Текст книги "Собрание стихотворений и поэм"
Автор книги: Расул Гамзатов
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 62 страниц)
ДУМЫ
Я, одолев раздумья горный путь, К бессонным думам обращаюсь слезно: «Устал я, думы! Дайте отдохнуть. Ночь на дворе, и вам роиться поздно.
Вы утром снова будете нужны, Ну а сейчас – прощайте до восхода. Уйдите, как кинжал ушел в ножны, Когда вернулся воин из похода.
Чуть розоветь начнет в горах восток, Вы явитесь ко мне без проволочки. А на ночь отправляйтесь в уголок, Куда снес люльку я подросшей дочки.
Висит в зените тонкая дуга, Ваш пламень, думы, ночью мне не нужен. Остыньте, словно угли очага, Был на котором приготовлен ужин».
«Не умоляй! Мы над тобой вольны, Сильнее нашей нет на свете власти…» Уходят, как отверженные, сны, И сердце разрывается на части.
ДЕРХАБ
От века в горах Дагестана, Который в застолье не слаб, Живет золотого чекана Даргинское слово: «Дерхаб!»
Вместительней винного меха, Всегда заключает оно В себе пожеланье успеха И все, за что пьется вино.
Дерхаб! С добрым утром! А ну-ка! Ты к солнцу шагни из дверей. Стрелою из звонкого лука Колечко пронзи поскорей!
Дерхаб! По закону Кавказа К возлюбленной сватов направь! Дерхаб! Да не будет отказа, И сном вдруг покажется явь!
Дерхаб! В честь рождения сына Ты пулю всади в потолок. Рождение дочки – причина, Чтоб выбить из бочки пупок!
Был конным, а ныне ты пеший, Дерхаб, неудаче назло Ты голову грустно не вешай! Дерхаб! Еще прыгнешь в седло!
Дерхаб, если встретил ты друга! Дерхаб, если встретил врага: Я рядом – твой меч, и кольчуга, И чести надежный слуга!
Дерхаб, чтоб, не ведая страха, Имели бы голову вы! Дерхаб, чтоб лихая папаха Была у лихой головы!
Да минет нас год безотрадный, Чтоб сердцем никто не озяб! Дерхаб и лозе виноградной, И хлебному полю – дерхаб!
Войны лишь бы не было в мире, Верх зло не взяло бы. Дерхаб! А в спорах да будем мы шире И не узколобы. Дерхаб!
Всходите к заветным вершинам! И, вольной поэзии раб, Я выражу в слове едином Вам добрые чувства: «Дерхаб!»
СМЕРТЬ ТОПОЛЯ
Тополь был незыблем, как скала, Был он гордостью родного края, А теперь, как руки, вдоль ствола Опустились ветки, увядая.
Было добрым дерево всегда, Всем дарило тень свою, как милость. Объясни же мне, что за беда И с тобой, столетним, приключилась?
Распушив зеленый свой покров. Ты стояло и шумело, словно Ствол твой не сгибало сто ветров, Сто метелей, сто громов и молний.
Ты не сникло под огнем врага, Ты перед рекою устояло, Хоть она, смывая берега, С корнем вырвать ствол твой угрожала.
Даже в час, когда земля тряслась, Не ломалось ты, хоть и скрипело. Чья же воля, чья же злая власть Крепкое твое согнула тело?
И, собрав остаток прежних сил, Мне ответил тополь: «Я страдаю Оттого, что грудь мне источил Червь, которого я сам взрастил, – Я, подобно людям, умираю!»
ДВЕ ДВЕРИ
В этом доме есть для всех людей Две заветных двери: вход и выход. Я вошел в одну из тех дверей, За собой ее захлопнув тихо.
По обычаю моей земли, Гостю чашу подают большую. Мне такую чашу поднесли. Пью и пью – напиться не могу я.
Как давно вошел я в этот дом! Дали мне кумуз едва ль не с детства. Столько лет играю я на нем И пою, и не могу напеться.
Я живу уже который год, Я спешу писать, любить и верить, Потому что знаю наперед, Что меня, как и других, не ждет Ничего за той, второю дверью.
Но как раз туда лежит мой путь, И почти у самого порога Слышу я, как дверь скрипит чуть-чуть, Приоткрытая уже немного.
А за дверью все темным-темно, Но я знаю: было здесь от века, Кроме двух дверей, еще окно – Для мечты достаточно оно, Слишком узкое для человека.
И к нему тянусь я, как назло, И напрасно весь свой век недолгий Тычусь я в оконное стекло, Обрезаю руки об осколки.
