Текст книги "И СТАЛИ ОНИ ЖИТЬ–ПОЖИВАТЬ"

Автор книги: Светлана Багдерина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 73 страниц)

 – Твоя помощь? – расхохотался от всей своей черной зловонной формации, известной у него под названием души, колдун. – ТВОЯ ПОМОЩЬ?! МНЕ?! ЧЕРНОСЛОВУ УЖАСНОМУ?! Ты должен быть благодарен, что я вернул тебе речь, ничтожество! Ненавижу предателей. Пошел вон, и скажи лейтенанту, чтобы он тебя хорошенько выпорол. За болтовню.

 – Да… Конечно… Конечно… – пластмассово улыбаясь и кланяясь, попятился задом и не попал с первой попытки в дверь Букаха.

 – Правильно я говорю?

 – Правильно, ваше величество, истинный свет, правильно!.. Даже гораздо правильнее, чем есть на самом деле!..

 – Что–о?!.. – вытаращил глаза Чернослов и расхохотался. – Ну, дурак…Подхалим и дурак. И как тебя ваш бывший царь такого терпел…

 М–да–а–а–а…

 Нелегко быть предателем.

 Никто тебя не ценит и не любит…

 Почему–то.

 – И, кстати – поговорка «язык мой – враг мой» это точно про тебя, – окликнул уже скрывающегося в коридоре Букаху колдун. – И голос у тебя противный… И сам ты… Так что – молчи–ка ты опять. Тебе же лучше будет.

 – За что?!..

 – Если ты перед всеми расстилаешься, не удивляйся, если об тебя вытирают ноги, – презрительно ухмыляясь, процитировал Чернослов изречение дня из своего устроителя крокодиловой кожи.

 Не дожидаясь ответа, он щелкнул пальцами – и боярин–ренегат снова чуть не подавился собственным языком.

 – Вот так–то лучше, – криво усмехнулся колдун и махнул рукой – дверь, яростно скрипнув петлями, захлопнулась, с глухим стуком треснув экс–полководца по лбу.

 Тот не смог даже охнуть.

 Когда дверь за гостем закрылась, колдун заложил руки за спину и, едва не подпрыгивая от возбуждения, прошелся по палатам.

 Заурядный человек на его месте сейчас бы вызвал Черную Сотню, и они быстро и методично перевернули бы дворец вверх дном и разыскали бы всех злоумышленников, а если бы не нашли, то назначили бы. Но это же всё плоско, приземленно и банально, как лист фанеры, упавший с крыши. Где в этом была интрига, где здоровый авантюризм, где полет фантазии?

 Нет.

 Это было не для него.

 Он поступит иначе.

 Со сладостным предвкушением удовольствия, он достал из ящика стола любимый устроитель, открыл на сегодняшней дате и в самом конце страницы – где еще оставалось свободное место – каллиграфическим почерком вписал, и сразу вычеркнул как исполненное: «Медленно и со вкусом утопить в крови мятеж, чтобы было о чем вспомнить».

 * * *

 Елена, онемев от ужаса, не в силах даже кричать и звать на помощь друзей–сообщников, молча ожесточенно вырывалась из стальных объятий колдуна, с издевательской улыбочкой наблюдающим за ее паникой.

 Дионисий и Граненыч застыли на своих местах, не смея помочь ей и не желая бежать.

 Да и что толку в бегстве? Коридор, наверняка, забит черносотенцами и их марионетками…

 Но уже через полминуты улыбка его из мучительской превратилась в вымученную, что вполне могло означать, что ее пинки и тычки стали достигать цели, чаще, чем он признался бы, и он с силой швырнул ее на пол.

 – Стоять! – ткнул он в сторону рванувшихся было к ней сообщников растопыренной пятерней, и их отбросило метров на пять, притиснуло к стеллажам – как будто бабочек прикололи, и они замерли – но не оттого, что повиновались.

 Заклинание сковало их по рукам и ногам не хуже цепи.

 – Итак, – немного отдышавшись и время от времени украдкой потирая пострадавшие от отпора Елены Прекрасной места, скривился колдун.

 Фирменная издевательская усмешка что–то все еще никак не получалась.

