Текст книги "И СТАЛИ ОНИ ЖИТЬ–ПОЖИВАТЬ"
Автор книги: Светлана Багдерина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 73 страниц)
– Видите ли, ваше величество, за последние два–три дня я был настолько поглощен вами и вашими делами, что на свои дела времени вообще не оставалось. И поэтому сейчас для меня проще привлечь к ремонту сотню мастеровых, чем изменять мой замок при помощи магии. Простите, но я помню, сколько у нас ушло времени на одну вашу комнату…
– А у меня их там еще две, очень мило, что вы об этом напомнили! – оживилась Серафима. – Я подготовлю пару–тройку дюжин проектов, и мы на практике проверим, который…
– Потом? – жалобно взглянул на нее царь. – Можно, мы займемся этим потом? У меня так много дел…
«Если кто–то попал в ловушку один раз, то почему бы ему не свалиться в ту же самую яму повторно?» – решила царевна и закинула наживку:
– Все дела и дела… – разочаровано повела она плечами. – А я только было подумала, что ваша магия всесильна…
– Всесильна, – поспешил подтвердить царь. – Но всему есть пределы. Если вы имеете хоть малейшее представление о том, как магия действует…
– Нет, – заинтересовано встрепенулась Серафима. – Не имею. Не могли бы вы рассказать мне, ваше величество? Я, конечно, всего лишь простая царица, и не пойму и сотой доли того, что вы мне поведаете, но это, наверное, так увлекательно, так захватывающе, так… мужественно – быть магом!
Костей набрал полную грудь (два стакана) воздуха и гордо поднял голову:
– Всегда приятно встретить человека, способного оценить гения по достоинству. Пойдемте, ваше величество – я покажу вам наши лаборатории. Это должно произвести на вас неизгладимое впечатление.
«Если кто–то попал в ловушку один раз, то второй раз он туда уж точно свалится, если у него мозгов не больше, чем у быка, и думает он о том же», – мысленно ухмыльнулась Серафима и с готовностью поднялась с места.
– Пойдемте, пойдемте скорее. Мне так не хотелось бы отвлекать вас от ваших неотложных магических дел, я понимаю – ноблесс оближ!
– Что?.. – Костей, уже начинавший было приподниматься со стула, завис. – Я не расслышал… Кто что должен облизать?
– Облизать? – изумилась царевна. – Кто что должен…
И тут ее осенило.
Если предоставлялась возможность совместить приятное с полезным, то почему бы ей не воспользоваться?
– Ах, вы об этом! – игриво махнула она ручкой. – Экий вы шутник! Ха–ха! Я сказала – «ноблесс оближ». Это значит «положение обязывает» по–шантоньски.
– А при чем тут Шантонь? – Костей продолжил подъем и перемещение, но вопросов у него меньше не стало.
– Видите ли, ваше величество, требования этикета таковы…
– Это опять он! – злобно блеснул единственный глаз царя.
– Да, – сухо констатировала Серафима. – Это – часть правил. Все благородные люди нашего круга должны употреблять в своей речи иноземные слова.
Костей хотел буйно возразить, пока не поздно – от воспоминаний об уроках этикета за столом он еще не перестал просыпаться ночью в холодном поту, но ссылка на некий «наш круг» избранных остановила его.
И поэтому он просто спросил:
– Зачем?
– Чтобы показать всем, что они благородные. А иначе как другие, неблагородные, об этом узнают? А еще это делается, чтобы другие благородные люди нашего круга видели, что вы тоже к этому кругу принадлежите.
– Это как пароль?
– И отзыв.
– И что… благородные люди нашего круга… должны говорить? Напомните мне, я что–то подзабыл… немного…
– С удовольствием, – расплылась в хитрой улыбке царевна. – Запоминайте. В нашей речи встречается великое множество случаев, когда вместо простого и понятного неинтересного слова родного языка можно с блеском употребить такое заковыристое иноземное, что сами иноземцы будут десять лет думать, и то не догадаются, что мы хотели сказать…
К тому времени, когда они подошли к Пауку, Костей уже потихоньку начинал жалеть о том, что вообще когда–то захотел стать повелителем мира.
