Текст книги "Мятежный дом (СИ)"
Автор книги: Ольга Чигиринская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 68 страниц)
– Вот паскудство, – пробормотал он и открыл дверь.
Сеу Рокс была уже одета – в то же, что и вчера. Серебристые волосы убирала гребнями гем-горничная.
– Сударыня, – громко и резко сказал Дик. – Если можно… верните мне мою старую одежду.
– П-почему? – изумилась леди Рокс.
– Если я сунусь в этом в Муравейник, все подумают, что я это украл. Или нашел себе «мамочку».
Поскольку Рокс продолжала сидеть, не издавая ни звука, Дик счел нужным пояснить:
– Это, знаете, такие женщины, которые дают ребятам подарки и деньги за то, что ребята с ними спят.
– Но… – девушка снова запнулась. По лицу видно было, что в голове ее теснятся не меньше пяти реплик, каждая их которых хочет попасть на язык первой, и производят некоторый затор. В конце концов вперед вырвался вопрос:
– Но почему ты хочешь уйти?
– Выйдите пожалуйста, – обратился Дик к служанке. – Я не могу при вас говорить.
Служанка сначала не поняла, что на «вы» обращаются именно к ней, потом нерешительно воззрилась на госпожу, та махнула рукой – иди.
– Вы тут сказали сейчас, что постельной заместительницей быть не можете, – сказал Дик, когда она вышла. – Ну так вот, я тоже мальчиком-приживальщиком быть не могу.
Леди Рокс провела рукой по волосам, один гребень выпал.
– Да как ты посмел, – прошептала девушка, и Дик понял, что сказал не то: сквозь шепот прорывались слезы. – Как у тебя язык повернулся сказать… Я же… я… люблю тебя!
Дик, ощутив некоторую неуверенность в коленках, нашел рукой за своей спиной кровать и осторожно сел на край.
– Сударыня, – сказал он. – Я дурак. И если я вас обидел – то простите меня. Но как такое может быть, если вы меня совсем не знаете?
Рокс нервно запустила руку в волосы.
– Мне казалось, я достаточно знаю тебя. Я… участвовала в траурном поезде императора. Видела тебя. Ты был… прекрасен.
Дик опустил голову и сжал пальцы до хруста.
– Да, я слышал, – сказал он. – «Такой молодой, такой хорошенький – какая жалость, что он должен умереть!» Как будто старых и некрасивых – можно…
– О, боги! – девушка вскочила и зашагала по комнате, агрессивно заламывая пальцы. – Какой же ты все-таки… тупой! Да если бы ты был некрасивым и старым – это все равно было бы прекрасно, пойми. Ты был один, никого на твоей стороне, а с Рихардом была вся сила дома Рива, и все равно он не заставил тебя сдаться! Ты сам себя судил строже, чем они, и отвергал прощение…
– М-м-м! – Дик с силой впечатал лицо в ладони. – Нет, нет! Это вы ничего не поняли! Что же я, дурак – отвергать прощение? Не было там никакого прощения – меня хотели пощадить, потому что я пилот, потому что я мог принести им пользу. Только прощением там и не пахло. Он меня покупал! Он говорил: давай так – я сделаю вид, что забыл, как ты зарезал мою сестру, а ты сделаешь вид, что забыл, как по моему приказу сожгли всех твоих… и что сделали со всеми, кого ты любил, и что сделали с тобой… А я говорю – нет, если так считаться, то крови твоей сестры будет маловато, чтобы должок закрыть, а если прощать друг другу без счета – то отпусти меня и всех моих, дай вернуться домой и не мучай больше живых ради мертвых. А он сказал: нет, я так потеряю лицо. А я сказал: ну тогда убей меня, если лицо тебе дороже. Вот. И все. И ничего в этом прекрасного нет!
Рокс больше не вышагивала по спальне.
– Ты знаешь… – сказала она после долгого молчания. – Я помню этот ваш разговор наизусть. Я много раз просматривала запись – вы говорили совсем другое.
