Текст книги "Собрание стихотворений и поэм"

Автор книги: Расул Гамзатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 62 страниц)

Пусть каждый горец будет дюжим, Горянка каждая – нежна, И народит детей семь дюжин, Оставшись тоненькой, она.

Желаю вам, где вольно реки Кипят меж скальных берегов, Быть неприступными вовеки Для грамотных клеветников.

И высоко пускай забросит Вас жизнь, подобно тетиве, Где облако, как шапку, носит Кавказ на буйной голове». Сказание о Хочбаре, уздене из аула Гидатль, о Кази-кумухском хане, о Хунзахском нуцале и его дочери Саадат

С утра до полудня играла зурна, С полудня послышался плач Народная песня

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1

В сердцах хунзахского Нуцала И хана из Кази-Кумуха То дружба громко ликовала, А то вражда рычала глухо.

То пир у них, а то сраженье, То тишина стоит полгода. Менялись быстро отношенья, Как на вершинах гор погода.

То вдруг сердца у них теплели И был союз их так же тесен, Как если б разные свирели Вели одну и ту же песню.

То набегали хмуро тучи И застилалась мглой округа, И злой Нуцал и хан могучий Точили сабли друг на друга.

Но наш рассказ берет начало, Когда слились два этих рода. Вино лилось, зурна звучала, И смешивалось масло с медом.

То в честь Нуцала хан пирует – И пьет вино и ест без страха, А то в честь хана джигитуют Джигиты около Хунзаха.

Гонец летит путем знакомым Сказать, что гость уже в дороге. Бычка свежуют возле дома, Встречают гостя на пороге.

Грохочет эхо в дальних скалах, Охотой угощают друга. С охоты движутся устало Нуцал и хан Кази-Кумуха.

За бурдюком вина однажды Друзья сидели, словно братья. Тут в верности поклялся каждый, Соединились рук пожатья.

И укрепить родство при этом Надумали, чтобы жить не споря, – Ведь наши жены, по приметам, Нам принесут подарки вскоре.

Раздастся детский смех в дому. На радость нам достанется Кому наследник, а кому Наследница-красавица.

То будут радостные дни Без горести, без жалобы… Уже меняются они Папахами, кинжалами.

Слова любви расточены, И дети в те мгновения Обручены, обречены Еще до дня рождения.

– Так укрепим мы дружбу, хан. – Так сильными, Нуцал, мы станем. – И снова в пенистый бокал Они впиваются устами.

– Едины будем и крепки, Как пальцы, если крепко сжаты. – Теперь не просто кунаки, Теперь мы два родные брата.

Как сабли и как их ножны, Что на одном ковре скрестились. Как две певучие струны, Что музыканту подчинились,

Мы будем песню петь одну – И племя, что от войн устало, Провозгласит на всю страну Хвалу и хану и Нуцалу.

…И вот однажды, в день весны, На плоских, белых крышах хана Запели звонкие зурны На все пространство Дагестана.

На кровлях выстрелы гремят, Как будто вспыхивают звезды. И залпы сорок раз подряд В округе сотрясают воздух.

А над Хунзахом лишь дымок Над кровлей вьется струйкой тонкой. У хана сын, джигит, стрелок, Нуцал – довольствуйся девчонкой.

Так рассудил аллах. Горька И солона Нуцала чаша. Коня не дарят иль быка, А принесли тарелку каши.

Лишь стихотворец невпопад Принес Нуцалу поздравленье, Но тотчас в ту же дверь назад Едва унес он сочиненье.

А дочке только есть да спать. Позор, а ей и горя мало! И плачет потихоньку мать, Жена несчастного Нуцала.

А весть ползет во все концы, До каждого доходит слуха. И вот в пыли летят гонцы – Посланцы из Кази-Кумуха.

Подарки хана по пятам За ними следуют арбою. И золотое было там, Но было там и голубое.

Нуцала горечь смягчена. Гонцы с обратной скачут вестью, Что Саадат наречена Кази-кумухская невеста!

Где дети, там и плач и смех, Но путь повествованья длинен. В горах кружится белый снег, Дожди проходят по долине.

И расцветает до поры Жених в суровом горном крае. По эту сторону горы Растет невеста молодая.

Там поясом затянут стан, Кинжал на поясе свисает. Здесь жемчуг из далеких стран На девичьей груди сверкает.

Берите, пальчики, еще Все кольца, серьги, самоцветы. Идут к румянцу юных щек И ожерелья и браслеты.

У юноши в уме другое – Седло, ружье и пистолет. Промчалось детство золотое, Обоим уж по двадцать лет.

