Текст книги "Идеальные Солдаты (СИ)"

Автор книги: Kleine Android

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 50 страниц)

Совсем маленький мальчик, лицом прижатый к стене? Вопящий от страха и боли, вырывающийся из едва не ломающей его руки хватки, умоляющий о помощи и избавлении, почему-то не решаясь открыть глаза. Стена крошилась под моим-не моим лбом, как песочное печенье, непоколебимая хватка огромных рук трещала по швам, а потом долгожданный укол в мою-не мою цыплячью тоненькую шею принес облегчение, забвение и темноту.

Кто я?

Реальность пахла озоном и больничной стерильностью. Я таращился в потолок и пытался просто дышать. Хотя бы просто дышать.

Сон прошел, но картинки горели в памяти неоновой вывеской. Иногда я сомневался, что умение помнить всё – одно только благо. Кое-что бы хотелось поскорей забыть навсегда.

Когда я окончательно пришел в себя, то первым моим чувством стал жуткий страх. Еще не зная, что нахожусь в центральной больнице Нью-Вашингтона, я просто осознал себя лежащим под одеялом, с бинтами, покрывающими большую часть головы и, конечно же, испугался.

Потому что решил, что всё повторяется. Трубка в носу, капельница в сгибе локтя. Чего не будет на этот раз, ноги?

Но всё оказалось в порядке, за исключением неприятной тяжести в теле и обилия бинтов. Рука и ноги остались на месте, на первый взгляд даже ничего не болело. Испуг прошел.

Кровать в одноместной палате центральной больницы Нью-Кэпа была мягкой и пружинящей, на подлокотнике светились кнопки регулировки высоты и наклона. Половину одной из стен занимало огромное, выходящее на один из бесчисленных парков окно. Над кроватью тихо шелестел отслеживающий мое состояние прибор, беспроводные датчики от которого были налеплены мне на грудь, голову и левую руку.

Едва я зашевелился, в палату сразу вошла молодая медсестра. У нее были забавные розовые волосы и такие же розовые яркие губы. Улыбаясь, она начала рассказывать, где я нахожусь, какое лечение получаю и когда поправлюсь.

Прервав ее на полуслове, в палату вломился Босс, теперь одетый в привычную черную куртку вместо бронежилета. Галантно обхватив ойкнувшую от внезапности медсестру за талию, он отстранил ее от моей кровати и плюхнулся на край так, что я чуть не подпрыгнул.

– А я уж думал, ты до следующего утра проспишь! – сказал он с глубоким облегчением, вытирая огромной ладонью выступившую на бритой под ноль голове испарину. – Ты как, держишься?

От его громкого голоса у меня начала болеть голова – глухо, тянуще, в основном в одной точке над левым виском. Я поднял руку, неловко натянув трубку капельницы, и дотронулся до бинтов на голове.

Босс забеспокоился и обернулся на медсестру. Она подошла и взяла с тумбочки у кровати таблетку. Прижатый к моему запястью крохотный квадратик втянулся в вены сквозь кожу.

– У тебя, малыш, была малюсенькая трещинка в черепе, – сказала она осторожно, продолжая держать меня за руку. – Доктор всё починил, не волнуйся, но пока будет иногда болеть. Когда заболит снова – позови меня, я дам таблеточку.

– Я не малыш, – грозно просипел я, запоздало обнаружив, что голоса почти нет.

– Конечно-конечно, – заулыбалась розовыми губами медсестра. Она настойчиво уложила мою руку поверх одеяла и аккуратно поправила катетер капельницы. – Сегодня еще так полежи, солнышко, завтра больше не будем капать.

Я обреченно кивнул, решив стоически пережить все трудности. Главное, что я выбрался из всего этого…

Погодите. Ладно, я-то выжил.

– А что с нашим барменом? – спросил я Босса.

Он открыл рот ответить, но только набрал воздуха. Отвернувшись, он закашлялся куда-то в сторону окна.

Я всё понял сам.

– Этот, с пистолетом, его убил, да? – мой голос не дрогнул, не запнулся о страшное слово.

Босс смотрел в окно, за которым качались на фоне бледного неба голые и уродливые черные ветки деревьев.

