Текст книги "Бегущая могила (ЛП)"

Автор книги: Роберт Гэлбрейт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 58 страниц)

– Буквально?

– Шланг, сирена, все, что нужно, если я нашел правильную женщину. Незамужняя, без детей, насколько я знаю, и живет в Илинге. Я также думаю, что вычислил девушку-лесбиянку, которая присоединилась к группе в подростковом возрасте, ту, с которой Робертсон беседовал для своей статьи.

– Уже?

– Да. Она есть в переписи 2001 года, и ее зовут Флора Брюстер. Возраст и дата совпадают. На ее странице в Facebook полно фотографий Новой Зеландии, и она из очень богатой семьи. Ее дед основал огромную строительную компанию: Хаусон Хоумс.

– Вы будете так счастливы в доме Хаусона? – сказала Робин, когда в памяти всплыл джингл из рекламы девяностых, про память о котором она и не подозревала.

– Пока не рухнут перегородки, да. Хаусон Хоумс не славится тем, что хорошо строит.

– Ты с ней связывался?

– Нет, потому что ее аккаунт в Facebook неактивен; она ничего не писала там уже больше года, но я нашел парня по имени Генри Уортингтон-Филдс, который является ее другом в Facebook и живет в Лондоне. Я думаю, что, возможно, именно он втянул ее в это дело и пробыл там всего неделю. Он рассказывает о том, что у него есть старый друг, которого церковь чуть не уничтожила. Очень злые, очень горькие, мрачные намеки на преступность. Я послал ему сообщение, но пока ничего не получил в ответ. Если он захочет поговорить, я смогу выяснить, что скрывается за замечанием Флоры Фергюсу Робертсону: “Есть кое-что, что вы не знаете”.

– Я думала о той девушке – Флоре – после того, как прочитала твое письмо, – сказала Робин. – Получается, уже два человека, которые покончили с собой или пытались это сделать сразу после выхода из церкви. Такое впечатление, что они уходят, надев на себя невидимые жилеты смертников. Затем появляется Утонувший Пророк и заставляет их взорвать их.

– Причудливый способ выражения, – сказал Страйк, – но да, я понимаю, что ты имеешь в виду.

– Я говорила, что на потолке храма нарисован Александр Грейвс с петлей на шее?

– Нет, не говорила.

– Это нездорово, не так ли? Они близки к тому, чтобы прославить самоубийство, повесив это на потолок. Приравнивают его к мученичеству для церкви.

– Я полагаю, что ВГЦ вполне устраивает, когда бросающие доводят себя до конца. Проблема решается сама собой.

– Но это придает вес тому, что сказала Пруденс, не так ли? О том, что нельзя слишком быстро вытаскивать Уилла Эденсора, не ожидая, что он вот-вот сорвется обратно…

В этот момент на лестничной площадке послышалось звяканье, и дверь во внешний офис открылась. Страйк и Робин удивленно переглянулись: никого не должно было быть, учитывая, что Мидж была в отпуске, а все остальные субподрядчики на работе.

В дверном проеме стоял Клайв Литтлджон, коренастый и крепкий, в плаще, заляпанном дождем, со стрижкой, не изменившейся от сильного ветра. Его глаза с тяжелыми веками моргали, глядя на партнеров, видневшихся через открытую внутреннюю дверь. В остальном он оставался невыразительным и неподвижным.

– Доброе утро, – сказал Страйк. – Думал, ты на муже новой клиентки?

– Он болен, – сказал Литтлджон.

– Болен?

– Она написала сообщение.

– Так… тебе что-то понадобилось?.

– Квитанции, – сказал Литтлджон, засунув руку в карман пальто и вытащив небольшую пачку бумаги, которую он положил на стол Пат.

– Хорошо, – сказал Страйк.

Литтлджон постоял еще секунду-другую, затем повернулся и вышел из кабинета, закрыв за собой стеклянную дверь.

– Как будто его облагают налогом за каждый слог, – тихо сказала Робин.

Страйк ничего не ответил. Он по-прежнему хмуро смотрел на стеклянную дверь.

– В чем дело? – спросила Робин.

– Ни в чем.

– Нет, что-то не так. Почему ты так смотришь?

