Текст книги "И СТАЛИ ОНИ ЖИТЬ–ПОЖИВАТЬ"
Автор книги: Светлана Багдерина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 67 (всего у книги 73 страниц)
– Д–давай, – деревянно кивнул Иван и отступил. – Давай на четвертый.
Но ни на четвертом, ни на пятом, ни на втором, ни на первом ничего не изменилось. Иванушка перепробовал всё: втыкал меч перпендикулярно поверхности неуступчивой стены, под всеми возможными и невозможными углами, пробовал резать ее медленно, быстро, просто рубить сплеча, пробовал выковыривать раствор из щелей между камнями, протыкать его, вырубать… В стороны летели искры и куски штукатурки, но стена оставалась целой и невредимой, без единой, даже малейшей, царапины, словно Костей и в свое отсутствие издевался над ними.
С каждым последующим этажом боевой дух отряда падал еще на одно деление, и Серафиму начинало беспокоить лишь одна вещь, не относящаяся к их предприятию: сколько всего делений на этой шкале?
По дороге на первый этаж к ним присоединились Кузьма и Терентий с трофейным ковром, и царевна первый раз перевела дыхание с чувством, близким к облегчению: хоть что–то за эту трижды несчастную ночь прошло по плану.
– Серафима, – дернула вдруг ее за рукав Находка, когда и на первом этаже стена Проклятой башни отказалась поддаваться. – Я тут подумала…
– Что? – озабоченно поджав губы, та оглянулась на ученицу убыр.
– У нас же есть ковер. Может, крышу он не заколдовал?..
– Почему ты так думаешь? – присоединился к разговору мрачный как весь замок Костея в самую мрачную ночь, Иванушка.
– Ну… я чуяла, что на стенах лежит заклятье и что у нас ничего не получится еще до того, как ты начал… только не говорила ничего… чтобы не расстраивать…
– Спасибо, – серьезно кивнула царевна. – Благодаря твоим стараниям мы ничуть не расстроились.
– … а вот насчет крыши я… сомневаюсь… как бы… – не обнаружив двойного дна в тоне своей повелительницы, продолжила рыжеволосая девушка.
– Ну, если как бы…
Иван и Серафима переглянулись: терять им было нечего.
Осторожно, на цыпочках, они вынесли ковер во двор и дали команду на взлет.
Металлические листы наружного ската крыши поддались с первого взмаха меча, и Иван с мстительным молчаливым удовольствием грубо вскрыл ее как консервную банку.
С инфразвуковым скрежетом Макар отогнул вырезанный с трех сторон лепесток оцинкованного железа, и перед ними открылся квадратный проход, ведущий к перекрытиям потолка.
Серафима мастерски подвела тупой, но исполнительный армейский ковер к самой середине отверстия, чтобы десант не поранился об острые края, и Иванушка уже хотел было спрыгнуть в призывно чернеющий провал, но его остановил и заставил замереть тихий шепот Находки:
– Стой…
– Нет?.. – с замиранием сердца выдавил он. – Нет, этого не может быть… тебе просто кажется!
– Теперь – нет… Там тоже заклятье… такое же…
– Да нет же!.. – упрямо мотнул он головой и наперекор чужому совету и своему предчувствию высадился на чердак непокорной башни с мечом наперевес.
Через десять минут, из которых, подозревала Серафима, большая часть ушла на поиск отверстия в крыше на обратном пути, а не на бесплодные попытки прорубить потолок, Иван вернулся – пыльный и угрюмый.
Настроение отряда упало еще на несколько делений.
Ковер медленно заскользил вдоль стены проклятой во всех отношениях башни во двор.
– Нам туда никогда не попасть… – обреченно прошептала октябришна, и лицо ее вытянулось и стало детским и жалким. – И я ничего поделать не могу…
– Не ты одна, – справедливо, но чересчур мрачно заметила царевна и подперла подбородок локтем, что сделало ее вид еще более безрадостным.
– Какие будут теперь приказания? – шепотом спросил Макар.
– Не знаю, – невесело вздохнул Иванушка. – Пока никаких… Но пока время еще есть – часы недавно только двенадцать пробили… Давайте спустимся к нашим и подумаем еще.
