сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 60 страниц)
- Я знаю, ты редко ошибаешься, но на сей раз интуиция тебя подводит. Представляешь, с чем он столкнётся? И чем это может обернуться для академии? Что, если этот преступный элемент кого-нибудь обворует или, того хуже, убьёт? Коль пострадает сынок лорда, ты-то выйдешь сухим из воды, но мне, как человеку, который привёл его в академию, придётся понести суровое наказание.
- Мы уже об этом говорили.
- И где гарантии? – вспылил мужчина. – Я должен поверить на слово этому оборванцу?
- Что за бурная реакция?
Преподаватель осёкся и замолчал. Что-то подсказывало ему, что мальчишка станет не просто головной болью, но самой настоящей занозой в заднице. К тому же, он никак не мог избавиться от ощущения, что где-то его уже видел. Только вот когда? И при каких обстоятельствах? Рисковать до того, как найдутся ответы на эти вопросы, он не хотел. Хмуро взглянув на принца, он едва не скривил губы. Дай Кайлу повод, и он тут же бросится всё перепроверять по десять раз на дню, пока не добьётся правды. Цепеш был уверен, что в мыслях принц уже копается в его прошлом, пытаясь понять причину этой реакции. Или сдавайся, или бросай карты на стол.
- Хорошо, сделаю. Но ты, Кайл, будешь должен. Подготовлю бумаги и подам их завтра.
- Завтра? – встрял Жан. – А не рано? Ещё июнь, а занятия только в августе начнутся.
- У тебя что, зелье закончилось? – с неожиданной заботой спросил Цепеш.
- Какое?
- От скудоумия. Оформление документов займет два месяца и это минимальные сроки. Или думаешь, всё делается в один день? Поступающих слишком много. Каждого нужно оформить, с каждого снять мерки, чтобы пошить форму, каждому приготовить комнату, выделить учебники, письменные материалы...
- Я не умею писать...
- Что? – мужчина уставился на него с непониманием.
- Да и читать, кстати говоря...
- Господь Всемогущий! Надеюсь, мои деяния зачтутся на Высшем суде! На сегодня свободен, но с завтрашнего дня придётся здорово напрячься, чтобы освоить чтение и письменность хотя бы на начальном уровне. В противном случае вылетишь из академии, не успев начать обучение.
***
Когда мальчишка вернулся, на улице уже совсем стемнело. И без того взволнованный поведением сына Альберт встретил его с подозрением – столь широкая улыбка сияла на лице Жана. Впервые за последние несколько недель он был в прекрасном расположении духа. Глядя, как парень безуспешно пытается сохранить серьезное лицо, толстяк вздохнул.
- Рассказывай.
- Меня зачислят в Хельс! – раздался возглас, и наступила тишина. Гнетущее такое молчание.
- Что? – спустя долгую паузу спросил Альберт.
- Я поступаю в военную академию!
- С какой это радости? – с ещё большим подозрением сощурился толстяк.
- Кайл познакомил меня с одним из преподавателей. Тот и предложил помощь.
- Это связано с той вещью, которую ты ему передал?
- Ничего я ему не передавал! – мгновенно ощетинился Жан, всем своим видом пытаясь показать, что говорит правду, но алеющие уши доказывали обратное с куда большим успехом.
- Что-то опасное?
- Нисколько.
Альберт только качнул головой, он видел, мальчишка и сам не верит в свои слова, но спорить было бессмысленно. Сейчас Жан упрётся, как баран, и с пеной примется у рта доказывать свою точку зрения, пока толстяк не устанет его допрашивать. Уж в чём-чём, а в ослином упрямстве парню нет равных. Ко всему прочему его сын обладал весьма непосредственным взглядом на жизнь, зачастую повторяя: кто не рискует, тот не пьёт дорогое вино, не ходит в парче и вообще неудачник. Посему толстяк лишь махнул рукой, выражая своё согласие.
- А от нас что-нибудь требуется? – озабоченно затараторила Люси. – У нас есть сбережения, но не уверена, что их хватит. Для учёбы ведь столько всего нужно.
Жан пожал плечами и задумчиво поднял взгляд вверх, а затем произнёс:
- Цепеш ничего не говорил об этом.
