Текст книги "Бегущая могила (ЛП)"

Автор книги: Роберт Гэлбрейт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 58 страниц)

Глава 38

Шесть на вершине…

Не свет, а тьма.

Сначала он поднялся на небо,

Затем он погрузился в глубины земли.

И-Цзин или Книга Перемен

Дорога была окаймлена высокой живой изгородью, поэтому Страйк почти не видел окружающих садов, пока не добрался до гравийной площадки перед холлом, который представлял собой неровное, но впечатляющее здание из серо-голубого камня, с готическими окнами и парадной дверью из цельного дуба, к которому вели каменные ступени. Выйдя из машины, он на несколько секунд задержался, чтобы полюбоваться безупречно зелеными лужайками, подстриженными в форме львов кустами и мелькающим вдалеке водным садом. Затем скрипнула дверь, и хриплый, но властный мужской голос произнес,

– Привет там!

Из дома вышел пожилой мужчина и теперь стоял, опираясь на трость красного дерева, на вершине каменных ступеней, ведущих к входной двери. На нем была рубашка под твидовым пиджаком и сине-бордовый полковой галстук Гренадерской гвардии. Рядом с ним стоял невероятно толстый желтый лабрадор, который вилял хвостом, но, видимо, решил дождаться, пока новоприбывший поднимется по ступенькам, а не спускаться, чтобы поприветствовать его.

– Не могу больше спускаться по этим чертовым ступенькам без посторонней помощи, извините!

– Нет проблем, – сказал Страйк, и гравий захрустел под его ногами, когда он подошел к входной двери. – Полковник Грейвс, я полагаю?

– Как поживаете? – сказал Грейвс, пожимая руку. У него были густые седые усы и немного неправильный прикус, слегка напоминавший кролика или, если быть совсем уж недобрым, стандартное олицетворение придурка из высшего общества. Глаза, моргавшие за линзами его очков в стальной оправе, были молочно-белыми от катаракты, а из одного уха торчал большой слуховой аппарат телесного цвета.

– Входите, входите… сюда, Гунга Дин, – добавил он. Страйк воспринял последний призыв как приглашение не к себе, а к толстому лабрадору, который сейчас обнюхивал подолы его брюк.

Полковник Грейвс шел впереди Страйка по большому холлу, громко стуча тростью по темным полированным половицам, а пыхтящий лабрадор шел позади. Викторианские портреты маслом, на которых, Страйк не сомневался, были изображены предки, смотрели сверху вниз на двух мужчин и собаку. Это место обладало старинной, безмятежной красотой, усиливаемой светом, льющимся через большое витражное окно над лестницей.

– Красивый дом, – сказал Страйк.

– Мой дед купил. Пивократия. Пивоварни уже давно нет. Грейвс Стаут, слышали о таком?

– Боюсь, что нет.

– Прекратил свою деятельность в 1953 году. До сих пор в погребе хранится несколько бутылок. Отвратительное пойло. Отец заставлял нас пить его. Основа семейного состояния и все такое. Вот мы и пришли, – сказал полковник, пыхтя не хуже своей собаки, и толкнул дверь.

Они вошли в большую гостиную с домашним уютом высшего класса, с глубокими диванами и креслами из выцветшего ситца, с витражными окнами, выходящими на великолепные сады, и собачьей лежанкой из твида, на которую лабрадор плюхнулся с таким видом, будто он вымотался за этот день.

Три человека сидели вокруг низкого столика, уставленного чайными принадлежностями и, похоже, домашним бисквитом “Виктория”. В кресле сидела пожилая женщина с тонкими седыми волосами, одетая в темно-синее платье с жемчугом. Ее руки так сильно дрожали, что Страйк подумал, не страдает ли она болезнью Паркинсона. На диване бок о бок сидела пара лет сорока. Лысеющему мужчине тяжелые брови и выдающийся римский нос придавали вид орла. Его галстук, если только он не притворялся тем, кем не является, что Страйк считал маловероятным в данном контексте, свидетельствовал о том, что когда-то он был королевским морским пехотинцем. Его жена, пухленькая блондинка, была одета в розовый кашемировый свитер и твидовую юбку. Ее русые волосы были завязаны бархатным бантом – такой прически Страйк не видел с восьмидесятых годов, в то время как ее румяные щеки с морщинками говорили о том, что она вела в основном жизнь на свежем воздухе.