Своими семьями хранимы, Растут они, обречены. Их узы прочно и незримо Отцовской дружбой скреплены.

Но уж ходило средь народа В мечетях, в саклях, у гумна, Что, как весенняя погода, У ханов дружба неверна.

Когда спросили у Хочбара, Лихой абрек ответил так: – Цена у этого товара В базарный день один пятак.

И засмеялся, и при всех, Ничуть презренья не скрывая, Он плюнул в ноги, плюнул вверх – Мол, вот ему цена какая.

– Да, пятачок в большой базар За их слова я дал бы, сжалясь. – Так людям говорил Хочбар. И был он прав, как оказалось.

2

То время было и минуло. Гремела по горам война. Горели гордые аулы, Вода в ручьях текла красна.

У нас же скромная задача – Вести сказание о том, Что уж гонцы давно не скачут Ни в ханский, ни в Нуцалов дом,

Охоты нет, пиров не слышно, Забыты давние слова. Народ судачил, так и вышло! Молва, она всегда права.

Не знаю, по каким причинам Распалась дружба двух мужчин. Да я и не судья по чину, Докапываться до причин.

Но изменил Нуцал решенье, А дочь послушна и смирна. Легко распалось обручение, Как у цепочки два звена.

И вот уж к хану на рассвете Везут отвергнутый калым, Но в гневе хан подарки эти Велел развеять со скалы.

Затем, что их хунзахцев руки Касались, потны и грязны. И унесли покорно слуги Узлы, которым нет цены.

– Вы, скифских пленников потомки, Что свой построили Хунзах, Не отсидеться вам в сторонке И не спастись нигде в горах!

– А вы, тех пленников собаки, Что свой построили Кумух. Хвалиться надо после драки, Мы перебьем вас, словно мух.

Так и распалась эта дружба, И обрученье, и венец. А тут с известием похуже В Кази-Кумух примчал гонец.

Да, отдается дочь Нуцала (В расцвете девичья пора) Сынку кумыкского Шамхала В далекий Темир-Хан-Шура.

Да, ожерелья уж печально Невеста меряет на грудь. Да, уж прислужницы в молчанье Невесту одевают в путь.

Но стойте, пиршествовать рано. Доехать надобно сперва. И засучают люди хана Своих черкесок рукава.

– Эй вы! Заставы и засады Повсюду ставьте на пути, Завалы ставьте и отряды, Чтоб ни проехать, ни пройти.

Эй, молодцы мои, герои, Чтобы и птица не могла Пройти над вашей головою, Как оперенная стрела!

Теперь посмотрим, как проскочит С невестой пышный фаэтон! Как он меня объехать хочет, Как Шишилик минует он!

Какая б ни была подмога, Пусть все под саблями умрут. Для Саадат одна дорога Ко мне в Кумух, а не в Шуру.

Когда ж она посмотрит косо И не захочет ехать к нам, Пусть ей взлелеянные косы Кривой отрежет ятаган.

Одну из кос в Хунзах пошлите, Чтобы порадовать отца. В Шуру другую отвезите Для желторотого птенца.

3

Так хан сердитый приказал, Мечтая о жестокой мести. Но знал об этом и Нуцал, Не спал ночей отец невесты.

Не спит и думает о том, Как избежать беды и горя, Как переправить фаэтон До Темир-Хан-Шуры, до моря.

Как вокруг пальца обвести От ярости слепого хана, Да дочку целой довезти До жениха ее Улана.

В тревоге и жених не спит, Тоскует, веря и не веря: «Неужто птичка долетит, Не растеряв в дороге перья?

Как переедет по мостам И как минует все ущелья? И не пришлось бы плакать нам, Когда готовится веселье?

Приедет ли живой она Из горного, глухого края? И не напрасно ли зурна В моем дворце уже играет?

За ней вступают чередом И бубна звон и звуки саза. Не рано ли созвал я в дом Гостей со всех концов Кавказа?

От дагестанских гордых скал, Из Грузии, где светлы реки, Певец и воин прискакал, Приехали князья и беки.

Неужто, надо мной смеясь И осквернив очаг почтенный, Зурнач и бек, певец и князь Покинут этот кров и стены?

Неужто зря горят костры У дома под открытым небом, Неужто зря кипят котлы И добрые пекутся хлебы?

И насмеется хан сполна Над молодой моей любовью? И вместо красного вина Придется угощаться кровью?

Хунзахцы мне должны привезть Невесту и подарки с нею. А здесь за жизнь ее и честь Я постоять уже сумею».