 – Что это за героев я вижу перед собой, когда уже начал было думать, что героизм этой нации не свойственен как явление? Кто вы, неизвестные защитники оскорбленных и похитители монархов? О ком будут слагаться былины? Чью доблесть, отвагу и безумие воспоют когда–нибудь полупьяные мини–сингеры? Чьи имена мне приказать высечь на надгробном камне? Ах, если б вы знали, какие памятники вам когда–нибудь поставит благодарный народ… Вы станете живой легендой… Хотя, почему живой? Нет, живой не получится. Определенно не получится. Особенно у этой ретивой девицы, – он злопамятно ткнул перстом в начинающую шевелиться на полу царицу. – Но памятники – это забавная идея. Вот ты, коротыш… Ты кто? Домовой? Коридорный? Чуланный? Лестничный?

 Библиотечный гордо выпрямился во весь рост и – большего пока не позволяло сковывающее его заклинание – и презрительно выпятил нижнюю губу:

 – Я – хозяин этой библиотеки. И я считаю ниже своего достоинства разговаривать с таким, как ты.

 Чернослов, казалось, только порадовался брошенному вызову.

 – Очень хорошее начало, – одобрительно кивнул он и с отвратительной улыбкой продолжил, как ни в чем не бывало: – Я позабочусь – тебе поставят гранитный обелиск по всем канонам: со сломанным мечом или разбитой вазой… Но что это я! Ты ведь живешь в библиотеке! Значит, не с мечом, а с порванной книжкой! Или книжкой, горящей, как факел! Он отдал свое бумажное сердце людям! Ха–ха–ха!..

 Отсмеявшись над одному ему понятной шуткой, он живо повернулся к Граненычу.

 – А ты? Кто ты, неизвестный герой?

 – Истопники мы будем, – угрюмо буркнул Митроха и стал сверлить колдуна убийственным взором исподлобья.

 – Истопник! – мелким, дребезжащим смешком расхохотался Чернослов. – Какая прелесть! Рыцарь полена и кочерги! Ты тоже презираешь меня, истопник? Ненавидишь? Жаждешь мести?

 – Так вот… Ты же сам все сказал… – слегка развел непослушными руками тот.

 – Ты уже придумал свое последнее желание? – осклабился колдун.

 Митроха наморщил лоб, склонил голову на бок, серьезно задумался над вопросом и сообщил:

 – Хочу увидеть твою голову на пике у городских ворот. Если можно.

 – А если нельзя?

 – Ну… Тогда на площади.

 Чернослов снова расхохотался.

 – Учись, Букаха! Простой истопник, работник вьюшки и поддувала, а ведет себя, как герцог! Я уже представляю: на твоем черном как сажа обелиске будет изображена сломанная кочерга на фоне рыдающей печи! Ха–ха–ха!..

 Митроха промолчал, лишь задергал плечами.

 – Ну, а здесь? Что мы имеем здесь? – повернулся колдун к еще не успевшей подняться на ноги Елене. – Букаха сказал, что ты похожа на вашу царицу, которую унес Змей.

 Если бы Елена успела подняться, она бы упала.

 – Что?!..

 – Хм… Я так и думал… Этот ваш дурень воевода пытался набить себе цену. Разве может такая замухрышка, как ты, даже укравшая господское платье, быть похожа на свою хозяйку – самую прекрасную женщину мира, если не врут? Хотел бы я когда–нибудь взглянуть на нее… Поскорей… Наверняка ведь брешут длинные языки. Кстати, а ты–то кем тут будешь? Кто ты, храбрая замарашка? Признайся. Горничная? Посудомойка? Кухарка? Белошвейка?

 – Я царица, – презрительно вырвалось из уст мгновенно захлопнувшей рот обеими руками Елены, но было поздно.

 Чернослов поверил не словам – ее реакции на них.

 Глаза его моментально вспыхнули хищным огнем, и он отступил на шаг назад, как будто хотел получше разглядеть жертву перед последним броском.

 – Царица?.. Царица?.. Ты – царица? – недоверчиво, но, скорее, уже по инерции, нежели от реального чувства, прищурился он – как в оптический прицел заглянул. – Не может быть… Она не могла ошибиться… Ушам… глазам своим не верю! Ты – царица… Елена Прекрасная… Надо же… Так значит, не врал подлец Букаха, а? Самая настоящая царица… – снова повторил он и расхохотался. – Ну и ну… А кто же тогда…

 Занятый размышлениями и измышлениями, Чернослов упустил из виду, что его небрежно брошенное заклинание неподвижности быстро теряло силу.

