Текст книги "Мятежный дом (СИ)"
Автор книги: Ольга Чигиринская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 48 (всего у книги 68 страниц)
– Ты сначала научись врать, а потом уже начинай. Глазки-то вон как в сторону поехали.
– Слушай, ты… – Дик ткнул в ее сторону пальцем. – Ты ничего не понимаешь. Да, я хочу ее видеть. Но я же знаю твою… бабушку. Раньше мир перевернется, чем она что-то сделает просто так, по доброте душевной. Она мне раньше уже устраивала свидание, симатта. Я после этого свидания чуть не сломался.
– Ну так откажись, кто тебе не дает? Возьми да и не приходи.
Дик фыркнул.
– То-то же, – ухмыльнулась Шана. – Тебе это важно. Тебе это нужно. Независимо от того, что там планирует, хм, бабушка…
– Я бы на месте твоей бабушки знаешь, о чем подумал? – спросил Дик.
– Ну?
– Я бы подумал – это насколько же уменьшится импорт. К нам же половина галактического товара шла через рейдеров.
– Ты смотри, слова-то какие выучил: и-и-импорт, – противным голосом протянула Шана. —
Ну и зачем же бабушке об этом думать?
– Затем, что это усилит кланы, ведущие галактическую торговлю. Цены на галактический товар поднимутся. Планетники будут недовольны. Чем он думает, этот Шнайдер? Он что, не понимает, что сегодня он разрядил один бунт – а завтра случатся десять?
– Завтра будет завтра, – пожала плечами Шана. – Как там в той книжке сказано: довольно дню его забот, да?
Дик слегка обалдел от такой начитанности.
– А голова у Шнайдера не хуже твоей, – заключила Шана. – И если ты закончил говорить о политике, слушай. Завтра мы должны ровно в четверть третьего второй смены быть в прачечной нейрологии. Это здесь, – она развернула трехмерную схему больницы и показала пальцем. – Там спрячут твою цивильную одежду. Ты переодеваешься, мы быстренько-быстренько бежим вот сюда. Это техническое помещение, отсюда – лаз в ливневую канализацию внутреннего садика между нейрологией и травматологией. Ползешь по канализации вот до этого места. Ориентир – светильник, считая отсюда – третий. Они будут гореть, так что свет ты увидишь. Ну и для верности – там унохана как раз цветет, лепестки нападали… Твоя задача – не спалиться. Что бы там ни стряслось, говори с ней тихо, и лишних звуков не производи. С ней будет охрана, они, конечно, деликатно станут в сторонке, но ты учти – они не глухие и не тупые.
– Учту, – как хорошо, что Пауль Ройе починил ему сердце, оно могло бы лопнуть от такой радости и тревоги. А что если она полюбила этого… царька-солнышко? Он же наверняка образованный. Не только жития и учебники читал. С ним, небось, и об опере можно поговорить, и обо всем… У Дика печень заныла, когда он представил, о каких разных разностях может говорить с Бет образованный Тейярре. Наверное, стихи ей читает, может быть даже и пишет их сам…
– Ты куда уже мыслями улетел? – поинтересовалась Шана.
– От Рэя новости есть? – Дик с усилием переключился.
– Нет, он в Колонии Прокаженных больше не появлялся.
– Симатта, – пробормотал Дик.
– Да не расстраивайся ты. Мы же не держим твоего самогонщика усатого под круглосуточным наблюдением – так что морлок мог бы и проскочить, просто я об этом ничего не знаю. Зачем ты написал письмо от руки? Сбросил бы в инфосферу – оно бы дошло уже.
– Мне важно, чтоб они узнали мою руку.
– А о паролях каких-то, условных словах вы не договаривались?
Дик пожал плечами. Шана отчего-то развеселилась:
– Я хочу увидеть это чудо природы – грамотный морлок!
– Может, и увидишь.
* * *
Визит в клинику состоялся не сразу – сначала был прием у губернатора лорда Кимера. Бет и ее свиту угостили обедом в резиденции Кимера, затем повели на прогулку по знаменитым подводным садам. Роль провожатой и первой помощницы гостеприимного хозяина взяла на себя внучатая племянница лорда Дэйла Сонг.
