Текст книги "Перстень Сварга (СИ)"

Автор книги: Веда Корнилова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 74 страниц)

– И как же они оказались среди прокаженных? – поинтересовался настоятель.

– Внешние признаки проказы и кожного заболевания этих двух парней – кое в чем они внешне очень схожи, а хорошего лекаря рядом с этими парнями не нашлось, вот этих ребят и изгнали – решили не рисковать, а парни потом и сами уверились в этом страшном диагнозе. Сейчас судьбу этих парней предугадать проще всего: думаю, вы сумеете их вылечить, но скажете им, что это произошло только при помощи истинной веры и помощи Двуликого. После этого парни навсегда останутся в полной уверенности, что при помощи этого Бога излечились именно от проказы, и в этом мнении их уже никто не сумеет поколебать. Они вернутся домой не просто так, а став ярыми приверженцами и сторонниками Двуликого, и восславляя его направо и налево. К тому же эти парни от счастья, что их миновала долгая и мучительная смерть – они теперь ради Двуликого не только пойдут на все, но и своими постоянными разговорами и восхвалениями невольно начнут вербовать все новых и новых сторонников Двуликого. Умно.

– Не вижу в этом ничего недостойного! – развел руками настоятель.

– Еще бы! – неприятно усмехнулся Бел. – Да они теперь ради Двуликого горы свернут! Ни один проповедник или миссионер не сумеет с таким жаром и искренностью убеждать людей в силе и величии Двуликого, и в его способности творить чудеса! Вольно или невольно, но такие люди способствуют распространению веры в Двуликого далеко за пределы этой страны.

– Это всего лишь один из путей распространения истинной веры! – настоятель и бровью не повел. – Вам что-то не нравится? Должен сказать: в этом нет ничего запрещенного. Как говорят у вас в Руславии – капля камень точит.

– Не спорю. Теперь я понимаю, отчего вы этих парней забрали самыми первыми – пусть ваш лекарь сказал, что у них нет проказы, но все одно им не помешает какое-то время посидеть отдельно, в карантине. На всякий случай.

– А разве мы поступаем неверно?

– Согласен: ничего особо криминального здесь нет… – чуть нахмурился Бел. – В этом случае можно говори лишь о желании увеличить подобным способом свое влияние, значимость и популярность.

– Что ж, неплохо… Молодой человек, мне нравятся ваши медицинские познания… – удобнее устроился в кресле настоятель. – Да, вы правы: иногда люди путают внешние проявления иных заболеваний с проказой. Для того, чтоб расширить ваши знания в этой области, сообщаю: кроме уже упомянутых вами волчанки и витилиго, я могу назвать еще несколько болезней с похожими внешними признаками – слоновая болезнь, экзема, нейродермит…

– А также некоторые срамные болезни, которыми гулящие бабы награждают невоздержанных мужчин! – провозгласил отец Вал, не сводя обличительного взгляда с Олеи.

– Теперь поговорим о втором человеке, которого вы увели чуть позже… – продолжал Бел, не обращая внимания на высказывания отца Вала. – Помню его, он очень интересно рассказывал о пирамидах. Насколько я успел понять, это очень высокообразованный человек, прекрасно разбирающийся в истории и искусстве. Неудивительно – ведь до того, как заболел, он был художником, и, по его словам, довольно знаменитым. Я в искусстве плохо разбираюсь, но, послушав его, понял, что те, кого он рисовал, были очень богатыми и знатными людьми, а такие господа к рыночному мазиле не пойдут. Похоже, что этот человек очень талантлив, и, возможно, даже знатен, только болезнь не выбирает, а жизнь художника, как правило, не дает возможности скопить деньги… Вот так и вышло, что это парень, заболев, оказался на улице, как говорится, без кола и двора, а заодно и без единой монеты в кармане – а откуда деньги у творческих людей, которые живут одним мгновением? Однако каждый из нас живет надеждой, вот и художник пошел в Вайзин за излечением. Ну, вылечить его вы, конечно, не вылечите, но вот работать на себя сумеете заставить. Сунете парня в мастерскую с красками, кистями и холстами, будете поить какой-нибудь подкрашенной водичкой, и утверждать, будто это и есть лекарство от проказы, только – вот беда!, на него оно что-то слабо действует… Парень же все это время будет работать, как проклятый, только чтоб хоть на какое-то время отвлечься от тяжелых мыслей, а работа на износ – это самое лучшее, чтоб забыться.