 На цыпочках Дионисий, обнаруживший вдруг, что он свободен, в несколько секунд преодолел расстояние, отделявшее его от Митрохи, вцепился ему в руку и едва слышно прошептал: «Надо забрать Елену и мы все вместе исчезнем Путями Книги!»

 Тот попробовал сдвинуться с места – и не смог.

 – Ну, давай, давай, попробуй еще!..

 – Нет, не могу… Ноги не идут… Беги к царице, забирай ее, а я тебя прикрою.

 Граненыч наклонился – хоть это ему заклинание сделать уже позволяло, пошарил вокруг руками, подобрал с пола выроненную ранее книгу и с мрачным удовлетворением взвесил ее тяжесть в руках.

 – Ну же, беги скорее, чего стоишь!.. – почти беззвучно прикрикнул он на не спускавшего с него глаз библиотечного.

 Тот скривился, как от боли, замотал головой, но терять больше время на споры не стал. Сразу, с места в карьер, рванул он вперед, чтобы схватить Елену Прекрасную за руку и исчезнуть с ней на Пути Книги, первом попавшемся – сейчас не важно было «куда», важно было «откуда».

 И, как только он сорвался с места, Граненыч изо всех сил и от всей души запустил фолиантом в Чернослова.

 Чтобы преодолеть с полдесятка метров между ними и царицей, нормальному человеку потребовалось бы около десяти шагов. Человечку с ростом в пятьдесят сантиметров с беретом – в три с половиной раза больше.

 Дальше все происходило почти одновременно и очень быстро, как счет «раз–два–три».

 РАЗ.

 Чернослов услышал отчаянное дробное «топ–топ–топ–топ–топ» за спиной и недоуменно оглянулся.

 ДВА.

 Он успел увидеть запуск оперативно–тактического фолианта и отшатнуться к окну, и десятикилограммовый источник знаний пролетел в нескольких сантиметрах от его носа, едва не задев Елену Прекрасную.

 ТРИ.

 В окно тараном влетело безмолвное НЕЧТО, ударило колдуна прямо в затылок и повалилось на него сверху.

 Синий призрачный свет разом погас.

 Дионисий, не успев затормозить, с разбегу налетел на кучу малу, перекувыркнулся через нее и сбил на пол Елену.

 Та вскрикнула и совершила первый за восемь дней поступок, достойный идеальной красавицы – лишилась чувств.

 Граненыч от приложенного усилия и нарушенного равновесия покачнулся, запутался в непослушных ногах и смачно растянулся во всю длину.

 Жизнь в библиотеке на полминуты замерла, но, переведя дыхание и набрав полную грудь воздуха, очень скоро возобновилась.

 – Где злодей?.. – огласил пространство, забитое испугано замершими книгами и их гостями дребезжащий, но очень решительно настроенный голос. – Выходи на смертный бой!..

 Фигура, оказавшаяся на спине у Чернослова завозилась, пытаясь высвободиться из нелепого подобия смирительной рубашки и, наконец, ей это удалось.

 Как мощная распрямляющаяся пружина спускового механизма [26], человек стремительно вскочил на ноги, сжимая в руках меч, горестно взвыл, согнулся пополам [27] и отчаянно замахал своим смертоносным оружием вокруг себя, на уровне коленок, не встречая, тем не менее, препятствий и сопротивления. Было с первого взгляда ясно, что он явился сюда, чтобы сражаться и умереть, и не собирался теперь сбить себя с цели такому пустяку, как отсутствие врага или незапланированная атака радикулита.

 – Выходи сам, хуже будет! – не прекращая тыкать своим оружием в беззащитную темноту, человек стал осторожно нащупывать перед собой дорогу носком сапога и наткнулся на что–то мягкое.

 Он на мгновение застыл, как будто раздумывая, стоит ли ему броситься бежать или попытаться лишить свою находку жизни, пока она не сделала это первой, но решил временно воздержаться от того и от другого.

 Поразмыслив еще мгновение, он на всякий случай, замахнулся.

 – Ты кто? – сурово обратился он к находке. – Колдун? Признавайся!

 – Н–нет… Я не колдун… Я – Дионисий… Библиотечный…

 – Библиотечный кто? – не понял неизвестный.

 – Библиотечный библиотечный, – несколько ворчливо отозвался невидимый собеседник. – Бывает банный, бывает домовой, бывает овинный. А я – библиотечный.

