Текст книги "Бегущая могила (ЛП)"

Автор книги: Роберт Гэлбрейт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 58 страниц)

После этого она хотела как можно быстрее покинуть подвал, но когда она направилась к деревянной лестнице, Тайо окликнул ее по имени.

– Я наблюдал за тобой, – сказал он, спустившись со сцены, и снова ухмыльнулся. – Тебе не понравилось то, что я сказал.

– Нет, мне показалось, что это было очень интересно, – сказала Робин, стараясь казаться бодрой.

– Ты не согласилась, – сказал Тайо. Теперь он стоял так близко к ней, что она чувствовала резкий запах его тела. – Мне кажется, тебе трудно отказаться от материалистических представлений о сексе. Ты была помолвлена, не так ли? И твой брак был отменен?

– Да, – сказала Робин.

– Значит, до недавнего времени материалистическое обладание было для тебя очень привлекательным.

– Наверное, да, – сказала Робин, – но я согласна с тем, что ты сказал о контроле и ограничении людей…

Тайо протянул руку и погладил ее по щеке. Робин пришлось сдержать порыв отбить его руку. Улыбаясь, он сказал:

– Я понял, что ты – Воспринимающий, когда впервые увидел тебя в храме на Руперт-Корт. Воспринимающий – самый преданный из всех существ в мире. – Это из “И-Цзин”. Ты читала его?

– Нет, – сказала Робин.

– Некоторые женщины – Воспринимающие женщины, Творческие мужчины – конституционально склонны посвящать себя одному человеку. Такова их природа. Такие женщины могут быть очень ценными членами церкви, но чтобы стать чистыми духом, они должны потерять привязанность к материальному статусу или любому представлению об обладании. Нет ничего неприемлемого в том, чтобы предпочесть только одного мужчину, если они не пытаются его ограничивать или контролировать. Так что для тебя есть путь вперед, но ты должна осознавать эту тенденцию в себе.

– Я постараюсь, – сказала Робин, стараясь звучать благодарно за его участие.

По лестнице спустилась еще одна группа прихожан, готовая к лекции, и Робин разрешили уйти, но она видела, как углубляется линия между тяжелыми бровями Тайо, когда она отворачивалась, и боялась, что ее согласие было недостаточно восторженным или, что еще хуже, что она должна была физически ответить на его ласку.

Другие, как она быстро поняла, уже начали демонстрировать свою готовность подняться над материальным и приобщиться к духовному миру. Несколько раз в течение следующих нескольких дней Робин замечала, как молодые женщины, в том числе и Вивьен со своими торчащими волосами, покидали запланированные мероприятия, а затем вновь появлялись в направлении комнат для отдыха, иногда в компании мужчин. Она была уверена, что это вопрос времени, когда и на нее начнут оказывать давление, чтобы она присоединилась.

Следующее дестабилизирующее происшествие произошло по собственной вине Робин: она отправилась к пластиковому камню на ночь раньше – по крайней мере, Робин думала, что она пришла на ночь раньше, но у нее не было возможности узнать, сколько лишних камешков она собрала, забыв, что она уже сделала это ранее днем. На самом деле она могла отсутствовать целых сорок восемь часов. Ее разочарование, вызванное отсутствием письма от Страйка и шоколада, было сильным. Кто-нибудь из агентства сейчас забрал бы ее разочаровывающее письмо, в котором не было никаких новостей, но она не осмелилась совершить еще одну ночную вылазку без крайней необходимости из-за того, что произошло на следующее утро после ее преждевременной вылазки.

Она тихо радовалась, когда узнала, что ее группа впервые отправится в Норвич для сбора денег на многочисленные благотворительные акции ВГЦ. Это дало бы ей возможность проверить дату на газете и начать сбор камешков с нужного дня. Однако вскоре после завтрака Робин отозвала в сторону женщина со строгим лицом, которая никогда раньше с ней не разговаривала.

– Мазу хочет, чтобы ты сегодня осталась на ферме, – сказала она. – Ты должна пойти на грядки и помочь работникам.

