Текст книги "Бегущая могила (ЛП)"

Автор книги: Роберт Гэлбрейт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 58 страниц)

Страйк бегло прочитал приведенную ниже статью и в четвертом абзаце нашел то, что опасался: свое собственное имя.

Будучи убежденным католиком, высокопоставленным донором Консервативной партии и покровителем Кампании за этичную журналистику и Католической помощи Африке, Хонболд впервые был уличен в своей неверности в журнале Private Eye. Журнал утверждал, что неназванная любовница Хонболда также имела связь с известным частным детективом Кормораном Страйком, что было опровергнуто Хонболдом, Уоткинсом и Страйком, а Хонболд пригрозил судебным иском против журнала.

– Черт, – пробормотал Страйк.

Он думал, что слухи о его связи с Бижу успешно пресечены. Меньше всего ему нужен был указатель в “Таймс”, где Паттерсон и Литтлджон могли бы найти компромат.

Оперативно в восемь часов прибыл Шах, чтобы взять на себя наблюдение за Фрэнками.

– Доброе утро, – сказал он, садясь на пассажирское сиденье БМВ. Прежде чем Страйк успел рассказать ему о том, что произошло за ночь, Шах протянул свой телефон и сказал:

– Это твоя женщина с “Коннаут”? У меня их несколько.

Страйк пролистал фотографии. На всех снимках в разных ракурсах была изображена одна и та же смуглая женщина в шапке-бини и мешковатых джинсах, стоявшая на углу Денмарк-Стрит, ближайшем к офису.

– Да, – сказал он, – похоже на нее. Когда ты их снял?

– Вчера вечером. Она была там, когда я выходил из офиса.

– Работала ли она в Паттерсон Инк, когда ты там был?

– Определенно нет. Она бы застряла в моей памяти.

– Хорошо, сделай одолжение, перешли это Мидж и Барклаю.

– Что, как ты думаешь, ей нужно?

– Если это другой оперативник “Паттерсона”, то она может выяснять, какие у нас есть клиенты, чтобы попытаться их отпугнуть. Или она может пытаться выявить людей, работающих на агентство, чтобы узнать, сможет ли она что-нибудь на них узнать.

– Тогда я воздержусь от начала употребления героина.

К тому времени, когда Страйк провел брифинг для Шаха, а затем поехал обратно в центр Лондона, он уже устал и был раздражен. И его настроение не улучшилось, когда, стоя на светофоре, он заметил гигантский плакат, на который в обычной ситуации не обратил бы внимания. На нем был изображен Джонатан Уэйс на темно-синем, усыпанном звездами фоне, одетый в белые одежды, с распростертыми руками, с улыбкой на красивом лице, поднятом к небу. Подпись гласила: “СУПЕРСЛУЖБА 2016! Интересуетесь Всеобщей Гуманитарной Церковью? Встречайтесь с ПАПОЙ ДЖЕЕМ в “Олимпии” в пятницу 12 августа 2016 года!”

– Сестра Шарлотты Росс опять звонила, – таковы были первые нежелательные слова Пат, когда в половине девятого появился небритый Страйк, сжимая в руках булочку с беконом, которую он купил по дороге в офис: к черту диету.

– Да? Есть сообщение? – спросил Страйк.

– Она сказала, что уезжает на месяц в деревню, но хотела бы встретиться с тобой, когда вернется.

– Она ждет ответа? – спросил Страйк.

– Нет, это все, что она сказала.

Страйк хмыкнул и направился к чайнику.

– И тебе звонил некий Джейкоб Мессенджер.

– Что? – удивленно сказал Страйк.

– Он говорит, что его сводный брат сказал ему, что ты его разыскиваешь. Говорит, что ты можешь позвонить ему в любое время сегодня утром.

– Сделай одолжение, – сказал Страйк, подмешивая подсластитель в кофе, – позвони ему и спроси, согласен ли он на FaceTime. Я хочу убедиться, что это действительно он.

Страйк направился во внутренний офис, все еще думая о красивой женщине, которая, по-видимому, вела за ним наблюдение. Если бы он только смог разобраться с Паттерсоном, его жизнь стала бы значительно менее сложной, не говоря уже о том, что она стала бы менее дорогой.

