Текст книги "И СТАЛИ ОНИ ЖИТЬ–ПОЖИВАТЬ"
Автор книги: Светлана Багдерина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 46 (всего у книги 73 страниц)
– Это опять ваша трава? – настороженно закрутила головой царевна.
Они стояли на краю большой поляны, сплошь заросшей торчащими воинственно вверх листьями побуревшей, но не полегшей травы высотой до колена, а местами и выше.
Серафима осторожно пощупала такой же, только короткий лист, у своих ног.
Осока по сравнению с ним показалась бы мягкотелой губкой.
– М–да… – задумчиво протянула царевна. – М–да…
И взглянула на октябришну в поисках краеведческих комментариев.
Цвет лица Находки сейчас мог посрамить даже свежевыпавший снег.
– Это сабельник… – с тихим ужасом оглядывалась она. – Мы тут не пройдем…
– Почему? – в груди царевны шевельнулось недоброе предчувствие. – Нам же не обязательно в него лезть, можно пройти по краю леса… по краю…
На сколько хватало глаз, сабельник подступал к самым деревьям и даже заходил вглубь.
– М–да… – в кои–то веки, других – не только слов, но и междометий – у Серафимы не находилось. – М–да… А если мы осторожно, по самому тому месту, где она в лесу кончается, эта ваша трава?
Находка замялась, болезненно поморщилась и, наконец, очень тихо прошептала в самое ухо царевне:
– Блудни нас пропустили сейчас… но если мы вернемся в их лес… они могут решить… что мы за ними гоняемся…
– И что тогда? – предвидя ответ, не сулящий ничего доброго, все же спросила таким же еле слышным шепотом царевна.
– Мы из их леса больше никогда не выйдем.
– АЙ!!! – закричал вдруг Саёк и заполошно затопал ногами, как будто старался раздавить змею. – Помогите!!!..
Серафима глянула, и не поверила своим глазам.
Хотя, пора было уже и привыкнуть.
Ногу поваренка обвила жесткая, красноватого цвета травка, похожая на растянутую пружину.
Ее вершинка заканчивалась в ране.
– Пусти!.. – царевна со злостью дернула кровопийцу так, что выдрала весь кустик из земли вместе с корнями. – З–зар–раза!..
– Ой!.. – схватился за рану Саёк.
– Смотрите! – Серафима посмотрела под ноги и брезгливо отступила на несколько шагов.
Все рыжие пружинки, скрученные у самой земли до сих пор так, что, специально не приглядываясь, различить их было невозможно, прямо у них на глазах медленно распрямлялись и безошибочно тянулись к Сайку, как подсолнухи – к солнцу.
– Это кровохлебка, – Находка виновато вскинула глаза на царевну. – Они с сабельником всегда вместе растут… Если почует кровь – даже лосю ноги опутает, но не упустит…
– Веселые у вас тут места… – царевна взяла поваренка за плечи и отодвинула на пару метров в лес, подальше от травы–вампира. – Погоди, сейчас подол оторву, перевяжем тебя.
– Не поможет, – тоскливо покачала головой октябришна. – Она все одно унюхает, хоть единую каплю…
– Так хоть течь перестанет, и то, – ворчливо отозвалась царевна и хотела уже было пустить подъюбник на благо травматологии, но Находка ее быстро остановила.
– Не надо, ваш… Серафима… я сейчас… попробую…
И, не дожидаясь вопросов, она присела на корточки рядом с распоротой ногой поваренка, разодрала штанину побольше, чтобы рана была видна полностью, и стала водить над ней кругами собранной в перевернутую горсть рукой:
– Встань на камень – кровь не капит… Встань на чело – нет ничего… Встань на камень – кровь не капит… Встань на чело…
И прямо на удивленных глазах Серафимы и просто изумленных – Сайка, покорно повинуясь заговору октябришны, кровь и впрямь остановилась, а края раны потянулись друг к другу и сжались, как губы молчуна. Через минуту по ним пополз тонкий белый шрам.
Когда она закончила, Саёк недоверчиво потрогал недавний порез.
– Не болит, – недоумевающее сообщил он в пространство – всем заинтересованным лицам.
– Совсем?
– Совсем… Спасибо тебе, Находочка, миленькая. Ты для меня вышла самая настоящая находка, – выпалил он и отчего–то смутился.