 – Да?!.. – изумился незнакомец. – Сколько живу – никогда не слышал, что бывают…Тьфу ты!.. Ты мне что, специально зубы заговариваешь? Ты что – с ним заодно? Отвечай немедленно, где колдун!

 – Где колдун? – раздражение в голосе библиотечного сменилось неприкрытой паникой. – Я не знаю!.. Он тут был!.. Только что!.. У окна!.. Где он?!..

 – У окна?..

 Человек зашарил по полу ногами с удвоенной энергией, пока не наткнулся на еще одно большое и мягкое.

 Оно застонало.

 – Ага!!!..

 Женским голосом.

 – Кхм…

 Поиски ногами были продолжены в другом направлении.

 И вот – еще одна находка, на нечаянный пинок никак не отозвавшаяся.

 – А ты кто? – быстро и грозно взял наизготовку свое оружие человек.

 Тело продолжало молчать.

 Но зато метрах в пяти от него раздались шаркающие, спотыкающиеся шаги, направляющиеся куда–то вбок.

 – Стой! Ты кто?! Ты куда?! – угрожающе шагнул в том направлении человек.

 – А сам–то ты кто? – подозрительно отозвался невидимый ходок вопросом на вопрос. – А то пришел тут, руками машет, командует, а сам, поди…

 – Я – царь, – гордо прозвучало в ответ из–под подоконника.

 – Какой царь?

 – А сколько их у тебя?

 – Прошу извинить, ваше величество… Не признал… Не ожидал увидеть при таких обстоятельствах, так сказать… Застигнут в полный расплох.

 Царь смягчился.

 – Ладно, чего там… Это ты нам побег устроить хотел?

 – И я тоже. А звать меня Митроха, я истопник ваш… – донеслось уже откуда–то из–за шкафа.

 – А куда это ты…

 – Я где–то тут днем спички видел и свечку…

 Как в подтверждение его слов ослепительной точкой на черном фоне вспыхнул огонек спички, поджегший фитилек свечи.

 Истопник зашаркал к государю неровной ковыляющей походкой, нервно поводя кругом свечой, но, несмотря на его (и не только его) страхи, колдун ниоткуда не выпрыгивал, и на помощь не призывал.

 Симеон быстро, но осторожно попробовал выпрямиться, пока его подданные не застали его в таком виде, но охнул сквозь зубы и отказался от этой авантюры.

 – Посвети–ка сюда, истопник Митроха… – его не менее величественное от неудобного положения величество ткнуло мечом [28] себе под ноги. – Тут, кажется, плохо кому–то.

 Граненыч послушно подошел поближе к указанному объекту и наклонился над ним.

 – А, по–моему, ему не плохо… – после непродолжительного осмотра проговорил он и выпрямился. – По–моему, ему уже хорошо.

 – То есть, как? – не понял царь.

 – То есть, никак, – разъяснил истопник. – Помер он. Холодеет, вон, уже.

 – А кто это…

 – Так это он и есть. Колдун наш. Покойный.

 – А что с ним…

 – Так, сдается мне, ваше величество, это вы его своей собственной рукой… или ногой – чем вы там в него заехали, когда в окошко влетели – уходили. Насмерть.

 – А ты уверен, Митроха?.. – тут, оставив на минуту все еще бесчувственную царицу, повернулся к ним Дионисий.

 – Сам посмотри.

 – М–да… Похоже, что узурпатор действительно скончался самым бесславным образом… – покачал головой библиотечный и надвинул на лоб берет. – Что теперь делать будем?

 – Во–первых, надо подать сигнал Ефросиньюшке и Симе, чтобы они перебирались сюда, – твердо заявил царь.

 – А, кстати, ваше величество, как же вы сюда попали? – впервые задался вопросом Митроха. – Люлька–то ведь здесь осталась?..