– Жена, Барбара, – сказал полковник Грейвс, – наша дочь, Филлипа, и ее муж, Николас.

– Доброе утро, – сказал Страйк.

– Здравствуйте, – сказала миссис Грейвс. Филлипа лишь кивнула Страйку, не улыбаясь. Николас не издал ни звука, не сделал ни одного жеста в знак приветствия.

– Присаживайтесь, – сказал полковник, жестом указав Страйку на кресло напротив дивана. Сам он с облегчением опустился в кресло с высокой спинкой.

– Как вы пьете чай? – спросила Миссис Грейвс.

– Крепким, пожалуйста.

– Хороший человек, – рявкнул полковник. – Не переносит слабый чай.

– Я сделаю это, мамочка, – сказала Филлипа, и действительно, руки миссис Грейвс так дрожали, что Страйк решил, что ей лучше не иметь дела с кипятком.

– Торт? – спросила неулыбчивая Филлипа, передав ему чай.

– Я бы не отказался, – сказал Страйк. – К черту диету.

Как только все были обслужены и Филиппа снова села, Страйк сказал:

– Я очень благодарен за возможность поговорить с вами. Я понимаю, что это нелегко.

– Нас заверили, что вы не завзятый искатель скандалов, – сказал Николас.

– Приятно слышать, – весело сказал Страйк.

– Не обижайтесь, – сказал Николас, хотя его манера была манерой человека, который не особенно возражает против оскорблений и даже может гордиться этим, – но мы посчитали нужным проверить вас.

– У нас есть гарантия, что нас не затаскают по таблоидам? – спросила Филиппа.

– Вы, кажется, имеете привычку появляться там, – сказал Николас.

Страйк мог бы указать на то, что он никогда не давал интервью прессе, что большая часть вызванного им журналистского интереса связана с раскрытием уголовных дел, и что от него практически не зависит, заинтересуется ли пресса его расследованиями. Вместо этого он сказал:

– В настоящее время риск интереса со стороны прессы незначителен или вовсе отсутствует.

– Но вы думаете, что все это может быть затянуто? – Филиппа надавила на него. – Ведь наши дети ничего об этом не знают. Они думают, что их дядя умер естественной смертью.

– Это было так давно, Пипс, – сказала миссис Грейвс. Страйк подумал, что она, похоже, немного нервничает из-за своей дочери и зятя. – Прошло двадцать три года. Алли сейчас было бы пятьдесят два, – добавила она тихо, ни к кому не обращаясь.

– Если мы сможем помешать другой семье пройти через то, что прошли мы, – громко сказал полковник Грейвс, – мы будем очень рады. У каждого есть обязательства, – сказал он, бросив на своего зятя взгляд, который, несмотря на его затуманенные глаза, был острым. Резко повернувшись на стуле, чтобы обратиться к Страйку, он спросил: – Что вы хотите знать?

– Что ж, – сказал Страйк, – я хотел бы начать с Александра, если вы не против.

– Мы в семье всегда называли его Алли, – сказал полковник.

– Как он заинтересовался церковью?

– Длинная история, – сказал полковник Грейвс. – Он был болен, но мы долго не понимали. Как это называется? – спросил он жену, но ответила дочь.

– Маниакальная депрессия, но в наше время для нее, наверное, придумали другое модное слово.

Тон Филиппы свидетельствовал о скептическом отношении к психиатрической профессии и всем ее приемам.

– Когда он был младше, – взволнованно сказала миссис Грейвс, – мы просто думали, что он непослушный.

– Проблемы были всю школу, – сказал полковник Грейвс, задумчиво кивая. – В конце концов, его исключили из Регби.

– Почему это случилось? – спросил Страйк.

– Наркотики, – мрачно сказал полковник Грейвс. – Я в то время служил в Германии. Мы привезли его к нам. Поместили его в международную школу для получения аттестата зрелости, но ему там не понравилось. Огромные ссоры. Скучал по друзьям. “Почему Пипс разрешили остаться в Англии?” Я ответил: “Пипс не поймали за курением марихуаны в общежитии, вот почему”. Я надеялся, – сказал полковник, – что военное окружение, знаете ли, покажет ему другой путь. Я всегда надеялся… но вот, пожалуйста.