– Как он собирался попасть внутрь? Я изменил график вчера вечером, чтобы мы могли наверстать упущенное. Иначе я бы уже сидел на хвосте у Фрэнка-2, и у тебя не было бы причин быть здесь – особенно во время почти урагана, – добавил Страйк, когда дождь застучал по окну.

– О, – сказала Робин, теперь тоже безучастно глядя вслед Литтлджону. – Ты слышал ключи до того, как открылась дверь?

– У него нет ключей, – сказал Страйк. – Или не должно быть.

Не успели они еще что-то сказать, как зазвонил мобильный Робин.

– Извини, – сказала она Страйку, проверив его. – Это Райан.

Страйк встал и направился во внешний офис. Его размышления о странном поведении Литтлджона были прерваны голосом Робин и ее взрывом смеха. Очевидно, планы на вечер менялись из-за погоды. Затем зазвонил его собственный мобильный телефон.

– Страйк.

– Привет, – сказал голос Илсы. – Как ты?

– Отлично, – сказал Страйк, в то время как Робин понизила голос во внутреннем кабинете, и его раздражение усилилось. – В чем дело?

– Слушай, надеюсь, ты не подумаешь, что я лезу не в свое дело.

– Скажи мне, что ты хочешь сказать, и тогда я скажу, не вмешиваешься ли ты, – сказал Страйк, не стараясь показаться слишком дружелюбным.

– Ну, сейчас тебе позвонит Бижу.

– О чем ты знаешь, потому что…?

– Потому что она только что сказала мне. Вообще-то, она сказала мне и еще трем людям, с которыми я разговаривала.

– И?

– Она говорит, что ты не отвечаешь на ее сообщения, так что…

– Ты позвонила, чтобы отчитать меня за то, что я не отвечаю на сообщения?

– Боже, нет, наоборот!

Во внутреннем кабинете Робин опять смеялась над тем, что сказал Райан. Этот человек просто не мог быть настолько смешным.

– Ну давай, – сказал Страйк Илсе, направляясь к внутренней двери и закрывая ее сильнее, чем это было необходимо. – Скажи свое слово.

– Корм, – тихо сказала Илса, стараясь, чтобы ее не услышали коллеги, – она сумасшедшая. Она уже сказала…

– Ты позвонила, чтобы дать мне непрошеный совет по поводу моей личной жизни, не так ли?

Робин, только что закончившая разговор с Райаном, поднялась на ноги и открыла дверь как раз вовремя, чтобы услышать слова Страйка,

– Нет, мне это не нужно. Так что, да, не вмешивайся.

Он повесил трубку.

– Кто это был? – удивленно спросила Робин.

– Илса, – отрывисто сказал Страйк, проходя мимо нее и садясь обратно за стол партнеров.

Робин, подозревая, что знает, о чем только что говорила Илса, молча уселась в кресло. Заметив это необычное отсутствие любопытства, Страйк сделал правильный вывод, что Илса и Робин уже обсудили его ночь с Бижу.

– Ты знала, что Илса собиралась указывать мне, как вести личную жизнь?

– Что? – спросила Робин, пораженная и вопросом, и тоном. – Нет.

– Правда? – сказал Страйк.

– Да, правда! – сказала Робин, и это было правдой: она могла сказать Илсе, чтобы та поговорила со Страйком, но она не знала, что она собирается это сделать.

Мобильный телефон Страйка зазвонил уже второй раз. Он не удосужился сохранить номер Бижу в своих контактах, но, будучи уверенным, кого сейчас услышит, ответил.

– Привет, незнакомец, – раздался ее безошибочно узнаваемый громкий, хриплый голос.

– Привет, – сказал Страйк. – Как дела?

Робин встала и вышла в соседнюю комнату под предлогом принести еще кофе. За спиной она услышала, как Страйк сказал:

– Да, извини, был занят.

Поскольку в последние дни Робин твердо решила не думать о своем партнере ни в каких других терминах, кроме дружеских и рабочих, она предпочла считать, что смешанные чувства раздражения и обиды, овладевшие ею сейчас, были вызваны раздражительностью Страйка и чуть не хлопнувшей дверью офиса, когда она разговаривала с Райаном. Это было полностью его дело, если он хотел снова переспать с этой мерзкой женщиной, и тем более это было глупо, если он не понимает, что она преследует его ради состояния, которым он не обладает, или ребенка, которого он не хочет.