– …Нервюра – это очень нервная женщина. Например, я. В балагане на канате кувыркаются не скоморохи, а экслибристы. На стенах наших залов у нас будет роспись – по–художественному это называется «стенография». Если вам нездоровится, то вместо того, чтобы, как простолюдины, вульгарно сказать что вы съели что–нибудь не то, человек нашего круга скажет, что у него кишечное расстройство желудка. А если зашла речь о том, что кто–то утонул, мы скажем, что произошла утопия личности. Также никогда не говорите, что вы что–то забыли – благородный человек произнесет «склероз памяти», а не «забывчивость». И «я наблюдал виртуальные оптические явления», а не «мне показалось»…
На Костея больно было смотреть.
При последнем пассаже он страдальчески сморщился в полной уверенности, что с минуты на минуту у него произойдет склероз расстройства виртуальной личности, но только и смог произнести, что:
– Какой кошмар…
Лукавая царевна оживилась как костер, в который плеснули керосина.
– А для этого тоже есть замечательное шантоньское выражение, простенькое, но ходовое, советую его запомнить: «кель кошмар». Ну, повторяйте за мной, ваше величество, посмотрим, как вы усвоили новый активный вокабуляр. «Склероз памяти». «Экслибристы». «Виртуальные оптические явления»…
– Кель кошмар…
От дальнейшей интеллектуальной экзекуции царя спасла только дверь Паука.
Его замученное величество, чтобы избежать новой лекции о старом ханже Этикете, быстро припомнил, что женщину надо пропускать вперед. И Серафима, довольная не столько успехом своего ученика, сколько его ужасом перед последствиями неудачи, гордо двинулась вверх, к высотам современной магии.
Сзади тихо донеслось, непроизвольное и тоскливое, «Ой, ноблесс, ноблесс – не оближь меня…».
Радость ее, однако, была недолгой, как полет Снегурочки над костром, и испарилась она с таким же печальным пшиком при неизменной, но не покидающей ее все эти три дня мысли о том, что за все время, проведенное в плену, ей не удалось сделать ничего полезного. Отравленная жизнь Костея, Зюгмы и, кажется, теперь еще и генерала, в расчет не бралась. Все это было, конечно, забавно, и так им и надо, но к достижению самого главного не было пока сделано ни единого шага.
Если бы сейчас нашелся рядом кто–нибудь дотошный и способный читать мысли, и спросил ее, что она считает самым главным, Серафима, скорее всего, затруднилась бы с ответом.
Для нее сейчас главным было все.
Во–первых, сбежать отсюда. Во–вторых, разузнать подробности плана Костея по захвату Лукоморья. В–третьих, предупредить о нависшей опасности оставшихся в тревожном неведении лукоморских родичей. В–четвертых, выведать, что за такой загадочный камень висит на шее Костея. В–пятых, понять, что связывало с ним Змиуланию. В–шестых…
Но прежде, чем успели кончиться цифры Серафиминого списка безнадежно невыполнимых дел, лестница, упорно игнорировавшая прежде все встречавшиеся на пути двери, уперлась в самую заметную и большую из них.
– Мы пришли туда, – вынырнул из–под ее локтя и проскочил к двери Костей, – где находятся глаза и уши моего замка. Туда, где мои верные… у них нет выбора… слуги–чародеи дни и ночи куют мою будущую победу над всем миром.
– Куют? – захлопала глазами Серафима, поспешно снова входя в роль первой красавицы того самого мира. – Мечи–кладенцы? Топоры–саморубы? Копья–самотыки? Винты–саморезы?
Царь засмеялся тем особым, запоминающимся смехом, от которого лошади спотыкались, молоко скисало прямо в коровах, а богатыри послабонервнее начинали заикаться.
Серафима поморщилась.
– Не думаю, что я сказала что–то веселое, ваше величество.
