412 000 произведений, 108 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Расул Гамзатов » Собрание стихотворений и поэм » Текст книги (страница 3)
Собрание стихотворений и поэм
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 21:17

Текст книги "Собрание стихотворений и поэм"


Автор книги: Расул Гамзатов


Жанр:

   

Поэзия


сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 62 страниц)

И люблю не дома, а на воле, В чистом поле, на хмельной траве, Задремать и пролежать, доколе Не склонится месяц к голове.

Без зурны могу и без чунгура Наслаждаться музыкою я, Иначе так часто ни к чему бы Приходить мне на берег ручья.

Я без крова обошелся б даже, Мне не надо в жизни ничего. Только б горы, скалы их и кряжи Были возле сердца моего.

Я еще, наверное, не раз их Обойду, взбираясь на хребты. Сколько здесь непотускневших красок, Сколько первозданной чистоты.

Как форель, родник на горном склоне В крапинках багряных поутру. Чтоб умыться – в теплые ладони Серебро студеное беру.

И люблю я шум на дне расселин, Туров, запрокинувших рога, Сквозь скалу пробившуюся зелень И тысячелетние снега.

И еще боготворю деревья, Их доверьем детским дорожу. В лес вхожу как будто к другу в дверь я, Как по царству, по лесу брожу.

Вижу я цветы долины горской. Их чуть свет пригубили шмели. Сердцем поклоняюсь каждой горстке Дорогой мне сызмальства земли.

На колени у речной излуки, Будто бы паломник, становлюсь. И хоть к небу простираю руки, Я земле возлюбленной молюсь.

ЖЕЛТЫЕ ЛИСТЬЯ

Капает дождик, все капает, капает, Капает на полуголые ветки. Падают листья, все падают, падают, Листья на ветках и желты и редки.

Ветер осенний солидным хозяином Гонит и с воем и с хохотом взашей Сирот, непрошеных и неприкаянных, Прочь со дворов вдоль по улице нашей.

Их проходящие топчут галошами, Топчут подошвами в глине и в иле. Люди забыли, как много хорошего Им эти листья недавно дарили.

Новые листья – я знаю – завяжутся, Почки набухнут, как в прошлые годы. Так почему же мне многое кажется Несправедливым в законах природы?

ВОН У ТОГО ОКНА

«Ты где мое сердце, дай мне ответ?» «Вон у того окна!» В груди моей пусто, сердца там нет, В груди моей боль одна.

«Где вы, мечты мои, светлые, где?» «Вон у того окна!» За моим окном человек в беде, Комната холодна.

«Где же вы, где вы, мои глаза?» «Мы у того окна!» В пустых глазницах моих слеза, Горяча и солона.

«Стихи мои, где же вы? С вами беда, В чьем вы томитесь плену? Строчки мои, вы летите куда?» «Летим мы к тому окну!»

«Где, мысли мои, вы ночью и днем?» «Мы у того окна!» «А кто обитает за тем окном?» «Двое: муж да жена».

Он да она, а я здесь при чем? Была мне знакома она… Я, бывало, разбуженный первым лучом, Глядел из того окна.

ЦАДИНСКОЕ КЛАДБИЩЕ

Цадинское кладбище… В саванах белых, Соседи, лежите вы, скрытые тьмой. Вернулся домой я из дальних пределов, Вы близко, но вам не вернуться домой.

В ауле осталось друзей маловато, В ауле моем поредела родня.. Племянница – девочка старшего брата, Сегодня и ты не встречала меня.

Что стало с тобой – беззаботной, веселой? Года над тобою текут как вода. Вчера твои сверстницы кончили школу, А ты пятиклассницей будешь всегда.

И мне показалось нелепым и странным, Что в этом краю, где вокруг никого, Зурна моего земляка Бияслана Послышалась вдруг у могилы его.

И бубен дружка его Абусамата Послышался вновь, как в далекие дни, И мне показалось опять, как когда-то, На свадьбе соседа гуляют они.

Нет… Здесь обитатели не из шумливых, Кого ни зови, не ответят на зов… Цадинское кладбище – край молчаливых, Последняя сакля моих земляков.

Растешь ты, свои расширяешь границы, Теснее надгробьям твоим что ни год. Я знаю, в пределах твоих поселиться Мне тоже когда-нибудь время придет.

Сходиться, куда б ни вели нас дороги, В конечном итоге нам здесь суждено. Но здесь из цадинцев не вижу я многих, Хоть знаю, что нет их на свете давно.