– Его бабушка согласилась, чтобы Алли жил у нее, в Кенте, – сказала миссис Грейвс. – Она всегда любила Алли. Он должен был закончить школу в местном колледже, но, как мы узнали, он уехал. Бабушка была вне себя от беспокойства. Я прилетела в Англию, чтобы помочь в его поисках, и обнаружила, что он живет у одного из своих старых школьных друзей в Лондоне.

– Том Бантлинг, – сказал полковник Грейвс, кивнув с сожалением. – Они оба сидели в подвале и целыми днями принимали наркотики. Том в конце концов справился с собой, – добавил он со вздохом. – Теперь он имеет Орден Британской Империи… Беда в том, что к тому времени, как Барб его нашла, Алли исполнилось восемнадцать лет. Его нельзя было заставить вернуться домой или сделать что-то, чего он не хотел.

– Как он себя обеспечивал? – спросил Страйк.

– У него было немного денег, которые оставила ему другая бабушка, – сказала миссис Грейвс. – Она оставила немного денег и тебе, не так ли, дорогая? – добавила она, обращаясь к Филиппе. – Ты ведь использовала свои деньги, чтобы купить мальчика Багла, правда?

Миссис Грейвс жестом указала на шкаф с изогнутым фасадом, на котором стояло множество фотографий в серебряных рамках. После секундного замешательства Страйк понял, что его внимание приковано к одной из самых больших фотографий, на которой была изображена полная, сияющая подросток Филиппа в полном охотничьем наряде, сидящая верхом на гигантской серой лошади, предположительно, Мальчике Багле, а позади них толпились гончие. Ее волосы, которые на фотографии были темными, были завязаны сзади чем-то похожим на тот же бархатный бант, который был на ней сегодня.

– Значит, у Алли было достаточно денег, чтобы жить, не работая? – сказал Страйк.

– Да, пока он не прожег все это, – сказал полковник Грейвс, – что он и сделал примерно за двенадцать месяцев. Потом он подписал контракт на получение пособия. Я решил уйти из армии. Не хотел оставлять Барб одну, пытался с ним разобраться. Стало ясно, что что-то не так.

– У него к тому времени уже были явные признаки психического расстройства, не так ли?

– Да, – сказала миссис Грейвс, – он становился очень параноидальным и странным. У него были странные представления о правительстве. Но самое ужасное, что в то время об этом не думали как о психическом заболевании, потому что он всегда был немного…

– Говорил нам, что он получает послания от Бога, – сказал полковник Грейвс. – Мы думали, это из-за наркотиков. Мы думали, если бы он только перестал курить эту чертову марихуану… Он рассорился с Томом Бэнтлингом и после этого останавливался на чужих диванах, пока они не раздражались и не выгоняли его. Мы пытались следить за ним, но иногда не знали, где он находится.

– Потом он попал в ужасную беду, в пабе. Ник был с ним, не так ли? – сказала миссис Грейвс своему зятю. – Они вместе учились в школе, – объяснила она Страйку.

– Я пытался образумить его, – сказал Николас, – когда какой-то парень столкнулся с ним, и он отмахнулся от него пивным бокалом. Порезал парню лицо. Наложили швы. Ему предъявили обвинение.

– Совершенно верно, – рявкнул полковник. – С этим не поспоришь. Мы нашли ему адвоката, нашего личного друга, а Дэнверс подобрал психиатра.

– Алли согласился только потому, что страшно боялся тюрьмы, – сказала миссис Грейвс. – Это был его настоящий страх – оказаться за решеткой. Думаю, именно поэтому ему никогда не нравилась школа-интернат.

Филлипа слегка закатила глаза, что осталось незамеченным ее родителями, но не Страйком.

– Итак, парень-психиатр поставил диагноз “маниакальное состояние”, – сказал полковник Грейвс, – и назначил ему таблетки.

– И он сказал, что Алли больше не должен курить травку, – сказала миссис Грейвс. Мы привели Алли в порядок к суду, сделали ему стрижку и т.д., и он выглядел великолепно в своем костюме. А судья был очень мил и в основном сказал, что, по его мнению, для Алли лучше всего подойдут общественные работы. А в то время, – вздохнула миссис Грейвс, – мы думали, что его арест – это замаскированное благословение, не так ли, Арчи? Не то чтобы мы хотели, чтобы какой-нибудь бедняга пострадал, конечно.

