Текст книги "Бегущая могила (ЛП)"

Автор книги: Роберт Гэлбрейт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 58 страниц)

– Сказал, что у меня возникли проблемы. Ты… втянулся, – сказал Рини. Тигр снова вздрогнул. – Этого не понять, если только ты не был частью этого. С кем еще ты разговаривал, кто там был?

– С несколькими людьми, – сказал Страйк.

– С кем?

– А почему ты хочешь знать?

– Интересно, вот и все.

– С кем, по твоему мнению, ты был ближе всего на ферме Чепмен?

– Ни с кем.

– Потому что что “у странника мало друзей”?

Возможно, потому, что никакой другой формы ответа на этот мягкий сарказм не было, Рини освободил правую руку, чтобы поковырять в носу. Осмотрев кончик пальца и стряхнув результат этой операции на пол, он снова сунул руку подмышку и уставился на Страйку.

– Мы с Допи были приятелями.

– У него, как я слышал, был неудачный опыт с какими-то свиньями. Случайно выпустил несколько и был за это избит.

– Не помню этого.

– Правда? Его собирались выпороть, но две девушки украли кнут, и членам церкви было приказано избить его вместо этого.

– Не помню этого, – повторил Рини.

– По моим сведениям, избиение было настолько сильным, что у Дрейпера могло остаться повреждение мозга.

Рини несколько секунд жевал внутреннюю сторону щеки, затем повторил,

– Тебя там, блядь, не было.

– Я знаю, – сказал Страйк, – поэтому я и спрашиваю, что произошло.

– Допи был не в себе до того, как его избили, – сказал Рини, но тут же пожалел о сказанном и решительно добавил: – Ты не можешь свалить на меня Дрейпера. Там была куча людей, которые пинали и били его. А тебе зачем?

– Так ты не дружил ни с кем кроме Дрейпера на ферме Чепмена? – спросил Страйк, игнорируя вопрос Рини.

– Нет, – сказал Рини.

– Ты знал Шери Гиттинс?

– Знал ее немного.

Страйк уловил беспокойство в тоне Рини.

– Ты случайно не знаешь, куда она отправилась после того, как покинула ферму Чепмена?

– Без понятия.

– А как насчет Эбигейл Уэйс, ты ее знал?

– Немного, – повторил Рини, все еще выглядя встревоженным.

– А как насчет Кевина Пирбрайта?

– Нет.

– Он был бы еще ребенком, когда ты там был.

– Я не имел никакого отношения к детям.

– Кевин Пирбрайт не связывался с тобой в последнее время?

– Нет.

– Ты уверен?

– Да, я чертовски уверен. Я знаю, кто со мной связывался, а кто нет.

– Он писал книгу о ВГЦ. Я ожидал, что он попытается найти тебя. Он тебя помнил.

– И что? Он так и не нашел меня.

– Пирбрайт был застрелен в своей квартире в августе прошлого года.

– Я был здесь в августе прошлого года. Как я, блядь, должен был в него стрелять?

– Был двухмесячный период, когда Кевин был жив и писал свою книгу, а ты все еще был на свободе.

– И что? – снова сказал Рини, яростно моргая.

– Ноутбук Кевина был украден его убийцей.

– Я только что сказал тебе, что был здесь, когда в него стреляли, так что как я мог украсть этот чертов ноутбук?

– Я не предполагаю, что ты его украл. Я говорю тебе, что тот, у кого находится этот ноутбук, вероятно, знает, разговаривал ты с Пирбрайтом или нет. Выудить пароль из человека несложно, если направить на него пистолет.

– Я не знаю, о чем ты, черт возьми, говоришь, – сказал Рини. – Я с ним никогда не разговаривал.

Но на верхней губе Рини выступил пот.

– Можешь ли ты представить себе, что Уэйсы убивали, защищая церковь?

– Нет, – машинально ответил Рини, а затем: – Я не знаю. Какого хрена я должен знать?

Страйк перевернул страницу в своем блокноте.

– Ты когда-нибудь видел оружие, когда был на ферме Чепмена?

– Нет.

– Ты уверен в этом?

– Да, конечно, я чертовски уверен.

– Ты не брал там оружие?

– Нет, блядь. Кто говорит, что я это сделал?