Альберт вздрогнул. Перед его мысленным взором мгновенно возникла неясная фигура из давнишних воспоминаний, от которых он многие годы пытался избавиться. К чему тревожить лишний раз душу, коли прошлого не вернуть? Но сейчас отмахнуться от видения не удалось. Не слушая, что ещё говорит мальчишка, он тяжело поднялся из-за стола и вышел в коридор, где грузно привалился к стене. Вновь и вновь воскресали в его памяти черты лица, когда-то ненавистного, позже полюбившегося, а затем – изуродованного. Ни тогда, ни теперь толстяк не мог поверить, что тело можно так изувечить, и сделала это не война, не вражеские солдаты и не пожар, а хищник с кривой улыбкой на лице со шрамами. Долгие годы Альберт молился, чтобы их с мальчиком пути никогда не пересеклись.
- Довольно болтать, - прикрикнул он на Жана, заглянув обратно в комнату. – Спать иди.
Недовольно надув губы, парень бросил умоляющий взгляд на Люси, но та лишь слабо улыбнулась, показывая ему, что действительно пока бы лечь спать. Когда мальчишка ушёл, женщина подняла на мужа взгляд, в её глазах легко можно было заметить страх, чуть ли не переходящий в ужас.
- Что, если он узнает? – почти шёпотом спросила она. – Что, если узнает?..
***
Занятия с Цепешем начались с простых вещей. В первый день он усадил меня за стол, протянул книгу и листы бумаги, после чего всучил перо и принялся рассказывать про алфавит.
- Ты должен знать, как пишутся и читаются буквы,- строго сказал он.
Зазубрил я это с лёгкостью, но когда перешли к письму, дело застопорилось. Я неловко макал кончик пера в чернила и старался перенести его к бумаге, но тяжёлые фиолетовые капли срывались с пера и падали на чистую поверхность стола, заставляя преподавателя злобно скрипеть зубами. Около часа я приноравливался лишь к тому, чтобы держать эту тонкую оперённую палочку в пальцах.
- Еще одна капля, и эти чернила окажутся на тебе! – грозно рычал Цепеш, наблюдая, как я, высунув от усердия язык, вырисовываю буквы, одну за другой. Перекосившиеся закорючки, напоминавшие мазню из кривых линий, смотрели с великим укором. Всю ночь потом мне снились бесчисленные орды букв, осаждающих крепость, чьи защитники сбрасывали на них целые котлы чернил, оставляя на земле жуткие бесформенные кляксы.
Время проходило, как на каторге. На улице идеальная погода, светит солнце, жара атакует город, а ты сиди, зарывшись в книги по самую макушку. Даже всегда опрятный аристократ, заходивший проверить, как продвигаются дела, позволял себе расстегнуть пуговицы на рубашке и садился на подоконник. А я и вовсе с трудом боролся с желанием убежать прочь и засесть в прохладной воде. Никакого желания заниматься не было, да и сама идея поступить в Хельс уже казалась не такой радужной. Там всё будет сложнее, не только предметов прибавится, но физическая нагрузка появится в довесок.
С чтением было много проблем. Проводя кучу времени над книгами, я по-прежнему читал по слогам и допускал такие ошибки, что преподаватель мгновенно закипал. Мне и самому начинало казаться, что научить меня этому невозможно. Но ничто не шло ни в какое сравнение с тем, как я писал. Слова выходили настолько кривыми, что Цепеш просто умолял выколоть ему глаза. Признаться честно, в первый раз я даже испугался, восприняв его слова всерьёз. В один момент он просто не выдержал и протянул листы с моей писаниной Кайлу, сопроводив это фразой:
- Я больше не могу, теперь это твоя обязанность.
В тот день я понял причину, по которой Кайл смеялся, когда я начинал читать вслух. Мой почерк он разбирал с огромным трудом, часто останавливался, чтобы уточнить слово, но я и сам плохо разбирался в своем почерке.
- Когда ты прекратишь этот странный шифр! - воскликнул как-то он. Но иначе не выходило. Пока я писал медленно, ещё что-то получалось, но стоило ускориться под диктовку, и слова превращались в непонятную массу линий.
Так прошло время до самого августа.
***
Из года в год первого числа восьмого месяца года на центральной площади Нижнего города происходило жуткое столпотворение. Студенты громко переговаривались и шутили, слышались взрывы хохота и приветственные возгласы. Первокурсники прощались с родителями, делились впечатлениями, некоторые испуганно жались в стороне и заворожёно смотрели на старших, в чьи обязанности входило сопровождение новеньких в академию. В общем, самая обычная картина первого августовского дня, открывающего учебный год.