– Не запрещено… – хмыкнул настоятель. – Что плохого в том, если человеку позволили заниматься любимым делом?

– Да, в таких случаях творческие люди выкладываются полностью. Он будет рисовать до тех пор, пока его руки сумеют удержать кисть. Правда, не знаю, сколько он протянет у вас, и что вы сделаете с ним, если он вдруг откажется работать, или же будет не в состоянии трудиться. Ну, тут у всех конец один… Во всяком случае, когда его не станет, у вас на руках окажется немало дорогих работ мастера.

– Как раз наоборот: мы облегчаем последние месяцы или годы его жизни! – настоятель выглядел оскорбленным. – Возможно, с этической точки зрения в этом вопросе существуют небольшие шероховатости, но и только. Если кто-то из благодарных почитателей Двуликого решил посвятить последние годы своей жизни его возвеличиванию, то что в этом плохого? Желание остаться в монастыре Святых Дел может говорить лишь о том, что человек перед уходом принял ту веру, которая оказалась ему наиболее близка.

– Вы забываете о том, что картины, написанные прокаженным, могут представлять реальную опасность…

– Это уже наша забота. У вас все? Больше сказать нечего? И из-за этого вы обвиняете служителей Двуликого в обмане, лжи и…

– Нет. Теперь что касается той четверки, которых вы увели незадолго до нас. Ваш человек… – Бел бросил взгляд на благодушно улыбающегося жреца, того самого, что сопровождал прокаженных от границы. – Ваш человек умеет разговаривать с людьми, и слушать их он тоже умеет. Как я понял, память у него неплохая. У меня, кстати, тоже. Так вот, я прислушивался к их разговорам, и запоминал, кем раньше был каждый из прокаженных, еще до того, как на них свалилась эта страшная хворь, и вот что интересно: из всей группы только эти четверо относятся к сравнительно богатым и состоятельным семействам.

– Хм…

– У нас в Руславии есть поговорка: не знаешь, где найдешь, где потеряешь… – продолжал Бел. – Так и здесь – неизвестно, что за люди окажутся среди заболевших, ведь прокаженный, как правило, уходит из дома, чтоб не заразить своих родных и близких. Такому бедолаге только и остается, что бродить по дорогам среди таких же отверженных, и тут уже не имеет значения, богат ты, или беден, умен или глуп – болезнь не щадит никого!

– Ближе к делу и меньше слов.

– Тогда я повторяю: в этой группе прокаженных только четверо относятся к богатым семействам. Напомнить вам, кто эти четверо? Землевладелец, двое купцов и хозяйка пошивочных мастерских, верно? Правда, сейчас этих людей не отличить от простых работяг – болезнь и разлука с домом уравнивают всех. И тем не менее на этих людях вполне можно погреть руки – в их семьях имеются деньги, есть что взять. А вот у остальных прокаженных за душой почти ничего нет – это солдаты, крестьяне, ремесленники и прочая мелочь, с которой нет смысла возиться. Овчинка выделки не стоит. А дальше…

– Ну-ну?

– Очевидно, этих четверых людей вы тоже несколько дней подержите в покое, будете делать вид, что начали их лечение, а потом подсунете им на подпись чистый лист, или же какую-то серьезную бумагу, которую они подмахнут, не глядя. Что они подпишут? Долговые обязательства, закладные письма, или же право наследования на оставленное дома имущество? Думаю, у вас уже отработано немало самых разных вариантов по отъему денег у семей таких вот более-менее состоятельных людей…

– Вы, очевидно, хотели сказать – когда-то состоятельных людей… – поправил настоятель.