– Убивали ли скот на ферме?

– Что?

– Члены церкви лично сворачивали шеи курам? Забивали свиней?

– Куры – да, – сказал Рини. – Не свиньи. Их отправили на скотобойню.

– Ты когда-нибудь был свидетелем того, как кто-нибудь убивал животное топором?

– Нет.

– Ты когда-нибудь прятал топор на дереве в лесу?

– Какого черта ты на меня вешаешь? – огрызнулся Рини, теперь уже откровенно агрессивно. – Что ты задумал?

– Я пытаюсь выяснить, почему на дереве был спрятан топор.

– Я, блядь, не знаю. А с чего мне знать? Вешаешь на меня всех собак что ли? Сначала оружие, а теперь ты пытаешься повесить на меня гребаный топор? Я никого не убивал на ферме Чепмена, если ты об этом…

Краем глаза Страйк заметил, как крупный чернокожий заключенный наблюдает за тем, как Рини переминается на своем месте. Рини, по-видимому, почувствовал пристальный взгляд крупного мужчины, потому что снова прервал разговор, хотя ему было трудно сдерживать свое волнение: он ерзал на своем месте, яростно моргая.

– Ты выглядишь расстроенным, – сказал Страйк, наблюдая за ним.

– Чертовски расстроенным? – огрызнулся Рини. – Ты пришел и сказал, что я, блядь, убил…

– Я не говорил об убийстве кого-либо. Я спрашивал о забое скота.

– Я никогда, блядь… ничего не делал на той ферме – тебя там не было. Ты, блядь, не знаешь, что там было.

– Смысл этого интервью в том, чтобы выяснить, что произошло.

– То, что там происходило, то, что тебя заставляли делать, действует на твой гребаный разум, поэтому мне до сих пор снятся гребаные кошмары, но я никого не убивал, понятно? И я ничего не знаю ни о каком гребаном топоре, – добавил Рини, хотя при этих словах он отвернулся от Страйка, и его глаза блуждали по комнате для посетителей, словно в поисках убежища.

– Что ты имеешшь в виду под “тем, что тебя заставляли делать”?

Рини снова пожевал внутреннюю сторону щеки. Наконец он снова посмотрел на Страйка и решительно сказал:

– Всем приходилось делать то, что мы не хотели делать.

– Например?

– Как все.

– Приведи примеры.

– Делали все это, чтобы унизить людей. Разгребать дерьмо и убирать за ними.

– Кто такие “они”?

– Они. Семья, Уэйсы.

– Какие-то конкретные вещи, которые тебе приходилось делать, постоянно всплывают в памяти?

– Все, – сказал Рини.

– Что ты имеешь в виду под “уборкой” за Уэйсами?

– Просто… ты не понимаешь гребаного английского – чистить сортиры и прочее.

– Уверен, что это все?

– Да, я, блядь, уверен.

– Ты был на ферме, когда утонула Дайю Уэйс, не так ли?

Он увидел, как напряглись мышцы челюсти Рини.

– А что?

– Ты ведь там был?

– Я проспал всю эту чертову штуку.

– Ты должен был быть в грузовике в то утро? С Шери?

– Кто тебе сказал?

– Почему это важно?

Когда Рини лишь моргнул, Страйк перешел к более конкретным действиям.

– Ты должен был ехать за овощами?

– Да, но я проспал.

– Когда ты проснулся?

– Почему ты спрашиваешь об этом?

– Я же сказал, мне нужна информация. Когда ты проснулся?

– Не знаю. Когда все сорвались, потому что маленькая с…

Рини прервал себя.

– Маленькая…? – спросил Страйк. Когда Рини не ответил, он сказал:

– Я так понимаю, тебе не понравилась Дайю?

– Никто ее, блядь, не любил. Испортилась, блядь, вконец. Спросите любого, кто там был.

– Значит, ты проснулся, когда все уже уходили, потому что Дайю исчезла?

– Да.

– Ты слышал, как люди, дежурившие в начале дня, рассказывали Уэйсу, что видели, как она уезжала на грузовике с Шери?

– Какого хрена ты хочешь это знать?

– Ты слышал, как они сказали, что она уехала на грузовике?