– Какая разница, что мы там говорили вслух, – Дик уронил руки. – Вы тут, в своих пещерах, очень много рассказываете про то, как вам не нравится ложь, и наша вера, которая, по-вашему, вся ложь… Может, я и не самый лучший человек на свете – но кто-то же должен был поставить этого вашего сёгуна перед правдой.
– Ран… Ричард… я просто пытаюсь объяснить тебе, почему я полюбила тебя. Почему ты на все хочешь найти возражение?
– Да потому что все это ерунда! Вы тут страшной ерундой перенимаетесь, меня это бесит иногда. Данг вот ляпнул один раз – как, мол, хорошо я держался. Да какая, к черту разница? Я что, виноватей или правей выхожу от этого? Вы бы точно так же восхищались, будь я пиратом или еще какой мразью, лишь бы красиво плюнул перед смертью…
– Нет. Поверь мне, нет. По крайней мере, не я.
Дик потер лоб и спросил:
– Так чего же вы все-таки хотите, сударыня?
– Быть… твоим другом… наверное. Если ты окажешь мне эту честь.
Дик немного подумал – и принял ее ладонь.
– Это ваша дружба для меня честь, сударыня, – сказал он.
Они пообедали яичницей с беконом, поджаренным хлебом и настоящим кофе, в который Дик с отвычки бухнул столько сахара, что пришлось разбавлять еще дважды. За этим занятием он рассказал ей в самых общих чертах историю своего спасения и жизни с Сурками – не упомянув, однако, ни о Салиме, ни о господине Исии. Он понимал, что леди Кордо – девушка проницательная, но пока еще не знал, что и в какой мере может ей доверить, и предоставил ей кое о чем только догадываться.
– Так это член враждебной банды так тебя отделал? – спросила она. – Не сочти праздным любопытством, но к возвращению отца я должна сочинить какую-то легенду про тебя и то, как ты здесь оказался. Пока что мне нравится романтическая версия – я поехала проведать свой алтарь, меня атаковали тамошние грабители, а ты меня спас.
– Се… то есть, Рокс, а почему нельзя сказать правду? То есть, не обязательно говорить, кто я такой… Но лучше просто сказать, что ты нашла меня у алтаря и привезла сюда.
– Э-э-э… Они будут несколько эпатированы. Понимаешь, Ран, чтобы не возбуждать подозрений домашних, я еще вчера сказала, что мы любовники.
Дик поперхнулся кофе.
– Ну, а как еще можно объяснить, что ты ночуешь в моей спальне?
– Да мне бы и диван этот подошел, – Дик хлопнул рукой по своему сиденью.
– С этим не так просто, – подлив ему кофе и поставив кофейник, Рокс сложила пальцы «домиком», приготовившись к лекции. – Ты, наверное, не хочешь привлекать к себе лишнего внимания, так? Понимаешь, у меня бывают приятели, у моих родителей – тоже. Я взрослая и самостоятельная девушка, у меня свое дело, но мы продолжаем жить одним домом. Все эти люди будут задавать вопросы. Если я им скажу, что подобрала избитого – извини, Ран – бродяжку, все станут интересоваться, с каких пор я занимаюсь благотворительностью. А если я им скажу, что сплю с симпатичным мальчиком, который рыцарски вступился за меня в Муравейнике, все просто пожмут плечами – мало ли у кого какие причуды. Тебя это… сильно задевает?
Дик повертел в руках дымящуюся чашку, скривив рот, потом сказал:
– По правде говоря, да. Ладно, Рокс. Бог знает, и мы с тобой знаем, что между нами было, а чего не было. Что думают вавилоняне – мне плевать.
Он собрался было налить себе еще, чтобы не осоловеть от сытости, но кофейничек уже опустел.
– А чем ты занимаешься? Бионик – это что такое?
– Разработка биоботов, – Рокс улыбнулась. – Не хочешь прогуляться со мной в лабораторию?
Уже сам проход сверху вниз по особняку Кордо многого стоил. Не особняк, а целый замок. Дом Нейгала до сих пор был самым шикарным жилищем, где Дику доводилось бывать в своей жизни (дворец не в счет, он же не видел там жилых помещений), но по сравнению с домом Кордо он заслуживал звания скромной хижины отшельника.