– И он вернулся сюда жить, да? – спросил Страйк.

– Верно, – сказал полковник Грейвс.

– И его психическое состояние улучшилось?

– Да, оно было намного лучше, – сказала Миссис Грейвс. – И тебе понравилось, что он дома, правда, Пипс?

– Хм, – сказала Филиппа.

– Это было похоже на возвращение его в детство, – сказала миссис Грейвс. – Он действительно был ужасно милым и забавным…

Ее глаза наполнились слезами.

– Извините, – прошептала она, нащупывая в рукаве носовой платок.

Полковник Грейвс, столкнувшись с открытой демонстрацией эмоций, принял бесстрастное, деревянное выражение лица среднестатистического англичанина из высшего класса. Николас нашел убежище в том, что смахнул с джинсов крошки от пирога. Филлипа просто с каменным видом смотрела на заварочный чайник.

– Какие общественные работы были назначены Алли? – спросил Страйк.

– Вот тут-то она и вцепилась в него своими когтями, понимаете ли, – тяжело вздохнул полковник Грейвс. – Общественный проект в пятидесяти минутах езды, в Эйлмертоне. Уборка мусора и так далее. Там было несколько человек с фермы Чепмена, и она была одной из них. Мазу.

Это имя изменило атмосферу в комнате. Хотя солнечный свет продолжал проникать в комнату через свинцовые окна, она, казалось, потемнела.

– Сначала он не сказал нам, что встретил ее, – сказал полковник.

– Но он проводил в Эйлмертоне больше времени, чем нужно, – сказала миссис Грейвс. – Возвращался домой очень поздно. Мы снова почувствовали запах алкоголя в его дыхании, а мы знали, что он не должен был пить, принимая лекарства.

– И тут опять начались ссоры, – продолжил полковник Грейвс, – и он проболтался, что встретил кого-то, но сказал, что знает, что она нам не понравится, и поэтому он повел ее в паб, а не пришел к нам. А я говорю: “Что ты говоришь о том, что она нам не понравится? Откуда ты знаешь? Приведи ее к нам. Приводи ее на чай!” Пытался сделать его счастливым, понимаете. Так он и сделал. Он привел ее к нам…

– Он сказал, что Мазу – дочь фермера, прежде чем привести ее к нам. В этом нет ничего плохого. Но я сразу понял, что она не крестьянская дочь, как только увидел ее.

– Мы никогда раньше не встречались с его подругами, – сказала миссис Грейвс. – Это был шок.

– Почему? – спросил Страйк.

– Ну, – сказала миссис Грейвс, – она была очень молода и…

– Грязна, – сказала Филиппа.

– Немного грязновата, – сказала миссис Грейвс. – Длинные черные волосы. Худая, в грязных джинсах и в чем-то вроде плаща.

– Не говорила, – добавил полковник Грейвс.

– Ни слова, – сказала миссис Грейвс. – Просто села рядом с Алли, где сейчас сидят Ник и Пипс, и вцепилась в его руку. Мы пытались быть милыми, не так ли? – жалобно сказала она мужу, – Но она просто смотрела на нас сквозь свои волосы. И Алли понял, что она нам не нравится.

– Никому она, черт возьми, не могла понравиться, – сказал Николас.

– Вы тоже с ней познакомились? – спросил Страйк.

– Встретил ее позже, – сказал Николас. – У меня мурашки от нее побежали по коже.

– Это была не застенчивость, – сказала миссис Грейвс. – Я могла бы понять застенчивость, но не поэтому она ничего не сказала. Было ощущение, что она действительно… плохая. И Алли стал защищаться – не так ли, Арчи? – “Ты думаешь, она мне нравится, потому что я душевнобольной”. Ну, конечно, мы так не думали, но мы могли бы сказать, что она поощряет его нестабильную часть.

– Было очевидно, что она более сильная личность, – кивнул полковник Грейвс.

– Ей было не больше шестнадцати, а Алли было двадцать три, когда он с ней познакомился, – сказала миссис Грейвс. – Это очень трудно объяснить. Со стороны это выглядело… То есть мы думали, что она слишком молода для него, но Алли был…

Ее голос прервался.

– Черт возьми, Гунга, – сердито сказал Николас.