Не достичь того, что не дано, В доме нет других дверей, и, знаю, Я в одну из них вошел давно, И скрипит передо мной другая.
*
Оставьте одного меня, молю. Устал я от дороги и от шума, Я на траве, как бурку, расстелю Свою заветную мечту и думу.
О люди, подойдите же ко мне, Возьмите в путь, – я никогда не думал, Что будет страшно так наедине С моей мечтой, с моей заветной думой.
*
Жил певец в ущельях знаменитый, Сочинил он и оставил нам Песню, где он сравнивал джигита С туром, что кочует по горам.
И с тех пор охотник, горец ловкий, Песню эту пел средь отчих скал, И свою послушную кремневку, Видя тура, долу опускал.
И другой мой предок был поэтом, Он сравнил любимую в стихах С чудной птицей радужного цвета, Что витает в синих облаках.
С той поры стрелок весь век свой долгий Стих певучий говорил и пел, И своей тяжелой гладкостволки, Видя птицу, вскидывать не смел.
Почему ж святой обычай горцев Так непочитаем и забыт? И сегодня слово стихотворцев Гибели ничьей не отвратит!
С чем должны сравнить мы в песнях лучших Человека, чтоб спасти от зла? Чтоб, как ни была бы неминуча, Смерть людей невинных обошла?
Снова гром грохочет, даль дымится, И поэта вопиющий глас Не спасет ни тура, и ни птицу, И, наверно, никого из нас.
СЛОМАННАЯ ВЕТКА
Словно старый человек согбенный, Мерзнет на земле, уткнувшись в грязь, Растеряв былой наряд зеленый, Ветвь, что от ствола оторвалась.
И, забыв ее добро и милость, Птица без печали и забот, Будто ничего и не случилось, На соседнем дереве поет.
Некому, на ветку глядя эту, Думать о превратностях судьбы. Как всегда, кричат кукушки где-то, Дети в лес приходят по грибы.
Только я, с кем всякое бывало, Опустившись на один из пней, Что-то загрустил, и то, пожалуй, О себе скорее, чем о ней.
ЖУРАВЛИ
Мне кажется порою, что солдаты, С кровавых не пришедшие полей, Не в землю нашу полегли когда-то, А превратились в белых журавлей.
Они до сей поры с времен тех дальних Летят и подают нам голоса. Не потому ль так часто и печально Мы замолкаем, глядя в небеса?
Сегодня предвечернею порою Я вижу, как в тумане журавли Летят своим определенным строем, Как по земле людьми они брели.
Они летят, свершают путь свои длинный И выкликают чьи-то имена. Не потому ли с кличем журавлинным От века речь аварская сходна?
Летит, летит по небу клин усталый – Мои друзья былые и родня. И в их строю есть промежуток малый – Быть может, это место для меня!
Настанет день, и с журавлиной стаей Я полечу в такой же сизой мгле, На языке аварском окликая Всех вас, кого оставил на земле.
*
Когда я в странствиях бываю дальних И вижу разные края земли, Я думаю тревожно и печально, Что люди по ошибке в мир пришли.
Рожденные, чтоб жить с людьми родными, Они туда влетели наугад, Где никому неведомо их имя, Где никому из них никто не рад,
Где в одиночку все поют и страждут, Где не видать друг друга, как в дыму, Где молится и жалуется каждый На языке, понятном лишь ему.
Но часто мной владеет убежденье, Что люди в этот мир, влетев стремглав, Попали вовсе не по заблужденью, А заблудились, в этот мир попав.
В клубке путей, в сплетении событий, Они блуждают, их сбивают с ног. Они кричат, но крика: «Помогите!» – Не слышно тем, кто им помочь бы мог.
Ужели нет у нас в душе таланта, Чтобы понять тревожный чей-то зов? Ужели нет на свете эсперанто Для слов любви и просто добрых слов?
Растут дома там, где был лед от века, Там, где была пустыня, ныне – сад. Остался лишь характер человека Таким, как сто веков тому назад!
*
Как люблю я приезжать домой, Но, в кругу семьи пожив немного, Начинаю клясть я жребий свой, И опять влечет меня дорога!
От домашних тягот и забот Я бегу, но вскоре днем и ночью Снова грусть-тоска меня сосет, И зовет мой дом и край мой отчий!
Я гляжу в вагонное окно, Долго жду у касс аэродрома. Счастья я ищу! Но где оно, Если не в дороге и не дома?
Побывавший всюду и везде, Я похож на пожилую птицу, Что тоскует о родном гнезде, Из далеких стран к нему стремится.