Солдат молодых и седых ветеранов Не дома настигла кромешная тьма. Где ты похоронен, Исхак Биясланов. Где ты, мой товарищ, Гаджи-Магома?

Где вы, дорогие погибшие братья? Я знаю, не встретиться нам никогда. Но ваших могил не могу отыскать я На кладбище в нашем ауле Цада.

На поле далеком сердца вам пробило, На поле далеком вам руки свело… Цадинское кладбище, как ты могилы, Могилы свои далеко занесло!

И нынче в краях, и холодных, и жарких, Где солнце печет и метели метут, С любовью к могилам твоим не аварки Приносят цветы и на землю кладут.

КИНЖАЛ

Со стены я снимаю старинный кинжал И сжимаю в руке неумело… Я ни разу на пояс тебя не цеплял, Чтобы мчаться на бранное дело.

Я, быть может, порой твой тревожу покой, Пыль со стали стирая холстиной. Что ж до крови, то крови не то что людской, – Ты ни птичьей не знал, ни звериной.

Ты висишь как безделка, а я до сих пор, Слыша тихий, но явственный голос, То на палец попробую, как ты остер, То попробую, режешь ли волос.

Жизнь дала мне оружье. Оружье мое Мир несет и с тобою не схоже, Почему же я глажу твое острие, Сталь точу, вынимая из ножен?

Почему же тебя берегу и берег Я, отпетый добряк-стихотворец?.. Почему?.. Мне ответил кинжал, если б мог: «Потому, что ты все-таки горец!»

МНЕ В ДОРОГУ ПОРА

Дорогая моя, мне в дорогу пора, Я с собою добра не беру. Оставляю весенние эти ветра, Щебетание птиц поутру.

Оставляю тебе и сиянье луны, И цветы в тляротинском лесу, И далекую песню каспийской волны, И спешащую к морю Койсу,

И нагорья, где жмется к утесу утес, Со следами от гроз и дождей, – Дорогими, как след недосыпа и слез На любимых щеках матерей.

Не возьму я с собою сулакской струи. В тех краях не смогу я сберечь Ни лучей, согревающих плечи твои, Ни травы, достигающей плеч.

Ничего не возьму, что мое искони, То, к чему я душою прирос, – Горных тропок, закрученных, словно ремни, Сладко пахнущих сеном в покос.

Я тебе оставляю и дождь и жару, Журавлей, небосвод голубой… Я и так очень много с собою беру: Я любовь забираю с собой.

СЛЕЗИНКА

Памяти Бетала Куашева

Ты ли, слезинка, поможешь мне в горе? Ты ли блеснешь и рассеешь беду? Горца, меня, для чего ты позоришь, Что ты блестишь у людей на виду?

Тот, чьи глаза мы сегодня закрыли, Видел и горе, и холод, и зной, Но никогда его очи в бессилье Не застилало твоей пеленой.

Тихо в ответ мне шепнула слезинка: «Если стыдишься, себя ты не мучь. Людям скажи, что блеснула дождинка, Малая капля, упавшая с туч».

*

Всего я боюсь, Я боюсь, что, быть может, Тебя не смогу оградить от обид, Что, может, знакомый иль просто прохожий Не то тебе скажет, не так поглядит.

Боюсь я, что ветер, ворвавшись незвано, Порвет между нами некрепкую нить, Что счастье окажется наше стеклянным, – Стекло чем крупнее, тем легче разбить.

Боюсь я, что море заботы и горя Тебя захлестнет и возьмет в оборот, И в волны соленого этого моря, Боюсь я, слезинка твоя упадет.

МОЙ ДАГЕСТАН

Когда я, объездивший множество стран, Усталый, с дороги домой воротился, Склонясь надо мною, спросил Дагестан: «Не край ли далекий тебе полюбился?»

На гору взошел я и с той высоты, Всей грудью вздохнув, Дагестану ответил: «Немало краев повидал я, но ты По-прежнему самый любимый на свете.

Я, может, в любви тебе редко клянусь, Не ново любить, но и клясться не ново, Я молча люблю, потому что боюсь: Поблекнет стократ повторенное слово.

И если тебе всякий сын этих мест, Крича, как глашатай, в любви будет клясться, То каменным скалам твоим надоест И слушать, и эхом вдали отзываться.

Когда утопал ты в слезах и крови, Твои сыновья, говорившие мало, Шли на смерть, и клятвой в сыновней любви Звучала жестокая песня кинжала.

И после, когда затихали бои, Тебе, Дагестан мой, в любви настоящей Клялись молчаливые дети твои Стучащей киркой и косою звенящей.