Пат сообщила:

– Он согласен FaceTime, – через пять минут Пат вошла в кабинет Страйка, неся в руках записку с номером Мессенджера. Когда она ушла, Страйк открыл FaceTime на своем компьютере и набрал номер Джейкоба Мессенджера.

На звонок почти сразу же ответил тот же загорелый молодой человек, что и на фотографии на доске Страйка. С белозубой улыбкой, всклокоченными темными волосами и насупленными бровями он выглядел взволнованным от того, что разговаривает со Страйком, в то время как главной эмоцией детектива было разочарование. Кто бы ни был тяжело болен или умирал на ферме Чепмена, это был явно не Джейкоб Мессенджер.

Через несколько минут Страйк узнал, что интерес Мессенджера к церкви вспыхнул, когда его агент получил запрос на участие Джейкоба в одном из благотворительных проектов ВГЦ, продолжился во время фотосессии, на которой Джейкоб был одет в толстовку ВГЦ, он задержался на коротком интервью для прессы, в котором он говорил о своем новом интересе к духовности и благотворительной деятельности, и угас, когда его пригласили на недельное уединение на ферме, без присутствия СМИ.

– Я не собираюсь ехать ни на какую чертову ферму, – сказал Джейкоб, смеясь и демонстрируя ослепительно белые зубы. – Зачем мне это нужно?

– Хорошо, – сказал Страйк. – Ну, это было очень…

– Слушай, – сказал Джейкоб, – а ты никогда не думал о том, чтобы сделать шоу?

– Что, простите?

– Типа, как муха на стене, следишь за тем, как ты расследуешь дело. Я навел о тебе справки. Серьезно, думаю, мой агент заинтересуется. Я подумал, если бы мы с тобой объединились, и ты бы показал мне, как это делается, и все такое, со съемочной группой…

– Я не…

– Это может быть хорошей рекламой для тебя, – сказал Мессенджер, в то время как блондинка в мини-платье проплыла по экрану позади него с неопределенным видом. – Это повысит твою репутацию. Я не хвастаюсь, но я бы точно нашел нам аудиторию…

– Нет, это не сработает, – твердо сказал Страйк. – Хорошо, пока.

Он повесил трубку, пока Мессенджер продолжал говорить.

– Тупой идиот, – пробормотал Страйк, снова поднялся на ноги, сорвал фотографию Мессенджера с доски ВГЦ, разорвал ее пополам и выбросил в мусорное ведро. Затем он нацарапал на листке бумаги “КТО ТАКОЙ ДЖЕЙКОБ?” и прикрепил его на место фотографии Мессенджера.

Сделав несколько шагов назад, Страйк еще раз обвел взглядом различные фотографии умерших, не найденных и неизвестных людей, связанных с церковью. Кроме заметки о Джейкобе, единственным недавним изменением на доске был еще один листок бумаги, который он прикрепил после поездки в Кромер. На нем было написано “БЕГУН НА ПЛЯЖЕ?”, и он тоже находился в колонке “еще предстоит найти/опознать”.

Нахмурившись, Страйк переводил взгляд с фотографии на фотографию, остановившись на Дженнифер Уэйс с ее пышными волосами и матовой помадой, навсегда застывшей в 1980-х годах. Со времени своей поездки в Кромер Страйк пытался выяснить все, что мог, о способах, с помощью которых кто-то может вызвать припадок у эпилептика, и, насколько он мог видеть, единственной правдоподобной возможностью было бы отменить лекарство или, возможно, заменить настоящее лекарство каким-нибудь неэффективным веществом. Но если предположить, что Уэйс действительно подмешал что-то в таблетки своей первой жены, как он мог знать, что припадок произойдет именно в этот момент, когда Дженнифер была в воде? Как способ убийства это было до смешного рискованно, хотя, по общему признанию, не менее рискованно, чем водить ребенка купаться в надежде, что море навсегда скроет ее тело.