– Я имел в виду тех, у кого дома остались кое-какие денежки, а если у людей дома оставлено золотишко, то можно попытаться его срубить, так? Тут главное – оформить все таким образом, чтоб комар носа не подточил. Главное для вас – получить подпись, причем подпись добровольную. Тогда при обращении родственников в суд любой маг, изучив подпись на бумаге, подтвердит, что она поставлена именно тем человеком, о ком идет речь, причем свою подпись он поставил без принуждения и добровольно. Скорей всего, этот поганое дело по отъему денег у больных людей поставлено у вас на поток, а раз до сих пор по этому поводу не было скандалов или чего-то подобного с обвинениями в подлоге, то, значит, у вас все идет с толковыми крючкотворами и по хорошо накатанной колее.

– Просто мы очень осторожны, и избирательно подходим к каждому случаю… – настоятель и не думал отрицать слова Бела. – И что с того? Не сомневаюсь, что люди сами пожелали бы отдать Двуликому часть своего имущества и своих накоплений…

– Часто заработанных грешными делами! – все никак не мог успокоиться отец Вал.

– Вы хуже пиявок! – не выдержала Олея. – Отнимаете последнее у этих несчастных людей!

– Неверная постановка вопроса. Все одно это уже не люди, а обреченные на смерть создания. Так почему бы им не послужить для величия Двуликого?

– А вам не кажется, что это мерзко?

– Нет, не кажется. Надеюсь, вы закончили с обличениями?

– Теперь мы переходим к самому отвратительному… – Бел по-прежнему был невозмутим, но Олея видела, что он здорово разозлен. – К тому, как вы поступаете с теми, кто оказался непригодным для ваших игр.

– Продолжайте.

– Как это ни страшно звучит, но предполагаю, что остальных вы просто убиваете – все одно взять с них нечего. Лечить их, естественно, никто из вас не собирается, да проказа и не лечится, так что эти люди вам совсем не нужны. К тому же крайне опасно иметь неподалеку от монастыря такое количество неизлечимо больных людей. В этом случае решение может только одно – избавиться от ненужного балласта самым простым способом.

– Мне странно, как столь умный человек мог совершить подобную глупость – затесаться к прокаженным.

– Вы увиливаете от ответа на вопрос.

– То есть, если я правильно понял суть обвинений, то вы обвиняете нас в массовых убийствах? – поинтересовался настоятель.

– Да.

– Крайне примитивное мнение. Подумайте сами, о каком убийстве может идти речь? Все эти люди – прокаженные и иже с ними – они все и так почти мертвы, и их пребывание на этом свете только затягивает их агонию. Поймите, мы совершаем благое дело – избавляем несчастных от бремени бытия, которое стало для многих из них невыносимой тяжестью.

– Далеко не для всех. Вы сами недавно утверждали, что жить хотят все, даже самоубийцы! Так что не стоит прикрывать красивыми словами то, что понятно и так: у вас здесь царит жестокость, цинизм и полное попрание моральных норм.

– Все, что вышло из грязи… – вновь влез в разговор отец Вал… – все должно туда же и уйти!

– Значит, говорите, попрание моральных норм… – протянул настоятель, и Олея отметила про себя, что сейчас этот человек не выглядел столь милым и умиротворенным. – На эту тему можно дискутировать долго, только вот на подобные глупости у меня сейчас нет времени. А на ваши смешные обвинения я бы сказал иное: мы – сродни золотоискателям, копаемся в грязи, чтоб найти что-то ценное. Среди того человеческого дерьма и сора, что в невероятном количестве плавает и бродит по дорогам – среди них можно отыскать золотые крупинки, которые в дальнейшем надо слить в золотые слитки, и пустить на развитие нашей церкви. Разве мы не делаем святое дело?

– Те, кого вы грабите, вряд ли в полно мере разделят это мнение. Ведь даже те несчастные, что подпишут бумаги – даже они обречены. С того момента, как вы заполучили их подпись – все, они вам больше не нужны, и превращаются в тот же, как вы изволили выразиться, человеческий сор, а от него вы избавляетесь безо всякой жалости.