– Да, хорошо, – услышала она слова Страйка. – Увидимся там.

Сделав над собой усилие, чтобы выглядеть нейтрально, Робин вернулась к столу партнеров со свежим кофе, не обращая внимания на напускное пренебрежение своего партнера.

Глава 16

Линия в начале имеет хорошую удачу, вторая – благоприятную; это связано со временем.

Третья строка предвещает несчастье, пятая – болезнь…

И-Цзин или Книга Перемен

В течение следующих нескольких дней Страйк и Робин общались только деловыми сообщениями, без шуток и посторонних разговоров. Робин больше раздражалась на себя за то, что зациклилась на хлопанье дверью и обвинениях в том, что она сплетничала с Илсой за спиной партнера, чем на Страйка за то, что он сделал что-то из этих двух вещей.

Страйк, понимая, что повел себя неразумно, не стал извиняться. Однако к раздражению на Илсу добавилось ноющее чувство самообвинения, которое усилилось после второго свидания с Бижу.

Он понял, что совершает ошибку, уже через пять минут после новой встречи с ней. Пока она хохотала над своими историями и громко рассказывала о том, что на нее запали лучшие юрисконсульты, он сидел в полной тишине и спрашивал себя, в какую игру, черт возьми, он играет. Решив, по крайней мере, получить то, зачем он пришел, он покинул ее квартиру через несколько часов со слабым чувством отвращения к себе и твердым желанием никогда больше не попадаться ей на глаза. Единственным небольшим утешением было то, что на этот раз его подколенное сухожилие не пострадало, так как он указал на то, что предпочитает находиться в горизонтальном положении во время секса.

Хотя это был едва ли первый случай, когда Страйк переспал с женщиной, которую не любил, никогда прежде он не трахался с той, кто ему активно не нравился. Весь этот эпизод, который он теперь считал окончательно закрытым, скорее усилил, чем ослабил его плохое настроение, заставив его вновь столкнуться со своими чувствами к Робин.

Страйк не знал, что отношениям Робин и Мерфи был нанесен первый серьезный удар, о чем Робин не собиралась делиться со своим деловым партнером.

Ссора произошла в среду вечером в баре недалеко от Пикадилли-Серкус. Робин, которая должна была уехать в Ковентри в пять часов утра следующего дня, не очень-то хотела идти в кино в середине недели. Однако, поскольку Мерфи уже купил билеты, она посчитала, что не может возражать. Похоже, он не собирался переходить к схеме, при которой они встречаются в квартирах друг друга только для того, чтобы поесть и заняться сексом. Робин догадалась, что это связано с боязнью принять ее как должное или войти в привычную колею, на что, как она догадалась из косвенных комментариев, жаловалась его бывшая жена.

Поводом для ссоры послужило случайное замечание Робин о том, что она планирует остаться на ферме Чепмена. После этого стало ясно, что Мерфи заблуждается. Он думал, что она пробудет там всего семь дней, если ее удастся завербовать, и был шокирован, узнав, что на самом деле она взяла на себя обязательства по бессрочной работе под прикрытием, которая может продлиться несколько недель. Мерфи был раздосадован тем, что Робин не объяснила ему ситуацию до конца, а Робин была раздражена тем, что он не выслушал ее, как следует. Возможно, Мерфи не виноват в том, что навевает неприятные воспоминания о предполагаемом праве ее бывшего мужа диктовать границы ее профессиональных обязательств, но сравнение было неизбежным, поскольку Мерфи считал, что Страйк оказал давление на Робин, заставив ее выполнить эту обременительную работу, а она не проявила достаточной решительности, чтобы отказаться.

– Так получилось, что я хочу это сделать, – сказала Робин Мерфи сердитым шепотом, потому что в баре было много народу. Момент, когда они должны были уходить в кино, незаметно проскочил двадцать минут назад. – Я вызвалась, потому что знаю, что я лучше всех подхожу для этой работы – и, к твоему сведению, Страйк активно пытался меня от нее отговорить.

– Почему?

– Потому что это может занять много времени, – сказала Робин, солгав по недосмотру.

– И он будет скучать по тебе, ты это хочешь сказать?

– Знаешь что, Райан? Отвали.