Я, как тур, которого влечет С гор своих, и он спешит без цели На простор, неведомый доселе, Где его уже охотник ждет.
*
И мне, наверное, как многим, Печально каждый раз, когда Я вижу арбы на дороге, На горизонте – поезда!
Мне кажется, что за горою Какой-то разорвался круг, Расстался, может, брат с сестрою, Сын с матерью иль с другом друг.
Расходится река с рекою, Текут в два разных рукава. Расходится гора с горою, И мы с тобой, сойдясь едва.
Но жизнь не так мрачна в итоге, И хочется мне петь, когда Я вижу арбы на дороге, На горизонте – поезда.
Я верю: чудо совершится, Разомкнутый сомкнется круг, Сын с матерью соединится, С сестрою брат и с другом друг.
Мне кажется: сойдутся вскоре Все разлученные судьбой, Потоки и притоки в море Сольются, словно мы с тобой!
*
Одной тебе молился каждый день я, Но ты ко мне являлась, как к врагу, Твое спокойствие, мое ли нетерпенье Виной тому – понять я не могу.
Кто виноват, что много раз пытался С тобою добрым быть и не сумел, Недобрым быть с тобой сто раз хотел и клялся, Но быть с тобой недобрым не умел!
Из дома твоего, что по соседству, Бежал и знал, что нет пути назад. Но приходил домой и, не успев раздеться, Спешил к тебе. Кто в этом виноват?
Кто виноват, что всё мы проглядели, Не в силах отличить добро от зла? Я звал тебя с горы, а ты была в ущелье, Я вниз летел – ты на горе была.
Мы как вагончики фуникулера: Когда ползу я вниз, ползешь ты ввысь. Ты под гору спешишь, я поднимаюсь в гору. И дольше, чем на миг, нам не сойтись!
*
Сперва тебя я другом называл, Но был ты лишь лжецом себялюбивым, Потом, что ты мне враг, я полагал, Ты оказался подлецом трусливым.
Ну что ж, не плачу я, судьбу кляня, С тобой не знаясь нынче, как бывало. На свете, слава богу, у меня И без твоей вражды врагов немало!
*
Я несу к тебе упреков лед, Я как дождь, что за горой идет: Поначалу снегом он бывает, Но, покуда падает с высот, До земли не долетая, тает.
Я иду, как шел уже сто раз, Думаю свою излить я душу, Но немею: слезы, что сейчас Так легко с твоих стекают глаз, Не тебя – меня слепят и душат.
Я бегу к тебе и впопыхах Что-то важное сказать пытаюсь, Но напрасно все: в твоих глазах, Как в больших искусственных морях, Молча я тону и задыхаюсь.
Я лишаюсь сил, и лишь тогда Ты мне круг спасательный бросаешь. И опять беда мне не беда. Снова жду я твоего суда, Ты по-царски жизнь мне возвращаешь.
*
Три раза падал и ломал я ноги. Сперва ненастье подвело меня, Потом – ухабы на моей дороге, А в третий раз – горячий нрав коня.
Сперва был дождь и град, а после иней, Потом был путь размыт, как на беду, Потом, бог весть уж по какой причине, Ты не пришла, а я все жду и жду!
И так всю жизнь надеюсь, жду напрасно, И вот теперь, уже на склоне лет, Дорога хороша, и небо ясно, И конь мой смирен, а тебя все нет.
А ЧТО ПОТОМ?
«Скажи, чудак, мечтаешь ты о чем?» «Красавицу хочу обнять я тонкую!» «Бери красавицу, а что потом?» «Потом хочу сыграть я свадьбу звонкую!» «Но свадьба сыграна, построен дом. А что потом?» «Хочу детишек вырастить!» «Детишки вырастут, а что потом?» «Потом я счастья им хочу и милости!» «Вот счастья свет твой озаряет кров, Ну а потом, какой ты хочешь малости?» «Невест сыночкам, дочкам – женихов! Внучат и внучек – утешенья старости». «Ну все сбылось, и внуков полон дом, А что потом?» «Наверное, разлука, Но если вечно думать: «Что потом?» – У нас не будет ни детей, ни внуков!»
*
Как при тебе, отец, хитросплетенья Покрыли мир и зло вершит свой путь, Берет неправда землю в окруженье, Несправедливость не дает вздохнуть!
Зачем весь век свой, с подлостью сражаясь, Искал ты сокровенные слова? Она ко мне приходит, похваляясь: «Нет твоего отца, а я жива!»
Она, как в дни былые, многолица И, каждый раз избрав лицо одно, Бесцеремонно к людям в дверь стучится, Закроют дверь – она глядит в окно!
