Текст книги "Собрание стихотворений и поэм"
Автор книги: Расул Гамзатов
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 62 страниц)
Но, правда, в жизни случаи бывали: Все за собой сжигая корабли, Те к радости моей, а те к печали Границу роковую перешли.
Не склонна совесть ни к каким уступкам, И, находясь в дозорной вышине, Она определяет по поступкам, Кто на какой сегодня стороне.
*
Покарай меня, край мой нагорный, За измену твоей высоте. Верил я в чей-то вымысел вздорный И разменивал жизнь в суете.
И, кидаясь в никчемные споры, У отцов словоблудья в чести, Забывал, что походят на горы Те, кого и годам не снести.
Лег на совести отблеск заката За поступок, что был не к лицу: Разыграв из себя дипломата, Подал руку я раз подлецу.
Словно с горским обычаем в ссоре, В дни иные, ленивцу под стать, Умудрялся я ранние зори В сновидениях поздних встречать.
Острожным бывал и несмелым. Обрывал не по воле строку. И пришлось на меня виноделам Поработать на этом веку.
Как в преддверии праздника снова Мальчик сладостной ждет пахлавы, Так, сластена печатного слова, Вожделенно я ждал похвалы.
В окружении пеших и конных Был на розовый цвет нескупой, А униженных и оскорбленных Я не видел, как будто слепой.
Покарай меня, край мой нагорный, Будь со мной за грехи мои строг И на старенькой лодке моторной На безлюдный свези островок.
Так ссылала седая Эллада За грехи стихотворцев своих. Отлучи от привычного склада Повседневных сумятиц земных.
Ни хулы пусть не будет, ни лести, Ты от жизни моей отруби Кабинет с телефонами вместе И машину с шофером Наби.
Отбери мне ненужные вещи: Микрофон, что глядит прямо в рот, Репродуктор, что голосом вещим Круглосуточно что-то речет.
Повели, мой владыка нагорный, Ты к природе приблизиться мне, С нею, дикой и нерукотворной, Ты оставь меня наедине.
Пусть вокруг темноликие кряжи, Слыша волн набегающих гул, Как бессменные, вечные стражи, Неподкупный несут караул.
Дай мне только перо и бумагу И над словом пророческим власть. Я на бурку косматую лягу, И вздохну, и задумаюсь всласть.
Поступи, как седая Эллада, И луну засвети в вышине, Чтоб она, как ночная лампада, Свет волшебный дарила бы мне.
И позволь, повелитель нагорный, Чтоб из множества женщин – одна, Вновь загадочной став и покорной, Приплывала ко мне дотемна.
И, отмеченный милостью божью, Как штрафник, обеленный в бою, Возвратясь, к твоему я подножью Положу «Одиссею» свою.
О ВОРАХ
Что плохо кладут, Воры крадут.
Ох, и охочи На это они В черные ночи И в белые дни.
Помалу, помногу Воруют вокруг: То заднюю ногу, То целый курдюк.
Один украдет – На себе отнесет. Другой украдет – На арбе отвезет.
Своруют одни – И не воры они. Другим никогда Не избегнуть суда.
Сорока-воровка Кашу варила, И, действуя ловко, Она говорила:
«Десять старательных Было молодчиков. Два указательных – В роли наводчиков. Средние – крали, Большие – съедали, В свидетели Два безымянных попали. Но дали не этому И не тому. Оба мизинчика Сели в тюрьму».
Что плохо кладут, Воры крадут.
Воруют на пару И в одиночку. То стащат отару, То чью-нибудь строчку.
Воруя, наелись И напились. Воруя, оделись И вознеслись.
Воруя, наглели, Воруя, божились, В чужие постели С чужими ложились.
Сорока-воровка Кашу варила, И, действуя ловко, Она говорила:
«Десять старательных Было молодчиков. Два указательных – В роли наводчиков. Средние – крали, Большие – съедали, В свидетели Два безымянных попали. Но дали не этому И не тому. Оба мизинчика Сели в тюрьму».
Гора на горе, Вор на воре.
Лисица-плутовка У многих в чести. Главное – ловко Следы замести.
Есть разные воры В любой из сторон. Иным, что матёры, Закон – не закон.
Угонит овец, Говорят: «Удалец!» А спер петуха – Не прощают греха.
Сорока-воровка Кашу варила, И, действуя ловко, Она говорила:
«Десять старательных Было молодчиков. Два указательных – В роли наводчиков. Средние – крали, Большие – съедали, В свидетели Два безымянных попали. Но дали не этому И не тому. Оба мизинчика Сели в тюрьму».