Кланы Кимера, Сонг и Дэвин были так прочно спаяны давнишними деловыми и матримониальными связями, что Бет даже не попыталась со слов Дэйлы запомнить, кто там с кем и где чьи ноги. Потом Андреа нарисует схему, так будет понятнее. Но одно было ясно сразу – дедушка допустил очень, очень большую ошибку, попытавшись увести невесту у человека, принадлежащего к этому триумвирату.
Рихард перед отъездом еще раз специально прокачал ее относительно дедушки: ничто, ничто не должно подтолкнуть Кимера и Дэвинов к сомнению в текущем статусе кво «все прощено и забыто». Поэтому тему Этана Леева лучше не поднимать. И без того арест Сонг Лао сделал отношения между Сэйрю и Судзаку несколько прохладными. Кстати, визит Бет как раз и должен был растопить этот ледок. По идее.
Но то ли сработал эффект «белой обезьяны», то ли атмосфера подводных садов была мрачноватой – хотя о какой атмосфере можно говорить под водой? – но Бет не могла отделаться от мыслей о том, что пожилые люди из свиты лорда Кимера знали тихого эколога, что дед Кориолано Дэвина держал Леева в заточении, пока у того не развилась душевная болезнь… Тут еще и гид, как нарочно, перед посадкой в батисферу спросил – нет ли у кого клаустрофобии?
А самое главное – она не могла перестать думать о встрече с Диком. Каким он стал сейчас? Как он перенесет то, что ей придется сказать ему?
Эта задумчивость, естественно, вызвала недоумение сопровождающих – за два часа в тесной батисфере трудно было не заметить, что красоты подводных садов оставляют гостью равнодушной.
– Немножко больше внимания, – шепнул Бет на ухо Рин Огата, которого в этой поездке снова назначили главным по безопасности.
А кстати, не является ли присутствие здесь еще одного внука Леева вторым знаком доверия, которое Шнайдер оказывает Кимера?
Или не оказывает, а показывает?
Бет изобразила заинтересованность и постучала пальчиком в иллюминатор, за которым резвились полосатые тропические рыбки. Подводные сады Кимера были побочным продуктом терраформирования прибрежных вод континента. Задумывались они как резервация генофонда водных растений и животных – и развившихся на Старой земле путем естественной эволюции, и созданных лабораториями Кимера. По мере расширения и разрастания водного парка все больше и больше внимания уделялось красоте, генетики принялись выводить не только полезные для экологии и промысла, но и чисто декоративные виды водорослей, рыб, рачков и планктона – и все это в конце концов превратилось в подводный сад, наполненный мягким свечением, яркими цветами, подвижными и неподвижными созданиями, похожими на живые драгоценности. Батисфера шла с отключенными прожекторами – и полумрак котловины кратера наполнился мерцанием кораллов, рыб, морских звезд и крохотных рачков. Потом прожекторы включили – и серо-синие сумерки брызнули яркими, насыщенными цветами. Стайка рыб, которых Бет различала только что лишь по неоново-синей полоске вдоль спинного плавника, оказалась окрашена в благородный, глубокий ультрамарин. Водоросли, светившиеся в темноте бледно-розовыми прожилками, расплескались по камням сочными лиловыми листьями. Морские коньки, на чьей коже светящиеся пятнышки складывались в рисунок скелетика, при свете отливали зеленоватой бронзой. Непонятное создание, которое в темноте казалось россыпью желтых светящихся точек, обернулось живым пушистым кустом, чьи ветки-щупальца постоянно подрагивали в ожидании неосторожной добычи. При виде каждый раз нового чуда генной инженерии Бет восторженно ахала вслед за свитой, и в другой раз эти ахи могли быть даже искренними. Но не сейчас.
Когда прогулка наконец закончилась, Бет и ее свитские приняли участие в ужине, таком же торжественном, как и обед, после чего их ознакомили с расписанием экскурсий и визитов. Согласно этому расписанию, визит в клинику был назначен на завтра, шесть часов первой смены. Кроме того, Бет получила от Андреа целый ворох разноцветных карточек с приглашениями на частные визиты.
