Текст книги "Бегущая могила (ЛП)"

Автор книги: Роберт Гэлбрейт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 58 страниц)

– Двое? – сказала Робин.

– Да, один сразу после того, как я приехала сюда, и он уехал в Бирмингем, а другая – рожденная духом, так что она будет лучше, чем первый. Мы все знаем, что БП хочет расти за счет папы Джея, но он не хочет. У нее есть сестра-сорванец, и еще есть Джейкоб.

В полном замешательстве Робин сказала:

– При чем здесь Джейкоб?

– Ты ничего не знаешь, да? – снова сказал Шона, усмехаясь.

Они прошли под аркой, ведущей в помещение, где находилось детское общежитие и учебные классы, и вошли в дверь под номером один.

Класс представлял собой ветхое, обшарпанное помещение с бессистемно развешанными по стенам детскими картинками. За столами уже сидели двадцать маленьких детей в алых спортивных костюмах, их возраст, по мнению Робин, составлял от двух до пяти лет. Она удивилась, что их не больше, учитывая, что на ферме сто человек занимались незащищенным сексом, но в первую очередь ее поразила их странная пассивность. Их глаза блуждали, лица были пустыми, и лишь немногие из них ерзали, исключение составляла только малышка Цин, которая в данный момент сидела под партой и выдавливала на пол кусочки пластилина, ее копна белых волос контрастировала с остальными стрижками класса.

При появлении Робин и Шоны женщина, которая читала им, с облегчением поднялась на ноги.

– Мы на тридцать второй странице, – сказала она Шоне, передавая книгу. Шона подождала, пока женщина закроет дверь в класс, и, бросив книгу на стол учителя, сказала.

– Хорошо, поменьше их заводи.

Она взяла в руки стопку листов для раскрашивания.

– Вы можете сделать нам красивую картинку пророка, – сообщила она классу и передала половину стопки Робин для раздачи. – Вот моя, – небрежно добавила Шона, указывая на бесцветную девочку, а затем рявкнула “вернись на стул!” на Цин, которая начала выть. – Не обращай на нее внимания, – посоветовала Шона Робин. – Она должна научиться.

Поэтому Робин раздавала листы для раскрашивания, на каждом из которых был изображен пророк ВГЦ. Петля украденного пророка, которую, как ожидала Робин, можно было бы не включать в раскраски для таких маленьких детей, гордо висела у него на шее. Проходя мимо стола Цин, она незаметно нагнулась, подняла пластилин с пола и передала его обратно девочке, слезы которой немного утихли.

Перемещаясь среди детей, подбадривая их и затачивая карандаши, Робин еще больше обеспокоилась их поведением. Теперь, когда она уделяла им индивидуальное внимание, они были готовы проявлять к ней нежность, несмотря на то, что она была совершенно незнакома. Одна девочка без спроса забралась к Робин на колени, другие играли с ее волосами или обнимали ее руку. Робин было жалко и обидно, что они жаждут такой близости, которая запрещена церковью.

– Прекрати это, – сказала Шона Робин с места в карьер. – Это материальное собственничество.

Поэтому Робин осторожно отстранилась от прижавшихся к ней детей и перешла к рассмотрению прикрепленных на стене картинок. Некоторые из них явно были нарисованы старшими учениками, так как их сюжет был хорошо различим. На большинстве из них была изображена повседневная жизнь на ферме Чепменов, и она узнала башню, похожую на гигантскую шахматную фигуру, видневшуюся на горизонте.

Одна картинка привлекла внимание Робин. На ней было изображено большое дерево с нарисованным у основания ствола топором и надписью “Дерев с Тапором”. Робин все еще рассматривала рисунок, который, судя по свежести бумаги, был нарисован недавно, когда дверь в класс открылась.

Повернувшись, Робин увидела Мазу в длинной алой мантии. В классе воцарилась полная тишина. Дети застыли на месте.

– Я послала Вивьен в конюшню за Ровеной, – тихо сказала Мазу, – и мне сказали, что ты отстранила ее от выполнения задания, которое я ей поручила.

– Мне сказали, что я могу сама выбрать себе помощника, – сказала Шона, которая выглядела неожиданно испуганной.