– О, – сказала Робин, когда Бекка Пирбрайт вывела остальных членов группы из столовой, и некоторые из них с любопытством оглянулись на Робин. – Э… хорошо. Может, мне пойти туда сейчас?

– Да, – отрывисто сказала женщина и ушла.

Робин достаточно долго проработала на ферме Чепменов, чтобы распознать едва уловимые признаки того, что кто-то находится в немилости. За столом для завтрака с ней все еще сидело несколько человек, но когда она взглянула в их сторону, все быстро отвели взгляд. Чувствуя себя неловко, она поднялась на ноги и отнесла пустую миску из-под каши и стакан к тележке, стоявшей у стены.

Выйдя из столовой и направляясь к большой овощной грядке, на которой она никогда раньше не работала, Робин нервно размышляла о том, что же она такого сделала, что ее низвергли с разряда высокопоставленных рекрутов. Может быть, дело в том, что она недостаточно восторженно отнеслась к концепции духовной связи? Неужели Тайо не понравилась ее реакция на их разговор, и он доложил о ней своей матери? Или кто-то из жительниц общежития сообщил, что видел, как она покидала его ночью?

Она обнаружила несколько взрослых, сажавших семена моркови на овощной грядке, в том числе и сильно беременую Ван. Там же находилось несколько детей дошкольного возраста в миниатюрных алых спортивных костюмах. Среди них была белобрысая Цин, которую легко было узнать по волосам цвета одуванчика. Только когда ближайший к Цин мужчина выпрямился во весь рост, Робин узнала Уилла Эденсора.

– Мне сказали прийти и помочь, – сказала Робин.

– О – сказал Уилл. – Хорошо. Ну, здесь есть семена…

Он показал ей, что нужно делать, а затем вернулся к своей собственной посадке.

Робин подумала, не вызвано ли ее присутствием молчание остальных взрослых. Никто из них не разговаривал, кроме детей, которые скорее мешали, чем помогали, больше интересуясь тем, как собрать семена и углубить пальцы в землю, чем тем, как что-то посадить.

Над грядкой с овощами, которая находилась с подветренной стороны от свинарника, витал сильный запах. Робин работала уже несколько минут, когда к ней подбежала Цин. В руках у ребенка была грубо сделанная из дерева игрушечная лопата, которой она стучала по земле.

– Цин, иди сюда, – сказал Уилл. – Подойди и помоги мне посадить.

Ребенок с трудом передвигался по влажной земле.

Пока Робин, согнувшись вдвое и медленно двигаясь, разбрасывала семена в борозде, она краем глаза наблюдала за Уиллом Эденсором. Это был первый шанс приблизиться к нему, если не считать ночного разговора между ним и Лин, о котором он не знал, что она его подслушала. Он был молод, но его волосы уже редели, придавая ему вид хрупкости и болезни. Ускорив сев, она как будто естественным образом смогла занять место рядом с Уиллом, когда он вместе с Цин обрабатывал соседнюю борозду.

– Она твоя, не так ли? – сказала она Уиллу, улыбаясь. – Она похожа на тебя.

Он бросил на Робин раздраженный взгляд и пробормотал,

– Нет никакого “моего”. Это материалистическое владение.

– О, прости, конечно, – сказала Робин.

– Ты уже должна была понять это, – назидательно сказал Уилл. – Это же элементарно.

– Прости, – снова сказала Робин. – Я все время случайно попадаю в неприятности.

– Нет никаких “неприятностей”, – сказал Уилл в том же критическом тоне. – Усиливается духовная демаркация.

– Что это за духовная демаркация? – спросила Робин.

– Ответ, глава четырнадцатая, параграф девятый, – сказал Уилл. – Это тоже кое-что основное.

Он не старался говорить тише. Робин заметила, что другие садовники прислушиваются. Одна молодая женщина в очках, с длинными грязными волосами и заметной родинкой на подбородке, слабо улыбнулась.

– Если ты не понимаешь, почему произошло духовное разделение, – сказал Уилл, не получив ответа на свой вопрос, – тебе нужно петь или медитировать… Цин, Не делай этого, – сказал он, потому что маленькая девочка уже копала своей деревянной лопаткой там, где он только что похлопывал землю над семенами. – Пойдем, возьмем еще семян, – сказал Уилл, встал и повел Цин за руку к ящику, где лежали пакеты.