Вонь пердежа старой собаки только то что достигла ноздрей Страйка.

– Чем вы его кормите? – Филиппа потребовала от родителей.

– Он съел немного нашего кролика вчера вечером, – извинилась миссис Грейвс.

– Ты его балуешь, мама, – огрызнулась Филлипа. – Ты слишком мягка с ним.

У Страйка возникло ощущение, что этот непропорциональный гнев был вызван вовсе не собакой.

– Когда Алли переехал на ферму? – спросил он.

– Очень скоро после того, как мы пригласили их на чай, – сказала миссис Грейвс.

– И в этот момент он все еще был на пособии?

– Да, – сказал полковник, – но есть семейный траст. С восемнадцати лет он мог обращаться за средствами в него.

Теперь Страйк достал блокнот и ручку. Глаза Филиппа и Николаса внимательно следили за этими движениями.

– Он начал просить деньги, как только переехал к Мазу, но попечители не собирались давать ему деньги просто так, на ветер, – говорил полковник. – Потом Алли как-то неожиданно заявился сюда и сказал, что Мазу беременна.

– Он сказал, что ему нужны деньги, чтобы купить детские вещи и обеспечить Мазу комфортом, – сказала миссис Грейвс.

– Дайю родилась в мае 1988 года, верно? – спросил Страйк.

– Верно, – сказала миссис Грейвс. Дрожь в ее руках делала рискованным каждый глоток чая. – Родилась на ферме. Алли позвонил нам, и мы сразу же поехали к ней, чтобы посмотреть на ребенка. Мазу лежала в грязной постели, кормила Дайю, а Алли был очень худой и нервный.

– Он был так же плох, как и до ареста, – сказал полковник Грейвс. – Бросил свои лекарства. Говорил, что ему это не нужно.

– Мы взяли подарки для Дайю, а Мазу даже не поблагодарила нас, – сказала его жена. – Но мы продолжали ходить в гости. Мы переживали за Алли, да и за ребенка тоже, потому что условия жизни там были антисанитарные. А Дайю была очень милой. Она был похожа на Алли.

– Точная копия, – сказал полковник.

– Только темненькая, Алли был светловолосый, – сказала миссис Грейвс.

– У вас случайно нет фотографии Алли? – спросил Страйк.

– Ник, ты не мог бы…? – спросила миссис Грейвс.

Николас потянулся за спину и извлек оттуда фотографию в рамке, на которой Филлипа сидела на большой серой лошади.

– Это Алли двадцать два, – сказала миссис Грейвс, когда Николас передал фотографию поверх чайных принадлежностей. – Когда он был в порядке, до того, как…

На снимке была изображена группа, в центре которой стоял молодой человек с узкой головой, светлыми волосами и явно кроличьим лицом, хотя его кривая улыбка была милой. Он был очень похож на полковника.

– Да, Дайю была очень похожа на него, – сказал Страйк.

– Откуда вы знаете? – холодно сказала Филиппа.

– Я видел ее фотографию в старом выпуске новостей, – пояснил Страйк.

– Лично я всегда считала, что она похожа на свою мать, – сказала Филлипа.

Страйк осмотрел остальных членов группы на фотографии. Там была Филлипа, темноволосая и коренастая, как на охотничьей фотографии, а рядом с ней стоял Ник с по-военному коротко подстриженными волосами и правой рукой на перевязи.

– Травма на учениях? – Страйк спросил Николаса, передавая фотографию обратно.

– Что? О, нет. Просто глупая случайность.

Николас забрал у Страйка фотографию и аккуратно переместил ее, снова спрятав за фотографией жены на ее великолепной охотничей лошади.

– Помните ли вы Джонатана Уэйса, приехавшего жить на ферму? – спросил Страйк.

– О, да, – тихо сказала миссис Грейвс. – Мы были полностью захвачены врасплох. Мы думали, что он – лучшее, что есть в этом месте, не так ли, Арчи? И тебе он понравился, правда, Пипс? – робко сказала она. – Сначала?

– Он был вежливее Мазу, вот и все, – сказала неулыбчивая Филлипа.

– Парень казался умным, – сказал полковник Грейвс. – Позже я понял, что это все притворство, но при первой встрече он был очарователен. Рассказывал об экологическом сельском хозяйстве, которое они собираются вести. Звучало это вполне достойно.