– Из твоей собственной группы, – сказала Мазу. Ее спокойный голос противоречил выражению худого белого лица с прищуренными почти черными глазами. – Ни из какой другой группы.

– Прости, – прошептала Шона. – Я подумала…

– Ты не умеешь думать, Шона. Ты это уже не раз доказывала. Но тебя заставят думать.

Мазу окинула взглядом сидящих детей и остановилась на Цин.

– Подстриги ее, – сказала она Шоне. – Я устала видеть это безобразие. Ровена, – сказала она, впервые глядя прямо на Робин, – пойдем со мной.

Глава 53

Линия ян развивается под двумя линиями инь и с силой давит вверх. Это движение настолько сильное, что вызывает ужас…

И-Цзин или Книга Перемен

Задыхаясь от страха, Робин пересекла класс и вышла вслед за Мазу на улицу. Она хотела извиниться, сказать Мазу, что не знала о своем проступке, согласившись сопровождать Шонну в класс, но боялась невольно усугубить свое положение.

Мазу остановилась в нескольких шагах от класса и повернулась, чтобы посмотреть на Робин, которая тоже остановилась. Физически эти две женщины были ближе всего друг к другу, и теперь Робин поняла, что, как и Тайо, Мазу, похоже, не очень-то заботилась о том, чтобы помыться. Она чувствовала запах ее тела, который плохо маскировался тяжелыми благовонными духами. Мазу ничего не сказала, а просто посмотрела на Робин своими темными, криво посаженными глазами, и та почувствовала себя обязанной нарушить молчание.

– Я… я очень сожалею. Я не знала, что Шона не имеет права забирать меня из конюшни.

Мазу продолжала молча смотреть на нее, и Робин снова почувствовала странный, вязкий страх, смешанный с отвращением, которое нельзя было объяснить властью, которой эта женщина обладала в церкви. Нив Доэрти описывала Мазу как большого паука, а сама Робин представляла ее как некую злобную, склизкую тварь, притаившуюся в скале, но ни то, ни другое не передавало всей странности. Сейчас Робин чувствовала себя так, словно смотрела в зияющую бездну, глубины которой невозможно было разглядеть.

Она предполагала, что Мазу ожидает чего-то большего, чем извинения, но Робин не знала, что именно. Затем она услышала шорох ткани. Опустив взгляд, она увидела, что Мазу приподняла подол халата на несколько сантиметров, обнажив грязную ногу в сандалии. Робин снова посмотрела в эти странные, несовпадающие глаза. В ней поднялся истерический порыв рассмеяться – не могла же Мазу, в самом деле, ожидать, что Робин поцелует ее ногу, как это сделали девочки, позволившие малышу сбежать из общежития? Но этот порыв угас при виде лица Мазу.

Секунд пять Робин и Мазу смотрели друг на друга, и Робин поняла, что это проверка, и что спрашивать вслух, действительно ли Мазу хочет получить эту дань, было бы так же опасно, как и показывать свое отвращение или недоверие.

Просто сделай это.

Робин опустилась на колени, быстро наклонилась над ногой с черными ногтями, коснулась ее губами и снова встала.

Мазу не подала вида, что заметила дань, но поправила мантию и пошла дальше, как ни в чем не бывало.

Робин чувствовала себя потрясенной и униженной. Она огляделась по сторонам, пытаясь понять, не стал ли кто-нибудь свидетелем произошедшего. Она попыталась представить себе, что сказал бы Страйк, если бы увидел ее, и почувствовала, как ее захлестнула новая волна смущения. Как она сможет объяснить, почему она это сделала? Он бы подумал, что она сошла с ума.

У бассейна Дайю Робин встала на колени и пробормотала обычные слова. Рядом с ней Мазу негромко сказала:

– Благослови меня, дитя мое, и да падет твоя праведная кара на всех, кто сбился с Пути.

Мазу встала, не глядя на Робин и не разговаривая с ней, и направилась к храму. Робин с нарастающей паникой последовала за ней, предчувствуя, что сейчас произойдет. Войдя в храм, Робин увидела, что все ее бывшие высокопоставленные коллеги, включая Амандипа, Уолтера, Вивьен и Кайла, сидят в кругу на стульях, установленных на блестящей черной сцене в форме пятиугольника. Вид у всех был суровый. С нарастающим ужасным предчувствием Робин увидела, что Тайо Уэйс тоже присутствует.