– Я не собираюсь говорить за них. Спроси их, что они видели.

– Я спрашиваю, что ты слышал, когда проснулся.

Видимо, решив, что этот ответ не может его уличить, Рини наконец пробормотал,

– Да… они видели, как она ушла.

– Присутствовали ли Джонатан и Мазу на ферме, когда ты проснулся?

– Да.

– Как скоро ты узнал, что Дайю утонула?

– Не могу вспомнить.

– Попробуй.

Тигр еще раз вздрогнул. Голубые глаза моргнули, напряглись.

– Позже утром. Приехала полиция. С Шери.

– Была ли она расстроена тем, что Дайю утонула?

– Конечно, блядь, была, – сказал Рини.

– Шери уехала с фермы незадолго до тебя, верно?

– Не могу вспомнить.

– Я думаю, ты можешь.

Рини втянул свои впалые щеки. Страйк чувствовал, что это привычное выражение лица перед насилием. Он снова пристально посмотрел на Рини, который сначала напряженно моргнул.

– Да, она ушла после дознания.

– Дознания?

– Да.

– И она не сказала тебе, куда идет?

– Никому не сказала. Она ушла посреди ночи.

– А что заставило тебя уйти?

– Просто… надоело это место.

– Дрейпер ушел, когда ты ушел?

– Да.

– Вы оставались на связи?

– Нет.

– Поддерживал ли ты контакт с кем-либо из сотрудников ВГЦ?

– Нет.

– Тебе нравятся татуировки, – сказал Страйк.

– Что?

– Татуировки. У тебя их много.

– Ну и что?

– Есть что-нибудь на верхней части правой руки? – спросил Страйк.

– А что?

– Могу я взглянуть?

– Нет, блядь, не можешь, – прорычал Рини.

– Я спрошу об этом еще раз, – тихо сказал Страйк, наклонившись вперед, – на этот раз напоминая тебе, что с тобой может произойти после окончания интервью, когда я сообщу моему другу, что ты не был готов к сотрудничеству.

Рини медленно задрал рукав своей толстовки. На бицепсе был изображен не череп, а большой черный дьявол с красными глазами.

– Это что-то скрывает?

– Нет, – сказал Рини, одергивая руку.

– Ты уверен?

– Да, я уверен.

– Я спрашиваю, – сказал Страйк, потянувшись во внутренний карман пиджака и доставая пару полароидных снимков, найденных Робин в сарае на ферме Чепмена, – потому что я подумал, что у тебя когда-то мог быть череп, где находится этот дьявол.

Он положил две фотографии на стол, лицом к Рини. На одной из них высокий худой мужчина с татуировкой в виде черепа проникал в пухлую темноволосую девушку, а на другой тот же мужчина содомировал более маленького человека, чьи короткие распущенные волосы могли принадлежать Полу Дрейперу.

Лоб Рини начал блестеть в резком верхнем свете.

– Это не я.

– Ты уверен? – спросил Страйк. – Потому что я подумал, что это лучше объясняет кошмары про свиней, чем запах свиного дерьма.

Потный и бледный Рини с такой силой оттолкнул от себя фотографии, что одна из них упала на пол. Страйк поднял ее и положил обе в карман.

– Этот дух, которого ты видел, – спросил он, – как он выглядел?

Рини не ответил.

– Ты знал, что Дайю регулярно рематериализуется на ферме Чепмена? – спросил Страйк. – Они называют ее Утонувшим…

Без предупреждения Рини поднялся на ноги. Если бы его пластиковый стул и стол не были прикреплены к полу, Страйк готов был поспорить, что заключенный опрокинул бы их.

– Эй! – сказал стоявший рядом надзиратель, но Рини уже быстро шел к двери в главную тюрьму. Еще несколько надзирателей догнали его и вывели через дверь в коридор. Заключенные и посетители оборачивались, чтобы посмотреть, как Рини уходит, но быстро возвращались к своим разговорам, боясь потерять драгоценные минуты.

Страйк встретился взглядом с глазами крупного заключенного, сидящего за соседним столиком, который задавал немой вопрос. Страйк сделал небольшой отрицательный жест. Дальнейшие избиения не сделают Джордана Рини более сговорчивым, в этом Страйк был уверен. Он уже встречал напуганных людей, которые боялись чего-то худшего, чем физическая боль. Вопрос заключался в том, что именно привело Джордана Рини в такое состояние тревоги, что он был готов скорее подвергнуться самому страшному виду тюремного правосудия, чем разгласить это?

