Текст книги "Бегущая могила (ЛП)"

Автор книги: Роберт Гэлбрейт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 58 страниц)

Она вытерла нос тыльной стороной ладони.

– Позвольте мне… – сказала Робин, вставая и выходя из комнаты. В маленькой ванной комнате, расположенной в коридоре, со старой розовой раковиной и ванной, она оторвала кусок туалетной бумаги и поспешила обратно в гостиную, чтобы отдать его Шейле.

– Спасибо, – сказала Шейла, вытирая глаза и сморкаясь, когда Робин снова уселась на диван.

– Это тогда вы ушли навсегда, Шейла? – спросила Робин. – После смерти Брайана?

Шейла кивнула, слезы все еще текли из-за бифокальных очков.

– И они угрожали мне, пытаясь остановить меня. Они говорили, что я плохой человек и что они всем расскажут, что я была жестока с Брайаном, и они говорили, что знают, что я брала деньги, и они видели, как я обижала животных на ферме… Я никогда не обижала животных, никогда…

– Злые, – сказала она со всхлипом. – Злые они. Я думала, он такой хороший, Джонатан. Он сказал мне: “Брайану почти стало лучше, Шейла, но он еще не был чистым духом, и поэтому он умер. Ты помешала ему стать чистым духом, кричала на него и не была хорошей женой”. – Ему не было лучше, – сказала Шейла, снова всхлипнув. – Не было. Он плохо видел и плохо ходил, и они делали с ним ужасные вещи, а потом кричали на него, потому что он не собрал достаточно денег на улице.

– Мне очень жаль, Шейла, – тихо сказала Робин. – Это правда так. Мне очень жаль.

Тишину пронзило громкое мяуканье. Появился кот Смоки.

– Он хочет есть, – со слезами на глазах сказала Шейла. – Еще не время, – сказала она коту. – У меня будут неприятности с соседями, если я начну давать тебе обед.

Шейла выглядела измученной. Робин, не желая оставлять ее в таком состоянии, мягко перевела разговор на кошек и их бродячие привычки. Примерно через десять минут Шейла достаточно пришла в себя, чтобы рассказать о своей кошке, которую сбили на улице, но Робин чувствовала, что ее горе все еще было на поверхности, и посчитала, что было бы жестоко настаивать на дальнейших воспоминаниях.

– Большое спасибо за разговор со мной, Шейла, – сказала она наконец. – Только один последний вопрос, если вы не возражаете. Вы знаете, когда Шери Гиттинс покинула ферму Чепмен? Может быть, вы знаете, где она сейчас находится?

– Она уехала вскоре после смерти Брайана. Я не знаю, куда она ушла. Это она во всем виновата! – сказала она с новой силой гнева. – Это она во всем виновата!

– Могу ли я что-нибудь сделать для вас, прежде чем уйду? – спросила Робин, возвращая блокнот в сумку. – Может быть, позвонить соседу? Неплохо было бы побыть в компании.

– Ты собираешься их остановить? – со слезами на глазах спросила Шейла, проигнорировав предложение Робин.

– Мы попробуем, – сказала Робин.

– Ты должна их остановить, – яростно сказала Шейла. – Мы были хиппи, Брайан и я, вот и все. Хиппи. Мы не знали, чем все это обернется.

Глава 17

Для юношеской глупости путаться в пустых фантазиях – самое безнадежное дело.

Чем упорнее он будет цепляться за эти нереальные фантазии, тем более непременно его постигнет унижение.

И-Цзин или Книга Перемен

– Ты получила от нее чертовски много, – сказал Страйк. – Отличная работа.

Робин, сидевшая в припаркованном лендровере и поедавшая сэндвич с тунцом, купленным в ближайшем кафе, не удержалась и позвонила Страйку после расставания с Шейлой. Его голос был гораздо менее раздраженным, чем в прошлый раз.

– Ужасно, не правда ли? – сказала она. – Никто не оказал ее бедному мужу никакой медицинской помощи.

– Да, это так. Проблема в том, что он сам решил не ехать в больницу, не так ли? Поэтому будет очень трудно предъявить за это уголовное обвинение. Это не похоже на Маргарет Кэткарт-Брайс, которая активно просила врача.