Не обращая внимания на любопытные взгляды стоявших неподалеку девушек, которые бросали косые взгляды на красавчика Мерфи, Робин накинула пальто.

– Я еду домой. Мне все равно надо вставать на рассвете, чтобы ехать в Ковентри.

– Робин…

Но она уже направилась к двери.

Мерфи догнал ее в сотне ярдов от дороги. Его извинения были принесены прямо на глазах у увенчанного амурами мемориального фонтана Шафтсбери, где ее бывший муж сделал ей предложение, что никак не избавило Робин от чувства дежавю. Однако, поскольку Мерфи галантно взял всю вину на себя, Робин посчитала, что у нее нет другого выхода, кроме как смириться. Учитывая, что “Да здравствует Цезарь!” уже наполовину закончился, они отправились в недорогой итальянский ресторан и расстались, по крайней мере внешне, на хороших условиях.

Тем не менее настроение Робин оставалось подавленным, когда на следующее утро она отправилась на север в своем стареньком лендровере. В очередной раз ей пришлось столкнуться с проблемой совмещения нормальной личной жизни и выбранной работы. Она думала, что с Райаном, учитывая его профессию, будет проще, но вот она снова оправдывает обязательства, о которых, как она знала, он бы и не задумался, если бы сам их принимал.

Поездка по трассе М1 проходила без происшествий, поэтому отвлечься от неудовлетворительных размышлений ей не удалось. Однако на подъезде к станции техобслуживания Ньюпорт-Пагнелл, где она планировала остановиться, чтобы выпить кофе, раздался звонок Илсы. В лендровере не было блютуза, поэтому Робин подождала, пока она окажется в старбаксе, и только после этого перезвонила Илсе.

– Привет, – сказала она, стараясь казаться веселее, чем чувствовала себя, – что случилось?

– Ничего, правда, – сказала Илса. – Просто интересно, говорил ли тебе Корм что-нибудь.

– О Бижу? – спросила Робин, которой не составило труда притвориться, что она не понимает, о чем говорит Илса. – Кроме того, что он обвинил меня в том, что я разговариваю с тобой за его спиной, нет.

– О Боже, – простонала Илса. – Прости. Я только пыталась предупредить его…

– Я знаю, – вздохнула Робин, – но ты же знаешь, какой он.

– Ник говорит, что я должна извиниться, и это, надо сказать, чертовски приятно – солидарность со стороны мужа. Хотела бы я посмотреть на лицо Ника, если бы Бижу нарочно залетела. Я не думаю, что ты знаешь…

– Илса, – сказала Робин, перебивая подругу, – если ты собираешься спросить меня, расспрашивала ли я Страйка о его привычках в области контрацепции…

– Ты понимаешь, что она сказала мне – и еще пяти людям, которые, кстати, были в пределах слышимости, – что во время романа с женатым королевским адвокатом она взяла использованный презерватив из мусорного ведра и вставила его в себя?

– Господи, – сказала Робин, ошеломленная и очень жалея, что ей сообщили эту информацию, – ну, я… Я полагаю, это проблема Страйка, не так ли?

– Я пыталась быть хорошей подругой, – сказала Илса с досадой. – Каким бы придурком он ни был, я не хочу, чтобы он платил алименты чертовой Бижу Уоткинс в течение следующих восемнадцати лет. Она будет кошмарной матерью, почти такой же плохой, как Шарлотта Кэмпбелл.

К тому времени, когда Робин вернулась в лендровер, она чувствовала себя еще более несчастной, чем прежде, и ей потребовалось значительное усилие воли, чтобы переключить свое внимание на работу.

Без пяти двенадцать она подъехала к дому Шейлы Кеннетт. Заперев лендровер, Робин задумалась, как, учитывая слова Кевина Пирбрайта о том, что члены церкви вкладывают все свои деньги в ВГЦ, Шейла смогла позволить себе даже этот небольшой дом, пусть и обшарпанный на вид.

Когда она позвонила в дверь, то услышала шаги, скорость которых удивила ее, учитывая, что в Шейле Кеннетт было восемьдесят пять лет.