Глава 57

Девять в начале…

Когда вы видите злых людей,

Защитите себя от ошибок.

И-Цзин или Книга Перемен

К облегчению Робин, в следующем письме Страйк предложил решение проблемы передачи денег в ВГЦ.

Я разговаривал с Колином Эденсором, и он готов выделить 1000 фунтов стерлингов в качестве пожертвования. Если ты получишь реквизиты счета, мы организуем банковский перевод.

В связи с этим Робин попросила разрешения навестить Мазу в доме на ферме на следующее утро.

– Я хочу сделать пожертвование в пользу церкви, – объяснила она женщине с суровым лицом, которая курировала ее работу на кухне.

– Хорошо. Иди сейчас, до обеда, – сказала женщина, впервые улыбнувшись Робин. С радостью избавившись от запаха кипящей лапши и куркумы, Робин сняла фартук и ушла.

Июньский день был пасмурным, но когда Робин пересекала пустынный двор, солнце выскочило из-за туч и превратило бассейн Дайю, украшенный фонтанами, в бассейн с бриллиантами. К счастью, Эмили уже не стояла на своем ящике. Она простояла там целых сорок восемь часов, игнорируемая и не упоминаемая всеми прохожими, как будто всегда стояла и будет стоять. Робин стало вдвойне жаль Эмили к тому времени, когда на внутренней стороне ее спортивного костюма появились пятна мочи, а следы слез полоснули ее грязное лицо, но она, подражая всем остальным членам церкви, вела себя так, словно женщина была невидимой.

Другой причиной улучшения жизни на ферме Чепмена стало отсутствия Тайо Уэйса, уехавшего в центр в Глазго. Избавление от постоянного страха, что он снова попытается забрать ее в комнату уединения, принесло такое облегчение, что Робин даже чувствовала себя менее уставшей, чем обычно, хотя режим ручного труда продолжался.

Она преклонила колени у бассейна Дайю, совершила обычное подношение, затем подошла к резным двустворчатым дверям фермерского дома. Когда она подошла к нему, Сита, пожилая женщина с коричневой кожей и длинной копной серо-стальных волос, открыла их изнутри, неся в руках объемистый пластиковый мешок. Когда они проходили мимо друг друга, Робин почувствовала неприятный запах фекалий.

– Не подскажете, где находится офис Мазу? – спросила она Ситу.

– Прямо через дом, сзади.

Робин прошла мимо лестницы, по коридору с красными коврами, уставленному китайскими масками и расписными панно, в самое сердце фермерского дома. Проходя мимо кухни, она почувствовала запах жареной баранины, что резко контрастировало с унылым миазмом кипящих консервированных овощей, который она только что покинула.

В самом конце коридора, напротив нее, находилась закрытая дверь, покрытая черным лаком. Подойдя к ней, она услышала голос внутри.

– …этичный вопрос, конечно? – сказал человек, который, как она была почти уверена, был Джайлсом Хармоном. Хотя он сказал, что пробудет здесь всего несколько дней, но был уже неделю, и Робин заметила, как он ведет других девочек-подростков к комнатам для уединения. Хармон, который никогда не носил алый спортивный костюм, как обычные члены клуба, обычно был одет в джинсы и дорогие рубашки. Его спальня в фермерском доме выходила во двор, и его часто можно было видеть печатающим на машинке за столом перед окном.

Голос Хармона не был столь тщательно модулирован, как обычно. Более того, Робин показалось, что она услышала в нем нотки паники.

– Все, что мы здесь делаем, этично, – сказал второй мужской голос, в котором она сразу же узнала Энди Чжоу. – Это и есть этический курс. Помните, он не чувствует себя так, как мы. В нем нет души.

– Ты одобряешь? – Хармон спросил кого-то.

– Абсолютно, – сказал голос, который Робин без труда опознала как голос Бекки Пирбрайт.