Поглаживая небритый подбородок, детектив размышлял о том, не зацикливается ли он на том, что может оказаться тупиком. Может быть, он вступает в ряды конспирологов, которые видят скрытые заговоры и хитроумные схемы там, где другие, более здравомыслящие люди говорят, как Шелли Хитон, “Забавное совпадение”, и живут дальше? Было ли это самонадеянностью, спрашивал он себя, думать, что ему удастся проследить связь там, где это не удавалось никому другому? Возможно, но ведь его и раньше называли самонадеянным, чаще всего женщина, которая теперь лежала в свежей могиле на Бромптонском кладбище, и это еще никогда не мешало ему делать именно то, что он задумал.

Глава 68

Девять на втором месте означает:

Бездна опасна.

Нужно стремиться к достижению только малого.

И-Цзин или Книга Перемен

Странное настроение, казалось, охватило ферму Чепмен с тех пор, как участники сменили спортивные костюмы на белые. В воздухе витала нервозность, чувствовалось напряжение. Робин заметила, что члены церкви стали еще более аккуратны в общении друг с другом, как будто некая скрытая сущность постоянно наблюдает и оценивает.

Эта общая тревога усилила тревогу Робин. Хотя в своем последнем письме Страйку она не совсем солгала, но и не сказала всей правды.

Когда они с Эмили вернулись в заброшенную кабинку в Норвиче и рассказали свою историю о том, как Эмили упала в обморок в туалете, Тайо, похоже, принял их рассказ за чистую монету. Как бы он ни был рад возвращению Эмили, основная часть его гнева была направлена на Цзяна за то, что он потерял ее из виду и отдал на милость людей-пузырей, и большую часть пути обратно на ферму Чепменов он провел, бормоча в затылок брата оскорбления и проклятия. Цзян ничего не ответил, но продолжал сгорбившись молча сидеть за рулем.

Однако в течение последующих нескольких дней Робин заметила изменения в отношении Тайо. Несомненно, большая сумма денег, которую Эмили должна была собрать самостоятельно, а также очень маленькая сумма, оставшаяся в ящике для сбора денег в ларьке, вызвали у него подозрения. Несколько раз Робин ловила на себе недружелюбные взгляды Тайо, а также замечала косые взгляды других посетителей Норвича. Когда Робин увидела, как Амандип поспешно отгоняет Вивьен и Уолтера, приближающихся к ней во дворе, она поняла, что дело было именно в ней. Робин задалась вопросом, рассказала ли Вивьен кому-нибудь о том, что она назвалась своим настоящим именем, и если да, то как далеко распространилась эта информация.

Робин понимала, что достигла абсолютного предела допустимых ошибок, и, поскольку она не была готова заняться сексом ни с Тайо, ни с Джонатаном Уэйсом, теперь ее дни на ферме Чепменов были сочтены. Как именно она собирается уходить, она еще не знала. Потребуется определенное мужество, чтобы сказать Тайо и Мазу, что она хочет уйти, и, возможно, ночью будет легче перебраться через колючую проволоку по периметру. Однако ее насущной задачей, учитывая, что время уже явно поджимало, было определить приоритетные задачи и как можно быстрее их выполнить.

Во-первых, она хотела воспользоваться тайной договоренностью с Эмили и выудить из нее как можно больше информации. Во-вторых, она решила попытаться организовать разговор с Уиллом Эденсором один на один, чтобы иметь возможность сообщить сэру Колину свежую информацию о его сыне. И наконец, она решила попытаться найти топор, спрятанный на дереве в лесу.

Она знала, что даже такая ограниченная программа будет непростой. Умышленно или нет (Робин подозревала, что это так), но с тех пор, как они вернулись в Норвич, ей и Эмили давали задания, которые держали их как можно дальше друг от друга. Она заметила, что в столовой Эмили всегда находилась в окружении одних и тех же людей, как будто был отдан приказ постоянно держать ее под наблюдением. Дважды Эмили пыталась сесть рядом с Робин в столовой, но ей преграждал путь один из тех, кто, казалось, постоянно следил за ней. В общежитии Робин и Эмили несколько раз встречались взглядами, и в один из таких случаев Эмили мимолетно улыбнулась, а затем быстро отвернулась, когда вошла Бекка.