– Ты ни в чем не виноват, Джейк,– сказал он глухо, как из бочки. – Ты не должен себя обвинять ни в чем. Ты поступил храбрее, чем смогли бы на твоем месте многие взрослые. Не только остался в живых, но еще и дал сдачи. И ничего плохого в том, что ты сделал, нет, слышишь? Понимаешь меня?

– Все однажды умрут, что тут такого-то, – прохладно отозвался я, вспоминая остановившийся взгляд Швабры, когда мой глупый кухонный ножик воткнулся ему под ребра. – Не переживайте, я себя не виню, потому что знаю – бандита убил за дело. Я был прав, а значит я не буду сожалеть о своем поступке… Но почему-то сейчас мне немного грустно. Мне очень жаль, что, защищая меня, погиб хороший человек…

Босс криво улыбнулся, желтые глаза смотрели на меня очень странно, будто видели впервые.

– Это нормально, что грустно. Вообще лихо ты, в твоем-то возрасте… Я не сожалеть до сих пор не научился, вот. Но одно верно – свою жизнь защищать надо непременно. Даже если ее приходится зубами выгрызать, чего уж там. И особенно если кто-то жертвует своей жизнью ради тебя – нельзя его дар тратить попусту. Сейчас всем будет тяжело, но нужно жить дальше. Считай, что тебе сделали очень ценный подарок.

Босс встал и пошел к дверям.

– Наверное, завтра к тебе зайдет полиция. Меня они уже доконали, – сказал он уныло. – Если не готов с ними говорить – шли лесом, они права не имеют к тебе поперек воли лезть. Ну, пока что у тебя другие, более приятные гости.

Они с медсестрой тактично вышли в коридор, а в палату влетела Лола. Лицо у нее было опухшее и зареванное, глаза красные, волосы торчком во все стороны, платье мятое. Неуклюже врезавшись в живот Босса, она забежала в палату и кинулась ко мне на кровать, чуть не своротив капельницу и локтем вписавшись в тумбочку. Но ее это, видимо, мало заботило.

– Ты живой, ты в порядке, а я там всё время в коридоре сидела, всю ночь, а меня не пускали, а все молчат и ходят такие… – затараторила она, захлебываясь в словах и снова заливаясь слезами. Она схватила меня за руку, тормоша и едва не выдернув трубку капельницы; мне пришлось уговаривать ее, чтоб взяла стул и просто села рядом.

Хлюпая носом и не отрывая от меня взгляда, Лола залезла на стул и сказала шепотом:

– Босс думает, что на вас напал шпион Союза. Божечки, бедный дяденька-бармен! Он был такой хороший! Такой добрый!

Она принялась вытирать кулаками вновь полившиеся из глаз слезы.

Я неловко заерзал в кровати и пожал плечами.

– Он меня защитил! Так что ничего он не бедный, а самый настоящий герой… А тот убийца не представился, знаешь ли, так что хрен его знает, шпион он или кто. И ведь он ходил в «У Русалки» каждый вечер, помнишь? И никто не подозревал! Может, он просто с ума сошел и решил, что кофе ему варят невкусный…

Говоря это, я понимал, что ни капли не верю собственным словам. А вот Лола кивнула, продолжая вслхипывать.

– Я слышала, Босс говорил с кем-то по комму, что не закроет кафе, – сказала она. – Только как же там теперь работать после всего этого?

– Ну правильно, ему же нужно с этого деньги получать, – рассудил я и попытался ее отвлечь: – Слушай, я тут долго лежу? Кто вообще за палату платит? И мне же и голову зашили, и живот… Наверное, под этими бинтами здоровенный шов прячется!

– Босс сказал, что всё, что не покроет страховка, он оплатит. – Лола размашисто вытерла нос и впервые улыбнулась. – Всё-таки зря я его боялась вначале, он хороший человек. Просто знаешь, я тебе не говорила, но все работники этого кафе так похожи на бывших бандитов!

– Нечего выдумывать! – возмутился я. – Они все клевые, особенно Босс, не могут они быть бандитами ни в прошлом, ни как угодно! А деньги за палату… Отдам ему все до цента! Даже не возражай. Заработаю и отдам или буду работать бесплатно, пока не наберется нужная сумма!

