Текст книги "Собрание стихотворений и поэм"
Автор книги: Расул Гамзатов
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 62 страниц)
Потом, когда взошла заря над морем, Нам рассказала Каспия волна О новой жизни праздничном напоре И назвала героев имена.
И песни полетели к нам, как птицы, И сыновья твои в наш край пришли – Узнав, что в недрах наших нефть таится, Они совет и помощь принесли.
…Сейчас луна плывет над тихим морем, И мне ночные волны говорят, Что ты, Баку, и в радости и в горе Навек мой кровный, мой любимый брат.
Вовеки нам с тобою не расстаться, Мы связаны единою судьбой, Пусть говорит о нашем вечном братстве Каспийский торжествующий прибой!
АЗЕРБАЙДЖАНКЕ
Почему в искрометных напевах твоих Часто слышу я горькие нотки печали? «В дни далекого детства я слышала их, С ними бабки в ночи наши люльки качали…»
Почему, почему в твоих ясных глазах Вдруг слезинка-другая блеснет ненароком? «Материнская юность тонула в слезах, В том неведомом прошлом – чужом и далеком…»
Но зачем вспоминаешь – ответь мне скорей – О печали, что в жизнь к нам ворваться не смеет?.. «Кто забудет о горькой судьбе матерей, Цену счастья вовеки узнать не сумеет!..»
ОДНОЙ БАКИНКЕ
Шутка
Девушка-бакинка с жгучим взглядом, Встреченная мной в Махачкале! Я ищу тебя пять суток кряду На бакинской солнечной земле…
Если же в блужданье неустанном Я тебя и завтра не найду, То тогда, одевшись Мал-Аланом, Все дворы на свете обойду!..
ИЗ СТИХОВ ОБ АРМЕНИИ
Я никогда не слышал песен, Чтоб радостней армянских были. Как был твой голос чист и весел, Когда мы по Севану плыли!
Качались косы, плечи, руки, Горел твой взор рассветной ранью, Меня томили песен звуки – Слов непонятных обаянье.
Летела эта песня в дали, Сквозь камни, речки и отроги, И путь ей скалы уступали, Сходили вежливо с дороги.
Казалось, спрыгнув на поляну, Смеются песни, словно дети, Казалось, кружит по Севану С волнами эти песни ветер.
Казалось, звон Раздана чистый По скалам прокатился эхом, Казалось, кто-то голосистый Счастливым разразился смехом…
Не слышал песен никогда я Грустней армянских и печальней, Как ты их пела – вспоминаю – У вод Севана в час прощальный!..
Мне слышался в них стон Раздана, Тоска немая Арарата, Как взгляд твой горький, непрестанно Они влекли меня куда то…
Казалось не слова слетают, А слезы катятся по лицам, – Вся скорбь Армении святая Стремится в песнях тех излиться…
Казалось, древние хачкары Рыдают на степном просторе; Казалось, кто-то очень старый Чуть слышно плачет в тяжком горе…
В армянской песне – боль и сила, Народа радость и страданье… Ты, как любовь, меня пленило, Армянской песни обаянье!..
*
Пойдем к Севану в ранний час зари И постоим, словам стихии внемля: «О, как земля прекрасна – посмотри, Люби ее, сухую эту землю!..»
К Севану подойдем в вечерний час И постоим у волн, их зову внемля: «Взгляни, как хороша земля сейчас! Люби ее, свою родную землю!..»
Когда бы мы к нему ни подошли, Горит огнем вода его живая, На солнечный простор родной земли Своих сынов далеких созывая.
Я СМОТРЮ НА АРАРАТ
Как армянин, я Арарат люблю, Как армянин, с ним вместе я скорблю. Туман его, дыхание его Сгущаются у сердца моего.
И мнится мне, не луч зари горит, А кровь армян снега его багрит. И кажется, не дождь сечет туман, А льются слезы горькие армян…
Потоки слез текли века подряд – Ты их вобрал, безмолвный Арарат… И сам мечтал столетья напролет Увидеть близко свет севанских вод…
О, как же прочен снег извечный твой, Коль он не тает от тоски людской!
Смотрю я на далекий Арарат, Любовью и волнением объят!
ПАМЯТНИКИ-РОДНИКИ
Сверкают родники На берегу Зангу, Слышны их голоса Полдневною порою. Прозрачная вода Мне шепчет на бегу: «Не умирают никогда герои!..»
И если в Ереван Приедешь ты, мой друг, Пойди к тем родникам, Где так любил стоять я, – Услышишь шум воды – И ты поверишь вдруг, Что ожили они – Твои родные братья.