Поймать Уилла Эденсора в одиночку было непросто еще и потому, что общение Робин с ним всегда было незначительным, а после их совместной работы на овощной грядке она редко получала от него задание. Его статус на ферме Чепмена оставался статусом подсобного рабочего, несмотря на его явный ум и трастовый фонд, а совместная работа всегда проходила под присмотром и не давала возможности пообщаться.

Что касается топора, якобы спрятанного в лесу, то она понимала, что искать его ночью с помощью фонарика неразумно – вдруг луч заметит кто-то из окон общежития. К сожалению, искать в лесу при дневном свете было почти так же сложно. Если не считать того, что этим участком невозделанной земли иногда пользовались как детской площадкой для игр, то он практически не использовался. И, если не считать Уилла и Лин, побывавших там незаконно, и молодого человека, обыскивавшего его в ту ночь, когда пропал Бо, Робин ни разу не видела, чтобы туда заходил взрослый человек. Как ей удастся ускользнуть от выполнения задания или оправдать свое присутствие в лесу, если ее там обнаружат, она сейчас не представляла.

После поездки в Норвич Робин, похоже, получила новый гибридный статус: частично подсобный рабочий, частично высокопоставленный рекрут. Ее не приглашали обратно в город для сбора средств, хотя она продолжала изучать церковную доктрину вместе со своей группой. Робин чувствовала, что ее пожертвование в тысячу фунтов стерлингов сделало ее слишком ценной, чтобы полностью низвести ее до статуса подсобного рабочего, но при этом она находилась на негласном испытательном сроке. Вивьен, которая всегда была хорошим барометром того, кто был в фаворе, а кто нет, демонстративно игнорировала ее.

Следующее письмо Робин к Страйку было коротким и, как она прекрасно понимала, удручающе скудным на информацию, но на следующее утро после того, как она положила его в пластиковый камень, на ферме Чепменов произошло важное событие: вернулся Джонатан Уэйс.

Все собравшиеся наблюдали за тем, как серебристый “Мерседес” папы Джея подъезжает к дороге, а за ним – колонна машин поменьше. И еще до того, как процессия остановилась, все участники начали аплодировать, в том числе и Робин. Когда Уэйс вышел из машины, толпа зашлась в почти истерике.

Он выглядел загорелым, отдохнувшим и таким же красивым, как всегда. Его глаза снова стали влажными, когда он оглядел ликующую толпу, прижал руку к сердцу и сделал один из своих самоуничижительных поклонов. Подойдя к Мазу, которая держала на руках младенца Исинь, он обнял ее и с восторгом осмотрел ребенка, как будто это был его собственный ребенок, что, как вдруг поняла Робин, вполне возможно. Крики толпы стали оглушительными, и Робин с таким энтузиазмом хлопала в ладоши, что у нее заболели руки.

Из машины, стоявшей позади Уэйса, вышли пятеро молодых людей, все они были незнакомы, и Робин решила, главным образом из-за их идеальных зубов, что они американцы. Двое молодых людей и три красивые девушки, одетые в белые спортивные костюмы ВГЦ, стояли и смотрели на британских прихожан, и Робин догадалась, что их привезли на ферму Чепмена из центра в Сан-Франциско. Она наблюдала, как Джонатан по очереди представлял их Мазу, которая благосклонно принимала их.

Вечером в столовой, вновь украшенной алыми и золотыми бумажными фонариками, состоялось очередное застолье. Впервые за несколько недель им подали настоящее мясо, и Уэйс произнес длинную, полную страсти речь о войнах в Сирии и Афганистане, а также обрушился с критикой на предвыборные речи кандидата в президенты Дональда Трампа. Американские гости, заметила Робин, горячо кивали, когда Уэйс рисовал яркую картину фашистского террора, который будет развязан в случае победы Трампа на выборах.

После того как Уэйс рассказал об ужасах материалистического мира, он перешел к описанию постоянных успехов ВГЦ и объяснению того, как только церковь может противостоять силам зла, объединившимся на планете. Он похвалил американских гостей за их усилия по сбору средств и рассказал о скором создании нового центра ВГЦ в Нью-Йорке, а затем вызвал на сцену разных людей, чтобы похвалить их за индивидуальные усилия. Очевидно, Мазу держала Уэйса в курсе событий, происходящих на ферме Чепмена, потому что среди тех, кого вызвали на сцену, был и Амандип. Он всхлипывал и качал головой, подходя к Уэйсу, который обнял его и объявил, что Амандип стал рекордсменом по количеству средств, собранных за один день для церкви. Пятеро только что прибывших американцев встали и зааплодировали, подняв кулаки вверх.