Робин продолжала работать, размышляя о разнице между Уиллом в присутствии церковных старейшин, когда он выглядел сгорбленным и побежденным, и Уиллом здесь, среди фермеров, где он казался самоуверенным и догматичным. Она также спокойно размышляла о лицемерии молодого человека. Робин видела явные признаки того, что Уилл и Лин пытаются поддерживать родительские отношения с Цин вопреки церковному учению, а разговор, который она подслушала в лесу с Лин, доказывал, что он пытается помочь ей избежать духовной связи с каким-то другим мужчиной. Робин задавалась вопросом: то ли Уилл не замечает, что нарушает предписания ВГЦ, то ли его лекторский тон был рассчитан на благо слушателей.

Словно прочитав мысли Робин, девушка в очках сказала с сильным норфолкским акцентом,

– Ты не выиграешь у Уилла в знании церковной доктрины. Он знает ее вдоль и поперек.

– Я не пыталась ничего выиграть, – мягко ответила Робин.

Вернулся Уилл с Цин на буксире. Решив поддержать разговор, Робин сказала:

– Это замечательное место, где растут дети, не так ли?

Уилл лишь хмыкнул.

– Они, в отличие от меня, с самого начала знают, как правильно поступать.

Уилл снова взглянул на Робин, затем сказал:

– Никогда не бывает слишком поздно. Золотому Пророку было семьдесят два года, когда она нашла Путь.

– Я знаю, – сказала Робин, – это меня успокаивает. Я получу его, если буду продолжать работать…

– Это не работа, это освобождение себя для открытия, – поправил ее Уилл. – Ответ, глава 3, параграф 6.

Робин начала понимать, почему брат Уилла Джеймс находил его раздражающим.

– Ну, это то, что я пытаюсь…

– Ты не должна пытаться. Это процесс позволения.

– Я знаю, я об этом и говорю, – сказала Робин, когда каждый из них разбросал семена и похлопал по земле, а Цин теперь без дела ковырялась в сорняке. – Твою маленькую… я имею в виду, ту маленькую девочку – зовут Цин?

– Да, – сказал Уилл.

– Она не будет совершать моих ошибок, потому что ее научат правильно открываться, не так ли?

Уилл поднял голову. Их глаза встретились, выражение Робин было нарочито невинным, а лицо Уилла медленно побагровело. Сделав вид, что ничего не заметила, Робин вернулась к своей работе и сказала:

– У нас была очень хорошая лекция о духовной связи с другим…

Уилл резко встал и пошел обратно к семенам. Все оставшиеся два часа, которые Робин провела на грядке, он ни разу не подошел к ней.

Эта ночь стала первой на ферме Чепмен, когда Робин с трудом заснула. Последние события поставили ее перед неопровержимым фактом: делать то, ради чего она сюда приехала, – выяснять дискредитирующие церковь факты и убеждать Уилла Эденсора пересмотреть свою верность, – значит переступать границы дозволенного. От тактики, благодаря которой она стала полноправным членом церкви, пришлось отказаться: собачье послушание и явная индоктринация не способствовали достижению ее целей.

И все же ей было страшно. Она сомневалась, что когда-нибудь сможет донести до Страйка – своего связующего звена, человека, который помогал ей оставаться в здравом уме, – насколько пугающей была атмосфера на ферме Чепмен, насколько страшно было осознавать, что тебя окружают готовые на все сообщники, и насколько ее пугала перспектива посещения комнат для уединения.

Глава 51

Девять на вершине…

Пьют вино

С искренним доверием.

Вины нет.

Но если намочить голову,

По правде говоря, он ее теряет.

И-Цзин или Книга Перемен

Несмотря на то что Страйк не хотел встречаться с Райаном Мерфи, отсутствие действий со стороны полиции по делу о преследовании Фрэнками подчеркнуло полезность личных контактов, если вы хотите быстро принять меры по делу, которое перегруженная полиция может не счесть важным. Поскольку никто из сотрудников полиции не был так как Мерфи заинтересован в установлении наличия или отсутствия оружия на ферме Чепмена, Страйк смирился со своей растущей антипатией к этому человеку. Через несколько дней после первого контакта с ним Страйк приехал в таверну “Святой Стефан” в Вестминстере, чтобы узнать, что удалось выяснить сотруднику уголовного розыска.