Нас выстроили в длинную колонну, и повели в Верхний город. Впервые я прошёл через резную арку мимо застывших гордо солдат. Впервые увидел аллеи дворцового парка при дневном свете. И впервые увидел крепость, которая должна была стать мне домом на ближайшие несколько лет.
Хельс высился среди прочих домов неприступным комплексом башен. Донжон, окружённый множеством мелких построек, соединённых с сердцем замка мостами. Каратели считали, что в этом вся прелесть - в возможности пройти в любую часть академии, не тратя лишнее время на обходы и выходы во двор. Мелкие строения подсобных помещений, кузня, бараки и людские - всё было отделено чертой деревьев и цветов. Башни выделялись на первом плане, соединяя множественные залы, запутанные коридоры, комнаты студентов и преподавателей. В центральной части проводились занятия, а расположившиеся по кругу четыре башни различались только символиками на свисающих флагах. Северная башня принадлежала аристократам. В восточной обитали дети горожан. Западную отвели будущим Карателям. Ну, а южную занимали преподаватели.
Когда я увидел академию впервые, сравнил её с доспехами. Изящными такими латами, лежащими среди травы. Нагрудник, окружённый наплечниками, наручами и шлемом, вокруг которых выстроил стену широкий рыцарский пояс. Но сюда уже пробрались пауки и сплели свои мостики между отдельными частями. Они создали себе удобные проходы, что не спускаться на землю.
Нас провели путанной сетью коридоров и оставили перед дверьми в Залу Распределения. Это название дали ей чисто условно, здесь, как объяснял мне Альберт, традиционно проводится церемония посвящения – чистой воды формальность в силу того, что по курсам и отрядам нас распределили ещё в прошлом месяце. Постепенно коридор заполнился. Студенты оживлённо переговаривались. Когда мы начали изнывать от ожидания, мужчина в форме преподавателя – чёрной с символикой академии, изображающей раскрытую книгу и три сферы: багровую, синюю и зелёную, - вышел из зала и обвёл нас внимательным взглядом.
- Добро пожаловать. Меня зовут Роберт де Ривери. Постройтесь в шеренгу по двое, сейчас мы войдём в зал, где пройдёт церемония.
***
Верховный инквизитор поднялся на возвышение, с благосклонностью наблюдая за входящими в зал новыми студентами. И пусть весь его вид выражал удовольствие от этого зрелища, присутствовать здесь ему хотелось меньше всего. С куда большим удовольствием он бы провёл время в работе, тем паче, что её сейчас выше крыши. После пропажи триграммы Собор стоял на ушах в буквальном смысле. Капитана Ламбеза пришлось временно отстранить и передать командование отрядом лейтенанту. В результате солдаты, в числе которых был этот же лейтенант, подняли настоящий бунт. Но утрата символики дело серьёзное, на тормозах его не спустишь. Свидетелей нет, сказать никто ничего не может. Всё, что известно – вор пробрался по системе вентиляции.
Переведя взгляд на Цепеша, старик вздохнул. Единственная его опора в Ордене. Его Фарвен знал долгие годы и всецело доверял, потому и поручил это расследование преподавателю. В последнее время чего только не творилось среди Карателей, и им инквизитор уже не так верил. Определённо в Ордене становилось неспокойно. Взять хотя бы историю Корвина. Слухи улеглись, он вернулся к работе, но от прежней веры в него и следа не осталось, да и напоминание о его тёмных делах всегда перед глазами – выживший после волчанки сынок капитана. Во что Корвин влез, с кем спутался, что использовал во имя спасения ребёнка? Это всё тоже подлежит расследованию, но людей катастрофически не хватает, слишком многих забрала с собой война.
- Внимание! – донёсся голос Роберта. – Тот, чьё имя я назову, выходит и встаёт перед артефактом!
Инквизитор сосредоточился на церемонии. Дети подходили к нему и касались ладонями зависшего в воздухе шара, после чего над ними появлялось несколько его копий. Количество зависело от чистоты крови. Один – из простонародья. Два – аристократ. Три – полукровка. Всё настолько обыденно, что старик едва сумел подавить зевоту.
- Жан-Клод Перинье!