– На здоровьичко, – степенно отозвалась та. Уголки ее губ чуть было дрогнули в улыбке, но тут же снова опустились вниз.
– Это тоже у вас все дети умеют? – подозрительно оглядывая октябришну, задала вопрос царевна.
– Все, ваше цар… Серафима… Бывало девчонкой упадешь, расшибешь коленку, а подружка тебе и… и…
– Что?
– Через блудное место кто–то идет!.. – зеленые глаза октябришны настороженно распахнулись.
Серафима уже стала забывать естественный цвет лица своей бывшей горничной.
– Кто? – задала она ненужный вопрос.
– ОНИ, – мертвым голосом проговорила Находка.
Пояснения были излишни.
– Далеко от нас?
– Метрах в двухстах… Идут очень медленно… Еле–еле… Но в нашу сторону… Блудни их ведут… Мы погибли…
Естественно, существовал безопасный и красивый выход из этого положения, единственный в своем роде, о котором можно было бы с заслуженной гордостью рассказывать под восхищенные ахи и охи после каждому встречному–поперечному…
Только вот прямо здесь и сейчас он Серафиме в голову никак не приходил.
И раздумывать было некогда.
– Все заходим в туман и лезем на деревья, – скомандовала царевна и, не обращая внимания на умоляющий взгляд Находки, личным примером проиллюстрировала свой приказ.
Достаточно было отойти от края поляны вглубь леса на десять метров, как они почти потеряли друг друга из виду.
– Стоп, – остановила свой отряд царевна. – Я сюда, – указала она на старую березу, – Находка – туда, на осину, Саёк – на эту… что бы это ни было. Сидеть и молчать. Быстро.
Саёк напуганной лаской взлетел на ствол и мгновенно растворился в тумане (Серафима очень надеялась, что это была только фигура речи, но кто его тут знает, в стране победившего Октября…).
Она сама была уже на полпути к невидимости, как заметила, что Находка, переминаясь с ноги на ногу, не сделала и шагу, чтобы повиноваться распоряжению.
Царевна спрыгнула на землю.
– Почему ты не залазишь?!
– Я… не умею… я… боюсь…
– Лазить по деревьям? – саркастически осведомилась Серафима. – Больше, чем умрунов?
– Нет!..
– Тогда давай живей! Иди сюда, тут ветки низко растут, ползи верх, только быстро, я тебя подсажу!
– Но я…
– Чу!.. – царевна вытянула шею. – Кажется, уже близко!..
Еще одно приглашение октябришне не понадобилось.
Она выбрала на ощупь сук попрочнее и умостилась на нем, обхватив ствол березы, как не обнимала в своей жизни, наверное, даже родную мамочку.
На суку чуть пониже, метрах в пяти над землей, пристроилась Серафима с ножом наготове.
Вообще–то, она надеялась, что им удастся затаиться и отсидеться вверху, где туман был непроницаемо густ, пока пешая кавалерия Атаса не проскочит мимо. Умруны не чувствуют боли, значит, сабельник им нипочем, а до седоков он не достанет. В гвардейцах Костея нет крови, значит, кровохлебка ими не заинтересуется. Глядишь, пробегут куда подальше, а они как–нибудь по краю травы и тумана куда–нибудь да выберутся.
Правда, не исключено, что по сравнению с тем, новым местом, это им покажется спокойным и безопасным…
Но выбирать сейчас не приходилось.
Царевна затаила дыхание и стала прислушиваться к происходящему внизу, хотя по собственному опыту знала, что услышать в колдовском тумане даже отряд гвардейцев можно было только тогда, когда он уже налетит на тебя.
Или, как выяснилось, остановится под тобой.
Слов слышно не было, только отдельные выгавкиваемые военно–командным голосом неразборчивые отрывки, но Серафима почуяла недоброе.
Неужели эти… как их… блудни и вправду довели их сюда, прямо к тому месту, где они так неосторожно спрятались? [80]
И снова старый вопрос встал перед ней во весь рост: как человек может расправиться с умруном, не говоря уже о трех десятках их?
Если бы вывеси из строя командиров…
Чего они не уходят? Неужели что–то заподозрили? Ах, чтоб вас… чтоб вам… чтоб вами…
Интересно, они будут ждать, пока мы сами свалимся, или кого за нами пошлют?