В последний раз Страйк заходил в этот паб вместе с Робин, и поскольку Мерфи еще не появился, он понес свою пинту к тому же угловому столику, за которым раньше сидел вместе со своим напарником-детективом, наполовину осознавая, что его терзает смутный территориальный инстинкт. Зеленые кожаные скамьи напоминали скамьи в Палате общин, расположенной неподалеку, и Страйк сел под одним из зеркал, сопротивляясь желанию прочитать меню, поскольку его целевой вес оставался недостигнутым, а еда в пабе была одной из тех вещей, от которых он с неохотой решил отказаться.

Если он и не был особенно рад видеть симпатичного Мерфи, то папку под его рукой он увидел с удовольствием, поскольку это говорило о том, что у него есть результаты исследования, которые сам Страйк не в состоянии провести.

– Добрый вечер, – сказал Мерфи, купив для себя пинту пива, которое, как с разочарованием отметил проницательный Страйк, было безалкогольным. Полицейский сел напротив Страйка, положил папку на стол между ними и сказал:

– Пришлось сделать несколько телефонных звонков, чтобы связаться с этой партией.

– Предположительно, этим занялась полиция Норфолка? – спросил Страйк, который был очень рад обойтись без личной беседы.

– Поначалу да, но, когда они поняли, с чем имеют дело, был вызван отдел нравов. На тот момент это была самая крупная педофильская группировка, раскрытая в Великобритании. Туда приезжали люди со всей страны.

Мерфи извлек несколько страниц с ксерокопированными фотографиями и передал их Страйку.

– Как видишь, там нашли много всякой гадости: скобы, кляпы, секс-игрушки, плетки, лопатки….

Страйк подумал, что все эти предметы должны были присутствовать, когда он, Люси и Леда были на ферме, и против его воли, когда он переворачивал страницы, на него нахлынула череда разрозненных воспоминаний: Леда, зачарованная светом камина, когда Малком Кроутер говорил о социальной революции; лес, где дети свободно бегали, иногда за ними гонялся дородный Джеральд, потея и смеясь, щекоча их до тех пор, пока они не начинали задыхаться, если он их ловил; и – о черт! – эта маленькая девочка свернулась калачиком и рыдала в высокой траве, в то время как другие дети постарше спрашивали ее, что случилось, а она отказывалась отвечать… она ему наскучила… он просто хотел покинуть это убогое, жуткое место…

– …хотя посмотри на пятую страницу.

Страйк сделал все, как ему было сказано, и оказался перед изображением черного пистолета.

– Выглядит так, будто выстреливает флажком с надписью “Бум”.

– Так и есть, – сказал Мерфи. – В доме одного из братьев Кроутер был волшебный реквизит.

– Это Джеральд, – сказал Страйк. – Он работал детским артистом, а затем полностью посвятил себя педофилии.

– Да. Ну, они собрали в мешок все, что было у него в доме, чтобы проверить на отпечатки пальцев детей, потому что он утверждал, что детей с ним никогда не было.

– Не думаю, что мой источник мог бы спутать реквизит с настоящей вещью, – сказал Страйк, глядя на фотографию неубедительного пластикового пистолета. – Она знала, что Джеральд Кроутер занимался фокусами. А что насчет Раста Андерсена, есть ли у тебя что-нибудь на него?

– Да, – сказал Мерфи, извлекая из папки еще один лист бумаги, – его привели и опросили в 86-м году, как и всех остальных взрослых. Его дом – я говорю “дом”, но это больше похоже на сарай – был чист. Никаких секс-кассет или игрушек.

– Я не думаю, что он когда-либо был частью общины Эйлмертон, – сказал Страйк, опустив глаза на показания свидетеля Раста Андерсена.