…Не спит ночей седой Нуцал, Глаз не смыкает до рассвета. Всех стариков к себе созвал Спросить их мудрого совета.

Один, чтоб саблею сверкнуть, Ее из ножен вырвал резко. – Друзья! Вот самый верный путь От хана защищать невесту.

Но старец, ветх и убелен, Заговорил, в сторонке сидя. Немало крови видел он, Немало свадеб перевидел,

Немало передумал дум И не в одном бывал ауле. – Острее сабли мудрый ум, А хитрость повернее пули. –

Так он сказал. – Совет я дам. Вы мимо вражеских заслонов В Шуру по нескольким путям Пошлите двадцать фаэтонов.

Красавиц выбрав молодых, Их, как на свадьбу, нарядите, Чадрой закройте лица их И в фаэтоны посадите.

Прислужниц добрых всем назначь По дюжине, как было раньше. Пусть впереди идут зурнач, Певец, плясун и барабанщик.

А так как свадьбе все равно Пути не раз перегородят, Пусть впереди несут вино, Как встарь заведено в народе.

Вино пусть виночерпий льет И людям рог подносит бычий, Чтобы поздравить мог народ Невесту, как велит обычай.

Саму ж невесту кое-как В крестьянское оденьте платье И на осле, что весь в репьях, Как будто на базар отправьте.

Когда ж опасность позади Останется, тогда невесту, Пересадив и нарядив, Легко доставите до места.

А там – ваалейкум ассалам, Подарков разных не жалейте. Жених навстречу выйдет к вам И скажет – ассалам ваалейкум!

И что ж останется тогда Кази-кумухскому владыке? Скрипеть зубами от стыда Под ваши свадебные крики.

Пускай в затылке он скребет, Как тот охотник из рассказа, Которому достался кот, Хотя прицеливался в барса.

Об стол пусть бьется головой, Как парень, если верить в байку, Что вместо внучки молодой, Не разглядев, похитил бабку.

Но, хитрый выслушав совет, Собранье старцев загудело. Старейшины сказали: – Нет! Нам не подходит это дело.

Хоть мудрой эта речь была, Но не к лицу и не пристало В тряпье садиться на осла Прекрасной дочери Нуцала.

Пока злословят без причин, А уж тогда сживут со света. В Хунзахе, скажут, нет мужчин, И храбрецов в Хунзахе нету.

К тому же девушек других Хан захватить спокойно может, Но есть ведь матери у них И есть отцы и братья тоже.

Хоть план разумен и хитер, Не все рассчитано заранее: Как отдадим своих сестер В Кази-Кумух на поруганье?

У них ведь есть и стыд и честь, И со счетов нельзя убрать их, И право на защиту есть Со стороны отцов и братьев.

Да и у нас в груди – сердца, А не какие-то тряпицы. Готовы биться до конца, А перед ханом не склониться.

Или зазубрены клинки? Или дрожат коленки в страхе? На головах у нас платки Иль настоящие папахи?

Гони, Нуцал, ты хитрецов Подальше от ворот дворцовых, А слушай истинных бойцов, Сражаться за тебя готовых!

Нуцал в безмолвии внимал, Как старцы спорили, отважась. Два камня он в руках держал И как бы сравнивал их тяжесть.

Потом, в раздумья погружен, Оставив всех в недоуменье, В покои удалился он, Так и не высказав решенья.

Потом светильники задул, Аллаху на ночь помолился, И весь дворец, и весь аул Во тьму ночную погрузился.

Лишь водопады со скалы Вблизи уснувшего аула Гремели под покровом мглы, Сливая два протяжных гула.

О чем их давний разговор, Какие в нем и быль и небыль? О высях ли аварских гор, Плечами подперевших небо?

Или о горестной судьбе Племен враждующих кроваво? Иль, может, о самих себе И о своей судьбе неправой?

Близки, но все ж разделены… И жадно слушает округа. То ль вечно ссорятся они, То ли страдают друг без друга.

4

Пронесся слух по гребням скал И по всему Аваристану, Что думу думает Нуцал И днем и ночью непрестанно.

В большой беде Нуцалов дом. По горным тропам, по извивам Та весть попала чередом В Гидатль, аул вольнолюбивый.

В ауле этом жил Хочбар, С ним скрипка, сабля и отвага. Лишь их в друзья себе он взял, Без них Хочбар не делал шага.

И независим и удал Делами славными своими. Нуцал не понаслышке знал Его прославленное имя.

Бесстрашно ездил, где хотел, Не часто спал в своей постели, А песни, что себе он пел, Потом во всех аулах пели.