Когда речь Уэйса закончилась, зазвучала музыка, как в конце предыдущего пира, и люди начали танцевать. Робин тоже встала: она решила по возможности проявлять желание и надеялась в давке найти способ поговорить с Уиллом или Эмили. Однако это оказалось невозможным. Вместо этого она оказалась в танце напротив Кайла, который когда-то был высокопоставленным рекрутом, но из-за неспособности или отказа заниматься сексом с Вивьен он был низведен до уровня самого низкого работника фермы. С пустым лицом он двигался перед Робин, не встречая ее взгляда, и она задавалась вопросом, где он себя воображает, пока не заметила, что его губы постоянно беззвучно шевелятся в напеве, не связанном с музыкой.

Глава 69

При общении с такими несговорчивыми и трудно поддающимися влиянию людьми, как свинья или рыба, необходимо прежде всего избавиться от предрассудков и, так сказать, дать возможность действовать психике другого человека…

И-Цзин или Книга Перемен

Завтрак на ферме Чепменов обычно был самым тихим приемом пищи за день, учитывая, что он происходил в половине шестого утра. Во время предыдущего пребывания Джонатана Уэйса на ферме его появление на общих трапезах ограничивалось двумя ужинами, поэтому, когда в шесть часов утра после его приезда Уэйс и Мазу вошли в зал, Робин по удивленным взглядам окружающих поняла, что это очень необычно. Раздались неуверенные аплодисменты: головы повернулись, и наступила полная тишина, когда Уэйс поднялся на сцену, уже надев микрофон. Мазу стояла позади него, не улыбаясь, ее лицо было скрыто длинными прядями черных волос.

– Друзья мои, – с грустной улыбкой сказал Уэйс, – моя любимая жена понесла утрату. Некоторые из вас, наверное, заметили, что она носит особый кулон – перламутровую рыбку. Когда-то она принадлежала Дайю, Утонувшему Пророку. Рыбка была найдена в постели Дайю в утро ее вознесения.

По залу пронесся легкий вздох.

– Моя жена два дня назад поняла, что шнур оборвался и рыба потерялась. Она искала, но так и не нашла. Вы, конечно, понимаете, что я не прошу вас искать бессмысленную, материалистическую фишку. Это артефакт церкви. Мы – Мазу и я – будем глубоко признательны тому, кто сумеет найти этот драгоценный предмет. Я прошу вас всех отложить свои обычные дела и помочь нам найти его.

Робин почуяла возможность. Только однажды, в ту ночь, когда из детского общежития пропал маленький Бо, жесткая структура группы на ферме распалась. Если все разойдутся по своим делам, рассредоточившись по территории церкви, ей, возможно, удастся чего-то добиться. Быстро осмотрев зал, она заметила, как Бекка подошла к столу, за которым сидела Эмили, и стала раздавать указания. Робин была уверена, что во время поисков группа должна держаться вместе.

Уилл Эденсор, напротив, уже выходил из зала в одиночестве. Схватив свою миску с кашей, Робин поспешила поставить ее на одну из тележек, а затем последовала за ним.

Было тепло, но моросил легкий летний дождик. Уилл направлялся во двор, склонив голову и осматривая землю. Делая вид, что ищет потерянный кулон, Робин медленно шла мимо сараев и прачечной, не сводя глаз с Уилла, который вскоре достиг двора и начал его обыскивать. Робин заглядывала в основание гробницы Пророка-целителя, дождь стекал по ее телу, когда раздался громкий голос:

– Эй, я уже посмотрела там.

– Привет, Шона, – сказала Робин с замиранием сердца.

– Уилл! – позвала Шона, беременность которой стала очевидной, – Я также посмотрела туда!