 – Связал рукава какой–то шубы, – явно гордый своей смекалкой, ухмыльнулся в всклокоченную седую бороду царь. – Там этого добра – завались. Вот тебе и люлька. Сегодня вечером без предупреждения этот разбойник явился к нам и стал по комнате расхаживать. Ходит и молчит. Ну, и мы молчим. А потом вдруг прилетела ваша стрела с запиской. Он обрадовался – как будто полцарства в наследство получил… Кхм… Даже нам ее вслух зачитал. Над каждым словом издевался. Ух–х–х… Мерзавец… – Симеона передернуло. – Так и хотелось плюнуть и раздавить его, как таракана помойного… Потом, когда наизгалялся всласть, вытянул веревку, сел в люльку, похихикал на прощанье, и поехал сюда. Ну, я оставаться там не мог, подумал – помирать – так с музыкой, связали мы с моими женчинами шубу рукавами, и – к вам… Она парчой крытая, скользкая, вот так сам стрелой сюда и влетел… Спасибо вам, мужички, что придумали все это. Век не забуду. Царской милостью своею не обойду. Сразу, как только супостата прогоним… Кстати, я, кажется, тут на барышню какую наступил нечаянно?.. С вами она была, что ли? Помощница ваша? Чего ей надобно – всё получит девка.

 – Это я была, ваше величество… – донесся из–за спины Дионисия слабый, но уже спокойный голос.

 – Я?.. Кто – «я»?.. Не может быть… Елена… Доченька наша… Елена… – царь распереживался и захлопал себя по бокам как нервная курица перед полетом. – Не может быть!.. Ты жива!!!.. А мы–то уж тебя… Не может быть!.. Прости дураков…А что с ребеночком? Все хорошо? А уж мы–то боялись, мы–то боялись… Ой, дела… Вот дела…

 Объятьям и слезам не было бы конца, если бы не прибытие «меховым экспрессом» не дождавшихся ни сигнала, ни новостей царицы Ефросиньи, и Серафимы за ней, с остатками крышки ларя в судорожно сжатых кулаках.

 И все началось по новой.

 – Милости всех прошу в мою скромную обитель, – отвесил изящный поклон и распахнул дверце шкафа, маскирующего вход в его жилище Дионисий, когда женщины, наконец, всласть наобнимались, наплакались и насмеялись. – Места здесь немного, но над этим можно поработать. Дам попрошу пригнуться – притолока низкая.

 Корешки книг растворились в воздухе, и новые постояльцы увидели маленькую, уютную прихожую.

 – Матушка Ефросинья, Серафима! – не успев переступить порога тесного мирка Дионисия, ставшего теперь убежищем еще для трех человек, самым заговорщицким из заговорщицких тонов произнесла Елена. И по голосу и виду ее было ясно, что сейчас она скажет им такое, что распирало, буквально разрывало ее уже много бесконечных дней, и от чего они ахнут и восхитятся. – А попробуйте угадать, с кем я познакомилась, пока пряталась здесь?..

 Пока женщины обменивались свежей порцией восторгов и восклицаний – откуда только брать успевали! – Симеон, наученный горьким опытом, больше не пытаясь распрямиться, подковылял к Граненычу, перерезавшему веревку, тянущейся к месту их недавнего заточения, и брезгливо ткнул пальцем в мертвого колдуна у окна:

 – А с этим что будем делать? Если его найдут его головорезы, ты представляешь, что тут начнется?

 Истопник честно поразмышлял с полминуты и покачал головой:

 – Нет, не представляю.

 – Я знаю, что нужно делать, – библиотечный проводил дам в дом и тут же вернулся. – Граненыч, ты знаешь во дворце какое–нибудь укромное место, где его еще сто лет не догадаются искать?

 Митроха пожал щупленькими птичьими плечиками:

 – Да полно таких мест во дворце. Подвалы. Кладовые. Дровяники. Выгребные ямы, наконец…

 – Нет, только не это, – моментально отрезал Дионисий.

 – Почему? – удивился царь. – По–моему, там ему, мерзавцу, самое место.

 – Потому что мой план заключается в том, чтобы Граненыч отнес в такое тихое место книгу из моей библиотеки, а потом мы Путем Книги перетащили туда колдуна и спрятали, а я не потерплю, чтобы моя книга оказалась…

 – Чем–чем перетащили? – наморщил вопросительно лоб царь.

 – Путем Книги, – нетерпеливо объяснил Дионисий. – В пределах дворца я могу попасть невидимой дорогой в любое место, где лежит моя книга и провести с собой еще кого–нибудь.

 – Книги… книги… книги… – Симеон захлопал глазами, начиная кое–что вспоминать и понимать. – Книги… Так эта книга в тесте… тогда… это была ваша затея?..

 – Наша, – сухо кивнул библиотечный, все еще не в состоянии примириться с потерей одной из своих питомиц.