– Якобы просила, – сказала Робин. – У нас нет никаких подтверждений этому.

– Да, в этом-то и проблема, – сказал Страйк, который в данный момент стоял на улице возле многоэтажки братьев Фрэнк. – Нам действительно нужно что-то криминальное, у чего было бы много свидетелей, готовых выступить в суде и рассказать, а я начинаю думать, что это будет чертовски сложная задача.

– Я знаю, – сказала Робин. – Я не могу представить, чтобы рассказам Шейлы об избиениях и порке по прошествии всего этого времени поверили без подтверждения. Тем не менее, я начну искать Пола Дрейпера и Джордана Рини.

– Отлично, – сказал Страйк. – Если повезет, они смогут подтвердить слова друг друга о нападении – о, вот он идет.

– Кто?

– Один из Фрэнков. Я не могу их различить.

– У Фрэнка-1 немного косоглазый взгляд, а Фрэнк-2 лысее.

– Значит, это второй, – сказал Страйк, наблюдая за мужчиной. – Надеюсь, он направляется в центр Лондона, иначе мне придется попросить Дэва сменить меня пораньше. В шесть я разговариваю с другом по Facebook наследницы жилищного фонда Флоры Брюстер. Он позвонил мне вчера вечером.

– О, отлично. Где вы с ним встречаетесь?

– Паб “Гренадер”, Белгравия, – сказал Страйк, отправляясь вслед за своей целью, которая направлялась к вокзалу. – Его выбор. Видимо, недалеко от его места работы. Он также утверждает, что у нас есть общий друг.

– Наверное, клиент, – сказала Робин. Число очень богатых лондонцев, обращавшихся в агентство за помощью, неуклонно росло из года в год, и недавно они выполнили работу для нескольких миллиардеров.

– Значит, это все, что сказала Шейла, да? – спросил Страйк.

– Да, думаю, да, – сказала Робин. – Я напишу свои заметки и отправлю их тебе по электронной почте.

– Отлично. Ну, я, пожалуй, пойду, мы направляемся к поезду. Счастливого пути.

– Хорошо, пока, – сказала Робин и повесила трубку.

Она немного посидела, размышляя над последним кусочком своего бутерброда, который оказался очень сухим, затем положила его обратно в бумажный пакет и потянулась за йогуртом и пластиковой ложкой. Ее легкая нерешительность перед ответом на последний вопрос Страйка была связана с тем, что она упустила упоминание о его пребывании в общине Эйлмертон в детстве. Робин предположила, что Страйк не хотел говорить об этом, так как сам он об этом не рассказывал.

Не подозревая, насколько близко он подошел к разговору, который ему совершенно не хотелось затевать, Страйк провел путешествие в Лондон, чувствуя себя немного менее недовольным миром после восстановления дружеских отношений с Робин. Его настроение еще больше поднялось, хотя и по менее сентиментальным причинам, когда Фрэнк-2 привел его в Ноттинг-Хилл, а затем направил к той самой террасе домов в пастельных тонах, где жила их клиентка, актриса Таша Майо.

– Он прятался за припаркованными машинами, заглядывал в ее окна, – рассказал Страйк Дэву Шаху через час, когда тот пришел взять на себя наблюдение. – Я сделал несколько снимков. Он еще не заклеил ни одной замочной скважины.

– Наверное, ждет ночи, – сказал Шах. – Более романтично.

– Ты говорил с Литтлджоном в последнее время? – спросил Страйк.

– Говорил, – повторил Шах, задумчиво. – Нет, я не думаю, что это можно назвать разговором. А что?

– Что ты думаешь о нем? – сказал Страйк. – Без протокола?

– Странный, – категорично ответил Шах, глядя прямо на своего начальника.

– Да, я начинаю…

– Вот она, – сказал Шах.

Дверь дома актрисы открылась, и на тротуар вышла невысокая коротко стриженная блондинка с сумкой через плечо. Она бодрым шагом направилась в сторону метро, на ходу что-то читая в телефоне. Младший Фрэнк бросился за ней в погоню, подняв мобильный телефон: похоже, он снимал ее на камеру.