Дверь открыла миниатюрная пожилая женщина с редеющими седыми волосами, собранными в пучок. Ее темные глаза, на обеих радужках которых виднелась заметная сенильная дуга, были невероятно увеличены парой мощных бифокальных очков. Слегка сгорбленная, Шейла была одета в свободное красное платье, темно-синие тапочки, у нее был слуховой аппарат огромного размера, потускневшее золотое обручальное кольцо и серебряный крестик на шее.

– Привет, – сказала Робин, улыбаясь ей. – Мы говорили по телефону. Я Робин Эллакотт…

– Частный детектив, не так ли? – сказала Шейла своим слегка надтреснутым голосом.

– Да, – сказала Робин, протягивая водительское удостоверение. – Это я.

Шейла несколько секунд смотрела на права, затем сказала:

– Все в порядке, заходи, – и отошла в сторону, чтобы Робин могла пройти в холл, застеленный темно-коричневым ковром. В доме пахло затхлостью.

– Проходи туда, – сказала Шейла, указывая Робин на переднюю комнату. – Хочешь чаю?

– Спасибо, чем я могу помочь? – спросила Робин, глядя, как хрупкая Шейла удаляется в сторону кухни. Шейла ничего не ответила. Робин надеялась, что слуховой аппарат был включен.

Облупившиеся обои и скудная, обшарпанная мебель говорили о бедности. Зеленый диван стоял под прямым углом к выцветшему клетчатому креслу с такой же подставкой для ног. Телевизор был старый, под ним стоял такой же древний видеопроигрыватель, а в шатком книжном шкафу хранилось множество крупношрифтовых романов. Единственная фотография в комнате стояла на вершине книжного шкафа, на ней была изображена свадьба 1960-х годов. Шейла и ее муж Брайан, имя которого Робин знала из переписи населения, стояли у здания ЗАГСа. У Шейлы, которая в молодости была очень красивой, были темные волосы, уложенные в виде улья, а ее свадебное платье с юбкой опускалось чуть ниже колен. Трогательность фотографии придавало то, что слегка чудаковатый Брайан сиял, словно не веря своей удаче.

Что-то задело лодыжку Робин: серый кот только что вошел в комнату и теперь смотрел на нее своими ясными зелеными глазами. Когда Робин нагнулась, чтобы почесать его за ушами, раздался звонкий звук, возвестивший о появлении Шейлы, которая держала в руках старый жестяной поднос, на котором стояли две кружки, кувшин и тарелка с тем, что Робин опознала как ломтики торта мистер Киплинг-Бейквелл тарт.

– Позвольте мне, – сказала Робин, так как часть горячей жидкости уже пролилась. Шейла позволила Робин взять поднос из ее рук и поставить его на маленький кофейный столик. Шейла взяла свою кружку, поставила ее на подлокотник клетчатого кресла, села, положила свои маленькие ножки на табуретку и сказала, глядя на поднос с чаем,

– Я забыла сахар. Я пойду…

Она снова начала с трудом подниматься со стула.

– Ничего страшного, мне не нужно, – поспешно сказала Робин. – Если только вы хотите?

Шейла покачала головой и расслабленно откинулась в кресле. Когда Робин села на диван, кот запрыгнул рядом с ней и стал тереться об нее, мурлыча.

– Он не мой, – сказала Шейла, наблюдая за выходками кота. – Он соседский, но ему здесь нравится.

– Ясно, – улыбнулась Робин, проводя рукой по выгнутой спине кота. – Как его зовут?

– Смоки, – сказала Шейла, поднося кружку к рту. – Ему здесь нравится, – повторила она.

– Вы не возражаете, если я буду делать записи? – спросила Робин.

– Записи? Пожалуйста, – сказала Шейла Кеннетт. Пока Робин доставала ручку, Шейла издала звук поцелуя в сторону кота Смоки, но он не обратил на нее внимания и продолжал тереться головой о Робин. – Неблагодарный, – сказала Шейла. – Я вчера дала ему консервированного лосося.

Робин снова улыбнулась и открыла свой блокнот.

– Итак, миссис Кеннетт…

– Можешь звать меня Шейла. Зачем ты сделала это со своими волосами?

– О – это? – смущенно сказала Робин, поднимая руку к голубым краям своей прически. – Я просто экспериментирую.

– Панк-рок, да? – сказала Шейла.

Решив не говорить Шейле, что она устарела примерно на сорок лет, Робин сказала:

– Немного.