Уилл ничего не ответил, но повернулся и зашагал в сторону фермерского дома. К разочарованию Робин, к нему присоединились еще двое мужчин, и по их жестам Робин догадалась, что они предлагают систематически обследовать сад за домом.

– Я слышала, кто-то сказал, что он мог упасть в детском классе, – соврала Робин, решив сбить Шонну с толку, если удастся. – Очевидно, Мазу была там пару дней назад.

– Тогда пойдем, – сказала Шона.

– Я не могу, – с сожалением сказала Робин. – Мне сказали, что после двора я займусь кухней, но я не вижу причин, по которым она могла бы там находиться. Наверняка тот, кто найдет его, станет героем.

– Ах, – сказал Шона. – Так и будет. Я собираюсь заняться классами.

Она ушла. Как только Шона скрылась из виду, Робин направилась не к прачечной, а к проходу между мужским и женским общежитиями, не сводя глаз с земли и делая вид, что ищет упавшую рыбу. Она понимала, что рискует, пересекая поле в светлое время суток, чтобы попасть в лес, но, поскольку Эмили и Уилл сейчас были вне пределов досягаемости, она была полна решимости выполнить одну из своих задач.

Робин придерживалась края поля, а не шла по прямой, часто оглядываясь назад и жалея, что на ней нет одежды другого цвета, кроме белого, который был бы заметен на фоне живой изгороди, если бы кто-нибудь заглянул в ворота. Наконец она добралась до святилища деревьев и начала поиски любого ствола, который казался бы достаточно старым, чтобы в нем можно было найти дупло и топор, описанные Нив Доэрти.

Странно было оказаться в лесу в светлое время суток, и еще более странно, что она не идет привычным маршрутом к пластиковому камню. Лес был заросшим, неухоженным и, возможно, даже опасным для играющих там детей, учитывая количество поваленных сучьев. Пригибаясь под свисающими ветвями, высоко поднимая ноги над корнями и крапивой, ощупывая стволы на предмет дупел, Робин понимала, что ей очень повезет, если она найдет нужное дерево за то время, которое она сможет оставаться там в безопасности.

Мелкий дождь зашумел по листьям, когда Робин прошла мимо толстого дуба, ствол которого оказался разочаровывающе прочным. Вскоре она оказалась на краю небольшой поляны, на которую уже заходила ночью, где в землю был вбит круг из толстых столбов. В основном они сгнили, превратившись в пни, но на несколькольких виднелись следы от ударов топора.

Робин осторожно шагнула в кольцо, еще раз отметив его ритуальный вид. Земля под ногами была неровной и скользкой от гниющих листьев. Кто-то явно срубил столбы, и теперь Робин задалась вопросом, не для того ли в лес был взят топор, чтобы попытаться разрушить кольцо. Возможно, топор потом спрятали, потому что его трудно было пронести обратно на ферму? Лучше, конечно, допустить, чтобы подозрение в краже висело на всех, чем быть пойманным с ним?

Она наклонилась, чтобы рассмотреть что-то черное, что, по ее мнению, могло быть куском угля, но это было не так; через несколько секунд Робин решила, что это узел обугленной веревки. Вместо того чтобы поднять его, она взяла с земли маленький камешек, который будет служить сегодняшним маркером, и как раз засовывала его в лифчик, когда раздался отчетливый треск ломающейся под ногами ветки, заставивший ее обернуться. Цзян стоял между двумя деревьями на краю поляны.

– Цзян, – сказала Робин, заставляя себя рассмеяться, хотя пот выступил на ее шее и груди, – ты действительно заставил меня подпрыгнуть.

– Что ты делаешь? – подозрительно спросил он.

– Ищу кулон Мазу, – сказала Робин. По крайней мере, ее нашли согнувшейся, уставившейся в землю.

– Зачем ему здесь быть? – спросил Цзян. Его правый глаз начал дергаться. Он потер его, чтобы скрыть раздражение.

– У меня было странное предчувствие, что это может быть так, – сказала Робин, ее голос был высоким и неестественным для ее собственных ушей, – и я решила проверить.

– Ты играешь в Дайю? – с усмешкой сказал Цзян, и Робин вспомнила, что одним из предполагаемых даров Утонувшего Пророка было умение находить потерянные предметы, как бы далеко они ни находились.