Дик ни черта не понимал в дизайне интерьеров, он мог судить только по впечатлениям. И замок впечатлил его сочетанием величия и покоя. Встречаемые по дороге домочадцы приветствовали их легким поклоном, гемы – поясным. На первом этаже перед входом в гараж перед ними возник высокий мужчина в темно-синей с бордовыми вставками униформе и, поклонившись, спросил, куда убывает молодая госпожа.
– В лаб, – сказала Роксана. – Это Йонои Ран, мой друг.
– Вы поступили очень опрометчиво вчера, не взяв охраны, – сказал мужчина, с отстраненной неприязнью оглядев Дика. – Вы поступили не менее опрометчиво, приведя этого юношу прямо в свои покои, не позволив нам обыскать его и удостоверить его личность. Я вынужден буду доложить вашему отцу.
– Докладывайте, – вздернула брови Рокс.
– Сеу Йонои, – охранник повернулся к Дику, отцепляя от пояса сканер. – Положите ладонь на считыватель.
– Он мой гость, – Рокс встала между охранником и Диком.
– Значит, я должен следовать правилам дома, – Дик отстранил ее и положил руку на панель. Потом охранник снял сетчатку его глаза и раскрыл перед Диком дверь.
– Прошу.
Рокс вздохнула, едва за ними закрылась дверь.
– Зачем ты это сделал? Через полчаса Макс будет знать, кто ты такой.
– Он знает, кто я такой, или он даром ест ваш хлеб. – Дик оглядел гараж и у него вырвалось «оро». Он знал, что у богатых людей большой мобильный парк, но тут он столкнулся с новым уровнем богатства: у Кордо был личный монорельс. Рокс подвела его к кабинке, раскрыла дверь и, когда они сели и пристегнулись, нажала сенсор старта.
– Но все-таки: зачем?
Дик пожал плечами.
– Я сказал. Я гость и должен следовать правилам дома. Это право твоих родителей – знать, что я не вор.
Вагонетка плавно летела по направляющему рельсу. На поворотах Дика прижимало плечом к Рокс.
– Ты думаешь, их обрадует, что ты – беглый убийца?
Дик снова пожал плечами.
– А что, убийца в Пещерах Диса – это такая невидаль?
Рокс прикусила губу, и дальше они ехали молча до самого конца, когда вагонетка затормозила перед платформой.
Лаборатории поразили Дика даже больше, чем дворец. Это была настоящая подземная крепость, способная выдержать жестокий штурм и долгую осаду. На входе и Рокс, и Дика просветили сканером до костей, и каждому выдали особую метку, по которой можно было отслеживать их местоположение.
– А чего так сурово? – шепотом спросил юноша, когда они шли по стеклянному коридору между двух экспериментальных цехов, залитых ярким светом и полных гемами, выполняющими какие-то непонятные Дику, но очень тонкие манипуляции.
– Лаборатории Кордо – сокровищница Кордо, – ответила Рокс. – Ты себе не представляешь, сколько есть желающих попасть сюда и увидеть то, что видишь ты. Даже сейчас, – она мрачновато усмехнулась.
Дик оценил степень доверия.
– Можешь не бояться за тайны дома. И я все равно ничего в этом не понимаю.
– А я и не собираюсь объяснять тебе лишнего. Мы разрабатываем и делаем биоботы – это и так все знают. Какмы их делаем – это ты не поймешь и в первом приближении без пяти-шести лет обучения. Всех систем безопасности тут я и сама не знаю.
Вдоль цеха ползла широкая лента, на которой было рассыпано что-то вроде небольших черных яиц. Гемы, сидящие справа и слева, брали эти яйца, вставляли в гнезда перед собой, что-то с ними делали при помощи двух нейрощупов и отправляли по ленте дальше.
– Это все женщины? – спросил Дик.
– Да, они лучше приспособлены к конвейерной работе.