– Что вы, что вы. Хотя, похоже, вы и читали в детстве слишком много сказок, но сейчас вы довольно близки к истине. Вы когда–нибудь прежде бывали в лаборатории мага? Я имею в виду, не профана–ремесленника, а настоящего, гениального, как я?
– Нет, – все еще недовольно покосилась на царя Серафима.
– Ну, тогда мы туда и не пойдем, – покривил рот в подобии улыбки царь. – Для начала будет достаточно Паука…
Камень в золотой оправе на его груди засветился, и дверь медленно отворилась. В глаза, успевшие привыкнуть ко мраку и факельному свету лестницы ударил солнечный свет.
Перед Серафимой предстала бескрайняя комната с самыми громадными, какие только она видела в жизни, окнами во все стены. Посредине круговую оборону заняли угрюмые шкафы, окруженные стеллажами, заваленными фолиантами, свитками, глиняными дощечками, сосудами, чучелами отвратительных неопознанных существ и прочими различными известными и неизвестными предметами, инвентаризация которых заняла бы, наверное, половину из этих фолиантов.
К самым окнам были придвинуты массивные дубовые столы. На одних были раскатаны рулоны карт, исчирканных красными и черными стрелами, на которых стояли фигурки солдат, коней и свирепых зверолюдей с дубинами.
Солдат Костея, подумала царевна.
Тех самых, про которых говорила Находка.
На других столах лежали тарелки дальнего видения, как у Ярославны, только раза в три больше – несколько сервизов, если пересчитывать в общечеловеческие единицы измерения, и по всем каталось без устали что–то круглое и тяжелое. У Серафиминой бабушки это было золотое яблоко. Тут, в соответствии с общей эстетикой замка, вполне могла оказаться медная картошка.
Пространство, не занятое блюдами и картами – пол, редкие простенки между окнами, стулья, табуретки, стремянки – было покрыто книгами. Казалось, они жили здесь своей собственной жизнью, сходились, размножались и расползались где, как и когда хотели, и те два человека в застиранных серых балахонах, которые при звуках открывающейся двери бросили свои занятия и переломились перед Костеем пополам в поклоне, не могли и не хотели им препятствовать.
– …Что бы непосвященные не представляли себе, в мастерской мага нет ничего интересного. Магия – тяжелый, кропотливый, утомительный труд. Я исследовал ее глубины, поднимался на самые головокружительные высоты, и теперь, когда равного мне мага нет во всем Белом Свете, и никогда не будет, я могу заниматься покорением мира в свое удовольствие, а скучную однообразную работу оставить тем, кто ничего другого свое серостью и заурядностью не заслуживает.
Он кивнул в сторону застывших с головами в районе коленок чародеям.
– Производство ковров–самолетов, тарелок наблюдения и прочих предметов магии и для магии осталось там, за закрытыми дверями, мимо которых мы проходили. Как я уже говорил, не–чародею наблюдать за этим будет скучно и неинтересно, что бы он себе не представлял. Если рассматривать мою магию как некое живое существо, то я бы сказал, что там ее руки. А здесь – глаза. Поглядите, ваше величество, – обвел он широким жестом открывающееся перед ними из окон пространство, заполненное до горизонта лесом, сливающимся вдалеке с лысеющими осенними горами. – Эти люди – помощники Зюгмы – день и ночь наблюдают за тем, чтобы ни одно живое существо не приблизилось к замку незамеченным. У такого человека, как я, всегда полно завистников, – горько, как будто не желая примиряться с суровой действительностью, вздохнул Костей. – Чем могущественнее правитель, тем больше у него врагов, готовых воспользоваться малейшей его оплошностью. Теперь, когда я нахожусь на пороге великих свершений, я не могу допустить этого.
– Но из окон, какими бы большими они ни были, видно только одну сторону замка, – резонно заметила царевна.
– А для этого у меня есть магические тарелки, – удовлетворенно сощурился царь. – Смотрите.
Серафима подошла к одной тарелке, другой, третьей…
Все они показывали незнакомые ей места – поле с марширующими по нему крошечными солдатиками, неизвестный город с неприветливыми каменными домами, какую–то широкую реку, лес с буреломом, большую деревню, пустую дорогу, еще один незнакомый город…
Костей с любопытством наблюдал за выражением ее лица.