Да уж, конечно, не Атаса…
Спрыгнуть и попытаться перерезать ему горло?
А толку? Их ведь там еще останется три десятка с лишним. Поздравляю. Глупейшая идея.
Но что еще делать?
Ждать?
Чего?
Дождемся – увидим?
Серафима невесело вздохнула, перехватила нож поудобнее и приготовилась к непродолжительной, но бесплодной обороне своего хлипкого рубежа.
И тут ей пришла в голову мысль, что обидно будет помирать даже при всех перечисленных условиях, так и не выяснив один, не дававший ей покоя уже чуть не час, вопрос.
Она осторожно потянула вздрогнувшую и едва не свалившуюся с ветки октябришну за подол и прошептала:
– Находка… А, Находка… А скажи мне, почему тут смеяться нельзя? Не то, чтобы особенно и хотелось, конечно, но все же?
– Нельзя, ваше царственное величество. Ни за что. Блу… хозяева этого места заберут.
– Куда?
– Не знаю. Кого они забирали, никто не возвращался.
– И взрослого тоже?
– Хоть кого заберут. Они шутить не любят.
И тут гудящую от усталости, страха и бессонницы голову царевны посетила еще одна идея. Дурацкая абсолютно, но попробовать стоило. Хоть и, скорее всего, только для того, чтобы вычеркнуть ее из списка.
– Находка, – потянула она ее за подол. – А ты знаешь какой–нибудь заговор, чтобы человек смеяться начал?
– З–знаю…
– НУ ТАК ЧЕГО ТЫ ТУТ СИДИШЬ И МОЛЧИШЬ???!!! Говори!.. – яростно прошипела Серафима, нервно поглядывая в туман. – Ты, самое главное, живых, живых заговаривай – умрунов, наверное, все равно не рассмешить!..
И октябришну как прорвало.
Почти в полный голос она затарахтела с пулеметной частотой, так, что едва можно было разобрать немудреные слова:
– Щекотуха–локотуха, щекоти–локоти, у боярина Атаса бока шевели! Щекотуха–локотуха, щекоти–локоти, у боярина Юркого бока шевели! Щекотуха–локотуха, щекоти–локоти, у боярина Щура бока шевели! Щекотуха–локотуха, щекоти–локоти, у боярина Атаса бока шевели! Щекотуха–локотуха, щекоти–локоти, у боярина Юркого бока шевели!..
Снизу, сперва робко и неуверенно, потом все более конеподобно и истерично, донеслось оглушительное в ватной тишине блудного места ржание.
Переходящее в пронзительный визг – звук, который Серафима ни при каких обстоятельствах не ожидала услышать от тройки звероподобных вояк, и от которого мурашки забегали по коже [81] как жители растревоженного пьяного муравейника.
Туман вокруг них сгустился: протяни руку – упрется, закружил, как торнадо в кружке кефира, обдал потусторонним холодом и заставил волосы зашевелиться.
Находка прижалась к стволу еще крепче, так, что в зебристой коре, наверное, отпечатались ее руки, грудь и щека – никакому блудне вовек не отодрать, и царевна, не долго раздумывая, последовала ее примеру. Что сейчас слышал и чувствовал бедный Саёк – оставалось только догадываться.
Внезапно разом все стихло.
Кефир разбавили водой.
Серафима напряженно, так, что в ушах звенело, вслушивалась в тишину под собой – вглядываться все равно с такой высоты было пока бесполезно.
Ничего.
Ни голосов, ни шагов.
Неужели блудни забрали их всех?!
Щаз. Размечталась.
Но как бы проверить?
И если умруны остались, то почему они никуда не уходят?
И что делать дальше?
Но выдвинуть идеи на этот предмет ей не пришлось.
С соседнего дерева – метрах в двух от них, там, где, по ее прикидкам, должен был прятаться поваренок – раздался какой–то шум, звуки ударов, похожие на пинки, и шмяк маленького щуплого тела, падающего сверху на другое тело, большое и вооруженное.
– АЙ!!!..
– Саёк!!!..
Серафима сиганула, очертя голову, вниз, не успев приземлиться, кромсая ножом направо и налево, но она знала, что чтобы избавиться от умруна, его нужно было пропустить через мясорубку.