Веками учил ты и всех и меня Трудиться и жить не шумливо, но смело, Учил ты, что слово дороже коня, А горцы коней не седлают без дела.

И все же, вернувшись к тебе из чужих, Далеких столиц, и болтливых и лживых, Мне трудно молчать, слыша голос твоих Поющих потоков и гор горделивых».

ЗЕРКАЛО

Скажи, зачем и ты меня так зло Обманываешь, лживое стекло?

Моим друзьям поверило ты или Моим стихам о ранней седине, Но в снежный день друзья мои шутили, А я писал, когда взгрустнулось мне.

Не смейся над моею головою, На ней, ей-богу, нету седины, Нет прядей, схожих с вялою травою, Под камнем пролежавшею с весны.

ИЗ БОЛГАРСКОЙ ТЕТРАДИ

1. ДО НЕБА ДОСТАЮ РУКОЙ ЗЕМНОЮ…

Кипенье рек, обрывистые тропы, Клубящееся марево тумана. Крутые возвышаются Родопы, Как будто бы нагорья Дагестана.

До неба достаю рукой земною И вдаль смотрю с высокого привала, Где башлыком кавказским предо мною К плечу вершины облако припало.

Я вижу, как, стремительней косули, Марица мчится весело и гордо. Несется с гор вот так же не Койсу ли, Ущельям прополаскивая горло?

С аулом Кубачи не разминулись Мои дороги тут не потому ли, Что в Тырново над ярусами улиц Дома гнездятся, словно в том ауле.

Наверное, по той простой причине, Что память сердца верного ревнива, Мне в Казанлыкской видится долине Кумыкская зеленая равнина.

А с чем же мне сравнить глаза болгарок? Смотрю я в них завороженным взглядом. Глаза их – звезды, чей удел так ярок, А взгляд мой – спутник, движущийся рядом.

2. БОЛГАРИЯ, ВОЙДИ В МОЙ СТИХ…

Болгария, как в дом кавказца гость, Войди в мой стих, не зная листопада. Войди, как солнце входит в гроздь Зреющего винограда.

Болгария, войди в мой стих, войди, Как в сердце входит то, что сердцу мило. Войди, как входят теплые дожди В распаханные земли мира.

Войди, Болгария, войди в мой стих, Как входит пароход неторопливо В полукольцо объятий голубых Приветливого залива.

Войди, Болгария, войди в мой стих, Как входит пламя в горские камины, Как входят в кипень облаков седых Заснеженные вершины.

Болгария, войди в мой стих, войди, Он камню драгоценному оправа, Располагайся у меня в груди, Дружественная держава.

3. РОЗА БОЛГАРСКАЯ

Роза болгарская красного цвета, В герб твоей родины молодой Тебя, если б право имел я на это, Вписал по соседству бы с красной звездой.

Роза болгарская красного цвета, Собою ты все затмеваешь цветы. Тебя, если б право имел я на это, Сделал бы орденом Красоты.

4. СОФИЯ, Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ!

В вечерний час с вершины Витоши Я на Софию бросил взор. Огнем горячим чувств возвышенных В моей груди горит костер.

И словно свадебное вижу я Сиянье окон вдалеке. На тамаду похожа Витоша, Луна как рог в ее руке.

Деревья мокрыми ладошами Спокойно ловят звездный свет. Со мною рядом друг хороший мой – Родной Болгарии поэт.

Он говорит, прервав молчание: «София – город дорогой. С ней радостями и печалями Я связан больше, чем другой.

Рожденный под ее каштанами, Я здесь влюблялся и дружил. Был связан кровно с партизанами, Друзей погибших хоронил.

И за сентябрьской дымкой снова я Как будто вижу их – живых, Там, где шумят леса сосновые, И на софийских мостовых.

Безмолвно с ними я беседую. О наших днях заходит речь. И я клянусь самой победою Свободу родины беречь».

Поэта слушая болгарского, С ним рядом в вышине стою, И собственной души богатство я Воспоминаньям отдаю.

Родился в маленьком ауле я, В других девчонок был влюблен И земляков, сраженных пулями, Запомнил тысячи имен.

И с другом, обнявшись на Витоше, Любую долю разделю. Готовность эту строчкой выражу: «София, я тебя люблю!»

5. БОЛЬШАЯ СТРАНА

Болгария невелика, Но гостю, встреченному с ласкою, И в целый год наверняка Не обойти страну болгарскую.

В какую дверь ни захожу, Хоть с домом дом не схож обличием, Но в каждом – друга нахожу И дорожу его обычаем.

