Текст книги "Собрание стихотворений и поэм"
Автор книги: Расул Гамзатов
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 62 страниц)
Еще на кладбище могила Черна, как облако в грозу, Но плакальщица обронила Ненастоящую слезу.
И, одолев простор эфира, Иная радиоволна Предстать заступницею мира Желанья грешного полна.
Воркует, словно голубица, И не смущается нисколь. Так разыграть порой блудница Невинности стремится роль.
И, в послухи призвавший бога, Безбожно плут морочит нас… Вблизи от звездного чертога Мне сон приснился как-то раз.
Я, взгляд на календарь нацеля, Прочел беспечные словца О том, что первый день апреля Веселый праздник: «День лжеца».
Слагай, кто хочет, небылицы, Зато в другие дни для всех Священны истины границы И врать, ни-ни, великий грех!
Когда б такое явью было, То, славя времени чекан, Над миром правда бы царила И однодневным стал обман.
Пусть за неделею неделя Летит, не требуя прикрас, И только первый день апреля Шутя обманывает нас!
*
Три однокашника моих – В обличье честности три вора. И попадут в тюрьму не скоро Три однокашника моих.
Они порою шумно пьют В пылу тщеславья пресловутом. Я ими прозван «баламутом». – Чего ты хочешь, баламут?
Есть три соседа у меня: Хоть в руки книг они не брали, А вот профессорами стали, Чтоб руки греть, как у огня.
Наука, стоя у стола, Теперь прислуживает плутам. – Эй ты, прослывший баламутом, Что лезешь не в свои дела?
Сама жена меня корит, Что был я в жизни неуклюжим, Что стать не смог ученым мужем, Что пить не с теми надлежит.
И, как отбившийся от рук, Молчу я с видом виноватым, Не ставший даже кандидатом Филологических наук.
БЕДНАЯ ОВЕЧКА
Ты безгрешна до того, Что почти святою стала. Не загрызла никого, Никого не забодала.
Дважды в год тебя стригут До последнего колечка. И однажды в пять минут Шкуру начисто сдерут, Бедная овечка, Бедная овечка!
Человек родился: пир! И венчаешь ты шампуры, Человек покинул мир – И осталась ты без шкуры.
Настежь дверь пред кунаком – И дохнула жаром печка. Уксус смешан с чесноком, И запахло шашлыком… Бедная овечка, Бедная овечка!
Грудой тонкого руна Ты дрожишь в извечном страхе И в любые времена Даришь мужеству папахи.
Похудеть готов бурдюк, Чтоб вино лилось, как речка. А тебе опять – каюк: Слишком лаком твой курдюк, Бедная овечка, Бедная овечка!
Ты невинна и кротка, И поэтому не сдуру Для злодейств во все века Волк в твою рядится шкуру.
Слова истинного лад Не сотрется, как насечка. И порой всю жизнь подряд Про кого-то говорят: Бедная овечка, Бедная овечка!
КОГДА ТЫ ЗАБОЛЕЛА
Больная, ты лежишь, и о поправке Врачи пока еще не говорят, И влажно, словно сливы на прилавке, Твои два глаза на меня глядят.
Вокруг постели сестры суетятся, Уносят грелки и приносят лед. А сливы все слезятся и слезятся, И время слишком медленно идет.
Что на себя ни надевала прежде, Все шло тебе, все было в самый раз, Впервые так нелепа ты в одежде, В которую облачена сейчас.
Как неуклюж наряд больничный твой, И полосы, что подступают к шее, Неумолимо петлею тугой Мне стягивают горло, словно змеи.
Как несчастливых дней неспешен ход… Как быстры дни, когда они счастливы. Исходят влагой две большие сливы, И время слишком медленно идет.
ОБЛАКА
Я в горы шел, ползли вы по долине, Как стадо буйволов на водопой. Я был внизу – вы стыли на вершине, Как войско, что вот-вот рванется в бой.
Мне в детстве вы казались шерстью тонкой, Которую сучили для носков, Казалось, стоит лишь подуть тихонько – И в небесах не будет облаков.
Но понял я: ничто вас не развеет, Как небесам, вам окончанья нет. И не рассеялись, а тяжелее Вы стали для меня с теченьем лет.
И сколько бы мне жизни ни осталось, Вы будете со мною до конца. Вы легче шерсти – раньше мне казалось, – Теперь вы стали тяжелей свинца.
Вы невесомей были, я – моложе, Я старше стал, вы тяжелей сейчас. Но, как ни тяжелы вы, солнце все же Порой проблескивает через вас.