 – То есть, вы хотели вывести нас…

 – Да.

 – Ох, не догадались мы… – виновато всплеснул руками царь. – Так кто ж мог знать… Вы б хоть записку положили…

 – А записка там у нас была, – вмешался Митроха. – Между страницами вложена.

 – Так ведь мы ее не раскрывали – страницы–то все слиплись, – развел руками Симеон. – Кирпич–кирпичом. Но все равно – спасибо вам, братцы. Просите у меня за свою помощь чего душе угодно.

 – Да ничего нам не надо, – отмахнулся скромно истопник.

 – Хорошо, я подумаю, – задумчиво согласился библиотечный.

 – Только потом, – поправил его Граненыч. – А пока, любезный, лучше подумай, какую книгу ты мне отдашь, чтобы унести, – оторвал он от приятных размышлений Митроху.

 – А чего тут долго думать, – глаза Дионисия прищурились и вспыхнули огнем застарелой мести. – Шапкин–Невидимкин тебе подойдет?

 – Замечательная книга, – согласно кивнул Митроха. – Для этих целей. Только поторопись. За ночь мы должны успеть с этим фруктом управиться. Утром, чует сердце мое, начнется тут такое…

 Предчувствие его не обмануло.

 Утром, нервно прождав два часа у покоев бывшего царя, а теперь – кабинете–лаборатории–спальне его ужасного величества Чернослова, лейтенант Ништяк выдохнул резко, как будто собирался нырнуть в холодную воду, и вопросительно постучал в дверь.

 Как уже догадался читатель, и как начинал подозревать командир Черной Сотни, никто не отозвался ни на этот стук, ни на следующий, ни на еще три. И тогда, презрев строжайший наказ царя не беспокоить его во время работы, лейтенант еще раз вздохнул и осторожно, как шпион, приоткрыл дверь на несколько миллиметров.

 Открывшееся поле обзора не проясняло ничего, и поэтому через полминуты дверь была приоткрыта еще на несколько миллиметров, и еще, и еще, пока в образовавшуюся щель не смогла просунуться и повертеться по сторонам голова замирающего от страха и любопытства Ништяка.

 В комнате было пусто. Кровать стояла не расправленной, свечи – не зажженными, ужин – не съеденным.

 Колдуна не было.

 Через десять минут дворец напоминал растревоженный муравейник, если бы в мире существовал муравейник с муравьями–зомби, бестолково шарахающимися из конца в конец своего обиталища, сталкиваясь друг с другом, роняя вещи, непонятно как и зачем оказавшиеся у них в руках, налетая на косяки и стены и не замечая этого, поглощенные одним стремлением – зачем–то найти какого–то Чернослова.

 Когда пришло известие о том, что из окна темницы царской семьи болтается веревка, а самих их там и след простыл, Ништяк пришел к вполне логичному выводу, что они сбежали, захватив с собой его величество в заложники, и отдал приказ перевернуть вверх дном не только весь дворец, но и весь город, если понадобится, и сам лично возглавил поиск [29].

 День с утра обещался быть хорошим, ясным, хоть и слегка прохладным – ну, так что тут возьмешь – осень…

 Гости на свадьбу Аленки – дочери шорника Данилы стали прибывать загодя. Все знали, что у хозяина характер щедрый, особенно когда дело касалось выпить так, чтобы супружница его Саломея не могла придраться. А как тут придерешься, коли такой день стоит на улице – день свадьбы единственной дочери, и не абы за кого выходит, а за кузнеца Семена, парня справного, работящего и малопьющего. За такое дело сам Бог велел перед началом пира пропустить по чарочке по маленькой, да не по одной. Супротив такого повода даже ревнительница трезвости женка его повитуха Саломея не сможет ничего возразить и при всем желании.

 Узурпатор – узурпатором, а жениться–то ведь все равно надо!..

 Столы спозаранку вытащили во двор и накрыли белеными скатертями – хоть и к бабке не ходи, усвинячат их гости дорогие так, что только выбросить после пиршества останется, а положение обязывает [30]. Скамеек не хватало, поэтому просто ставили две тюльки и клали на них гладко струганные доски – ни сучка, ни занозки – присаживайтесь, гостеньки.

 И гости не заставили себя ждать.

