сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 52 страниц)
— Ты никогда не видел, как я плаваю, — возразила она, но все равно отошла от борта лодки, — я на кое-что смотрела.
Колокол успел прозвонить пять раз, прежде чем его паранойя победила.
— И на что же?
— На туман.
— И для этого тебе потребовалась наклоняться за борт, хотя он повсюду? — В его тоне слышалось недоверие, но ее спокойствие, вероятно, убедило Малфоя, что она не изучала втайне от него гигантское морское существо, поэтому он больше не волновался.
— Это была… фигура. Она выглядела как сражающиеся маленькие солдатики. — В точности, как сражающиеся маленькие солдаты, включая мечи или палки и тонкие полосы, которые могли сойти за магию.
Гермиона вытерла вспотевшие ладони о колени и потянулась к скамье рядом с собой, придвигая свой портфель ближе.
— Ты видишь войну во всем, на что смотришь?
Она ненавидела этот вопрос, но она ненавидела и то, как он его задал — как будто он уже знал ответ. Ее щеки покалывало от нахлынувшего жара, и Гермиона опустила подбородок, хотя он вряд ли смог бы это заметить в слабом свете.
— А ты нет? — ее тон был слишком обвиняющим и резким для человека, который делал вид, что это не так.
Послышался шорох ткани, и она поняла, что он пожал плечами, только когда заметила, как его плечо уже опускалось.
— Я был в тюрьме, а когда вышел, оказался в Возрождении. Она еще не закончилась.
— Нет, — пробормотала Гермиона, — не закончилась. Она прищурилась, смотря на деревья или черные тени вдалеке. — Я не думаю, что война когда-нибудь заканчивается.
— Заканчивается. Для конкретного человека или народа.
— Возможно. Но посмотри, у каждой страны есть постоянная армия даже в мирное время. Неважно, кто находится у власти, всегда есть группа людей, которые хотят чего-то другого. Денег, мести, чего угодно. Когда эту группу не слышат, или они не получают того, чего хотят, они обращаются к насилию, потому что насилие, страх — вот как заставить кого-то слушать. Люди любят по-разному и любят разные вещи. Но все мы боимся одного и того же.
— Да, но персональный мир по-прежнему остается. Когда человек чувствует мир в душе, он чувствует себя свободным, и ничто не может отнять это у него. Свобода заставляет тебя чувствовать себя неприкасаемым.
— Но это не так.
— Не тогда, когда война доходит до тебя, но когда твоя собственная битва окончена, да. Сейчас идет сотня войн, но бóльшая часть волшебной Англии находится в мире, потому что это не их война.
— Только потому, что они не знают о Возрождении.
— Даже если узнают, это все еще не их война.
И не будет, подумала Гермиона, глубоко дыша.
— Ты думаешь, ты будешь жить в мире, когда все это закончится? — Она пожалела, что спросила, но она не могла не спросить.
Диинь…диинь…диинь…диинь…
Гермиона повернула голову, чтобы посмотреть на Малфоя, но свет фонаря высвечивал лишь его колени, и впервые она почувствовала себя одинокой в этом тумане.
19 июля, 02:03
Точка на карте исчезла из России, и в следующую секунду Гермиона услышала звук аппарации. Одним взмахом палочки она отправила карты, файлы, перья и чернила в портфель и вытащила из кармана портключ. Держа портфель под мышкой, она с колотящимся сердцем опрометью бросилась за угол кухни. Ее дыхание сбилось.
Со скрежетом открылась задняя дверь, скрипнула половица, а потом раздался резкий стук по дереву. Гермиона выдохнула, положила портключ обратно в карман и крепче сжала палочку, поворачивая за угол.
Она резко остановилась, ее рот начал беззвучно произносить привычное заклинание, еще до того, как она его открыла…и тут же захлопнула обратно, клацнув зубами. Одежда Малфоя была разорванной и грязной, по щеке стекала кровь. Его лицо было напряжено, а челюсть сжата так, что на обоих краях виднелись бороздки, в глазах отражался злой блеск. Его вид напомнил ей битву за Хогвартс.
— Что случилось? — Голос прозвучал слишком хрипло для человека, который должен был быть готов к подобной ситуации, поэтому Гермиона резко прочистила горло, издав нечто похожее на звериный рык.
— Они взяли нас в мир магглов.