Орленка порождает лишь орлица, Лишь ворон может ворона родить. Скажи, отец, не лучше ли смириться, В борьбе неравной руки опустить?
И слышится мне голос в отдаленье: «Ты рук своих не опускай, сынок, В борьбе нельзя бояться пораженья. Орел, родить я ворона не мог!»
ЕСТЬ ГЛАЗА У ЦВЕТОВ
С целым миром спорить я готов, Я готов поклясться головою В том, что есть глаза у всех цветов И они глядят на нас с тобою.
Помню, как-то я, в былые дни, Рвал цветы для милой на поляне, И глядели на меня они, Как бы говоря: «Она обманет».
Я напрасно ждал, и звал я зря, Бросил я цветы, они лежали, Как бы глядя вдаль и говоря: «Не виновны мы в твоей печали!»
В час раздумий наших и тревог, В горький час беды и неудачи, Видел я: цветы, как люди, плачут И росу роняют на песок.
Мы уходим, и в прощальный час, Провожая из родного края, Разные цветы глядят на нас, Нам вослед головками кивая.
Осенью, когда сады грустны, Листья на ветвях желты и падки, Вспоминая дни своей весны, Глядя вдаль, цветы грустят на грядке.
Кто не верит, всех зову я в сад, Видите: моргая еле-еле, На людей доверчиво глядят Все цветы, как дети в колыбели.
В душу нам глядят цветы земли Добрым взглядом всех, кто с нами рядом, Или же потусторонним взглядом Тех друзей, что навсегда ушли.
УРОКИ ЖИЗНИ
Мне преподал отец вначале Уроки жизни, а потом Их мне сородичи давали И в одиночку и гуртом.
И не оставил без урока Враг, походивший на змею, Когда вкруг пальца он жестоко Обвел доверчивость мою,
Но указал отец дорогу И наказал не забывать, Что в мире много, слава богу, Людей светильникам под стать.
Поздней, когда у перевала Я в бездну не слетел едва, Мне путь-дорогу указала Ушибленная голова.
Как надо петь, меня сначала Учила мать, когда она Ночами колыбель качала И льнула к облаку луна.
И петь учила чистым тоном Струна чунгура, что в тоске Однажды лопнула со звоном, Меня ударив по щеке.
*
Желаний сто носил я и лелеял, Но их мне все труднее исполнять. Дорога с каждым часом тяжелее, И с каждым часом непосильней кладь.
Но я осуществил желанья чьи-то, И с плеч того, кто выбился из сил, Когда был молод, снял хурджин набитый И на свое плечо переложил.
Теперь я сдал, мне трет поклажа спину. Путь на вершину для меня тяжел. Бери мои нелегкие хурджины, Иди туда, куда я не дошел.
*
Не надо мне лекарств и докторов, И вы, чьи матери покуда живы, Не тратьте на меня сердечных слов, Казаться будет мне: они фальшивы.
Я не виню вас, не питаю зла, Но мне участье ваше не поможет: Покуда мать моя жива была, Я сострадать был не способен тоже.
Чем тех жалеть, кого уж нет в живых, Чем плакать соучастливо со мною, Щадите лучше матерей своих, От собственных невзгод, от бед чужих Оберегайте их любой ценою.
Я вас прошу: и ныне и всегда Вы матерей своих жалейте милых. Не то, поверьте мне, вас ждет беда, – Себя вы не простите до могилы.
А я вдруг задыхаюсь среди дня, Вдруг просыпаюсь с криком среди ночи. Мне чудится, что мать зовет меня. Мне кажется, я слышу крик: «Сыночек!»
Вы, приходящие ко мне сейчас, Велик ли прок от ваших взглядов слезных, Своих живых – я заклинаю вас – Жалейте матерей, пока не поздно.
ПОМОГИТЕ!
Где-то маленький ребенок болен. Плачет мать. Эй, люди, поскорей Вы лекарство отыщите, что ли, Приведите мудрых лекарей!
Руки к миру женщина простерла, Ну а мир не то чтобы суров – У него своих забот по горло, Чтоб услышать чей-то тихий зов.
Люди, неужели вам не страшно! Поспешите, отвратите зло, Чтоб глухое равнодушье ваше Вам на совесть камнем не легло!
Горец к небу простирает руки, Но никто его не слышит стон. «Где вы, сыновья мои и внуки?» – Еле слышно спрашивает он.
Старый горец – плох, он тяжко дышит. Кто сейчас помочь ему придет? Дети – в городах, они не слышат, И у внуков полон рот забот!