ПРОЩАЙ, ЗИМА!
Весна идет, как поезд с юга, По рельсам солнечных лучей. И ты, низвергнутая вьюга, Беги, сокройся от очей.
С небес все ярче брызжет охра, Долина облако спила. Прощай, зима! Беги! Намокла Твоя белесая спина.
Ее клюют капели звонко, Ты стерегись глядеть назад: С венком на голове девчонка Способна ослепить твой взгляд.
Беги, седая, без оглядки, Ты отгуляла на земле. Пусть белогрудые касатки На черной лепятся скале.
Вдоль городов, аулов, станций Беги, лишенная кольчуг. Льды тают, словно лики старцев, Когда неизлечим недуг.
Прощай! Не все твои седины Окрест достанутся ручью, Венчая горные вершины И буйно – голову мою!
ХМУРЫМ ЛЕТОМ
Абдурахман, ты помнишь лето, Когда сквозь ветреный простор Кидались тучи всего света На кручи соплеменных гор?
И дождь поля смывал на склонах, И превращались во врагов Потоки речек разъяренных И вышедших из берегов.
Вода по каменным уступам Стекала, яростно бурля. Вокруг изодранным тулупом Лежала взбухшая земля.
На маленьком аэроплане Летели мы через грозу. Подобно было рваной ране Ущелье каждое внизу.
Рванувшие рукой печали Железной выдержки кольцо, Как безъязыкие, молчали Мы, глядя бедствию в лицо.
Обвал гремел на небосклоне, Огонь метала высота. И на базальтовой ладони Мы приземлились в Тлярота.
Тут вышел к нам старик навстречу, Как из разверзнувшихся скал. И дождь, упав ему на плечи, К ногам в бессилии стекал.
Из-под бровей седых и хмурых Проклевывалась ясность дней, И двух оседланных каурых Он под уздцы держал коней.
И молвил, нас не утешая, Он, глянув молнии вослед: «Лиха напасть. Беда большая, Но все ж не худшая из бед».
Озерами казались лужи, И я решил его спросить: «А что для горцев может хуже Подобной непогоди быть?»
«Ее злодейство поправимо. И хуже для людей, когда Земляк их пролетает мимо, Не вспомнив отчего гнезда».
Кинжальный всполох отразился На стали кованых стремян. В седло вскочил и поклонился Ты старику, Абдурахман.
Под небом черным и лиловым Я видел в сумраке дождей, Как можешь ты душевным словом Мобилизовывать людей.
Хоть дьявольски они устали, Порыв их стал неодолим. Родимых гор ты был устами, А горы – мужеством твоим.
Гремели громы, как пророки, И сам с людьми кидался ты В осатанелые потоки, Чтоб на себе держать мосты.
Успех не заключался в чуде. Ты знал, не пряча слез в очах, Что лишь не каменные люди Его выносят на плечах.
И родины шептал я имя И обращался к ней с мольбой: «Доверь устами быть твоими, Ты, ставшая моей судьбой».
ЗА ВАС!
В застольной компании людной, Отбросив торжественный слог, Вздымаю, как будто бы лунный, Я бычий вместительный рог.
В нем дар виноградников древний, Веселья шипучего дар. В рубиновых каплях полдневный Долин откликается жар.
И, чествуя солнце в зените И славу воздав погребам, Вы к огненным каплям прильните, Как будто бы к женским губам.
А может, к столу не из бочек Нацежено это вино, А было добыто из строчек, Меня опьянивших давно.
Поймите, коль пьете не разом, А с чувством, как я его пил, Что холоден старцев в нем разум И пламенен юности пыл.
Сошлись, соблюдая обычай. И наши гремят имена, И рог возвышается бычий, Что красного полон вина.
И годы встают за плечами, И жизни я дань отдаю. Поднять этот рог завещали Солдаты, что пали в бою.
К моей он прижался ладони, Как месяца лунного брат, А рядом крылатые кони По горным вершинам летят.
Пусть литься в глаза мои будет Тепло человеческих глаз. Вы так удивительны, люди, Я пью, дорогие, за вас!
ПАМЯТИ НАРОДНОГО АРТИСТА БАСИРА ИНУСИЛОВА
Мой друг Басир, что ты наделал, милый? Зачем нам причинил такую боль? Встань поскорее, выйди из могилы, Тебе не подобает эта роль.
Ты не однажды умирал, бывало, И в смерть твою не мог не верить зал, Но гром оваций этого же зала Тебя опять из мертвых воскрешал.