КАМНИ НА БЕРЕГУ КАСПИЯ
Нерукотворный след столетий давних, Белеют скалы голые вдали, Торчат на берегах пустынных камни, Как ребра, вылезшие из земли.
К пустынным каменистым побережьям Бывает Каспий добр, бывает крут. И волны камень скал то тихо нежат, То в гневе со всего размаха бьют.
Бывает так, что бури и приливы На берег вдруг обрушивают шквал. Бывает даль тиха, и волны льстиво Журчат и гладят камень серых скал.
Они стоят, войдя по пояс в воду, Не рушась от того, что жизнь их бьет, Не размягчаясь в тихую погоду От теплого журчанья добрых вод.
Все камни на своем извечном месте Стоят, похожие на тех из нас, Которых волны то вражды, то лести Испытывают в злой и в добрый час.
И я, как скалы, в час, что не назначен, Хочу встречать недобрую волну И знать, что в ласковых волнах удачи Я не размякну и не утону.
СТИХИ, НАПИСАННЫЕ В НОВОГОДНЮЮ НОЧЬ
Милая, прошу я вновь прощения, Милости твоей опять я жду. Отпусти, прости мне прегрешения, Все, что совершил я в том году.
Ты прости за то, что не однажды я Каялся и ты прощала мне. Ты прости свою слезинку каждую, Пролитую по моей вине.
Ты прости мне, что, когда в дороге я С делом и без дела пропадал, Ты считала дни и ночи многие, Между тем как я их не считал.
Ты прости мне завязи бесплодные, Все, что я не сделал в этот год. Все мои дела неподотчетные, Хоть за них придется дать отчет.
Слепоту прости, что помешала мне Видеть то, что на тебя навлек, Глухоту, из-за которой жалобы Я не слышал, хоть услышать мог.
Ты за все, что пережито-прожито, Как всегда, простишь, меня любя, Да и укорить меня не сможешь ты Строже, чем корю я сам себя.
Я не поступался даже малостью, Обижал я тех, кого любил. Я прошу: прости меня, пожалуйста, С легкостью, с которой я грешил.
*
– Больные люди, что вам ждать сейчас? – Те исцелятся, те умрут, быть может. – Здоровые, что ожидает вас? – Болезнь и смерть нас ожидает тоже. – А вы, над кем свершился приговор, А вас что ждет, лежащие в могиле? – Тех ожидает слава, тех – позор, А тех – забвенье, будто б и не жили!
*
– Скажи, чья радость прочих веселей? – Того, кто прежде радости не знал. – Скажи, чье горе прочих тяжелей? – Того, кто никогда не горевал.
– А мы с тобой, любимая, давно Все знаем от веселья до потерь. – Не мудрено, нам знать не мудрено, Ведь жизнь всегда стучалась в нашу дверь…
– Что за окном: закат или восход, Свистит ли ветер иль поет свирель? Что за окном: черешня ли цветет Иль кружится январская метель?
Что за окном, не все ли то равно, Еще с тобой мы молоды, поверь. Нальем и выпьем старое вино, Чтоб жизнь всегда стучалась в нашу дверь.
Прильни щекою к моему плечу, И я сквозь снег и ночи темноту Туда с тобою вместе улечу, Где обнялись два дерева в цвету.
НЕ ЗАБУДУ
Того не забуду, кто имя мне дал, И тех, кто под небом и кровом Вблизи и вдали неприветливых скал Дарил меня хлебом и словом.
Того не забуду, кто дал мне огонь И буркой укрыл мои плечи. Того не забуду, чья братски ладонь К моей прижималась при встрече.
И помнить я буду, покуда сквозь даль Идут моих дней караваны, Всех женщин, мою утолявших печаль, И всех наносивших мне раны.
О том не забуду, как вера мосты Над пропастями возводила. Как малая капля людской доброты Обиду на сердце гасила.
О том не забуду, как верный кунак Являлся порой роковою И вмиг разжимался тяжелый кулак Над грешной моей головою.
Забуду, где в тучах гнездится плато, Повитое клекотом диким, Того, кто душою – неведомо кто И кажется лик чей – безликим.
Забуду того, кто в положенный срок Не смог уподобиться чуду, Того, кто прослыть человеком не смог, А всех остальных не забуду.
О НАС И ДРУГИХ
Вблизи горы, лежащей как коврига, Остался с книгой я наедине, Но о тебе она и обо мне Не ведала – пустая эта книга.
А мы с тобой похожи на других, Нас в облаках одна несет квадрига. И получалось так, что и о них Не ведала пустая эта книга.