– Это совпадает с тем, что здесь написано, – сказал Мерфи, перелистывая папку. – Никто из детей не обвинял его в насилии, а некоторые даже не знали, кто он такой.

– Родился в Мичигане, – сказал Страйк, бегло прочитав, – призван в армию в восемнадцать лет….

– После увольнения он отправился путешествовать по Европе и больше не возвращался в Штаты. Но он не мог ввезти оружие в Великобританию, поскольку в то время действовала ИРА и в аэропортах была жесткая охрана. Конечно, ничто не говорит о том, что у кого-нибудь на ферме не было разрешения на охотничье ружье.

– Мне это тоже приходило в голову, хотя в моей информации было “оружие”, во множественном числе.

– Ну, если они там и были, то были чертовски хорошо спрятаны, потому что полиция нравов практически разнесла это место.

– Я знал, что это довольно тонкая ниточка, чтобы за нее зацепиться, – сказал Страйк, возвращая Мерфи бумаги. – Упоминание об оружии могло быть сказано для пущего эффекта.

Оба мужчины выпили по бокалу пива. За столом повисла атмосфера некоторой скованности.

– И как долго, по-твоему, она еще будет тебе там нужна? – спросил Мерфи.

– Это не зависит от меня, – сказал Страйк. – Она может выйти, когда захочет, но в данный момент она хочет остаться внутри. Говорит, что не выйдет, пока не разберется с церковью. Ты же знаешь Робин.

Хотя и не так хорошо, как я.

– Да, она предана своему делу, – сказал Мерфи.

После небольшой паузы он сказал:

– Забавно, что вы вдвоем взялись за ВГЦ. Впервые я услышал о них пять лет назад.

– Да?

– Да. Я был еще в форме. Парень съехал на своей машине с дороги прямо в окно магазина Моррисон. Он был в стельку пьян. Все время говорил: “Вы знаете, кто я?”, пока я его арестовывал. А я и не догадывался. Оказалось, что он был участником какого-то реалити-шоу, которое я никогда не смотрел. Джейкоб Мессенджер, так его звали.

– Джейкоб? – повторил Страйк, сунув руку в карман за записной книжкой.

– Да. Он был настоящим “красавчиком”, сплошные грудные мышцы и искусственный загар. Он сбил женщину с ребенком. С мальчиком все было в порядке, а вот мать была в плохом состоянии. Мессенджер получил год и вышел через шесть месяцев. В следующий раз я услышал о нем из газеты потому, что он вступил в ВГЦ. Пытался подправить свою репутацию, знаешь ли. Он прозрел и собирался отныне быть хорошим мальчиком, “а вот моя фотография с детьми-инвалидами”.

– Интересно, – сказал Страйк, который многое записал. – По-видимому, на ферме Чепмена есть Джейкоб, который очень болен. Не знаешь, чем сейчас занимается этот Мессенджер?

– Понятия не имею, – сказал Мерфи. – Так чем же она там занимается? В своих письмах она мало что мне рассказывает.

– Нет, ну, у нее нет особо времени на дублирование отчетов, да еще посреди ночи в лесу, – сказал Страйк, втайне радуясь тому, что Мерфи пришлось спрашивать. Он не стал смотреть на записки, которые Робин набросала для Райана, но с удовлетворением отметил, что они были гораздо короче его собственных. – У нее все хорошо. Похоже, она сохранила свое инкогнито без проблем. Она уже добыла нам пару крупиц приличной информации. Правда, ничего такого, чем мы могли бы убедительно угрожать церкви.

– Непростая задача – ждать, пока прямо на ее глазах произойдет что-то криминальное.

Если я знаю Робин, а я знаю ее чертовски хорошо, то она не будет просто сидеть и ждать, пока что-то случится.

Оба мужчины выпили еще пива. Страйк догадывался, что Мерфи хочет что-то сказать, и готовил различные решительные возражения: то ли на предположение, что Страйк поступил опрометчиво, отправив Робин под прикрытием, то ли на то, что он сделал это с целью испортить с их отношения.

– Не знал, что вы приятели с Уордлом, – сказал Мерфи. – Он не большой мой поклонник.

Страйк решил сделать непринужденный вид.