– Жуткий урод, – были последние слова Шаха перед тем, как он ушел, позволяя Страйку отправиться к “Гренадеру”.

Местом встречи Генри Уортингтона-Филдса со Страйком был выбран паб, который детектив посещал много лет назад, поскольку он был любимым местом Шарлотты и ее состоятельных друзей. Нарядный фасад был выкрашен в красно-бело-голубой цвет, возле окон стояли корзины с цветами, а перед дверью – алая будка охранника.

Интерьер был точно таким, каким его помнил Страйк: военные гравюры и картины на стенах, полированные столы, красные кожаные скамейки и сотни банкнот разных валют, приколотые к потолку. Считалось, что в пабе обитает призрак солдата, который был забит до смерти после того, как его уличили в карточном шулерстве. Деньги, оставленные посетителями, должны были оплатить долг призрака, но это не помогло, и призрак солдата продолжал преследовать паб – так утверждали туристы.

Если не считать пары немцев, обсуждавших банкноты на потолке, то клиентура была английской: мужчины в основном одеты в костюмы или цветные брюки-чинос, которые предпочитают представители высшего класса, женщины – в нарядные платья или джинсы. Страйк заказал себе пинту безалкогольного пива и сел пить его, читая с телефона статью Фергюса Робертсона о предстоящем референдуме по Брексит, регулярно поднимая глаза, чтобы узнать, не пришел ли еще его собеседник.

Страйк догадался о личности Генри Уортингтон-Филдса сразу же, как только тот вошел в паб, главным образом потому, что у него был настороженный вид, свойственный тем, кто собирается пообщаться с частным детективом. Генри было тридцать четыре года, хотя выглядел он моложе. Высокий, худой, бледный, с копной волнистых рыжих волос, он носил очки в роговой оправе, хорошо сшитый однобортный костюм в полоску и яркий красный галстук с узором в виде подков. Он выглядел так, словно работал либо в художественной галерее, либо продавцом предметов роскоши, что вполне соответствовало местоположению в Белгравии.

Купив себе что-то похожее на джин с тоником, Генри секунду-другую смотрел на Страйка, а затем подошел к его столику.

– Корморан Страйк? – сказал он немного эксцентричным голосом с акцентом высшего класса.

– Это я, – сказал Страйк, протягивая руку.

Генри опустился на скамью напротив детектива.

– Я думал, вы будете прятаться за газетой. Вырезанные отверстия для глаз или что-то в этом роде.

– Я так делаю, только когда преследую кого-нибудь пешком, – сказал Страйк, и Генри рассмеялся: нервным смехом, который продолжался чуть дольше, чем требовала шутка.

– Спасибо за встречу, Генри, я ценю это.

– Все окей, – сказал Генри.

Он сделал глоток джина.

– Когда я получил ваше сообщение, я был немного напуган, типа, кто этот парень? Но я поискал вас, и Шарлотта сказала мне, что вы хороший человек, так что я…

– Шарлотта? – повторил Страйк.

– Да, – сказал Генри. – Шарлотта Росс? Я знаю ее по антикварному магазину, где я работаю – “Арлингтон и Блэк”. Она переделывает свой дом, мы нашли для нее несколько очень красивых вещей. Я знал, что вы раньше встречались, поэтому позвонил ей – она милая, она одна из моих любимых клиенток. И я сказал ей: “Эй, Чарли, может, мне поговорить с этим парнем?” – или что-то в этом роде, и она ответила: “Да, конечно”, так что – да – вот я и здесь.

– Отлично, – сказал Страйк, решительно стараясь сохранить приятный тон и выражение лица. – Как я уже сказал в своем сообщении, я заметил, что вы довольно резко высказываетесь о ВГЦ на своей странице в Facebook, поэтому я…

– Да, так, ладно, – сказал Генри, неловко двигаясь на своем сидении, – я должен сказать… Я хотел сказать, что прежде, чем мы приступим к делу – это своего рода условие, на самом деле – вы не будете преследовать Флору, не так ли? Потому что она все еще не в порядке. Я говорю с вами только для того, чтобы ей не пришлось. Шарлотта сказала, что вы не будете против.