Страждет мир, что нами обитаем, Стонет он, он подает нам знак. Но молчим мы, время упускаем, Словно ничего не замечаем, Мы дрова бросаем в свой очаг.
Неужели, жизни не жалея, Мир мы предадим, и отдадим, И погубим леностью своею, И навеки канем вместе с ним?
ПРОСТИ
И без вины готов я повиниться За то, что жизнь людская так пестра, За то, что слезы на твоих ресницах Блестят сейчас, как на моих вчера.
Мы по полям то скачем, то елозим, Жизнь так непостоянна, и прости За то, что конь тебя ударил оземь, Как сбросил мой меня на полпути.
Часы, твердя, что день прошедший прожит, Бьют на твоей и на моей стене, И боль моя тебя кольнет, быть может, И боль твоя доставит горе мне.
Есть губы, не целованные сроду, Глаза, вовек не видевшие свет, Но губ, что не дряхлеют год от году, И глаз, не знавших слез, на свете нет.
Мы лето молим о дожде и громе, Мы дождь клянем осеннею порой, И могут нынче быть поминки в доме, Где был вчера, быть может, пир горой!
Мы вдаль идем, и путь людей неровен, Бывает край у всякого пути, И хоть я, может, в этом не виновен, Прости меня, прошу тебя, прости!
*
«Погоди, проезжий, конь твой в мыле, В Чох сверни, дорога обождет. Пенится буза у нас в бутыли, И хинкал доварится вот-вот!»
«Вааллах, чохинцы, знаю – святы Ваш напиток пенный и хинкал, Но еще сегодня до заката Я домой вернуться обещал!»
«Гость случайный – это дар господний. Путник, к нам в Гуниб сверни с пути – Свадьба звонкая у нас сегодня, Не обидь невесту, погости!»
«Вай, гунибцы, будут пусть богаты Муж с женою до скончанья дней, Но домой вернуться до заката Обещал я матери своей».
«Мудрый путник, твой совет нам нужен, Далеки больницы и врачи, – Горе нам – сосед наш занедужил. Если можешь, горе облегчи!
Пусть не лекарь ты, но добрым словом Засвети над ним надежды свет!» «Расседлайте скакуна гнедого, Проводите; где он, ваш сосед?»
ЧАС, КОТОРОГО НАМ НЕ ХВАТАЕТ
Говорят, пророку Мухаммеду На земле дарован был такой Час один, когда с ним вел беседу Бог всезнающий и всеблагой.
Я хочу не мало и не много. Пусть и нам такой даруют час, Чтоб вести беседу хоть не с богом, Но с людьми, ушедшими от нас.
Я хочу, чтоб в час такой спокойно В нашем старом доме у огня Примостился б мой отец покойный, Опасаясь испугать меня.
Чтобы мать пришла, поцеловала. Как я много мог бы ей сказать, Прежде чем, поправив одеяло, Скрылась бы во тьме она опять!
Но такого часа нам не будет, Сколько бы ни ждали, все равно. Слишком суетливые мы люди. Все приземлено и учтено.
И все время не того мы ищем. Только свой умеем слышать глас. А насколько стали бы мы чище, Будь у нас такой заветный час!
*
Сегодня ночью было мне виденье. Мне сон приснился: будто наконец Такое я сложил стихотворенье, Что встал из гроба старый мои отец!
Мою он слушал песню, словно чудо, И после песню сам запел свою. И вдалеке над нами тень Махмуда Мелькнула вдруг у бездны на краю.
И сам Махмуд спел песню в этот вечер, Во дни былые стекшую с пера. И встали из могил его предтечи, Чтоб слушать эту песню до утра.
Мой юный друг, мой продолжатель милый, Когда умру я – твой земляк Расул, Сложи стихи, чтоб встал я из могилы И, успокоенный, опять уснул.
*
Чабан, прошедший через дождь и снег, Трясет папаху, возвратясь с дороги. Я, как папаху, прожитой свой век Отряхиваю на родном пороге.
Отряхиваю, и с прожитых лет, Как с горской шапки, побывавшей в тучах, Слетает снег былых невзгод и бед И дождевые капли слез горючих.
Слетают листья и травинки гор, Все, что недавно пожелтила осень, И зелени былой поблекший сор – Следы моих давно прошедших весен.
Мне повидать немало довелось, И я, бывало, шел напропалую, Но время оглядеться и на гвоздь Повесить, как папаху, жизнь былую.
И впереди какой бы ни был путь, Я рад, что есть аул, любимый с детства, Где можно жизнь, как шапку, отряхнуть, С дороги отдохнуть и оглядеться.