А тут их было пятнадцать.
Пятнадцать – не тридцать, но и с таким количеством практически неуязвимого противника предприятие ее с самого начала носило печать поражения, и она, в общем–то, не удивилась, когда трое здоровенных угрюмых гвардейцев повалили ее на землю и скрутили за спиной руки.
Рядом уже лежал Саёк.
Только Находки не хватает, криво усмехнулась Серафима, и не успела поднять глаза к месту ее укрытия – она тут как тут.
Свалилась сверху на них, визжит, кричит, царапается…
Через несколько секунд умруны бросили ее рядом.
Ну, теперь все в сборе.
Что у нас в программе дальше?
Воссоединение с другой бедой? Прямая дорога к Костею?
Пусть они и не рассчитывают, что я вернусь туда когда–нибудь!
Им придется меня убить, чтобы привезти туда.
Но, к немалому недоумению царевны, никто и не собирался ее никуда возвращать, везти, тащить, или совершать какие–либо иные действия, направленные на перемещение во времени и в пространстве, если на то пошло. Умруны просто стояли и молчали, глядя в никуда.
И чего стоим, кого ждем?
– Первый, – вывернув шею, чтобы опавшая листва не лезла в рот, строго обратилась она к гвардейцам.
Один из них – тот, который ближе – повернул голову в ее сторону.
– Слушаю, матушка.
Если бы царевна уже не лежала, она, скорее всего, упала бы.
– Ч–ч–ч… Ч–ч–ч…Кто?.. Как?.. Как ты сказал?..
– Слушаю, матушка, – послушно повторил умрун.
– Матушка?! Почему – матушка? – непонимающе заморгала Серафима, стараясь быстро сообразить, где тут скрыт подвох и что это все для них значит.
– Последний приказ сержанта Юркого был: «хватайте прислугу и царицу, мать вашу», – бесстрастно объяснил гвардеец. – Значит, вы – наша матушка. Командир не может обманывать.
Остальные умруны согласно закивали:
– Вы – наша мать.
Серафима медленно обвела глазами все полтора десятка суровых лиц, и мысленно сделала поправку: «Мать–героиня. Ваша.»
И тут ей пришла в голову кое–какая идея, проверить на практике которую очень даже стоило.
– Значит, я – ваша мать? – ласково улыбаясь, уточнила она [82].
– Так точно, матушка.
– Тогда развяжите меня немедленно, деточки, – голосом царевны можно было украшать торты и добавлять детям в какао.
– Никак нет, матушка, – смущенно покачали головами гвардейцы Костея.
Ах, чтоб вас, дуботолы!..
– Но почему, карапузики? – вопросила царевна таким же елейным голоском, каким, наверное, коза из сказки пела: «ваша мать пришла, молочка принесла».
– Приказ командира отменить не может никто. Даже родная матушка, – с сожалением, но твердо отчеканил Первый и опять бесстрастно уставился перед собой.
Ах, так… ах, так… Ах, вот вы как…
Ну, тогда я… Тогда я… Я тогда…
А чего я тогда?
А если…
Сердце царевны, снова почуявшей путь к спасению, радостно пропустило удар и заскакало, как кузнечик на допинге.
– Где ваш сержант? – не терпящим пререкания тоном задала она вопрос Первому.
– Сержант Юркий пропал в этом лесу, – бесцветно отозвался умрун.
– А где штандарт–полковник Атас?
– Штандарт–полковник Атас пропал в этом лесу, – повторилась печальная история.
– Кто сейчас вами командует?
– Командиров сейчас нет. Все пропали в этом лесу.
– Вы знаете, кто я? – если бы у нее не были связаны руки, она бы их уперла в бока, и, скорее всего, это выглядело бы значительно эффектнее, но в ее положении выбирать не приходилось, и поэтому она просто нахмурилась и скроила страшную мину.
– Так точно. Наша матушка.
– А еще?
– Невеста царя Костея.
– Царь Костей может отдавать вам приказы?
– Так точно.
– Сейчас его здесь нет. Но здесь я – его невеста. И поэтому командование бедой я принимаю на себя! Ма–а–а–алчать!!! Равняйсь! Смиррр–на! Равнение на меня!