Она как раз пыталась разобраться с этими карточками, когда пришел Огата, обсудить вопросы безопасности на завтра.
– Что это тут у тебя? – спросил он.
– Да вот, думаю, какие предложения принять, а какие отклонить. Проблема в том, что я могу принять не больше четырех…
– Дай помогу, – Огата взял стопку плотных, каллиграфически подписанных карточек, взвесил в ладони – и спустил беспощадно в утилизатор.
– Э-эй! – только и смогла выдохнуть Бет.
– Если ты можешь принять только четыре предложения, не принимай ни одного, так никому не будет обидно, – пояснил Огата. – А нам еще рано здесь делать врагов.
– Рано – это в смысле того, что совсем без врагов не обойдется, да?
Огата печально кивнул.
– А почему?
– Ты знаешь, сколько у Шнайдеров денег? – спросил Рин.
– Мало? – попыталась угадать Бет. Раньше она над этим вопросом катастрофически не задумывалась, молчаливо предполагая, что уж кто-кто, а тайсёгун Рива может не задумываться о том, что ему есть завтра.
– Не просто мало, Бет. Их нет. Шнайдер весь в долгах.
Из-под Бет как будто выдернули стул.
– Это не так страшно, как ты думаешь, – Рин засмеялся и сел напротив. – На самом деле это гарантирует ему определенную безопасность – кредиторы отлично понимают, что с мертвеца денег не возьмешь. И часть долгов он отдает тем ресурсом, который имеется в его распоряжении – властью. И именно поэтому без врагов не обойдется, Бет. Лорд Кимера – один из кредиторов. По части долгов с ним рассчитались тем, что назначили его губернатором Сэйрю. А ситуация с Сонг Лао открывает, как думают некоторые здесь, возможность потеснить губернатора Сэйрю на этой позиции. Теперь ты лучше понимаешь, каким целям, кроме всего прочего, служит твой визит?
Бет опустила голову. Ее щеки пылали. Дядя, золотой воин Рива – оказывается, банальный взяточник…
– Сеу Элисабет, – Огата приподнял ее лицо, тронув пальцем за подбородок. – Надеюсь, вы понимаете разницу между займом и взяткой?
– Нет, – Бет отвела его руку. – Не в данной ситуации.
– Эта разница заключается в двух вещах. Первое – Шнайдер тратит эти деньги не на себя. Основная статья его расходов – содержание государыни Иннаны и поддержка бедствующих хикоси. И второе – никакие деньги не купили бы Кимере поста губернатора, если бы он не был компетентным управленцем. Повторюсь: у Кимеры есть враги, которые хотели бы взять на себя почетное бремя тайсёгунского кредитора. Кое-кто из них прислал вам приглашения. Я сейчас не буду говорить, кто. Если бы вы приняли их, Кимера посчитал бы это недружественным жестом. Если бы вы отклонили их, но приняли приглашения других – они могли бы счесть это недружественным жестом, и из врагов Кимеры превратились во врагов Шнайдера. Вы уже знаете, что подарки выше определенной стоимости нужно отклонять в любом случае. Когда вы попадаете в незнакомое окружение, отвергаете приглашения и прочие авансы также в любом случае, от кого бы они ни исходили. Не волнуйтесь, вы так не возбудите ничьей вражды – если не говорить, конечно, о тех, кто враждебен вам просто потому что вы Шнайдер или императорская невеста. Остальные в худшем случае вас посчитают послушной девочкой без инициативы. Что не так плохо само по себе.
– Благодарю, – Бет кашлянула. – Вы пришли обсудить вопросы безопасности на завтра.
– Да, конечно. Вот план больницы, – Огата развернул голографическую проекцию. – Вот центральное фойе третьего этажа, где будет проходить прием. Отсюда открывается прекрасный вид на этот внутренний сад. Я думаю, вам захочется спуститься туда, полюбоваться цветущей уноханой.
– Унохана – это… – Бет наморщила лоб.