СЫНУ МОИХ ДРУЗЕЙ
Я шлю тебе горячий мой привет, Тебе, кто весит пять кило пока, Хочу я, чтоб в канун отцовских лет В пять килограмм была твоя рука.
Привет тебе свой посылаю я, Ты, несмышленыш, сверточек тепла. Хочу я, чтоб, мужая, мысль твоя Все тайны мира открывать могла.
Я свой привет тебе передаю, Мальчишка-плакса, весь в росинках слез. Хочу я, чтоб тебе за жизнь твою Ни разу плакать, друг, не довелось.
Приветствую тебя сегодня я, Красивый, новый, чистый человек! Хочу, чтоб эта чистота твоя Осталась в сердце у тебя навек.
Хочу, чтоб мир царил в твоем краю, Чтоб стал мужчиной ты, не ведал слез, Хочу, чтоб кровь веселую твою Тебе пролить, мой мальчик, не пришлось.
ГАБИБ
Незабвенному Эффенди Капиеву
Я вижу твой чуб, и морщинок изгиб, И взор, от небес и от воздуха пьяный, Как рано, как рано ушел ты, Габиб, – Любимая песнь моего Дагестана!
Прости нас, но памятник, вечный, как стих, Еще на твоей не воздвигнут могиле, И песню, достойную песен твоих, Друзья о тебе до сих пор не сложили.
Но верь нам, мы любим тебя горячо, Хоть песнь о тебе над полями не реет, Та песня, не ставшая словом еще, Живет в нашем сердце, мужает и зреет.
ПАМЯТИ СЕМЕНА ГУДЗЕНКО
В поэмах и сказках мы ищем героев, Из песен мы их имена узнаем, И лишь потому, что он рядом с тобою, Героя не видим мы в друге своем.
Порою мы многого не замечаем, У нас притупляется сердце и глаз. И другу мы песни свои посвящаем, Когда он не слышит ни песен, ни нас.
На зов мой ни слова. На зов мой ни звука… С могильных цветов опадает пыльца. Ужели нужна лишь такая разлука, Чтоб друга, поняв, оценить до конца!
В простреленном ватнике, бритоголовый, Мой друг и ровесник, пришел он ко мне. И веяло жизнью от каждого слова Стихов его первых, рожденных в огне.
Бродили мы с ним по Москве до рассвета И после валились, усталые, с ног. Он в гости в аул наш приехать на лето Дал слово, да слова сдержать уж не смог.
Я путаюсь вновь в переулках Арбата, Где с ним мы когда-то бродили не раз. Мне слышится голос его глуховатый, Как будто он рядом шагает сейчас.
РАЗДУМЬЕ
С сухих ветвей, охваченных огнем, Как искры, листья рвет осенний холод, И календарь худеет с каждым днем, Как человек, узнавший долгий голод.
Я толпы гор оставил позади, Я видел травы севера и юга, Печаль и радость нес в своей груди, Знал ненависть врага и нежность друга,
А вот вопроса все не разрешу: Какую плоть я прячу под рубахой? Какую душу я в себе ношу И голову какую под папахой?..
Как мне найти единственный ответ: Кто я такой? Зачем пришел на свет? Земля моя, любимая навек, Ответь мне ты: Какой я человек? Не тень ли я, ползущая ползком, Не след ли, заметаемый песком? Не лист ли я, летящий в сентябре? Не камень ли замшелый во дворе? Не дождь ли я, заладивший с утра, Тогда, когда нужна была жара? Иль долгий зной в немыслимую сушь, Когда желтеют в жажде ветки груш? Я – ранний снег иль поздняя весна, Бесплодных скал пустая крутизна Иль бесполезный, пустозвонный ветер?.. А вдруг я – не отрада, не беда, И от меня ни пользы, ни вреда? А вдруг я вовсе зря живу на свете?..
Расулом Мой отец меня нарек, Что по-арабски представитель значит… Чей представитель я?.. С каких дорог И для чего мой путь по свету начат?
Давным-давно средь горной тишины Худой мальчишка рос под этой кожей. Запруды строил, закатав штаны, И криком эхо гулкое тревожил, На улицах Цада пугал собак, Ловил в пшенице жаворонков малых, Курил сухое сено, как табак, И голубей гонял в пустынных скалах. Вертлявую юлу хлестал кнутом, Надоедая матери порядком, И, если гости приезжали в дом, Он подстригал коням хвосты украдкой…
Я без улыбки вспомнить не могу, Как мама по ногам меня стегала, Когда я слишком близко к очагу, Грозя кастрюлям, подбегал, бывало.