– Я думал тут только лаборатория – а тут целый завод…
– Экспериментальный цех. Мы хотим выпустить в серию бота «рыбий пастух». Моя разработка, – в ее голосе прозвучала гордость. – Лабораторные испытания закончились успешно, но прежде чем открывать производство, нужно провести массовые испытания. Мы изготовим четыре тысячи ботов и раздадим потребителям. Как хорошо ни моделируй реальные условия, лаборатория – это одно, а настоящая работа – совсем другое…
Дик продолжал смотреть вниз, на женщин, затянутых в серебристые костюмы и медицинские полумаски. Изо дня в день, изо дня в день, без благодарности, без имен, без какого-либо просвета…
– Ран? – дойдя до конца коридора, Рокс заметила, что ее спутник отстал.
– Где они все живут? Здесь, при лабораториях?
– Нет, потому и построили монорельс. Живут они на нижних уровнях. Ран…
Он посмотрел ей в глаза.
– Они хоть иногда видят солнце?
– Н-не знаю… Я не задумывалась об этом…
Дик покусал губу.
– Я этому удивляюсь больше всего. Что меня донимает в этих ваших пещерах – то, что можно прожить жизнь, так ни разу неба и не видя. На кораблях, в общем, то же самое, но мы-то так живем по своей воле…
– Ну, они все-таки устроены иначе, чем мы…
– Вот только поэтому вы все еще и живы.
– Я и забыла, что ты аболиционист.
– Я христианин.
– А как насчет рабов, которые должны повиноваться господам?
Дик, уже успевший обогнать ее, развернулся резко и выставил палец перед собой, так что она наткнулась грудью, как на ствол пулевика.
– Ты мне подвесные трюмы не загружай! Я сам такой, чтобы никто и никогда не мог владеть рабами, но раз уж на то пошло – то нигде не написано, что раба надо всю жизнь держать под камнем, как мокрицу, и учить его, что он нелюдь! Так что ты с больной головы на здоровую не перекидывай, Павел ничему такому не учил!
Рокс на мгновение застыла, пораженная таким взрывом темперамента.
– Эйвосский гейзер, – она, покачав головой, отвела палец юноши от своей груди.
– Чего?
– Есть такая планета, Эйвос. Спутник Нова-Рутении.
– Знаю. И про гейзеры знаю, у нас стармех был рутен. А при чем тут я?
– А при том, что, когда из-под ледяной корки бьет вверх огнем и паром – это очень впечатляет.
Дик опустил голову.
– Я ничего не понимаю в биоботах, но я кое-что понимаю в гемах, – сказал он. – Поверь, радоваться солнцу они умеют не хуже тебя.
Она не стала расспрашивать его дальше, а он не стал распространяться. Они миновали еще один экспериментальный цех, потом помещение, очень похожее на «морлочью родильню» в детском комбинате, потом – высокие, так же залитые светом комнаты, где трудились уже обычные люди. Там мерцали голопанели, ткущие изображения живых клеток и наномеханизмов, там мужчины и женщины колдовали в интерфейс-модулях, там под колпаками силовых полей копошилось нечто полупрозрачное, похожее на незаконный плод креветки и медузы.
– Фу-у, – вырвалось у Дика, когда они проходили мимо такого вивария.
– Да-да, – промурлыкала Рокс. – Вот потому-то клиенту полработы не показывают. Пока их не доведут до ума и не выдумают дизайн – следует неизменное «фу». А ведь от внешнего вида эффективность никак не зависит: результат-то представляет собой неизменное «ах!». Или будешь спорить? – на сей раз она развернулась, ткнув Дика пальцем в грудь и заставив его поморщиться от боли. – У тебя там, между прочим, было кровоизлияние в брюшную полость. Чем тебе вломили, кийогой? И вот результат – меньше чем через сутки ты здоров и скачешь.
Она развернулась и потащила его дальше.
– К слову, Майк – тоже лично мой проект.
Последняя дверь открылась и Дик вступил в большой кабинет. Его восточная стена была односторонним зеркалом и выходила на лаборатории, западную полностью занимали подвесные полки с книгами, интерфейс-модуль, как заметил Дик, был не самой последней модели, но в модификации чувствовалась рука мастера. В кабинете был и старомодный письменный стол, и небольшой обеденный столик.