 За полчаса до срока пришел сосед напротив бондарь дед Афоня со старухой своей, принесли набор кадушек для солений. Кадушечки – загляденье, картинка, свежим деревом пахнут за версту, обручами блестят, как царские дружинники кольчугой на параде – как за такие не выпить?

 Выпили.

 Почти сразу за ними явились соседи справа Заковыкины, все десять человек, привели на веревочке телушку. Если не обмыть – не ко двору придется, это все знают, даже Саломея.

 Выпили.

 Через пять минут прибыли Саломеины родичи – брат с семьей и три сестры – старые девы, все с подарочками – кухонной утварью: котлы, сковородки, миски, тазы медные – варенье варить. Как тут не обмыть? Тут и сама Саломея присоединится.

 Выпили.

 Еще через минуту – стук да звон у ворот – подъехали дальние Данилины родственники из деревни – дед Назар с бабой Любой, привезли бочку огурцов соленых, бочку капусты квашеной с яблоками и клюквой, бочонок груздей, жбан браги – какой лукоморец откажется сходу продегустировать и бражку, и закуску?

 Выпили…

 К началу праздничного пира гости уже сидели за столом веселые, раскрасневшиеся, перезнакомившиеся и перебратавшиеся, распевая от всей лукоморской широкой души песни под гармошку, балалайку и ложки приглашенных соседями справа в качестве подарка молодым артистов из самого государственного академического оркестра.

 Гулять – так гулять.

 С продолжением пира на музыку и песни начали сходиться все соседи, кто и не был приглашен, и скоро новых гостей без своих скамеек и столов пускать на двор перестали – угощения и вина всем хватит, а садиться, извиняйте, некуда – не дворец, чай.

 Поэтому когда ворота в очередной раз без стука распахнулись, все, не оглядываясь, дружно и весело закричали:

 – Скамью с собой несите! Некуда садиться!

 Ответом им было злобное:

 – Ишь, распелись! Что за сборище? Кто разрешил?

 Гости и хозяева обернулись и подавились песней: в ворота вваливалась вооруженная до зубов, хмурая и воинственно настроенная толпа – трое черносотенцев и два десятка пустоглазых дружинников, возглавляемых лейтенантом Ништяком.

 Кулаки и зубы сжались сами собой, но благоразумие в этот раз пересилило. Против лома нет приема.

 – Так ить свадьба у нас, боярин! – с чаркой в одной руке и с соленым огурцом – в другой поднялся с лавки Данила, пряча недовольную гримасу в бороде. Коли принесла уж их нелегкая в такой–то день, то, хошь – ни хошь, а придется угощать. Хоть и оккупанты, и мерзавцы, и негодяи, а все одно ведь живые люди. Ежели к ним без уважения, рожу воротить, то по роже–то и получить недолго…

 – Что еще за свадьба? – фыркнул Ништяк.

 – Дочерь моя замуж выходит, а жених не парень – золото! – ткнул огурцом в раскрасневшегося от вина и похвалы Семена хозяин. – Кузнец – молодец! Потомственный! Проходите, служивые, гостями будете! Саломея, тащи еще от Заковыкиных посуду, гостеньки дорогие – двигайтесь, не сидите, как прилепленные – солдатиков посадить надо!..

 – Мои солдаты со всяким сбродом не едят, – высокомерно окинув разношерстную компанию холодным взглядом, кинул небрежно лейтенант. – Обыщите этот дом и двор. Осмотрите всё! Не пахнет ли тут заговором…

 – Да ты чего, боярин, какой заговор?!.. – с искренним удивлением загомонили мужики [31].

 – Свадьба тут у нас!..

 – А мы все гости будем!..

 – Вот тебе невеста…

 – А вот и жених, все как есть!..

 – Жених? – задумчиво прищурился Ништяк. – А почему не в руднике? Разве вы не знаете, что указ царский был – всем здоровым мужикам отправляться на работы в рудник? И вон тот тоже не хилый. И тот тоже. И этот – харя кирпича просит… А вон ты? В синей куртке? Морду наел шире плеч, а указ царский тебе не указ?

 – Так это наш жених и есть!

 – И что? – не понял логики Ништяк.

 – Да какой же он здоровый? – встрепенулся Данила под взглядом затихших в ожидании исхода гостей и встал на защиту зятя. – Он самый что ни на есть больной. Вот, смотри! Семен, доставай!