Уйдешь – обидится кунак, А я кавказец как-никак!

И, словно в доме земляка, Готов сидеть до бесконечности. Болгария невелика, Но нет границ ее сердечности.

И помнит каждого она Солдата, за нее погибшего. На памятниках имена Читаю с головой поникшею.

Вознесены под облака Редуты шипкинской баталии. Болгария невелика, Но мне не обойти Болгарии.

Рукою трогаю грозу, И облака такие близкие. Долина роз лежит внизу И виноградники фракийские.

Дунай и Янтра – хороши, Марица вся полна напевности. Открыта для моей души Земля бескрайней задушевности.

Мне полюбилась на века Красавица балканоликая, И хоть она невелика, Но все равно – страна великая!

ГОД МОЕГО РОЖДЕНИЯ

ГОРЦЫ У ЛЕНИНА

В это время уже в дагестанских горах Люди песни о нем и слагали и пели, С этим именем на пересохших губах Умирали бойцы в Араканском ущелье.

В тесноте наших дымных и бедных лачуг Узнавали легенды о нем друг от друга. И когда пел о Ленине песню ашуг, Снова петь эту песнь заставляли ашуга.

Знали имя его, Но в горах никогда Не видали хотя б небольшого портрета… В Дагестане тяжелые были года, Были жаркие битвы и жаркое лето.

Как мечтают морозной зимой о весне И как в полдень палящий мечтают о тени, Так уставшим, измученным людям во сне Снился Ленин.

Им казалось: Он был выше сосен и гор, Вынет шашку – Враги разбегаются в страхе, Им казалось, что острый, как лезвие, взор И блестит и горит из-под черной папахи.

И когда собрались в путь-дорогу к нему, Снарядились в столицу послы Дагестана, Насекли кубачинцы Огромную шашку ему И в Анди приготовили Бурку на великана.

Повезли ему трубку С алмазами чистой воды, Повезли ему шитые шелком кисеты. А еще Дагестан – Весь, От Каспия до Цумады, – Передал ему теплое слово привета.

И пошли через горы, поля, города, На ветру обжигая широкие лица, Горцы, Много видавшие, Но никогда Не бывавшие в светлой советской столице.

А в Москве дорогой, а в Москве трудовой От зари и до ночи кипела работа… У Кремлевской стены молодой часовой Отсалютовал им, пропуская в ворота.

Отворились им двери во всю свою ширь, Все здесь было приветливо, строго и просто. И в приемную вышел к ним Не богатырь, А простой человек невысокого роста.

И в кремлевских палатах, Средь стен расписных, Как-то ласково щурясь от яркого света, Словно старый их друг, он сидел среди них, Говорил, как с друзьями, И спрашивал даже совета.

Незаметно и быстро часы пронеслись, И послы Дагестана так счастливы были, Что когда уж совсем уходить собрались, То чуть-чуть про подарки свои не забыли.

И с улыбкой Ильич посмотрел на гостей, Взял и бурку, и шашку с насечкой горящей, Взял и трубку И, чтоб не расстроить друзей, Им тогда не признался, Что он некурящий.

И сказали они: «В нашем горном краю Никогда твоего не видали портрета. Ты, Ильич, фотографию дай нам свою, – Самым лучшим подарком для нас будет это».

И посланцы народа спешили домой, По пути обсуждая идеи и планы. И несли они горцам портрет дорогой, Где написано Лениным: «Красному Дагестану».

КРЕМЛЬ

Я не спал всю ночь, – С вокзала прямо. Молча, с непокрытой головой, Как стоят у нас пред мудрым самым, Я сейчас стою перед тобой.

Я ведь знал, что рано или поздно Доведется увидать и мне, Как горят рубиновые звезды Чуть ли не в небесной вышине.

Это их, сияющих и ярких, Я не мог забыть в огне боев, Это их искусные аварки Зажигали в бархате ковров.

Это их на серебре кинжалов Высекали наши мастера. Блеск их согревал меня, бывало, Как тепло пастушьего костра.

И куда ни шел бы, где бы ни был, Маяком светила мне всегда Не звезда с полуночного неба, А Кремля великого звезда.

Солнце золотистою указкой Над столицей вспыхнуло вдали. Время по часам на башне Спасской Проверяют люди всей земли.

ЧОХ

В краю, где светел небосвод И сладок каждый вдох, Среди отвесных гор живет Аул аварский Чох.

Кривы в нем улочки, но в нем Пути людей прямы. Гостей здесь любит каждый дом, – Принять умеем мы.