– Ровена решила выполнить задание, отличное от того, которое ей было поручено, поэтому ты и не смогла ее найти, Вивьен, – сказала Мазу, поднимаясь по лестнице на сцену и усаживаясь на свободное место, расправляя при этом свои сверкающие кроваво-красные одеяния. – Она отдала дань смирения, но сейчас мы узнаем, был ли этот жест пустой. Передвинь, пожалуйста, свой стул в центр круга, Ровена. Добро пожаловать в Откровение.

Робин взяла пустой стул и поставила его в центр черной сцены, под которой находился глубокий темный бассейн для крещения. Она села и попыталась успокоить дрожащие ноги, сжимая их влажными ладонями.

Свет в храме начал гаснуть, оставляя на сцене только прожектор. Робин не помнила, чтобы свет гасили во время других сеансов Откровения.

Возьми себя в руки, сказала она себе. Она попыталась представить себе Страйка, ухмыляющегося ей, но ничего не вышло: настоящее было слишком реальным, оно надвигалось на нее, даже когда лица и фигуры окружавших ее людей становились нечеткими в темноте, а губы странно покалывало, как будто от соприкосновения с ногой Мазу остался какой-то кислотный осадок.

Мазу указала длинным бледным пальцем, и двери храма с грохотом закрылись за Робин, заставив ее подпрыгнуть.

– Напоминаю, – спокойно сказал Мазу, обращаясь к собравшимся в кругу, – Терапия первичной реакции – это форма духовного очищения. В этом безопасном, священном пространстве мы используем слова из материалистического мира, чтобы противостоять материалистическим идеям и поведению. Это будет чистка не только Ровены, но и нас самих, поскольку мы обнаружим и избавимся от терминов, которые больше не используем, но которые все еще хранятся в нашем подсознании.

Робин увидела, как темные фигуры вокруг нее кивнули. Во рту у нее было совершенно сухо.

– Итак, Ровена, – сказала Мазу, чье лицо было настолько бледным, что Робин все же смогла разобрать его, а темные, криво поставленные глаза сияли. – Сейчас настал момент, когда ты можешь признаться в том, что ты, возможно, сделала или подумала, за то, что испытываешь глубокий стыд. О чем бы ты хотела рассказать в первую очередь?

В течение, как показалось, долгого времени, хотя, несомненно, это были лишь секунды, Робин не могла придумать, что сказать.

– Ну, – наконец начала она, ее голос звучал неестественно громко в тихом храме, – я раньше работала в PR, и, полагаю, там очень много внимания уделяется внешности и тому, что говорят другие люди…

Конец ее фразы был заглушен вспышкой насмешек из зала.

– Ложная сущность! – рявкнул Уолтер.

– Отклонение, – сказал женский голос.

– Нельзя винить профессию за свое поведение, – сказал Амандип.

Мыслительные процессы Робин были вялыми после нескольких дней ручного труда. Ей нужно было что-то такое, что удовлетворило бы ее дознавателей, но ее паническое сознание было пустым.

– Нечего сказать? – сказала Мазу, и Робин смогла разглядеть во мраке ее желтоватые зубы, когда она улыбнулась. – Что ж, давайте посмотрим, сможем ли мы найти выход. С момента вступления в нашу общину ты почувствовала себя вправе критиковать цвет моих волос, не так ли?

По всему кругу раздался вздох. Робин почувствовала, как ее прошиб холодный пот. Так почему же ее понизили до работника фермы? За то, что она поинтересовалась у Пенни Браун, почему в сорок лет волосы Мазу все еще черные?

– Как, – сказала Мазу, обращаясь теперь к остальным, – вы бы назвали того, кто оценивает внешность другого человека?

– Злобный, – сказал голос из темноты.

– Мелкий, – сказал второй.

– Сука, – сказал третий.