– Однажды вечером в пабе я вел себя как придурок. Это было до того, как я бросил пить.

Страйк издал неопределенный звук, нечто среднее между признанием и согласием.

– Мой брак в то время распадался, – говорит Мерфи.

Страйк мог сказать, что Мерфи хотел узнать, что ему сказал Уордл, и наслаждался тем, что был настолько непроницаем, насколько это было возможно.

– Что ты собираешься делать дальше? – спросил Мерфи, когда продолжающееся молчание ясно дало ему понять, что Страйк не собирается раскрывать, что ему известно для дискредититации Мерфи. – Скажешь Робин, чтобы она пошла искать оружие?

– Я скажу ей, чтобы она присматривалась, конечно, – сказал Страйк. – Спасибо за это. Очень полезно.

– Да, но я заинтересован в том, чтобы мою девушку не подстрелили, – сказал Мерфи.

Страйк, заметив раздраженный тон, улыбнулся, сверился с часами и заявил, что ему пора идти.

Может быть, он и не узнал много нового об оружии на ферме Чепмена, но, тем не менее, он считал, что эти двадцать минут были потрачены с пользой.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

K’un/Oppression (истощение)

В озере нет воды:

Образ ЭКЗАМЕНА.

Таким образом, высший человек ставит свою жизнь на карту.

О следовании его воле.

И-Цзин или Книга Перемен

Глава 52

Девять на втором месте означает…

Есть некоторые сплетни.

И-Цзин или Книга Перемен

Я так устала… Ты не поверишь, как я устала… Я просто хочу уйти…

Робин обращалась к своему напарнику-детективу внутри своей головы, пока выгребала навоз из конюшни ширских лошадей. Прошло пять дней с момента ее исключения из группы высшего звена, но ее низведение до низшего звена работников фермы не предвещало никаких изменений, и она не понимала, за что заслужила такое наказание. Кроме кратких песнопений в храме, все время Робин теперь было посвящено ручному труду: уходу за скотом, уборке, работе в прачечной и на кухне.

На неделю служения прибыл новый набор перспективных членов, но Робин не имела к ним никакого отношения. Она видела, как их перемещали по ферме, назначая на различные задания, но, видимо, ее не считали достаточно надежной, чтобы руководить ими, как это делали Вивьен и Амандип.

Те, кто выполнял тяжелую работу по дому и на ферме, получали не больше еды, чем те, кто сидел на лекциях и семинарах, и имели меньше времени на сон, просыпаясь рано, чтобы собрать яйца для завтрака и каждый вечер убирая посуду после ужина на сто человек. Изнеможение Робин достигло такого уровня, что ее руки тряслись всякий раз, когда освобождались от инструментов или стопок тарелок, на периферийном зрении регулярно мелькали тени, а каждая мышца тела болела, как при гриппе.

Опираясь на рукоятку вил – весенний день был не особенно теплым, но она все равно вспотела, Робин заглянула в свинарник, видневшийся через дверь хлева, где под пробивающимся солнечным светом дремала пара очень крупных свиноматок, обе они были покрыты грязью и экскрементами, а в сыром воздухе до Робин доносился сернисто-аммиачный запах. Засмотревшись на их голые морды, маленькие глазки и грубую шерсть, покрывавшую их тела, она вспомнила, что Эбигейл, Дочь Уэйса, когда-то была вынуждена спать рядом с ними голой, в этой грязи, и почувствовала отвращение.

Она слышала голоса на овощной грядке, где несколько человек что-то сажали и рыхлили. Робин точно знала, что скудное количество овощей на грядке возле свинарника выращивается лишь для того, чтобы создать видимость того, что члены церкви живут за счет земли, ведь она видела огромную кладовую, где стояли полки с обезвоженной лапшой, консервированными помидорами местного бренда и баночками порошкового супа.

Робин только что вернулась к уборке, когда до ее слуха донесся шум на овощной грядке. Отойдя от конуса в конюшню, она увидела, как Эмили Пирбрайт и Цзян Уэйс кричат друг на друга, а остальные работники в ужасе смотрят на них.

– Ты будешь делать то, что тебе говорят!