Она понимала, чего он от нее ждет, и решила не обманывать его ожиданий.
– А скажите, ваше величество, – уверенно глянула она царю в глаз. – Эти ваши волшебные блюда могут показывать все, что угодно?
– Да, – кивнул он и стал ждать продолжения.
– Могу ли я попросить… показать мне…
Серафима заколебалась.
Больше всего на свете ей хотелось сейчас посмотреть на Иванушку, но из уст Елены Прекрасной эта просьба прозвучала бы странно. Посмотреть на мужа Елены – царя Василия? Но если Костей позволит воспользоваться тарелкой только один раз, ей бы не хотелось терять этот единственный раз именно таким образом. Да и вспышка необоснованной ревности нам тут ни к чему. Пока. Показать Лукоморск? Но если Костей увидит на изображении Елену и начнет расспрашивать… Или, еще хуже, все поймет? Ведь, что бы ни говорила Змиулания, различие между ней и настоящей Еленой Прекрасной можно рассмотреть не то что одним глазом, а вовсе закрыв глаза. А корона на Елениной голове тем паче расскажет все в одно мгновение…
Ну, что ж. Из трех зол выберем четвертое.
– Показать мне мою родину. Стеллу.
Костей с удивлением скользнул по ней взглядом, но никак не прокомментировал такое странное решение. Он подошел к ближайшей тарелке, простер над ней руки и забормотал заклинание.
И только тут до Серафимы дошло, что она натворила.
Даже если Костей не знал, как выглядят стеллиандры и стеллийки, то, глянув на изображение, он без труда найдет десять отличий между смуглыми черноглазыми темноволосыми детьми Стеллы и светлокожей сероглазой шатенкой рядом с ним.
Хотя тогда и этих трех отличий будет вполне достаточно.
– …тамам! – закончил он словом–ключом заклинание, и, не успела царевна и слова молвить, как на дне посудины показались голубые горы, сливающиеся с голубым морем на фоне голубого неба. Чуть ближе белела выгоревшая на щедром южном солнце земля с клочками пыльной растительности на ней – то ли травой, то ли кустами, то ли деревьями. На желтом каменистом то ли холме, то ли бугорке стоял то ли храм, то ли стилизованная собачья будка.
– А… поближе… не делается?.. – с замиранием сердца поинтересовалась царевна.
Костей забормотал что–то себе под нос, махнул над блюдом рукой – изображение дрогнуло, поплыло и… пропало.
– Гром и пламя!..
Оказывается, он может ругаться…
– Сейчас сделаю, – буркнул царь, снова повел над тарелкой руками и сердито, но неразборчиво зашептал заклинание.
После завершающего «тамам!» на дне снова появилась Стелла, но об этом можно было догадаться только по цвету моря и гор, на которых не то ползали муравьи, не то паслись овцы, не то воевали люди.
При попытке приблизить картинку она снова пропала, как ее и не было.
– Гром!!!.. – снова выругался Костей и снова забормотал заклинание – с тем же результатом.
– Это попалась негодная тарелка! – смущенно–возмущенно объяснил царь и смахнул бедную посудину на пол, где она и окончила свои дни россыпью осколков.
После этого они перешли к другой тарелке, потом к третьей, к четвертой, у пятой, наконец, задержались, и Костей стал пытаться вызвать крупное изображение родины Елены Прекрасной раз за разом, уже не глядя на Серафиму…
Она окинула быстрым взглядом помещение – оба колдуна – помощника Зюгмы, как представил их Костей, так и стояли, согнувшись в три погибели, обратив к миру свои плечи и затылки.
Царю, увлеченному непредвиденной битвой со своим хваленым оборудованием, тоже было не до нее.
И царевна тихонечко, на цыпочках, бочком–бочком переместилась к стеллажам в центре комнаты.