– А чего тут думать–то? – пробурчала из–за своего локтя замогильным голосом Серафима. – Думать тут нечего. Стены прорубить мы не смогли, потолок не подался, вариантов больше нет…
– Серафима… можно, я спрошу тебя?.. слово одно?.. – нерешительно, смущаясь заново при каждом слове, прошептала ей на ушко Находка. – Можно?..
– Слово?.. – отвлеклась от нехороших мыслей та, словно вынырнула на поверхность вонючего, затянутого ряской гнилого пруда. – Спрашивай, конечно.
– А что такое… «варианты»?
– Варианты?.. – удивленно переспросила царевна. – Ну, как тебе объяснить…
Серафима украдкой покосилась на Ивана, но тот тоже был занят страданиями и сомнениями, и она поняла, что истолковывать иностранное слово робко опустившей глаза Находке и заинтересовано повернувшимся Макару и Кондрату ей придется без помощи извне.
– Ну, варианты… – неуверенно начала объяснять она, – это значит ходы…
Она хотела собраться еще с мыслями и привести для примера какую–нибудь игру вроде шахмат, но не успела.
– А почему ты тогда говоришь, что этих… вариантов… больше нет? – недоуменно прогудел ей в другое ухо Макар. – Есть ведь еще один… вариант.
– Какой? – молниеносно повернулась к нему царевна, чуть не столкнув с непривычно маленького ковра своего благоверного.
– Дверь, – пожал плечами умрун.
– И что? – тупо уставилась на него царевна. – Да ее все равно, что нет! Башня затянута в заклятье как банан в кожуру – со всех сторон! Без приглашения Костея эта дверь никогда не откроется!
– Макар, понимаешь, – очнулся от своих душевных мук и присоединился к назревшему филологическому диспуту Иванушка. – Серафима имела в виду переносное значение слова «ход». Ну, например, в шахматах, или шашках, когда игрок обдумывает…
– Без приглашения не откроется, – как бы убеждая саму себя, настойчиво повторила Серафима, ненавязчиво сбивая мужа с умной мысли.
Он покосился на нее и продолжил:
– Ну, так вот. Когда во время какой–нибудь игры вроде шахмат или шашек игрок обдумывает…
– Без ПРИГЛАШЕНИЯ не откроется, – снова проговорила царевна и начала делать в воздухе перед собой какие–то таинственные знаки, словно это не октябришна, а она отвечала у них в отряде за магию и заклинания.
– Я имею в виду, – упорно повторил Иван, стараясь не глядеть и не слушать жену, – что игрок в шахматы или шашки, или крестики–нолики…
– Это она без приглашения не откроется, – выразительно–задумчивым голосом проникновенно произнесла царевна, походя в очередной раз отправляя под откос поезд размышлений милого и подняла к звездному небу указательный палец, словно внушая небосводу важность именно этой глубокой мысли.
Лукоморец отвернулся и мужественно продолжил, хоть ковер уже и коснулся булыжников двора:
– И вот этот игрок в шашматы.. то есть, в шахки… то есть…
– ИВАН, – плоским, безэмоциональным голосом произнесла царевна прямо под ухо супругу, и тот окончательно забыл, о чем хотел рассказать. – У нас действительно есть еще один ход. То есть, вариант.
– Какой? – недоверчиво склонил голову набок и прищурился Иванушка.
Слишком много планов и чаяний за это вечер пошли уже клочками по закоулочкам. Стоит ли заводить только для того, чтобы похоронить через пять минут еще один?
– ДВЕРЬ.
– Дверь?..
– Да, дверь, – Серафима рывком поднялась на ноги и протянула руку Находке, помогая подняться: – Я тут подумала: почему бы в один день ко мне в голову не прийти двум одинаковым гениальным идеям? Так вот. Слушай. Это. Опять. Дверь.
– Думаешь, ее можно прорубить?.. – загорелся царевич.
– Нет. Я не думаю, что ее можно прорубить, – отрицательно мотнула головой Серафима и закончила: – Но через нее можно пройти. Где моя бумажка, Вань?