Когда же после будней тишины Вовсю шумел базарный день в ауле, Я целился камнями в кувшины, Что к нам балкарец привозил на муле.
Был маленьким тогда, веселым я, По крышам прыгал легче воробья, И над людскими страхами смеялся, И… лишь ночного кладбища боялся.
Упрямым был, как маленький осел, И не любил в грехах своих виниться, С босой ватагой я знакомство вел, Играл в копейки, верил в небылицы…
…Не здесь ли начиналась жизнь моя? Не эти ль дни ее истоком были?.. Рассветов первых не припомню я: Сияло солнце или тучи плыли?..
…Осенний запах горьких горных трав!.. Ну а потом – кто был под этой кожей?.. Я вижу, как, насилу утром встав, Лениво книжки запихнув в рукав, Шел в школу мальчик, На меня похожий.
А дальше, дальше?.. Вот он, этот день: Волнуясь, я стою на плоской крыше И, шапку лихо сдвинув набекрень, Стихи читаю армии мальчишек.
Стихи, стихи! Я душу в вас вложил, Я вас судил всех прочих судей строже!.. Свою я песню первую сложил Средь голых скал, на бычьей шкуре лежа.
Огромный мир сверкал передо мной, Зеленый, красный, голубой и рыжий, То застывал под снежной пеленой, То падал абрикосами на крыши.
Глотал я дни… Чем больше их глотал, Тем больше тосковал об их утрате. Я рос, и чем быстрее вырастал, Тем больше горя довелось узнать мне.
Я помню – раскололись небеса, И поле хлеба стало полем брани, Пожар над белым светом занялся, Дымилась кровь земли в горячей ране…
Потом – июньский день в Махачкале Душил меня безвыходной тоскою, А карандаш отцовский на столе Застыл над неостывшею строкою…
Шли годы. Мчался дней жужжащий рой В обычной смене радостей и бедствий. Осталось за цадинскою горой Под звон пандура пляшущее детство.
Острей я видел мир в разгаре дня, Но он мне нес горчайшую утрату, Когда жестоко обманул меня Мой старый друг, кому я верил свято.
И вот двухцветной стала голова, – Стучат года в неутомимом ритме, Но каждый новый день, взойдя едва, «Еще ты только мальчик!» – Говорит мне.
«Еще ты только мальчик!» – говорят Мне звезды, что за окнами горят.
Так кто же я? Орел или птенец? Муж иль ребенок? Зрячий иль слепец?..
Сменялись дни… И каждый новый нес Открытия, потери и сомненья. Пройти мне земли разные пришлось, Распутывать дорог переплетенья.
Чем дальше шел я, тем сильней в пути Меня вопросов толпы осаждали, Чем больше я хотел ответ найти, Тем меньше строк в душе они рождали…
Я на страницу чистую гляжу, Ищу ответа – и не нахожу… Прошу тебя, скажи мне, мой народ, Кто я такой? Поэт иль рифмоплет?
Скажи, народ мой, правды не тая, В моих стихах жива ль душа твоя? И гордость горцев мудрых и простых Проникла ль в существо живое их?
И смог ли я прибавить на веку К твоим твореньям хоть одну строку? Иль вспаханное поле я пашу? Иль на снегу каракули пишу? Седлаю ли, слепой, средь бела дня Оседланного без меня коня? Иль на глазах у дремлющих вершин Лью воду в переполненный кувшин?..
На свете очень много песен есть, Певцов же можешь ты по пальцам счесть! Скажи, народ мой, я – твой кровный сын? Отцовских не позорю ли седин? Не зря ли имя выбрал мне отец – Так чей я представитель наконец?!
Скажи мне, честно ль я тебе служу Или слежу, куда подует ветер? Не под чужую ли зурну пляшу? Достойно ли живу на этом свете?
Родной народ, по совести ответь: Работник твой я или лежебока?! Что суждено мне – тлеть или гореть? По смерти жить или пропасть до срока?
Кто я такой? И для чего рожден? Большим иль малым сердцем награжден? Зачем оно стучится под рубахой И голова седеет под папахой?
Не все понятно мне в моей судьбе, О мой народ, и добрый и суровый, – Одно я знаю твердо – что тебе Я не солгал ни помыслом, ни словом!
Так научи же, научи меня. Как мне идти дорогой жизни длинной, Дай мне частицу твоего огня, Чтоб смог я стать отца достойным сыном!
Уходят дни… Но, хоть я взрослым стал, Себя ребенком чувствую порою, Как мальчик, я неопытен и мал И без тебя беспомощен, не скрою.