Все пятнадцать гвардейцев наклонились и уставились на Серафиму.
Наверное, потому, что это была единственная форма равнения, возможная в ее лежачем положении.
По крайней мере, она на это надеялась.
«Спокойно», – сказала себе она и голосом, человека, не знающего слова «нет», продолжила:
– Первый – развязать вашего командира! Второй – развязать мальчика! Третий – развязать девушку! ВЫ–ПОЛ–НЯТЬ!!!
Если бы лица умрунов могли складываться в выражения, Серафима поклялась бы, что единственное чувство, посетившее все пятнадцать угрюмых физиономий чтобы навеки там поселиться – облегчение.
Теперь все будет хорошо.
Теперь у них есть командир.
Мощные лапы бережно поставили на ноги царевну и отряхнули ей платье.
– Наша жизнь – твоя жизнь, – пятнадцать кулаков в бронированных перчатках ударились одновременно в черные кожаные нагрудники.
– Спасибо, у меня своя есть, – кивнула царевна и окинула быстрым взглядом свой двор. – Все в порядке?
– Д–да, – кивнул поваренок.
Находка, из опасения откусить выбивающими морзянку зубами язык, просто закивала головой в такт дроби.
– Чего тебе на дереве–то не сиделось, а? – теперь, когда Серафима убедилась, что всем действительно хорошо, в первую очередь включая умрунов, можно было и провести душеспасительную беседу кое с кем. – Или олени по деревьям не лазают?
– Я сидел!.. Честно!.. Я держался!.. А все вокруг шевелилось – листья, ветки, яблоки… Жуть–то какая страхолюдная! Аж волосы по голове пешком ходили!.. А потом вдруг кто–то меня ка–а–ак пнет! И еще! И еще! И со всех сторон!.. Я от стра… от неожиданности, то есть… руки–то и разжал…
– П–пнет? – не в силах успокоиться так сразу, Находка все же рискнула выговорить односложное слово. – П–пнет?
– Пнет, пнет! Чего ты на меня так смотришь? Правду я говорю, чтоб мне обратно в замок вернуться! – чуть не плача, протянул к царевне руки Саёк. – Вон, ажно синяки зреют!.. И под глазом!.. Но я держался! А потом прямо в ухо ка–а–ак засандалит!.. У меня тут в голове все и зазвене… ло…
И тут он с ужасом осознал, что настоящие герои должны говорить совсем не так!
Он торопливо приосанился, выпятил гордо вперед прикушенную нижнюю губу и небрежно стал бросать короткие, рубленые фразы, сопровождая их такими же короткими, как выпады, взмахами руки:
– На меня напали. Все демоны этого леса, не меньше. Но я отбивался как волк. Как зверь! Как тоже демон! Не многим удалось…
– Не б–браните его, ваше ц–царственное в–величество, – октябришна махнула на него рукой, призывая помолчать, и просительно заглянула в непонимающие очи Серафимы. – Это я виновата…
Сказать, что очи стали еще более непонимающими, было не сказать ничего.
– Я, я, дура деревенская, правду господин первый советник Зюгма говорил! Мы когда по деревьям лезли, я не посмотрела, что Сайку досталось, а это оказался сандал ногоплодный!
– Сандал?.. – потерял и без того жиденькую и рвущуюся нить своей истории и недоуменно уставился на рыжую девушку оплывающим глазом поваренок. – Какой еще сандал?
– Да, сандал, сандал! А откуда, по–твоему, слово «засандалить» пошло? От него и пошло. Так–то оно тихое, дерево, как дерево, стоит и молчит, но когда у него плоды поспевают… ножки, то есть… у него плоды на ногу человеческую похожи – пятка, пальцы… его поэтому и называют «ногоплодный»… это нам те колдуны из Ши… Ша… Шентони… рассказали. Ну, так вот – когда плоды созревают, оно само не свое делается. Уж больно много кругом охотников до его ножек. Только зазевайся – с ветками оборвут! Вку–усненькие…
– Так что ж ты мне раньше!.. – возмущенно вытянул шею и вытаращил глаза герой.
– Прости, миленький, не подумавши чего–то я была, со страху света белого не взвидела, куда уж там дерево различить…
– Сама–то, небось, березу выбрала… – не переставал обижено бурчать Саёк, снова позабыв о том, как положено разговаривать настоящим героям.