– Какая бумажка? Записка?
– Да. Ты ее там выбросил?
– Нет. Не совсем…
Иван быстро извлек из кармана потертый листок.
– Держи, конечно… Но какая от нее?..
– Прямая. Это – то самое приглашение от Костея, без которого невозможно попасть в эту Проклятую башню.
– Приглашение?.. – с сомнением нахмурился Иван. – Ты что, собираешься зачитать ее этой двери? Или показать в окошечко?
– И то, и другое.
Иванушка подумал, что ему лучше сделать – восхититься изобретательностью супруги или покрутить пальцем у виска, но решил, что жесты такого рода неприличны, а восхищаться заранее – верный способ сглазить успех, которого и так, мягко говоря, не густо, и поэтому просто развел руками:
– Пробуй.
Умруны окружили Серафиму плотным полукольцом, отгородив ее и вход в башню от отвлекающих факторов внешнего мира, Находка поднесла поближе свой огонек, Иван сжал кулаки на удачу, и царевна, откашлявшись, хорошо поставленным театральным шепотом начала декламацию.
– … если Вас не затруднит, пошлите за мной, а сами подождите меня там, где Вам будет удобно.» И поэтому я решила подождать его величество внутри этой башни, как он сам меня и просил, – торжественно завершила она и стала ждать.
Показалось ей, или действительно враждебная атмосфера вокруг башни неуловимо изменилась?.. Что–то сместилось… Смешалось… Что–то, что намекало теперь скорее на недоверие и растерянность, чем на неприязнь…
Она победно прижала бумажку к окошечку и уверенным шепотом сообщила двери:
– Вот, пожалуйста. Оригинал. Думаешь, я тебя обманываю? Очень надо!
Отношение башни – или заклятья на ней? – снова претерпело незаметное изменение.
Сомнение?
Недоумение?
Оторопь?
Надо поднажать.
– И, между прочим, на улице не май месяц, а мы тут стоим, мерзнем, ждем, пока ты признаешь очевидное, – недовольно надув губки [212], заявила царевна. – Недовольство Костея… в смысле, его величества царя Костея, когда узнает, не будет иметь пределов. Или ты так не думаешь?
Испуг.
Раздражение.
Отчаяние.
Нажать еще!..
– И я сообщу ему об этом прямо сейчас. Видишь, у меня стоит гонец с ковром? Я составлю такое письмо, в таких выражениях, что…
Дверь пристыжено скрипнула и приоткрылась.
– Полностью–полностью! – гневно притопнув, скомандовала Серафима. – Что я тебе, кошка, в щели пролазить?
Дверь нерешительно поскрипела, покачиваясь на петлях, словно ей поигрывала невидимая рука, и приоткрылась еще сантиметров на двадцать.
– Гонец, бумагу и перо! – капризно кинула царевна через плечо умруну с ковром, в воздухе повеяло ужасом, и упрямая дверь мгновенно распахнулась настежь, как от порыва урагана, грохнув ручкой о стену так, что искры полетели.
Умруны отшатнулись, Находка охнула, Иванушка дико завертелся, выглядывая в темных окнах тех, кого мог потревожить грохот…
Серафима окинула открывшийся проход оценивающим взглядом, посчитала его сносным для своего царского достоинства, удовлетворенно кивнула и сделала шаг вперед, приглашая широким жестом за собой всех остальных:
– Пр–раш–шу!
И, не дожидаясь реакции отряда, гордо подняла голову и уверенно ступила в недовольно, но принижено ждущую ее вторжения темноту.
Сделав несколько шагов мимо лестницы, ведущей наверх, она уперлась в окованную железом дверь, стала нащупывать ручку и вдруг пришла к выводу, что ей отчаянно не хватает света. Растеряно оглянувшись, Серафима с удивлением увидела, что хоть дверь по–прежнему и открыта, но никто, почему–то, за ней идти не торопится.
– Ну, Находка, Иван, где вы там?.. – нетерпеливо вытянула она шею, пытаясь разглядеть, что же удерживало ее друзей от вторжения на территорию противника.