– Я проверил его, – сказал Николас. – Он не врал. Он учился в Хэрроу. В драматическом обществе, видимо, был большой шишкой.

– Он сказал нам, что присматривает за Алли, Мазу и ребенком, – сказала миссис Грейвс. – Следит, чтобы с ними все было в порядке. Мы тогда подумали, что он хороший человек.

– Потом стали появляться всякие религиозные штучки, – сказал полковник Грейвс. – Лекции по восточной философии и прочее. Сначала мы думали, что это безобидно. Нас гораздо больше беспокоило психическое состояние Алли. Письма попечителям продолжали приходить, явно продиктованные кем-то другим. Выдавал себя за партнера по фермерскому бизнесу, знаете ли. Чушь, но опровергнуть ее трудно. Так или иначе, они получили из траста изрядную сумму.

– Каждый раз, когда мы приезжали на ферму, Алли становилось хуже, – говорила миссис Грейвс, – и мы могли понять, что между Мазу и Джонатаном что-то есть.

– Она улыбалась только тогда, когда рядом был Уэйс, – сказал полковник Грейвс.

– И она стала ужасно относиться к Алли, – проговорила миссис Грейвс. – Наплевательское отношение, знаете ли. “Перестань болтать”. “Хватит выставлять себя на посмешище”. А Алли читал песнопения, постился и все остальное, что Джонатан заставлял его делать.

– Мы хотели отправить Алли к другому врачу, но он сказал, что лекарства – это яд, и он будет здоров, если сохранит чистоту духа, – рассказывал полковник Грейвс. – Однажды к ним приехала Барб – вы двое были с ней?

– Да, – жестко ответила Филиппа. – Мы только что вернулись из медового месяца. Мы взяли с собой фотографии со свадьбы. Не знаю, зачем. Не то чтобы Алли это интересовало. И там была ссора.

– Они сказали, что обиделись, что мы не попросили Дайю быть цветочницей, – сказала она с легким смешком. – Такая ерунда. Мы послали приглашения Алли и Мазу, но знали, что они не придут. Джонатан к тому времени не разрешал Алли покидать ферму, разве что собирать деньги на улице. А идея с цветочницей была просто предлогом, чтобы задобрить Алли и заставить его думать, что мы все ненавидим его и его ребенка.

– Не то чтобы мы хотели видеть ее в качестве цветочницы, – сказал Николас. – Она была…

Жена бросила на него взгляд, и он замолчал.

– В тот день Алли совсем ничего не соображал, – с отчаянием сказала миссис Грейвс. – Я сказала Мазу: “Ему нужно к кому-то обратиться. Ему нужно обратиться к врачу”.

– Уэйс сказал нам, что Алли просто нужно очистить свое эго, и все такое, – сказал Николас. – И я, черт возьми, наорал на него. Сказал ему, что если он хочет жить как свинья, то это его дело, и если он хочет нести чушь легковерным болванам, готовым платить за удовольствие, то прекрасно, но семья, черт возьми, уже сыта этим по горло. И я сказал Алли: “Если ты не можешь понять, что это полная чушь, то ты еще больший дурак, чем я думал, тебе нужно разобраться со своей головой, а теперь садись в эту чертову машину….”

– Но он не пошел, – сказала миссис Грейвс, – и тогда Мазу сказала, что собирается добиться судебного запрета против нас. Она была довольна, что произошла ссора. Этого она и хотела.

– Тогда мы решили, что надо что-то делать, – сказал полковник Грейвс. – Я нанял О’Коннора, детектива, о котором я говорил вам по телефону. Ему поручили покопаться в прошлом Мазу и Уэйса, найти что-нибудь, что мы могли бы использовать против них.

– Он что-нибудь обнаружил? – спросил Страйк, держа ручку наготове.

– Нашел немного про нее. Выяснил, что она родилась на ферме Чепменов. Он думал, что она одна из детей Кроутеров – вы знаете об этом деле? Мать умерла. Она оставила ее на ферме и уехала работать проституткой в Лондон. Передозировка наркотиков. Нищая могила.

– Уэйс был явным разгильдяем, но не имел судимостей. Родители жили в Южной Африке. Смерть его первой жены, похоже, была чистой случайностью. И мы решили: отчаянные времена требуют отчаянных мер. Мы поручили О’Коннору следить за фермой. Мы знали, что Алли иногда ездит в Норвич за деньгами.