– Нет, – сказала Робин. – Нет, я не знаю, почему, но меня просто потянуло в лес. Я подумала, что кто-то из детей мог поднять рыбу и принести ее сюда, а потом уронить.

История звучала крайне неубедительно, даже для Робин.

– Странное место, не правда ли? – добавила она, указывая жестом на пни столбов в их кругу. – Как ты думаешь, для чего было сделано это кольцо? Оно похоже на миниатюрный Стоунхендж.

– Похоже на что? – раздраженно спросил Цзян.

– Это доисторический памятник, – сказала Робин. – В Уилтшире.

– Я знаю, что ты задумала, – сказал Цзян, наступая на нее.

– Что? – сказала Робин.

– Ты собиралась встретиться с Эмили здесь.

– Нет. Зачем…?

– Друзья, не так ли?

– Я ее почти не знаю.

– Когда мы были на грядке, ты вмешалась…

– Я знаю. Я думала, ты ее ударишь мотыгой.

Цзян продвинулся на несколько шагов вперед, волоча ноги по заросшим сорнякам. Из-за плотного навеса над головой по его лицу перемещались тени. Глаз бешено моргал. Он поднял руку, чтобы снова спрятать его.

– Эмили тайком уходит, чтобы потрахаться, – сказал он.

Это был первый раз, когда Робин услышала, что в церкви секс описывается как нечто иное, чем связь духа.

– Я… ничего об этом не знаю.

– Была ли ты лесбиянкой, снаружи?

– Нет, – сказала Робин.

– Так откуда ты знала, где Эмили, в Норвиче?

– Я не знала, – сказала Робин. – Я просто проверила все ванные комнаты, которые смогла найти, и она была в одной из них.

– Ты занимался с ней этим в ванной?

– Нет, – сказала Робин.

– Почему она так часто смотрит на тебя после Норвича?

– Я не заметила, чтобы она на меня смотрела, – соврала Робин.

Она не могла понять, было ли это грязное обвинение Цзяна сделано для того, чтобы шокировать и обидеть, или потому, что он действительно в это верил: он никогда не производил на нее впечатления человека с большим умом, хотя, конечно, только что показал себя удивительно наблюдательным. Словно прочитав ее мысли, Цзян сказал:

– Я вижу больше, чем остальные, даже с закрытыми глазами.

– Могу я спросить тебя кое о чем? – сказала Робин. Ей нужно было успокоить его: он был потенциально жесток, а ее вмешательство в дело на овощной грядке и связь с Эмили, из-за исчезновения которой его изводил брат на обратном пути из Норвича, явно вызывали у него неприязнь к ней.

– Что?

– Ты, очевидно, занимаешь очень высокое положение в церкви.

Она знала, что это неправда: Цзян не имел реальной власти, хотя и проявлял несомненное стремление к власти в тех ограниченных рамках, которые ему были предоставлены. Теперь он опустил руку, скрывающую его немигающий взгляд, и сказал:

– Да.

– Ну, – сказала Робин, – почему ты, кажется, работаешь больше, чем кто-либо другой в…. – Она намеренно позволила словам “твоя семья” повиснуть в воздухе, прежде чем закончить: – Ты знаешь… в твоем положении?

– У меня нет никакого ложного “я”, – сказал Цзян. – Мне не нужно все это дерьмо.

Как она и ожидала, он, похоже, был слегка польщен ее вопросом, и она почувствовала, что агрессия немного ослабла.

– Я просто заметила, что ты как бы… Живешь тем, чем мы все должны заниматься. Ты не просто проповедуешь это.

Она на мгновение испугалась, что переборщила, но Цзян расправил плечи, и на его грязном лице появились зачатки ухмылки.

– Вот почему ты не хочешь трахаться с Тайо? Потому что что он не живет этим?

– Я не имела в виду, что Тайо не…

– Потому что ты права, – сказал Цзян, снова став агрессивным. – Он полон гребаного ЭМ, он и эта Бекка. Оба. Я работаю больше всех.