На стол поставим сыр, и мед, И горское вино; Оно холодное, как лед, Но горячит оно.

Здесь песня – спутница судьбы, И мы среди полей От сева и до молотьбы Не расстаемся с ней.

И если песня чабана Над стадом не звучит, Не ест овечка ни одна, – Теряет аппетит.

И если парень не женат, Но здесь на свадьбе был, Он сам попросит, чтобы сват Скорей его женил.

Кто был в горах и в свой приезд Смог в Чохе побывать, Пусть будет он из дальних мест – Заглянет к нам опять.

На стол поставим сыр и мед – И будет пир не плох… Вот так в горах у нас живет Аул аварский Чох.

МАША

В полдень вешнего денечка У соседки радость – дочка! Рад отец, – чего уж краше! – Выбрал дочке имя – Маша.

Девочка резвей касатки, У нее свои повадки: Чуть возьмешь – за нос хватает, Прядь твоих волос хватает, Отвернешься на минутку – Разобидишь не на шутку. У кого есть сын – спешите, Девушку не проглядите!

Любит Машу вся округа, Отнимают друг у друга, Тетка дарит ей теленка, Дядя – белого козленка, Бабка дарит ожерелье, Как невесте к новоселью. Всем в ауле нашем знатном Имя русское приятно!

Но когда дитя уймется И заснет – отцу взгрустнется: Вспомнит он у колыбели Дым войны, сестру в шинели, Ту, что жизнь спасала другу, Шла с бойцами в дождь и вьюгу, – Ведь ее в той дальней дали Тоже Машей называли. Там ее похоронили. И солдаты на могиле Думу думали, тоскуя: «Нам бы доченьку такую!»

Сон дочурки тих, спокоен, И в лице ребячьем воин Ищет, словно отголоска, Сходства с той далекой тезкой И тихонько шепчет: «Маша!..» Вырастет резвунья наша Под отцовскою опекой Славным, смелым человеком. Ей подарком с поля боя – Имя русское простое.

ДЕТИ ДОМА ОДНОГО

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ИЛЬИЧА

В доме очень простом он родился над Волгой в апреле. В эту пору у нас расцветают в долинах цветы, Возвращаются птицы в лесные свои колыбели И без снежных папах шелест листьев встречают хребты. Начинался тот день перекличкой гудков пароходных. В суете своих дел не заметив, конечно, того, Как в далеком Симбирске инспектор училищ народных Поклонился соседям, пришедшим поздравить его. Было будничным все. От забрезжившей утренней рани До вечерней звезды, изливавшей мерцающий свет, Не стреляли из ружей в нагорном моем Дагестане, Как обычай велит, если мальчик родился на свет. Рядовой этот день у истока событий, вначале, Для Ульяновых только особенным сделался днем. На семейном совете Владимиром сына назвали, Но никто в целом мире не ведал пока что о нем. А вблизи от Симбирска звучали над трактом печальным, Заглушив бубенцы всех фельдъегерских троек собой, То мятежная песня, то звон, что зовется кандальным. Впереди еще битвы и главный, решительный бой. Были стачки, восстанья. Смыкались ряды поколений. Жизнь нельзя удержать. Время – всадник в походном седле. И на подвиг Октябрьский повел свою родину Ленин, Чтоб судьбой, а не призраком стал Коммунизм на земле. Был он мудр и прост, прозорлив и всегда человечен. Жил заботой и болью еще не окрепшей страны. Как он дорог нам всем! Неподкупной любовью отмечен День рожденья его – самый светлый под небом весны.

О ЛЕНИНЕ

Вижу глаза его цвета каштанов, Светлые волосы, словно льняные. Передо мною Володя Ульянов, В жизни встречаемся мы не впервые.

Помню, как в школу пришел я учиться, Книгу открыл и, волнуясь немного, Встретился с ним на заглавной странице: Так начинается наша дорога.

Век, словно море бурливое, вспенен. В нем ни покоя, ни отдыха нету. Смотрит с портрета задумчивый Ленин, Взглядом орлиным окинув планету.

Как он нам дорог! Иду ль по долинам Или в ауле проснусь на восходе, Слышу – зовет его родина сыном, Слышу – отцом называют в народе!

РОДНОЙ ЯЗЫК

Родился я в горах, где по ущелью Летит река в стремительном броске, Где песни над моею колыбелью Мать пела на аварском языке.

Она тот день запомнила, наверно, Когда с глазами, мокрыми от слез, Я слово «мама», первое из первых, На языке аварском произнес.

Порой отец рассказывал мне сказки. Ни от кого не слышал я таких Красивых и волшебных… По-аварски Герои разговаривали в них.