– Я не буду, – крикнула Эмили, побагровев лицом.

Цзян попытался всунуть мотыгу в руки Эмили с такой силой, что та отступила на несколько шагов, но устояла на ногах.

– Я не буду этого делать! – кричала она на Цзяна. – Я не буду, и ты не сможешь меня заставить!

Цзян поднял мотыгу над головой Эмили, наступая на нее. Несколько зрителей закричали “Нет!”, и Робин с вилами в руках выбежала из конюшни.

– Оставь ее в покое!

– А ты возвращайся к работе! – Цзян прикрикнул на Робин, но, похоже, решил не бить Эмили, а схватил ее за запястье и попытался затащить на овощную грядку.

– Отвали! – кричала она, отбиваясь от него свободной рукой. – Черт возьми, ты чертов урод!

Двое молодых людей в алых спортивных костюмах поспешили к борющейся паре и за несколько секунд сумели уговорить Цзяна отпустить Эмили, которая тут же скрылась из виду за углом конюшни.

– Теперь ты в беде! – крикнул вспотевший Цзян. – Мама Мазу тебя научит!

– Что случилось? – раздался голос за спиной Робин, которая обернулась и с замиранием сердца увидела молодую женщину в очках с большой родинкой на подбородке, которую Робин впервые встретила на огородной грядке. Девушку звали Шона, и за последние несколько дней Робин видела ее гораздо чаще, чем ей хотелось бы.

– Эмили не хотела работать на грядке, – сказала Робин, которая все еще гадала, что могло бы побудить Эмили к сопротивлению. Как бы ни была она угрюма, по наблюдениям Робин, она обычно стоически принимала свою работу.

– Она за это заплатит, – с удовлетворением сказала Шона. – Ты пойдешь со мной в классы. Мы возьмем класс-1 на час. Я могу сама выбрать себе помощника, – с гордостью добавила она.

– А как насчет уборки в конюшне? – спросила Робин.

– Один из них может это сделать, – сказала Шона, многозначительно махнув рукой в сторону работников на грядке. – Давай.

Поэтому Робин подперла вилами стену конюшни и вышла вслед за Шоной под туманный дождь, все еще размышляя о поведении Эмили, которое она только что связала с ее отказом есть овощи за ужином.

– Эмили, от нее одни неприятности, – сказала Шона Робин, когда они проходили мимо свинарника. – Держись от нее подальше.

– Почему от нее неприятности? – спросила Робин.

– Ха-ха, это мне лучше знать, – сказала Шона с невыносимым самодовольством.

Учитывая низкий статус Шоны, Робин полагала, что у восемнадцатилетней девушки было очень мало возможностей проявить снисхождение к кому-либо на ферме Чепменов, и, похоже, она хотела воспользоваться редкой возможностью. Как выяснила Робин за последние несколько дней, молчание Шоны во время лекции Уилла Эденсора о церковной доктрине далеко не отражало истинного характера девушки. На самом деле она была изнурительной и безостановочной болтушкой.

В течение последних нескольких дней Шона при любой возможности разыскивала Робин, проверяя ее понимание различных терминов ВГЦ, а затем переформулировала ответы Робин, обычно делая определение менее точными или просто неверными. В ходе их беседы выяснилось, что Шона верит в то, что солнце вращается вокруг земли, что лидера страны зовут Прай-Мистер и что папа Джей регулярно общается с инопланетянами – такого утверждения Робин не слышала ни от кого на ферме Чепменов. Робин не думала, что Шона умеет читать, потому что она сторонилась письменных материалов, даже инструкций на обратной стороне пакетиков с семенами.

Шона познакомилась с папой Джеем в рамках одного из проектов ВГЦ для детей из малоимущих семей. Ее превращение в верующего и члена церкви произошло практически мгновенно, однако ключевые моменты учения ВГЦ так и не смогли проникнуть в и без того не особо проницаемый ум Шоны. Она постоянно забывала, что никто не должен называть семейные отношения, и, несмотря на то, что в ВГЦ настаивали на том, что слава и богатство – бессмысленные атрибуты материалистического мира, проявляла недюжинный интерес к высокопоставленным гостям фермы, даже рассуждала о стоимости и марке туфель Ноли Сеймур.