Лола кивнула, кажется, не удивившись.

– Я знала, что ты так решишь, – сказала она, а потом понизила голос до совсем тихого шепота: – Но ты подумай: а что если ты попал в больницу из-за того, что тот псих был из бандитского прошлого Босса?

– А если наоборот тот псих попал в кафе из-за меня? – я не говорил этого раньше, боясь самой мысли о подобном, прогоняя ее всеми силами, но она всё равно вырвалась. В голове всплыли слова убийцы, когда его рука сжимала мое горло:

“Тебя так долго искали, что упустить было бы глупо”.

Они. Искали. Меня.

Дальнейший разговор с Лолой не клеился. Я быстро замял тему, сослался на головную боль и попросил побыть одному. Приведя кровать в относительно сидячее положение, я откинулся на подушки и уставился в окно, не видя черных веток на светлом небе. Не нужно было даже закрывать глаза, чтоб вынуть из памяти все нужные картинки.

Швабра и убийца из кафе были явно связаны между собой. Теперь моя голова взаправду заболела, но не от раны, а от накопившихся вопросов.

Если начинать с начала, то их было слишком много.

Почему Швабра хотел убить меня? Что за черноту я видел в груди и у него, и у убийцы? Кто был этот убийца, почему он “так долго меня искал”?

К боли в голове присоединилось покалывание в правой руке, какое бывает, когда отлежишь ее. Обычно, помогает растирание или смена положения, но ничего бы не помогло в моем случае. Тошнотворная, пока слабая, но противная, всё нарастающая, колющая сотнями иголок боль в несуществующей конечности заставила меня тихо заскулить, закусив край одеяла.

Остальные вопросы тоже не заставили себя ждать.

Почему мой дом там, на Земле, загорелся, будто специально заметая улики моего преступления? Кто перенес меня с путей на насыпь в тот день, когда я потерял руку? Была ли настоящей огненная птица, и если нет, то почему я так хорошо помню запах горелого? Земля подо мной была черной и дымящейся, это точно. Да и объяснения юного безбородого доктора из той странной больницы с зарешеченными окнами были, мягко говоря, странными. Что вообще это была за больница такая? Что за хрень творится вокруг меня?

Кто я?

========== Глава 10. Защита. ==========

Домой меня отпустили через неделю, за пять дней до Рождества. Розововолосая медсестра отчего-то ко мне привязалась, называла всякими детскими прозвищами и умилялась, когда в гости заходила Лола. Темнокожий пожилой доктор с бровями-гусеницами – тот самый, что общался со мной летом при поступлении в школу – сейчас занимался моим здоровьем лично. Он порывался оставить меня до Нового Года, но я не горел желанием проваляться в больнице все каникулы и взбунтовался.

Сотрясение мозга и несколько скоб на треснувшей черепушке снаружи выглядели еле заметным шрамиком над бровью и огромным синяком в половину лица. К концу недели он пожелтел и почти перестал болеть, но сходства с ходячим мертвяком я не терял еще долго, посмеиваясь, что могу повторить Хеллоуинский костюм без грима. Осколки аквариума оставили на моем животе сетку тонких линий, после зашивания больше всего похожих на царапины от кошачьих когтей. Все новые шрамы оказались не в пример тоньше и незаметней, чем надутые веревки старых на культе́ правой руки.

Док каждый раз морщил лоб, когда осматривал меня и мою руку, но больше не заикался о группе инвалидности и протезе, видно помнил, что я отказался летом, и знал, что откажусь снова. Копы ко мне так и не пришли – я часто видел их в холле больницы, но ни разу не рискнул подойти сам.

Полностью восстановившись физически, я еще долго не мог прийти в себя морально. Несмотря на то, что я действительно был уверен, что ни в чем не виноват, прогнать из головы картинку смерти бармена я не мог.

Если то, что я убил еще одного человека, не было для меня таким уж жутким – в конце концов, оба раза я только оборонялся – то смерть человека, решившего меня защитить, стала в моих мыслей настоящей занозой. Сперва долгие часы в больнице, а затем и дома, лежа на своем диване в гостиной у бабули, я думал о том, почему моя жизнь оказалась так важна и для бармена, и для убийцы – по-своему для каждого из них.