– Это дейция, – вежливо подсказал Огата. – Красивые белые цветы. Дополнительный ориентир – третий светильник, считая отсюда. Вы присядете на газон или встанете на колени – словом, займете положение пониже. Поэтому надевайте завтра что-нибудь немаркое. Отговоритесь от всех, кроме охраны. Вам хочется побыть одной, помедитировать, помолиться. В сад берете с собой одного морлока, внешнюю охрану предоставьте мне. По меньшей мере десять минут вас никто не побеспокоит. Может, и больше, но за десять минут я ручаюсь. Все же следите за временем. После медитаций возвращайтесь в фойе.
– Я все поняла, спасибо, – Бет опустила голову. Ей было тягостно, ей было страшно и она с тоской осознавала, что это ощущение вызвано не возможной опасностью провала – а именно самим свиданием. Она увидит Дика. Живым. Она сделает так, чтобы он и дальше оставался живым. Она должна радоваться. Почему же ей так плохо?
– Возьмите, – Огата протянул ей «обойму» из двух пилюль. – Это хороший седативный препарат. Приглушает эмоции, но не влияет на умственную и моторную активность. Примете завтра перед приемом. Если одной покажется мало, примете две.
– А если и двух покажется мало?
Огата улыбнулся.
– Для девушки вашего роста и веса двух мало не будет. А почему не стоит брать три… сами поймете.
* * *
– Кстати, – сказала Шана, поднимая люк со своей стороны, – если что, именно этим путем будем сматываться из больницы.
– Если – что? – вдвоем они осторожно поставили люк на ребро, оперев о стену.
– Не забыл, что ты в розыске? Или думаешь, на тебя все уже рукой махнули? Ну так вот, не махнули. На Биакко ты наделал много шороху. Тебя ищут. Так что если нам придется делать отсюда ноги, запомни: вот по этому ходу нужно не сворачивать в садик, а лезть дальше и спускаться вниз. Там будет общая канализация. По ней идешь все время вниз, под уклон – пока не выйдешь к очистительной станции и к морю.
– Понятно, – Дик спустился в колодец и забрался в лаз, предназначенный для ботов-чистильщиков и гемов-тэка. Здесь было тесно даже для него, и на четвереньки не встанешь – пришлось ползти на локтях. По центру бетонной трубы тек грязноватый ручеек, Дик довольно скоро вымок и извозился. Вот так всегда на этой долбаной планете – со своей девушкой и не встретишься по-человечески, то в кровище весь, то в грязи…
У Дика был за спиной плащ-зеркалка, но, опасаясь повредить покрытие, Дик не надел его, только набросил. От воды плащ защитить не мог.
Нужное место Дик нашел по нападавшим в трубу лепесткам. Перевернулся на спину и посмотрел вверх, потом назад – да, он лежал в светлом пятне от фонаря, где кружевная тень от решетки укрывала бетон, и еще два светлых пятна остались позади. Сесть тут было невозможно, и Дик лег, чуть наискосок, чтобы не намочить хоть волосы. Завернулся в зеркалку и стал ждать.
Пока он ждал, похолодало. Он резко напрягал и расслаблял мышцы, чтобы согреться. Как странно, думал он, я сейчас увижу Бет, я должен с ума от радости сходить, а мне то ли страшно, то ли тошно… Понятно, почему – тут замешана Ли, а это значит – страшно и тошно… Он старался дышать ровно. Гнев и страх – не самые подходящие чувства для свидания.
Время тянулось медленно, и мысли Дика, совершив полный круг, то и дело возвращались к самому непреодолимому вопросу – что если Бет он больше не нужен? Они женаты, этого не отменить. Но Бет хотят выдать за другого. И приходилось признать, хотя бы и сквозь зубы, что для всей планеты, для Салима, для их общего дела будет лучше, если Бет выйдет замуж за императора. Отрицать это означало попросту врать самому себе.
Но себя еще можно обмануть. Шнайдера, императора, всю планету. Нельзя только Бога. Они женаты, и пока один из них жив, это никак нельзя изменить. Вступив в брак с императором, Бет совершит смертный грех. Собой, своей душой еще можно пожертвовать. Ее душой – нет.