Идет спектакль. На заднем плане горы. Я – только зритель, но в моей груди Волнуется помощник режиссера И шепчет: «Инусилов, выходи».
Но не сыграть тебе в любимой драме Ни нынче вечером, ни через год, Не вырваться тебе: могильный камень Сильнее сцены, что тебя зовет.
Сегодня упадет другой влюбленный, Взойдет другой правитель на престол. А ты без репетиций и прогонов, На горе нам, в другую роль вошел.
Кто автор пьесы, действие которой Выходит из привычных нам границ И убивает навсегда актеров, А не всего лишь действующих лиц?
И занавес упал неколебимый. Гремел оркестр, и молчал суфлер, Ты прочь ушел без парика, без грима, В простой одежде уроженца гор.
Мавр может уходить, он сделал дело И навсегда погиб в последний раз, И сразу же па сцене опустело, И грустно замер зал, и свет погас.
Мой друг Басир, что ты наделал, милый? Зачем нам причинил такую боль? Встань поскорее, выйди из могилы, Тебе не подобает эта роль.
*
Мне оправданья нет и нет спасенья. Но, милая моя, моя сестра, Прости меня за гнев и оскорбленье, Которое нанес тебе вчера.
Я заклинаю, если только можешь, Прости меня. Случается подчас, Что человек другой, со мной не схожий, В мое нутро вселяется на час.
И тот, другой, – жестокий, грубый, пьяный, – Бывает неразумен и смешон. Но он в меня вселяется незваный, И в нашей схватке побеждает он.
И я тогда все делаю иначе, Мне самому невыносимо с ним. В тот час я, зрячий, становлюсь незрячим, В тот час я, чуткий, становлюсь глухим.
При нем я сам собою не бываю И плохо понимаю, что творю, Стихи и песни – все я забываю, Не слышу ничего, что говорю.
Вчера свинцом в мои он влился жилы И все застлал тяжелой пеленой. Мне страшно вспоминать, что говорил он И что он делал, называясь мной.
Я силой прогонять его пытался, Но, преступая грань добра и зла, Он злился, он бранился, он смеялся И прочь исчез, как только ты ушла.
Я за тобой бежал, кричал. Что толку? Ты уходила, не оборотясь, Оставив на полу моем заколку И на душе раскаянье и грязь.
Мне оправданья нет и нет спасенья, Но ты прости меня, моя сестра, За униженье и за оскорбленье, За все, что сделал мои двойник вчера.
НОВАЯ ВСТРЕЧА
У ЦУМАДИНСКОЙ РЕКИ
Окутались сумраком дали, Бегут по реке огоньки. Мы тихо коней расседлали И сели на берег реки.
А ночь приближалась все ближе, Таинственных звуков полна. Сады и аульские крыши Во тьму погрузила она.
Звезда за звездою летела… Заснуть бы, да только невмочь. Вдруг девушка рядом запела, И песни наполнили ночь.
О, как они нежно звучали, От первой строки до конца! О, сколько в них было печали, О, как в них любили сердца!
И молча у горной речушки Старик, поседевший давно, Нам лил в деревянные кружки Полночного цвета вино.
А в песни врывались свирели, Черешня цвела у окна. От песни мы все захмелели, А в кружки смотрелась луна.
И снились мне черные косы. И видел я, будто во сне, Как горец, минуя утесы, К любимой летит на коне.
А девушка пела про вьюгу, Про то, как два красных цветка Тянулись в долине друг к другу, Но их разделяла река.
Про то, как два сердца когда-то Тянулись друг к другу с весны, Да были по воле адата Печальной судьбой сражены.
Глотали мы каждое слово, На девушку глядя сквозь тьму. И счастья, казалось, иного Не нужно из нас никому.
А девушка пела и пела… И я не заметил средь гор, Как утро рукой своей белой Зажгло на востоке костер.
И мы любовались собою И чем-то гордились, когда На конях знакомой тропою Въезжали в аул Цумада…
И больно порой мне, ей-богу, Когда я встречаю людей, Что выше подняться не могут Своих обмелевших страстей.
Но если я вспомню при этом Ту ночь, что забыть мне нельзя, Душа озарится рассветом И боль утихает моя.
И город становится шире, И вижу друзей я кругом… Как много хорошего в мире, Как много красивого в нем!
*
Мой старший брат, солдат, а не наиб, В лихом бою над Волгою погиб. Старуха мать в печали и тоске Поныне ходит в траурном платке.
И больно мне и горько оттого, Что стал я старше брата своего.