В свете Находкиного огонька было хорошо видно весь отряд. Они неподвижно стояли там, где и были, не сдвинувшись с места ни на миллиметр, И лишь один Иванушки изображал пантомиму «ломление сквозь невидимую стену».
Заподозрив недоброе, Серафима встревожено метнулась назад, стрелой проскочила сквозь дверной проем и оказалась в объятиях супруга.
– Сеня, мы не можем пройти – ни я, ни Находка, ни солдаты!.. – раскрасневшийся и запыхавшийся от безуспешных попыток пробить кулаками магическую защиту Иванушка готов был кричать от бессильной ярости. – Что–то случилось!..
– И, по–моему, я даже знаю, что, – задумчиво покривила губы царевна и вздохнула, предвидя еще более бурный взрыв эмоций. – Кажется, это приглашение на одну персону.
– Что?.. – проявил чудеса сообразительности Иван.
– Я говорю, что вам придется постоять где–нибудь в сторонке, пока я сбегаю и принесу сюда сундук с яйцом, – любезно пояснила она.
– Но ты не можешь пойти туда одна!.. Там, в башне, тебя может поджидать все, что угодно!.. Или кто угодно!.. И где угодно!.. Наконец, яйцо может просто оказаться слишком тяжелым!.. Не говоря уже о сундуке!..
– Ты прав, – покорно кивнула царевна.
Лукоморец с облегчением вздохнул, не ожидая такой быстрой капитуляции от своей ненаглядной.
– Только скажи мне, что ты предлагаешь, – заботливо склонила она голову и проникновенно заглянула ему в глаза. – Я так и сделаю.
– Я… – начал было он и осекся.
Список его предложений закончился, не успев начаться.
– К–кабуча… – только и смог произнести он.
– Вот и я о том же, – мрачно кивнула Серафима и повернулась, чтобы уйти.
– Но ты должна хотя бы взять ковер и мой меч! – спохватился Иванушка. – Пусть они тебе не пригодятся, но лучше иметь и не использовать, чем наоборот!..
– И свет, ваше царственное величество, свет–то прихватите!.. – охнула и Находка, и кинулась к царевне со своим голубым огоньком. – Кто ить знает, чего у него там, окаянного, понатыкано… Может, и свет наш тоже пригодится. Правда, без меня он погаснет через час–другой, но хоть на столько хватит – и уже хорошо?..
Она умоляюще заглянула Серафиме в лицо, словно прося прощения, что не может никак пойти с ней и помогать, как обещала, и осторожно, чтобы не уронить, протянула переливающийся голубым призрачным светом холодный шар.
– Спасибо, ребята, – торопливо кивнула Серафима – мыслями уже там, в Проклятой башне – и окинула остающихся быстрым взглядом. – А вы меня ждите, без меня не уходите. Я как только – так сразу, даже на чай не останусь. А если не вернусь, считайте… считайте, что не вернулась. Ладно, побежала я. Время идет. Ни пуха, ни пера…
– И тебе удачи…
Лукоморец проводил долгим тревожным взглядом освещенную бледным нереальным светом супругу со скатанным ковром на плече и с его мечом в руке, с содроганием проследил, как плотоядно захлопнулась за ней дверь, едва она переступила порог, потянул на всякий случай за ручку – с предсказуемым результатом – и только тогда сообразил, что Серафима ушла с двумя мечами, а у него из оружия остался только праведный гнев.
Он охнул, ахнул, эхнул, стукнул кулаками по бедрам, обозвал себя разиней и растяпой, но ничего из предпринятого не помогло, и посему оставалось только надеяться, что до возвращения жены меч ему не понадобится.
Иван сокрушенно вздохнул, вспомнил еще раз любимое ругательство Агафона, и стал осматриваться по сторонам, выглядывая стратегически удобное место, где его отряд не попался бы никому случайно на дороге, и откуда было бы хорошо виден вход в Проклятую башню.
Такое место очень скоро нашлось.
…Дверь Проклятой башни захлопнулась за ней с грохотом самой угрюмой могильной плиты в самом жутком склепе [213], и Серафима сделала несколько шагов вперед, подняла над головой светящийся шар Находки и огляделась.