– Мы схватили его на улице – я, мой шурин и Ник, – продолжал полковник Грейвс. – Погрузили его на заднее сиденье машины и повезли обратно. Он был в бешенстве. Мы затащили его в дом, в эту комнату, и продержали здесь весь день и почти всю ночь, пытаясь образумить его.

– Он просто продолжал скандировать и говорил нам, что должен вернуться в храм, – безнадежно сказала миссис Грейвс.

– Мы вызвали участкового терапевта, – сказал полковник. – Он пришел только на следующий день. Молодой парень, новенький. Как только он вошел, Алли взял себя в руки и сказал, что мы его похитили и заставляют остаться здесь. Он сказал, что хочет вернуться на ферму Чепмена и умолял парня вызвать полицию.

Как только доктор ушел, Алли начал кричать и швырять мебель – если бы этот чертов врач мог видеть его таким – и пока он швырял вещи, его рубашка расстегнулась, и мы увидели следы на его спине. Синяки и рубцы.

– Я спросила его: “Что они сделали с тобой, Алли?” – Со слезами на глазах рассказывала миссис Грейвс, – но он не ответил.

– Мы снова подняли его наверх, в его старую комнату, – рассказывал полковник Грейвс, – и он запер перед нами дверь. Я боялся, что он вылезет из окна, и вышел на лужайку, чтобы понаблюдать. Я боялся, что он спрыгнет, пытаясь вернуться на ферму Чепмена. Я пробыл там всю ночь.

Рано утром пришли двое полицейских. Они сообщили, что мы удерживаем человека против его воли. Мы объяснили, что происходит. Мы хотели, чтобы к нему приехали сотрудники скорой помощи. Полицейские сказали, что им нужно сначала с ним встретиться, и я поднялся за ним. Постучал. Никто не ответил. Я забеспокоился. Мы с Ником выломали дверь.

Полковник Грейвс сглотнул, затем тихо сказал:

– Он был мертв. Повесился на ремне на крючке с обратной стороны двери.

Наступило короткое молчание, нарушаемое только храпом толстого лабрадора.

– Мне жаль, – сказал Страйк. – Ужасно для всех вас.

Миссис Грейвс, которая теперь вытирала глаза кружевным платочком, прошептала:

– Извините.

Она поднялась на ноги и, шаркая, вышла из комнаты. Филлипа последовала за ней.

– Оглядываясь назад, – тихо сказал старик, когда его дочь закрыла за собой дверь, – человек думает: “А что мы могли бы сделать по-другому?” Если бы мне пришлось все повторить, думаю, я бы все равно заставил его сесть в ту машину, но отвез бы его прямо в больницу. Записал бы его на лечение. Но он страшно боялся оказаться за решеткой. Я думал, он никогда нас не простит.

– И все могло закончиться так же, – сказал Страйк.

– Да, – сказал полковник Грейвс, глядя прямо на детектива. – Я тоже так думал с тех пор. Он сошел с ума. Мы опоздали, пока до него добрались. Надо было действовать за несколько лет до этого.

– Было вскрытие, я так понимаю?

Полковник Грейвс кивнул.

– Причина смерти не удивила, но мы хотели получить профессиональную оценку следов на спине. Полиция отправилась на ферму. Уэйс и Мазу утверждали, что он сделал это сам, и другие члены церкви поддержали их.

– Они утверждали, что он сам себя выпорол?

– Сказал, что чувствует себя грешником и морит свою плоть… Не мог бы ты налить мне еще чашку чая, а, Ник?

Страйк наблюдал, как Николай возится с горячей водой и чайным ситечком, и удивлялся, почему некоторые люди отказываются от чайных пакетиков. Как только полковнику принесли наполненную чашку, Страйк спросил,

– Можете ли вы вспомнить имена этих людей, которые видели, как Алли хлестал себя?

– Больше нет. Сплошные мошенники. Заключение коронера было неубедительным. Они считали, что Алли мог сделать это сам. Трудно обойтись без свидетелей.

Страйк сделал пометку, затем сказал:

– Я слышал, что Алли составил завещание.

– Сразу после рождения Дайю, – кивнул полковник Грейвс. – Они воспользовались услугами адвоката в Норвиче, не той фирмы, которой всегда пользовалась семья.