– Ты красивая девушка. Тебе не нужны синие волосы.

– Я подумываю о том, чтобы изменить их, – сказала Робин. Итак… могу я спросить, когда вы с мужем переехали жить на ферму Чепмен?

– Тогда ферма называлась не Чепмен, – сказала старушка. – Это была ферма Форгеман. Мы с Брайаном были хиппи, – сказала Шейла, моргая на Робин сквозь толстые линзы очков. – Ты знаешь, что такое хиппи?

– Да, – сказала Робин.

– Ну, мы с Брайаном были именно такими. Хиппи, – сказала Шейла. – Жизнь в коммуне. Хиппи, – повторила она, как будто ей нравилось звучание этого слова.

– Вы можете вспомнить, когда…?

– В шестьдесят девятом мы туда поехали, – сказала Шейла. – Когда все только начиналось. Мы выращивали травку. Знаешь, что такое травка?

– Да, я знаю, – сказала Робин.

– Мы много курили, – сказала Шейла с очередным смешком.

– Кто еще был там в начале, можете вспомнить?

– Да, я все это помню, – с гордостью сказала Шейла. – Раст Андерсен. Американец был. Жил в палатке в поле. Гарольд Коутс. Я все это помню. Иногда не могу вспомнить вчерашний день, но все это помню. Коутс был неприятным человеком. Очень неприятный человек.

– Почему вы так говорите?

– Дети, – сказал Шейла. – Разве ты не знаешь обо всем этом?

– Вы говорите о том, как были арестованы братья Кроутер?

– Да. Мерзкие люди. Ужасные люди. Они и их друзья.

Мурлыканье кота наполняло комнату, когда он лежала на спине, а Робин гладила его левой рукой.

– Мы с Брайаном никогда не знали, что они замышляют, – сказала Шейла. – Мы никогда не знали, что происходит. Мы были заняты выращиванием и продажей овощей. У Брайана были свиньи.

– Неужели?

– Он любил своих свиней и кур. Дети бегали по повсюду… У меня не было своих. Выкидыши. Всего у меня их было девять.

– О, мне очень жаль, – сказала Робин.

– У нас никогда не было своих детей, – повторила Шейла. – Мы хотели детей, но не могли. На ферме было много детей, и я помню твоего друга. Большой парень. Больше, чем некоторые старшие мальчики.

– Простите? – сказала Робин растерянно.

– Твой партнер. Кондоман Страйк или что-то в этом роде, не так ли?

– Именно так, – сказала Робин, с любопытством глядя на нее и размышляя, действительно ли пожилая леди, которая могла много повторяться, но казалась в основном бодрой, впала в маразм.

– Когда я сказала соседке, что ты придешь ко мне, она зачитала мне статью о тебе и о нем. Он был там со своей сестрой и мамой. Я помню, потому что моему Брайану нравилась Леда Страйк, и я это заметила, и мы с ней из-за этого поссорились. Ревность. Я все время видела, как он за ней наблюдает. Ревновала, – повторила Шейла. – Но я не думаю, что Леда посмотрела бы на моего Брайана. Он не был рок-звездой, Брайан.

Шейла снова издала надтреснутый смешок. Изо всех сил стараясь скрыть свое потрясение, Робин сказала:

– У вас очень хорошая память, Шейла.

– О, я помню все, что происходило на ферме. Иногда не помню вчерашний день, но все это помню. Я помогала рожать маленькой Энн. Там был Гарольд Коутс. Он был врачом. Я помогала. Ей было очень тяжело. Ну… ей было всего четырнадцать лет.

– Правда?

– Да… свободная любовь, понимаете. Это было не так, как сейчас. Все было по-другому.

– А ребенок…?

– Все было в порядке. Мазу, как назвала ее Энн, но вскоре после этого Энн ушла. Оставила ее в коммуне. Не нравилось быть матерью. Слишком молодая.

– Так кто же присматривал за Мазу? – спросила Робин, – Ее отец?

– Не знаю, кто был ее отцом. Я никогда не знала, с кем ходит Энн. Люди спали с кем попало. Но только не мы с Брайаном. Мы пытались завести своих детей. Были заняты на ферме. Мы не знали всего, что происходило, – снова заговорила Шейла. – Полиция пришла на ферму без предупреждения. Кто-то вызвал их. Нас всех допрашивали. Мой Брайан просидел в участке несколько часов. Они обыскали все комнаты. Перерыли все наши личные вещи. После этого мы с Брайаном уехали.