Не трепетал в родном краю Перед владыками нимало, И побеждал не раз в бою Отборных воинов Нуцала,

И гнал их яростно назад, Приехавших за сбором дани. Боялись все они подряд Его воинствующей длани.

От гидатлинцев много раз Он отводил лихие беды. О нем певцы, настроив саз, Слагали песни и легенды.

Набеги, быстры и дерзки, Он совершал в огне и громе, И потрошил он сундуки В Нуцаловом богатом доме.

Крал табуны, овец, стада Иль через окна, в дом врываясь, Он безо всякого стыда Богатых похищал красавиц.

За женщин выкуп брал Хочбар, А табуны, стада, отары Он гидатлинцам раздавал, Аульцам раздавал задаром.

А деньги на оружье шли: Клинки, винтовки для народа, Чтоб земляки его могли Свою отстаивать свободу.

Нуцал ни хитростью не мог, Ни силой сокрушить тот горный Свободы гордый островок Среди земель, ему покорных.

Хочбар немало снов прервал, Богатым смерть и горе сея. И обещал тогда Нуцал: «Храбрец, что голову злодея

В мешке Нуцалу принесет, Получит дорогую плату. Тотчас мешок кровавый тот Наполнят серебром и златом».

Но никакого узденя Приманки не прельстили эти. И снова белого коня Хочбар седлает на рассвете.

Услышал дерзкий удалец О ссоре злой Нуцала с ханом. И вот к Нуцалу во дворец Въезжает гостем он незваным.

Нуцал проснулся зол и хмур И подивился: что за притча! Так перед волком встал бы тур: Мол, вот и я – твоя добыча.

Связать! И вмиг схватили цепко. – Ага! Попался наконец! – И цудахарской крепкой цепью Опутан крепко молодец.

Конь уведен. Подругу саблю, Отняв, куда-то унесли, – Послушаем теперь, – сказали, – Что запоешь, повесели!

Запой, повесели, бродяга. – Но рассмеялся лишь абрек. – Чему смеешься ты, однако, В силки попавший человек?

Ты не взмахнешь крылами гордо, Ты не стряхнешь неволи с плеч. Уж два кинжала возле горла Готовы голову отсечь.

Сейчас конец наступит жалкий, У нас коротким будет суд. И голову твою на палке По всем аулам понесут.

– А я тому смеюсь, что утром, Когда я был уже в седле, Совет напутственный и мудрый Мне дали люди в Гидатле.

Смотри, сказали мне, хунзахцы Давно забыли уж про честь, Они трусливы, словно зайцы, На низкую способны месть.

Но я ответил, не поверю. Они обычай свято чтут. Как гостю, мне откроют двери, Почет, как гостю, воздадут.

Я не арканом ночью пойман, Не в плен захвачен на войне, Я сам приехал добровольно На белом собственном коне.

К тому ж по делу к вам приехал И с предложеньем как-никак. Я был для вас всегда абреком, Сегодня я для вас – кунак.

А вам обычаи известны, Они прошли через века. Возможно ль, чтоб мужчина честный Связал цепями кунака?

Про ваши тяжкие заботы Издалека услышал я, Забудем про былые счеты, Хунзахцы, – вот рука моя!

Пусть вы разбойником и вором Меня считали до сих пор. Не дам бесчестьем и позором Покрыть невесту наших гор.

Жестоки молодцы у хана, Готовы к действиям они, Но я нарушу эти планы, Разрушу эти западни.

Из темных кос невесты вашей Когда хоть волос упадет, Ваш правый суд да будет страшен, Пусть ваша месть меня найдет!

Я перед вами сам предстану, Я не боюсь уже давно Ни смерти, ни смертельной раны… Но есть условие одно.

Мое условие такое: Невесты хану не видать, А вы оставите в покое Навеки наш аул Гидатль.

Забудьте все набеги, беды, Обиды, что нанесены. Да и пора. Ведь мы соседи, Одних и тех же гор сыны,

Одной Аварии страдальцы, Зачем сосед соседу враг? Племен разрозненные пальцы Пора нам сжать в один кулак.

Что цепь, которой я закован? В цепях мы у вражды своей. Ты сам, Нуцал, живешь в оковах Покрепче кованых цепей.

К единству надо бы стремиться, Но каждый зол, спесив, жесток. И бьется мысль твоя, как птица, Что ловко поймана в силок.

К тому же – честь. Допустим, гостя Убьешь ты, злостью обуян. Но, потеряв характер горцев, Мы потеряем Дагестан.

Две песни существуют вместе, На выбор каждому даны. Одна о мужестве, и чести, И о заветах старины.