На лицо упал, проскользнув через решетку, лепесток. Дик взял его двумя пальцами, поднес к глазам. Белизна лепестка по краям была уже тронута коричнево-желтой каймой увядания, но в середине живая ткань как будто еще таила сияние и была упруго-нежной, как мочка уха Бет или Шаны. Испокон веков женщин сравнивали с цветами. Дик положил лепесток на губы, дунул – тот на миг взлетел и упал куда-то в тень.
Раздались шаги – но это была не Бет. Служба безопасности осматривала садик. Юноша надвинул на лицо капюшон и замер в неподвижности. Люди и морлоки несколько раз прошли прямо над его головой, но, ничего не заметив, убрались.
Прошло еще несколько минут тягостного ожидания – и вдруг по камням застучали одинокие каблучки, явно женские. Дик, поднявшись на локтях к самой решетке, всматривался изо всех сил – но видел только то, что было прямо над ним: куст уноханы и небо.
Шаги остановились совсем рядом, Дик услышал шорох платья. Потом Бет – это точно была она! – перешагнула решетку и остановилась. Дик почти не видел ее лица – только подбородок и чуть-чуть нос – но ее нельзя было не узнать!
По правде говоря, на лицо он посмотрел только во вторую очередь – после того как она непроизвольным жестом подобрала край платья, которое закрывало весь наружный обзор – но, расходясь книзу широким колоколом, давало глядящему из-под решетки Дику такой вид на ее ноги, что у него дух захватило.
По весеннему времени в городе было тепло, да и в клинике служба микроклимата работала отлично – так что ноги у Бет были голые. Можно сказать, еще и босые – сандалии с тонкой подошвой поддерживались только прозрачными перепонками. Ноги Бет окутывали серебристые сумерки – платье было словно из ртути. И в этих сумерках белый треугольник трусов просто-таки сиял. Как лепесток уноханы.
Дик почувствовал, как пересохло во рту, и не знал, просто не знал, как позвать ее и что сказать. И когда слова наконец пришли – это была такая беспросветная глупость, что ему тут же захотелось от стыда испариться на месте, прямо в той трубе…
* * *
Бет на негнущихся ногах вышла в сад, и только после этого поняла, что совершенно не знает, как выглядит эта треклятая дейция или унохана. Правда, у нее оставался другой ориентир – светильник у поворота и клумба с причудливыми камнями.
Проблема в том, что и светильников, и поворотов, и причудливых камней в этом саду было ну просто несчитано. Она зашагала по дорожке. Хм, ну по крайней мере можно быть точно уверенной в том, что вот это – не унохана, потому что это декоративный шиповник… Идем дальше. Как в такой тесный внутренний садик умудрились всунуть столько меняющихся ландшафтов? С этой точки вообще выглядит как самый настоящий лес…
В конце концов, подумала она, можно будет просто осмотреть все дренажные решетки. Подряд. Тем более, они такие узорчатые, что Роланд не удивится. Если, конечно, он вообще умеет удивляться. Тропинка сделала петлю, и Бет увидела своего телохранителя, такого неподвижного, что он вполне мог сойти за статую.
Бет подавила желание махнуть ему рукой, чтобы получить хотя бы ответный кивок. Она сказала, что желает помедитировать минут пятнадцать в одиночестве, и Роланд это слышал. Конечно, он не мог выпускать подопечную из виду – но морлочьей деликатности хватало на то, чтобы стоять неподвижно и прикидываться садовой скульптурой. Не стоило ломать игру. У нее медитативное, молитвенное настроение, она бродит по дорожкам сада, опустив глаза…
Несмотря на дозу седатива, она слышала удары своего сердца, гулкие, словно ее грудная клетка полая и каждый звук отдается эхом. Но препарат помогал. Если бы не он, она не смогла бы удержаться от вскрика, когда прямо под ногами кто-то прошептал:
– Бет! Бет, я вижу твои трусики.
Ноги Бет, еще недавно совсем деревянные, разом обмякли. Она опустилась на край газона, махнула рукой встрепенувшемуся было Роланду, и тот снова застыл в позе «вольно».