Армения моя! Не в белизне перин – В седых снегах полей Сыны твои почили; Среди лесов глухих, Среди степных равнин Горячие сердца Вдали от гор застыли…
Склонясь в тоске Над их могилою святой, Я плакал у Днепра, Где пел им славу ветер, В Болгарии цветок Над светлой их плитой В далеком Пловдиве Я видел летом этим.
Скажи, Армения! Найдется ли земля, В чьих недрах бы сынов твоих Не хоронили? Найдется ли река, Кропящая поля, Куда бы кровь свою Сыны твои не лили?!
И знаю я: Мечта томила их в бою – Испить родной воды, Живой, неповторимой, И в свой последний час Они в чужом краю Мечтали о своей Армении родимой.
Сверкают родники, Как свет дневной, чисты, И в мире нет воды Их капель драгоценней… И если в Ереван, Мой друг, приедешь ты – Пойди к тем родникам И преклони колена.
Прислушайся к воде Бессмертных родников, О подвигах она Поет ночной порою… И коль земли своей Услышишь ратный зов, Ты сердце ей отдашь, Как воины-герои.
УЕЗЖАЯ
Г. Эмину
Когда на подножке вагона стою, Как весело другу я руку даю! Шутя и смеясь, мы прощаемся с ним. Уж мчатся столбы за окошком моим. Пою я и вдруг замолчу в тишине, И грусть с опозданьем приходит ко мне. Приходит по другу большая тоска, Не вижу я дыма, не слышу свистка, Ни моря, ни гор я не вижу кругом – Лишь друга лицо за вагонным стеклом.
ИЗ СТИХОВ О ГРУЗИИ
ЛЕКИ
Дочери Ираклия Абашидзе
Позади остались реки, Гор заснеженных хребты. В дом к тебе явился леки, Отчего ж не плачешь ты?
Иль тебе в кругу домашних Целый вечер напролет О моих набегах страшных Мама песен не поет?
Иль отец дочурке малой Не рассказывал в тоске, Что разбойник я бывалый И живу невдалеке?
Что держу, ему на зависть, Полудикого коня… Знай, в краю твоем боялись Даже взрослые меня.
Мной пугали в давнем веке Малышей своих они: «Спи, не то прискачет леки, Баю-баюшки. Усни!..»
У развалин старых башен Вьются стаи голубей. Никому теперь не страшен Леки в Грузин твоей.
Родилась ты ясноокой, И тебя в твоих горах Я, как звездочку, высоко Поднимаю на руках.
На меня ты смотришь смело. Хочешь, сядем у реки? Из цветов я неумело Для тебя сплету венки.
День прошел. У перевала Ходит месяц в облаках. И спокойно задремала Ты у гостя на руках.
По ущельям мчатся реки. И тебе в твоем краю Напевает добрый леки: «Баю-баюшки-баю».
НАНА ГВИНЕПАДЗЕ
Дорогая Нана Гвинепадзе, Чуден твой Тбилиси в самом деле, Но хочу я нынче любоваться Не красой проспекта Руставели.
Дорогая Нана Гвинепадзе, Что мне стены в шрамах да бойницах, Я хочу сегодня любоваться Звездами, что прячешь ты в ресницах.
Может, в них и кроется причина, Почему с дружиною нередко В Грузию тянуло Ражбадина – Моего неласкового предка?
Разве мог он, дикий, хромоногий, Дома тихой жизнью наслаждаться, Если через горные пороги Можно было до тебя добраться?
Опершись на кованое стремя, Облаков папахою касаясь, Я б и сам, наверно, в это время Увозил трепещущих красавиц.
В седлах ясноокие подарки Привозили прадеды с собою. Может, потому теперь аварки Славятся грузинской красотою!
НАД АЛАЗАНЬЮ
Я прошел над Алазанью… Н. Тихонов
И я прошел над Алазанью. Над ней, поднявшись со скалы, В дозоре утреннею ранью Парили горные орлы.
Они назад меня не звали И не пророчили беду, Шел без ружья и без печали Я, распевая на ходу.
Как в старину, река летела За тенью птичьего крыла, Но не от крови багровела – Заря на грудь ее легла.
Проснулся лес на дальнем склоне. И над волною наклонясь, Я взял зарю в свои ладони, Умыл лицо не торопясь.
И где река, в долину вклинясь, Чуть изгибалась на бегу, Мне повстречался кахетинец, Косивший травы на лугу.
Был на Ираклия Второго Похож он чем-то, но ко мне Идущее от сердца слово Уже домчалось в тишине.