Она оказалась рядом с полками, на которых были навалены затертые временем бумаги, пергаменты, папирусы и прочие непонятные, но явно предназначенные для записи информации носители. Полка за полкой, от пола до потолка, слова, слова, слова, покрытые пылью и тайнами…
А что–нибудь поматериальнее, интересно, у них тут есть?
Серафима сделала несколько осторожных шагов к следующей секции.
Так, посмотрим, что тут у нас… Вернее, у них…
Так… Кривая, гнутая и пузатая стеклопосуда… плошки с отполированными камнями… связки палочек… пучки перьев… коробки с разноцветными свечами… куча всяких штучек…
Что–то в выражении спины Костея, с которой царевна не спускала один глаз, пока другой обследовал полки в поисках чего–нибудь, на чем будет написано «Надень меня и исчезни», или хотя бы «Съешь меня и проснешься», подсказало ей, что текущая попытка вызвать картинку далекой страны для ностальгирующей царицы Лукоморья будет последней.
– …или штуча всяких кучек?..
Она молниеносно схватила, не глядя, из кучи всяких штучек первое, на чем сомкнулись пальцы – маленькую берестяную коробочку – сунула ее в карман, и через мгновение была уже рядом с Костеем, так что, когда он повернул голову, то первое, что он увидел – разочаровано–снисходительное выражение на лице Серафимы.
– Не получается? Жа–аль… – скроила она печальную мину. – А так хотелось увидеть родную Стеллу, оливковые рощи, сиртаки, чемпионат Мирра…
– Нет, мне это надоело! Проклятая стекляшка! – царь нервно дернул головой, сузил глаз и простер над блюдом руки. Камень на впалой груди ожил и забил фонтаном кровавого света, делая наблюдательный пункт Паука похожим на фотолабораторию.
Изображение на тарелке ожило вместе с камнем, засверкало красками юга, засияло солнцем, плеснуло волнами, орошая мелкими солеными брызгами круглую гальку, пахнуло жарким ветром с ароматом молодого вина, оливкового масла и отходов козьей жизнедеятельности… Все стало таким невыносимо–реальным, объемным, пульсирующим, только протяни руку – и дотронешься, покачнись – и окажешься там.
И вдруг тарелка засветилась, задымилась, заскакала по столу…
Серафима едва успела отвернуться, а Костей – закрыться рукой, как вмиг все великолепие 3–D изображения исчезло в облаке фарфоровой пыли.
– Приношу свои извинения, ваше величество, – проговорил царь, стряхивая с себя останки тарелки – мрачнее мрачного – когда все осело и рассеялось. – Но вам придется довольствоваться только тем, что вы видели. Стелла находится слишком далеко, чтобы приблизить ее больше, чем это позволяет изначальное разрешение тарелки.
– Значит, магия не всесильна? – вопросительно вскинула на царя честные серые очи Серафима.
– Н–нет, – неохотно признал тот. – В некоторых случаях. В отношении магии действуют свои правила и свои законы, как в отношении любого природного явления попроще.
– Но вы помните, почему вы привели меня сюда, ваше величество? – продолжила допрос царевна.
– Почему? – рассеяно переспросил Костей.
– Вы обещали рассказать мне, как работает магия.
– Магия? Очень просто. Магия – это природная стихия. Чувствовать и использовать ее могут не все. А из тех, кто может, не все могут быть хорошими магами.
– Почему?
– Это зависит от многого, но, в основном, от способностей мага и от его упорства. Это как у простых людей – чем больше человек тренируется, тем больший вес он сможет поднять.
– А как вы стали магом? По наследству?
Костей усмехнулся.
– Это вам не царская династия, ваше величество. Я – сын простого лесника. И я с детства понял, что хочу добиться в жизни кое–чего поважнее, чем то, что приготовили для меня родители. Я хотел величия, власти, почестей и преклонения. И единственный путь к этому, который был доступен сыну лесника, лежал через магию. Если бы цель преуспеть в магии, стать лучшим из лучших не стала тогда единственной целью в моей жизни, я бы остался прозябать среди этих дурацких елочек–березочек, как мой брат, хоть у него способностей было всего лишь немногим меньше моего. Но он не хотел посвятить свою жизнь пути наверх – его устраивали его зверюшки, деревяшки и дружба с тупыми вонючими крестьянами. Что ж. Это был его выбор. Он всегда был у нас со странностями. И – смотрите! – где сейчас он – и где я.