– Ну, это не совсем дело Шарлотты, – сказал Страйк, все еще заставляя себя говорить приятным тоном, – но если у Флоры проблемы с психическим здоровьем…

– Она никогда не была в порядке с тех пор, как покинула ВГЦ. Но я действительно чувствую, что кто-то должен призвать ВГЦ к ответу, – сказал Генри. – Так что я буду рад поговорить, но только если вы не будете приближаться к Флоре.

– Она все еще в Новой Зеландии?

– Нет, там ничего не вышло, она вернулась в Лондон, но – серьезно – вы не можете с ней разговаривать. Потому что я думаю, что это может вывести ее из равновесия. Она не может больше говорить об этом. В последний раз, когда она кому-то рассказала о случившемся, она пыталась покончить с собой.

Несмотря на симпатию Генри к Шарлотте (геи, по опыту Страйка, чаще всего не видели недостатков в его красивой, веселой и безупречно одетой бывшей), Страйк должен был уважать Генри за его желание защитить своего друга.

– Хорошо, согласен. Итак: вы сами когда-нибудь имели непосредственный контакт с ВГЦ?

– Да, когда мне было восемнадцать. Я познакомился с одним парнем в баре, и он сказал, что я должен приехать на ферму Чепмена, чтобы пройти курс. Йога, медитация и все такое. Он был горяч, – добавил Генри с очередным нервным смешком. – Симпатичный взрослый парень.

– Говорил ли он вообще о религии?

– Не то чтобы… скорее духовность, понимаете? Он говорил, что это интересно и круто. Он говорил о борьбе с материализмом и капитализмом, но он также сказал, что можно научиться – я знаю, это звучит безумно, но вроде как научиться… не магии, но создавать вещи с помощью собственной силы, если достаточно учиться… Я только что закончил школу, так что… Я решил пойти и посмотреть, что это такое, и – да, я попросил Флору пойти со мной. Мы были школьными друзьями, вместе учились в Мальборо. Мы были вроде как – мы оба были геями или что-то в этом роде, и нам нравилось то, что не было ни у кого, так что я сказал Флоре: “Пойдем со мной, проведем там неделю, посмеемся”. Это было просто что-то, чем можно заняться на каникулах, понимаете?

– Вы не против, если я буду вести записи?

– Э… да, хорошо, – сказал Генри. Страйк достал блокнот и ручку.

– Итак, к вам обратились в баре – где это было, в Лондоне?

– Да. Его там больше нет, бара. Вообще-то он был недалеко отсюда.

– Как звали человека, которого вас пригласил, вы можете вспомнить?

– Джо, – сказал Генри.

– Это был гей-бар?

– Не гей-бар, – сказал Генри, – но парень, который им управлял, был геем, так что, да… Это было крутое место, и я подумал, что этот парень, Джо, должно быть, тоже крут.

– И это было в 2000 году?

– Да.

Как вы с Флорой добрались до фермы Чепмена?

– Я поехал на машине, слава Богу, – горячо добавил Генри, – потому что тогда у меня была машина, и я смог уехать. Большинство других людей приехали на микроавтобусе, и им пришлось ждать, пока микроавтобус отвезет их обратно. Я был чертовски рад, что взял машину.

– И что произошло, когда вы туда попали?

– Ээээ… Ну, надо было сдать все вещи, и тебе выдали эти спортивные костюмы, и после того, как мы переоделись, нас всех заставили сесть в этот сарай, или что-то вроде того, и мы с Флорой смотрели друг на друга, и мы, типа, смеялись. Мы думали: “Какого хрена мы сюда приперлись?”

– Что произошло потом?

– Потом мы пошли на большую общую трапезу, и перед тем, как принесли еду, заиграла песня “Герои” Дэвида Боуи. Через колонки. Да, а потом… он вошел. Папа Джей.

– Джонатан Уэйс?

– Да. И он с нами разговаривал.

Страйк подождал.