И улыбнулись мы друг другу, Не помня дедовских обид. Пусть лучше ходит рог по кругу И дружба сердце озарит.
Я любовался Алазанью. И утро, тьме наперекор, К реке нетрепетною ланью Спустилось с дагестанских гор.
ГРУЗИНСКИМ ДЕВУШКАМ
Могу поклясться именем поэта, Что на манер восточный не хитрю, Ведь я сейчас – прошу учесть вас это – Не за столом грузинским говорю.
Известен всем того стола обычай: Поднявший тост имеет все права На то, чтобы слегка преувеличить, – Лишь выбирай пообразней слова.
Но я в стихах так действовать не в силах. О девушки грузинские, не лгу, Что вас, очаровательных и милых. Я позабыть в разлуке не могу.
Зачем у вас так много цинандали Мужчины пьют? Их не пойму вовек. Меня лишь ваши очи опьяняли, А за столом я стойкий человек.
Хоть дикарем меня вы назовите, Хоть пожелайте мне упасть с горы, Но я бы вас, уж вы меня простите, Не выпустил из дома без чадры.
Ей-богу, не шучу я. В самом деле, Завидно мне, что вновь одной из вас Счастливец на проспекте Руставели Свидание назначил в этот час.
Припомнив стародавние обиды, Вы нынче отомстили мне сполна За то, что вас аварские мюриды В седые увозили времена.
Как вы со мной жестоко поступили: Без боя, обаянием одним, Мгновенно сердце бедное пленили И сделали заложником своим.
Но чтобы мне не лопнуть от досады И не лишиться разума совсем, Одену вас я в горские наряды, Назначу героинями поэм.
В ущельях познакомлю с родниками, Ведя тропинкой, что узка, как нить, И будете вы жить над облаками И в дымных саклях замуж выходить.
В поэмах тех узнают вас грузины, Но – верю – не обидятся в душе И не найдут достаточной причины, Чтоб обвинить аварца в грабеже.
Пусть продолжают думать на досуге, Что на заре глубокой старины Им были за особые заслуги Волшебные создания даны.
Искрятся звезды над вершиной горной. О девушки грузинские, не лгу: Я пленник ваш, я ваш слуга покорный, Живущий на каспийском берегу.
Мне ваши косы видятся тугие, Мне ваши речи нежные слышны. Но все, что я сказал вам, дорогие, Держите в тайне от моей жены!
*
Прыгнув в поезд с перрона ночного, Укатить бы мне в Грузию снова. В первый день, как положено другу, Я попал бы к Ираклию в дом. И стихи мы читали б по кругу: Я – вначале, Ираклий – потом.
Вслед за первым день новый – не так ли? – Озарил бы в полнеба восток. И поэтов бы кликнул Ираклий, Чтобы с ними я встретиться мог.
Обнял всех бы, я им не кунак ли? Через сутки залез бы в вагон, И меня провожал бы Ираклий, Передав Дагестану поклон.
Все дела мне хотелось бы снова Суток на трое вдруг позабыть, Прыгнуть в поезд с перрона ночного И в Тбилиси к друзьям укатить.
ЗЕМЛЯ МОЯ
ГОРЦЫ
Радость скрыть они умеют, Если только это надо. Скорбь и горе не унизят: Не затмят слезами взгляда. И в душе их даже время Пламя страсти не остудит, – Это гор моих высоких Нестареющие люди.
Шире, чем донские степи, Их сердца в теснине горной, И под черной буркой совесть Никогда не станет черной. И ни песен их, ни тостов. Кто слыхал, тот не забудет, – Это гор моих высоких Замечательные люди.
И на дружбу верной дружбой Сердце в каждом отзовется, Но, в бою врага встречая, Сталь в том сердце разольется. Жизнь отдать они готовы, Если только надо будет, – Это гор моих высоких Несгибаемые люди.
Не велик числом народ мой, Но зато велик делами. Кровь отдаст за каплей каплю, Чтоб она взошла цветами. И ему нельзя не верить, Предан он своей отчизне На крутых, на самых резких Поворотах нашей жизни.
ЗЕМЛЯ МОЯ
На груди материнской Ребенок заснул безмятежно. Так и я среди гор Засыпаю в долине родной. И, от зноя укрыв, Чередою плывут белоснежной Облака, облака Над аулом моим, надо мной. И, как ласковый дед, Что склонился над люлькою внука, Над моим изголовьем Склонился раскидистый дуб. И уже я забыл, Что на свете бывает разлука И что свет этот белый Порою на радости скуп. Бесноватой реки Я гортанное слышу наречье – Это песня потока, По камням летящего с гор. В этой песне душа, В этой песне слова человечьи, Наизусть эту песню Я знаю с младенческих пор. Я вернулся домой, И меня здесь приветствовать рады Седовласые горы, Почтенные, как старики. И, как очи любимой, Как очи моей Шахразады, Чистотою своей Опьяняют меня родники. Как мне дорог всегда Ты, надоблачный край мой орлиный, Что учил меня жить И, любя, не жалел ничего, Дал мне мужество ты, Познакомил С геройской былиной, Дал мне звонкою песню Родного отца моего.