СОСНА
С вершины не сорваться водопаду. Над ним промерзло небо докрасна. Но и зимой весеннему наряду Не изменяет гордая сосна.
Снег на плечах, а ствол темнее бронзы. Люблю ее за то, что о весне, Когда не греет огненное солнце, Она всегда напоминает мне,
О роднике, журчащем под горою, О соловьях – волшебниках лесных, И о цветах, которые порою Прекрасней тех, с кем сравнивают их.
Стоит сосна, а рядом, пригорюнясь, Столетний дуб все думает о ней. Она ему напоминает юность Неукротимой зеленью ветвей.
ГОРИТ МОЕ СЕРДЦЕ
Горит мое сердце и ночью и днем, Весна ли иль скованы воды. Горит мое сердце, пылает огнем, Сквозь сердце проносятся годы.
Я помню, лежал пионер под горой, Сраженный кулацкою пулей, И сердце мое полуночной порой Огнем загорелось в ауле.
К немилому в жены, рыдая навзрыд, Идет под чадрою невеста, А сердце мое, протестуя, горит, И мало в груди ему места.
Билет комсомольский вручает райком Мне, горскому парню простому. А сердце пылает высоким огнем. «Твое!» – отвечает райкому.
Мадрид осажденный вставал под ружье, И, раны забыв и усталость, Горело огнем его сердце мое И кровью его обливалось.
С войны не вернулся солдат рядовой – Мой брат, похороненный в поле. И сердце мое, как светильник живой, Пылает, сжимаясь от боли.
Равненье направо! Держу я свой путь По площади Красной с друзьями. Горит мое сердце! Когда бы не грудь – Оно превратилось бы в знамя.
Влюбился я в лучшую девушку гор, В красивую дочку соседки. И счастливо сердце, как будто костер, В который подбросили ветки.
Ночами перо для работы беру, Вскочив, как солдат по тревоге. Горит мое сердце, диктуя перу, Всегда мое сердце в дороге.
Не только любовь, но и ненависть в нем Сильнее, чем пламя пожарищ. Горит мое сердце и ночью и днем, С тобой мое сердце, товарищ!
МОЛОДОМУ ПОЭТУ
Могу я быть наставником едва ли, Но ты запомни, молодой поэт: Стихи – птенцы веселья и печали – Без боли не рождаются на свет.
Поешь хвалу, бросаешь ли проклятья, В стихах, как в жизни, будь самим собой, Не забывай, что свадебное платье И белый саван шьют одной иглой.
Пиши о счастье, так пиши, чтоб горя Сторонкой сердце вдруг не обошло. Рождают реку, что питает море, Холодный снег и вешнее тепло.
Воспой любовь, воспой строкой крылатой. Но только, друг мой, помни наперед, Что в сердце настоящего солдата С любовью рядом ненависть живет.
Не заставляй перо быть торопливым, Пусть выдержкой прославится оно. Кто тянет руки к несозревшим сливам? Кто пьет недобродившее вино?
Ты будь как тот охотник беспокойный, Что пропадает сутками в лесу, Чтобы добыть не зайца в чаще хвойной, А черно-серебристую лису.
О ДРУЖБЕ
Ты счастлив тем, что многие года Живешь спокойно, с бурями не споря, Друзей не знаешь, то есть никогда Ни с кем не делишь радости и горя.
Но если даже прожил ты сто лет И голова, как мудрость, поседела, Тебе при людях говорю я смело, Что не родился ты еще на свет.
РЕКИ И РЕЧКИ
Когда весною тает снег на взгорьях, Немноговодны и нешироки, Как бы крича: «Быстрее к рекам, к морю!» – Бегут по горным склонам ручейки.
Но в небе над землею Дагестана Палит весною солнце неустанно.
Текут ручьи из снегового края, Но по пути, без тени и дождя, Теряются в песках, пересыхая, До русел рек заветных не дойдя.
Мелеют реки на степных просторах, Они текут, отчаявшись давно, Печальные, как женщины, которым Стать матерями было не дано.
На берегу каспийском ночью поздней Не раз и сам я слышал, как вдали Журчат Койсу, рассказывая звездам О речках, что до них не дотекли.
Не все мои стихи достигли цели. Из них иные, словно ручейки, Едва ли не в истоках обмелели, Не увидав ни моря, ни реки.
МОЕ ПОЖЕЛАНИЕ
Город наш присыпает порошей, Новый год наступает опять… Я желаю всем людям хорошим То, что может лишь друг пожелать.