Другая, знаешь сам – какая. В ней трусость, низость и позор. Не промахнись же, выбирая, Не очерни аварских гор.

Пора, Нуцал, тебе решиться. Я предложил, я жду ответ. Не медли, солнце уж садится За гидатлинский наш хребет.

5

Но у Нуцала нет решенья, Молчит, не сводит с гостя глаз. В душе его одно сомненье Другим сменяется тотчас.

А вдруг, болтающий о чести, Хочбар поступит словно вор И увезет в Гидатль невесту, Схватив, как горлицу орел?

Потом в Хунзах приедут сваты, Пора, мол, породниться нам. Зять – богатырь, а тесть – богатый, Ударим, что ли, по рукам?

От мыслей ум за ум заходит, С гримасой боли на лице, Схватившись за голову, бродит Он по палатам во дворце.

Ни разу не было такого, Раскинь умом и вдаль, и вширь. И терпеливо ждет в оковах Хочбар, абрек и богатырь.

Но, видно, лопнуло терпенье, Тяжелой цепью забряцал И тихо, с грустным сожаленьем Он говорит: «Эх ты, Нуцал…

Не для того седлал коня я И закрутил свои усы, Чтоб, честь невесты охраняя, Отрезать две ее косы.

Не для того папаху трижды Я на затылке заломил, Чтобы прослыть в горах бесстыжим. Я слов на ветер не сорил

Ни разу в жизни. Если б надо, Дорогу к хану знаю я, И там ждала б меня награда, Но мне дороже честь моя.

Когда б задумал я нажиться И нанести тебе урон, То из аула гидатлинцы Меня бы вышвырнули вон.

Обычай соблюдая старый, Потом от сакли до воды Золой посыпали б, пожалуй, Мои поганые следы.

Тогда любой юнец безусый Смеяться надо мной бы мог, Затем, что трус и хуже труса, Кто женщину не уберег.

К тому же есть и божья кара. Пусть поразит аллах меня…» – Хунзахцы, развязать Хочбара, Вернуть и саблю и коня!

Накрыть столы, расставить вина, Что золотее янтарей! Певцов сюда гоните в спину И танцовщиц сюда скорей!

Я понял, что Хочбар не врет И не готовит нам измену. Он дочь к Улану провезет За им назначенную цену.

Давным-давно наслышан хан О злой враждебности меж нами. Не заподозрит он обман, А мы его обманем сами.

Коварный замысел тая, К прыжку готовясь хуже зверя, Хан не поверит, чтобы я Абреку дочь свою доверил.

Наверно – он решит – Хочбар Везет какую-то девицу, Которую в горах украл, Чтобы на выкупе нажиться,

А гидатлинец – это смерч, Орел и барс, огонь и ветер. Живет, как будто ищет смерть, Но до сих пор ее не встретил.

Он – пуля, молния, клинок, Что устали в бою не знает. Я изловить его не смог, Так почему же хан поймает?

И мысль еще была одна На самом дне в душе Нуцала. Но кто же разглядит до дна Все, что в душе его мерцало?

Бывал он весел и угрюм, Случалось, в бой летел без страха, Но скрыть до часа тайны дум Умел он даже от аллаха.

6

Нуцал заговорил: – Вражда Нас ослепила. Мы как бабы. В могиле темной навсегда Похоронить ее пора бы.

Мои слова не звук пустой, Я подкреплю их делом сразу. Я то в Шуру пошлю с тобой, Что драгоценней всех алмазов.

Еще из юношей никто Не слышал голоса голубки. Любовных снов во сне и то Не лепетали эти губки.

Счастливых дней я знал немало, Но несравненным будет тот, Когда вернешься от Шамхала, Вручив Улану наш цветок.

Пять сундуков подарков ценных Я шлю с тобой Улану в дар, И провожатых дам отменных. Твои условия, Хочбар?

Готовы всадники. Одели Уже невесту до зари. Но, может, что не доглядели, Ты не стесняйся, говори.

– Твое доверие – награда, Ты большего не можешь дать. А провожатых мне не надо. Чтобы свободен был Гидатль,

Мое условие сегодня. И вот тебе моя рука, Чтоб был аул Гидатль свободным С минуты этой – на века.

А провожатых мне не надо. Совсем один поеду я. Дороже целого отряда Мне сабля острая моя.

К тому же скрипка, конь и бурка Всегда со мной, чтоб знали вы. Да и папаху я как будто Ношу не с чьей-то головы.

Во мне не мог ты обмануться, Плохих вестей, Нуцал, не жди. Не дам к невесте прикоснуться Я даже ветру на пути.