УТРО
Встает заря над гребнем гор, Снега посеребрив. Подруга слышит птичий хор, Окошко растворив. «Что снилось, милая, во сне?» – Поет чабан чуть свет. «Мне снилось – ты пришел ко мне», – Она ему в ответ… Поплыл по Каспию баркас, Косую бросив тень. Так в Дагестане в этот час Родился новый день.
МОРЕ
Не в праздный час (Он неизвестен мне) Стремлюсь к тебе И жду с тобою встречи. Люблю побыть с тобой наедине, Когда мне горе падает на плечи. Люблю, когда бескрайняя вода У ног моих седеет и вздыхает. На берег твой Я выхожу всегда, Когда для песен слов мне не хватает. Люблю твой грохот у подножья гор, И чайки крик, И маяки в тумане; В час бури твои рокочущий простор Всегда напоминает поле брани. Люблю смотреть, как волны предо мной То, как враги, Сойдутся в злобной пене, То вдруг, устав, Одна перед другой Как бы в бессилье Встанет на колени И белый парус выбросят вдали, Как будто флаг рука парламентера. И вот из бухт выходят корабли И вдалеке скрываются от взора. Они уйдут, И берег, может быть, Им на соленом вспомнится просторе. Так я, уехав, не могу забыть Скалистый берег Вспененного моря.
*
Говорят, что посмертно Тела наши станут землею. Я поверить готов В немудреною эту молву. Пусть я стану частицей Земли, отвоеванной с бою, Той земли, на которой Сейчас я всем сердцем живу.
АХИЛЬЧИ
Которое лето с тобой мы не вместе! И нету ни писем твоих, ни открыток! Ахильчи! О брат мой, пропавший без вести, Нет, Я не ищу тебя в списках убитых. Я помню, как ты – Шаловливый, упрямый – Все бегал в долины, где дикие утки. «Ахильчи, Ахильчи!» – Звала тебя мама, Но ты объявлялся на пятые сутки.
Я знаю, Что, верный привычке старинной, И нынче, как мальчиком, бродишь ты где-то. И вот я отгадываю причины. Их много… Но только не эта, Не эта.
Ведь, прежде чем в громе последнего боя Ты пулею был бы убит или ранен, Она обожгла бы и сердце другое – Ведь матери дышат сыновним дыханьем. Но мать, Для которой ты мальчик упрямый, Все смотрит на запад, И слезы не льются… «Ахильчи! Ахильчи!» – Зовет тебя мама… Нет, Пуля к тебе не могла прикоснуться.
*
Моей земли не умирают люди, Пусть даже бой, – Я наш закон пою: Родится мальчик, и носить он будет Живое имя павшего в бою.
А если дом испепелен пожаром, Мы строим новый. Заходи к нам, друг! Так дуб столетний не бывает старым – Шумит ветвями поросль вокруг.
*
Когда мы шли в далекие края, «Куда?» – не задавал вопросов я. Я спрашивал: «Когда назад вернемся?» – Там оставалась родина моя.
КРОВЬ И СЛЕЗЫ
Из раны кровь стекает струйкой длинной, По ни слезинки… Есть у нас закон: Дороже крови слезы для мужчины. А иначе – какой мужчина он?
*
Я помню, как в детстве, Когда я заплачу порой, И, слез не жалея, От нечего делать реву, Меня не игрушкой отец успокаивал мой, Он скажет бывало: – Смотри, не поедешь в Москву. – И я умолкаю, Не зная страшнее угроз, Со щек вытирая ленивые капельки слез. Но вот уже юность – Десятый кончается класс. Мне шепчет подруга: – Знаком ли ты, милый, с Москвой? – В то время Москва Только снилась мне тысячи раз, Но, помню, в ответ Я, краснея, кивнул головой. Теперь я в столице Живу на бульваре Тверском. Весна надо мной Закипает в бурлящей листве. Мне милая пишет О нашем ауле родном, Ревнуя немного Меня в своих письмах к Москве.