– Ну, если ты так считаешь. В конце концов, он же твой…

– Нет никакой связи, Джайлс, – почти сердито сказала Бекка. – Никакой связи вообще. Я удивлена, что ты…

– Извини, извини, – успокаивающе сказал Хармон. – Материалистические ценности – я сейчас помедитирую. Я уверен, что все, что вы думаете, будет лучше. Вы, конечно, разбираетесь в ситуации гораздо дольше, чем я.

Робин показалось, что он сказал это, словно репетируя защиту. Она услышала шаги, и ей хватило нескольких секунд, чтобы броситься назад по коридору, производя как можно меньше шума на своих натренированных ногах, так что, когда Хармон открыл дверь кабинета, казалось, что она идет к нему с расстояния в десять ярдов.

– Мазу свободна? – спросила Робин. – Мне разрешили с ней встретиться.

– Она будет через несколько минут, – сказал Хармон. – Тебе лучше подождать здесь.

Он прошел мимо нее и направился наверх. Через несколько секунд дверь кабинета открылась во второй раз, и из нее вышли доктор Чжоу и Бекка.

– Что ты здесь делаешь, Ровена? – спросила Бекка, и Робин показалось, что ее яркая улыбка была чуть более принужденной, чем обычно.

– Я хочу сделать пожертвование на церковь, – сказала Робин. – Мне сказали, что я должна встретиться с Мазу по этому поводу.

– О, понятно. Да, иди, она там, – сказала Бекка, указывая в сторону офиса. Они с Чжоу ушли, их голоса звучали слишком тихо, чтобы Робин могла разобрать их слова.

Слегка напрягшись, Робин подошла к двери кабинета и постучала.

– Входите, – сказала Мазу, и Робин вошла.

Офис, пристроенный к задней части здания, был настолько захламлен, пестрел красками и так сильно пах благовониями, что Робин показалось, будто она попала через портал на базар. На полках стояло множество статуэток, божеств и идолов.

Увеличенная фотография Дайю в золотой рамке стояла на китайском шкафу, где на блюде горел джонс. Перед ней были разложены цветы и небольшие подношения. На долю секунды Робин почувствовала совершенно неожиданный приступ сострадания к Мазу, которая сидела напротив нее за столом из черного дерева, похожим на стол Чжоу, в длинном кроваво-красном платье, черные волосы до пояса спадали на белое лицо, на груди мерцала перламутровая подвеска в виде рыбки.

– Ровена, – сказала она, не улыбаясь, и момент доброты Робин исчез, как будто его и не было, так как она, казалось, снова почувствовала запах грязной ноги Мазу, раскрытой для поцелуя.

– Я хотел бы сделать пожертвование на церковь.

Мазу некоторое время неулыбчиво смотрела на нее, затем сказала:

– Садись.

Робин сделала все, как ей было сказано. При этом она заметила на полке за головой Мазу странный предмет: маленький белый пластиковый освежитель воздуха, который казался совершенно бессмысленным в этой комнате, полной благовоний.

– Так ты решила, что хочешь дать нам денег, да? – сказала Мазу, внимательно глядя на Робин своими темными, кривыми глазами.

– Да. Тайо поговорил со мной, – сказала Робин, уверенная, что Мазу это знает, – я тут немного подумала, и, похоже, он был прав, я все еще борюсь с материализмом, и пора вложить свои деньги в правильное место.

На длинном бледном лице появилась небольшая улыбка.

– И все же ты отказалась от духовной связи.

– После “Откровения” я чувствовала себя так ужасно, я считала себя недостойной, – сказала Робин. – Но я хочу искоренить ложное “я”, очень хочу. Я знаю, что мне предстоит много работы.

– Как ты собираешься делать пожертвования? Ты не взяла с собой кредитных карт.

Робин зарегистрировала это признание тем, что ее шкафчик был открыт и обыскан.

– Тереза сказала мне не делать этого. Тереза – моя сестра, она… Она вообще не хотела, чтобы я сюда приезжала. Она сказала, что ВГЦ – это секта, – извиняюще произнесла Робин.

– А ты послушала свою сестру.

– Нет, но я действительно приехала сюда, чтобы изучить обстановку. Я не знала, что останусь. Если бы я знала, как буду себя чувствовать после недели служения, я бы взяла с собой банковские карточки – но если вы позволите мне написать Терезе, я смогу организовать банковский перевод на счет церкви. Я хотела бы пожертвовать тысячу фунтов.