Вот тут он вздрогнул. Мальчишка, которого привёл Цепеш! – подумал он с восторженным интересом, но стоило посмотреть на паренька, как взгляд старика угас. Перед ним стоял обычный юнец, каких за годы служения он повидал немало. Широкоплечий, рослый, крепкий, но чудовищно тощий. Немного растерянный и смущённый. Старик отвёл глаза. Он ожидал чего-то большего. По залу прокатился тревожный шепоток, Фарвен вновь вперил взгляд в Жана и удивлённо приподнял брови. Шар погас. Приподняв подбородок, инквизитор пристально посмотрел на Цепеша, однако тот также выглядел озадаченным. Нахмурившись, старик посмотрел на принца. В день зачисления младшего отпрыска королевской фамилии артефакт точно так же повёл себя, но в тот день и ожидалось что-то неординарное. Принца с шести лет сопровождали странности. Снова посмотрев на мальчишку, инквизитор приподнял подбородок.
Внешность не то, к чему стоит приглядеться.
Сощурившись, он прикоснулся к амулету на груди. Мир изменил очертания, превратившись в сплошное переплетение энергий. Вот слева располагаются простолюдины, их легко определить по светло-красному, почти розовому, цвету потоков. В самом центре – дети лордов, цвет их энергии обладал зеленоватым свечением, среди которой выделялась ярко-синяя точка. Младший принц. Его энергия казалась мучительно знакомой, но признаваться в этом Фарвен боялся даже самому себе. Переведя взгляд вправо, он увидел потоки тёмно-синего цвета, лениво струящиеся среди небольшой группы полукровок. Мальчишка был одним из них.
И без того возбуждённый народ начал громко перешёптываться, и инквизитор поспешил опустить руку. Потоки исчезли, и он увидел причину всеобщего волнения – над парнем появилось четыре копии артефакта. Старик ощутимо вздрогнул, но заставил себя улыбнуться.
- Прошу садиться. Теперь вы полноправный студент военной академии Хельс.
***
Пиво в «Руке Палача» подавали на диво вкусное, нечета другим питейным заведениям, в которых из года в год подают дрянные напитки, а еду требуется тщательно рассматривать, прежде чем отправить в рот. Корвин устало опустился на стул и кивнул трактирщику, тот приветливо улыбнулся своему самому верному клиенту, после чего подозвал работника и лично озвучил заказ капитана, который знал уже наизусть. Тем временем мужчина отвёл взгляд от владельца заведения и уставился на сидящего напротив него лейтенанта, тот смотрел на командира с невысказанным укором. Корить было за что, но капитана не волновало, что о нём могут подумать в его же собственном отряде. А думали многое, в этом Корвин был уверен. С тех пор, как его репутация оказалась безнадёжно растоптана, какие только слухи не ходили по всем восьми головным отрядам Ордена Карателей.
- Я всё могу понять, Нрим, но ты бы хоть озвучил, что тебе надо.
Лейтенант чуть склонился к нему и, понизив голос, произнёс:
- В Ордене сейчас все на ушах стоят...
Корвин только пожал плечами. В свете событий его собственной жизни, дела Ордена волновали его в последнюю очередь. И виной тому была вовсе не озабоченность личными проблемами. Всю свою жизнь он служил верой и правдой, с завидной дотошностью выполняя приказы, чем снискал уважение среди сослуживцев и славу в народе. Его даже назвали живой легендой. Но стоило обратиться к ним за помощью, как ему отказали в самой, что ни на есть, грубой форме. Его просьба, видите ли, нарушала все существующие законы.
- Слышал о лейтенанте из отряда Озера? – с усмешкой поинтересовался Нрим.
- А что с ним?
- Откусил себе язык во время допроса и истёк кровью.
Капитан нахмурился. Он знал, что любой из Ордена готов пойти на всё, чтобы не выдать тайны церкви, во имя которой они сражались. Даже на свершение такого греха. А потому новость о самоубийстве не удивила. Вопрос в другом: зачем его допрашивали? И чьи тайны он хранил? Не тратя времени даром, он озвучил свои мысли. Нрим хмыкнул.
- А вот это уже самое интересное. Дело не получило огласки по вполне понятным причинам, но в наших кругах такие истории быстро всплывают. Говорят, он был предателем.
Замерев на мгновение, капитан фыркнул и расхохотался. Тем не менее, лейтенант оставался серьёзным, и Корвин тут же насторожился.
- Это не шутка?
- Много наших завербовано врагом, это происходит не только в Ордене. В сравнении с гвардией у нас тишь да гладь. Ещё сильнее беспокоит, что предатели молчат. Или убивают себя, как это сделал Карл. Дело пока не коснулось только нашего отряда, но долго это не продлится. Они вскоре возьмутся и за тебя. Ты у нас единственная тёмная лошадка.