– Ваша логика, хотя и небезупречна, но верна. Если ранее никто не обратил внимание на то, что из мусора можно добывать деньги – это их проблемы. Да, среди той партии прокаженных мы отобрали для себя нескольких человек, которые могут принести пользу церкви Двуликого, а остальные… Ну, шлак, или же пустая порода – это все идет в отвал.

– В отвал, значит… Да, до такого надо додуматься! Интересно, кто у вас, в церкви Двуликого, такой умный?

– Эти подробности вряд ли кому интересны. И потом, что-то приличное в общей массе человеческого мусора появляется не так и часто. Это в сегодняшней партии очень высокий процент полезной отдачи – семь человек, не считая вас. Обычно количество годного товара не превышает двух-трех человек на партию, а нередко случается и такое, что из всей подошедшей группы не годится ни одна особь. Говоря все тем же языком золотоискателей – сплошняком идет одна пустая порода. Между прочим, пустые рейсы оборачиваются для нас немалыми убытками.

– Мне страшно вас слушать! – едва не закричала Олея.

– Женщины вообще излишне чувствительны… – вздохнул настоятель. – Именно оттого мы их в наш монастырь стараемся не допускать без крайней нужды. Как видите, я от вас ничего не скрываю, и прошу того же от вас. Да и речь сейчас идет не об этих грязных недотепах, а о куда более важных вещах. Итак, где артефакты?

– У меня их нет. Во всяком случае, их нет для вас.

– Что ж… – в голосе настоятеля было слышно нескрываемое раздражение. – Что ж, если вы не желаете прислушиваться к голосу разума и рассудка, то я вынужден отдать вас отцу Валу, а у него даже немые обретают способность говорить.

– Знаете, что я думаю? – слова Бела звучали твердо. – Пусть лучше артефакты пропадут – Танусия и Уреал как-нибудь разберутся промеж собой насчет того, как они будут делить Руславию. Это куда лучше и безопасней, чем оказаться под властью и влиянием таких беспринципных типов, как вы, или принять мораль Двуликого.

– Это ваше окончательное решение?

– Да.

– Жаль, Действительно, мне искренне жаль, но вы сами сделали свой выбор. Отец Вал… – обратился настоятель к довольно ухмыляющемуся мужчине, который только что не потирал руки от удовольствия… – отец Вал, отдаю этих недостойных в ваши руки, вернее, в ваше полное распоряжение. Очень надеюсь, что в самое ближайшее время вы сумеете объяснить этим грешникам всю глубину их заблуждений, а я узнаю все то, о чем они так и не пожелали мне поведать, несмотря на все уговоры.

На неприятном лице отца Вала проявилось нечто, напоминающее счастливую улыбку. Просто как кот, наконец-то схвативший сидящую перед ним мышь, которую до того ему не разрешали трогать. Довольный мужик чуть шагнул вперед и проскрипел своим неприятным голосом:

– Сейчас, богохульники, мы спустимся в подвал этого святого дома, и там я наставлю вас на путь истинной веры и почитания Двуликого!.. – и отец Вал с видимым удовольствием поднял свой хлыст и с оттяжкой хлестнул сидящих перед ним людей.

Вернее, он попытался это сделать, но когда ремень хлыста взвился в воздух, то внезапно все пошло не так, как рассчитывал отец Вал. Дело в том, что именно этого момента так долго ожидала Олея, и вот теперь пришло ее время. Внезапно мужчины увидели, как до того неподвижно сидящая на стуле женщина вдруг просто-таки слетела со своего места, и протянула левую руку по направлению опускающегося ремня, прямо под удар, причем та рука совершала небольшие вращательные движения, будто описывала в воздухе круги. Неожиданно для всех присутствующих, и, прежде всего, для отца Вала, ремень не ударил женщину, а несколько раз обвился на ее вытянутой руке. Больно, конечно, но терпимо… Резкий рывок – и рукоять хлыста не просто вылетела из руки отца Вала, а, можно сказать, понеслась к Олее, которая правой рукой легко перехватила ее в воздухе – для женщины это не составило ни малейшего труда. Еще бы – ранее все это сотни, если не тысячи раз было отработано ею на тренировках с дядюшкой Генаром.