 И, вырвав из рук зятя испещренный какими–то каракулями кусок бересты, он победоносно сунул его под нос лейтенанту.

 – Что это? – брезгливо сморщившись, отшатнулся тот.

 – Филькина грамота, – радостно объявил Данила. – От самого знахаря Филимона Костыля. Что Семен шибко болен, и на тяжелые работы ему ни в коем разе нельзя. Мы ее вашему рекрутеру показывали – он нашего Семена и не взял.

 – А что с ним такое? – помимо воли заинтересовался Ништяк, удивлено оглядывая мощную, кряжистую, в буграх мускулов, которые не смог скрыть и праздничный армяк в петухах, фигуру кузнеца – как будто его мать с отцом не родили, а выковали в фамильной кузне.

 – Вот, Костыль признал… – Данила близоруко вгляделся в пляшущих человечков на бересте и довольно выдал: – …признал усугубленный вывих пищевода!

 – Ага. Вывих пищевода, значит, – непроницаемо кивнул Ништяк и ткнул пальцем в мужика поближе к нему. – Усугубленный. А у этого что? Тоже?..

 – Нет, у шурина Степана молоток опал… топор рубин… ножовка жадеит… а, пила нефрит печени! Или в печени?.. Степка, где у тебя пила–то?

 – В сарае пила… – пробасил Степка и махнул рукой – наверно, в сторону предполагаемого нахождения того сарая.

 – Да дурак ты, я про болесть твою говорю… – скроил ему заговорщицкую мину Данила.

 – Да это только Филька написал, что я больной, а на самом–то деле…

 – А–а, не слушайте его, боярин, дурак он, когда выпьет… – размашисто отмахнулся хозяин от потерявшего нить разговора шурина, пока тот не наболтал лишнее. – От болести заговаривается. Вот ить… Мудреная у его болесть больно, нормальному человеку и не запомнить…

 – Да ты сам–то зато не больно мудреный… – обиженно забасил шурин, – Филька не всякому такую болезню напишет – целую курицу отдать пришлось за такую болезню! Вон, Федот Петров с тремя яйцами к Фильке сунулся – тот ему кишечное расстройство желудка и написал… А это по–простому значит знаешь что?… – Степан полупьяно подмигнул лейтенанту и гулко расхохотался. – Вот ты ахвицер, а ты знаешь, что это значит?..

 – Да сиди уже!.. – строго прицыкнула на него тощая баба – его жена.

 – Да ты сама сиди! А я с людями разговариваю! Саломея, Данила, знаете что это на самом деле?

 – Да все знают, сиди ты…

 – Нет, не все, наверное… Ляксеич, знаешь, что это за болезня? Это значит… Не за столом будь сказано…

 – Фу, ты, прилип!..

 – Дед Назар, знаешь?..

 – А у этого? – ткнул кривым пальцем в мужика напротив лейтенант, не дожидаясь исхода опроса и недобро скривив губы.

 – У меня колит грудной клети, – убежденно заявил тот и полез в карман штанов за своей грамотой. – Как тяжелое подниму – так в груди как заколет, как заколет!..

 – Вишь, боярин, какие у нас тут недуги, – как бы извиняясь, развел руками Данила. В одной из них как по волшебству снова оказалась чарка. Он протянул ее лейтенанту. – Поэтому уважь обчество – выпей с нами за здоровье молодых, да пирожков покушай, да картошечки с рыбкой, да…

 Никто не ожидал такого злого удара от Ништяка.

 Махнув пудовым кулаком, тот выбил из отлетевшей чуть не за спину руки хозяина чарку, а второй сгреб его за грудки и швырнул на стол.

 – Скоты!.. Да у вас тут что попало делается! У меня в руднике на сто охранников двести пятьдесят работников со всего города нашлось только здоровых, а тут лбы здоровенные водку пьют, да сидят за просто так!.. С Филькиными грамотами!.. Взять этих придурков, всыпать по сто плетей, а если живы останутся – в рудник, пока не сдохнут! – проревел он команду своим солдатам и зачарованным дружинникам. – И баб тоже! Всех!!!..

 Те двинулись ее выполнять.

 Два десятка хорошо обученных, экипированных и вооруженных солдата, готовых не останавливаться ни перед чем и не перед кем. Если все прикинуть и посчитать – у толпы безоружных, разряженных по случаю праздника мужиков не было ни единого шанса.