Люблю язык тех песен колыбельных И сказок тех, что в детстве слышал я. Но рассказал о далях беспредельных И всех сограждан отдал мне в друзья Другой язык. С ним шел я через горы, Чтоб родины величие постичь. То был язык могучий, на котором Писал и разговаривал Ильич.

И сердцем всем, сын горца, я привык Считать родным великий тот язык.

ВЕРА ВАСИЛЬЕВНА

Мать родную никто не заменит. Мы с детства Это знаем. Всем сердцем я к матери льну. Но лишь стоит мне в годы былые вглядеться, – С нею рядом я женщину вижу одну…

Я навек озарен этим взглядом лучистым И улыбкой, что в душу запала, светла. Не забыть мне ту осень, поблекшие листья, Руку теплую, что на плечо мне легла.

Вспоминаю себя семилетним пострелом В дальнем горном ауле. Осенней порой На меня, как родная, она посмотрела, Та приезжая женщина с речью чужой.

Первый русский урок позабыть я могу ли? День погожий в сиянье сквозной синевы… Друг наш, Вера Васильевна, в горном ауле Двадцать лет прожила ты – посланец Москвы.

Сколько бед, сколько горестей ты одолела, Сколько трудностей встретила ты на пути, Сколько сил отдала ты любимому делу, Продолжая нелегкой дорогой идти.

Кулаки, озверевшие в злобном бессилье, Камни в окна швыряли и школу сожгли… В ночь пожара, когда тебе смертью грозили, Комсомольцы тебя от бандитов спасли.

Годы лучшие, время расцвета, здоровье Отдала ты аулу, приехала в глушь… А тебя возле мельниц ручных, у жаровен И в мечети чернили наветы кликуш.

И к тебе, что чохто не носила, я помню, Дочерей не пускали горянки в те дни. Ты прости их, муллою обманутых, темных, Ты прости их, – не сразу прозрели они.

Знаю, рано твоя голова поседела, Но такие, как ты, не отступят в борьбе. По ночам ты, вздыхая, на север глядела, И родная Москва вспоминалась тебе.

И Арбат, и квартира в том доме, что рядом С магазином цветочным, и старая мать, Что к далекому югу прикована взглядом И вовек не устанет безропотно ждать.

Средь вершин, где лепились орлиные гнезда, Вровень с горным селеньем, на дикой скале, Над тобою сияли московские звезды, Свет России, что путь указует земле.

Друг наш, Вера Васильевна, схожа была ты В эту пору с героями нашей земли, С коммунистами красных полков, что в двадцатом В наши горы свободу и мир принесли.

По ночам ты бралась за тетрадки при свете Самодельной коптилки, мерцавшей едва. На графленых страницах аварские дети Выводили впервые по-русски слова.

И лучилось, как солнышко, каждое слово, Вековую завесу срывавшее с глаз. …Мы сидели за партами в школе, готовы В жизнь вступить, что скликала на подвиги нас.

Мы росли. Нас крутые влекли перевалы, Мы мечтали трудиться, творить, открывать. Ты в дорогу далекую нас провожала, Наставляла, как мать, обнимала, как мать.

И, почувствовав неодолимую силу, Покидая гнездо, улетали птенцы. Ну, а ты оставалась и новых растила Там, где гор снеговые сияют венцы.

Сыновья этих гор, мы сражались без страха, Мы прошли сквозь бесчисленные бои. На рейхстаге пылающем: «Мы из Хунзаха», Начертали штыками питомцы твои.

В неоглядное небо взвивается сокол, И уходят в учебный поход моряки. Кто там в плаванье дальнем, в полете высоком? Не твои ли вчерашние ученики?

Речка горная взнуздана мощной плотиной, И сияют селения, как маяки… Кто огни коммунизма зажег на вершинах? Не твои ли вчерашние ученики?

Дипломаты советские мир неуклонно Защищают повсюду врагам вопреки; Выступает с открытием новый ученый… Не твои ль это бывшие ученики?

Верный друг, ты дала нам широкие крылья, Ты для нас распахнула просторы земли. Дети тех матерей, что свой век проводили В тесной сакле, – мы нынче весь мир обошли.

Но любой из нас, где бы он ни был, навечно Сохранит в своем сердце погожий денек, И спокойный твой голос, и взгляд твой сердечный, И улыбку, и первый наш русский урок.

Мы готовы, как в годы далекие, снова Сесть за парту, учебник раскрыть и тетрадь, Слушать, как произносишь ты русское слово, С места встав, на вопросы твои отвечать.