Еще миг – и с левой руки женщины слетели кольца ремня, и теперь уже она послала удар хлыстом в сторону охранника, стоявшего неподалеку от нее, причем ударила так сильно, что мужчина кубарем покатился к стене, а от второго удара отлетел в сторону второй охранник, стоящий за спиной Бела. Все это произошло в течение нескольких ударов сердца, и настолько быстро, что вначале никто ничего не мог понять.

Тем временем отец Вал, который все это время в растерянности взирал на творящиеся перед его глазами безобразия, наконец, сообразил, в чем дело, и с воплем кинулся к Олее, чтоб отобрать у нее свой хлыст. Очередной удар с подсечкой коленей сзади – и отец Вал нелепо грохнулся на пол, но женщине было не до того, чтоб в подробностях наблюдать за его приземлением. Дело в том, что теперь уже третий охранник бросился к Олее, на ходу выхватив недлинный кинжал. Ничего страшного, ее и с этим научил управляться дядюшка Генар. Еще один удар плетью – и кинжал полетел в сторону, а мужчина с короткой руганью схватился за вывернутую кисть руки.

– Стойте на месте! – крикнула Олея, но ее голос предательски дрогнул, и для мужчин это послужило чем-то вроде сигнала о том, что женщина просто ошалела от происходящего, и опасаться ее не стоит – настолько лихо махать плетью у бабы вышло с перепуга. А что, в жизни случается и не такое! В общем, всерьез женщину они не приняли, хотя негласно все пришли к одному и тому же мнению: отобрать у бабы хлыст и отходить им эту безголовую дуру так, чтоб впредь неповадно было поднимать руку на мужчин!

К ней кинулись четверо – трое разозленных стражников, и все тот же улыбчивый жрец. Ладно! – зло подумала Олея. – Ладно! Не хотите по-хорошему, будем действовать по-плохому. Как говорил дядя Генар: главное в схватке – сразу дать понять, на чьей стороне сила и удача, и в первую очередь необходимо сохранять хладнокровие. Новый удар хлыстом – и тот мужчина, что был всего в паре шагов от нее, страшно закричал, схватившись за глаза. Понятно, отчего ты так заорал! – невольно отметила про себя Олея. – Думаю, глаза тебе я не выбила, только ты их в самое ближайшее время все одно не решишься открыть – страшно… У него должны быть повреждены веки – это, конечно, крайне неприятно, но не смертельно. А чтоб не орал, для надежности надо будет дать ему разок хлыстом по шее – пусть замолчит, а не то на его вопли охрана со всего монастыря сбежится… Фу, наконец-то умолк! Так, один пока вышел из игры. Поваляйся на полу, мешайся под ногами остальных…

Тем временем второй охранник, тот, что в вывихнутой кистью, выхватил еще один нож. Похоже, этот человек одинаково хорошо владеет обоими руками. Ну и дурак, зачем снова лезешь в драку? Или, считаешь, что стыдно быть побитым женщиной? Ну, если так, то сам виноват, и не на кого пенять, кроме как на себя самого! Еще один удар – и мужчина, закричав от боли, выронил и второй нож. Его можно понять: мало того, что всерьез вывихнута кисть второй руки, так еще, кажется, на той кисти сломана пара костей. Тут она, конечно, виновата – чуть не рассчитала силу удара. Произойди подобное на тренировке – получила бы серьезный втык от дяди Генара. От злости на себя Олея ударила еще раз – и мужчина отлетел в сторону, мыча что-то невнятное: точный удар ремня по шее на какое-то время лишил его возможности издать хоть один внятный звук. Хорошо, уже двое вне игры.