И ЗВЕЗДА С ЗВЕЗДОЮ ГОВОРИТ
*
Ловчий голову клонит понуро, Грусть охотничью как не понять, Если сам златорогого тура До сих пор не сумел я поймать.
Человеческих чувств не сокроешь, И себя все надеждою льщу, Что однажды заветных сокровищ Я волшебный сундук отыщу.
Там, где тропы кружить не устали, Все пытаюсь найти я родник, Чтобы сердцем к нему, как устами, Вы припали хотя бы на миг.
И ложатся слова на бумагу, Я над ней, как над люлькой, дышу. Сладкой каторге давший присягу, Снова мучаюсь, снова пишу.
ГОРЦАМ, ПЕРЕСЕЛЯЮЩИМСЯ С ГОР
Горцы, вы с новой свыкаясь судьбою, Переходя на равнинный простор, Горство свое захватите с собою, Мужество, дружество, запахи гор.
Перед дорогою, на перепутье, Перебирая нехитрый свой груз, Говор ущелий в горах не забудьте, Горскую песню, двухструнный кумуз!
Не оставляйте своих колыбелей, Старых, в которых баюкали вас, Седел тугих, на которых сидели Ваши отцы, объезжая Кавказ.
Земли щедрее на низменном месте, Больше там света, тепла и красот… Чистой вершины отваги и чести Не покидайте, спускаясь с высот.
Вы, уходящие в край, напоенный Солнечным светом, водой голубой, Бедность забудьте на каменных склонах. Честность ее заберите с собой!
Вы, оставляя родные нагорья, Не переймите изменчивость рек. Реки бегут и теряются в море, – Сущность свою сохраните навек!
Горцы, покинув родные жилища, Горскую честь захватите с собой – Или навечно останетесь нищи, Даже одаренные судьбой.
Горцы, в каких бы лучах вы ни грелись, Горскую стать сохранить вы должны, Как сохраняют особую прелесть Лани, что в горном краю рождены.
Горцы, кувшины возьмите с собою – Вы издалека в них воду несли, С отчих могил захватите с собою Камня осколок, щепотку земли!
Горцы, внизу вам судьба улыбнется. Встретит вас слава на новом пути. Горцы, храните достоинство горцев, Чтобы и славу достойно нести!
ПРОКЛЯТИЕ
Проклятье бурдюку дырявому, В котором не хранят вино, Проклятие кинжалу ржавому И ржавым ножнам заодно.
Проклятие стиху холодному, Негреющему башлыку, Проклятье вертелу свободному, Нежарящемуся шашлыку!
Проклятье тем, кто и понятия Иметь о чести не привык, Проклятие, мое проклятие Унизившим родной язык.
Тому проклятье, в ком прозрения Не знала совесть на веку. Пусть примет тот мое презрение, Кто дверь не отпер кунаку.
Будь проклято в любом обличии Мне ненавистное вранье. Забывшим горские обычаи Презренье горское мое!
Будь проклят, кто на древе замысла Боится света, как сова, И тот, кто клятвенные запросто Бросает на ветер слова.
В кавказца, как бы он ни каялся, Проклятьем выстрелю в упор, Когда бы он начальству кланялся, А не вершинам отчих гор.
Будь проклят, кто забыл о матери Иль в дом отца принес позор. Будь проклят тот, кто невнимателен К печали собственных сестер.
Проклятье лбу, тупому, медному, И тем, кто лести варит мед, Проклятие юнцу надменному, Что перед старцем не встает.
Проклятье трусу в дни обычные, Проклятье дважды – на войне. Вам, алчные, вам, безразличные, Проклятье с трусом наравне.
Мне все народы очень нравятся. И трижды будет проклят тот, Кто вздумает, кто попытается Чернить какой-нибудь народ.
Да будет проклят друг, которого Не дозовешься в час беды! И проклят голос петь готового В любом кругу на все лады!
*
Не прибегая к притчам, В горы пришла весна, Соломинку в клюве птичьем, Ликуя, несет она.
Играет потоком грозным, Расплавившая снега. И бык, раздувая ноздри, В землю вонзил рога.
Глаза заливает охра, Но голову к облакам Вновь поднял он, и присохла Парная земля к рогам.
И внучкою, может статься, Со старцем сидит весна, И гладит бороду старца Теплой рукой она.
Веснушчатая, полощет Белье в голубом ручье И льет серебро полночи У дерева на плече.
Сделалась первой свахой, И нежно звучат слова, И кружится под папахой Влюбленного голова.
Весна, поклоняясь грозам, Над лермонтовскою тропой Подкрасила губы козам Молоденькою травой.
Пахотой увлеченная, Полем идет, вольна, И справа ложится черная, Лоснящаяся волна.