– Прошу прощения, – хрипло сказала Робин, – я, честно говоря, не хотела…

– Нет, нет, не надо передо мной извиняться, – мягко сказала Мазу. – Я не придаю значения внешнему виду. Но ведь это показатель того, что ты считаешь важным, не так ли?

– Ты часто судишь о внешности людей, не так ли? – спросил женский голос сзади Робин.

– Я… я полагаю…

– “Я полагаю” вводит в заблуждение, – фыркнул Кайл.

– Ты либо делаешь, либо нет, – сказал Амандип.

– Тогда – да, – сказала Робин. – Когда я работала в PR, существовала тенденция…

– Не обращай внимания на тенденции, – буркнул Уолтер. – Не обращай внимания на PR! Что ты сделала? Что ты сказала?

– Я помню, как сказала клиентке, что ее платье слишком велико для нее, – придумывала Робин, – и она услышала меня, а я почувствовала себя ужасно виноватой.

Над ней разразилась буря насмешек. Тайо, сидевший рядом с матерью, был единственным, кто молчал, но он улыбался, наблюдая за Робин.

– Ты чувствовала себя ужасно, Ровена? – тихо спросил Мазу. – Или ты просто приводишь нам символические примеры, чтобы не признаваться в настоящем стыде?

– Я…

– Почему твоя свадьба была отменена, Ровена?

– Я… мы много спорили.

– Кто виноват? – спросила Вивьен.

– Я, – отчаянно сказала Робин.

– О чем вы спорили? – спросил Амандип.

По словам Страйка, между твоей собственной жизнью и жизнью Ровены не должно быть никаких точек сходства, но он не был здесь, одурманенный усталостью и страхом, вынужденный придумывать историю на ходу.

– Я… думала, что мой жених какой-то… у него не было нормальной работы, он мало зарабатывал…

Она переиначивала истину: именно Мэтью жаловался на низкую зарплату, когда она начала работать в агентстве Страйка, именно Мэтью считал карьеру частного детектива шутовской.

Остальные члены группы стали называть ее разными словами, их голоса эхом отражались от темных стен, и Робин смогла разобрать лишь несколько отдельных слов: наемница, чертова сука, золотоискательница, жадная шлюха. Улыбка Тайо становилась все шире.

– Расскажи конкретно, что ты сказала своему жениху, – потребовал Уолтер.

– Что его начальник использовал его в своих интересах…

– Точные слова.

– Она использует тебя в своих интересах, она держит тебя на работе только потому, что ты дешевка.

Пока они насмехались и оскорбляли ее, она вспоминала, что Мэтью говорил о Страйке во время их брака.

– “Ты ей нравишься”, “это вопрос времени, когда она сделает шаг”-

Теперь и окружающие стали кричать.

– Управляющая корова!

– Ревнивая, эгоцентричная…

– Заносчивая, эгоистичная сука!

– Продолжай, – сказала Мазу Робин.

– И ему нравилась эта работа, – сказала Робин, во рту у нее уже так пересохло, что губы прилипли к зубам, – и я сделала все возможное, чтобы он бросил ее…

Крики становились все громче, отражаясь от стен храма. В тусклом свете она видела пальцы, направленные на нее, вспышки зубов, но Тайо все равно улыбался. Робин знала, что должна была заплакать, что пощада наступает только тогда, когда человек в центре круга сломается, но, несмотря на то, что перед глазами уже мелькали маленькие точки света, что-то в ней упрямо сопротивлялось.

Теперь круг требовал раскопок интимных подробностей и некрасивых сцен. Робин приукрасила сцены из своего брака, поменяв местами свои и Мэтью позиции: теперь именно она считала, что ее партнер слишком рискует.

– Какие риски? – спросил Амандип. – В чем заключалась его работа?

– Он был как бы…

Но Робин никак не могла взять в толк: какая рискованная работа могла быть у ее воображаемого партнера?

– Я не имею в виду физические риски, скорее, он жертвует нашей финансовой безопасностью…

– Деньги очень важны для тебя, не так ли, Ровена?