– А где сейчас он? – метнула быстрый взгляд царевна на Костея.
– А?.. Он? Он… умер.
– О… Сочувствую… Но я думала – колдуны живут долго?
– Ваше величество, – поморщился Костей. – Колдунами няньки пугают сопливых детишек. Я не люблю это слово. Колдунов нет – есть маги.
– А чародеи есть?
Царь задумался.
– У меня это название отторжения не вызывает.
– А волшебники?
– В сказках, ваше величество. Только в сказках.
– Хорошо, я запомню. Так сколько живут обычные… чародеи?
– Довольно долго. Иногда – несколько сотен лет.
– Так ваш брат умер от старости?
– Нет. С ним что–то случилось. В его же лесу. То ли разбойники, то ли звери… Но какое это имеет значение? Это было давно – лет двадцать назад, и никто его с тех пор и не вспомнил. Забвение – вот судьба таких юродивых, как он. Меня же ждет вечная слава и вечная память.
– Не сомневаюсь в этом, – поспешно, чтобы не прыснуть не к месту, склонила голову Серафима. – Магия, как я вижу, это очень интересно и полезно.
– Можно сказать об этом и так, – усмехнулся царь.
– А вот этот ваш камень – он тоже… магический?
– Камень? – рука Костея тут же непроизвольно схватилась за него, как будто проверяя, тут ли он, ничего ли с ним не случилось. – Да. Это Камень Силы – амулет чистой магии, как называем его мы, профессионалы – самый мощный из всех существовавших когда–либо в мире и из всех, которые только будут еще когда–либо сотворены. Я сам сделал его пятьдесят лет назад. В этом самом замке.
– В этой башне?
– Нет, – снисходительно покривил рот в улыбке царь. – Это – всего лишь руки моей магии. А Камень был сделан в ее сердце.
– Где это?
– В Заклятой башне. Чернь называет ее Проклятой. Но мне приятно.
– Он может все? – изобразив восхищение, граничащее с обожанием, вытаращила глаза Серафима.
Польщенный нежданным интересом своей гордой пленницы Костей позволил себе покровительственную усмешку.
– Все, что вы видите вокруг, все мои слуги со звериными мордами, которые пришлись вам так не по душе, все умруны, все это великолепие – он горделиво обвел костлявой рукой комнату и пейзаж за окном, – было создано магией моего Камня и держится исключительно на ней. Не будет его – действие магии прекратится, и все примет свой изначальный вид, нелепый, бледный и застиранный, как старая крестьянская рубаха.
– А что – его может… не стать?..
– Не бойтесь, ваше величество. Разрушить его не так просто.
– Но я заметила, что к вечеру он из красного становится почти белым… Это что–то значит? Кроме того, что на улице темнеет?
– Это пустяк. Просто ночью надо покормить его, и утром он снова будет полон силы.
– Покормить? – Серафима непонимающе нахмурилась. – Не знала, что камни тоже хотят есть. Чем вы кормите свой камень?
– Это профессиональный секрет мага, ваше величество, – самодовольно ухмыльнулся Костей.
«Понятно, узнаем," – отметила на полях карты боевых действий царевна и продолжила разведку боем:
– А если он останется… голодным?.. можно так сказать?
– Ничего не случится. Я не смогу его использовать, пока не напитаю – всего лишь. Но все, что было создано с его помощью, будет оставаться незыблемым и неизменным. На этот счет вы можете быть спокойны.
– Значит, его невозможно уничтожить? – невинно глядя в потолок на чучело летучей мыши размером с орла, поинтересовалась царевна.
– Уничтожить его может только то, что его породило. Но там он не окажется – уж об этом–то я в состоянии позаботиться, – тонко усмехнулся царь своей шутке.
– Что же это?
– Это еще один секрет моей магии, царица.