– Отставить пререкания! – скомандовала вошедшая в роль Серафима и повернулась лицом к новой проблеме.
Вернее, к беде.
Вся пятнадцать умрунов стояли шеренгой по стойке «смирно» и ели, как по уставу положено, начальство глазами.
Серафима – командир умрунов.
Ха.
Какое звание, интересно, мне себе придумать по этому поводу?
Комбед?
Кошмар.
И что мне с ними теперь делать?
Уничтожить умруна можно было, только прокрутив его через мясорубку…
Она вспомнила про поляну, заросшую сабельником.
Если приказать им ходить по ней, к примеру, две недели, а еще лучше – ползать, то мясорубка может и не понадобиться…
Перед мысленным взором Серафимы возник глубокий, чуть не кости, как от удара кинжалом или косой, порез на ноге поваренка, она представила, что останется от послушных приказу гвардейцев, и ее передернуло.
Конечно, неплохо бы было оставить их при себе – лучшей защиты от всех напастей в этих дебрях да и потом, когда выберемся, конечно, не придумать… Но если они встретятся со второй бедой, под командованием Щура, или с другим отрядом Костея, то кому станут подчиняться ее «детки», такие исполнительные сейчас, вопроса, увы, даже не возникало.
Неужели придется поступить так?..
Но другого способа избавиться от них не было.
Или был?
Или не было?..
Или был.
Идея была тут как тут – простая, как мычание.
Надо отправить их подальше, куда глаза глядят, придумав им невыполнимое задание где–нибудь за тридевять земель, чтобы Костей никогда не смог больше наложить на них руку. Где–нибудь в Вамаяси, или Узамбаре, или вообще в какой–нибудь Нени Чупецкой, где бы это ни было…
Хотя…
Можно поступить еще проще.
Совместим полезное и… полезное.
– Беда! Равняйсь! Смир–р–на! Слушай мою команду!
Гвардейцы вытянулись по струнке.
– Я, царица Елена, почти жена вашего царя Костея, приказываю вам разыскать лукоморского царевича Ивана и защищать его от всего ему угрожающего ценой собственной жи… э–э–э… целостности. Понятно?
– Так! Точно! – хором грянули пятнадцать голосов, как один.
– Никто другой больше не имеет права отдавать вам приказы! Только царевич лукоморский Иван и я! Понятно?
– Так! Точно!
– Розыск должен производиться методом обхода местности и опроса местного населения! На вопросы не отвечать! Пленных не брать! Поиска не прекращать! Понятно?
– Так! Точно!
– Начать поиск в том направлении! – Серафима махнула рукой в сторону поляны. С одного раза, если не споткнутся, с ними ничего не должно было случиться.
Ничего фатального, быстро поправила она себя. И продолжила:
– В пройденные места не возвращаться! Понятно?
– Так! Точно!
– Ваши жизни – его жизни! А сейчас Первый берет на руки меня, Второй – девушку, Третий – мальчика. Приказываю донести нас до берега большой реки и оставить там! Дальнейший путь продолжаете самостоятельно! Выполнять – бегом – марш!!!
– Есть!
Но когда Первый подхватил ее на руки, он заметила в корявых зарослях чего–то с белыми ветками и красными листьями нечто черное, металлическое, матово поблескивавшее так, что у нее руки затряслись и зачесались.
– Сто–ять!!! Четвертый! Подать мне меч! Вон там, в тех кустах, на которых синие яблоки рожи строят!
– Это не яблоки, это морды, а кустарник этот называется мордовник, ваше царственное величество, – тут же подсказала Находка.
Вернее, ее рот, с недавних пор заживший своей, отдельной и самостоятельной жизнью от мозга. Тот, казалось, временно вышел из строя из–за перегрузки, отказываясь переварить события последних минут, и лишь бестолково хлопал округлившимися еще больше глазами и таращился на окружающих.
– Это я и имела в виду, – приняла поправку Серафима, не замечая состояния октябришны. Ей и в голову не приходило, что человека, выросшего бок о бок с мухами–дроздофилами, мордовниками и прочими блуднями, может удивить поездка на ручных умрунах.