– Полагаю, это было до моего приезда сюда…

Оскорбления становились все более унизительными: группа не верила, что она изменилась. Мазу позволила оскорблениям обрушиваться на Робин в течение целой минуты. Голоса эхом отражались от темных стен, называя ее никчемной, жалкой, жалким снобом, самовлюбленной, материалисткой, презренной…

Краем глаза она увидела, что высоко над ней на балконе, опоясывающем храм, появилось что-то белое и светящееся. Вивьен вскрикнула и поднялась со своего места, указывая на него.

– Смотри! Смотри! Там, наверху! Маленькая девочка смотрит вниз на нас! Я видела ее!

– Это Дайю, – спокойно сказала Мазу, глядя на пустой балкон, – Она иногда появляется, когда психическая энергия особенно сильна. Или она может прийти как предупреждение.

Наступила тишина. Группа была встревожена. Одни продолжали смотреть на балкон, другие оглядывались через плечо, словно опасаясь, что дух подойдет ближе. Робин показалось, что ее сердце замирает в горле.

– Что заставило твоего жениха прекратить отношения, Ровена? – спросил Мазу.

Робин открыла рот, потом закрыла его. Она не могла, не хотела использовать Мэтью в качестве модели. Она не хотела притворяться, что спала с кем-то другим.

– Давай! – рявкнул Уолтер. – Долой!

– Она пытается что-то придумать, – усмехнулась Вивьен.

– Скажи нам правду! – сказал Амандип, его глаза блестели сквозь очки, – Ничего, кроме правды!.

– Я солгала ему, – хрипло сказала Робин. – Его мать умерла, и я соврала, что не смогу вернуться вовремя, чтобы помочь с похоронами, потому что мне нужно было кое-что сделать на работе.

– Ты эгоистичная, эгоцентричная сука, – прошипел Кайл.

– Ты кусок дерьма, – сказала Вивьен.

Из глаз Робин хлынули горячие слезы. Она согнулась пополам, уже не притворяясь. Стыд был настоящим: она действительно солгала Мэтью, как она описала, и чувствовала себя виноватой в этом несколько месяцев. Какофония оскорблений и насмешек в группе продолжалась до тех пор, пока Робин с ужасом не услышала, как к ней присоединился высокий детский голос, громче всех остальных.

– Ты неприятная. – Ты неприятный человек.

Сцена накренилась. Вскрикнув, Робин боком упала со стула, когда тот опрокинулся. Остальные члены круга тоже были выбиты из равновесия: они тоже упали со своих раскачивающихся стульев, Уолтер рухнул на землю с криком боли. Ножка стула Кайла задела Робин за плечо, когда она скользнула по гладкой поверхности опрокидывающейся крышки, удержавшись от падения в полоску черной воды, открывшуюся под ней, только выбросив руку и оттолкнувшись от бортика бассейна.

– Боже мой, Боже мой, – хныкала Вивьен, пытаясь дотянуться до края сцены шириной в фут, где невозмутимо стояли Мазу и Тайо.

Все боролись за то, чтобы выбраться на скользкую, накренившуюся поверхность: похоже, все испытывали ужас перед погружением в темную воду, которая казалась им такой приветливой во время крещения. Большинство участников помогали друг другу, но Робин не подали руки, и ей пришлось в одиночку перебираться на бортик бассейна, при этом ее плечо болело от удара стулом Кайла. Когда все сошли с накренившегося помоста, Мазу взмахнула рукой. Крышка, закрывающая воду, плавно опустилась на место, и в храме зажглись огни.

– Дайю очень чувствительна к определенным видам зла, – сказала Мазу, глядя темными глазами на Робин, которая стояла вся в слезах и тяжело дышала. – У нее самой не было похорон, и поэтому она особенно чувствительна к святости ритуалов, связанных со смертью.

Хотя большинство товарищей Робин по группе выглядели просто испуганными и продолжали оглядываться по сторонам в поисках новых признаков Дайю, некоторые из них смотрели на Робин обвиняюще. Робин не могла найти в себе силы сказать, что она в реальности присутствовала на похоронах матери Мэтью. Она была уверена, что любая попытка самозащиты только усугубит ситуацию.

– Мы закончим Откровение здесь, – сказала Мазу. – Когда Дайю проявится в храме, ситуация может стать опасной. Вы можете уйти на обед.