Знал ли бармен, что может погибнуть, защищая меня – чужого, не так уж близко знакомого ему ребенка? Как он выбрал, чья жизнь важнее?

Я ведь тоже сделал сходный выбор. Я выбрал себя вместо убийцы. Но это как раз понятно: самосохранение – важнейший инстинкт, которому следуют живые существа. А вот бармен ему не последовал. Возможно ли, что причиной была жалость, которую я так ненавидел в людях?

Будь кто-то другой на моем месте, окажись вместо несчастненького ребенка-калеки рядом с ним кто-то менее жалкий, стал бы он ставить на кон свою жизнь?

А стал бы я?

Представить, что чувствует человек, желающий рискнуть, чтоб защитить другого, я не мог. За всю мою жизнь мне ни разу не приходилось так поступать. Некого было защищать. А не имея опыта, не имея в воспоминаниях подходящей картинки, представить свою реакцию не получалось.

Босс пришел забирать меня из больницы вместе с Лолой. Притащив огромную корзину сладостей и заставив нас ее забрать, он похлопал меня по здоровому плечу и пожал мне руку.

– Если не держишь на меня зла, приходите с Доллли обратно, – сказал он со вздохом. – За баром пока я сам стою, но вроде девчонки обещали кого-то найти на праздники… Эх, хорошего мы человека потеряли. Я с ним полтора десятка лет знаком… был.

Босс отвернулся и быстро вытер лицо огромной ладонью.

– Вы же сделаете личные тревожные кнопки каждому из персонала? – строго спросила Лола, выглядывая из-за огромной корзины. – И камеры, обязательно камеры!

– Уже сделал, – ответил Босс. – Эх, не знал я, не знал, что обычный честный и законный бизнес может быть таким опасным и сложным!

Проводив до самого дома, Босс откланялся и ушел, оставив нас в задумчивости.

– Точно бывший бандит, – с круглыми глазами выпалила Лола, едва мы зашли в квартиру. – Ты слышал, слышал, что он сказал? Про законный бизнес?!

– Ну и пусть, – хмуро ответил я. – Все равно он хороший. Пойдем к ним еще раз, как думаешь?

Лола накрутила на палец одну из кудряшек, глядя на меня с сомнением.

– Даже не знаю. Мне страшно, но поддержать Босса все равно хочется. Да и работать негде больше… Дадим “У Русалки” еще один шанс!

Потому прямо на следующий день после моей выписки мы отправились в кафе. Лола всю дорогу крепко держала меня за руку, будто боялась, что без нее со мной снова что-то случится.

На ступеньках она застыла, потянув меня к себе.

– Все-таки боюсь я туда входить, – шепотом сказала она, делая большие глаза. – Вдруг там осталась какая-нибудь аура убийства.

Она волнообразно качнула плечами и пошевелила в воздухе пальцами, изображая “ауру”.

Храбрясь и улыбаясь, я взялся за ручку двери. На аллее парка было светло, вдалеке слышался шум машин и рождественская музыка.

– Вот чепуха – аура какая-то, – сказал я бодро и громко, открывая дверь, но почему-то втянув голову в плечи и напрягшись, словно готовый убежать.

Но за дверью был совершенно обычный зал «У Русалки». Пахло кофе, выпечкой и сладостями. На экранах над стойкой шла рождественская реклама. На диване в углу сидела компания подростков; за столиком пила кофе пожилая пара; за другим какой-то студент обложился техникой, катая лекции; две симпатичных девушки сидели за стойкой, флиртуя с короткостриженым мужчиной с военной выправкой. Даже на мой беглый взгляд строгое черное пальто ему совсем не шло, куда больше подошел бы серый комбез.

Аквариум убрали совсем, вместо него стоял новый стол с двумя стульями. В открытой двери коридора перед подсобкой горел яркий свет. Таблички о видеонаблюдении блестели в воздухе над входом, у стойки и перед кухней.

Босс сам тоже был в зале – сидел на одном из диванов, как обычно делая записи и общаясь с кем-то по Сети. Увидев нас, он махнул рукой, приглашая к себе за стол.

– Очень рад, что вы решили прийти. Нам всем сейчас тяжело, но придется работать дальше, – сказал Босс, когда мы сели рядом. – Я не особо рассказывал вам о своем прошлом, но весь персонал “У Русалки” связывает нечто большее, чем место работы, да… Девочкам-официанткам совсем некуда идти – вы можете не знать, но раньше у них были некоторые… э-э-э… проблемы с законом. А наш замечательный повар скоро выходит на пенсию – его не возьмут ни в одно приличное место. Хотя, конечно, еще влияет то, что у него есть судимость, да.

Мы с Лолой переглянулись, но промолчали. Я без слов видел огромную вывеску “Я же говорила” в ее взгляде.

– В общем, будем работать, – натянуто улыбнулся Босс. – После стольких ошибок, сделанных в прошлом, теперь я хочу двигаться дальше. На праздники у нас заказаны все столики, ожидается аншлаг. Я оплатил живую музыку, будет молоденькая певичка с Марса, типа восходящая звезда безмодовой эстрады. В смысле, у нее нет голосовых модулей или чего-то такого, только собственные голосовые связки. А, ну и еще у нас временно будет новый бармен. Девчонки привели своего приятеля… Он странноватый, но у него есть опыт работы.

Босс кивнул в сторону бара. Из кухни как раз вышел незнакомый мне мужчина, завязывая фартук и занимая место за стойкой. Я оставил Лолу сидеть рядом с Боссом и пошел к нему.

Новый бармен улыбнулся мне мелкими, сахарно-белыми зубами. Явно искусственные, неужели все родные он уже потерял? Стариком он при этом не был, выглядел максимум лет на тридцать. Или это мода сейчас такая?

– Я о вас уже слышал от Босса, – сказал он, не дав мне даже поздороваться. – Вы Джейк и Лолочка, наши милые гномики-уборщики.

Его голос показался мне таким же противно-слащавым, как улыбка. Я развернулся, не доходя до бара, и молча пошел обратно к Лоле, спиной чувствуя липкий взгляд этого странного человека.

Неприятный. Ощущение жвачки на подошве ботинка.

Босс остался в кафе до самого закрытия, немного успокаивая меня своим присутствием. Пока Лола домывала пол, я, закончив со столами, уселся на высокий стул перед стойкой. Новый бармен подошел ко мне и поставил кружку чая.

– Отдохни, малой, – сказал он, противно растягивая слова. – Шустро справляетесь. Эта малышка твоя сестра, так ведь? Красотка… вырастет.

Я кивнул, сперва взявшись за чашку, а потом заглянув ему в глаза. Зеленоватая, как стекло пивной бутылки, радужка почти терялась вокруг неестественно широких зрачков.

– А совсем не похожи, – заявил бармен, облокотившись о стойку напротив меня. Странные глаза следили за Лолой, несущей ведро и швабру в подсобку.

– Она в маму, а я в отца, – соврал я, отодвигая кружку. Почему-то пить чай из его рук совсем не хотелось.

– Отец такой же хмурый и неприветливый? – засмеялся новый бармен.

– Он тоже не любит всяких уродов и может в глаз дать, если ему кто-то не нравится, – огрызнулся я, слезая со стула.

Бармен присвистнул, улыбка стала больше похожа на оскал.

– Какой вредный мальчик, – сказал он. – Небось правую руку тебе за дело оттяпали?

Я схватился за обрубок ладонью левой, отворачиваясь так, чтоб правого плеча не было видно.

– Вообще не твое дело, – процедил я сквозь зубы.

Бармен снова рассмеялся и отошел, принимаясь с самым невинным видом протирать бокалы.

Лола вернулась из подсобки, смахивая тыльной стороной ладошки пот со лба.

– Уф, я даже немного устала с непривычки. Ты закончил, Джейк? Идем домой?

– Идем, – я покосился на бармена. – Слушай, не подходи к этому, новому. Он какой-то мутный. Сегодня познакомились, а он меня уже бесит.

– Тебя на первый взгляд все бесят, – захихикала Лола. – По-моему, очень улыбчивый дяденька! Помнишь, что я говорила про отношение к людям? Может быть, ты сам начал вести себя с ним грубо?

– Может быть, – уже неуверенный, ответил я. – Не знаю. Все, пошли уже домой!

***

Канун Рождества принес легкий морозец, безветрие и падающие огромные редкие снежинки, кружевные, пушистые и почти не холодные. Деревья в парках мигали гирляндами. На улицах пахло имбирными пряниками. На площади перед администрацией детский хор исполнял рождественские песни.

Мы с Лолой притащили домой самую настоящую еловую ветку, украдкой сорвав ее с дерева в гуще парка и спрятав мне под полу куртки. Помятая, начинающая терять иголки, но прекрасно пахнущая морозом и хвоей, ветка заняла почетное место на столе в гостиной, украшенная игрушками, бумажными ангелочками и мигающими лампочками.

На Рождественскую вечеринку в кафе мы были приглашены как гости, не как персонал. Босс сказал, что не сможет заставить детей работать в праздник, я даже не стал с ним спорить. Ужасно хотелось хотя бы ненадолго забыть обо всех страшных грустных вещах, обо всех неприятностях, и просто попробовать повеселиться.

– Тревожные кнопки нам сегодня дадут, как думаешь? – спросила Лола меня еще днем.

– Наверное нет, мы же не на работу, а на вечеринку, – сказал я, не заостряя на этом внимание. Мысли занимал предстоящий праздник. Первое настоящее Рождество в моей жизни было просто обязано быть счастливым.

– В чем смысл Рождества? – спросил я Лолу вечером через дверь ее комнаты. Она там крутилась перед зеркалом, выбирая платье на поход в «У Русалки».

– Ты разве не читал в Сети? Про церковь и всякое, что придумали до войны? – спросила Лола удивленно. – Древние люди верили, что в этот день родился один из их богов. Из-за этого еще годы так считали раньше, в смысле, от его рождения, а не от войны, как сейчас. Вот, в честь него они дарят друг другу подарки и желают счастья.

– А как Санта Клаус связан с этим давно умершим богом? – совершенно не понял я. – Может, это он и есть? На Пасху же тоже он воскрес! Или все-таки это был Кролик? Что у них общего с Сантой?

Я услышал, как Лола смеется. Выглянув из-за двери, она, едва переводя дыхание от смеха, сказала:

– Да, конечно! Ой, у них только одно общее – их не существует!

– Зачем тогда отмечать этот праздник, если ни символ, ни причина не существуют? – настаивал я.

Лола спряталась обратно за дверь и зашуршала платьями.

– Не знаю, – крикнула она. – Просто чтоб было весело, чтоб дарить подарки. И чтоб чудеса наверняка знали, в какой день им сбываться. Я верю, сегодня будет чудесный вечер.

Бабуле мы настроили видеозвонок с ее родственникам, оставив для нее целый приготовленный Лолой еще утром пирог, чтоб она не грустила одна в Сочельник, пообещали вернуться до полуночи и ушли в «У Русалки». Одетая в пышное оранжевое, как апельсины, платье, Лола наплела хитрых кос из своих кудрей, увенчав все неизменным красным бантом, а меня заставила нацепить галстук-бабочку, купленный ею еще осенью, но ни разу мной не надетый. Ярко-зеленый, он стал небольшим цветным пятном на черной рубашке, черных джинсах и черных ботинках, бывших единственной моей “парадной” одеждой. Волосы мои уже легко собирались в хвост, Лола зацепила их одной из своих резинок и обрадовалась тому, как хорошо получилось.

Вся аллея на пути к кафе была увешана лампочками, окрашивающими снег вокруг в разные цвета. Отовсюду слышалась тихая музыка, будто лилась прямо с темного неба из огромных далеких динамиков.

Снег на дорожке перед кафе был вытоптан до асфальта. Из-за дверей доносились смех, разговоры и звон посуды. Тихонько открыв дверь, мы сразу попали в толпу: люди сидели за всеми столами, ходили туда-сюда; люди смеялись и болтали, ели и пили, поздравляли друг друга и говорили о делах, фотографировались и делились фото, обнимались и чокались бокалами. Все они были одеты словно в театр: девушки в платьях, мужчины в костюмах, кто в галстуках, кто без. Девушки блестели украшениями, мужчины – часами и лаком ботинок. Девушки пахли духами, мужчины – благородными одеколонами и алкоголем, которого на каждом столе было в избытке.

В центре зала был организован небольшой подиум, где под светом прожекторов с придыханием пела та самая приглашенная “натуральная” певица. Может быть, ее голос и был настоящим, но с модификациями внешности явно переборщила – догадаться о поле, возрасте или даже принадлежности к человеческому виду было сложно за мигающей, меняющей цвет раскраской ее лица и открытых частей тела.

Наши официантки – обе в пышных коротких юбках, накрашенные, на мой взгляд, как индейцы перед боем, но все равно куда лучше, чем эта певица – носились взад-вперед с подносами, едва успевая улыбаться посетителям. Босс сам стоял за стойкой рядом с новым барменом, как гора возвышаясь над ним – огромный, плечистый. Голова его была выбрита до блеска, на лице застыла огромная улыбка, испугавшая бы незнакомого человека. Бармен улыбался тоже, демонстрируя всем вокруг свои противные зубы.

Увидев нас, Босс помахал рукой. Я взял Лолу за локоть и протиснулся сквозь толпу. Пробравшись к стойке, я встал у края, ближе к кухне и туалетам, где было не так много народу. С кухни шел жар и пахло всякими вкусностями – повар работал не покладая рук.

– Налей сок детишкам! – крикнул сквозь шум и музыку Босс, огромной ладонью шлепнув бармена по плечу. Тот закачался, чуть не сев на пол от такого шлепка, но не подал виду, не перестал давить улыбку на все лицо и довольно шустро сообразил нам стаканы с фруктовым соком, даже кинув туда лед.

Мы чудом нашли свободное место в уголке перед кухней. Мимо все время шли люди, желающие попасть в туалет.

Лола рассказывала о чем-то, смеясь и иногда показывая пальцем в толпу; я слушал ее рассеянно, постоянно отвлекаясь. Слишком легко было вспомнить о случившемся недавно, просто посмотрев вокруг. Слишком легко вытащить из памяти картинки, полные крови и страха, вместо музыки и веселья.

Нет уж, я должен отвлечься! Сегодня все будет отлично, сегодня мы просто школьники, пришедшие на праздник.

А к новому бармену постоянно подкатывали симпатичные девушки. Он одинаково улыбался им всем и качал головой. Дважды он выходил из-за стойки, уходя в подсобку и закрыв за собой дверь, возвращаясь через минуту с еще большей улыбкой.

Почему-то он меня жутко бесил. Попытавшись не думать о страшных вещах прошедших дней, я задумался о неприятностях настоящих. Об этом типе.

Две девушки, показав ему неприличные знаки руками, ушли от стойки, пройдя рядом с нашим столиком.

– Вот хамло, старухой назвал, – сказала одна из них, рыженькая лет восемнадцати в откровенном миниплатье.

– Во-во, идиот какой, – подхватила вторая, немного младше на вид. – Идем, макияж поправим. Не для него, наркомана, наши кактусы колосились, правда?

Их слова заставили меня уставиться на бармена еще внимательнее, но между нашим столиком и стойкой толпилось все больше народу, мешая его видеть. Только сияющая лысина Босса торчала над толпой, как гладкий, облизанный волнами камень из воды. Они стояли каждый в своем конце стойки, и только когда новый бармен выходил в подсобку, Боссу приходилось ходить туда-сюда, чтоб обслужить всех.

К нам подошла одна из официанток, брюнетка, вымученно улыбаясь и держа перед собой корзину с печеньем.

– Ребятки, у нас лотерея, – сказала она, тяжело дыша. – Уф, сколько народу… Да, так вот, берите печенье, в нем записки с номером, в конце вечера откроете, чей номер победит – получит супер приз!

– Ух, а что за приз?! – закричала Лола, сразу хватая горсть печенья. – Ой, только по одной, да? А там точно есть бумажки?

Официантка покачала пальцем.

– Не все сразу! Узнаете в конце вечера! Принести вам еще сока?

– Конечно! – обрадовалась Лола, крепко держа в пальцах свое печенье. – Ой, Джейк, так здорово, а вдруг ты или я победим? Вот было бы круто!

Я повертел печенье в руке, глядя в толпу.

Официантка-брюнетка уже стояла рядом с барменом, смеясь и обнимая его за талию одной рукой. Потом они вдвоем воровато огляделись по сторонам и пошли в подсобку.

Народу много, говорит? А с этим типом поболтать время нашла. Может, у них любовь? Потому он отшивал весь вечер этих девчонок?

Они вышли через минуту, довольные и смеющиеся, официантка нырнула в толпу, бармен – обратно за стойку. Потом его снова не стало видно за людьми, сидящими за ней. Почти все уже разбрелись по столикам, даже рядом с нами было пусто. Вечер был в самом разгаре, посетители продолжали есть и пить, приглашенная певица переходила от одной рождественской песни к другой.

Мне стало скучно, о чем я сразу сказал Лоле. Но она не хотела уходить, пока не разыграют приз. Она пускала пузыри в стакан с соком, вертела головой и бережно трогала пальцем сыплющееся крошками печенье.

– Пойду в туалет, – сказала она наконец, поднимаясь, держа его в кулаке, другой рукой расправляя складки на платье, – надеюсь, теперь там народу поменьше.

Я рассеянно кивнул. Певица фальшивила, бутылки на столах у посетителей пустели. Мне становилось все скучнее. Все-таки мы, похоже, еще слишком маленькие для таких вечеринок.

Лысина Босса, до этого почти неподвижная в одной части стойки, опять начала ходить туда-сюда за людьми, видимо подходя то к одному, то к другому.

А к нашему столику вернулась все та же официантка, принеся на подносе два новых стакана сока со льдом. Она все еще тяжело дышала и, кажется, слегка качалась, нетвердо стоя на ногах.

– Эй, Джейк, клёвая бабочка, я и не заметила сперва, – сказала она. – Под цвет глаз, стильно. Выглядишь взрослым.

Я с трудом обратил на нее внимание, догадавшись, что невежливо ничего не ответить.

– Спасибо, Лола выбирала, – сказал я, глядя на ее улыбчивое, агрессивно накрашенное лицо.

Голос певички показалась вдруг тихим и далеким. Печенье в руке рассыпалось в крошки – я даже не заметил, попалась ли внутри бумажка с номером.

Обычно голубые и наивные глаза официантки сейчас были черными и пустыми из-за широких провалов зрачков. Как у ее дружка-бармена.

А где он?

Дернувшись, я приподнялся со своего места, пытаясь разглядеть его, чувствуя, что это необходимо. Удачно: один из мужчин поднялся, направляясь к столику в углу, и я увидел, что Босс за стойкой один. Потому ему и приходилось снова ходить вдоль нее от посетителя к посетителю.

Я вскочил и пошел туда, чувствуя, как поднимается волна непонятной дрожи. Втиснувшись между сидящими, я позвал Босса жестом. Тот подошел, наклоняясь ко мне.

В центре зала тем временем продолжалось представление. Вторая официантка с микрофоном начала говорить о Сочельнике и его традициях. Все лица были обращены к ней, весь зал смотрел туда и не обращал внимания на меня.

– Ваш бармен – гребаный наркоман! – сказал я прямо в ухо Боссу. – Я видел, как они с официанткой ходили в подсобку!

Босс гулко рассмеялся.

– Они искали чистые бокалы, но у нас все кончились! Девочкам пришлось бежать срочно мыть новую порцию! – сказал он, легко перекрывая голосом музыку.

– У них обоих зрачки на полглаза! – заспорил я. – Тут что-то не так!

– Девчонки сказали, он чем-то болеет! – ответил на это Босс. – Ничего опасного, не бойся. К тому же, он всего на несколько дней – думаю, ничего не успеет натворить, даже если захочет! Ну же, Джейк, сейчас так важно всем нам собраться и хорошо поработать, хотя бы в эти праздники! Дай парню шанс.

– А где он сейчас? – спросил я, еще уверенный в своей правоте. Но слова Босса все равно создали в ней трещину.

Может, я просто не хочу видеть замену тому, кто спас мою жизнь? Может, ищу подвох там, где никакого подвоха нет? Может, действительно по умолчанию считаю всех идиотами, потому так и решил насчет этого типа?