Сквозь решетку на Бет смотрели очень знакомые глаза. Они казались черными сейчас, потому что в саду царил приятный полумрак, а в дренажной канаве, куда втиснулся Дик, была и вовсе темень.
– Это вместо «здравствуй»! – вырвалось у нее.
– Они просто обалденные, Бет. Извини меня. Я не знал, что сказать, увидел тебя и все мозги растерял сразу же. Здравствуй.
Решетка изображала соты и ползающих по ним пчел – узорное литье Картаго, предмет гордости здешних мастеров-планетников… Под ложечкой заныло – решетка и морлок, как в ту ночь, и на этот раз она должна вырвать ему сердце.
– Здравствуй, Дик. Как я рада, что ты живой… – она сглотнула. Насколько они изменился – тоже трудно было увидеть, но он изменился. Соты и пчелиные лапки разделили, расчертили его лицо – она могла видеть только отдельные черты, которые никак не складывались в общую картину: прилипшую ко лбу темную прядь, глубокую складку между бровей, ожесточившийся рот…
– Я должен сказать тебе самое главное: леди Констанс жива тоже.
– Что? – Бет чуть подалась вперед. Не слишком сильно, чтоб не встревожить Роланда. – Мама жива?
– Она в поместье Моро, и Джек там. Лорду Гусу удалось сбежать, представляешь?
– Господи! Где он сейчас?
– У надежных людей. Он передал мне письмо, – Дик просунул сквозь решетку листочек бумаги, скрученный трубочкой. – Посмотри, это его почерк?
– Да, – Бет достаточно было беглого взгляда. От руки дядюшка писал скверно, сказать «как курица лапой» значило бы незаслуженно обидеть кур.
«Здравствуй, мой дорогой мальчик! – разобрала она. – Ты не представляешь, какой радостью для нас было узнать, что ты жив. Думаю, и ты будешь рад получить подтверждение тому, что и мы все живы, хотя Рэй сказал мне, что ты уже в курсе. Он рассказал мне обо всем, что с вами произошло. Я бесконечно скорблю о Батлере, но рад, что гемы приняли в семью нового брата.
Мы несколько раз видели по инфосети передачи про Элисабет. С одной стороны, и я, и сестра, и маленький Джек были рады убедиться, что с ней все благополучно и она не выглядит несчастной, но с другой стороны мы не сомневаемся, что она находится в тяжелом положении. Жизнь высшего общества на Картаго, насколько я могу судить по косвенным данным (к прямым у меня доступа, увы, нет) даже хуже, чем жизнь нашего политического паноптикума, так что мы не перестаем молиться за нашу девочку. Молись и ты тоже, я думаю, твои молитвы будут услышаны скорее, потому что ты настоящий праведник и, не побоюсь этого слова, герой. Я восхищаюсь тобой, и Констанс тоже. Мы даже читали твои „послания к вавилонянам“. Ты молодец. Я не буду писать тебе „так держать“, потому что, откровенно говоря, боюсь за тебя, а еще потому, что знаю: какой бы путь ты ни выбрал, ты будешь опираться только на собственные решения. Просто знай, мы все тебя любим и за тебя молимся.
Наверное, тебе ничуть не легче будет встретиться с Элисабет, чем мне, беглецу, или Констанс, пленнице, но если тебе повезет больше – скажи, что мы ее любим. Сами мы пока что в безопасности – Констанс и Джек в поместье Моро, я… Рэй не велел писать, где, он сам скажет тебе, когда найдет, если сочтет нужным. У меня складывается впечатление, что Моро сходит с ума, но, к счастью, он все время где-то пропадает, и нами занимается только Эш Монтег, его личный медик. Это крайне неприятный человек, но Констанс как-то находит с ним общий язык и, представь себе, даже жалеет его. Удивительно, потому что он производит впечатление хладнокровного мерзавца. Впрочем, не мне его судить, и да простит меня Господь.
Остаюсь навсегда твоим другом,
Лорд Августин Мак-Интайр».
– Это его почерк, – подтвердила Бет. – Но… Дик, подделать можно что угодно.
Юноша помотал головой.