И радуюсь не во сне я, И, солнце прижав к груди, В горах говорю весне я: «Надежда моя, входи!
Входи ко мне в трелях птичьих, В мокрой траве лугов, Входи на кончиках бычьих, Черненных землей, рогов».
*
Зеленеют поля и полянки, Блещут зеленью долы и луг, Словно их постирали горянки, А потом расстелили вокруг.
Зеленеют поля и полянки, Ну а мы все седеем, мой друг.
Заалела заря, заалела, Стало облако розовым вдруг. И на головы бычьи умело Брошен пурпур из огненных рук.
Заалела заря, заалела, Ну а мы все седеем, мой друг.
Голубеют сквозные просторы, Синей бездны заоблачный круг, Синий сумрак, окутавший горы, Колокольчика синего звук.
Голубеют сквозные просторы, Ну а мы все седеем, мой друг.
Молодеют поля и долины… Не лукавь, ну какой в этом прок, И не лги, будто пух тополиный, А не снег на виски наши лег.
Мы с тобой не поля, а вершины, Что белы даже в летний денек.
ВРЕМЯ
Время скалы покрыло морщинами, Ранит горы, летя как поток, Расправляется даже с мужчинами, Их сгибая в положенный срок.
Это время – травою зеленою Опушило заоблачный луг. Это время – слезинкой соленою По щеке проползло моей вдруг.
На цовкринца смотрю: не сорвется ли? По канату идти тяжело. Мне с цовкринскими канатоходцами Время сходство давно придало.
Это время – хвостами не лисьими Заметает следы наших ног, Но опять над опавшими листьями Лес весеннее пламя зажег.
Бьют часы на стене и за стенкою. Радость, к сердцу людскому причаль И дружи с часовою ты стрелкою, Пусть с секундною дружит печаль.
*
А. Райкину
…И на дыбы скакун не поднимался, Не грыз от нетерпения удил, Он только белозубо улыбался И голову тяжелую клонил.
Почти земли его касалась грива, Гнедая, походила на огонь. Вначале мне подумалось: вот диво, Как человек, смеется этот конь.
Подобное кого не озадачит. Решил взглянуть поближе на коня. И вижу: не смеется конь, а плачет, По-человечьи голову клоня.
Глаза продолговаты, словно листья, И две слезы туманятся внутри… Когда смеюсь, ты, милый мой, приблизься И повнимательнее посмотри.
МОЙ ВОЗРАСТ
Как в детстве я завидовал джигитам! Они скакали, к седлам прикипев, А ночью пели у окон закрытых, Лишая сна аульских королев.
Казались мне важнее всех событий Их скачки, походившие на бой. Мальчишка, умолял я: «Погодите!» Кричал: «Возьмите и меня с собой!»
Клубилась пыль лихим парням вдогонку, Беспомощный, в своей большой беде Казался я обиженным орленком, До вечера оставленным в гнезде.
Как часто, глядя вдаль из-под ладони, Джигитов ждал я до заката дня. Мелькали месяцы, скакали кони, Пыль сединой ложилась на меня.
Коней седлают новые джигиты; А я, отяжелевший и седой, Опять кричу вдогонку: «Погодите!» Прошу: «Возьмите и меня с собой!»
Не ждут они и, дернув повод крепко, Вдаль улетают, не простясь со мной, И остаюсь я на песке, как щепка, Покинутая легкою волной.
Мне говорят: «Тебе ль скакать по склонам, Тебе ль ходить нехоженой тропой? Почтенный, сединою убеленный, Грей кости у огня и песни пой!»
О молодость, ужель была ты гостьей, И я, чудак, твой проворонил час? У очага пора ли греть мне кости, Ужели мой огонь уже погас?
Нет, я не стал бесчувственным и черствым, Пусть мне рукою не согнуть подков, Я запою, и королевам горским Не дам уснуть до третьих петухов.
Не все из смертных старятся, поверьте. Коль человек поэт, то у него Меж датами рождения и смерти Нет, кроме молодости, ничего.
Всем сущим поколениям ровесник, Поняв давно, что годы – не беда, Я буду юн, пока слагаю песни, Забыв про возраст раз и навсегда.
*
Мне ль тебе, Дагестан мой былинный, Не молиться, Тебя ль не любить, Мне ль в станице твоей журавлиной Отколовшейся птицею быть?
Дагестан, все, что люди мне дали, Я по чести с тобой разделю, Я свои ордена и медали На вершины твои приколю.
Посвящу тебе звонкие гимны И слова, превращенные в стих, Только бурку лесов подари мне И папаху вершин снеговых!