– Как много у вас от меня секретов, ваше величество, – мужественно повторила на бис свой смертельный для здоровья трюк с надуванием губок и хлопаньем глазками она.
– Со временем их будет меньше.
«Со временем их вообще не останется," – прокомментировала мрачно про себя Серафима и тут же добавила: «Только где же его взять – это время?..»
– Вы меня заинтриговали, ваше величество, – продолжила тут же она, не давая царю опомниться, передумать или сменить тему разговора. – В эту… Треклятую башню… Или как там она… мы туда тоже сейчас пойдем?
– Туда – нет.
– Но почему? Вы же обещали показать мне, как устроена настоящая магия! – возмутилась вполне искренне царевна.
– И держу свое обещание. Смотрите, – Костей обвел рукой комнату – чародейский НП. – Башня Паук – средоточие испытанной, прирученной, полезной магии. Я ничего от вас не скрываю. Здесь. Но там…. Некоторые вещи и явления для непосвященных могут быть слишком опасны. Люди слепнут, теряют рассудок, кончают жизнь самоубийством… Вам этого мало?
– Мне этого много, – обижено нахмурилась она. – Но если мы не пойдем туда, тогда покажите мне еще что–нибудь интересное. Желательно – весь замок. Только, конечно, те его части, где мне не грозит сойти с ума или онеметь от ваших ужасов.
При слове «онеметь» Костей пожалел, что Заклятая башня, на самом деле, такого воздействия на людей не оказывает.
Но делать было нечего.
– Извольте, – вздохнул он. – Как вам будет угодно. Думаю, сокровищница вас заинтересует больше, чем какая–то головоломная пыльная магия.
– Сокровищница – это всегда интересно, – уклончиво ответила Серафима и бросила прощальный взгляд вокруг – нельзя ли перед уходом еще чего–нибудь незаметно стянуть. Но все в пределах досягаемости ее маленькой, но ловкой руки было или слишком большим, или слишком немагическим, и она, скрыв разочарованный вздох, пошла за Костеем.
Проходя мимо последней тарелки, она бросила скользящий взгляд на ее картинку, и остановилась, как будто налетела на стеклянную стену.
По тарелке шло сражение.
Конная толпа узкоглазых кочевников в мохнатых малахаях, с кривыми саблями, горбатыми луками и маленькими круглыми щитами налетели на стройное, но малочисленное построение пехоты – судя по вооружению и доспехам – лукоморской. Первые ряды сдерживали натиск, как могли, но под ливнем стрел дружинники стали падать, трубач в центре, рядом со знаменосцем и командиром, протрубил беззвучный сигнал и, подхватывая раненых и стараясь не разрушить строя, лукоморцы начали отходить.
Всадники восторженно замахали своим вооружением, стегнули лошадей и закружили вокруг лукоморского отряда ощетинившейся железом смертоносной каруселью.
Дружина остановилась – путь к отступлению был отрезан.
Трубач поднес к губам рожок – и солдаты тут же перетащили раненых в середину, сдвинули сплошной стеной щиты и выставили копья, готовясь подороже продать свои жизни. Но против стрел они были беззащитны.
И тут из заросшего густым кустарником оврага справа от них вывалилась орава зверолюдей в черных кожаных латах с короткими тяжелыми мечами и с зазубренными как рыбий скелет кинжалами.
Сердце Серафимы болезненно екнуло, пропустило такт, и, как будто стараясь с лихвой наверстать упущенное, заколотилось, как пойманный зверек.
Она никогда не видела таких воинов раньше, но и без подсказки мигом поняла, что это и есть пресловутые солдаты Костея.
Кочевники тоже увидели их, и царевна, морщась, как от физической боли, порадовалась, что тарелка не доносит звук, иначе от их торжествующего визга разорвались бы не только ее барабанные перепонки, но и без того обливающееся кровью сердце.
Участь отряда была бы решена в несколько минут, и ничего иного царевна и не ждала…
Если бы не кони.
Похоже было, что при заключении этого странного военного союза они были той единственной силой, мнением которой никто не позаботился поинтересоваться.