Робин повернулась, чтобы уйти, но не успела она сделать и шага в сторону дверей храма, как рука сомкнулась на верхней части ее плеча.

Глава 54

Шесть на втором месте

Трудности нарастают…

Он хочет ухаживать, когда придет время.

Дева целомудренна,

Она не берет на себя обязательств.

И-Цзин или Книга Перемен

– Теперь с тобой все в порядке, – сказал низкий голос на ухо Робин, когда Мазу пронеслась мимо. – Все кончилось. Ты хорошо справилась.

Робин повернулась, поняла, что это Тайо Уэйс схватил ее, и вырвала руку. Выражение его лица потемнело.

– Извини, – сказала Робин, вытирая рукавом испачканное слезами лицо. – Я… спасибо…

– Так лучше.

Тайо обхватил ее руку, костяшки пальцев уперлись в ее грудь, и на этот раз Робин не сопротивлялась.

– Откровение – это всегда сложно, когда делаешь его в первый раз, – сказал Тайо.

Робин позволила ему вывести ее из храма, пытаясь свободным предплечьем остановить текущую из носа струйку. Мазу исчезла, но остальные члены группы уже направлялись к бассейну Дайю. Они бросали на Тайо и Робин осторожные взгляды, когда те, не останавливаясь, пересекали двор.

Только когда он повел ее по проходу между мужским и женским общежитиями, который был так хорошо знаком ей по ночным походам в лес, Робин поняла, куда он ее ведет. Через несколько минут они уже пробирались сквозь кусты, отгораживающие комнаты для уединения. У Робин была доля секунды, чтобы решить, что делать: она была уверена, что если сейчас откажет Тайо, то пути назад уже не будет, что ее статус упадет до такой степени, что восстановить его будет невозможно. Она также знала, что Страйк посоветует освободиться и немедленно уйти; она видела выражение лица своего партнера, слышала его злость на то, что она не вняла его предупреждениям, и помнила, как уверяла его, что в ВГЦ используется только эмоциональное принуждение, что изнасилование исключено.

Стеклянная дверь ближайшей комнаты уединения распахнулась. Автор Джайлс Хармон стоял там, одетый в бархатный пиджак, рука его все еще лежала на ширинке, которую он явно только что застегнул, его щегольские волосы серебрились в лучах полуденного солнца.

– Джайлс, – сказал Тайо, похоже, удивленный и не слишком довольный.

– А, привет, Тайо, – сказал Хармон, улыбаясь.

В комнате за спиной Хармона произошло какое-то движение, и, к ужасу Робин, оттуда вышла Лин, выглядевшая растрепанной и немного больной. Не встретив ничьего взгляда, она быстро пошла прочь.

– Я не знал, что ты здесь, – сказал Тайо, продолжая держать Робин за руку.

– Прибыл сегодня утром, – сказал Хармон, которого, казалось, не обеспокоил тон Тайо. – Я заметил прекрасную возможность. Британская ассоциация творческих работников ищет спонсорскую поддержку для своего проекта “Этика и искусство”. Если ВГЦ не против, я думаю, мы могли бы наладить очень плодотворное сотрудничество.

– Это нужно обсудить на Совете, – сказал Тайо.

– Я написал папе Джею, – сказал Хармон, – но знаю, что он занят, поэтому решил приехать сюда и обсудить с тобой и Мазу практические вопросы. Думаю остаться на несколько дней, – сказал он, театрально вдыхая деревенский воздух. – После Лондона это такая блаженная перемена.

– Хорошо, но мы можем поговорить в доме на ферме позже, – сказал Тайо.

– О, конечно, – сказал Хармон с небольшой улыбкой, и впервые его глаза ненадолго остановились на Робин. – Увидимся там.

Хармон ушел, напевая про себя.

– Пойдем, – сказал Тайо и затащил Робин в комнату, которую только что освободили Хармон и Лин.

Обшарпанный интерьер с деревянными стенами занимал площадь примерно пятнадцать квадратных футов, и в нем доминировала двуспальная кровать, покрытая сильно испачканной и смятой простыней. На полу лежали две грязные подушки, а над кроватью на гибком шнуре свисала голая лампочка. В похожем на сарай помещении запах сосны и пыли смешивался с сильным запахом немытого тела.