– И, я имею в виду, вы можете видеть, как люди поддаются на это, – сказал Генри с беспокойством. – Когда он говорил, что-то типа того, что люди всю жизнь гоняются за чем-то, что никогда не сделает их счастливыми. Люди умирают несчастными и разочарованными, так и не поняв, что все это было для них. Типа, истинный путь, или что-то еще. Но он сказал, что люди погрязли во всей этой материалистической ерунде… И он действительно… Он что-то понял, – сказал Генри. – Он не был каким-то крикливым парнем – он был не таким, как вы думаете. Мы с Флорой чувствовали, что он – мы потом это обсуждали – был как бы одним из нас.

– Что вы имеете ввиду под этим?

– Он понял, каково это – быть… каково это – не быть обычным… Быть другим, понимаете? А может, и нет, я не знаю, – добавил Генри, смеясь и пожимая плечами. – Но мы с Флорой больше не шутили, мы как бы… да, в общем, мы разошлись по своим общежитиям. Раздельным, естественно. Мужчин и женщин поселили в разных общежитиях. Это было похоже на возвращение в школу-интернат, – сказал Генри, снова немного посмеявшись.

– На следующий день нас разбудили в пять утра или около того, и мы должны были пойти и заняться медитацией перед завтраком. Потом, после еды, нас разделили на отдельные группы. Я не был с Флорой. Они разделили людей, которые знали друг друга.

И после этого все было очень напряженно. У тебя не было ни минуты на размышления, и ты никогда не был один. С тобой всегда были люди из ВГЦ, которые говорили с тобой. Ты был либо на лекции, либо читал песнопения в храме, либо помогал обрабатывать землю, либо кормил скот, либо делал вещи для продажи на улице, либо готовил, и люди постоянно читали тебе литературу ВГЦ… о да, и были дискуссионные группы, где вы все сидели и слушали, как кто-то из ВГЦ говорит, и задавали вопросы. У вас были занятия примерно до 11 часов вечера, и вы так уставали в конце дня, что с трудом соображали, а потом все начиналось снова в 5 утра.

И они учили тебя этим техникам, которые – типа, если у тебя были негативные мысли, например, о церкви или о чем-либо еще, – ты должны был напевать. Они называли это “убить ложное я”, потому что “ложное я” будет бороться с добром, потому что общество внушило ему, что некоторые вещи истинны, а это не так, и ты должен постоянно бороться со своим ложным “я”, чтобы сохранить свой разум достаточно открытым для принятия истины.

Это было всего несколько дней, но мне казалось, что это месяц. Я очень уставал и почти все время был голоден. Нам сказали, что это специально, что голодание обостряет восприятие.

– А как вы относились к церкви, когда все это происходило?

Генри выпил еще джина с тоником и сказал:

– Первые пару дней я думал, что не могу дождаться, когда это все закончится. Но там была пара парней, настоящих членов группы, которые были очень дружелюбны и помогали мне делать что-то, и они казались очень счастливыми – и это был как бы другой мир, ты как бы терял – терял ориентиры, я полагаю. Они постоянно говорят тебе, какой ты замечательный, и ты начинаешь хотеть их одобрения, – неловко сказал Генри. – Ты ничего не мог с этим поделать. А все эти разговоры о чистом духе – они говорили, что, став чистым духом, ты станешь супергероем или что-то в этом роде. Я знаю, что это звучит безумно, но – если бы вы были там – это не звучало бы безумно, то, как они говорили.

В третий день папа Джей произнес еще одну большую речь в храме – это был не такой храм, как сейчас, потому что это было до того, как в него начали поступать действительно большие деньги. Тогда храм на ферме был просто сараем, но они сделали его самым красивым, расписали внутри разными символами религии и положили старый ковер, на котором мы все сидели.

Папа Джей говорил о том, что произойдет, если мир не проснется, и в основном его мысль сводилась к следующему: обычные религии разделяют, а ВГЦ объединяет, и когда люди объединяются между культурами, когда они становятся высшей версией самих себя, они становятся неудержимой силой и могут изменить мир. И на ферме Чепмена было много чернокожих и коричневых людей, а также белых, так что это казалось доказательством того, что он говорил. И я… ты просто верил ему. Это звучало так – не было ничего такого, с чем можно было бы не согласиться – покончить с бедностью и все такое, Стань своим высшим “я”, и папа Джей был просто человеком, с которым хотелось общаться. Он был очень теплым и казался… Он был таким отцом, которого ты бы выбрал, если бы мог выбирать, понимаете?