Я хочу, чтобы звонкий, счастливый, Всюду слышался смех детворы, Чтобы девушки были красивы, Чтобы юноши были мудры. Я желаю вам друга такого, Чтоб в тяжелый, нерадостный час Произнес настоящее слово, Что спасительным будет для вас.
Невозможно прожить без печали, Но хочу я, друзья, пожелать, Чтобы в радости вы забывали, Что недавно пришлось горевать. Чтобы люди с улыбкой встречались, А прощались грустны и тихи, Чтобы дети без боли рождались, Чтобы с болью рождались стихи.
Если девушка нынешним летом Обижала тебя, не любя, Пусть она пожалеет об этом, Потому что полюбит тебя. Я хочу пожелать Дагестану Много новых поэтов больших. Ничего, что неслышен я стану, Заглушаемый голосом их.
А тебе, женолюб многогрешный, Я желаю признанья вины, Чтоб просил целый год безуспешно Ты прощенья у первой жены. А с тобою что делать, не знаю, Говорун, ты меня извини: Я желаю, чтоб немочь зубная Нас спасла от твоей болтовни.
Я желаю еще, как ни странно, Чтобы гости стучались к тому, Кто, забыв про закон Дагестана, Скуповат и не рад никому. Я хочу, чтобы песни звучали, Чтоб вином наполнялся бокал, Чтоб друг другу вы все пожелали То, что я вам сейчас пожелал.
МОЙ ДЕНЬ РОЖДЕНЬЯ
Опять сегодня день рожденья мой, Холодный день, осенний день недолгий. Я вижу, во дворе старик седой Метет опавшую листву метелкой.
Как листья были зелены весной И как они теперь желты и редки! Пичуга, собираясь в край иной, В последний раз поет на голой ветке.
Метет старик недоброю метлой, И с кучей листьев, некогда зеленых, Он заметает год, прожитый мной. А много ль их, еще не заметенных?
Нет, дорогая, как там ни крути, Как ни шути, услышав поздравленья, Но с каждым годом после тридцати Мне все грустней в день моего рожденья.
БОЛЬНЫЕ ЗУБЫ
Я проснулся как-то ночью Оттого, что зуб болел, Ныл, стрелял и дергал очень, И заснуть я не сумел. Нет ни сна, ни аппетита, То хожу я, то сижу, То лежу я, как избитый, – Места я не нахожу! Я томился, я бранился, Я совсем валился с ног, Я лицом переменился, И работать я не мог. Как терпел я, сам не знаю, Как я вынес столько дней! О, дрянная боль зубная, Что сравниться может с ней? Врач, живущий по соседству, Помню, спас меня тогда. Заявил он: «Знаю средство – Вырвать с корнем навсегда!» И, сказав: «Виновны сами, У врача вы редкий гость!» – Он умелыми щипцами Вырвал зуб, как ржавый гвоздь! Может, средство было грубо, Но понадобилось раз, И зато другие зубы Жизнь не портят мне сейчас. Люди подлые и злые Есть еще у нас в стране И, как зубы те гнилые, Не дают покоя мне. Подхалим с начальством ладит, Клеветник ползет ползком С лисьей хитростью во взгляде, Со змеиным языком. Вор, растратчик, лодырь мелкий – Вот он! Вижу по глазам! – Сор бросает в ту тарелку, Из которой ест он сам. Кулаки в карманы пряча, Лицемеры наших дней Ищут, где б найти удачу, Где водица помутней. Ждут, напакостить кому бы, Ищут, где б найти приют, И, как порченые зубы, Нам покоя не дают. Знаю волчью их повадку, Уцелевших подлецов! Вот бы силу мне и хватку Хирургических щипцов!
ПИСЬМО ОДНОМУ ХУНЗАХЦУ
В Хунзахе, где улочка вьется косая, Старуха плелась одиноко домой, Согнувшись дугою, Едва не касаясь Кизиловой палки седой головой.
Мы встретились с ней, Постояли минутку, Заплакала, не было сил у нее. Конечно, я был недостаточно чутким, Зачем о тебе я спросил у нее?
С ней встретиться Было, поверь, не легко мне, А старой со мною еще тяжелей. Но, если уж ей о тебе я напомнил, Прости, И тебе я напомню о ней.
Не аист на грядки зеленого лука Тебя опустил и земле даровал. Рожден ты на свет и в страданьях и муках, Как люди, хоть ты человеком не стал.
Не стал человеком, но, выбившись в люди, Родимую мать позабыл ты давно, А мать все равно ожидает и любит. Что делать – Ей сына забыть не дано.