– А вы?

– Да. Это было ужасно, – сказала Шейла, и еще раз подчеркнула: – Мы не знали. Мы никогда не знали. Они же не во дворе этим занимались. Мы были заняты хозяйством.

– Куда вы направились, когда ушли?

– Сюда, – сказала Шейла, указывая на дом своей испещренной пятнами рукой. – Здесь жили мои мама и папа. О, они злились из-за всего, что писали в газетах. А Брайан не мог найти работу. А я нашла. Офисным служащим. Мне это не нравилось. Брайан скучал по ферме.

– Как долго вы отсутствовали, Шейла, вы можете вспомнить?

Два года… три года… Потом Мазу написала нам. Она сказала, что все наладилось и у них новая хорошая община. Брайан хорошо справлялся с фермерством, вот почему она хотела его видеть… и мы вернулись.

– Можете ли вы вспомнить, кто там был, когда вы вернулись?

– А ты не хочешь торт?

– Спасибо, я бы не отказалась, – солгала Робин, протягивая руку за ломтиком Бейквелла. – Могу я..?

– Нет, я принесла его для тебя, – сказала Шейла. – О чем ты меня только что спросила?

– О том, кто был на ферме Чепмена, когда вы вернулись туда жить.

– Я не знаю всех имен. Было несколько новых семей. Коутс все еще был там. О чем ты меня спрашивала?

– Только о людях, – сказала Робин, – которые были там, когда вы вернулись.

– О… Раст Андерсен все еще был в своей хижине. И мальчик Грейвс – худой аристократик. Он был новенький. Он ходил к Расту и курил полночи. Травку. Ты знаешь, что такая травка? – снова спросила она.

– Да, знаю, – сказала Робин, улыбаясь.

– Некоторым людям это не идет на пользу, – мудро сказала Шейла. – Мальчик Грейвс не выдержал. Он стал странным. Некоторым людям не стоит это курить.

– Был ли Джонатан Уэйс на ферме, когда вы возвращались? – спросила Робин.

– Да, точно, с его маленькой дочкой Эбигейл. И у Мазу был ребенок: Дайю.

– Что вы думаете о Джонатане Уэйсе? – спросила Робин.

– Очаровательный. Так я и думала. Он принял нас всех. Очаровательный, – повторила она.

– Что заставило его приехать и жить на ферме, вы знаете?

– Нет, я не знаю, почему он пришел. Мне было жаль Эбигейл. Ее мама умерла, потом отец привез ее на ферму, а в следующую минуту у нее появилась сестра…

– А когда возникла идея создания церкви, вы можете вспомнить?

– Это было потому, что Джонатан рассказывал нам о своих убеждениях. Он заставлял нас медитировать, а потом стал заставлять нас выходить на улицу и собирать деньги. Люди приходили и слушали, что он говорит.

– На ферму стало приходить гораздо больше людей, не так ли?

– Да, и они платили. Некоторые из них были шикарными. Потом Джонатан стал ездить в командировки, выступать с докладами. Он оставил Мазу за старшую. Она отрастила волосы до пояса – длинные черные волосы – и всем говорила, что она наполовину китаянка, но она никогда не была китаянкой, – язвительно сказала Шейла. – Ее мама была такой же белой, как мы с тобой. На ферме Чепмен никогда не было ни одного китайца. Но мы никогда не говорили ей, что знаем, что она лжет. Мы просто были счастливы, что вернулись на ферму, я и Брайан. О чем ты меня спрашивала?

– Просто о церкви и о том, как она возникла.

– О… Джонатан проводил курсы, с медитацией и всеми его восточными религиями и прочим, а потом он начал проводить службы, и мы построили храм на ферме.

– И вы были счастливы? – спросила Робин.

Шейла несколько раз моргнула, прежде чем сказать,

– Иногда это было счастье. Иногда было. Но случались и плохие вещи. Однажды ночью Раста сбила машину. Джонатан сказал, что это была расплата за все жизни, которые Раст забрал на войне… А потом семья мальчика Грейвса пришла и схватила его на улице, когда он гулял в Норвиче, и мы услышали, что он повесился. Джонатан сказал нам, что так будет со всеми нами, если мы уедем. Он сказал, что Алекс получил проблеск истины, но не смог справиться с окружающим миром. Так что это было предупреждение для нас, сказал Джонатан.