– Так что же заставило вас передумать? Почему вы ушли в конце недели?

Улыбка исчезла с лица Генриха.

– Что-то произошло, и это… как бы изменило мое отношение к ним всем.

На ферме была одна очень сильно беременная женщина. Я не помню ее имени. В общем, однажды днем она была с нашей группой, когда мы пахали на ширских лошадях, и это была чертовски тяжелая работа, и я все время смотрел на нее и думал, должна ли она это делать? Но, знаете, мне было восемнадцать лет, так что я мог знать?

Мы как раз закончили последнюю часть работы, и она упала на землю. Она стояла на коленях на земле в спортивном костюме и держалась за живот. Я был в ужасе, я думал, что она сейчас родит.

Один из членов группы опустился на колени рядом с ней, но не стал ей помогать, а просто начал громко скандировать ей в лицо. Потом начали скандировать остальные. Я смотрел на это и думал: “Почему они не помогают ей подняться?” – Но я был как бы… парализован, – сказал Генри с пристыженным видом. Я думал: “Вот как они здесь все делают, и может быть… Может быть, это сработает?” Так что я не стал ничего делать – но она выглядела очень плохо, и в конце концов один из них убежал в сторону фермы, а все остальные продолжали скандировать, стоя над ней.

А парень, который пошел за помощью, вернулся с женой Уэйса.

Впервые за все время Генри колебался.

– Она… она была жуткой. В то время мне нравился Уэйс, но в ней было что-то такое… Я не мог понять, почему они вместе. В общем, когда она дошла до нас, все перестали скандировать, а Мазу встала над этой женщиной и просто… уставилась на нее. Она даже не говорила. А беременная женщина просто выглядела испуганной, и она вроде как с трудом поднялась, и все равно выглядела так, как будто ей было очень больно или она собиралась потерять сознание, но она, пошатываясь, пошла с Мазу.

И никто из остальных не смотрел мне в глаза. Они вели себя так, как будто ничего не произошло. Вечером за ужином я искал беременную женщину, но ее там не было. Больше я ее не видел до самого отъезда.

Я хотел поговорить с Флорой о том, что произошло, но не смог подойти, а ночью она, очевидно, была в другом общежитии.

В последнюю ночь папа Джей снова выступал в храме. Они выключили весь свет, и он стоял перед большим корытом с водой, которое было освещено изнутри, как бы подводными фонарями, и заставлял воду делать что-то. Например, она поднималась, когда он ей приказывал, и делала спиральные фигуры, а потом расступалась и снова собиралась…

– Меня это пугало, – сказал Генри. – Я все время думал: “Это, наверное, фокус”, но не мог понять, как он это делает. Потом он заставил воду сделать лицо, человеческое лицо. Одна девочка закричала. А потом вода снова успокоилась, и они включили свет в храме, и папа Джей сказал: “В конце у нас был посетитель-дух. Они иногда приходят, особенно если собирается много Восприимчивых.” И он сказал, что, по его мнению, новое поступление должно быть особенно восприимчивым, чтобы это произошло.

А потом нас спросили, готовы ли мы к перерождению. И люди шли вперед один за другим, заходили в ванну, погружались под воду и снова выныривали, и все хлопали и аплодировали, и папа Джей обнимал их, и они стояли у стены вместе с другими участниками.

Я был в шоке, – рассказывал Генри. – Я даже не могу объяснить, что это было – давление, которое оказывалось на тебя, чтобы ты присоединился, и чтобы все эти люди одобрили тебя, было очень сильным, и все смотрели, и я не знал, что произойдет, если я скажу “нет”.

А потом они позвали Флору вперед, и она просто подошла прямо к желобу, залезла в него, пролезла под ним, ее вытащили, и она пошла стоять у стены, сияя.