Однако, как оказалось, это были мелочи: куда хуже было то, что третий охранник, молодой здоровый парень, выхватил откуда-то из складок своей одежды длинную тонкую цепь, и сам закрутил ею в воздухе, блокируя возможный удар женщины, причем проделывал все это он весьма умело и с невероятной ловкостью. Взгляду было сложно уследить на мельканием блестящей полоски, к тому же отполированной до такой степени, что резало в глазах. Понятно, что он хочет сделать – если получиться, то обвить цепью ремень хлыста, и вырвать его из рук женщины примерно так же, как она это проделала совсем недавно. Он-то, может, этого и хотел, но Олея понимала – допустить подобного никак нельзя.

Ого, а парень очень даже неплохо владеет цепью – вон что эта блестящая полоска выделывает в воздухе! Олея внимательно следила за этим человеком, улавливала все нюансы его движений, прикидывала возможность контратаки… Ха, пожалуй, хлыстом она владеет все же лучше, чем он цепью, но беда в том, что она несколько лет не брала в руки ни плетки, ни хлыста, а этот парень, судя по всему, тренируется постоянно… К тому же Олее надо чуть привыкнуть к этому хлысту – своему новому оружию…

Охранник умело блокировал все удары женщины, и ей приходилось быть вдвойне, а то и втройне осторожной. Но и парень, как видно, тоже понял, с кем имеет дело, и сам стал остерегаться идти напролом, а потом и вовсе пропыхтел на ломаном языке Руславии:

– Сдавайся, женщина! Между прочим, ты меня сумела удивить! Неужели думаешь, будто сумеешь победить? Ничего, мы с тобой еще побеседуем с глазу на глаз, а, может, и друг друга поучим чему хорошему… А может и нет – все зависит от того, как себя вести будешь! Разве не понятно, что я тебя сильней?!

Ага, уже сдалась, и лапки вверх подняла… Олея помнила наказ дядюшки Генара – ни в коем случае во время схватки не вступать в разговоры с противником. Тратишь силы, внимание ослабевает, он может чуть подавить тебя, и, естественно, от всего этого уменьшаются твои шансы на победу… Ненужная удаль или хвастовство тоже не увеличивают твое преимущество. Женщина нанесла еще удар, и еще… Да что же это такое – опять ничего не вышло! Более того: мужчина, кажется, стал забирать инициативу в свои руки, и даже начал теснить Олею, загоняя ее в угол. Ну, если у него это выйдет, то все закончится очень плохо – у нее заметно уменьшится пространство для маневра, да и хороший замах будет сделать куда сложней… Кажется, охранник стал понимать, что постепенно выигрывает, и на его губах появилось что-то похожее на довольную улыбку. Вон, снова заговорил…

– Надо же, баба владеет искусством кочевого народа… Впервые встречаю такое! А ну, бросай хлыст! Неужели до сих пор так и не поняла, что тебе меня не победить?..

В его голосе было столько насмешки и уверенности в себе, что Олея, и без того здорово разозленная, едва ли не окончательно вышла из себя. Ладно, попробуем пойти на хитрость, пусть и довольно рискованную! Провела несколько все более и более убыстряющихся обманных ударов, чтоб у мужчины создалось впечатление, что она хочет ударить его по ногам, повалить на пол… Несколько взмахов хлыста ушли едва ли не в половые доски, и вдруг, по совершенно невероятной траектории, ремень хлыста обвился вокруг шеи охранника. Правда, в последний момент мужчина все же понял, что пропускает удар, и холодно сверкнувшая цепочка несколько раз успела перехлестнуть ремень. В этот момент Олея, стремясь не дать противнику вырвать хлыст из ее рук, слишком сильно рванула рукоять на себя, а мужчина, в свою очередь, тоже приложил немало своих усилий, только вот для рывка в иную сторону… Результат оказался неожиданным, хотя и предсказуемым: раздался хруст шейных позвонков, и мужчина мягко осел на землю.

Такого результата Олея точно не ожидала, но сейчас ей было не до драматических слез, причитаний, и уверений в том, что она этого никак не хотела!.. Мгновенно стряхнув с хлыста тихо звякнувшую цепочку, она внимательно глянула на своего четверного противника, того самого улыбающегося жреца, который сейчас шагнул к ней с коротким мечом в руке.