Ей долгою ночью не спится, Вздыхая, Она терпеливо сидит у окна. И блещет, тоски ее не понимая, Бездетная, глухонемая луна.
О нет, ей не щеки твои пропитые, Не бас твой, осипший от громких речей, – Мерещатся кудри твои смоляные, Твой голос, журчащий, как звонкий ручей.
Ты видишься ей беззащитный, неловкий… Вот в сакле холодной при сальной свече Ты в грудь ей уперся кудрявой головкой, И ручка твоя у нее на плече.
Минули не месяцы – десятилетье. Снег таял в горах, Утекала вода. И «мать» – это слово порою в анкете, Чтоб тут же забыть, ты писал иногда.
Глядит на дорогу горянка седая, Конец головного платка теребя… Десятую зиму она ожидает, Десятое лето цветы собирает, Чтоб горными маками встретить тебя.
Но ты ни зимою, ни летом не едешь, И нет от тебя долгожданных вестей. Старик письмоносец стучится к соседям, Смущенно пройдя мимо сакли твоей.
Старик письмоносец обходит селенье, Приносит он в сумке другим матерям Слова, возвращающие на мгновенье Угасшее зренье ослабшим глазам.
Послушай, мой сверстник, Земляк неудачный, Ты трезвым не помнишь, хоть вспомни спьяна: В селении старая женщина плачет Слезами, что крепче и горше вина.
Ты тратишь свое красноречие даром, Дружкам по пирушкам оно ни к чему. И слово твое, кроме матери старой, Не нужно, коль правду сказать, никому.
Не верит она, что у сына родного Не сердце, а камень, замшелый, сырой, Но камни, когда обращают к ним слово, И те откликаются эхом порой.
Мне кажется, тот, чья душа очерствела, Кто детство забыл и родимую мать, Продаст не задорого друга и дело, Тот с легкостью родину может предать.
БЫВШЕМУ ДРУГУ
1
Противны мне люди с повадкою лисьей. Сказать откровенно, я очень устал От их удивительно правильных мыслей И прорепетированных похвал.
Был друг у меня. Я любил его, верил, Считал его чуть ли не братом родным. Пред ним раскрывал я приветливо двери, Я сердце свое раскрывал перед ним.
Каким простодушным я был вначале, Как было доверчиво сердце мое. Я говорил о своей печали Тому, кто был причиной ее.
Он восклицал: «Я долго не спал, А уснул и увидел тебя в сновиденье!» Я не думал, что лгал он, а он и не лгал: Он полночи писал на меня заявленье.
Я ему говорил о своих врагах, А он их другом был мне на горе, Я ему говорил о своих друзьях, А он мечтал меня с ними поссорить.
И делал это спокойно, без шума, Неуловимый и скользкий, как ртуть. А я до сих пор не могу придумать, Как мне уваженье друзей вернуть.
Я не знал, что речи друга фальшивы, Я шел и верил ему, любя, А теперь стою на краю обрыва, Кляну его и ругаю себя.
И правда, когда замыкается круг, Прозревает слепец, трезвеет мечтатель… Был друг у меня, и умер мой друг, Живет на земле мой враг, мой предатель.
2
Наивное сердце мое, почему Ты так доверчиво? Ты готово Открыться пред тем, поверить тому, Кто согреет тебя ласковым словом.
…Он называл меня другом заветным, И ты тянулось к нему, к врагу. Я не видел лжи, что была заметна, Как черная палка на белом снегу.
Порой мне казалось сладким питье, В котором было яду немало. Я, не чувствуя, брался за острие, Считая его рукояткой кинжала.
Глупец, я в зле не чувствовал зла, Хотя распознать его было просто. Похвалой мне казалась его похвала, Я верил в рукопожатья и тосты.
Я весел, если чему-нибудь рад. Я угрюм, если чем-нибудь озабочен, А он – актер, у него смеющийся взгляд, А в сердце злоба клокочет.
Он ставил капкан мне и был готов Вести меня, усыпляя сомненья, С улыбкой во все тридцать с лишним зубов За минуту до моего паденья.
Он говорил мне про Гейне и Блока, Иным восхищаясь, иное кляня, Он глядел на меня немигающим оком, Он знал мой характер лучше меня.
3
Я не умру от твоего обмана. Был друг – и нет… Утешусь. Не беда. Но у меня осталась в сердце рана, И я боюсь – осталась навсегда.
Тяжелый груз взвалил ты мне на плечи, Я старше и угрюмее теперь, И кто б с улыбкою ни шел навстречу: «Не ты ли в нем?» – я думаю теперь.