Старик посмотрел на дверь, через которую исчезли его жена и дочь, затем сказал более тихим голосом,

– В нем Алли оговаривал, что в случае своей смерти он хочет быть похороненным на ферме Чепменов. Мне показалось, что Мазу уже рассчитывала на то, что он умрет молодым. Хотела бы контролировать его даже в смерти. У моей жены чуть не разорвалось сердце. Нас не пустили на похороны. Даже не сказали, когда они состоятся. Ни прощания, ничего.

– А как было составлено завещание Алли?

– Все ушло Дайю, – сказал полковник Грейвс.

– Оставлять, видимо, было нечего, раз он получал наследство?

– Нет, – вздохнул полковник Грейвс, – на самом деле, у него было несколько акций и долей, довольно ценных, оставленных ему моим дядей, который так и не женился. Алли был назван в его честь, так что он, – полковник Грейвс взглянул на Николаса, – да, ну, он оставил все это Алли. Мы думаем, что Алли либо забыл, что у него есть акции, либо был слишком нездоров, чтобы знать, как превратить их в деньги. Мы не спешили напоминать ему о них. Не то чтобы мы мешали Мазу и ребенку! Семейный траст всегда был готов помочь ребенку в любой ситуации. Но у Алли было много инвестиций, к которым он не притрагивался, и они неуклонно росли в цене.

– Могу я узнать, сколько они стоили?

– Четверть миллиона, – сказал полковник Грейвс. – Они перешли к Дайю после смерти Алли – а ведь она также стояла в очереди на наследство этого места, – сказал полковник Грейвс.

– Действительно?

– Да, – сказал полковник Грейвс с глухим смешком. – Никто из нас этого не ожидал. Юристы хотели все проверить после смерти Алли, и они откопали документы, подтверждающие это. Я уверен, что мой дед имел в виду, что дом должен был переходить к старшему сыну в каждом поколении. Так было принято в то время, понимаете – дом перешел от деда к отцу, а потом ко мне – никто не проверял документы десятилетиями, да и не нужно было. Но когда Алли умер, мы откопали бумаги, и меня осенило: там было написано “старший ребенок”. Конечно, на протяжении многих поколений первым ребенком всегда был сын. Может быть, мой дедушка не представлял себе, что девочка будет первой.

Дверь гостиной открылась, и в комнату вернулись миссис Грейвс и Филлипа. Филлипа помогла матери занять свое место, в то время как Страйк все еще записывал подробности о значительном наследстве Дайю.

– Насколько я понимаю, вы пытались получить опеку над Дайю после смерти Алли? – спросил он, снова подняв глаза.

– Верно, – сказал полковник Грейвс. – Мазу отказывалась пускать нас к себе. Потом она вышла замуж за Уэйса. Я был уверен, что дочь Алли вырастет там, где ее будут пороть, издеваться и все такое прочее. Поэтому мы начали процедуру опеки. Мы вернули О’Коннора к делу, и он разыскал несколько человек, которые посещали сеансы медитации на ферме, и они сказали, что дети на ферме были заброшены, имели недостаточный вес, бегали в неаккуратной одежде, не ходили в школу и так далее.

– Это тогда Мазу начала утверждать, что Уэйс – настоящий отец Дайю? – спросил Страйк.

– Уже знаете, да? – одобрительно сказал полковник. – Хм. Доверяй красным шапкам. (Красные шапки носили многие моряки прошлых веков-прим.пер) Доверяй армии! – сказал он, с ухмылкой глядя на своего зятя, который выглядел демонстративно скучающим. – Они стали утверждать, что она вовсе не была ребенком Алли. Если бы мы вернули ее, они бы потеряли контроль над этими акциями, понимаете? Тогда мы подумали: “Ладно, давайте докажем, кто отец”, и потребовали образец ДНК. Мы все еще пытались получить ДНК, когда раздался звонок. Это была Мазу. Она сказала: “Она мертва”. – Полковник Грейвс имитировал, что кладет невидимую телефонную трубку. – Щелк… Мы подумали, что она со зла. Подумали, может, она куда-то увезла Дайю и спрятала ее – просто игра, понимаете? Но на следующий день мы увидели это в газетах. Утонула. Без тела. Просто унесло в море.