватает звуков. Хотя и привык к тишине… А ты? Что еще?
– Я хочу принять ванну. С пеной. Много-много пены. Чтобы смыть эту грязь. Чтобы увидеть, что мои волосы светлые, а не грязно-русые. А еще хочу слушать музыку… Мне не хватает музыки. И хлеба… хочу булочек. Чтобы они пахли свежей выпечкой. Или круассанов… Хочу круассанов. Пышных. Тающих во рту. Хочу зеленого горячего чая…
Они редко играют в эту игру под названием «Что бы ты хотел из прежней жизни». И никогда не говорят самого главного, чего бы им хотелось из нее. Семьи. Любимых…
– Что мы будем должны взамен? – Бэт с трудом может поверить, что все блага из прежней жизни могут достаться просто так. Словно подарок от Санта-Клауса на Рождество. – Что мы должны будем сделать для них?
– Стать членами Зоны. Подчиниться ее законам, выполнять свои обязанности.
Черт! Морган! Ты настолько сейчас выбил меня из колеи своими новостями и напоминанием об их игре. Из-за тебя я даже не слышала, как эти двое появились в лагере…
И третий, отмечает Бэт краем глаза. Этот, незамеченный ею прежде незнакомец, высокий и кряжистый. Боец. Серьезный противник. Рука невольно опускается на рукоятку глока в набедренной кобуре, такого похожего на тот, что вернула недавно. Только этот ее собственный. Она незаметно расстегивает кнопку на кобуре, готовая в любой момент выхватить глок.
– Обязанности? Как рабы?
Ее ли это голос? Такой противно свистящий. Выдающий Моргану ее состояние в этот момент.
Приступ. Он совсем рядом. Она чувствует его приближение как следствие этого шума в ушах. И боли, растущей с каждой минутой в голове.
Морган внимательно смотрит ей в глаза, а потом направляется к рюкзаку в палатке, чтобы достать таблетки. Бэт тут же хватает его за рукав, останавливая. Ей почему-то не хочется сейчас даже на долю секунды стоять тут перед ними одной. Без него.
Молодой человек с хвостиком морщится недовольно. Ему не нравится ее поведение, ее голос, ее напряжение. И то, что она вырубила его товарища, который сейчас стоит чуть поодаль, приложив платок к кровоточащей голове, ему тоже определенно не нравится.
– Как граждане Зоны, – четко выделяя каждое слово, говорит он. – И мы принимаем не каждого. Только тех, кто достоин. Тех, кто не потерял право жить среди людей.
– И как вы это понимаете? У вас там что, детектор лжи? – усмешка скользит по губам Бэт. Мимолетно. Но она тут же гасит эту злую улыбку. Потому что ощущение в сердце только усиливается с каждой секундой.
Что-то будет. Вот-вот разразится… Что-то…
– Для начала мы просим ответить на три простых вопроса. Ввели в практику год назад. Просто и действенно, как оказалось. Вопрос первый. Сколько ходячих вы убили? – медленно произносит хвостатый, пристально вглядываясь в ее лицо. Здоровый бугай тем временем наблюдает внимательно за Морганом.
Что это? Она упала на землю, больно ударившись об ее твердь? Или воздух вдруг выкачали из легких? Почему сдавило так больно в груди?
– … Простые три вопроса. Это поможет понять, что за люди. Всего три вопроса. От самого простого к сложному. Последнему. На который так просто не дашь ответ, – голубые глаза пристально смотрят на сидящих за столом людей. Как обычно – пытаясь подметить эмоции любого, когда он вносит предложение.
– Что за херня? Что помешает соврать на все три? Херня! Это херня! Даже последний ушлепок допрет, что нужно отвечать, чтобы запудрить нам мозги!
– Следи за языком, – замечает спокойно еще один сидящий за столом, тряхнув седой головой. – Ты тут не один!
И тогда он оглядывается и замечает ее, сидящую на одной из ступенек лестницы. И она улыбается ему в ответ, замечая смущение в его глазах. Взрослый мужчина, а уши краснеют, как у подростка… И что-то щемит в груди при виде его смущения и взгляда, которым он просит извинения за грубые слова…
Словно издалека доносится голос Моргана. Бэт знает, что он все еще не потерял надежды найти ту часть своего прошлого, которую когда-то отринул, поддавшись безумию. Он очень хочет отыскать человека, который стал для него символом выживания в этом мире, покатившемся к чертям однажды. Символом того, что все возможно.
Люди находят свои семьи. Сохраняют своих близких. Свою семью.
Свою долбанную семью!
– Достаточно, чтобы выжить, – говорит Морган за них обоих. А потом он добавляет, видя, что его ответ не удовлетворил собеседника. – Мы не вели счет. Просто выживали. Как могли.
Сколько живых вы убили? Вот сейчас в прошлой жизни был бы задан именно этот вопрос следом за первым.