Она находилась в небольшом помещении с голыми каменными стенами, метра три на четыре – назвать его прихожей не поворачивался язык.
Слева, у самой стены, открывался дверной проем аркой и высокие ступени каменной лестницы, ведущей вверх.
Прямо перед царевной, зияя огромной, но незамысловатой замочной скважиной, предстала массивная дубовая дверь с грубой кованой ручкой–скобой, обитая вдоль и поперек широкими железными полосами.
Ключа, естественно, видно нигде не было.
«Спорим, что нам туда», – не колеблясь ни мгновения, определила Серафима.
Она сгрузила ковер у стены, положила на него с некоторой опаской огонек – не погаснет ли? не устроит ли пожар? (не погас и не устроил) и, взвешивая в руке Иванов меч, решительно шагнула к не подозревавшей о грядущей незавидной участи двери.
Волшебный меч гладко вошел в едва заметную щель между досками и каменным косяком. Царевна провела клинком вниз–вверх, не встретив сопротивления, удивилась, пожала плечами и потянула за ручку–скобу.
Дверь неохотно, с тяжелым скрипом–вздохом, поддалась, и из углубления в косяке выпал на пол, едва не отдавив ей ногу, отсеченный язык замка [214].
В глаза, мгновенно затмив потустороннее сияние шара Находки, ударил зловещий красно–оранжевый свет, показавшийся ей после блужданий в ночи ослепительным.
Серафима отшатнулась, прикрыла лицо рукавом и, осторожно выглядывая из–под него как из засады, быстро осмотрелась кругом. Хотя, если честно, разглядывать здесь было особенно нечего даже такой любопытной и дотошной персоне, как она.
Под ногами ее лежал карниз шириной метра в три, огороженный грубыми каменными перилами слева и по центру. Справа перила приближались к стене на полметра, уходили вниз и терялись из виду: такая же каменная лестница, какая вела на верхние этажи, здесь змеилась спиралью вниз, прижимаясь к черной стене из незнакомого блестящего камня.
Она рассеянно сняла и кинула неказистую лохматую шапку – подарок октябрьских крестьян – в дальний угол, смахнула со лба пот – кто–то услужливый явно принял во внимание, что на улице не май–месяц, и даже не сентябрь и любезно включил отопление – нетерпеливо подбежала к перилам и заглянула вниз.
Внизу, в непостижимо далекой глубине бездонного черного колодца, куда падать состаришься, беззвучно бушевало, взметаясь и опадая, вязкое, тягучее, будто живое, пламя. А над ним, едва различимый на фоне багрового огня, хоть и гораздо ближе к карнизу, прямо в воздухе висел стеклянный гроб.
Второму помощнику первого советника спалось… то есть, работалось плохо.
Чтобы не сказать, что ему вообще не спалось.
И не работалось.
И не елось.
И не пилось.
И даже не мечталось, как приблизит его царь за его настоящие и мнимые заслуги перед короной – а это уже был серьезный признак нездорового душевного состояния.
Сабан вертелся с одного толстого бока на другой, сбивая в кучу одеяло, сминая в блин и без того не слишком упитанную подушку и сдвигая во всех направлениях тощий матрац со скамьи, пока, наконец, при очередном перевороте тот не соскользнул, и маг не свалился на жесткий каменный пол вместе со всеми постельными принадлежностями и не зашиб копчик об каблук своего сапога.
Вместе с болью пришло долгожданное озарение [215], и колдун шумно удивился – на грани возмущения – собственной несообразительности.
Как это он сразу не понял, чего не хватало тем умрунам!..
Это же находилось перед его глазами столько лет подряд, куда бы он ни поглядел, что постепенно стало почти незаметным, и теперь, когда оно и в самом деле исчезло оттуда, где должно находиться, он этого по–настоящему не увидел!
Как, оказывается, все просто.
У этих умрунов не было на нагрудниках царского герба.
И номеров на рукавах, если хорошенько припомнить.
Что бы это могло значить?
Отряд для тайных операций – ведь сержант был не в мундире?
Но таких отрядов в гвардии царя не было отродясь, и с чего бы им появиться теперь?
Самозваные умруны?
Шпионы?