Она открыла рот, закрыла его, а затем наложила заклинание, чтобы увидеть, не было ли на Малфое чего-нибудь отслеживающего. Он даже не вздрогнул, значит, либо привык к этому, либо его разум был слишком занят чем-то ужасным, чтобы его это волновало.
— Они сопротивлялись?
Гермиона почувствовала что-то вроде гордости при мысли об этом несмотря на то, что ее намерением было в принципе свести на нет усилия Пожирателей. Но это был далеко не первый раз, когда то, во что она верила, не совпадало с тем, что она должна была делать.
— Да.
Линия его плеч была неровной: одно из них явно находилось выше, чем обычно, и ткань выглядела темнее…была мокрой.
— Как?
— Проклятье Киппа прошло слишком близко, и один из магглов ударил меня ножом, когда Фенхарт бросил его в меня.
Гермиона чувствовала на нем запах темной магии, гнилой и горький, и не знала точно, смотрел ли Малфой на нее так пристально, потому что она задержала дыхание, или из-за вторжения в его личное пространство. Она прищурилась, глядя на его щеку, и очистила кровь заклинанием. Порез был тонкий и неглубокий, и магия должна была легко с ним справиться, оставив через несколько часов лишь небольшую царапину.
— Почему он кинул в тебя магглом? — спросила она, стараясь не представлять эту картину в своей голове, но продолжая слышать крики, плач, просьбы. Страх.
Гермиона подняла взгляд на его лицо, когда Малфой не ответил. Его глаза были устремлены на что-то поверх ее головы. Она снова посмотрела на его плечо, потом подняла подбородок и сжала губы.
— Это был неопытный новобранец, которого взяли на твое место. Хотя я не знал, что он придет.
— Понятно, — напряженно выдавила она, пристально вглядываясь в рваную ткань, которую Гермиона деликатно раздвинула, чтобы не думать о вещах, которые она не хотела видеть, помнить и знать.
Даже после того, как Гермиона очистила кровь, она не могла оценить серьезность раны. Ее голова затеняла свет, не позволяя рассмотреть лучше. Она попыталась отойти в сторону, но это не помогло.
— Повернись, — попросила она, держась за разорванные части мантии и обходя его кругом, ее мизинец и безымянный палец крепче прижали палочку к ладони.
Малфой напряженно последовал за ней, дыхание стало прерывистым. Теперь свечи вдоль стены давали достаточно света, и Гермиона снова вытерла кровь, оскаливаясь при виде кожи, которая натянулась вокруг раны, немного открывая мышцу. Все могло быть гораздо хуже, но это объясняло его хриплое дыхание, которое она отчетливо слышала с близкого расстояния.
— Не залечивай идеально, — натянуто проговорил он, — они думают, что я буду делать это сам.
— А если ты сам вылечил идеально? Это…
— Нет.
Она подождала, что Малфой добавит что-то еще, но он молчал. Гермиона закусила нижнюю губу, дергая за дыру в его одежде и разрывая ее шире. Хорошо, успокаивала она себя. Все в порядке. Она сжала и разжала кулаки, прежде чем потянуться к ране.
Громкое шипение Малфоя превратилось в стон, когда она подтянула края раны ближе друг к другу. Он наклонился вперед, и его ладонь ударилась о стену рядом с ее плечом. Ее глаза расширились, и она подняла на него взгляд. Малфой отвернулся, сжимая челюсть, напрягая покрасневшую шею и сжимая губы в тонкую линию. Его глаза были закрыты, а кожа блестела от пота. Исходивший от его тела жар удваивал ее собственный. В ее груди началась дрожь, потому что Гермиона почувствовала себя в ловушке. Если кто-то сейчас ворвется, у нее не будет места, чтобы пошевелиться, повернуться, поднять палочку и правильно произнести заклинание. Он подставит ей подножку, будет мешать, она не сможет двигаться достаточно быстро.
Дыши, дыши, дыши. Наконец она сделала глубокий вдох, почувствовав пот и темную магию в горле и на кончике языка.
— Поторопись, — прохрипел Малфой, хотя поначалу это скорее было больше похоже на стон.
Гермиона стиснула зубы, ее рука скользнула по раскаленной влажной ткани на его груди, она зажала рану одной рукой, а другой направила на нее палочку. Его горячая кровь окрасила ее пальцы ярко-красным цветом, и Гермиона пристальнее вгляделась в линию разреза, чтобы снова соединить кожу. Малфой задержал дыхание, а затем толчками выдохнул воздух, который коснулся ее руки. Она видела, как дрожит его тело, когда он пытался контролировать боль.