Рокс уселась в кресло интерфейс-модуля, включила его взмахом руки и громко сказала:
– Всем привет, я дома. Доктор Монтеро, подойдите в кабинет, пожалуйста, – она развернулась к Дику и объяснила:
– Ко мне сейчас потянутся люди, нужно чем-то тебя занять. Доктор Монтеро все тебе покажет, что можно показать, а потом мы поужинаем.
Доктор Монтеро оказался небольшого роста лысеющим мужчиной, где-то между 45 и 55 годами, явно не принадлежащим, в отличие от Рокс, к вавилонской знати. Прогулка с ним оказалась весьма интересной и занимательной.
Биоботы вовсе не являлись основным направлением деятельности дома – двадцать лет назад, как и все Рива, Кордо занимались космической торговлей. Но они одними из первых оказались в курсе реформы Фаррана-Бона, и первыми начали осваивать перспективное, как им казалось тогда, направление – биоботы, которые должны были заменить гемов.
– Животные вместо людей? – спросил Дик.
– Нет-нет, биобот – не животное, – решительно возразил доктор Монтеро. – Генетически модифицированные животные хороши лишь тогда, когда функции, которые тебе нужны, не вступают в противоречие с их естественными инстинктами… Взять хотя бы…
– Косов, – подсказал Дик.
– Хотя бы косов, – кивнул ученый. – Их собачьи и кошачьи инстинкты не вступают в противоречие с двумя основными функциями – оберегать и защищать. Если бы мы на базе собаки и кошки создавали вьючное животное, вроде эквита, мы бы добились значительно худших результатов. Нет, инстинкты биоботов совершенно искусственны.
Он протянул руку вперед и, откуда ни возьмись, возникло что-то похожее на стеклянного кузнечика размером с хорошую собаку. Подпрыгнув, оно выхватило из протянутой руки доктора Монтеро скомканную упаковку от сэндвича и сжевало ее в один присест. Доктор остался стоять с протянутой рукой, и стеклянный кузнечик тоже застыл столбиком, чуть перебирая на месте передними лапками и шевеля короткими усиками.
– Они реагируют на жест, – сказал инженер. – На голос. На свист. На особую систему прикосновений к сенсорам на спине. Органические отходы они просто едят – это решает проблему заправки. Неорганические накапливают вон в том подбрюшном мешочке и извергают в месте, которое им укажут. Если вы захотите избавиться от мусора – достаточно будет вытянуть руку вот так, как я держу ее сейчас. Сидеть.
Монтеро опустил руку, и кузнечик остался сидеть на месте.
– Вот здесь, под шейным щитком – сенсорная панель, которая воспринимает определенные символы, их надо писать пальцем, – он открыл квадратный глазик без зрачка, провел диагональ из одного угла в другой – под панелью открылась дырочка, откуда выскочил мнемопатрон. – Вот блок памяти, мы сделали его под стандартные патроны, так как в планах был широкий выпуск этой модели… – Монтеро вздохнул и вложил патрон обратно, щелкнул пальцами. Стеклянный кузнечик исчез за углом.
– Эти боты созданы во многом на базе… э-э-э… позаимствованных имперских технологий. Но они не нуждаются в мотиваторе, получая энергию из поглощенной органики. И, получив легкие повреждения, они самовосстанавливаются.
– Мне больше нравятся имперские боты, – пробормотал Дик. Эти полуживые создания слегка пугали его, хотя причину этого страха он объяснить затруднялся.
– Ну да, конечно, вы же имперец, – вздохнул Монтеро. Дик вздрогнул, и инженер заметил это. – Как и я. Госпожа Кордо не зря свела нас с вами – она девушка с добрым сердцем и, как видно, считает, что пленники могут утешить друг друга.
– У вас выговор – как у настоящих вавилонян! – Дик искренне надеялся, что это прозвучало как комплимент.
– Я здесь уже больше десяти лет. Сначала работал в лабораториях дома Кассино по контракту. Потом гражданская война Рива как-то плавно перешла в войну с Империей… Как гражданин Рима я оказался интернирован, из концлагеря меня вытащил Александр Кордо, отец госпожи Рокс. Поскольку я имею дело с секретными исследованиями – я не могу покидать владений Кордо.