– Сколько живых вы убили? – вторит голос незнакомца голосу из прошлого в ее голове, и тут же в ответ на это десятки иголок вонзаются в нее. Пелена затягивает взгляд. А мышцы начинает крутить…
Ярость, обжигающая ярость, которую она не в силах контролировать пока, начинает ломать ее, захватывая в плен ее волю. Потому что воспоминания все равно настигают ее. Как и боль.
Бэт готова заплакать сейчас. От злости на себя. На тело, которое ее предает сейчас, поддаваясь власти той части ее Я, которое сейчас было готово крушить все вокруг. Очередной припадок безумия, как она называла это. Очередной выплеск ее эмоций и сердечной боли, как называл это Морган, видевший во всем только хорошее. Ее физических и душевных страданий…
Я – долбанный Халк! Герой из комикса, который когда-то так любил Шон! Только его модифицированная версия в хрупком девичьем теле…
Только не перед ними… только не сейчас!
Пальцы Моргана заботливо обхватывают кисть ее руки и куда-то тянут. Она подчиняется ему как кукла, чувствуя, что голова сейчас просто разорвется от боли. Сейчас почему-то все иначе. Как-то тогда, когда она вышла случайно на трансформаторную будку у долбанных путей.
Уже после.
Когда ей захотелось умереть. Снова.
– Потерпи, моя хорошая, сейчас дам таблетку, – шепчет ей ласково Морган, но она уже не слышит его. Боль захватывает все ее существо. Физическая боль терзает неумолимо голову, отдаваясь в каждой клеточке ее тела. А иная боль, идущая от сердца, убивает ее, выходя злыми слезами, которые Бэт просто ненавидит всеми фибрами своей души.
Если она у нее еще осталась…
Она определенно ненавидит незнакомца, который стоит сейчас напротив нее. Удивленно смотрит на нее, чуть склонив голову набок.
То еще зрелище, ушлепок, верно? Только что была готова оторвать твою голову и съесть ее на завтрак, а сейчас буду валяться твоих ног, рыдая, как школьница…
– Она больна? – слышит Бэт голос хвостатого.
– У нее была травма головы, – отвечает ему Морган.– И она еще не оправилась полностью. Не может контролировать свои эмоции. Не всегда. Но так бывает. А еще у нее…
Твою мать, Морган! Какого черта ты им рассказываешь все это? Какого черта?!
И какого черта она сама сейчас разлепляет пересохшие губы и произносит свистящим шепотом, словно шипение змеи? Чувствуя, как сводит от злости мышцы рук.
– Рик Граймс?
Незнакомец с хвостиком переводит взгляд на Бэт, и она видит в его зрачках не только удивление ее вопросу.
Понимание. Он точно знает, о ком она спрашивает сейчас.
Он, мать его, знает!
А потом вдруг резкая боль в щеке и в правом локте. Жесткие листья, оставшиеся еще с прошлой осени лежать на земле, царапают нежную кожу. Она даже не успевает понять, что именно произошло, как это было тогда, у трансформаторной будки. В самый первый раз, когда она находит эту надпись.
Просто внезапно отказывает тело, и она падает на землю с высоты своего роста. Хлоп, и все. И только боль, которая буквально взрывается сейчас внутри ее черепа, отзываясь перед глазами яркой вспышкой.
А потом темнота… Ее постоянная спутница последних полутора лет…
========== Глава 2 ==========
Когда она открывает глаза, лес уже полон темнотой и звуков, свойственных только ночи. Треск веток в горящем костре. Тихие песни цикад и сверчков. Где-то ухнула сова вдалеке, а потом ей ответил воем…
Койот. Это долбанный койот.
Первые четыре слова, которые он сказал ей когда-то за долгое время молчания. Среди ночи. У такого же пылающего огня. Когда во всем мире, казалось, остались только он и она.
Теплая рука касается ее лба, потом ласково проводит по нему мокрой тряпицей. Затем по вискам. Стирая своими движениями остатки боли, которая напоминает о себе сейчас только тяжестью в висках. А ей очень хочется, чтобы эти руки стерли в эту минуту и память из ее головы. По крайней мере, когда не было памяти – не было боли в сердце. А разве не достаточно с нее и физических мук?
– Где они? – резко спрашивает Бэт, вспоминая о незнакомцах, которых недавно видела в их лагере. Морган только улыбается ей успокаивающе в ответ. Помогает приподняться и сесть в импровизированной постели из одеял и расстегнутого спальника.
– Ушли. Им не стоило больше тут оставаться. И мне было не до них, – даже в скудном свете от костра она видит неподдельную тревогу в его глазах. – Ты снова потеряла сознание. Этого не было давно.
Она молчит. Потому что просто не знает, что ему сказать на это. Сегодня она вообще вдруг снова вернулась к той Бэт, которой была в самом начале их пути. И снова чуть не убила живого…
– И этот паренек… ты ведь хотела убить сначала, да? Не вырубить. Убить.