– Ты слышала о Джейкобе? – спросила она Робин, когда они проходили мимо старого сарая, где та нашла жестянку из-под печенья и полароиды.

– Нет, – сказала Робин, которая все еще недоумевала, почему Эмили так не любит овощи.

– Папа Джей вчера с ним встречался.

– О, он вернулся?

– Ему не нужно приходить. Он может посещать людей духовно.

Шона посмотрела на Робин сквозь грязные линзы своих очков.

– Не веришь мне?

– Конечно, верю, – сказала Робин, стараясь говорить убежденно. – Я видела здесь удивительные вещи. Я видела, как появился Утонувший Пророк, когда папа Джей вызвал ее.

– Это не появление, – сразу же сказала Шона. – Это проявление.

– О, да, конечно, – сказала Робин.

– Папа Джей говорит, что Джейкобу пора уходить. Душа слишком больна. Теперь он не придет в себя.

– Я думала, что доктор Чжоу помогает ему? – спросила Робин.

– Он сделал гораздо больше, чем сделают на улице для такого человека, как Джейкоб, – сказала Шона, вторя Пенни Браун, – но папа Джей говорит, что больше нет смысла продолжать.

– Что именно не так с Джейкобом?

– Он отмечен.

– Он что?

– Отмечен, – прошептала Шона, – дьяволом.

– Как определить, что кто-то отмечен дьяволом? – спросила Робин.

– Папа Джей всегда может сказать. Везде есть отмеченные люди. Их души не нормальны. Некоторые из них находятся в правительствах, поэтому мы должны их отсеивать.

– Что значит “отсеивать их”?

– Избавляться от них, – сказала Шона, пожав плечами.

– Как?

– В любом случае, мы должны это сделать, потому что это один из способов, с помощью которого мы сможем получить Дальний Путь Лотоса. Ты ведь знаешь, что такое Путь Лотоса, верно?

Робин начала было говорить, что “Путь Лотоса” – это термин, обозначающий земной район, который наступит после победы ВГЦ в борьбе с материалистическим миром и плавно перейдет в загробную жизнь, но Шона перебила ее.

– Вот она. БП, смотри.

Бекка Пирбрайт пересекала двор впереди них, ее блестящие волосы сверкали на солнце. Робин уже успела подслушать разговоры о Бекке среди работников фермы и кухни. Все сходились во мнении, что Бекка слишком молода, чтобы так быстро подняться в церкви, и имеет очень завышенное мнение о себе.

– Знаешь, почему мы все называем ее “БП”?

– Потому что инициалы ее имени похожи с аббревиатурой человека-пузыря? – предположила Робин.

– Да, – сказала Шона, которая, похоже, была разочарована тем, что Робин поняла шутку. – Ходит тут, – презрительно пробормотала она, когда Бекка быстро опустилась на колени у фонтана Утонувшего Пророка. – Она всегда хвастается, что они с Дайю были друзьями, но она врет. Мне Сита рассказала. Ты знаешь Ситу?

– Да, – сказала Робин. Она познакомилась с пожилой Ситой во время своего последнего сеанса работы на кухне.

– Она говорит, что БП и Дайю никогда не любили друг друга. Сита может вспомнить все это, что произошло.

– О том, что Дайю утонула, ты имеешь в виду? – спросила Робин, глядя, как Бекка исчезает в храме.

– Да, и все те чудеса, которые, по словам БП, она видела, как та делала. Сита не считает, что БП видела все то, что, по ее словам, она делала. А Эмили – сестра БП.

– Да, я…

– Мы думаем, что именно поэтому папа Джей не будет увеличивать ее, как она хочет.

– Не хочет что? – невинно спросила Робин.

– Увеличивать ее, – сказала Шона, когда они остановились у бассейна Дайю, чтобы преклонить колени и облить лоб водой. – Утонувший пророк благословит всех, кто поклоняется ей. Ты ничего не знаешь, да? – сказала Шона, снова вставая. – Увеличение означает рождение ребенка! У меня их уже двое, – с гордостью сказала Шона.