СОБРАНИЯ
Собрания! Их гул и тишина, Слова, слова, известные заранее. Мне кажется порой, что вся страна Расходится на разные собрания.
Взлетает самолет, пыхтит состав, Служилый люд спешит на заседания, А там в речах каких не косят трав, Какие только не возводят здания!
Сидит хирург неделю напролет, А где-то пусты операционные, Неделю носом каменщик клюет, А где-то стены недовозведенные.
Неделю заседают пастухи, Оставив скот волкам на растерзание. В газетах не печатают стихи: Печатают отчеты о собраниях.
Стряслась беда, в селенье дом горит, Клубами дым восходит в высь небесную, А брандмайор в дыму собранья бдит, Бьет в грудь себя и воду льет словесную.
В конторе важной чуть ли не с утра Сидят пред кабинетами просители, Но заняты весь день директора, Доклады им готовят заместители.
Езжай домой, колхозник, мой земляк, Ты не дождешься проявленья чуткости, Не могут здесь тебя принять никак – Готовят выступления о чуткости!
Собранья! О, натруженные рты, О, словеса ораторов напористых, Чья речь не стоит в поле борозды, Не стоит и мозоли рук мозолистых.
Пошлите в бой – я голову сложу, Пойду валить стволы деревьев кряжистых, Велите песни петь, и я скажу То, что с трибуны никогда не скажется.
Хочу работать, жить, хочу писать, Служить вам до последнего дыхания… Но не окончил я стихов опять: Пришли ко мне – позвали на собрание!
ДЕТСТВО
Детство мое, ты в горах начиналось, Но я простился с землею родной, И показалось мне: детство осталось В крае отцовском, покинутом мной.
Мне показалось, что, умный и взрослый, Глупое детство оставил, а сам Туфли надел я, чарыки я сбросил И зашагал по чужим городам.
Думал я: зрелостью детство сменилось. Слышалось мне: грохоча на ходу, С громом арба по дороге катилась, Лента мелькала, и время кружилось, Словно волчок на расчищенном льду.
Но, завершая четвертый десяток, Взрослым не стал я, хоть стал я седым. Я, как мальчишка, на радости падок, Так же доверчив и так же раним.
Раньше я думал, что детство – лишь долька Жизни людской. Но, клянусь головой, Жизнь человека – детство, и только, С первого дня до черты роковой!
ОСЕНЬ
1
Мы затворили окна поневоле И не бежим купаться на заре. Последние цветы увяли в поле, И первый иней выпал на дворе.
Касатки с грустью маленькие гнезда Покинули до будущей весны. Пруд в желтых листьях: кажется, что звезды В его воде и днем отражены…
От спелых яблок ломятся базары. Открыл букварь за партой мальчуган, И слышно, как спускаются отары С нагорных пастбищ, где лежит туман.
Гремя, как меч в разгаре поединка, Летит поток седой Кара-Койсы, В нем маленькая первая снежинка Слилась с последней капелькой грозы.
Уже в долинах зеленеет озимь, Шуршит листва на дикой алыче, В плаще багряном к нам явилась осень С корзинкой винограда на плече.
С улыбкой на охотника взглянула, Присела с чабанами у огня. Я возвращаюсь в город из аула. Будь щедрой, осень: вдохнови меня!
Дай мне слова о милой, ненаглядной, О ярком солнце, о земной любви, Как ты даешь из грозди виноградной Вино хмельное. Осень, вдохнови!
2
Словно нехотя падают листья, И пылает огнем мушмула. Всюду шкуры расстелены лисьи: Вот и осень пришла.
С тихой грустью касатка щебечет, Уронила пушинку с крыла. И цветы догорают, как свечи: Вот и осень пришла.
Курдюки нагулявшие летом, Овцы сходят к долинам тепла. Горы хмурые смотрят вослед им: Вот и осень пришла.
И печальна она и прекрасна, Как душевная зрелость, светла. И задумался я не напрасно: Вот и осень пришла!
Помню весен промчавшихся мимо Зеленеющие купола. Лист упал, и в груди защемило: Вот и осень пришла.
Впереди будут долгие ночи, Будет стылая вьюга бела, В печках красный поселится кочет: Вот и осень пришла.
Затрубили ветра, как пророки, И слезинка ползет вдоль стекла. Лист иль сердце лежит на пороге? Вот и осень пришла.
НАДПИСЬ НА КАМНЕ
Я б солгал, не сказав, сколько раз я страдал, На Гунибе стоял с головою поникшей, Видя надпись: «На камне сем восседал Князь Барятинский, здесь Шамиля пленивший…»
Для чего этот камень над вольной страной, Над моею советской аварской землею, Где аварские реки бегут подо мной, Где орлы-земляки парят надо мною?