Но за чем тут теперь шпионить, когда здесь кроме Проклятой башни не осталось ничего стоящего риска быть схваченными, а за ней много не нашпионишь?
И, к тому же, они привели беглую царицу и ее служанку…
Служанка, конечно, тоже могла быть самозванкой, но царицу–то он раньше видел, она–то настоящая!
И умруны настоящие. Уж их–то ни с кем не перепутаешь – что он, умрунов никогда не встречал? Сам едва одним из них не стал, когда попал его величеству под горячую руку лет десять назад, но не будем о грустном…
Нет, определенно тут была какая–то загадка, что–то непонятное, что засело в его окончательно пробудившемся мозгу как заноза величиной с кованый гвоздь и не даст теперь спать не только этой ночью, но и все остальные ночи и дни, если он немедленно не пойдет туда, где стоит на часах эта подозрительная компания, и все не вызнает.
Сабан шумно вздохнул, покачал головой, сокрушаясь по поводу не к месту и, самое главное, не ко времени появившейся тайны, потер ушибленное место, натянул сапоги на успевшие замерзнуть от сидения на голом полу ноги и, прихватив с собой троих стражников для придания своей персоне важности и уверенности при переговорах с этим наглым сержантом, направился в башню Царица.
Чем ближе подходил он к месту заточения беглянки, тем тревожней и дурнее становились его предчувствия, хотя, казалось бы, под ними не было никаких оснований.
Нет света в окнах покоев пленницы?
Легла спать или плачет.
Слишком тихо?
Но кому там шуметь? Умрунам?
Настежь распахнута дверь, ведущая в башню?
Забыли закрыть.
Лестницы и коридоры погружены во тьму?
Но умруны немного могут видеть и в темноте.
Правда, не в такой непроглядной, какая царит здесь…
Ему вспомнилась коротенькая притча, прочитанная в одном из учебников еще во времена его ученичества у Костея: «Хвост с кисточкой – это не лев. Желтая шкура – это не лев. Грива – это не лев. Когтистые лапы – это не лев. Рык – это не лев. Но если хвост, шкура, грива, лапы и рык собраны в одном месте – пора уносить ноги». Или что–то вроде этого, но с похожим смыслом.
Уносить ноги?..
Хм, какая нелепая мысль.
Что ему может угрожать в самом сердце замка, со всех сторон окруженного стенами, решетками и солдатами?
Лучше, конечно бы, не выяснять…
Колдун сбился с шага, споткнулся о собственную ногу и остановился перед раскрытой нараспашку и зияющей чернотой входной дверью Царицы.
– Ты, с факелом, иди вперед, – брюзгливо махнул он одному из собакоголовых, надеясь, что в темноте они не заметят ни его с каждым шагом увеличивающегося чувства дискомфорта, ни странностей в Царице.
– Слушаюсь, – кивнул через плечо тот и деловито поспешил вперед.
Похоже, предчувствия этой ночью мучили только его, Сабана…
Ничего, сейчас все прояснится, все окажется простым до смешного, и через пять минут ему останется только поиздеваться над своими нелепыми переживаниями и подозрениями, вызванными хроническим недосыпом с тех пор, как его оставили в замке за главного. Вот сейчас отдышимся, доберемся до ее этажа, и…
Закончить сеанс самовнушения колдун не успел: они поднялись на второй этаж и остановились перед дверью, воскрешающей, кроме тех самых нелепых переживаний и подозрений, еще и чувство дежа–вю: неосвещенный прямоугольник распахнутой настежь двери, и тишина.
– Эй, ты, посвети–ка, – мотнул головой факелоносцу Сабан и принял, на всякий пожарный случай, стойку волшебника номер один [216].
Стражник заколебался, почувствовав скрытый испуг начальника, но, перехватив его злобный взгляд, сделал маленький шажок через порог, потом еще, потом, видя, что на него никто не собирается нападать, еще, побольше…
Колдун пропустил вперед прикрывавшую до сих пор тылы парочку и настороженно двинулся за ними.
Комнаты были абсолютно пусты – как сундук бедняка, как съеденная устрица, как голова дурака, как…
Новых сравнений господин второй советник первого помощника придумать не успел, потому что увидел на стене догоревший факел.