— Почти, — прошептала она, делая неровные, небрежные стежки, — у меня нет с собой обезболивающего. Теперь я буду его брать.
Гермиона закончила, очищая кровь со своей и его кожи, и осмотрела красную бугристую линию, которая обязательно оставит шрам. Тело Малфоя медленно расслаблялось, пока он не завалился вперед, делая глубокие вдохи, которые скрежетали над ухом Гермионы, полностью прижатой к стене. Между ними было по-прежнему меньше дюйма, и она почувствовала, как по ее уху скатилась капля пота. Ей хотелось немедленно оттолкнуть его от себя, но она подождала, пока пространство между его раненым плечом и стеной стало достаточным, чтобы протиснуться наружу.
— Я использовал фальшивое Смертельное проклятие. Четыре раза. — Ее глаза снова вернулись к его покрасневшей, влажной щеке. — Я использовал его абсолютно правильно.
— Хорошо, — пробормотала она, а потом добавила громче, — хорошо.
Он сделал шаг назад и влево, и Гермиона выскользнула прежде, чем он отступил еще на один шаг.
— Это должно было сработать правильно. Выглядело так, как будто оно сработало. Я сделал его идеально.
Малфой смотрел на кирпичную стену, но его взгляд был где-то далеко.
— Если ты все сделал правильно, то это сработало, — подтвердила она, и он кивнул после некоторой паузы, — тебе следует, э-э… принять душ. Потом мы вернемся в Азкабан.
Он снова кивнул, и она подождала, пока он достаточно придет в себя, чтобы пойти в ванную. Движения его плеч и ног были скованными.
08:54
Точка двигалась влево, вправо, влево, туда-сюда, и Гермиона наблюдала за ней вместо того, чтобы изучать файлы дела и заполнять документы.
Она не могла выкинуть из головы выражение лица Малфоя. То, как он, казалось, все еще находился посреди битвы где-то внутри своей головы: далекий, немного дикий, жертва или охотник — она не могла решить, потому что иногда они выглядели одинаково.
В какой-то момент во время допроса ей показалось, что его мысли были где-то в другом месте, и его спокойствие выглядело натянутым, хотя обычно она не могла отличить естественное от притворного. Гермиона задавалось вопросом, было ли это из-за людей, которых он проклял той ночью, или из-за того, что это должно было выглядеть так, как будто он убил четырех человек. Или, может быть, он беспокоился о том, что он действительно это сделал, но это было неизвестно, пока она не просмотрит его воспоминания, и они не получат отчеты о смерти.
Однако она не думала, что Малфой просто беспокоился о последствиях убийства людей. Он должен был быть сосредоточенным и защищающимся на протяжении всего допроса, но он ничего не сказал, кроме того, что произносил заклинания. Он даже не удосужился аргументировать использование Круциатуса, чтобы доказать, что у него не было выбора, а вместо этого только наблюдал за ее реакцией.
Какие бы изменения в нем ни произвел Азкабан, Гермиона не считала, что они были к худшему. И если она ошиблась, и он действительно оказался в высшем кругу по собственному желанию, то теперь он, по крайней мере, сомневался.
И волновался, расхаживая туда-сюда по камере вот уже два часа, а, может быть, и дольше. Влево, вправо, влево, вправо.
21 июля, 22:09
Мускул на щеке Малфоя дернулся, и ей показалось, что он знал, что она смотрела на него. На самом деле, уже последние десять минут. Гермиона была немного удивлена, что он до сих пор еще не сорвался.
— Они сказали тебе…
— Ни планов, ни намеков и да, в полночь.
Гермиона прикусила щеку, поворачивая запястье на бедре и пытаясь небрежно посмотреть на часы. Малфой не отводил взгляда от коридора.
— Хочешь чаю?
— Нет.
— Мы должны подстричь тебе волосы.
Она не собиралась произносить вслух то, о чем думала уже несколько недель. Но не знала, чем еще им заняться, пока он не уйдет. Мысль о том, чтобы простоять в тишине дома еще два часа, сводила Гермиону с ума.
Малфой некоторое время просто моргал, а потом повернул голову и посмотрел на нее, словно желая убедиться, что она не шутит.
— Они слишком длинные и выглядят неряшливо. Если сделать их короче, то у тебя будет более собранный вид. Я думаю, что группа оценила бы это. Внешность.
— У моего отца были длинные волосы, и они никогда не выглядели неряшливо.