И, как прежде, к доске выходить на уроке И задачи решать, хоть и трудные – пусть! Декламировать Пушкина светлые строки, Маяковского стих повторять наизусть.

Мать родную никто не заменит, я знаю. Но взгляни в этот час на взращенных тобой – Их сердца говорят: ты для нас как ротная, Ты для каждого матерью стала второй.

Мы от отчего дома сегодня не близко, Только мысли несутся знакомым путем. Наш поклон тебе, Вера Васильевна, низкий, Мы всегда под твоим материнским крылом.

В КОЛОННОМ ЗАЛЕ

Вечер, счастьем окрыленный. Дом Союзов весь в огнях. Горец, в зал войдя Колонный, Восхищенно молвил: «Вах!»

И ко мне: «Скажи на милость, Разлюбезный человек, Не сюда ли опустилось Наше солнце на ночлег?»

А вокруг – проникновенных Сколько в зале этом глаз. Перед выходом на сцену Кто волнуется сейчас?

Мавр Отелло ли печальный, Что ревнив, как черный бог, Или Золушка, хрустальный Примеряя башмачок?

Покорять сердца умея, Будет завтра здесь опять Маршал танцев Моисеев Непременно выступать.

А сегодня с гордым чувством, Что как пламя у костра, Дагестанского искусства Выступают мастера.

Два танцора в поединке: О кинжал звенит кинжал. В такт стремительной лезгинке Аплодирует им зал.

Вышла девушка-кумычка (На плечах белеет шаль), Поклонилась и привычно Тихо села за рояль.

И лишь пальцами припала К чутким клавишам она – Как долина заиграла На свирели чабана.

И, проснувшись, спозаранку, На виду седых вершин, Вышла из дому горянка, На плече неся кувшин.

Как зерном созревший колос, Вечер песнями богат. Зал не дышит: льется голос Баталбековой Исбат .

А когда, сердца тревожа, С бубном встретился кумуз , Показалось: я не в ложе, А на свадьбе нахожусь.

Танец следует за танцем. Песни звонки, горячи. Рукоплещут дагестанцам Дорогие москвичи.

Весь огромный зал поднялся, У друзей любовь в глазах. Мой знакомый не сдержался И опять воскликнул: «Вах!»

ПЕСНЯ О СЧАСТЬЕ

Был освещен, был полон до предела Колонный зал, где эта песнь звенела.

Она лилась то тише, то сильней, Вступали в хор искусные певицы. Счастливый голос родины моей Летел над полуночною столицей.

Со сцены люди не сводили глаз, Песнь овладела потрясенным залом. И тем, кто слышал песню в первый раз, Она чужою песней не казалась.

Она мечтой народа рождена, Никто не знает, где ее начало. В груди широкой плакала она, Она в крови горячей клокотала.

Она пришла с подзвездной высоты, Из дагестанских саклей и селений. Она прошла сквозь горные хребты, Через сердца десятков поколений.

У Надир шаха в золотом шатре Горянки пленные в часы страданий Ее печально пели на заре, Рыдая о родимом Дагестане.

Она шуршала выжженной травой, Стучала с нищим к богачу в ворота, Она скорбела вместе со вдовой, Она ласкала головы сиротам.

За эту песню хан Ирчи Казака Угнал в Сибирь, от злобы озверев. Но песнь рвалась из каторжного мрака, Презрев неволю, ханский гнев презрев.

Наиб воскликнул: «Будь немой как рыба!» И сшили губы девушке Марьям . Но рвались нитки, и в лицо наиба Летела песня с кровью пополам.

И на бакинских промыслах впервые Не под старинный саз, а под баян Пел эту песню другу из России Черноволосый горец Сулейман .

И песня, счастье знавшая как чудо, Надеждой волновавшая сердца, Была последней песнею Махмуда И первой песней моего отца.

Актрисы первые не в светлом зале, А на помосте, сбитом у реки, Ее народу пели, и бросали Каменья в них кулацкие сынки.

К заветной цели песнь рвалась упрямо, С орлиных круч взлетала в небеса И в споре с ней срывали голоса Коран пророка и закон имама.

И вот сейчас, как на земле родной, Звучит она, пришедшая в столицу. Взлетает гордо ввысь и над Москвой Плывет ширококрылою орлицей.

Колонный зал. Прожектора горят, И наша песнь летит по белу свету… Пой, Рагимат, пой, Ума, пой, Исбат, Пусть мир сегодня слышит песню эту!