Наверное, тот самый, который сержант отобрал у него.
Он протянул руку, осторожно пощупал обуглившийся конец палки – еще теплый.
Что это могло значить?
Что Елена Прекрасная, ее служанка и вся беда во главе с сержантом пришли в эти комнаты, оставили здесь свой единственный источник света и дружно ушли гулять по замку в полной темноте?
Они его за идиота принимают?
Изо всех сил прижимаясь спиной к стене, словно намереваясь продавить в ней новую нишу, Сабан раздраженно махнул рукой, посылая свою свиту осмотреть помещение.
Собакоголовые неохотно, но повиновались, обнажили мечи, пристроились за сослуживцем с факелом, игнорируя его безмолвный, но красноречивый протест, и стали толкать его в нужном направлении.
Через пять минут разведгруппа вернулась с докладом о том, что ни в покоях царицы, ни на этаже Змеи никого нет.
Колдун ощутил, что в эту минуту забыл дышать, и с разъяренным шипением выпустил застоявшийся в легких воздух через сжатые зубы.
На посмешище его решили выставить перед его величеством?
Ну, он им еще покажет…
Этих самодовольных мерзавцев ожидает один маленький восхитительный сюрпризик, который они не скоро забудут.
– Отходим назад, – начал он отрывисто отдавать короткие команды, отдуваясь и загибая пальцы, унизанные железными и медными кольцами. – Берест – бегом в караулку. Скажи Паняве, чтоб трубил тревогу. Сигнал – «В замке враги». Сбор здесь…
Иванушка прислушался, и не поверил своим ушам.
Отражаясь от стен и булыжника, застревая в недорытом пруду, дребезжа стеклами в окнах и сковородками на далекой кухне и пробуя на прочность барабанные перепонки, по замку разносился заполошный хриплый рев трубы.
Было ли это побудкой, приглашением к раннему завтраку или позднему ужину, сигналом тревоги или точного времени – абсолютно непонятно; более всего эти звуки напоминали страдания ишака, провалившегося в сухой колодец, наполненный молотым перцем. Но чем бы они ни призваны были служить, сердце Ивана екнуло, а в груди зародилось и стало быстро распространяться во все регионы организма глобальное похолодание.
– Что это за сигнал? – шепотом, едва слышным из–за усилий невидимого трубача, спросил он у умрунов, но те только пожали плечами.
– Похоже, что этот… музыкант… взял в руки трубу впервые в жизни, – недовольно морщась и прикрывая руками уши, сердито предположил Прохор [217].
– Как вы думаете, нас могли заметить, когда мы сюда шли? – обеспокоено оглядел притаившихся умрунов царевич.
– Мы тут уже минут сорок прячемся, – резонно заметил Кондрат. – Если бы заметили, то затрубили бы сразу.
– Серафима?!.. – подскочил от вспыхнувшей в мозгу дикой мысли Иванушка и схватился по привычке за бок, где раньше был меч.
– Да успокойтесь вы, вашвысочество, – заботливо зашептала где–то за спиной октябришна. – Мы ж напротив входа сидим, всё видим–слышим. Если б что – так мы ж первые бы всё узнали. А так там тишь да гладь пока, вы ж сами видите. Не с чего им шуметь–то, и вам не надоть, а то, неровен час…
– Да, верно, – немного успокоившись, снова опустился на корточки Иван и приник к щели, оставленной неплотно прикрытой дверью. – Тихо там… Но в чём же тогда дело?
– Может, учения? – нерешительно предположил Архип.
– Может… – согласился Иван, не веря в эту версию ни на мгновение. – Может, и учения…
Снаружи замелькали факелы, загрохотали по булыжнику кованые сапоги, зазвенело оружие – гарнизон поднялся по сигналу и бежал туда, куда призывала их окончательно осипшая и бившаяся в истерике труба.
Потом все стихло.
Ненадолго.
Минут через пять после того, как мимо их убежища промчался последний солдат, выбивая волочащейся и подпрыгивающей на мостовой алебардой искры из камней, откуда–то слева донеслась нечленораздельная команда, и гарнизон снова пришел в движение.