Народ, в беде мне руку протяни, А коль зазнаюсь, надери мне уши, Коль вкривь пойду, окликни и верни И пристыди, коль стану бить баклуши. Не в меру заспешу – верни назад И подгони – коль на пути отстану… Ты – это все, чем в мире я богат, Шагать с тобою в ногу не устану.
Сейчас в окне моем встает рассвет – Проснулись люди, мир бессмертьем дышит. И я хочу, как в пору детских лет, Узнать травинки каждой вкус и цвет, Биенье сердца каждого услышать.
Земля прекрасна, и широк мой путь, И я мечтаю, как о высшем счастье, Чтоб был и я, земля, хоть чем-нибудь К великой красоте твоей причастен!
Чтоб без стыда сказал народ родной: «Расул, мой сын, Ты представитель мой!»
СТИХИ О ГОРАХ
Слыхал я, у шаха персидского были Певцы, что его до небес возносили, Писали о том, как он пышно живет, И как он глотает, и как он жует. У гор, что стоят в белоснежных папахах, Певцов еще больше, чем было у шаха; Их больше, читатель (тебе на беду), Чем птиц, распевающих утром в саду. И если б собрать воедино чернила, Которыми столько расписано было Тенистых ущелий, скалистых высот И прочих ни с чем не сравнимых красот, То горы б взмолились: «Помилуй, аллах! Мы тонем, мы тонем в чернильных волнах!» И если бы взять нам в библиотеке Стихи об Эльбрусе, стихи о Казбеке И стопкой сложить их – то спорить берусь я: Гора эта будет не меньше Эльбруса… Но жаль, что и ныне выводятся трели, Которые очень давно устарели, Что старые песни слышны до сих пор Во славу давно изменившихся гор. Поэты, твердящие старое снова, Похожи на мальчиков в шапках отцовых. Поет о прекрасных вершинах Кавказа И тот, кто Кавказа не видел ни разу, И тот, кто видал лишь из окон вагона Мелькавшие, лесом покрытые склоны. «Ах, горы высокие, снежные горы! Как вы хороши! Ах, увижу ль вас скоро?» И очень досадно порою бывает, Что эти восторги в печать попадают. И ловкий художник на переплете Рисует орла, что взмывает в полете; Под ним помещает лохматые тучи, А тучи кладет он на горные кручи; А ниже (чтоб стала картина ясна) Он в бурку решает одеть чабана. А в городе шумном стоят на витринах Нарядные книги о горных вершинах. И стройные девушки после занятий На эти творенья стипендию тратят И вечером поздним те книги листают, И вслед за поэтом они повторяют: «Ах, горы высокие, снежные горы! Как вы хороши! Ах, увижу ль вас скоро?» Художник, – прости, что не знаю, как звать, – Коль станешь ты книгу мою оформлять, Каракулей кислых на ней не черти, Ведь тучам просторнее в небе идти. Ты горцев рисуй из колхозных бригад, Что твердые, гордые горы дробят, Рабочих, ведущих сквозь злые отроги К далеким ущельям большие дороги. Художник, на книге моей нарисуй Отважных людей, обуздавших Койсу. Еще потрудись поместить садовода, Что в диких ущельях меняет природу. Прославь комсомольцев, ребят из села, Поставивших флаг на вершину Седла. Потом, попрошу, нарисуй непременно Красивую русскую девушку Лену С тяжелой косою вокруг головы, – Она прилетела в аул из Москвы, Чтоб в школе цадинских ребят обучать, Ну, разве мы можем о ней умолчать?! Товарищ художник, оставь же в покое И тучи, и кручи, и коз над рекою, Рисуй же сегодня на книге моей Новаторов-горцев, бесстрашных людей. Тогда и читатель, и автор, и горы: «Большое спасибо!» – воскликнули б хором. А если не хочешь – тогда уж прости! Выходит – расходятся наши пути: Не гни над пустыми картинами спину, Оставь наши горы – спускайся в долину!
ПЕСНЯ ЧАБАНА
Дом родной мой – выси гор. Он дороже мне всего. Неба синего простор – Крыша дома моего.
Цвет моей папахи схож С черной ночью без огня. В сердце черной не найдешь Даже точки у меня.
Пью из чистого ручья, Что мороза холодней. И ценю на свете я С чистой совестью людей…
Где ты, свет влюбленных глаз, Зорька радостного дня? Не скучаешь ли сейчас Ты в ауле без меня?
Ты окошко раствори И с улыбкой, в тишине, На вершины посмотри И подумай обо мне.
На заоблачном лугу Должен я нести дозор И в долину не могу До зимы спускаться с гор.