По тому, как слегка расширились глаза Мазу, она поняла, что не ожидала такого большого пожертвования.

– Очень хорошо, – сказала она, открыла ящик стола и достала оттуда ручку, бумагу для письма и чистый конверт. Она также положила на стол шаблон письма для копирования и распечатанную карточку с реквизитами банковского счета ВГЦ. – Теперь ты можешь это сделать. К счастью, – сказала Мазу, доставая из другого ящика кольцо с ключами, – твоя сестра написала тебе только сегодня утром. Я собиралась попросить кого-нибудь передать тебе ее письмо за обедом.

Теперь Мазу направилась к шкафу, на котором стоял портрет Дайю, и отперла его. В поле зрения Робин попали кипы конвертов, скрепленных резинками. Мазу извлекла один из них, снова заперла шкаф и сказала, все еще держа в руках письмо,

– Я сейчас вернусь.

Когда за Мазу закрылась дверь, Робин бегло оглядела кабинет, и ее взгляд упал на розетку в плинтусе, к которой ничего не было подключено. Поскольку камера, которая, по ее мнению, была спрятана в освежителе воздуха, фиксировала каждый ее шаг, она не решилась ее рассматривать, Но, раз они пользуются подобными устройствами, она подозревала, что эта невинная розетка также является скрытым записывающим устройством. Возможно, Мазу вышла из комнаты, чтобы посмотреть, что она будет делать, оставшись одна, поэтому Робин не стала подниматься с кресла, а принялась за работу по копированию письма-шаблона.

Мазу вернулась через несколько минут.

– Вот, – сказала она, протягивая письмо, адресованное Робин.

– Спасибо, – сказала Робин, открывая письмо. Она была уверена, что письмо уже было вскрыто и прочитано, судя по подозрительно сильному клею, которому оно было запечатано. – Хорошо, – сказала Робин, просматривая письмо, написанное почерком Мидж, – она дала мне свой новый адрес, а у меня его не было.

Она закончила копировать шаблон письма, адресовала конверт и запечатала его.

– Я могу отправить его, – сказала Мазу, протягивая руку.

– Спасибо, – сказала Робин, поднимаясь на ноги. – Я чувствую себя намного лучше, когда делаю это.

– Не стоит давать деньги, чтобы “почувствовать себя лучше”, – сказала Мазу.

Они были одного роста, но почему-то Робин все равно чувствовал, что Мазу выше.

– Твой личный барьер на пути к чистому духом – это эгомотивность, Ровена, – сказала Мазу. – Ты продолжаешь ставить материалистическое “я” выше коллективного.

– Да, – сказала Робин. – Я… я пытаюсь.

– Что ж, посмотрим, – сказала Мазу, слегка помахав письмом, которое только что передала ей Робин, и, по мнению последней, только после того, как деньги окажутся на банковском счете ВГЦ, можно будет считать, что она достигла духовного прогресса.

Робин вышла из фермерского дома, держа в руках письмо. Несмотря на то, что было время обеда и она была очень голодна, она зашла в женский туалет, чтобы внимательнее рассмотреть страницу в своей руке.

Наклонив бумагу под верхним светом в туалетной кабинке, Робин заметила почти незаметную линию полоски: кто-то стер дату отправки. Перевернув конверт, она увидела, что время и дата на почтовом штемпеле также размыты. Обессиленная, она уже не могла с точностью определять промежутки времени и не имела возможности воспользоваться календарем, Робин не могла вспомнить, когда именно она попросила Терезу прислать фальшивое письмо, но сомневалась, что узнала бы о его существовании, если бы Мазу не хотела, чтобы у нее был адрес Терезы.

Впервые Робин пришло в голову, что одной из причин отсутствия реакции Уилла Эденсора на письма, извещавшие его о смерти матери, может быть то, что он никогда их не получал. Уилл владел большим трастовым фондом, и в интересах церкви было, конечно, чтобы он оставался на ферме, безропотно передавая деньги, а не обнаруживал, узнав о смерти матери, что не может воспринимать ее как объект плоти или относиться к ее любви как к материалистическому имуществу.