– А вон еще один! – едва не вывернувшись из мягких, но крепких объятий своего гвардейца, закричал Саёк, указывая в траву – простую неэмоциональную сухую траву, не кровопийцу и не людоеда – шагах в пяти от него.
– Седьмой! Дайте и этот меч, – небрежно шевельнула пальцами царевна.
Не было ни гроша…
– Мне!.. Можно мне, ваше… Серафима!.. – умоляюще протянул к ней руки поваренок, чувствуя, что так просто из–под опеки своего умруна ему не вырваться. – Я ваш телохранитель! Я обязан быть вооруженным! Я на кухне с секачом работал два раза, я умею, я сильный!..
– Сейчас посмотрим, – рассеяно кивнула та и взвесила в руках оба меча, одним истосковавшимся взглядом профессионала прикинула качество заточки, баланс, сталь, удобство рукояти…
Офицерский меч отличался от сержантского как муха–дроздофила от мухи–дрозофилы. Зловещая черная сталь с текучим матовым отблеском, баланс как у экслибриста, рукоять, ложащаяся в ладонь, как влитая – совершенное орудие для подведения итогов и расставления точек над «и», не сделанная – созданная для избранных. То, что ей так не хватало эти последние месяцы. Не для расставления и подведения – просто для душевного спокойствия, как Ивану – «Приключений лукоморских витязей», а Елене Прекрасной – любимого ожерелья из стеллийских ракушек с кораллами и жемчугом.
Она сделала несколько пробных взмахов и выпадов, рассекая со свистом воздух клинком, и умруны с расступились с новым уважением.
Вот теперь было ясно всем: это – командир.
Саёк вытаращил глаза и забыл канючить.
Находка задумалась: выйти ли ей, наконец, из ступора, или провалиться в него еще глубже…
Удовлетворенно усмехнувшись, царевна осторожно замотала лезвие в опашень и пристроила меч на руках, как ребенка.
Что делать со вторым?
В конце концов, кто сказал, что тринадцатилетних героев не бывает?
Легким пританцовывающим шагом – откуда только силы взялись – подошла она к умруну с поваренком на руках, протянула своему малолетнему защитнику – рукояткой вперед – сержантский меч и сказала торжественную речь посвящения:
– Теперь ты – мой оруженосец. Но помни, что это не освобождает тебя от приготовления обедов. Держи хорошо, не порежься, это тебе не секач. Будет время – научу. Первый, поднимай командира! И – рысью – вперед!..
Бережно опустив их на травку на берегу Октября и отсалютовав на прощание, умруны галопом понеслись дальше по песку вдоль воды.
А маленький отряд, смерив взглядом ширину реки в этом месте – метров двести, не меньше – не сговариваясь, уставился на Находку.
Та важно откашлялась, оправила платье, сделала торжественное лицо и повернулась к реке с поклоном:
– Здравствовать изволь, батюшка–Октябрь. Обращается к твоей милости дочь твоя недостойная Находка. Дозволь, Октябрь–батюшка, пройти нам на тот берег – шибко надо. Не оставь нас своею милостию, батюшка–Октябрь, пособи перебраться – до Черемшура добраться.
– Пожалуйста, – добавил волшебное слово Саёк.
– Просим, – подтвердила Серафима.
Ветерок обдувал усталых путников.
Солнышко из последних своих осенних сил нажаривало, хоть с грустью и сознавало, что жара того едва хватило бы, чтобы растопить мороженое.
Дрозды–болтуны, опасливо поглядывая по сторонам, примостились на ветках спокойно шелестевшего метрах в пятидесяти за их спиной остатками листвы леса и вспоминали приличествующие случаю слова.
Прошелестела по песку и бросилась с разбега в воду водяная змейка…
И все.
Больше никаких изменений ни царевна, ни Саёк не заметили, как ни старались – ни отринувшей в разные стороны воды, ни мокрых старцев – отцов нации, ни хотя бы шальной волны, выхлестнувшей на брег с туманным намеком на ответ.
Ничего.
Не дожидаясь нового вопросительного взгляда от своей царицы, Находка нахмурилась, поджала губы и приказала Сайку:
– Пойдем в лес. Надо набрать грибов, ягод, орехов, плодов – я тебе покажу, каких, чтобы принести Октябрю–батюшке в жертву. Будем проводить обряд.
– Какой обряд? – полюбопытствовала Серафима.