Остался с сердцем я наедине, И рассказало с грустью и любовью Оно и о тебе, и обо мне Земную быль, написанную кровью.
Сочли б, услышав, тысячи других Рассказ о нас, изложенный подробно, Что сердце честно речь вело о них, Нерукотворной повести подобно.
СТИХИ О БУМАГЕ
На фабрике бумажной, где искусны Машины, где огромные котлы, Мне вспоминались строки писем грустных, Как сводят лес, как падают стволы.
Я омраченный взгляд бросал украдкой, Вопросы задавая невпопад, На сохранивший запах хвои сладкой Уже не лес, а полуфабрикат.
Готовые к жестоким превращеньям, Лежали бревна – бывшие леса, Где обитали белки и олени И ветви упирались в небеса.
И вот листы бумажные белы, А я гляжу и думаю с тоскою: Чтоб им родиться, ветви и стволы Сошли на нет, пожертвовав собою.
Ужель на месте леса пни торчат Лишь для того, чтобы бумагу черство Извел в тупом усердье бюрократ И графоман в потугах стихотворства?
Ужель сведенный лес столетья рос И пал на землю, топору послушный, Чтоб злопыхатель написал донос, Дурак придумал циркуляр ненужный?
И все ж не зря погибли дерева. В тетрадях, не исписанных впустую, Малыш начертит первые слова, Мудрец закон великий обоснует.
Поэт любимый ночи напролет Глаз не сомкнет и озарит страницы, И лес столетний в слове оживет, Запахнет хвоя, защебечут птицы.
И будет этот лес из века в век Шуметь ветвями, кровь тревожить в жилах, И ни один на свете дровосек Свалить его стволы не будет в силах.
СТИХИ О БОЛЕЗНЯХ
Те, кто здоров, те, кто во цвете лет, По простоте своей считать готовы, Что в этом мире смерти вовсе нет, Что все сильны на свете и здоровы.
А мне с вершины зрелости своей, Достаточно лежавшему в больницах, Порою кажется, что нет людей, Внутри которых хвори не таится.
Я вижу многих страждущих вокруг, Но я не врач, чтоб излечить кого-то, И чей-то злой или не злой недуг – Моя печаль, но не моя забота.
Другое омрачает мой покой, Покуда жив, я буду опасаться Того, что клетки совести людской Вдруг в раковую ткань переродятся,
Что человека затрясет озноб Корысти и вражды непримиримой, Что в душах чьих-то вызовет микроб Жестокости процесс необратимый.
Боюсь, что тем, кто был недавно смел, Вдруг овладеет робость, как икота, Боюсь я, как бы друг не заболел Опасной страстью обижать кого-то.
Боюсь, что кто-то в мире станет злей Или подвергнется иной напасти. Что овладеет кем-то из людей Неизлечимое стремленье к власти.
Что засвербят рубцы былых обид, Зараза рабства в душах затаится… Наш мир болезни тела победит, Коль от болезней духа исцелится!
РОЯЛЬ В ХИРОСИМЕ
Мне помогала музыка забыть То, что не мог я позабыть, бывало. И то случилось музыке будить, Что было на веку, да миновало.
Бывало, замирал притихший зал, И предо мною раздвигались дали. Я был уверен, что игравший знал О радости моей и о печали.
Но позабыть мне было суждено Все звуки в этом крае незнакомом, Иль звуки те, что я забыл давно, Нахлынули и встали в горле комом.
Рояль, поставленный на постамент, Звучал в тиши музея, негодуя. Не знал я, что безмолвный инструмент Рождать способен музыку такую!
Я, вымолвить не в силах ничего, Стоял ошеломленный; мне казались Расшатанные клавиши его Зубами, что во рту едва держались.
Я думал о событье давних дней, Что не вернешь ничто и не поправишь, Что нету даже праха тех людей, Чьи пальцы знали холод этих клавиш.
И молчаливый траурный мотив Плыл над землей, где столько льется крови, И, потрясенно голову склонив, Ему внимали Моцарт и Бетховен.
КОГДА Я ВЕРНУЛСЯ ДОМОЙ
Издалека вернулся я опять, Мой дом, моя семья – моя отрада. Ужель, чтоб это в сотый раз понять, Сто всяческих земель объездить надо?
Зачем я лгу, себя надеждой льщу: Жизнь удивительна не здесь, а где-то! Какой еще я радости ищу, В который раз исколесив полсвета?
Иль удивительней, чем отчий кров, Чем те, кто по моим живет законам, Гостиницы далеких городов, И шум чужой, и скрип чужих вагонов?
Я снова дома и к груди своей, Как будто опустевшей от разлуки, Любимых прижимаю дочерей, Бегу, жене протягиваю руки.
Как удивителен родимый кров, Мой дом, где «папа!» говорят мне дети. Нигде и никогда никто на свете Не сможет мне сказать подобных слов.
Как мог подумать я, что здесь мне хуже, Чем где-то в чужедальней стороне? Лишь здесь Париж, которому я нужен, Здесь Истанбул, который нужен мне.
Здесь даже тихо сказанное слово Слышнее слов, что я с трибун кричал, Там, где наречья моего родного Из слышавших никто не понимал.
Прекрасен дом, куда я возвратился, Изъездив сто земель и сто дорог. Прекрасен край, где я в свой час родился, Где дай мне бог и умереть в свой срок.
Мне в отчем доме все легко и мило, Так почему ж, какой-то срок пройдет, И некая неведомая сила Опять меня куда-то понесет?
*
Весна, в горах вступив в свои права, Царит всего каких-то две недели, Так почему, раскрывшися едва, Уже иные листья пожелтели?
На травах, у подножия стволов, Они лежат, и мне пришли на память Замерзшие в горах птенцы орлов, Которым не случилось стать орлами.
Я пережил немало черных дней, Оплакал множество листков опавших – И мальчиков, не севших на коней, И девочек, невестами не ставших.
Но, сколько бы ни пережил я бед, Что б ни было, я никогда весною Вишневого цветенья белый цвет Считать не буду ранней сединою.
ПОЗДНЯЯ ВЕСНА
– Что вы, фиалки, в назначенный срок не раскрылись? Ветви айвы, что вы мерзнете в голом саду? Реки замерзшие, в чем вы и как провинились, Что попирают вас кони, стуча по гудящему льду?
Степи бескрайние, вас обманули морозы. Вы обманули овец и утробных ягнят. Что ты, зима, погубила зеленые лозы, Щедрые лозы, сулящие нам виноград?
Птицы весенние, вы-то здоровы ли, живы? Где задержались, поете вы в крае каком? Или, быть может, какой-то редактор пугливый Песню весеннюю держит под снежным замком?
Словно невеста с еще неготовым приданым Медлит со свадьбой, но празднеству быть все равно, Ибо она жениху дорогому желанна, Ибо невеста для свадьбы созрела давно.
Воют метели в горах, что на свете творится – Март на дворе, а в долинах от снега бело. Но за горою весна, и весенние птицы К нам прилетят, и до осени будет тепло.
*
Сегодня в мире очень светлый день. Мягка вокруг трава, как шерсть ягненка, И солнце греет, и ложится тень, Журчат ручьи, щебечут птицы звонко.
Мне душу омрачает лишь одно: Жизнь так быстра, и этот день не вечен, И, как бы мы ни тщились, все равно В свой час придет ему на смену вечер.
Я тех людей никак понять не мог, Кто омрачает на земле прекрасной Жизнь, что дается всем на малый срок, Враждой ненужной, злобою напрасной.
Старик ты иль джигит во цвете лет, Добрее будь, а значит – будь умнее. Крадется старость за тобою вслед И нечто пострашнее вслед за нею.
Жизнь не заполнишь злобой и враждой, Меча в других отравленные стрелы, Покуда нету горя, песни пой, Срывай цветы, по силам делай дело.
Не ищут смысла жизни во вражде; И, как бы ни кипели бурно страсти, Нельзя искать покой в чужой беде И строить счастье на чужом несчастьи.
И если злобой твой охвачен взгляд И ненависть в груди твоей теснится, Велик ли прок в том, что ручьи журчат, Что светит солнце и щебечут птицы?
*
Мать люльку качает в ауле, А где-то под желтой луной Свистят ненасытные пули, И вспять не вернуть ни одной.
Звучит колыбельная ночи, И где-то парит Азраил, У ангела смерти нет мочи Сложить своих аспидных крыл.
И мать одержима любовью, А где-то родившийся день Встает над дымящейся кровью, Бросая багровую тень.
И грудь обнажила над сыном Горянка в ауле опять. И где-то бредет по руинам От горя безумная мать.
И множатся сонмы отрытых, Ощеренных рвов и траншей. И больше на свете убитых, Чем умерших смертью своей.
И слышится стон лазарета, И снова палят и бомбят. И длится трагедия эта Тысячелетье подряд.
Но каждой своей параллелью Мир чает: придут времена, Как женщина над колыбелью, Склонится над ним тишина.
СНЕГ
1
Метут снега: таков их вечный жребий; И кажется – зима, полна забот, Перед огромной прялкой сидя в небе, Прилежно нити снежные прядет.
Спокойная к сумятице событий, Она взирает на озябший мир. Помочь ему не смогут сонмы нитей – Так на его тулупе много дыр.
Тулуп к тому же короток. В дороге Мир голову укроет им едва – И сразу начинают мерзнуть ноги, Укроет ноги – мерзнет голова.
И дышит, словно кучер на ладони, Он, истово мечтая о тепле, Роняя пену, белой масти кони Его несут в заиндевевшей мгле.
Закрыто солнце сизою полою, В лесах продрогших птицы не слышны, Зато трескуче этакой порою Поется тем, чьи души холодны.
Снег кружится с колючим ветром вкупе, И сквозь метель, в пределы зорь иных, Мир, как ямщик в изодранном тулупе, Летит, плутая, на перекладных.
2
Годы, помнится, медленно шли, Магомед, А теперь с быстротой пролетают двойною. И на долю судьбой нам отпущенных лет Впереди уже менее, чем за спиною.
Вижу снова: бок о бок по снегу с тобой Мы шагаем, как будто бы кони в упряжке. Свод небес голубой, белый снег голубой, И сверкает ручей, словно лезвие шашки.
Снег скрипит, точно новая пара сапог, И окрестных вершин непорочны покровы. Что ж теперь, как на льду, чуть не валимся с ног, Наподобье коней, потерявших подковы?
Может быть, по замерзшей реке, Магомед, Мы бредем, обходя полыньи осторожно? И неведомо нам: крепок лед или нет, Подниматься стезей этой дьявольски сложно.
Если лед подо мною разверзнется вдруг, Ты окажешь один противление року, А провалишься ты, ношу взяв твою, друг, Я взойду на вершину к речному истоку.
В верхних окнах, когда залегают снега, Свет не виден, хоть вечеру подано стремя, Занимают в соседстве с теплом очага Горцы нижние комнаты в зимнее время.
Не тщеславные юноши мы, Магомед, Каждый счастлив опорою быть для другого. Будем живы, кунак, и увидим, как свет В верхних окнах аула появится снова.
3
Когда ты сквозь оконное стекло На улицу посмотришь утром рано, Не говори, чтоб избежать обмана: «Как много снегу за ночь намело!»
Получше глянь! Белеют за окном, Где ветер словно позабыл о тяге, Не снег, а канцелярские бумаги И скатерти, что залиты вином.
Чтоб видеть снег, ты к морю выходи, Там чуткие к мятежности пучины, Тебе предстанут исповедно льдины У Каспия на рыцарской груди.
Когда ты хочешь увидать снега, Которые пречисты в самом деле, Как брачные несмятые постели, Оставь внизу альпийские луга!
Не изменяй сердечному теплу, И, чтобы снег увидеть настоящий, Давай пойдем иссиня-белой чащей, Деревья чьи – как жены на балу.
Венчает горы, море, дерева Снег, словно незапятнанная совесть. Давай, о наших душах беспокоясь, Ему вверять заветные слова.
4
Ржет в поле скакун мой, лихой, как абрек, И глазом косится на лунный чурек. И просит, где сумрак почти невесом, Чтоб торбу наполнил я звездным овсом.
Снег роет копытом он, шею клоня, И венчаны инеем ноздри коня. Он рад по старинке скакать в облаках И плавить снежинки на жарких боках.
Оседлана песня, как верный скакун, И, словно поводьев, касаюсь я струн.
Где замер поток, и высок и гриваст, Пусть горская муза мне стремя подаст.
Не лучше ли в пропасти гибель найти, Чем к скалам от робости жаться в пути?
Я в жизни не раз сквозь клубящийся снег За душами ближних пускался в набег.
Как прежде, в надежде на удаль горазд, Пусть горская муза мне стремя подаст!
ПЯТЬ ВОРОТ
Если вдаль тебя позвало дело Или держишь ты обратный путь, На границе отчего предела Задержаться, горец, не забудь.
То длиннее тени, то короче, То прибрежней, то безбрежней высь, На лиловой грани дня и ночи, Как звезда в тумане, задержись!
И, дорожным ветром пропыленный, От раздумий голову клоня, Задержись ты, пеший или конный, Как огнепоклонник у огня!
Совершая путь небесконечный, С млечной далью связывая близь, У воды, как годы, быстротечной, Горец небеспечный, задержись!
То отлоги тропы, то пологи, Посмотри вперед, и оглянись, И перед могилой у дороги В скорби и тревоге задержись!
Только ветер, издавая шорох, На просторах не замедлит бег У пяти святых ворот, которых Обходить не должен человек.
*
Воочью, так горцы считали, Нас мертвые видеть должны, Когда у надгробий в печали Мы с левой стоим стороны.
Гора не сойдется с горою, Но властвует память времен, Поэтому к мертвым порою Живые идут на поклон.
Наверно, я был бы не в силе, Венчая молчаньем уста, Прийти к материнской могиле, Будь совесть моя нечиста.
И, мать навестив на кладбище, Когда ухожу не спеша, Я чувствую: сделалась чище, Спокойней и глубже душа.
Утешится кто безутешен, Как сказано в древних стихах, А кто перед мертвыми грешен, Еще повинится в грехах.
И образ мне видится милый, И даже в далеком краю Я в мыслях пред отчей могилой По левую руку стою.
ВЫХОДЯЩЕМУ В ПУТЬ
1
Путник, я скажу тебе, когда Следует в пути остановиться. Вот родной земли твоей граница, Эта падь иль горная гряда, Слезь на миг с коня, чтоб поклониться. Скоро ль ты воротишься сюда?
Слезь с коня, когда покрыт он мылом И когда идет уже с трудом. На горе иль на холме унылом, Пред могильным камнем иль холмом, Ты замри, как путники потом И перед твоей замрут могилой.
И на стыке вечера и дня Ты замри на миг в пути далеком, Спешься у пастушьего огня, Перед родником или потоком, Сам попей и напои коня.
Перед тем как в сторону свернуть, Ты вблизи развилки где-нибудь Встань, подумай, много ль верст осталось, И да будет радостен твой путь, И не свалит пусть тебя усталость.
2
Путник, друг мой, до дорог охочий, Я прошу: не торопись, постой, Погляди назад, где край твой отчий Иль чужой, покинутый тобой.
Огляди леса, поля и горы, Легшие по сторонам дорог. Вникни в боль селений, по которым Дальний иль недальний путь пролег.
И еще, мой друг, на всякий случай Ты нет-нет да в небо погляди, Не сгущаются ли в небе тучи, Дождь тебя не ждет ли впереди.
Под конец пути или в начале Невзначай поглядывай вокруг, Чтоб в ущелье иль на перевале Тьма тебя не захватила вдруг.
Половчей взвали на плечи ношу, Или кожу до крови сотрешь, И не забывай, что время тоже Не стоит, покуда ты идешь.
И хотя вовек не знал ты страха, Все тебе на свете трын-трава, Все ж проверь: на голове ль папаха, Есть ли под папахой голова?
3
Скачущий на скакуне горячем, Если встретишь старшего, тем паче Мудреца, чья борода бела, Осади коня, сойди с седла, Поклонись и пожелай удачи.
Выслушай совет и сам хоть что-то Сделай доброе для старика И не вскакивай в седло, пока Он не скроется за поворотом.
Встретишь младшего среди дорог, Одари его своим приветом, Ни заносчив с ним не будь, ни строг, Расспроси и помоги советом, Как тебе старик в свой час помог.
Дай из бурдюка вина хлебнуть, Извлеки припасы из-под спуда. Молод он, его длиннее путь И мечты возвышенней покуда.
Если, путник, женщину нагонишь, Слезь с коня, не обходи ее. Ты не опасайся, что уронишь Добротой достоинство свое.
Добрым быть – и значит быть мужчиной, Честь чужую чтить – свою сберечь. Ты переложи ее хурджины На свое седло или на спину, Кладь такая не для женских плеч.
Стары, может быть, мои слова, Но ты следуй им – и будешь понят, И, ей-богу, добрая молва, Где бы ни был ты, тебя обгонит.
4
Я скажу еще такое слово: Будет жизнь добра или сурова, Путь твой будет честен пусть и прям, В отношенье путника другого Не замысли ничего такого, Что ты испытать не хочешь сам.
Друг за друга, путники, держитесь, Если вместе вздумали идти. Вы по сторонам не разбредитесь, До конца пути не разойдитесь, А не то заблудитесь в пути.
Как бы ни был, путник, ты отважен, Как тебе знаком бы ни был край, Спутников своих не покидай, В одиночку скучен путь и тяжек. Посмотри, блуждают в небе даже Журавли, отставшие от стай.
5
Злы в горах обвалы и метели. И, какой бы ни был ты герой, Не бахвалься, что достигнешь цели, Если цель покуда за горой.
Видишь: там вот, у дороги с краю, На шесте лоскут, высок и бел, Плещется, о тех напоминая, Кто в горах пути не одолел.
Но во время бурь и снегопада, Если даже попадешь в беду, Рук в бессилье опускать не надо И с тревогой думать: «Не дойду!»
Мы сильнее всех невзгод и бедствий, И, когда потом наш час пробьет, Наша цель останется в наследство Тем, другим, кто до нее дойдет.
Но пока еще нас носят ноги, Кто легко, а кто уже с трудом, Путники, мы по земле идем Потому, что мы еще живем.
*
От общего наследия любви Живет частица и в моей крови.
Не оттого ль рассвет любого дня Так радостен и светел для меня?
И ночью звезды Млечною Пути Не оттого ль горят в моей горсти?
От достоянья общего любви Частица малая – в моей крови.
Лишь с ней одной я был бы богачом, Когда б в другом не преуспел ни в чем.
Любовь людей – волшебная казна – Хоть раздает себя, а все полна.
И более, чем сам я над казной, Моя казна трясется надо мной.
С ЖЕНЩИНОЙ НАЕДИНЕ
Друзья, извините, я к вам не приду, И вы не звоните ко мне. Вечер сегодняшний я проведу С женщиной наедине.
Мы будем вдвоем: только я и она, Часов остановится ход. Музыкой сделается тишина И таинство обретет.
Похожие нравом своим на орду, Дела, не врывайтесь ко мне. Вечер сегодняшний я проведу С женщиной наедине.
Пусть, словно за окнами поезда лес, Закружится вновь голова. И станут, как звезды на черни небес, Земные мерцать слова.
Порву я билет на ночной самолет, Торжественный зал подведу. Сегодняшний вечер весь напролет С женщиной я проведу.
АЙ ЛАЗЗАТ
Иди в объятия ко мне, Зачем нам ждать прихода ночи? Знай, что у сплетниц при луне Еще старательнее очи.
Таких здесь не было времен, Чтоб, возвратясь как из разведки, Двух не склоняли бы имен Осведомленные соседки.
Давай обнимемся мы так, Чтоб тайно сплетницы вздыхали И подражанья вещий знак Влюбленным виделся сквозь дали.
Иди в объятия мои, Чтоб снег летел, как цвет черешен. Великий грех не знать любви, Ведь только любящий безгрешен.
Дороги нету нам назад, Теперь и вправду мы едины. И шепчут «ай лаззат» вершины, И небо вторит: – Ай лаззат!
Мы в недоступной вышине, И окружают нас, не старясь, И восхищение, и зависть, И звезды, словно при луне.
Значимей прежнего стократ Простое делается слово. Ты шепчешь: – Ай лаззат! – И снова Тебе я вторю: – Ай лаззат!
ЛЮБИМЫХ ЖЕНЩИН ИМЕНА
Встревожены земные шири, Но знаю способ я один, Как укротить в подлунном мире Воинственность его мужчин.
Когда б мне власть была дана, Вершинам всем, являя разум, Я даровал бы в мире разом Любимых женщин имена.
Чтоб опустились руки вдруг Пред картою у бомбардира, Пусть лучшей половины мира Глаголют имена вокруг.
Когда б мне власть была дана, Неся ответственность пред веком, Я матерей бы имена Присвоил пограничным рекам.
Еще дух рыцарства в чести, И, может, власть его опеки Переступить такие реки Удержит воинов в пути.
В честь просветления очей, Издав указ антивоенный, Назвал бы звезды во вселенной Я именами дочерей.
И сразу бы на небе мира Не стало б в далях грозовых Ни одного ориентира Для самолетов боевых.
И, обретя покой, планета Жила бы, радости полна… Звучат всегда в душе поэта Любимых женщин имена.
ПЛЕНИТЕЛЬНЫХ ЖЕНЩИН И ХРАБРЫХ МУЖЧИН…
Наверное, поздно близ белых вершин Явился я в мир, чьи распахнуты шири: Пленительных женщин и храбрых мужчин Уже не пришлось мне застать в этом мире.
Я рано, наверно, над бездной годин Под желтой луною седлал иноходца, Пленительных женщин и храбрых мужчин Увидеть не мне, а другим доведется.
А может, мой предок – вожатый дружин Завидует мне, что, далекий раздору, Пленительных женщин и храбрых мужчин Я больше встречаю, чем он в свою пору.
И, может, грядущего времени сын Тому позавидует, что под луною Знавал я немало друживших со мною Пленительных женщин и храбрых мужчин.
ИСТОРИЯ БОЛЕЗНИ
К. Кулиеву
Насупилась вечерняя пора, Окрестность погружается в прохладу. И, уходя с больничного двора, Лучи перелезают за ограду.
И вижу сквозь оконный переплет Я леса темно-синюю подкову И девочку, которая корову В привычном одиночестве пасет.
Мне кажется, она отрешена От гулкого движения дороги, И стаи птиц, кружащейся в тревоге, И моего печального окна.
Лиловой дымкой даль заволокло, И к сердцу я не чувствую доверья: Оно стучит в теснине подреберья, Как будто бы кувалда, тяжело.
Выслушивает доктор этот стук, И, словно путь переграждая к бездне, Он день за днем в истории болезни Подробно освещает мой недуг.
Плывет луна по темным небесам, Смежаю веки, и опять мне снится, Что вся планета – древняя больница, Служу в которой лекарем я сам.
И по веленью долга своего, Раздумья стих предпочитая одам, Пишу я человечества всего Историю болезней год за годом.
Я – лекарь. Я лукавить не могу, Не в силах это сделать я, поверьте. Иначе буду пред вдовой в долгу, Когда больного не спасу от смерти.
Иначе ваших ран не исцелю И не верну к работе ваши руки, А я вас так отчаянно люблю, Что лучше сам приемлю ваши муки.
И, наделенный совестью врача, Я думаю о вас – не оттого ли Исходит сердце у меня от боли, Как будто рана, вновь кровоточа?
ЭЙ, МУЖЧИНЫ…
Эй, мужчины, вам к лицу ли Разжигать, друзья мои, В древнекаменном ауле Петушиные бои?
И безумен ваш обычай: Шумной, спорящей гурьбой Наблюдать, ликуя, бычий, Завсегда кровавый бой.
Эй, мужчины, вы и сами, Рассудительно лихи, Не должны под небесами Бой вести, как петухи!
Стародавнею порою, Раны чести бередя, Дрались горцы под горою, С черных бурок не сходя.
Эй, мужчины, вам завещан Долг высокий, чтобы вы Бой вели во славу женщин, Не склоняя головы.
Эй, мужчины, не в разладе, А коль драться, то в бою, Защищая жизни ради Землю отчую свою.
Я и сам, где высь крылата, У гнездовия дождя, Бой веду за все, что свято, С черной бурки не сходя.
ДВЕ ЖЕНЩИНЫ
Все было неладно у нас до тех пор, Пока эта женщина не появилась. Советам ее отдались мы на милость, И в доме утих между нами раздор. Присев к очагу, миротворица пела О краткости жизни кому-то в укор.
Все было у нас хорошо до тех пор, Пока не уехала женщина эта. И словно внезапно окончилось лето, И стужей отпето повеяло с гор, И снегом тропу замело между нами, И скрылась луна, хоть светила вечор.
Все было у нас хорошо до тех пор, Покуда разлучница не появилась. И вдруг все смешалось, все переменилось, И ты от печали потупила взор. А гостья смеялась, раздор разжигая, Как будто солому бросая в костер.
Все было неладно у нас до тех пор, Пока не уехала женщина эта. И вдруг мы решили в объятьях рассвета, Что наша размолвка – нелепица, вздор. Над белой вершиною солнце вставало, Был в красных тюльпанах альпийский ковер.
СПРАШИВАЛА ЛЮБОВЬ
– Чем ты, как солнцем, полна, голова? – Мыслями о тебе. – Губы, какие вам любы слова? – Венчанные тобой.
– Очи, чем вы очарованы так? – Ликом твоим, Любовь! – Кровь, чей несешь ты потомственный знак? – Страсти твоих рабов.
– Уши, что слаще вам доброй молвы? – Исповеди твои. – Руки, что делать желаете вы? – Вновь обнимать тебя.
– Грудь, обращаешь ты что к облакам? – Вздохи твои, Любовь! – Сердце, что гордо несешь сквозь века? – Раны твои, Любовь!
– Жизнь, кто разжег тебя в мире, ответь? – Кто, как не ты, Любовь! – Кто разжигать тебя будет и впредь? – Кто, как не ты, Любовь!
ТРОЕ
Не первый год, как мужняя жена, Страдая, в друга дома влюблена. И сам он тоже словно обезумел, Его любовь проклятая грешна.
Передо мною, святости полна, Исповедально каялась она. И умоляла слезно: – Стать досужей Молвою эта тайна не должна.