Ты мир мой не замазал черной краской, В моей груди не погасил огня, Но, научив глядеть на все с опаской, Ты сделал недоверчивым меня.
Я разорву страницы писем гладких, Я позабуду дни разлук и встреч. И лишь портрет, где ты с улыбкой сладкой, До самой смерти буду я беречь.
И пусть всегда он будет мне укором. Пусть он стоит (спасибо за урок), Как черный придорожный столб, который Нам говорит о трудности дорог.
Отец мой знал забавные примеры Того, как достается простакам. О бдительности пел он пионерам, И у костров о ней читали нам.
Усвоил я немало мудрых правил Из слов друзей, учителей, отца, Но нынче ты меня понять заставил Все то, что не постиг я до конца.
ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, МОЙ МАЛЕНЬКИЙ НАРОД
Умеешь ты печаль сурово Встречать без слез, без суеты. И без веселья показного Умеешь радоваться ты.
И не твои ль напевы схожи С полетом медленным орла, А пляски – с всадником, чья лошадь Летит, забыв про удила.
Характер гордый твой не стерся, И в речи образность живет. О, как люблю я сердцем горца Тебя, мой маленький народ!
В теснине горной, где повита Туманом кряжистая цепь, Душа твоя всегда открыта И широка всегда, как степь.
Живешь, с соседями не ссорясь, Ты, сняв свой дедовский кинжал, И я уже не темный горец, И ты иным сегодня стал.
У ног твоих гремят составы, С плеча взлетает самолет. Люблю, как сын большой державы, Тебя, мой маленький народ!
СТИХИ О ВЕСНЕ
1. В ВАГОНЕ
Белесыми тучами, сизыми долами На юг провожала равнина меня. И дрались вороны над рощами голыми, И реки дремали, безмолвье храня.
Березы, забыв о веселых поклонниках, Казалось, Ко мне обращались с мольбой: «Взгляни, как продрогли мы в платьицах тоненьких. Ты едешь к теплу, захвати нас с собой».
Буфетчица в шубке и белом переднике Спешила дорожную снедь разнести. А между вагонами, как безбилетники, Попутные ветры шептались в пути.
Хоть сутки уж едем – с теплом невезение: Посмотришь в окно – не отстала зима. Но вот просыпаюсь – и солнце весеннее Сверкает вдали над вершиной холма.
И пусть еще должен был ехать изрядно я, Но мне показалось, лишь глянул в окно, Что вижу тебя я, моя ненаглядная… О, как мы с тобой не видались давно!
Вчера еще крышу снежинки царапали, На санках мальчишки катались с горы, А нынче озимые видятся на поле, Слетаются птицы весенней поры.
И малые речки большими вдруг сделались, И утки заполнили каждый ставок, И окна открыть пассажиры осмелились, Хоть был проводник несговорчив и строг.
Наш поезд дорогой летел магистральною. И, видя вдали очертанье хребтов, Я знал, что уже на платформу вокзальную Ты вышла с букетом из первых цветов.
2. НА БУЛЬВАРЕ
Похож бульвар на майское кочевье: Здесь ручеек лепечет, как дитя, В ладонях новорожденных деревья Пригрели капли первого дождя.
А на скамье два старца, отдыхая, Сидят с утра. Их радость чуть грустна. «Вот и весна», – сказал один, вздыхая. Второй о чем-то вспомнил: «Да, весна».
Бросает взгляд мой сверстник не без ласки На тоненькую юную жену: Вдвоем везут наследника в коляске, Встречающего первую весну.
Над мальчуганом щебет хлопотливый, Дождинки и небес голубизна. «Вот и весна», – вздохнул отец счастливый. Мать нежно улыбнулась: «Да, весна!»
Склонились две студентки над тетрадкой, Но нелегко им заниматься тут: То глянут на прохожего украдкой, То вдруг шептаться весело начнут.
За это им, наверное, придется Ночь над конспектом провести без сна. «Вот и весна!» – одна из них смеется, Вторая лишь вздыхает: «Да, весна!»
А в поздний час между деревьев сонных Я шел и думал с нежностью земной: «Как много в нашем городе влюбленных – Скамейки нет свободной ни одной!»
Какой-то парень, словно мне на зависть, С девчонкой целовался… Ночь. Луна. «Вот и весна», – вздохнул я, улыбаясь, И отозвалось сердце: «Да, весна!»
3. В КАНЦЕЛЯРИИ
Луч солнца лежал на пороге, Поблескивал темный паркет. Начальник, суровый и строгий, Вошел не спеша в кабинет.
Улыбкою за год впервые Его озарились черты: Пред ним в кабинете живые Стояли в стакане цветы.
Вот сел он к столу деловито, И взгляд на бумаги упал. «Что это такое!» – сердито Он, брови нахмурив, сказал.
Всем сразу (скажите на милость!), Его сослуживцам пяти, Как будто они сговорились, Приспичило в отпуск идти.
Заочник: «Мол, сессия снова». Второй уезжает к родне. У третьего месяц медовый Давно приурочен к весне.
А этого на море тянет, К тому возвратилась жена… Цветы захмелели в стакане, Свистели стрижи у окна.
Подумал начальник в печали, Усы расчесав гребешком: «Курьеры медлительны стали, Не ездят, а ходят пешком».
К лицу машинисткам улыбки, Но в эти весенние дни, Как назло, двух слов без ошибки Не могут отстукать они.
Не сводит блаженного взгляда Его секретарша с окна, К нему в кабинет без доклада Людей пропускает она…
Прощай, мой герой канцелярский, Прощай и сочувствий не жди! В аул уезжаю аварский, О нем разговор впереди.
4. В АУЛЕ
Ущелье сотрясается от гула, Гремит в ущелье вешняя вода. На плоских крышах моего аула Зазеленели травы, как всегда.
А над рекой, округла и поката, Высокой грудью кажется гора. И мордочками белые ягнята, Как близнецы, к ней тянутся с утра.
Полно цветов сегодня красноватых На персиковой веточке любой, Как будто стая воинов пернатых Вела в саду кровопролитный бой.
Как много птиц! Без их заглавной роли Стихотворенье жить бы не могло, А тракторы, хоть пашут землю в поле, В стихи не лезут, критикам назло.
Любя цветы и горные потоки, Желаю я, чтоб людям всей земли Несли тепло взволнованные строки, Как на широких крыльях журавли.
ЗАПОЗДАЛЫЕ ЛАСТОЧКИ
Над горами голубеют дали, Пробудились первые ручьи… Что же вы с прилетом запоздали, Серебристокрылые мои?
Я гляжу на небо ежечасно. Прилетайте, ласточки, скорей! На дворе апрель уже, согласно Показаньям всех календарей.
Знаю я, предавшийся волненью, Зазвените в небе вы едва, Как в луга по вашему веленью Выбежит на цыпочках трава.
Станет солнце раньше подниматься На хребты, как будто на крыльцо, Чтоб оттуда в море любоваться На свое на ясное лицо.
Будут пропадать в лесу и в поле С девушками парни до утра. И взгрустнется старцам поневоле… Прилетайте, ласточки, пора!
В степь отары на зиму спускались, В горы вновь их двинут чабаны. Что случилось? Где вы задержались, Маленькие вестницы весны?
Прилетайте! С нас зимы довольно. Схожи с вами, люди говорят, Весточки в конвертах треугольных, Те, что прилетают от солдат.
Удержать теперь уж вас не в силе За морем тепло небес сквозных. Над дверьми подковы мы прибили, Чтоб слепили гнезда вы на них.
Ждут вас неба отчего просторы, И, хоть край мой птицами богат, Вижу я, как перед вами горы Снять папахи белые спешат.
ДОЛГАЯ ЗИМА
Зима, ты словно гость, что все живет И каждый день уехать обещает, И на прощанье руку подает, И все-таки никак не уезжает. Весна, ты словно друг далекий тот, Что каждый день приехать обещает, Давно с дороги телеграммы шлет, Но все в пути – никак не приезжает…
Прошел апрель, но все еще зима, Но нет цветов, и трав зеленых нету, Увешаны сосульками дома, Слепое небо серой мглой одето. Молчат остатки прошлогодних гнезд Там, где пора бы ласточкам гнездиться, Тяжелый лед плывет под черный мост В реке, где время детворе резвиться.
И плачут исхудавшие ягнята, Соскучившись по сочным травам гор, И песня чабана в часы заката Еще звучит в долине до сих пор. Черны на ветках гнезда у дорог, В них птицы словно узники в темнице, Что в заключенье отбыли свой срок, Но продолжают в камере томиться. И все наряды девичьи с цветами Еще в шкафах хранятся под замками. И солнце лик свой открывает редко, Как дагестанка в траурные дни И как моя стыдливая соседка На свадьбе среди будущей родни. Уж оскудели зимние запасы – Ведь на весну рассчитывали мы!