И, клянусь, я не знал, хватит ли у меня сил сказать “нет”, но, слава Богу, впереди меня стояла девушка, чернокожая, с татуировкой Будды на шее, и я никогда ее не забуду, потому что если бы ее там не было… Итак, они назвали ее имя, и она сказала: “Нет, я не хочу вступать.” Очень громко и четко. И атмосфера просто превратилась в лед. Все как будто смотрели на нее. И только папа Джей все еще улыбался, и он рассказал ей всю эту историю о том, что он знает, что материальный мир имеет сильную притягательную силу, и, по сути, он намекал на то, что она хочет пойти работать на Биг Ойл – или что-то в этом роде, вместо того чтобы спасать мир. Но она не отступила, хотя и прослезилась.

И тогда они назвали мое имя, и я сказал: “Я тоже не хочу присоединяться.” И я увидел лицо Флоры. Как будто я дал ей пощечину.

Затем они позвали вперед двух последних людей, и они оба присоединились.

Потом, пока все радостно хлопали новым членам, Мазу подошла ко мне и девушке, которая отказалась, и сказала: “Вы двое пойдете со мной”, а я сказал: “Я хочу сначала поговорить с Флорой, я пришел с ней”, а Мазу сказал: “Она не хочет с тобой разговаривать.” Флору уже уводили вместе со всеми членами клуба. Она даже не оглянулась.

Мазу отвела нас в дом на ферме и сказала: “Микроавтобус уйдет только завтра, так что вам придется пока побыть здесь”, и показала нам маленькую комнату без кроватей и с решеткой на окне. Я сказал: “Я приехал на машине”, и обратился к девушке: “Хочешь, подвезу тебя обратно в Лондон?” Она согласилась, и мы уехали…

Извините, мне действительно нужно еще выпить, – слабо сказал Генри.

– Это за мой счет, – сказал Страйк, поднимаясь на ноги.

Когда он вернулся к столу со свежим джин-тоником для Генри, то увидел, что тот протирает линзы очков своим шелковым галстуком и выглядит потрясенным.

– Спасибо, – сказал он, снова надевая очки, принимая стакан и делая большой глоток. – Боже, я только говорил об этом… а я был там всего неделю.

Страйк, который делал подробные заметки обо всем, что только что сказал Генри, теперь перелистнул несколько страниц назад.

– Эта беременная женщина, которая упала в обморок, – вы ее больше не видели?

– Нет, – сказал Генри.

– Как она выглядела? – спросил Страйк, снова взяв в руки ручку.

– Эээ… блондинка, очки… точно не помню.

– Вы когда-нибудь видели, чтобы на ферме Чепмен к кому-нибудь применялось насилие?

– Нет, – сказал Генри, – но Флора точно видела. Она рассказала мне, когда вышла.

– Что это было, когда?

– Пять лет спустя. Я услышал, что она дома, и позвонил ей. Мы встретились, выпили, и я был потрясен тем, как она выглядит. Она была такая худая. Она выглядела очень больной. И она была не в себе. В голове.

– В каком смысле?

– Боже, просто во всех смыслах. Она говорила вроде бы нормально, а потом начинала смеяться по пустякам. Такой искусственный смех. Потом она пыталась остановиться и говорила мне: “Это я делаю счастливое лицо”, и… я не знаю, было ли это чем-то, что их заставляли делать, например, смеяться, если им было грустно, или что-то еще, но это было чертовски странно. И она продолжала скандировать. Она как будто не контролировала себя.

Я спросил ее, почему она ушла, и она сказала, что все было плохо, но она не хотела об этом говорить, но после того, как она выпила две рюмки, она начала рассказывать все это. Она сказала, что ее пороли ремнем, рассказала о сексе, о том, что она должна была спать с тем, с кем ей скажут, и все время смеялась и пыталась остановиться – это было ужасно, видеть ее в таком состоянии. А после третьей рюмки, – сказал Генри, понизив голос, – она сказала, что видела, как Утонувший Пророк убил кого-то.

Страйк поднял глаза от своего блокнота.

– Но она не сказала, не рассказала мне подробностей, – быстро сказал Генри. – Может быть, это было что-то, что она – не придумала, но… я имею в виду, она типа ошиблась. Она была чертовски напугана после того, как сказала это. Она была пьяна, – сказал Генри, – она обалдела от трех рюмок. Она не пила алкоголь пять лет, так что, очевидно…

– Разве она не сказала вам, кто был убит?