– Вы ему поверили? – спросила Робин.

– Я тогда верила, – сказала Шейла. – Я тогда верила всему, что говорил Джонатан. И Брайан тоже. Джонатан умел заставить вас поверить… Заставить вас захотеть сделать все хорошо для него. Ты хотела заботиться о нем.

– Заботиться о Джонатане?

– Да… Ты бы видела, как он плакал, когда погибли Раст и Алекс. Он, похоже, чувствовал это сильнее, чем все мы.

– Вы сказали, что иногда на ферме было хорошо. А были ли другие времена, когда…?

– Начались неприятные вещи, – сказала старушка. Ее губы начали дрожать. – Это была Мазу, не Джонатан… не Джонатан. Это была она.

– Что за неприятные вещи? – спросила Робин, держа ручку над блокнотом.

– Просто… наказания, – сказала Шейла, ее губы все еще дрожали. После нескольких секунд молчания она сказала:

– Пол выпустил свиней, случайно, а Мазу заставила людей бить его.

– Можете ли вы вспомнить фамилию Пола?

– Дрейпер, – сказала Шейла после небольшой паузы. – Все называли его Допи. Он не был нормальным. Немного отсталый. Не надо было поручать ему присматривать за свиньями. Он оставил ворота открытыми. Допи Дрейпер.

– Вы знаете, где он сейчас?

Шейла покачала головой.

– Помните ли вы мальчика по имени Джордан, который бил себя плетью?

– Было много случаев, когда людей били плетью. Да, я помню Джордана. Подросток.

– Вы случайно не помните его фамилию, Шейла?

Шейла немного подумала, затем сказала:

– Рини. Джордан Рини. Он был грубым человеком. У него были неприятности с полицией.

Пока Робин записывала фамилию Джордана, кот рядом с ней, уставший от невнимания, легко спрыгнул с дивана и вышел из комнаты.

– После смерти Дайю все стало еще хуже, – сказала Шейла без всякого повода. – Ты знаешь, кем была Дайю?

– Дочь Джонатана и Мазу, – сказала Робин. – Она утонула, не так ли?

– Верно. Шери взяла ее с собой на пляж.

– Это Шери Гиттинс. – спросила Робин.

– Верно. Глупая была девчонка. Дайю командовала ею.

– Шейла, вы случайно не знаете, что случилось с Шери после смерти Дайю?

– Наказали, – сказала Шейла. Теперь она выглядела очень расстроенной. – Все, кто был замешан в этом, были наказаны.

– Что вы имеете в виду под “всеми”, Шейла?

– Шери, и те, кто не остановил это. Те, кто видел, как они уезжали на грузовике тем утром – но они не знали! Они думали, что Дайю разрешили! Мой Брайан, и Допи Дрейпер, и маленькая Эбигейл. Они все были наказаны.

– Их били? – неуверенно спросила Робин.

– Нет, – сказала Шейла, внезапно взволновавшись. – Хуже. Это было нечестиво.

– Что..?

– Не бери в голову, – сказала Шейла, ее маленькие руки сжались в дрожащие кулачки. – Но они знали, что Брайан был болен, когда делали это с ним. Он все время терял равновесие. Джонатан говорил ему, чтобы он пошел и помолился в храме, и тогда ему станет лучше. Но после того, как его наказали, ему стало намного хуже. Он плохо видел, а они все равно заставляли его вставать и идти собирать подаяния на улице… И в конце концов, – сказала Шейла, ее волнение нарастало, – Брайан кричал и стонал. Он не мог встать с кровати. Они отнесли его в храм. Он умер на полу храма. Я была с ним. Он молчал целый день, а потом умер. Весь окоченевший на полу храма. Я очнулась рядом с ним и поняла, что он умер. Его глаза были открыты…

Старушка начала плакать. Робин, которой было очень жаль ее, оглядела комнату в поисках салфетки.

– Опухоль, – всхлипнула Шейла. – Вот что у него было. Они вскрыли его, чтобы выяснить, что это было. Опухоль.