Пять дней прошу я только сроку. Уеду завтра на заре. Два дня истрачу на дорогу, Три проведу в самой Шуре.

Там на ковре цветном, кумыкском Оставлю деву наших гор. Не выдаст конь в пути неблизком, Меня примчит к тебе во двор.

На пятый день, тебя завидя, Он остановится, заржав. И ты, Нуцал, навстречу выйдя, Поймешь, что слово я сдержал.

Повадки рек и гор известны, Тропинки все знакомы мне. И люди знают повсеместно, Что значит горец наконец,

Что значит в схватках опаленный Хочбар с решимостью своей, Врагов я знаю поименно, Но знаю также и друзей.

Мне дорога земля родная, Дороже всех прекрасных стран. Но и меня, как сына, знает Седой и гордый Дагестан.

7

Прости, отец и мать родная, Не избежать своей судьбы. Зурна с утра не то рыдает, Не то исполнена мольбы.

Уж сундуки несут в подарок, Уже на крышах весь народ. И белоснежный конь Хочбара Уже оседлан у ворот.

Копытом бьет, ушами водит. А во дворце и плач и стон. Невесту под руки выводят, Сажают в мягкий фаэтон.

Чадра опущена надежно, Не видно глаз, не видно слез. Простите, горы, если можно, Скорее трогайте обоз!

– Вы меня извините, Удальцы-земляки. Больше вы не звените Под скалой, родники.

Плачьте, горные цепи, Белоглавый Кавказ, На равнинные степи Променяла я вас.

Уезжаю, подружки, Песен больше не петь. Буду плакать в подушки Да неволю терпеть.

Вы, аварские струны, Перестаньте звучать. Ты до края аула Проводи меня, мать!

Вошла и села на подушки, Вокруг нее уселись там Четыре в черных платьях служки, Как воронихи, по углам.

Народ на крышах, на балконах, С порогов машут и глядят, Последним кланяясь поклоном, Благословить ее хотят.

Поставив бережно на плечи Кувшины, полные воды, Несут их девушки навстречу, Чтоб не было в пути беды.

Ус покрутив, при верной сабле, У всех аульцев на виду Хочбар до самой крайней сакли Коня доводит в поводу.

Но лишь успел за скалы скрыться Хунзах, встревоженный аул, Абрек в седло вскочил, как птица, Поводья крепко натянул.

– Ну что же, друг, – коню сказал он, – Пора, пора в опасный путь. В аул Хунзах к дворцу Нуцала Назад уже не повернуть.

Орлы легко скользят под нами И замирают на весу. А впереди гремят камнями Четыре грозные Койсу.

С высоких гор в долины течь им, Извечный жребий их таков, Они вобрали сотни речек В себя и сотни родников.

Еще они в себя собрали Всю красоту, все краски гор. И льды они вверху видали, И луговой цветной ковер.

Олень, спустившийся напиться, В них отражался, тонконог. И молодых аварок лица Как высший дар унес поток,

Когда струя, звеня о глину, Бежала в горлышко, в кувшин. Все, все несут Койсу в долины С аварских сумрачных вершин,

Потом спокойно и широко Текут среди степного дня. За ними вниз и нам дорога, – Сказал Хочбар, хлестнув коня.

Уже ущелье Аракани Преодолели напрямик, Родник Гоцатля миновали, Уже достигнут Шишилик.

От верхней точки перевала Пошла дорога вниз и вниз. Запела скрипка у Хочбара, Свободно звуки полились.

От этих звуков сердце тает, Трепещет, словно на грозу. Чадру невеста подымает, Чтобы с ресниц смахнуть слезу.

Глядит, как на вечернем солнце Вершины дальние горят. Потом украдкой и на горца Из-под чадры бросает взгляд.

Вот он, гроза, легенда, мститель И нарушитель мирных снов. Как вышло, что ему – смотрите! – Она доверилась без слов.

Конь белоснежен, всадник статен, Все хорошо. Смахнуть слезу. Уж впереди сверкнула сталью Кази-Кумухская Койсу.

Вот мост. Конец Аваристана. Мост переехали, пыля. И за мостом – владенья хана, Его земля, его поля.

Меж тем уж сумерки синели, Дохнула холодом река. И у коня бока вспотели, И смолкла скрипка седока.

Вдруг свист и крик, стрельба и топот, И вопли, ужаса полны. В одно мгновенье фаэтоны И сам Хочбар окружены.

И тотчас спереди и сзади, Чтоб ни проехать, ни пройти (Мол, уж таков обычай в свадьбу), Закрыли бревнами пути,

Потом всерьез или для виду: Мол, извините, господа, Вам не хотим чинить обиды, Но – кто, откуда и куда?