Когда Тайо задернул тонкую занавеску перед раздвижными стеклянными дверями, Робин выпалила,

– Я не могу.

– Не могу что? – сказал Тайо, поворачиваясь к ней лицом. Его алый спортивный костюм обтягивал большой живот, от него пахло затхлостью; волосы были сальными, а заостренный нос и маленький рот никогда еще не казались такими крысиными.

– Знаешь что, – сказала Робин. – Я просто не могу.

– Это поможет тебе почувствовать себя лучше, – сказал Тайо, наступая на нее. – Намного лучше.

Он потянулся к ней, но Робин выбросила руку, удерживая его на расстоянии вытянутой руки с такой же силой, с какой она не дала себе упасть в бассейн для крещения. Он попытался оттолкнуть ее, но, когда она продолжила сопротивляться, сделал полшага назад. Очевидно, в нем еще сохранялась некоторая настороженность по отношению к законам за пределами фермы Чепменов, и Робин, все еще полная решимости оставаться в центре, если сможет, сказала:

– Это неправильно. Я недостойна.

– Я – директор. Я решаю, кто достоин, а кто нет.

– Я не должна быть здесь! – сказала Робин, позволяя себе снова расплакаться и добавляя в голос истерические нотки. – Ты слышал меня в храме. Все это правда, все это правда. Я плохая, я гнилая, я нечистая…

– Духовная связь очищает, – сказал Тайо, снова пытаясь протиснуться сквозь ее сопротивляющиеся руки. – Ты будешь чувствовать себя намного лучше после этого. Давай…

Он попытался взять ее на руки.

– Нет, – вздохнула Робин, освобождаясь от него и становясь спиной к стеклянным дверям. – Ты не можешь хотеть быть со мной, раз уж ты узнал, какая я.

– Тебе это нужно, – настойчиво сказал Тайо. – Здесь.

Он сел на грязную кровать и похлопал по месту рядом с собой. Робин преувеличила свое бедственное положение и зарыдала еще громче, ее причитания эхом отражались от деревянных стен, она позволила своему носу свободно течь, глубоко вдыхая воздух, как будто была на грани панического приступа.

– Контролируй себя! – приказал Тайо.

– Я не знаю, что я сделала не так, меня наказывают, а я не знаю за что, я не могу ничего исправить, я должнан уйти…

– Иди сюда, – настойчиво сказал Тайо, снова похлопывая по кровати.

– Я хотела этого, я действительно верила, но я не та, кого ты ищешь, я понимаю это сейчас…

– Это говорит твое ложное “я”!

– Это не так, это мое честное “я”.

– Ты сейчас демонстрируешь высокий уровень эгоизма, – жестко сказал Тайо. – Ты думаешь, что знаешь все лучше меня. Это не так. Поэтому ты и прогнала своего жениха, потому что не смогла усмирить свое эго. Этому тебя учили на лекциях: нет никакого “я”, есть только фрагменты целого. Ты должна отдаться группе, объединению… Сядь, – решительно добавил он, но Робин осталась стоять.

– Я хочу уйти. Я хочу уйти.

Она делала ставку на то, что Тайо Уэйс не захочет нести ответственность за ее уход. Предполагалось, что она богата и определенно красноречива и образованна, а это означало, что к ней могут отнестись серьезно, если она расскажет о своем негативном опыте общения с церковью. Самое главное, она только что стала свидетельницей того, как известный писатель выходил из комнаты уединения с девушкой, которая едва ли выглядела взрослой.

Голый свет, падающий от лампы верхнего света, высветил крысиный нос и грязные волосы Тайо. После минутного молчания он холодно сказал:

– Ты прошла духовную демаркацию, потому что отстала от других новобранцев.

– Как? – сказала Робин, добавив в голос нотку отчаяния и все еще не вытирая нос, потому что ей хотелось как можно сильнее оттолкнуть Тайо. – Я пыталась…

– Ты делаешь деструктивные заявления, как, например, тот комментарий о волосах Мазу. Ты не полностью интегрировалась, ты не справилась с простыми обязанностями перед церковью…

– Какими? – с неподдельным гневом сказала Робин, у которой каждый сантиметр тела болел после долгих дней ручного труда.