– Я знаю, – сказала Робин. – Я видела. Ты никогда не останавливаешься. Ты в любую погоду на улице, помогаешь вести хозяйство, и не то чтобы ты не знал доктрины. То, что ты рассказал мне о детях и материалистическом одержании – ну, знаешь, в тот день, когда Уилл суетился вокруг той маленькой светловолосой девочки? – Это действительно зацепило меня. Это действительно открыло мне глаза на то, насколько странной и жестокой является материалистическая связь между родителями и детьми.

– Это хорошо, – сказал Цзян. Он подтянул нижнюю часть своего спортивного костюма вверх. Тик утих, и он почти улыбался. – Хорошо, что ты об этом вспомнила.

– Ты умеешь излагать вещи очень четко. Не пойми меня неправильно, – добавила Робин, стараясь не выдать своего волнения, – Тайо и Бекка тоже умеют это делать, но они…

– Тайо хотел ее трахнуть, – ухмыляясь, сказал Цзян, возвращаясь к своей любимой теме. – Ты знала об этом?

– Нет, – сказала Робин.

– Но потом папа Джей ушел с ней, и Тайо больше не пускали.

– О, – сказала Робин, подняв брови, и солгала, – мне показалось, что я почувствовала что-то между Беккой и Тайо…

– У тебя тоже глаза открыты, не так ли?

Возможно, потому, что его так редко хвалили и ценили, Цзян теперь казался почти дружелюбным.

– Знаешь, что у меня всегда хорошо получалось, лучше, чем у Тайо, когда мы были детьми? – спросил он Робин.

– Нет, – сказала Робин, – что?

– Есть такая игра, с карточками, надо составлять пары и запоминать, где какие картинки, – сказал Цзян с жалкой гордостью. – Я запоминаю, – сказал он, постукивая грязным ногтем по виску. – И я вижу вещи. Больше, чем они.

– Я вижу, – сказала Робин, единственная цель которой теперь заключалась в том, чтобы выбраться из леса, пока Цзян находится в более дружелюбном состоянии духа. – Так… Как ты думаешь, мне стоит продолжать искать здесь рыбу или это бессмысленно?

Цзян выглядел довольным тем, что его спросили о его мнении.

– Здесь ее никто не найдет, – сказал он, осматривая многочисленные опавшие листья и ветки, перекрученные корни и заросли крапивы.

– Нет, ты прав, – сказала Робин. – Я впервые в лесу. Я и не знала, что они такие заросшие.

Она сделала шаг навстречу Цзяну, и, к ее огромному облегчению, он просто повернулся, чтобы идти с ней в обратном направлении.

– Вон там дерево, – сказал Цзян, указывая на старый ясень, видневшийся сквозь молодую поросль, – в нем есть дупло, и в нем спрятан топор.

– Ух ты, – сказала Робин, внимательно следя за положением дерева.

– Я нашел его здесь, когда был ребенком. Больше никто не знает, – самодовольно сказал Цзян.

– Интересно, что топор делает на дереве?

– Ха, – сказал Цзян, снова ухмыляясь, – потому что Дайю спрятала его там. Но не говори никому об этом.

– Серьезно? – сказала Робин. – Утонувший пророк спрятала его?

– Да, – сказал Цзян.

– Откуда ты знаешь?

– Я просто знаю, – сказал Цзян с тем самым самодовольством, которое Шона всегда демонстрировала, когда ей предоставлялась такая возможность. – Я все знаю. Я же говорил тебе. Я держу глаза открытыми.

Они вышли из леса и стали пересекать поле, Робин то и дело останавливалась и тыкала пальцем в клочья травы, делая вид, что все еще ищет перламутровую рыбу Мазу, но в то же время пытаясь придумать, как вернуть разговор к Дайю, не вызывая подозрений Цзяна. Дождь закончился, трава искрилась, лютики и клеверы блестели эмалью под лучами солнца.

– Хочешь узнать кое-что еще? – сказал Цзян, когда они прошли половину пути до пятистворчатых ворот.

– Да, – совершенно искренне ответила Робин.

– Здесь есть кто-то, кто был здесь давным-давно. И этот кто-то вернулся снова – и только я один это понимаю.

Он бросил на Робин лукавый взгляд своих темных, узких глаз.