– Нет, единственное, что она сказала, это то, что свидетелями были больше людей, чем она. Она сказала что-то вроде: “Там были все.” Потом она очень сильно запаниковала и сказала, что она не имела в виду, и я должен забыть об этом, что Утонувший Пророк придет за ней, потому что она проговорилась. Я сказал: “Ничего страшного, я знаю, что ты просто пошутила…”

– Вы поверили в это? Что это была шутка?

– Нет, – неуверенно сказал Генри, – она точно не шутила, но ведь никто не сообщал ни о чем подобном, не так ли? А если бы было много свидетелей, можно было бы подумать, что кто-то обратился бы в полицию, не так ли? Может быть, в церкви просто сделали вид, будто кого-то убили, чтобы напугать людей?

– Возможно, – сказал Страйк.

Теперь Генри проверил время на своих часах.

– Вообще-то я должен быть кое-где через двадцать минут. Это…?

– Еще пара вопросов, если вы не возражаете, – сказал Страйк. – Этот Джо, который вас завербовал. Часто ли вы виделись с ним, когда оказались на ферме?

– Он вроде как был рядом, – сказал Генри. – Но я так и не смог с ним поговорить.

– Что он делал в баре? Алкоголь запрещен церковью, не так ли?

– Да, – сказал Генри. – Не знаю… Может быть, он пил безалкогольный напиток?

– Хорошо… А много ли было детей на ферме?

– Довольно много, да. Там жили несколько семей.

– Можете ли вы вспомнить человека по имени Гарольд Коутс? Он был врачом.

– Э… может быть, – сказал Генри. – Вроде как старый парень?

– Да, он был уже довольно стар. Вы когда-нибудь видели его с детьми?

– Нет, я так не думаю.

– Ладно, думаю, это все, – сказал Страйк, доставая из бумажника визитную карточку. – Если вспомните что-нибудь еще, если захотите мне что-то рассказать, позвоните.

– Обязательно, – сказал Генри, беря карточку и допивая остатки второго джин-тоника.

– Я благодарен за встречу со мной, Генри, правда, – сказал Страйк, поднимаясь на ноги и пожимая руку.

– Нет проблем, – сказал Генри, тоже вставая. – Надеюсь, я был полезен. Я всегда чувствовал себя так погано из-за того, что вообще взял туда Флору, так что… да… вот почему я согласился поговорить с вами. Ну, тогда пока. Приятно было познакомиться.

Когда Генри направился к двери, в паб вошла темноволосая женщина, и Страйк со злостью и чувством абсолютной неизбежности узнал Шарлотту Росс.

Глава 18

Гром и ветер: образ ДУРАКА.

Таким образом, высший человек стоит твердо

И не меняет своего направления.

И-Цзин или Книга Перемен

Страйк подозревал, что Шарлотта уже в пути, с того самого момента, как Генри упомянул об их взаимной связи. Головы поворачивались; Страйк наблюдал за этим в течение многих лет; она обладала такой красотой, от которой по комнате пробегал ледяной ветерок. Пока они с Генри издавали возгласы удивления (со стороны Генри, вероятно, искренние) и обменивались любезностями у дверей, Страйк собирал свои вещи.

– Корм, – раздался голос позади него.

– Привет, Шарлотта, – сказал он, стоя к ней спиной. – Я как раз ухожу.

– Мне нужно поговорить с тобой. Пожалуйста. Пять минут.

– Боюсь, что мне надо кое-куда идти.

– Корм, пожалуйста. Я бы не просила, если бы это было не так… Пожалуйста, – повторила она, уже громче.

Он знал, что она способна устроить скандал, если не получит желаемого. Она была женщиной, о которой писали, и он тоже теперь представлял интерес для газет, и он боялся, что, если такая сцена произойдет, пойдут сплетни, а может быть, и утечка информации журналистам.

– Хорошо, даю тебе пять минут, – холодно сказал он, отпивая последний дюйм безалкогольного пива.