Мерным шагом, останавливаясь через каждые тридцать метров, они двинулись под самыми окнами замка в противоположную сторону от места их укрытия.
Пронесло?
С замирающим сердцем Иванушка прислушивался к перемещениям отряда – как слабел и становился все более глухим звук шагов и звон оружия, как исчез совсем, когда стражники оказались у них за спинами, как начал снова нарастать и крепнуть, когда самая удаленная точка была пройдена… И вот, наконец, ощетинившийся железом гарнизон показался в крохотной щели приоткрытой двери их наблюдательного пункта – заброшенной башни в самой середине площади.
Той самой башни Звездочетов, где когда–то сначала просто томился, а потом устроил погром Иван.
Обломки обрушившейся лестницы, ведшей еще пару недель назад на крышу башни, все еще громоздились огромной безобразной кучей посреди единственной комнаты на первом этаже, вперемежку с раздавленной мебелью и погнутыми доспехами.
Среди них теперь прятались его гвардейцы и Находка.
Постояв у Проклятой башни и едва не вызвав тем у Иванушки инфаркт, отряд собакоголовых, окруживших кого–то – по–видимому, не слишком отважного командира -
двинулся, замыкая круг, к Царице, откуда они и начали свой неспешный, то и дело останавливающийся обход около часа назад.
Что сейчас?
Если они таким странным методом патрулировали замок, то недосмотренным теперь оставался только один объект…
Та же самая мысль, казалось, одновременно пришла в голову и командиру поднятого по тревоге гарнизона, потому что замершие было зловещие звуки перемещения большого отряда возобновились.
И направлялись они на этот раз в их сторону.
Второй помощник первого советника недовольно покрутил головой, как сыч, у которого из–под носа ускользнула жирная мышь, и остановился взглядом на последнем месте, где могли скрываться так загадочно пропавшие умруны со своими пленниками и наглым сержантом.
Зачем? Почему? С какой целью?
При всем богатстве воображения, Сабан не мог себе даже представить причины, побудившие сержанта и его беду внезапно пуститься в бега по замку, прихватив царицу и прислугу, но не это сейчас было главным.
Если прячутся, если что–то идет не так, как должно, значит, виноваты; значит, злоумышленников надо сначала отловить и изолировать, а потом уже выбивать из них ответы.
Палец – самая высокая и древняя башня замка – угрюмым черным монументом утыкалась в ночное небо в самой середине замковой площади. Вход – и, соответственно, выход – у ней был только один, и это значило, что преступникам теперь было не уйти. И потому Сабан не спешил с последним ударом, со неторопливым злым удовольствием представляя, что сейчас чувствуют там сержант и похищенные им женщины [218], прислушиваясь к неотвратимому приближению своей беспощадной судьбы в лице его, мага Сабана, и его верных солдат.
Им есть чего бояться.
Может, они даже захотят оказать сопротивление.
Дверь, ведущая в единственную комнату в основании Пальца, была плотно прикрыта, но колдун и не собирался заходить вовнутрь. Он дал отмашку собакоголовым остановиться в нескольких шагах от нее, а сам сделал глубокий вдох, закрыл глаза и сосредоточил всё внимание и волю на одном из своих новых колец – медном, с железной каймой по краям и выгравированными зачерненными магическими символами между шершавыми серыми ободками.
Искать… искать… иска…
Здесь.
Они здесь.
Сколько?
Искать… искать…
Все.
Все пятнадцать умрунов как один – сидят и ждут его прихода.
Как это мило с их стороны…
Будем считать, что дождались.
Выскочка–сержант и женщины, наверняка, тоже с ними, но до них очередь дойдет чуть позднее.
Резкий выдох, еще один, еще, пока в груди не осталось ни грамма воздуха, потом снова глубокий вдох – длинный–длинный, как скучная нотация – и новый, почти осязаемый поток волшебниковой воли устремился в кольцо.
Идите сюда… идите сюда… идите сюда…
Вы – никто…
Ваша жизнь – моя жизнь…
Мне дал власть над вами ваш повелитель царь Костей…