Я к реке, чтоб проверить себя, припаду Всеми струями – странами всеми своими. Мне вода столько раз, сколько к ней подойду, Прошумит Шамиля незабытое имя.
Нет вершин, где б он не был в ночи или днем, Нет ущелий, куда б он хоть раз не спустился, Нет такого ручья, чтобы вместе с конем После боя он жадно воды не напился.
Сколько кровью своей окропил он камней, Сколько пуль по камням рядом с ним просвистало! Смерть с ним рядом ходила, а он – рядом с ней, И она все же первой устала.
Четверть века ждала, чтоб он дрогнул в бою, Чтоб от раны смертельной в седле зашатался, Чтоб хоть раз побледнел он и, шашку свою Уронив, безоружным остался.
Эту шашку спросите об этой руке! О чужих и своих несосчитанных ранах! Быль и сказка, сливаясь, как струи в реке, Нам расскажут о подвигах бранных.
Дагестан, Дагестан! Почему же тогда Тот, чье имя России и миру знакомо, Здесь, на скалах твоих, не оставил следа, Почему о нем память – лишь в горле комом?
Почему на камне лишь имя врага? Неужели тебе сыновья твои чужды? Неужели нам ближе царский слуга, Что заставил их бросить к ногам оружье,
Что аулы твои предавал огню, Царской волею вольность твою ломая? Пусть стоит этот камень. Я его сохраню, Но как памятник я его не принимаю!
Я б солгал, не сказав, сколько раз я страдал, На Гунибе стоял с головою поникшей, Видя надпись: «На камне сем восседал Князь Барятинский, здесь Шамиля пленивший…»
Я проклятый вопрос домой уношу. Дома Ленин глядит на меня с портрета. «Товарищ Ленин, я вас прошу, Ответьте: разве верно все это?»
И чудится мне, – прищурясь, в ответ На этот вопрос откровенный Ильич головою качает: «Нет, Товарищ Гамзатов, это неверно!»
ОГОНЬ Я ВИЖУ
Беря за перевалом перевал – За годом год, – я в путь нелегкий вышел. Но где б меня огонь ни согревал, Огонь в отцовском очаге я вижу.
Ползу ли на вершины ледников – Огонь я вижу в очаге отцовском. Смотрю ль с небес на ширь материков – Огонь я вижу в очаге отцовском.
Над океанской пеною лечу – Огонь я вижу в очаге отцовском. Тружусь, дремлю, смеюсь или грущу – Огонь я вижу в очаге отцовском.
Печалюсь я: меня обидел друг – Огонь в отцовском очаге я вижу. Я счастлив: ты «люблю» сказала вдруг – Огонь в отцовском очаге я вижу.
На фестивалях факелы горят – Огонь я вижу в очаге отцовском. И в доме том, где жил Рабиндранат, Огонь я видел в очаге отцовском.
Стихи пишу иль на вокзал спешу, С тобой сижу иль за звездой слежу – Огонь я вижу в очаге отцовском. По Букингемскому дворцу хожу – Огонь я вижу в очаге отцовском.
Покатится ль слезинка по щеке – Я сквозь нее очаг отцовский вижу. Кровь хлещет ли – в отцовском очаге Огонь, огонь негаснущий я вижу.
Погаснет он – и я погасну с ним, Замолкнет голос, путь мой оборвется… Ты слышишь, мама? В смене лет и зим Огонь я вижу, что над пеплом вьется!..
И сам теперь я для детей своих Зажег огонь – пусть шлет все дальше, выше И свет и жар… И снова, каждый миг, Огонь в отцовском очаге я вижу…
*
Лица девушек люблю я, уроженок гор моих, Что краснеют от смущенья – это очень им идет! Если за руку возьмете, вы почувствуете вмиг Нежность и сопротивленье – это очень им идет.
Я люблю, когда смеются ямочки на их щеках – Вы когда-нибудь видали? Это очень им идет. И когда текут и вьются их воспетые в веках Змеи-косы из-под шали – это очень им идет.
Я люблю, когда речонку, что коварна, хоть мелка, Босиком перебегают – это очень им идет. И когда в свои кувшины на заре у родника Гор прохладу набирают – это очень им идет.
Горских девушек люблю я в строгих платьях без затей, – Присмотритесь к нашей моде – очень им она идет! Как подносят угощенье, не взглянувши на гостей, И с достоинством уходят – это очень им идет!