*

Народному поэту Абхазии Дмитрию Гулиа

Мой добрый хозяин, проститься позволь, Тебе поклониться за хлеб и за соль, Мои старший кунак, как отец, разреши Тебя по-сыновьи обнять от души За взгляд твой, исполненный к людям любви, За добрые, мудрые руки твои!.. Я жму твою руку, поэт дорогой! Впервые ты вывел вот этой рукой Абхазский алфавит – чтоб буквы цвели И пели о солнце абхазской земли. Девятый десяток – без малого век – Живешь ты, красивой души человек! Хоть был я недолго в абхазском краю, В глазах твоих видел всю землю твою: Сухумского неба разлет голубой И солнечным полднем зажженный прибой… И вот, в Дагестан возвращаясь опять, Хочу на прощанье тебе пожелать: Пусть в дом твой дороги не знает беда, Пусть друг на пороге стучится всегда И пусть не посмеет встревожить твой сон Недоброе карканье черных ворон. Пусть щедро горит в твоем доме очаг, Пусть пламя не гаснет в стихах и в очах! Пусть гордо усы твои кверху глядят, Закручены лихо – как годы назад!.. Пускай не сползет по морщинам слеза, Пусть зорче, чем в юности видят глаза! Кунак дорогой, как отец, разреши Тебя на прощанье обнять от души, А дома тебя, мой любимый поэт, Напомнит не раз мне отцовский портрет.

ДЕТИ ДОМА ОДНОГО

Сохранилась для потомства Поговорка давних лет: «Прежде чем построить дом свой, Разузнай, кто твой сосед».

Спорить мой земляк не станет С этой мудростью вовек, И в нагорном Дагестане Знает каждый человек, – Сколько бы в аулы бедствий Чужеземцы принесли, Если б с нами по соседству Русской не было земли!

Тем обязаны России Горцев вольные сыны, Что отныне им косые Сабли турок не страшны. И, плечом к плечу с Россией, Пересилив тяжесть ран, Мы в бою насмерть разили Интервентов-англичан.

Это было – помним свято – В девятнадцатом году… Пью за русского собрата, Как за старшего в роду. И, умея в жизнь вглядеться, Вижу: счастлив оттого, Что живем мы сердце к сердцу – Дети дома одного.

ИЗ СТИХОВ ОБ АЗЕРБАЙДЖАНЕ

КАК РАНО ТЫ УМЕР, ПОЭТ!

Баку, услыхав о большом твоем горе, К тебе из за гор я приехал тотчас… Я слышу, как плачет Каспийское море, Я плачу – и слезы струятся из глаз.

Сверкала под солнцем земля Закавказья, Когда погрузился он в вечную тьму… И связан с весной он последнею связью – Цветами, что люди приносят ему…

Как мать, неутешной слезы не стирая, Склонилась страна над тобою, Самед. Тоска меня мучит, мне грудь разрывая… …Как рано, как рано ты умер, поэт!..

По стройным проспектам, по улицам узким, Плывя над печальной прощальной толпой, Качается гроб на подъеме и спуске, И стоном его провожает прибой…

О, знал бы, как горестно тяжесть такую Тоскующим людям нести на плечах!.. Сегодня впервые увидел Баку я С большой, неизбывной печалью в очах.

Вот медленно гроб опускают в могилу, – Прощай же, мой брат, незабвенный Самед!.. Навеки ты с небом прощаешься милым – Как рано, как рано ты умер, поэт!..

Над Каспием ходят ночные туманы… Прощай навсегда, дорогой человек! Я завтра увижу огни Дагестана, Тебя не увижу, не встречу вовек…

Вовек не услышу… Вовек не увижу… Но что это? Может быть, чудится мне? Твой голос живой все ясней и все ближе Звучит так знакомо в ночной тишине.

С широкой страницы твой голос стремится В живое кипенье мелькающих лет, Немеркнущий свет над тобою струится: О нет – ты не умер, не умер, поэт!..

БАКУ

Баку, Баку, поклон тебе мой низкий, Тебе я руку жму, как брату брат. Все громче говор милых волн каспийских – Они о нашем братстве говорят.

Родимый Каспий – общий друг наш вечный, – Любовь к тебе несет он вновь и вновь, Он отвечает широтой сердечной И горцам и бакинцам на любовь…

Когда в горах сражались мы с врагами, Мечтая о свободном, мирном дне, – Бакинских стачек праведное пламя В каспийской полыхало глубине,

И повесть о бакинских комиссарах К нам доносил рокочущий прибой, И крики чаек над причалом старым Сзывали горцев на великий бой.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю