Текст книги "Собрание стихотворений и поэм"
Автор книги: Расул Гамзатов
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 62 страниц)
Четверть века ждала, чтоб он дрогнул в бою, Чтоб от раны смертельной в седле зашатался, Чтоб хоть раз побледнел он и, шашку свою Уронив, безоружным остался.
Эту шашку спросите об этой руке! О чужих и своих несосчитанных ранах! Быль и сказка, сливаясь, как струи в реке, Нам расскажут о подвигах бранных.
Дагестан, Дагестан! Почему же тогда Тот, чье имя России и миру знакомо, Здесь, на скалах твоих, не оставил следа, Почему о нем память – лишь в горле комом?
Почему на камне лишь имя врага? Неужели тебе сыновья твои чужды? Неужели нам ближе царский слуга, Что заставил их бросить к ногам оружье,
Что аулы твои предавал огню, Царской волею вольность твою ломая? Пусть стоит этот камень. Я его сохраню, Но как памятник я его не принимаю!
Я б солгал, не сказав, сколько раз я страдал, На Гунибе стоял с головою поникшей, Видя надпись: «На камне сем восседал Князь Барятинский, здесь Шамиля пленивший…»
Я проклятый вопрос домой уношу. Дома Ленин глядит на меня с портрета. «Товарищ Ленин, я вас прошу, Ответьте: разве верно все это?»
И чудится мне, – прищурясь, в ответ На этот вопрос откровенный Ильич головою качает: «Нет, Товарищ Гамзатов, это неверно!»
ОГОНЬ Я ВИЖУ
Беря за перевалом перевал – За годом год, – я в путь нелегкий вышел. Но где б меня огонь ни согревал, Огонь в отцовском очаге я вижу.
Ползу ли на вершины ледников – Огонь я вижу в очаге отцовском. Смотрю ль с небес на ширь материков – Огонь я вижу в очаге отцовском.
Над океанской пеною лечу – Огонь я вижу в очаге отцовском. Тружусь, дремлю, смеюсь или грущу – Огонь я вижу в очаге отцовском.
Печалюсь я: меня обидел друг – Огонь в отцовском очаге я вижу. Я счастлив: ты «люблю» сказала вдруг – Огонь в отцовском очаге я вижу.
На фестивалях факелы горят – Огонь я вижу в очаге отцовском. И в доме том, где жил Рабиндранат, Огонь я видел в очаге отцовском.
Стихи пишу иль на вокзал спешу, С тобой сижу иль за звездой слежу – Огонь я вижу в очаге отцовском. По Букингемскому дворцу хожу – Огонь я вижу в очаге отцовском.
Покатится ль слезинка по щеке – Я сквозь нее очаг отцовский вижу. Кровь хлещет ли – в отцовском очаге Огонь, огонь негаснущий я вижу.
Погаснет он – и я погасну с ним, Замолкнет голос, путь мой оборвется… Ты слышишь, мама? В смене лет и зим Огонь я вижу, что над пеплом вьется!..
И сам теперь я для детей своих Зажег огонь – пусть шлет все дальше, выше И свет и жар… И снова, каждый миг, Огонь в отцовском очаге я вижу…
*
Лица девушек люблю я, уроженок гор моих, Что краснеют от смущенья – это очень им идет! Если за руку возьмете, вы почувствуете вмиг Нежность и сопротивленье – это очень им идет.
Я люблю, когда смеются ямочки на их щеках – Вы когда-нибудь видали? Это очень им идет. И когда текут и вьются их воспетые в веках Змеи-косы из-под шали – это очень им идет.
Я люблю, когда речонку, что коварна, хоть мелка, Босиком перебегают – это очень им идет. И когда в свои кувшины на заре у родника Гор прохладу набирают – это очень им идет.
Горских девушек люблю я в строгих платьях без затей, – Присмотритесь к нашей моде – очень им она идет! Как подносят угощенье, не взглянувши на гостей, И с достоинством уходят – это очень им идет!
Я люблю, когда горянки слушают мои слова Молчаливо и покорно – это очень им идет… Чистота потоков горных, Высота отрогов горных, Неба высь и синева, Честь высокая и гордость – ох, как это им идет!..
*
Снова птицы меня разбудили И лучи. Уже встали лучи. Речку вброд перешли. Подсветили Под окошком листву алычи.
Затолкались росинки. В спирали Завиваясь, туманы пошли. И, как дымные трубы, восстали К небесам испаренья земли.
Как седые старухи, которым Страшен утра пронзительный взгляд, Прячут ветхость и сумрачность горы В ослепительно новый наряд.
По-другому написано в книгах, А по мне, состоит человек Из смещения солнечных бликов, Шума птиц и шептания рек, Смены рос и туманных спиралей, Пенья трав и молчания далей.
*
Себе представший в образе Махмуда, Лежу ничком в Карпатах на снегу, И грудь моя прострелена. Мне худо, И снег багров, и встать я не могу.
Но все ж меня домой живым вернули, И под окном изменчивой Муи Стою, как месяц ясный, но в ауле. Следят за мною недруги мои.
Кумуз настроив, только начал петь я, Они меня схватили, хохоча, И спину мне расписывают плетью Крест-накрест, от плеча и до плеча.
Пусть насмехается имам из Гоцо, Пригубив чашу огненной бузы. Я зубы сжал. Мне потерпеть придется, Он не увидит ни одной слезы.
Что я Махмуд – мне показалось нынче, Брожу в горах печальный от любви, Со звездами, чей свет неполовинчат, Я говорю, как с близкими людьми.
Роятся думы, голова что улей, Пою любовь, чтоб вы гореть могли. Но рвется песня: я настигнут пулей Пред домом кунака из Иргали.
Прощайте, люди. Поздно бить тревогу. Меня на бурке хоронить несут… Какая мысль нелепая, ей-богу, Мне показалось, будто я – Махмуд.
БУДЬ ПРИЗВАНИЮ ВЕРЕН
Ветры в драку кинулись с вершины, Ты, поэт, строкою в них пальни, Унося дырявые хурджины, За горами скроются они.
Шторм на море, море разъярилось, Встань над ним, поэт, и повели, Чтоб оно сменило гнев на милость, В гавани вернуло корабли.
На дорогах снежные завалы. Затруби, поэт, в апрельский рог, Чтобы вновь открылись перевалы, Обнажились лезвия дорог.
Плачет мать, склонившись к изголовью Сына, что зовет ее в бреду. Ты, поэт, своей пожертвуй кровью И надежды засвети звезду.
Пал солдат. И в пурпуре заката Низко травы клонятся вблизи. Стихотворец, воскреси солдата, Будь призванью верен – воскреси!
Возврати любимого любимой, Голым веткам шелест подари, И тропу вдоль чащи нелюдимой Ты от сердца к сердцу протори.
Путника запекшиеся губы Ты смочи журчаньем родника. И когда трубят горнисты Кубы, Призови себя в ее войска.
Чтобы тени прошлого исчезли, Сторониться времени нельзя, Ты суди по совести и чести, Неподкупный, праведный судья.
ПЕТУХИ
Ночные звезды потухали, Как будто искорки в золе, Когда разбужен петухами Я был на утренней заре.
Открыв глаза, я улыбался, Мой сон растаял, словно снег. Во мне все громче просыпался Гортанный шум кавказских рек.
И пела женщина в ауле, Забыв над колыбелью сон, И доносился посвист пули, Которой брат мой был сражен.
И я сквозь утреннюю дымку Мог разглядеть в туманной мгле, Как смех и плач сидят в обнимку На темной и крутой скале.
В далекой Кубе разбудили Меня чужие петухи, И душу мне разбередили И пробудили в ней стихи.
Я был для истины к тому же, Для настоящей высоты, От преходящих чувств разбужен Известности и суеты.
И волны моря полыхали, И посвящалось вновь добру Мое призванье, петухами Разбуженное поутру.
Я знаю горцев Дагестана, Ушедших от вершин родных. Вы, петухи, на зорьке рано Однажды разбудите их.
Не избалованы досугом, Но разучились, мне под стать, Они весной ходить за плугом И скакунов лихих седлать.
Сманите их из кабинетов, Туда, глашатаи зари И провозвестники рассветов, Где звезд не застят фонари.
Где жизнь спокойна и сурова, Где на вершинах дышат всласть, Где ценят храбрость и на слово Пылинке не дадут упасть.
Пусть вспомнят юность горцы эти, Пред ней искупят все грехи. Прошу вас я: вы на рассвете Их разбудите, петухи.
ОКЕАН
«Ха-хаа! Ха-хаа!» – хохочет утром рано Ширь океана в солнечном кругу, А в полдень слышен рокот океана: «Ха-ха-ха-хаа! Гу-гу-гу-гу! Гу-гуу!»
Смеркается. И океан грохочет: «Бу-буу! Бу-буу!» Он, как пушкарь, оглох, Но, потемнев и утомившись к ночи, Вздыхает тяжко: «Ох! Ох-ох! Ох-ох!»
А ночью в океанской колыбели Качает звезды лунная вода: «Ла-ла! Ла-ла!» Жизнь наша в самом деле Как океан… «Да-да! Да-да! Да-да!»
ЯРКА ЯРОСЛАВНА
Яблоко упало. Град прошел недавно; Сердце мое ранено. Чья же в том вина? Я тебе признаюсь, Ярка Ярославна, В этом виновата только ты одна.
С доктором влюбленным вечером весенним Выйдешь на прогулку ты рука к руке, Проплывут в Дунае рядом ваши тени, Две – от одинокой тени вдалеке.
Моего соперника стала ты отрадой, В Братиславе милой вас свела любовь. Ярка Ярославна, ты его порадуй Над моей печалью пошути с ним вновь.
*
Мне не кажутся Карловы Вары с вершины Сочетаньем домов, и деревьев, и лиц… Предо мною белеет вдали не долина, А тарелка с десятком куриных яиц.
Горы, горы… Верхушки деревьев под ними, По зеленому склону прошита тропа. Только рыжую голову солнце поднимет – И уже поднимается к солнцу трава.
Я запомнить хочу необычную землю, Где, как равная, с осенью дружит весна. Глянешь вверх – по-весеннему свежая зелень, Глянешь вниз – желтизна, желтизна, желтизна.
Пробегает по склону спокойный и скромный, Не изведавший силы своей ветерок, И ладонь окропляет зеленою кровью, С материнскою веткой расставшись, листок.
Здесь весна… Но минувшую осень я вижу И покрытые желтой листвой деревца. И ко мне придвигаются ближе и ближе Дорогие черты дорогого лица.
И в руках – не зеленая хрупкость листочка, А для песни готовое поле листа… Только где бы я ни был, без маленькой дочки Мне казалась неполной всегда красота.
Все дороги земли приведут к Дагестану, Все дороги любви мне напомнят о нем… Я с вершины чужой, как тоскующий странник, Все хочу разглядеть мой покинутый дом…
*
Глазами маленьких озер Пусть край чужой в меня вглядится, Пусть голубой струится взор Сквозь камышовые ресницы.
Вон окна поздние зажглись Под потускневшей черепицей, За окнами чужая жизнь, Чужой язык, чужие лица.
И людям от своих забот Здесь так по своему не спится, И так по своему поет Ночная, заспанная птица.
Густеет надо мною тьма – Сильней уже нельзя сгуститься, А я не сплю, я жду письма, Тобой исписанной страницы.
ПИСЬМО ИЗ ИНДИИ
Александру Твардовскому
Мне чудится, что вал морской заиндевел, Но день горяч, и трудно я дышу. Привет тебе из философской Индии, Откуда эту весточку пишу.
Ни облачка над улицами города, И кажется, что выцвел небосвод. Шумит Бомбей и, захмелев от голода, В тарелках щедро солнце раздает.
Пью только чай и охлаждаюсь соками, Жара похожа на сухой закон. Взгляд у меня тоскующего сокола И к бездне океана обращен.
Штурмует волн всклокоченное воинство Передний край тропической земли. И, полон океанского достоинства, Встал пароход от берега вдали.
Вздымая флаг, что с парусами алыми Находится в немеркнущем родстве, Он, как вершина горная над скалами, Над волнами белеет в синеве.
В его черты я вглядываюсь пристальней, Мне дороги они. Я их люблю. Не может он пришвартоваться к пристани: Опасна мель большому кораблю.
И, как судьба соленая и славная, К его груди прильнула глубина. И корабля вниманье неослабное Во все погоды чувствует она.
А между ним и раскаленным берегом Мне лодки плоскодонные видны. И в суете приходится им, бедненьким, Захлебываться накипью волны.
Они признанья дальнего не видели, И груз годов им вряд ли по плечу. Пишу тебе из философской Индии И мысленно обнять тебя хочу.
Подобно встрепенувшемуся соколу, Я вижу сквозь завистливую даль: Несешь ты гордо голову высокую, Качают сердце радость и печаль.
В ГОСТЯХ У МАРШАКА
Радушен дом и прост обличьем, Желанным гостем будешь тут, Но только знай, что в роге бычьем Тебе вина не поднесут.
Пригубишь кофе – дар Востока, Что черен, словно борозда. И над столом взойдет высоко Беседы тихая звезда.
Росинке родственное слово Вместит и солнце и снега, И на тебя повеет снова Теплом родного очага.
И припадет к ногам долина Зеленых трав и желтых трав. И все, что время отдалило, Вплывет, лица не потеряв.
Хозяин речью не туманен. Откроет, уважая сан, Он книгу, словно мусульманин Перед молитвою Коран.
И, современник не усталый, Шекспир положит горячо Свою ладонь по дружбе старой Ему на левое плечо.
И вновь войдет, раздвинув годы, Как бурку, сбросив плед в дверях, Лихой шотландец, друг свободы, Чье сердце, как мое, в горах.
Еще ты мальчик, вне сомненья, Хоть голова твоя седа, И дарит мыслям озаренье Беседы тихая звезда.
Тебе становится неловко. Что сделал ты? Что написал? Оседланная полукровка Взяла ли горный перевал?
А если был на перевале, Коснулся ль неба на скаку? Мечтал тщеславно не вчера ли Прочесть стихи ты Маршаку?
Но вот сидишь пред ним и строже Расцениваешь этот шаг, Повинно думая: «О боже, Ужель прочел меня Маршак?»
А у него глаза не строги И словно смотрят сквозь года… В печали, в радости, в тревоге Свети мне, добрая звезда.
Сонеты и элегии
СОНЕТЫ
СУДИ МЕНЯ ПО КОДЕКСУ ЛЮБВИ
*
Стихотворение – стихов творенье. Такого ремесла на свете нет. А что же есть? Есть горы в отдаленье, Дожди и снегопады, тьма и свет.
На свете есть покой и есть движенье, Есть смех и слезы – память давних лет, Есть умиранье и возникновенье, Есть истина и суета сует, Есть жизни человеческой мгновенье И остающийся надолго след.
И для кого весь мир, все ощущенья Поэзия – тот истинный поэт.
Но как же пишутся стихотворенья? На сей вопрос я сам ищу ответ.
*
Мне кажется порою, что и строчки Не о любви не напишу я впредь. Я все свои стихи другие в клочья Порву и брошу в печь, чтоб им сгореть.
Давно бежит с горы моя дорога, Кто знает, сколько мне осталось дней. Жизнь лишь одна, но было б жизней много, На все хватило бы любви моей.
И где б я ни был, что б со мной ни сталось, Пусть лишь любовь живет в моих стихах. Не так уж много впереди осталось, Чтобы писать о всяких пустяках.
Спеши наполнить, горец, закрома, Уходит осень – впереди зима.
*
Шептал я белой ночью в Ленинграде В тот час, когда едины тьма и свет, О, почему, скажите бога ради, У нас в горах такого чуда нет?
Так я шептал, и вдруг передо мною Восстало время давнее из мглы, Когда мы молодые шли с тобою И были ночи вешние белы.
И белый свет моих воспоминаний Лег на весенний Ботлих и Хунзах. В снегах вершины, склоны гор в садах, Кругом бело, и мы с тобой в тумане,
Есть ночи белые и в Дагестане, – Не потому ль они в моих глазах?
*
Жизнь, что ни день, становится короче, И кредитор наш, не смыкая глаз, Неся в своем хурджуне дни и ночи, Все, что должны мы, взыскивает с нас.
Пишу ль, любуюсь высью ли лазурной, Всему ведет он, скряга, точный счет, А жизнь – река, и над рекою бурной Мосты он за моей спиною жжет.
А я прошу: заимодавец грозный, Бери назад земные все дары, Лишь час свиданья с милой, час мой поздний Не обрывай внезапно до поры.
Но катится моя арба с горы. Мой кредитор мольбы не слышит слезной.
*
Мне все чего-то хочется давно. Не этого и не того – другого, Неведомого, странного, такого, Что только мне найти и суждено.
Все надоело, что давно готово, Что испокон веков заведено. Другой хочу я музыки и слова, Что не было досель изречено.
Но понял я: чтоб отыскать все это, Не надо отправляться никуда. Все чудеса под боком, а не где-то, И стоит лишь не пожалеть труда.
И я тебя, хоть обошел полсвета, Нашел не где-то, а в родном Цада.
*
Я признаюсь: мне кажется порою, Как будто мы с тобой воскрешены Из повестей старинных, где герои Погибнуть от любви обречены.
Любовь своей затягивает сетью, Она огнем того, кто любит, жжет. Влюбленный лебедь долго не живет, Живет лишь злобный ворон три столетья.
Стать старым лебедю не суждено, Но он любя живет свой век недлинный, И, заливаясь песней лебединой, Он ворона счастливей все равно,
Хоть три столетья ворону дано Жить в этом мире, тешась мертвечиной.
*
Была роса, и вдруг росы не стало, И птицы улетели в дальний край. Проходит все, и песня «Долалай» Совсем не так, как прежде, зазвучала.
Как все недолговечно под луной, Где все должно с годами измениться. Сказали росы: «Был горячий зной!» «Идут морозы», – объяснили птицы.
Но мне сказала песня «Долалай»: «Не изменясь, звучу я, как звучала, А ты сейчас меня не упрекай За то, что изменился сам немало.
Попробуй ты, как прежде, заиграй Или хотя б послушай, как бывало!»
*
Ты, время, как палач, в урочный час, Не оглашая приговоров длинных, Торжественно лишаешь жизни нас – Всех равно: и виновных, и невинных.
Но был закон на свете с давних пор, Чтоб спрашивал последнее желанье У тех, над кем свершилось наказанье, Палач, пред тем как занести топор.
Чего ж возжажду я всего сильней? Я жизнь прожил, чего ж хотеть мне боле? Стремление к любви – вот что моей И первой было, и последней волей.
И пусть в свой час подводит жизнь итог, Я все сказал и сделал все, что мог.
*
Я слышал, что стихами Авиценна Писал рецепты для больных людей, Я слышал, что излечивал мгновенно Больных своею музыкой Орфей.
А я не врач, не сказочный целитель, Но все же людям дать могу совет: Друг друга по возможности любите, Любовь – вот снадобье от наших бед.
И хоть не все, я знаю, в нашей воле, Не всякий любящий неуязвим, Но чем сильнее любит он, тем боле Он хочет быть здоровым и живым.
Мне кажется: и я живу, доколе Тебя люблю я и тобой любим.
*
В музейных залах – в Лувре и в Версале, Где я ходил, бывало, много дней, Меня мадонны строгие смущали С тобою странной схожестью своей.
И думал я: как чье-то вдохновенье, Чужое представленье красоты Могло предугадать твои черты За столько лет до твоего рожденья?
Вдали от края нашего встречать Красавиц доводилось мне немало, Но в них твою угадывал я стать. И я того не мог понять, бывало, Как эти дочери чужой земли Твою осанку перенять могли?
*
Бросает свет светильник мой чадящий. Все в доме спит, лишь я один не сплю, – Я наклонился над тобою, спящей, Чтоб вновь промолвить: «Я тебя люблю».
И горше были дни мои, и слаще, Но, старше став, на том себя ловлю, Что повторяю я теперь все чаще Одно и то же: «Я тебя люблю!»
И я, порой неправдою грешащий, Всего лишь об одном тебя молю: Не думай, что настолько я пропащий, Чтоб лгать признаньем: «Я тебя люблю!»
И мой единственный, мой настоящий Стих только этот: «Я тебя люблю».
*
Когда б за все, что совершили мы, За горе, что любимым причинили, Судом обычным каждого б судили, Быть может, избежали б мы тюрьмы.
Но кодекс свой у каждого в груди, И снисхождения не смею ждать я. И ты меня, любимая, суди По собственным законам и понятьям.
Суди меня по кодексу любви, Признай во всех деяньях виноватым, Чтоб доказать мою вину, зови Минувшие рассветы и закаты.
Все, чем мы были счастливы когда-то И что еще живет у нас в крови.
*
Родная, почему, скажи на милость, Когда в краю чужом мне быть пришлось, Вдруг сразу непогода разразилась, А появилась ты – все унялось?
И в отчий край приехать мне случилось. Был хмурый день, и я ходил, как гость. Ты появилась – все преобразилось: Запели птицы, солнце поднялось.
Пришел я к морю – и вода взъярилась, Гремели волны, не скрывали злость, А ты пришла – и море повинилось, У ног твоих покорно улеглось.
И предо мною истина открылась: Бунтует мир, когда с тобой мы врозь.
*
Я этой ночью неспокойно спал, Мне снилось, будто за тобою следом Бежал я, прыгал по уступам скал В краю, что нам с тобою был неведом.
Потом вдруг отделялась часть скалы, И уплывала ты в морские дали. Я следом плыл, но тяжкие валы Стеной вставали, путь мне преграждали.
И вновь я был в горах, и с высоты, Гремя, лавина снежная катилась. И вдруг земля меняла гнев на милость – Светилось небо, и цвели цветы.
Я пробудился в этот миг, и ты Вошла ко мне или опять приснилась.
*
Через плечо несу я два хурджина, Мои хурджины тяжки – погляди. Хурджины стерли мне не только спину, Но грудь и сердце у меня в груди.
Любовью истинною, беззаветной Наполнен первый, больший мой мешок. Не жалко мне моей казны несметной, Все у твоих я рассыпаю ног.
Но полон и другой мешок до края, Я и его порой опорожняю, Непримиримость, злоба там кишат. Их пламенем я сам себя караю В нередкие часы, когда бываю Я пред тобой, родная, виноват.
*
День твоего рождения опять Родил в моей душе недоуменье: Ужель земля могла существовать До твоего на свете появленья?
О чьей красе печалясь, Пушкин мог Писать стихи про чудное мгновенье? С чьим именем в кровавое сраженье Летел Шамиль, свой обнажив клинок?
И я не отступлюсь от убежденья, Что был безлюден мир со дня творенья, Что до тебя земля была пуста, И потому я летоисчисленье Веду с минуты твоего рожденья. А не со дня рождения Христа.
*
Ты видела, как пилят дерева? Я в жизни сам стволов спилил немало, Потом стволы я резал на дрова, И, словно слезы, их смола стекала.
Я молод был, был на работу зол, Пилил дрова, бывало, целый день я, Пилою укорачивая ствол, Поленья обрекая на сожженье.
Идут года и, как пила стволы, Наш урезают век без сожаленья. Года сгорают сами, как поленья, Неслышно плача каплями смолы.
Но для любви не страшно ни горенье, Ни зубья той безжалостной пилы.
*
Ларец опущен с неба на цепях, Ларец сокровища любви скрывает. Бери добро, оно не иссякает, Спустил его на землю сам аллах.
Ларец волшебный этот тем хорош, Что из него, как воду из колодца, Чем больше черпаешь и отдаешь, Тем больше там сокровищ остается.
Мне жаль бывает каждого скупца, Бедняга, что несчастней всех несчастных, Не видит сокровенного ларца Или не знает свойств его прекрасных.
А я тебе, как сказочный мудрец, Все отдаю, и полон мой ларец.
*
В моих воспоминаньях о весне, В сознании, что осень наступила, В моей заботе об идущем дне Твое лицо все лица заслонило.
Об этом бы не надо говорить, Но ты на грудь мне голову склонила, И понял я, что не могу таить, Ты все передо мною заслонила!
Нам многое увидеть довелось, И радость, и печаль – все в жизни было, Но светит серебро твоих волос, Как никогда доселе не светило.
И все равно– мы вместе или врозь, Ты все передо мною заслонила.
*
Передают известья, погоди, Грохочут где-то в небе бомбовозы, И кто-то гибнет, льются чьи-то слезы, Мне боязно, прижмись к моей груди.
Прислушайся, родная, погляди, Опять к Луне торопится ракета, И снова атом расщепляют где-то, Мне боязно, прижмись к моей груди.
И что бы нас ни ждало впереди, Давай возьмем с тобою два билета На Марс ли, на Луну, на край ли света, Ну а пока поближе подойди, Здесь холодно, и ты легко одета, Я так боюсь, прижмись, к моей груди!
*
Наш пароход плывет из дальних стран, Он нас несет и на волнах качает, Он, как стекло алмазом, разрезает Великий, или Тихий, океан.
На стороне одной, где солнце светит, Вода ведет веселую игру, И волны то резвятся, словно дети, То пляшут, словно гости на пиру.
И по другую сторону, в тени, Рокочут волны, будто кто-то стонет, Наверное, завидуют они Товарищам своим потусторонним.
Плывет корабль, и каждый божий день Мой разделяет мир на свет в тень.
*
Чтоб с ним вступить сейчас же в смертный бой, Где твой обидчик давний иль недавний? Но то беда, что я – защитник твой, И я же твой обидчик самый главный.
Во мне два человека много лет Живут, соседства своего стыдятся, И, чтобы оградить тебя от бед, Я должен сам с собою насмерть драться.
А ты платок свой с плеч сорви скорей И, по обычью наших матерей, Брось в ноги нам, не говоря ни слова, Чтоб мы смирились во вражде своей, Иль собственной своей рукой убей Ты одного из нас двоих – любого.
*
Добро и зло на свете все творят, Но правит мной понятие иное: Я слышу речь твою, твой вижу взгляд, И ничего не стоит остальное.
Прекрасны в мире звезды и рассвет, Заря и в небе солнце золотое – Все то, что на тебя бросает свет, Все остальное ничего не стоит.
Озарены твоею красотою Родной аул и край любимый твой, Гора, пугающая высотою, Любой цветок и камешек любой.
Мне свято все, что связано с тобой, – Все остальное ничего не стоит.
*
Я звезды засвечу тебе в угоду, Уйму холодный ветер и пургу, Очаг нагрею к твоему приходу, От холода тебя оберегу.
Мы сядем, мы придвинемся друг к другу, Остерегаясь всяких громких слов, Ярмо твоих печалей и недугов Себе на шею я надеть готов.
Я тихо встану над твоей постелью, Чтоб не мешать тебе, прикрою свет, Твоею стану песней колыбельной, Заклятьем ото всех невзгод и бед.
И ты поверишь: на земле метельной Ни зла людского, ни печали нет.
*
Трем нашим дочкам ты головки гладишь, Ты шесть тугих косичек заплетешь, И в зеркало посмотришь, и взгрустнешь, Что у тебя самой поблекли пряди.
Чем руки дочек, нет белее рук, Ты руки их своей ладонью тронешь И с огорчением заметишь вдруг, Что огрубели у тебя ладони.
Чем глазки дочек, нет яснее глаз. Они еще согреют нашу старость, И ты напрасно сетуешь сейчас, Что у тебя глаза поблекли малость.
Все то хорошее, что было в нас, Досталось нашим дочкам и осталось.
*
Хочу любовь провозгласить страною, Чтоб все там жили в мире и тепле, Чтоб начинался гимн ее строкою: «Любовь всего превыше на земле».
Чтоб гимн прекрасный люди пели стоя И чтоб взлетала песня к небу, ввысь, Чтоб на гербе страны Любви слились В пожатии одна рука с другою.
Во флаг, который учредит страна, Хочу, чтоб все цвета земли входили, Чтоб радость в них была заключена, Разлука, встреча, сила и бессилье, Хочу, чтоб все людские племена В стране Любви убежище просили.
*
Бывает в жизни все наоборот. Я в этом убеждался не однажды: Дожди идут, хоть поле солнца ждет, Пылает зной, а поле влаги жаждет.
Приходит приходящее не в срок. Нежданными бывают зло и милость. Я и тебя не ждал и ждать не мог В тот день, когда ты в жизнь мою явилась.
И сразу по-другому все пошло, Стал по-иному думать, жить и петь я. Что в жизни все случиться так могло, Не верится мне два десятилетья.
Порой судьба над нами шутит зло. А как же я? Мне просто повезло.
*
Я видел: реки, выйдя на равнины, В два разных русла растекались вдруг, И птицы, мне казалось, без причины Высоко в небе разлетались вдруг.
А у меня есть друг и есть подруга, Они, что друг для друга родились, Вдруг, как река, в два русла растеклись, Как птицы, разлетелись друг от друга.
Спросил я, встретив друга: «Что с тобой?» И он мне так ответил: «Из сраженья Как будто бы я выбрался живой!»
И я повергнут был в недоуменье: Любовь людская – если это бой, То бой, откуда нету возвращенья.
*
Я замышлял уехать в дальний край. Хотел купить билет на поезд дальний, Чтоб знала ты: хоть жизнь со мной – не рай, Но без меня она еще печальней.
Я замышлял уехать впопыхах, В краю далеком затеряться где-то, Чтоб со слезами горя на глазах Ты шла меня искать по белу свету.
Я бегство в край далекий замышлял, Чтоб поняла ты, сколь тяжка утрата, Но вдруг в какой-то миг соображал, Что дома я, а ты ушла куда-то. И сразу все на свете забывал, Тебя искать бежал я виновато.
*
Серебряные россыпи монет Мерцают в южном небе до рассвета, Но за горой рождается рассвет, Сгребает мелочь, чтобы спрятать где-то.
Встает заря из мглы, и птичий гам О приближенье дня оповещает. День настает; что он готовит нам, Ни я, ни ты, никто другой не знает.
Благ для себя просить мне недосуг, Заботиться лишь о тебе я в силе, И я молю, чтоб горе и недуг Беды и зла тебе не причинили, И если все ж сгустится мгла вокруг, Чтоб мы всегда с тобою вместе были.
*
В твоем плену я двадцать с лишним лет, И кажется, ты мне связала руки. Но вот порою друг или сосед Берет меня из плена на поруки.
Но на свободе грустен я и слаб, Вокруг бесцветно все, все лица серы. И, как свободу получивший раб, Я жить не в силах без своей галеры.
Так, с привязи сорвавшись, волкодав Лишь поначалу весело резвится, Но вскоре, все заборы обежав, Спешит к привычной цепи возвратиться.
И я, свободе горестной взамен, Предпочитаю свой извечный плен.
*
Обычай старый есть в горах у нас: Коль провожают замуж дочь родную, Чтоб род ее навеки не угас, Вручают ей лучину смоляную.
Горит очаг под крышею моей, Горит, твоей лучиною зажженный, Которая дороже и ценней Иных богатств, тобою принесенных.
Горит очаг все жарче и светлей, Блистают в наших волосах седины, И, может быть, уже пути не длинны До тех счастливых и печальных дней, Когда и мы проводим дочерей, Им в руки дав зажженные лучины.
*
Длинней он будет или же короче, Но все-таки людской не вечен путь. Взаймы даются людям дни и ночи. Мы все, что нам дано, должны вернуть.
Мы что-то отдаем без сожаленья, Другое надо с кровью отрывать. Порой бывает, занавес на сцене, Едва поднявшись, падает опять.
Я вижу сам, что молодость осталась За далью гор и за чертой дорог. И, собираясь подвести итог, Уже стоит придирчивая старость.
О милая, когда б я только мог, За счет своих твои бы дни сберег.
*
Дождь, оставляя капли на окне, Стучит, стучит в окно порой ночною. Что он шумит? И так не спится мне, Тебя, моей любимой, нет со мною.
Но быстролетны приступы грозы, И дождь, поняв, что мало в шуме толку, Вдруг перестал, оставив след недолгий – На стеклах три некрупные слезы.
Все стихло, даже капель не осталось. Я вдаль смотрю, где все темным-темно, Я вспоминаю, что и мне случалось Когда-то слезы лить давным-давно. Случалось мне стучать в твое окно, Которое на стук не открывалось.
*
Ты чешешь косу, огорчаясь тем, Что в ней седые волосы нередки. Зачем их прятать, стряхивать зачем Осенний первый снег с зеленой ветки?
Он неизбежен, осени приход, Старанье задержать ее – напрасно, Пусть падает листва, пусть снег идет – И осень красотой своей прекрасна.
Быть юным вновь мне тоже не дано. Пусть, обеляя нас, подходит старость. Пусть злобствуют метели, все равно В груди у нас тепло еще осталось. Нас годы украшают, и давно Ты мне такой красивой не казалась.
*
Ты среди умных женщин всех умнее, Среди красавиц – чудо красоты. Погибли те, кто был меня сильнее, И я б давно пропал, когда б не ты.
Махмуд не пал бы много лет назад, Когда Марьям сдержала б слово честно, Не дали бы Эльдарилаву яд, Когда б верна была его невеста.
Лишь женщина в любые времена Спасала и губила нас, я знаю, Вот и меня спасала ты одна, Когда я столько раз стоял у края.
Неверному, ты мне была верна, Свою верностью меня спасая.
*
Осталась нам едва ли треть пути. С тобою век мы прожили, и ныне Мечтаю жизнь окончить и уйти Я до того, как ты меня покинешь.
А ты последний час мой освети, Забудь свои обиды, умоляю, Прошу: еще за то меня прости, Что малое наследство оставляю.
Хоть все и говорят, что я богат, В действительности я богат не очень. Награды? Что тебе от тех наград?
Тебе я оставляю наших дочек Да песни, о которых говорят, Что сделал их не я, а переводчик.
*
Над головами нашими весною Шумело дерево на склоне гор, И мы в тот час не думали с тобою, Что дровосек уже вострил топор.
Любовь людей на дерево похожа, Она цветет, на свете все презрев, Ужели и она бессильна тоже, Как перед топором стволы дерев?
Мы дерево свое растили долго. Тряслись всегда над детищем своим, Так неужели злу и кривотолкам Его мы на погибель отдадим?
Ужель обиды наши и сомненья Позволят превратить его в поленья?
*
Когда ты вовсе не существовала б, Я, кажется, не прожил бы и дня, Кто б стал причиной бед моих и жалоб, Кто б стал истоком счастья для меня?
К кому б летел я из краев далеких, О ком печалился, о ком грустил, К кому другому обратил бы строки, Которые тебе я посвятил?
Ужель цвели б сады и птицы пели, Когда бы я твоих не видел глаз, Ужели б звезды в небесах горели И солнца свет над миром не погас? Коль не было б тебя, о неужели Я быть бы мог счастливым, как сейчас?