– Брось свою железку на землю, и сам отойди в сторону. Мне не хочется брать на душу еще один грех.

Тот, кажется, внял голосу разума, и, чуть поколебавшись, шагнул назад.

– Дальше! – почти что приказала Олея. – Отойди дальше, к стене и встань подле нее. Да, повторяю: меч положи на пол.

Тот, чуть пожав плечами, обезоруживающе улыбнулся, и шагнул, было, туда, куда ему указывала Олея, но внезапно кинулся в сторону двери. Понятно, на что рассчитывал этот парень – выскочить из комнаты и позвать на помощь. Хм, можно подумать, что ему собирались дать такую возможность! Ремень хлыста обвился вокруг шеи улыбчивого жреца, и отшвырнул его в сторону, противоположную от двери. Ничего, сам виноват – надо иногда слушать то, о чем тебя предупреждают другие, пусть даже ты их считаешь безголовыми дурами. Отошел бы к стене, куда тебе велели встать – и не валялся бы сейчас на полу, судорожно дыша, и не в состоянии оторвать голову от гладко выструганных досок. Ничего, не страшно: такой удар, сильный и очень болезненный, хотя и не позволит этому парню нормально дышать добрую четверть часа, зато пройдет без последствий.

Так, кажется, все… Схватив с пола лежащий там кинжал, Олея перерезала одну из веревок, связывающих Бела, и пока тот стряхивал с себя путы, огляделась вокруг. Да уж, тут творится такое, что кабинет настоятеля сейчас по-иному, как поле боя, и не назовешь! Трое задыхающихся мужчин, которые не в состоянии даже подняться на ноги, двое неподвижно лежащих тел, и настоятель, с немалым удивлением и растерянностью взирающий на все происходящее.

Ну, с тем крепким мужчиной, что с таким мастерством владел цепочной – с ним все предельно ясно: хруст шейных позвонков сказал сам за себя, да и сейчас этот человек лежит, повернув голову самым невероятным образом. Жаль, это был достойный противник, а вот отец Вал…

Олея с опаской подошла поближе. Ну, и тут вопросов нет: под головой лежащего лицом вниз отца Вала расплывалось большое красное пятно. Чуть поднатужившись, женщина перевернули на спину тело отца Вала, и внимательно осмотрела его голову. Ее предположение оказалось верно – когда Олея подсекла ему колени, он рухнул на пол, но при том падении ударился виском об угол стола…

Так что же получается? Выходит, что за один только день на ее счету появились два покойника… Дело, конечно, жуткое и неприятное, но иначе никак нельзя – или ты победить, или убьют тебя, и тут уже не до сантиментов.

– С тобой все в порядке? – встал со своего места Бел.

– Да. А ты как?

– Около дела… – и Бел, подойдя к постанывающим и задыхающимся охранникам, каждого коротко рубанул по шее ребром ладони. На вопросительный взгляд Олеи Бел коротко пояснил:

– Необходимые меры предосторожности.

– А как…

– Не беспокойся. Полежат какое-то время в тишине и покое, а через полчаса придут в себя.

– Поняла.

– Значит, так, господин настоятель сей гнусной обители… – теперь Бел обратился к неподвижно сидящему мужчине. – Надеюсь, вы будете вести себя достаточно тихо и цивилизовано, а иначе… Иначе монастырю Святых Дел придется искать себе нового пастыря, который поведет своих овец на зеленые пажити.

– Греха не боитесь? – спокойно, будто ничего не случилось, спросил настоятель.

– На мой взгляд стороннего человека, вытряхнуть из вас душу и отправить ее на высший суд – это почти святое дело.

– Богохульники! – настоятель по-прежнему сидел в кресле за столом. – Вы на кого руку подняли?