Малфой не прокомментировал собственные волосы. Возможно, потому, что какая-то его часть все еще ценила своего отца и игнорировала тот факт, что Люциус избегал встречаться с ним взглядом на суде, или он понимал, что волосы его отца наверняка теперь именно такие. Или, может быть, потому что единственное зеркало, которое было в его распоряжении, было наполовину запачкано и треснуто — в нем можно было разглядеть только отдельные фрагменты, и Малфой не мог толком оценить со стороны, как выглядит с длинными волосами. Гермиона иногда сама смотрела в это зеркало и представляла себя кем-то другим.
Его глаза сузились.
— Может быть, в этом и кроется причина твоего предложения?
Иногда, когда Малфой поворачивал за угол или входил в дверной проем, ее сердце замирало в ожидании, что сейчас Люциус полностью повернется к ней лицом, проклянет ее, попытается убить. Она полагала, что это сходство могло заставить людей сильнее опасаться его сына, но на нее оно действовало противоположным образом.
— Такие волосы просто кричат о том, что ты сидел в тюрьме. Если ты их подстрижешь, твой внешний вид станет более цивильным. Кроме того, да…различие с твоим отцом пойдет нам на пользу. То, что тебя с ним путают, уже достаточно проблематично, но, кроме того, общеизвестно, что твой отец пользуется Империусом.
Он отвел от нее свой взгляд и сжал челюсти.
— Ты Драко Малфой. Другой человек.
Открывая портфель и доставая свое нелюбимое перо, Гермиона наблюдала, как он размышляет. Малфой выглядел так, как будто ему предстояло нечто неприятное, с чем он уже смирился, и она полагала, что он согласится, как только истощит ее терпение.
— Я полагаю, ты их отрежешь?
— Да. — Она не собиралась привлекать команду парикмахеров, чтобы сделать его красивым. Он «сбежавший» Пожиратель Смерти, по уши вовлеченный в шпионаж за Возрождением, и единственный дом, носящий его имя, — это Мэнор, лучшие дни которого остались в далеком прошлом.
— Ты стригла кому-нибудь волосы раньше?
— В принципе.
Малфой поднял бровь, снова поворачиваясь к ней.
— Да или нет, Грейнджер. Это не тот вопрос, на который можно ответить «в принципе».
— Я видела, как это делается, — она пожала плечами, — и я читала об этом.
— Ну конечно, — пробормотал он, глядя на перо в ее руке.
— Это несложная задача.
— Я не удивлен, что тот, кто режет, именно так и считает.
Она закатила глаза, превращая перо в ножницы.
— Не то, чтобы я собиралась заколоть тебя ими.
До этих слов Малфой не смотрел на нее подозрительно, а теперь пристально наблюдал, как она испытывала остроту лезвий на чистом листе пергамента. Гермиона вопросительно подняла брови, но он так и не озвучил свой ответ. В случае Малфоя, очевидно, это было единственное согласие, на которое можно был рассчитывать.
Он еще больше напрягся, когда она оказалась у него за спиной, но Гермиона решила не обращать внимания на его паранойю, ведь на днях он сам прижал ее к стене. Она была не из тех, кто нападает из-за спины, ему пора было уже это усвоить.
Гермиона нахмурилась, глядя на его волосы и держа занесенные открытые ножницы в пространстве между ними. Они были такими прямыми, что она усомнилась бы в их естественности, если бы не знала его отца. Их оттенок был немного более желтый, чем чистый белый цвет волос Люциуса, но, возможно, дело было в том, что она привыкла видеть Малфоя только в сиянии золотого огня. Они отливали платиной в тени и дали от пламени, но, чтобы сказать точно, ей нужно было увидеть Малфоя при свете солнца.
— У меня есть время до полуночи, Грейнджер, не…
— Я знаю. У тебя терпение, как у змеи. — Она не собиралась заводить с ним разговор о терпении, но поскольку он ловко использовал ее собственное против нее самой, она полагала, что может озвучить эту мысль.
— Змеи? — протянул он после паузы, то ли пытаясь понять метафору, то ли почувствовав, что она собирает его волосы в хвост.
— Мм-м-м. Она выглядит скучающей и беззаботной, а потом просто бросается и вонзает в тебя свои клыки. Затем отравляет тебя…
— Ядом?
— Да. Ядом, наполненным множеством токсинов, которые сводят человека с ума. И заставляют потеть. Много.