Увидев, что седой полковник Стоит немного в стороне, Хочбар достойно и спокойно К нему подъехал на коне.

– Салам алейкум! Добрый вечер, – Сказал Хочбар и тронул ус. – Такой почетной громкой встречи Не ожидал я, признаюсь.

Да и не слышал никогда я, Хоть в Дагестане жизнь прожил, Чтоб так вот, путников встречая, Полковник всем руководил.

Тогда уж, может, и коврами Дорогу выложите мне, Чтоб я проехал между вами На белоснежном скакуне?

В ответ смиренно и притворно Полковник молвил: – Господа, Спрошу я все-таки повторно: Кто вы, откуда и куда?

Гостей давно мы не видали, Все проезжают стороной. Уж не Хочбар ли из Гидатля Вдруг оказался предо мной?

Благословеньем ли аллаха? К какому едете двору? Уж не невесту ль из Хунзаха Вы провожаете в Шуру?

И замолчал, играя плетью, И засмеялся тихо он. Абрек с достоинством ответил, Как будто вовсе не пленен.

– Святой обычай есть в народе, Все надо делать чередом: Сначала в дом гостей проводят, Вопросы задают потом.

Да, я Хочбар. Но мы не воры, Чтоб нас задерживать в пути. И если надо, разговоры Мы можем за столом вести.

Иль мы забыли, может статься, Заветы дедов и отцов? Иль мы уже не дагестанцы, А сброд бесчестных подлецов?

На женщин вы подняли сабли. Ведь я один мужчина здесь. Где ваш аул? Где ваши сакли? Где ваша совесть, гордость, честь?

Я не скажу ни слова больше. Не бабы мы вступаться в спор. Ведите к хану. Там продолжим, Пока не кончим, разговор.

Приветить нас – пусть хан не тужит – Ему не будет тяжело. Не будет будущее хуже Того, что было и прошло.

8

Все вести, черные и злые, Похоронить бы навсегда, Одну беду едва осилим – Крадется новая беда.

Вестям и слухам потакая, Беды и горя не избыть. Но вот приходит весть такая, Что заставляет все забыть.

Так наводненье затопляет, Так засыпает все обвал, Так с неба тучки прогоняет Тяжелый ураганный вал.

Во всех аулах вдруг узнали Стократ, как эхо, повторяя: В плену Хочбар, сидит в подвале, В конюшне конь богатыря.

Черкеска витязя и бурка, Столь знаменитые везде, Как от овец убитых шкуры, Висят уныло на гвозде.

Служанки на резном балконе Сидят и плачут, как одна. Их госпожа, о горе, горе, Куда-то в дом уведена.

В темнице лань холмов альпийских, Не преступая за порог, Сын хана бродит, чуя близко Нежданный лакомый кусок.

И выбирает лишь минуту, Но не пришла еще пора. А между тем Хочбар, опутан, Лежит средь ханского двора.

Лихой абрек лежит в неволе У всех кумухцев на виду, Как сноп ржаной, забытый в поле, Когда уж сложили скирду.

Крепка веревка, держит туго Хочбар открыл свои глаза: – Скажи мне, хан Кази-Кумуха, Ты для чего меня связал? Хан

Таков, Хочбар, у нас обычай, Тебе отвечу, не солгу: Когда разбойник стал добычей, Его – веревками к столбу.

Да и петля уже готова, Наутро вздернем на столбе. Теперь какое скажешь слово? Готовы мы внимать тебе.

Xочбар

Твои веревки, правда, крепки, Но я тебе отвечу, хан, Чтоб голос вольного абрека Услышал целый Дагестан.

Скажу, хоть мой клинок отобран, Висит, бедняга, на крюке, Скажу, хотя с напитком добрым Рог не держу в своей руке.

Скажу тебе поскольку спрошен, А ты не окажись глухим: Пусть будет хорошо – хорошим, Пусть плохо будет всем плохим.

Пусть, час рожденья проклиная, Скрипя зубами в маете, Все подлецы и негодяи Умрут от болей в животе.

Пусть кара подлеца достанет И в сакле и среди дворца, Чтоб не осталось в Дагестане Ни труса больше, ни лжеца!

Хан

Эй ты, болтун, абрек аварский, Давно я слышал эту речь! Теперь рассказывай не сказки, Чтоб голову свою сберечь.

Теперь без болтовни и толком Загадку разъясни одну: Скажи нам, что случилось с волком, Что сам он прыгнул в западню?