Глава 58

Две дочери живут вместе, но их мысли не направлены на решение общих проблем.

И-Цзин или Книга Перемен

Робин знала, что тысяча фунтов стерлингов от Колина Эденсора должна была поступить на банковский счет ВГЦ, потому что через несколько дней после того, как она передала Мазу письмо с приказом о переводе денег, она воссоединилась со своей первоначальной группой высокопоставленных рекрутов. Никто не вспоминал о ее сеансе Откровения, никто не приветствовал ее возвращение – все вели себя так, как будто ее и не было.

Это взаимовыгодное молчание распространилось и на необъяснимое отсутствие Кайла в группе. Робин не стала спрашивать, как он провинился, но она была уверена, что он сделал что-то не так, потому что вскоре заметила его за тяжелой ручной работой, от которой ей только что разрешили отказаться. Робин также заметила, что Вивьен теперь отводила глаза, когда ее группа и группа Кайла проходили мимо друга.

Робин узнала, в чем заключалось преступление Кайла, когда сидела напротив Шоны за ужином в тот вечер.

После того, как Шона по неосторожности наняла Робин для помощи в занятиях с детьми, ее обрили налысо. Если при первом появлении в лысом виде она казалась напуганной, то теперь вновь проявилась ее изначальная болтливость и нескромность, и первыми ее гордыми словами, обращенными к Робин, были,

– Мой снова увеличивается.

Она похлопала себя по животу.

– Ох – сказала Робин. – Поздравляю.

– Ты так не говори, – с насмешкой сказала Шона. – Я не делаю это для себя. Ты должна поздравлять церковь.

– Верно, – устало сказала Робин. Она специально сидела с Шоной в надежде узнать больше новостей о Джейкобе, потому что догадывалась, что именно его судьбу она подслушала, когда Хармон, Чжоу и Бекка обсуждали что-то в кабинете Мазу, но она забыла, насколько раздражительной может быть эта девушка.

– Ты слышала о нем? – Шона спросила Робин радостным шепотом, когда Кайл проходил мимо конца стола.

– Нет, – сказала Робин.

– Хахаха, – сказала Шона.

Люди рядом с ними были заняты своим напряженным разговором. Шона оглянулась в сторону, чтобы убедиться, что ее не подслушивают, и, наклонившись, шепнула Робин:

– Он говорит, что у него нет духовной связи с, ну, знаешь… женщинами. Сказал это прямо в лицо Мазу.

– Ну, – осторожно сказала Робин, тоже шепотом, – я имею в виду… Он ведь гей, не так ли? Так что…

– Это материализм, – сказала Шона громче, чем собиралась, и один из молодых людей рядом с ними оглянулся, и Шона, вопреки желанию Робин, громко сказала им:

– Она считает, что есть такое понятие, как “гей”.

Очевидно, решив, что ничего хорошего из ответа Шоне не выйдет, молодой человек вернулся к своему разговору.

– Тела не имеют значения, – твердо сказала Шона Робин. – Важен дух.

Она снова наклонилась к ней и снова заговорила заговорщицким шепотом.

– Вивьен хотела установить с ним духовную связь, и я слышал, как она выбежала оттуда, типа, плача, хахаха. Вот это эгоистичность, думать, что люди недостаточно хороши, чтобы с ними спать.

Робин молча кивнула, что, похоже, удовлетворило Шону. Пока они ели, Робин пыталась подвести Шонну к теме Джейкоба, но кроме уверенного утверждения Шонны, что он обязательно скоро уйдет, потому что так распорядился папа Джей, больше ничего не выяснила.

Следующее письмо Робин к Страйку было лишено полезной информации. Однако через два дня после того, как она положила его в пластиковый камень, ее и остальных высокоуровневых новобранцев, за исключением Кайла, Бекка Пирбрайт привела на очередное занятие по ремеслу.