– Если вас не затруднит, то давайте обойдемся без картинных воззваний к нашему разуму и драматических воплей… – Бел стал связывать лежащих на полу людей, и затыкать им рты. – Маловато достоверности…

– Бедный отец Вал! – покосился настоятель на неподвижно лежащего мужчину. – Вот уж кто был непоколебим в своей вере, хотя, надо признать, иногда он несколько перехлестывал в своей преданности Двуликому. Вы не поверите, но даже я его иногда опасался! И все же жаль, что он так нелепо погиб! Найти ему замену будет нелегко.

– Соболезную… – пробурчал Бел, оттаскивая к стене очередного связанного охранника. – Но не думаю, что это место у вас будет долго пустовать. Отыщете достойного…

– Ему – возможно, но вот как найти замену Касатису?

– Кому? – чуть покосился на настоятеля Бел.

– Касатису, моему личному охраннику, тому самому молодому человеку, которому эта милая девушка не так давно свернула шею. Не ожидал, право слово, не ожидал от него ничего подобного! Я на так надеялся на этого человека, настолько был уверен в его непобедимости!.. Это ж был такой волшебный мастер, такими приемами владел!.. А какие у него были рекомендации! Вы хоть представляете, сколько я ему платил за охрану? Огромные деньги! И этот парень так глупо погиб… Знаете, я все больше и больше разочаровываюсь в людях.

– Мне бы куда больше хотелось… – буркнул Бел… – куда бы больше хотелось, чтоб вы разочаровались в жизни, и покинули ее по собственной инициативе.

– Какая жестокость – подталкивать к такому ужасному шагу старого человека в минуту его душевного кризиса! Молодые люди, вам должно быть стыдно за столь низменные проявления своей натуры!

– Кто бы говорил… – хмыкнула Олея, а Бел, услышав подобное заявление настоятеля, только головой покачал – желания говорить у него явно не было. Вместо этого он подошел к одной из занавесей, и, не произнося ни слова, сорвал ее. Надо же: в стене, оказывается, есть небольшая дверь. Бел толкнул ее – заперто.

– Куда она ведет? – повернулся Бел к настоятелю.

– Молодой человек, любопытство – великий грех!

– Думаю, куда меньшим грехом будет свернуть вам шею… – Бел шагнул к настоятелю, по-прежнему сидящему за столом. – Раз вы не желаете говорить…

– Отсюда на задний двор ведет запасная лестница… – вздохнул мужчина. – Там находятся хозяйственные постройки и вторые ворота, через которые вас и доставили сюда.

– Они охраняются?

– И главные, и вторые ворота – они охраняются одинаково.

– Понятно… – и Бел стал резать занавесь кинжалом, причем как на узкие полосы, так и на те, что пошире.

– Молодые люди, как вам не стыдно учинять разгром и беззаконие в святом храме?! – возопил настоятель, укоризненно глядя на Олею и Бела. – Мало того, что вы взяли страшный грех на свои души – устроили здесь смертоубийство!, так вы еще учиняете разрушение в моей обители! Хоть у одного из вас, безбожников, есть уважение к святому месту?! Да вы хотя бы имеете представление, сколько стоят подобные занавеси?!

– Сколько? – Бел вопрошающе глянул на Олею.

– Ну, это настоящий кхитайский шелк, плотный, и очень высокого качества… – Олея с первого взгляда разобралась с тканью. – И цвет красивый – серый с серебряным отливом… Да, золота за эти занавеси было отдано немало.

– А на мой взгляд – ничего особенного! – Бел, как ни в чем не бывало, продолжал резать скользкую ткань. – Обычная тряпка.

– Какой убыток! – вздохнул настоятель, укоризненно глядя на Бела и Олею. – И в вами, моя дорогая, тоже вышла промашка. То, что мне написали о вас в письме, совершенно не соответствует тому, что я вижу перед своими глазами. Вы же напарники, работающие в связке, так? Неплохая легенда – ловкий парень и глупая баба… Ох уж мне эта тайная стража Руславии, кого там только нет! Теперь я начинаю понимать, отчего вам все это время удавалось так ловко уходить от преследования. Вновь и вновь приходишь к убеждению – как же как бесконечно лжив этот беспринципный и жестокий мир! Я плачу огромные деньги за информацию, а мне поставляют ошибочные сведения!