Видал я многое на свете, Но не видал таких чудес, Чтоб сам Хочбар в петлю залез. Твоя судьба – в твоем ответе.

Как камень, что сорвался в реку С горы высокой и крутой, Слетит и голова абрека На землю завтра, с плеч долой!

Хочбар

Мне эти речи слышать дико, Я огорчу тебя, увы. Ведь я пока что сам владыка Моей отпетой головы.

Владелец я коня и сакли, Хожу в папахе, при усах. Моя отточенная сабля Не может выспаться в ножнах.

Танцуют туры на утесах, Когда я песню запою, Ты скрипке задавай вопросы, Она расскажет жизнь мою.

И у коня, что заточили В конюшню нукеры твои, Спроси, в каких краях мы были, Какие видели бои?

Как звонкие его копыта Топтали головы врагов, И сколько золота добыто, И сколько было тех голов?

У бурки, что овчиной жалкой Теперь повешена на гвоздь, Спроси, каких красавиц жарких Я, завернув в нее, увез?

Дымок над ханским домом тонкий Всегда ли вьется, не видал, Но из ствола моей винтовки Он виться не переставал.

Меня кидало и носило, Немало выдержать пришлось, Но слово, что сдержать не в силах, Ни разу с губ не сорвалось.

Абреку воля – вся отрада, Горит вверху моя звезда. Усы закручены, как надо. И не повиснут никогда.

Пусть голова моя скатится, Да не склонится все равно. Пусть сердце с песнями простится, Не дрогнет все-таки оно.

Не знал ни отдыха, ни сна я, Повсюду сеял смерть, беду… Но, впрочем, ты Хочбара знаешь, И я напрасно речь веду.

Хан

Гидатль под нашей строгой властью Не находился никогда. Откуда ж мне такое счастье, Знать, кто ты и зачем сюда?

Xочбар

Да, мы не виделись. Однако Наслышан ты. Абрек Хочбар Не раз с Нуцалом из Хунзаха Беседы ваши прерывал.

Мы не встречались – это точно, Но слухи – лучшие гонцы. Мои набеги в час полночный Будили ханские дворцы.

Я враг покоя и услады, Беспечных снов и тишины. Я никогда не знал пощады, Все ханы знать меня должны!

Хан

Ты прав, я о тебе наслышан, Твои пути, Хочбар, круты. Но объясни, как это вышло, Что сам ко мне явился ты?

Как вышло, что Нуцал Хунзахский Доверил дочь свою врагу? Чем взял ты, страхом или лаской, Понять никак я не могу?

Что не случилось ли с Нуцалом? Уж не сошел ли он с ума? Иль, может, вверх ногами встала В горах Авария сама?

На то способны лишь безумцы Да дети малые, прости, Чтоб без охраны, без аульцев Принцессу в дальний путь везти.

Вы про мои засады знали, Вы знали про мою вражду, Вы мне загадку загадали. Рассказывай, Хочбар, я жду.

Хочбар

Обычай ты забыл со злости, Который знаешь хорошо: Три дня не спрашивать у гостя, Кто он, зачем к тебе пришел?

Но я упорствовать не буду, Ты будешь удовлетворен. Хотя умно ответить трудно, Когда вопрос не столь умен.

Все поднесу я, как на блюде, Все рассказать я буду рад. Но чтоб послушали и люди, Ты созови-ка джамаат.

Не для того, чтоб смерть отсрочить, Но чтобы правду знать могли. А после делай что захочешь: Простить вели, казнить вели.

Все волен так и так решать ты, Так отложи же до утра… – На минарете уж глашатай, В аулы скачут нукера.

По узким улочкам картинно, Как будто каждый тоже хан, И по кривым идут тропинкам Старейшины на годекан.

9

Зеваки – кто на плоских крышах, Кто на балконах – смотрят вниз. Иные, кто хотел повыше, И на деревья забрались.

А листья все уже опали, Уже ручьи изнемогли, Уж холоднее серой стали На горы тучи возлегли.

Уже осенние туманы Сквозь арки клочьями летят, В ворота лезут как бараны, Цепляют камни у оград.

При всем собравшемся народе, Почтенно к хану обратясь, Хочбар достойно речь заводит, Как будто сам он тоже князь.

Сперва он рассказал недлинно О трудной жизни, о судьбе И о семье своей старинной, И вместе с этим о себе.

Он рассказал, на хана глядя Глазами горца, не раба, О гордых узденях Гидатля, Что за горами Кахиба.

Поведал он о битвах жарких, И, сняв рубаху, – на, гляди! – Он обнажил рубцы и шрамы – Следы кинжалов на груди.