– Вас держат под землей, как этих гемов?
– Нет, что вы… Владения Кордо простираются далеко за пределы этого подземелья. У клана огромная собственность на трех континентах. Когда мне хочется на солнышко, меня перевозят на один из испытательных полигонов. Эта лаборатория сейчас – это такой… вольерчик для талантливой и не в меру резвой девушки… А я – ее любимая игрушка… Кордо больше не возлагают никаких серьезных надежд на биоботов – чтобы они окупили себя, нужен грандиозный экспорт, миллионные серии… А Картаго превращается в автаркию… Хотя, если бы сейчас удалось снять эту блокаду – мы бы осуществили прорыв, – его глаза блеснули на миг вдохновенным огнем, а потом погасли.
– А мне кажется, что биоботы нужны здесь, – робко возразил Дик. – Ну, просто мне приходилось тут работать в мастерской… Боты почти все старые, много трофейных, имперских – они часто ломаются, а запчастей к ним нет. Иной раз приходится так голову мучить, чтобы придумать, чем заменить блок, который в Империи на каждом углу купить можно… Если бы в продажу поступили эти ваши, которые сами чинятся…
– То стоили бы они своего веса в осмиевом эквиваленте. Понимаете, Ран, линия по производству биобота – это… не конвейер на который можно поставить более новые станки. Идемте, я покажу.
Они спустились на гравилифте медленным прыжком. Дик оценил изящество и изобретательность охранной системы – в случае опасности искусственная гравитация просто отключалась, и вторженцам предоставлялся для штурма тридцатиметровый колодец.
– Дальше вам нельзя, туда входят только гемы в стерильных защитных костюмах, но через стекло вы увидите главное, – сказал Монтеро, когда они оказались в маленькой круглой смотровой. Стекло находилось у них под ногами, а «главное» выглядело совершенно тошнотворно – пульсирующий клубок обнаженных желеобразных мышц и кишок, переливающийся всеми оттенками масляного пятна на темной воде. Длинная упругая труба яйцеклада выходила из этого клубка и время от времени сокращалась, извергая круглые черные яйца – такие же, какие видел Дик в цеху. Четверо гемов в защитных комбо и шлемах обхаживали это чудовище, постоянно поливая его какими-то жидкостями из маленьких распылителей и засыпая что-то в автоклав, к которому оно было подключено системой трубок.
– Биомеханическая матка, которая откладывает яйца. Очень дорогая и громоздкая в производстве штука, но когда она уже готова – то при наличии материалов и питания может штамповать зародышевые блоки в огромных количествах. Миллионами. Мы можем завалить этими уборщиками Пещеры Диса, и они вылижут город как тарелку. Но этим мы лишим работы гемов и людей, а здесь и так кризис с переизбытком рабочих рук. Нас просто распнут.
– Понятно, – Дик, присевший было, чтобы рассмотреть жутковатое диво, поднялся. – А что, доктор – нравится вам быть любимой игрушкой?
Инженер опять сверкнул глазами:
– Не сочтите за бестактность, Ран – как вы сюда попали? Я имею в виду – на Картаго?
– Оказался не в то время не в том месте.
– Как и все мы. Нет, быть ее игрушкой – не так уж плохо. Один совет, Ран: не влюбляйтесь в нее. Для вашего взаимного блага. Она добрая и сострадательная девушка, и у нее слабость к… как бы это сказать… раненым.
– «Она меня за муки полюбила – а я ее за состраданье к ним», да? – вспомнил Дик.
– Именно. Хотя какое мне дело. Быть ее игрушкой гораздо лучше, чем обычным пленником здесь.
– Да, сэр.
Монтеро пристально смотрел, ожидая продолжения, но не дождался. Вздохнув, он повел Дика к выходу, оттолкнулся от платформы – и вдвоем они взлетели на три этажа вверх.
* * *
Роксана Кордо была молода, хороша собой, умна, богата и несчастна. Молодость и красота не могли сами по себе составить счастья в высшем свете Вавилона – молодых и красивых было более чем достаточно, в то время как мир принадлежал людям зрелым, а зрелость начиналась в 30 и продолжалась до 70. Человека до 30 лет можно было смело не принимать всерьез – на чем и погорели в свое время те, кто не принял всерьез Рихарда Шнайдера.