– Отказ от материалистических ценностей.

– Но я…

– Третий шаг к чистоте духа: отказ от инвестиций.

– Я не…

– Все остальные, кто присоединился к нам, сделали пожертвования в пользу церкви.

– Я хотела, – соврала Робин, – но не знала, как!

– Тогда надо было спрашивать. Нематериалисты предлагают свободно, они не ждут бланков или счетов. Они предлагают. Вытри нос, ради Бога.

Робин нарочито размазала сопли по лицу рукавом и громко, влажно шмыгнула.

– Я живу, чтобы любить и отдавать, – процитировал Таио. – Ты была создана как Даритель, как Золотой Пророк, но ты копишь свои ресурсы, вместо того чтобы делиться ими.

При этих словах его взгляд скатился по ее телу к груди.

– И я знаю, что у тебя нет никаких физических недостатков в сексе, – добавил он с призрачной ухмылкой. – Судя по всему, ты каждый раз испытываешь оргазм.

– Я думаю, что мне нужно пойти в храм, – сказала Робин немного диковато. – Благословенное божество говорит мне, что нужно петь, я это чувствую.

Она знала, что обидела и оскорбила его, что он не верит в то, что с ней говорит божество, но ведь это он проводил в подвальном помещении семинары по открытию ума и сердца для божественной силы, и возражать ей – значит подрывать слова, сказанные им самим. Возможно, его желание было подавлено и тем, что она нарочно размазывала сопли по лицу, потому что через несколько секунд он медленно поднялся на ноги.

– Я думаю, тебе лучше покаяться перед общиной, – сказал он. – Принеси из кухни чистящие средства, из прачечной – свежее постельное белье и убери эти три отхожие места.

Он отдернул занавеску, отодвинул стеклянную дверь и ушел.

Слабая от мгновенного облегчения и в то же время полная ужаса перед тем, какой вред она могла причинить, отказав ему, Робин на мгновение прислонилась к стене, вытерла лицо, как могла, своей кофтой, а затем огляделась вокруг.

В углу к стене был прикреплен кран с коротким шлангом и сливным отверстием под ним. Рядом с отверстием на заплесневелом паркете стояли склизкая бутылка жидкого мыла и грязная мокрая фланель. Видимо, люди мылись перед сексом. Пытаясь отогнать от себя ужасный образ Тайо, намыливающего свою эрекцию перед тем, как лечь на кровать, Робин отправилась на поиски ведра и швабры. Однако, выйдя из кустов, отгораживающих комнаты для уединения от внутреннего двора, она споткнулась.

Эмили Пирбрайт стояла одна перед фонтаном Утонувшего пророка на деревянном ящике. Склонив голову, она держала в руках кусок картона, на котором были написаны слова.

Робин не хотела подходить к бассейну, когда там стояла Эмили, но она боялась, что ее накажут, если увидят, что она не отдала дань Дайю. Сделав вид, что не видит Эмили, она двинулась к фонтану, но почти против воли ее взгляд остановился на молчаливой фигуре.

Лицо и волосы Эмили были измазаны землей, как и ее алый спортивный костюм. Она смотрела в землю, решительно не замечая присутствия Робин.

На картонной табличке, которую Эмили держала между перепачканными грязью руками, были нацарапаны слова: Я ГРЯЗНАЯ СВИНЬЯ.

Глава 55

Небо и земля не соединяются…

Таким образом, высший человек опирается на свои внутренние достоинства

Чтобы избежать трудностей.

И-Цзин или Книга Перемен

… и Тао затащил меня в одну из комнат и хотел совершить духовную связь, но мне удалось отбиться от него. Джайлс Харман только что был там с Лин. Она едва достигла совершеннолетия, может быть, несовершеннолетняя, я не знаю.

Эмили и [неразборчиво] (не помню, рассказывала ли я о ней, она совсем юная) были наказаны за непослушание. Эмили пришлось стоять на ящике с табличкой, что она грязная свинья, а Шона просто [неразборчиво] вернулась через 48 часов и выглядела ужасно.