Стоял жаркий безоблачный июньский день, и Бекка вместо толстовки надела футболку с логотипом церкви, хотя рядовые прихожане продолжали ходить в своих плотных спортивных костюмах. Вдоль тропинки, ведущей к бытовкам, цвели полевые маки и маргаритки, и Робин могла бы почувствовать приподнятое настроение, если бы не тот факт, что прекрасная погода на ферме Чепменов переключила ее мысли на все те места, где она предпочла бы оказаться. Даже центр Лондона, который в жару никогда не был самым уютным местом, в эти дни казался ей каким-то ненастоящим. Она могла бы надеть летнее платье вместо этого толстого спортивного костюма, купить себе бутылку воды по желанию, гулять где угодно и свободно…

Когда группа подошла к порткабине, где обычно делали кукурузные куколки, раздался испуганный ропот. Столы перенесли на улицу, чтобы не было душно в ремесленном цехе, но удивление группы не было связано с перестановкой столов.

Несколько членов церкви сооружали рядом с бытовкой соломенного человека высотой двенадцать футов. У него был прочный проволочный каркас, и Робин теперь поняла, что большая соломенная скульптура, над которой она видела Вэн, была головой.

– Мы делаем такие каждый год, в честь Проявления Украденного Пророка, – сказала улыбающаяся Бекка, усаживаясь за столы для рукоделия и рассматривая большого соломенного человека. – Пророк сам был талантливым мастером, поэтому…

Голос Бекки прервался. Эмили только что вышла из-за соломенной скульптуры, руки ее были заняты бечевкой. Голова Эмили была свежевыбрита; как и Луизе, ей явно еще не разрешили отрастить волосы. Эмили бросила на Бекку холодный, вызывающий взгляд, после чего вернулась к своей работе.

– Поэтому мы чествуем его по тем средствам, которые он выбрал для самовыражения, – закончила Бекка.

Когда группа автоматически потянулась к стопкам полых соломинок, Робин увидела, что ее товарищи перешли к изготовлению фонарей Норфолка, более сложных, чем те, которые она делала раньше. Поскольку никто не захотел ей помочь, Робин потянулась к ламинированной инструкции на столе, чтобы посмотреть, что нужно делать, а солнце било ей в спину.

Бекка скрылась в ремесленной комнате и вернулась с переплетенным в кожу экземпляром “Ответа”, из которого Мазу читала, пока они работали. Сняв шелковую закладку с указанием места, на котором они остановились в последний раз, Бекка прочистила горло и начала читать.

– Теперь я перехожу к той части моей личной истории веры, которая столь же ужасна, сколь и чудесна, столь же душераздирающа, сколь и радостна.

Позвольте мне прежде всего заявить, что для тех, кто живет в “мире мыльных пузырей”, то, о чем я собираюсь рассказать, – или, по крайней мере, моя реакция на это и мое понимание этого – скорее всего, вызовет недоумение, даже шок. Как, спросят они, смерть ребенка может быть чудесной или радостной?

Прежде всего я должен рассказать о Дайю. Материалисты назвали бы ее моей дочерью, хотя я любил бы ее точно так же, если бы не было плотской связи.

С самого раннего детства было очевидно, что Дайю никогда не понадобится пробуждение. Она родилась бодрствующей, и ее метафизические способности были необычайно велики. Она могла одним взглядом укрощать дикий скот, безошибочно находить потерянные предметы, как бы далеко они ни находились. Она не проявляла интереса к детским играм и игрушкам, но инстинктивно обращалась к Священному Писанию, она умела читать раньше, чем ее учили, и изрекать истины, на понимание которых у многих уходит целая жизнь.

– И она могла стать невидимой, – раздался прохладный голос рядом с возвышающимся соломенным человеком.

Несколько человек из группы посмотрели на Эмили, но Бекка проигнорировала это замечание.

– По мере того, как она росла, ее способности становились все более исключительными. Мысль о том, что четырех– или пятилетний ребенок обладает такой степенью духовного призвания, показалась мне нелепой, если бы я не был свидетелем этого. С каждым днем она возрастала в мудрости и давала все новые и новые доказательства своего чистого общения с Пресвятым Божеством. Даже будучи ребенком, она намного превосходила меня в понимании. Я потратил годы на то, чтобы понять и использовать свои собственные духовные дары. Дайю же просто принимала свои способности как естественные, без внутреннего конфликта, без смущения.

Сейчас я оглядываюсь назад и удивляюсь, как я не понял ее судьбы, хотя она говорила мне о ней за несколько дней до своего земного конца.