Рокс мучилась тупой, безболезненной и безысходной мукой, которую называют «бессмысленностью жизни». Ее интеллект, полностью отданный науке, был так же, как и эта наука, невостребован. Она понимала теперь, откуда взялся образ «безумного ученого» – к безумию близок каждый, кто вложил свою жизнь в открытие, способное принести огромную пользу ближним, и встретил со стороны этих ближних полное непонимание и неприятие. После поражения в войне Картаго перестала нуждаться в бионике. Александр Кордо сохранял лаборатории только ради дочери. Он не надеялся на связанное с бионикой будущее. Он вообще не надеялся на будущее. Большой, богатый и влиятельный клан Кордо страдал от того же, что и маленький, разорившийся, никому не нужный клан Сионг. Рокс была слишком умна, чтобы не обращать на это внимания, слишком совестлива, чтобы не понимать, насколько больнее это бьет по бедным и слабым, и слишком горда, чтобы топить свою беспомощность в развлечениях.
Она не вошла в свиту будущей императрицы, однако императорскую помолвку девушка ее ранга никак не могла пропустить. Кровавой сцены на нижних ярусах дворца Рокс не видела, она была наверху, вместе с другими молодыми людьми и девушками, отпрысками «лучших людей» дома Рива. Но на похоронах должна была присутствовать, а поскольку фазаниха Иннана ей не нравилась, Рокс не примкнула к женщинам, а осталась с отцом, в императорском траурном поезде.
До этого момента Рокс принимала мир как нечто не очень уютное, но само собой разумеющееся. Принимала его потому что ничего иного не предвиделось; и то, что мир предлагал, было, в общем, неплохо. Но в момент встречи с конвоем осужденного все перевернулось.
Дик очень удивился бы, узнав, сколько человек из императорской свиты сочувствовали ему, в меру сил, конечно, но неподдельно. Шнайдеров с каждой социальной ступенью вверх любили всё меньше, и то, что они использовали сэтто «красная карта», выдаваемое только Солнцем, для решения своих личных задач, было по местным меркам нехорошо. Ведь Вавилон как таковой в Бет не нуждался – в ней нуждались Рихард и Лорел, чтобы укрепить свое влияние на императорский дом, а значит – свою власть. Сами по себе матримониальные планы находились вполне в рамках этики дома Рива – но вот использование в этих целях императорского сэтто было уже предосудительно: это получется, государя самого же уговорили смастерить себе хомут.
Кроме того, Шнайдеры-Боны были не единственной семьей, потерявшей детей на Тайросе во время отступления; тот же Александр Кордо оказался разлучен с женой и младшей дочерью Алессией. Где сейчас те дети, что с ними – никто не знал; в то, что имперцы едят вавилонских младенцев, конечно же, не верили – но каково осознаваь, что твоя кровинка растет неизвестно где, среди чужих людей, и не узнает тебя при встрече? В общем, на Шнайдеров смотрели косо, но критиковать их за этот поступок не позволяла совесть, потому что любой из кланов при необходимости поступил бы так же.
Критиковать Шнайдеров за их планетарную политику тем более никто не спешил – и вовсе не из страха, а потому что неписаный кодекс Рива не велел хаять существующее правление: если не знаешь, как можно править лучше – нечего языком болтать и разводить зряшную смуту; а если знаешь, то забери власть и правь, но тогда болтать тем более глупо: насторожишь правителя, распугаешь возможных союзников. Конечно, «критика снизу» не только допускалась, но всячески пощрялась – политики традиционно опирались на поддержку народа; но это была привилегия и прерогатива черни. Трибуны орут, бойцы на арене кромсают друг друга молча.
Молчаливая антипатия к Шнайдерам породила молчаливую симпатию к их жертве. По поводу смерти Лорел никто, конечно, злорадствовать не посмел, но многие в кулуарах высказались в таком духе, что Шнайдер сам выкопал могилу сестре, позволив синоби довести юного имперца до безумия; а уж многочасовое истязание, которым обернулась попытка сохранить пленнику жизнь, совсем ни в какие рамки не умещалось. Конечно, сто лет назад уместилось бы – тогда и не такое умещалось, но по тем временам никто не скучал.