А зря.
Потому что как только они увидели и – самое важное – унюхали злобных оскалившихся хищников неизвестной породы в непосредственной близости от себя, они не стали раздумывать ни секунды. В один миг ополоумевшее лошадиное племя послало все происходящее коню под хвост, взбрыкнуло и понесло, не разбирая дороги, оставляя за собой своих опешивших от такого поворота сражения седоков и растоптанных и смятых зверолюдей.
Дружинники, не поверив сперва своей удаче, быстро пришли в себя и под дружное, но беззвучное «ура» азартно перешли в контрнаступление.
Костей яростно махнул рукой над тарелкой, и изображение пропало.
Если бы на него кто–нибудь сейчас догадался поставить чайник, тот бы закипел.
– Идиоты!.. Дебилы!.. Жабьи дети!.. – то и дело прорывалось между двух его стиснутых зубов. – Если так все пойдет дальше!.. Я убью этого напыщенного болвана с розовыми пуговицами!.. Своими руками!.. Я превращу его в жабу!.. В крысу!.. В слизняка!..
Серафима, поспешно упрятав торжествующую ухмылку во весь рот подальше от его взбешенного взора, невинно поинтересовалась:
– Что это было?
Царь вспомнил о ее существовании.
– Кхм… Ничего особенного. Часть моего блестящего плана по захвату вашей страны, как я уже говорил.
– Как?! – царевна сделала большие и круглые глаза. – Часть вашего блестящего плана?! И вы называете это «ничего особенного»?! Как может человек, будучи столь искусен не только в мудреной науке магии, но и в хитроумной военной науке, быть таким… скромным? Таким… самоуничижительным? Таким… несправедливым?..
Костей непонимающе нахмурился.
– …по отношению к себе?
– Что вы имеете в виду, ваше величество? – польщено потупился царь, забыв о замышляемой страшной мести Кукую. Если бы не вечный отблеск Камня на его лице, Серафима могла бы даже поклясться, что он покраснел.
– Как что? Конечно ваш план! Если он действительно такой гениальный, как вы утверждаете, а после нескольких дней, проведенных в ваших владениях я в этом не сомневаюсь, талантливый человек талантлив во всем, то мне хотелось бы узнать о нем побольше!
Царь настороженно взглянул на нее:
– Зачем вам это?
– Здесь начинается новая История. Мы стоим у истока грядущей эры. И я хочу прикоснуться к величию.
Губы Костея разъехались в довольной улыбке, но он не сдался.
– Вы правы – это действительно хитрый, тщательно продуманный план, который просто не может не привести меня к победе. Но пока я бы не хотел раскрывать вам его. Чтобы быть частью величия, необязательно вдаваться в скучные подробности, интересные только мужчинам, ваше величество. Всему свое время. Рано или поздно, вы все равно все узнаете, и это будет приятный сюрприз. Роман интереснее читать, когда не знаешь, чем он кончится. А пока – прошу пройти вперед. Наш осмотр замка еще не закончен.
– Ах, да, – легко мазнув пальцами по лбу обозначая забывчивость, улыбнулась Серафима. – Сокровищница. У нас же еще остались сокровища.
– Сокровища… Кхм… Да…
Если быть точным, как раз сокровищ–то в сокровищнице и не осталось.
Там была суровая собаковидная стража у входа, был массивный висячий замок и старинной работы медный ключ на медной цепочке, извлеченный царем из–за пазухи; была традиционная долгая лестница в подземелье с редкими факелами в кольцах на стенах, было само подземелье с полками, сундуками и коробами – короче, было все.
Кроме сокровищ.
Несколько золотых монет, завалявшихся в одном из сундуков, удивили самого Костея гораздо больше, чем его пленницу; картины, сваленные стопками на полках, были скорее помещены сюда из–за позолоты на рамах, чем по своей художественной ценности, а полуистлевшие украшенные золотым и серебряным шитьем одежды на железных плечиках к сокровищам могли бы быть отнесены теперь разве что после переплавки.