Он не осуждает. Как не осуждал никогда. Ни словом. Ни интонацией голоса. Ни даже взглядом. И Бэт признательна ему за это. Как и всегда была прежде.
Морган всегда мог выразить свое неодобрение, что и делал смело и открыто. Постоянно напоминая, о том, что они живы, что они люди, что у них есть душа в отличие от ходячих. В нем еще была жива вера. А в Бэт ее уже не было, несмотря на крест на ее кожаном браслете. Распятие с шеи она потеряла уже давно, еще только возвращаясь к жизни. Своей новой жизни.
– Не убила же.
– Ты так и не смогла. – Морган берет ее руки, крепкие, мозолистые, с царапинками на все еще нежной на удивление коже, в свои широкие ладони. Начинает гладить их ласково и успокаивающе, как обычно, когда хочет что-то сказать важное. Она думает сейчас, что он хвалит ее за то, что сохранила жизнь тому пареньку. Но спустя секунду понимает, что это далеко не так.
– Ты не смогла принять. Как данность. Как часть твоей жизни. И поэтому все еще не можешь взять под контроль свои эмоции. Обида и злость способны сжечь душу. И сожгут. Если ты позволишь им. Так было суждено. Тебе ли отрицать Его волю?
Это уже было. Неоднократно. Они обсуждали все это не раз. Всякий раз она понимала правоту его слов, но принять не могла. Никак. Не выходило. Не выходит, черт возьми!
– …тогда могло случиться все, что угодно. Пойми. Его воля на все. Даже на то, чтобы оставить тебе там, на лесной дороге. Он уготовил тебе именно этот путь. Пройти через все это. Он ведет своей рукой все живое и неживое в этом мире. И если так свершилось, то только потому, что это часть Его плана. Прими это и не вини никого. Никого, моя хорошая, моя маленькая леди. Не по своей воле произошло все. По Его. Тут нет виноватых и правых. Просто прими это. Как данность. Как часть твоей жизни. Как Его волю…
Быть может, если бы она верила как раньше, она бы смогла принять. Но она больше не верит. Ни во что не верит. Кроме собственных рук, своей воли и желания выжить. И помочь выжить ему.
И никому из живых больше не верит, кроме него. Кроме Моргана.
– Когда-нибудь дьявол, сидящий на твоем плече, откажется сильнее ангела на другом. И тогда будет конец… Ты спалишь себя дотла. Убьешь себя. Чем ты тогда будешь отличаться от них? Только тем, что в тебе бьется сердце, и ты дышишь.
– Хорошо, – кивает она ему в ответ, покорно соглашаясь. И он только вздыхает, понимая, что не может достучаться до нее, через те защитные стены, которые она возвела вокруг себя. Куда даже ему нет доступа. Но если бы не эти стены, разве могла бы она сейчас так спокойно сидеть рядом с ним и слушать его слова?
Понимая, как похож этот разговор на тот другой, который когда-то так же вела в тишине летней ночи. Когда так хочется лечь на землю и умереть от тоски и боли под звук цикад в темноте. Чем-то так похожей на ту, когда сидела на террасе домика самогонщика.
– Я не хочу, чтобы с тобой это случилось. Ты – удивительная, Бэтти. Ты рождена давать. Рождена стать тем, кто может привнести в этот мир…
– Быть может. Только мир давно сдох. Как и все вокруг. Нечего сюда уже нести. Никому это не надо.
– Ш-ш-ш, не горячись, маленькая леди, – он прижимает ее к себе ласково, снова целуя. На этот раз в волосы. Его ласка всегда успокаивала ее. Вносила такой желанный мир в душу. – И следи за языком. Иначе мне придется когда-нибудь с мылом вымыть твой рот.
– Если ты его найдешь. У нас даже обмылки закончились, – дразнит Бэт его. В ее голосе звучат игривые нотки, которые ему так нравятся. И он смеется в ответ, радуясь, что она вернулась к нему. Из своей темноты.
– Морган! Ты своим смехом привлечешь всех ходячих в округе! Кстати, на удивление, их очень мало. Я сегодня только одного встретила за весь день.
– Это ведь хорошо, – улыбается в ответ на ее речь Морган. Он способен радоваться всему. Солнцу или дождю. Случайной находке мыла или зубной пасты. Мясному ужину или даже пустому желудку. Во всем видит только хорошее. Когда-то она очень этому удивлялась. Сейчас уже привыкла. Сама же она так не может. Но покорно с ним соглашается всякий раз.
– Это хорошо.
Бэт знает, что он заговорит об этом. Не может не заговорить. И Морган начинает аккуратно издалека, когда они уже сидят около костра, поглощая горячий ужин. Рагу из мяса белок и бобов.
Постоянное блюдо из меню сдохшего давным-давно мира.