Роксану, от природы умную девушку, учили за внешностью видеть суть. У Дика были бы неплохие шансы произвести на нее впечатление и в менее экстремальной ситуации, с похорон же Рокс вернулась совершенно раздавленной и неспособной думать ни о ком другом. Словно силовой экран выключился, и весенний ураган расшвырял и растряс по камням ее жизнь. Когда траурный кортеж снова тронулся в путь, мир стал совсем другим. Он давил на Роксану своими острыми углами, он был совершенно непригоден для жизни в своем нынешнем виде, и если она раньше этого не замечала – что ж, она была глупой и жестокой. Дома ждал новый удар: оказывается, дедушка, любимый дедушка был одним из тех, кто требовал для мальчика смерти, да еще и нимало не стыдился этого. По счастью, ссоры избежать удалось – Рокс на сутки скрылась в лаборатории, а дед за это время успел вернуться на флот.
Рокс хотела погрузиться в работу, но в голову ничего не шло, и через десять часов сидения перед терминалом на свет появился памфлет «О государственной пользе похищения и детоубийства».
Рокс анонимно (не столько из-за Шнайдера, сколько из нежелания объясняться с дедом) запустила его в сеть с одной из коммерческих станций, через два часа его сняли с той конференции, где она его положила, в течение ближайшего часа он появился на трех других конференциях, еще через десять часов знакомые начали присылать его Роксане и ее отцу по почте.
В верхних слоях общества памфлет получил широкое распространение, до нижних почти не дошел – несмотря на ничем не ограниченный доступ к инфосети, эти слои читали крайне мало.
Ей нисколько не стало легче от того что она нашла поддержку. Для Ричарда Суны было уже поздно, а для многих других, точно так же страдющих от несправедливости, этот памфлет не сделал ничего. Он потешил самолюбие людей, ненавидевших тайсёгуна и не решающихся об этом заявить – и только.
Самое обидное во всем этом – что Роксана, сколько ни думала, не могла понять, как успокоить растревоженную совесть. Общественная деятельность никогда прежде ее не интересовала, она не знала, с какой стороны взяться за гуж, чтобы изменить законы. Отец голосовал в совете кланов, дед – в совете капитанов, но как приобретается влияние в советах, как люди находят друг друга и объединяются в партии – она не знала. Кроме того, для совета она была слишком молода.
Рокс несколько раз натыкалась в инфосети на виртуальные храмы в честь юного имперца – это ее раздражало, их создательницы казались ей невыносимыми сентиментальными дурами. Но идею поставить памятный алтарь подбросили именно они. Конечно, чепуха – но хоть что-то. Это не запрещалось – алтари часто воздвигали на месте гибели человека: главное, чтобы они никому не мешали.
Рокс заказала базальтовую алтарную тумбу – но ее снесли в два дня. Она заказала вторую, но и эту постигла та же судьба. Когда же она приехала в глайдер-порт с третьей – то увидела на месте двух снесенных алтарей новый, самодельный, засыпанный искусственными цветами и заставленный такими же простыми светильниками живого огня: плошка, фитиль, масло.
И она поняла, что так – лучше. И даже не стала убирать примитивные самодельные иконки – только поставила среди них свой голокуб.
Власти, по всей видимости, сдались после того как народ в очередной раз восстановил алтарь. Роксана приезжала время от времени с живыми цветами и новыми иконками (старые то и дело кто-то крал), и какое-то время была довольна – а через месяц увидела, что акты вандализма возобновились: кто-то убрал с алтаря все изображения, но нарисовал над ним техническим маркером большой крест.
Наверняка кто-то из имперских пленных, освобожденных условно. Проклятые догматики! Пусть им самим не нравится, что мы почитаем мертвых, но мешать-то зачем? Зачем портить то, что дорого людям? В конце концов, они же почитают святых и их иконы – чем этот мальчик не святой?