– Обряд обращения. Как в заветах. Видать, то ли некогда ему, то ли не в духах сегодня – за просто так не отзывается.
– А, может, проще брод поискать?
– А чего его искать? – удивилась октябришна. – Ближайший брод километрах в пятидесяти отсюда по течению, я и так знаю.
– М–да… – почесала в затылке царевна. – Тогда и вправду лучше пойдем орехи собирать.
– Нет–нет, – умоляюще вскинула ладони Находка. – Вы, ва…Серафима, тут оставайтесь, а мы с Сайком все соберем и быстренько вернемся.
– Но…
– Ну не царское это дело, не царское!.. – просительно прижала руки к груди октябришна, чуть не плача.
И Серафима сдалась.
– Ладно. Я тут вас подожду. Меч только оставь, оруженосец – против орехов он тебе не помощь.
Саёк неохотно воткнул меч в прибрежный песок и со вздохом поспешил за Находкой – та уже была на полдороги к лесу, по которому они несколько минут назад так резво промчались на гвардейцах Костея.
Серафима еще несколько секунд провожала их взглядом, потом опустилась на песок и устало вытянула уже отчаявшиеся получить передышку ноги.
Только бы не заснуть.
Если бы хоть было с кем поболтать…
Прямо перед ней на песок приземлился черный дрозд с голубоватым отливом.
– Болтун? – просто для того, чтобы не дать себе соскользнуть в забытье сна, спросила его царевна.
– Болтун, – неожиданно подтвердил тот.
После нескольких часов, проведенных в Находкиной Октябрьской ненормалии, царевна больше не представляла, что может ее удивить теперь. Но уж, конечно, какой–то говорящий дрозд не имел никаких шансов.
– Как дела? – спросила она у птицы.
– Дела – как сажа бела. Дела – не разгребешь без помела. Кончил дело – гуляй смело. Дело мастера боится. Делу – время, потехе час, – отрапортовал довольно дрозд и выжидательно уставился на Серафиму. – Чего сидим?
– Сидим – на воду глядим, – проникнувшись духом беседы, отозвалась царевна. – Сидим – ничего не едим. Нечего потому что. Сел – посиди, встал – так иди. Раньше сядешь – раньше выйдешь…
– Куда идем? – не унималась любопытная птица.
– Идем своим путем, – сурово оборвала подозрительные расспросы Серафима но, увидев расстроенный вид дрозда, смягчилась. – В Черемшур идем. Только по воде не очень–то походишь, поэтому больше сидим, чем идем. Народ в лес убежал – за продуктами, будем Октябрю–реке обряды проводить, чтобы пропустил. Хотя, если пропустит, вот тогда я по–настоящему, наверное, удивлюсь. Что бы Находка не говорила, а все равно не представляю, как это по реке пройти можно. Пусть даже с ее согласия. Тут глубина, поди, метров двадцать будет.
– К броду иди, – посоветовал дрозд, оглядев внимательно ее сначала одним голубым глазом, потом другим. – В огне брода нет. Не зная броду – не суйся в воду. Броду ищи в любую погоду. На реке брод – как на лугу крот: поискать – найдешь.
– Пятьдесят километром пешком переть?! – возмутилась Серафима, позабыв, что говорит всего лишь с глупой птицей. – Хотя, если так–то, то потихоньку–то мы бы и дошли, да ведь только нас раньше догонят, скрутят, и если под горячую руку не прибьют, то отвезут к одному уроду, и вот тогда – конец. Пришел урод – позабудь про брод, – нашло на нее запоздалое вдохновение.
– Кто урод? Кто урод? – забеспокоился дрозд.
– Царь Костей, не побоюсь этого слова, урод. Моральный, правда. Но это стократ хуже.
– Костей – со всех волостей, – ни к селу, ни к городу сообщила птица. – С дерева упадешь – костей не соберешь. Наварил костей – созывай гостей.
– Варить не пробовала, – призналась царевна, – но ничего остальное его не берет. Говорит, что бессмертный. Так что, управы на него нет. Только и остается, что от него бежать.
– Бежать – не лежать, – тонко подметила птичка. – Побежишь – людей насмешишь. Заяц бегал, да в суп попал. Бегом – не ладом. Quo vadis – от кого бежим?