– Информацию подтвердили несколько независимых источников. Конечно… все может быть, но я сам видел запись с твоей мамой, и ее сделали после моей казни, это точно. Письмо передал Рэй, зачем бы он меня обманывал?
– Он жив тоже?
– Они почти все живы, Бет! Рэй, Том, Остин, Актеон… даже Динго. Бат погиб, – Дик как-то прерывисто вздохнул.
Бет скрипнула зубами. Ай да бабушка. Ай да дядюшка!
– Они врали тебе. Все время врали, – Дик словно прочел ее мысли. – Я их выручить не могу, – продолжал юноша, потеряв переход между нынешними родственниками Бет и теми, кого она привыкла считать в родных. – Тут слишком все… закрутилось. Но ты можешь. Подними шум. По закону леди Констанс – государева пленница. Удерживая ее у себя, Моро нарушает закон. Если дело выплывет наружу, Шнайдеру придется забрать ее. Это не свобода, но так ее с Джеком хотя бы Брюсам не продадут.
Бет сглотнула.
– Хорошо. Дик, ты… как ты там?
Он как-то странно, почти беззвучно закашлялся. Бет покосилась на Роланда и нарочно громко хлопнула веером, но телохранитель, кажется, ничего не услышал.
Бет поняла вдруг, что это не кашель, а смех.
– Там – это где?
– Ну… вообще. Здесь. На Картаго.
– По-разному, Бет. Тут все очень по-разному. Есть хорошие люди, есть плохие, есть вообще дерьмо. Хороших больше.
– А здесь?
– Здесь мокро и тесно, – прошептал Дик. – Но я хоть год пролежать готов, если ты не уйдешь…
– Я имела в виду – в клинике. Я слышала, у тебя больное сердце.
– Нет, уже нет. Залатано, заметано, смазано. Забудь об этом. По-моему, меня сейчас тут держат… ну, знаешь – придерживают. Чтоб не отсвечивал.
– У меня… – нельзя ведь тянуть до бесконечности, – у меня тоже есть важная новость для тебя.
– Погоди, – он попытался просунуть пальцы через решетку. – Симатта, тут все просветы узкие такие… Я хочу дотронуться до тебя – и не могу… Бет, у тебя пальчики тонкие, они пролезут… Коснись меня. Коснись меня, пожалуйста, Бет!
Приподнявшись на локтях, он прижался лицом к решетке.
– Прошу тебя…
– Нет, Дик, я… – она стиснула пальцы. – Я не могу.
Она не могла не то что коснуться – а даже намекнуть, что ей этого хочется, и как сильно хочется. Как пульсирует кровь в кончиках пальцев и в губах и… везде, когда она представляет, что между ними нет этого дурацкого металла.
– Бет!
– Послушай. Послушай внимательно. Я невеста Тейярре, и скоро мы поженимся. То, что между нами было… я ни о чем не жалею. Но больше этого не будет. Мы с тобой делаем одно дело, и чтобы делать его лучше, я должна стать императрицей.
Его лицо исказилось.
– Да. Я об этом думал, Бет. Согласен. В смысле – согласен, что это выглядит логичным. Но есть то, что больше логики. Ты моя жена.
– Дик, это… это как раз очень спорный вопрос.
– Ты поклялась при свидетеле. Ты поклялась!
– Не шуми, ради Бога. У нас есть дело, которое значит больше, чем наше счастье, даже больше, чем наша жизнь.
– Но не больше, чем наши души!
– Наши души… – Бет запрокинула голову. Она знала, что будет трудно. С ним всегда трудно.
– Скажи, ты убивал ради этого дела?
– Убивал, и чтоб я пропал, если мне это нравилось. Скажи, тебе так же противно быть невестой этого… королёнка?
– Если тебе так хочется это услышать – нет. Он, конечно, не мужчина моих снов, но ничего противного в нем нет. Керет вполне нормальный, добрый, чувствительный и умный парень.
– Добрый? Мы говорим об одном и том же человеке? О том, кто чохом обрек на смерть… ладно меня, но морлоки-то в чем виноваты?
– У Рива идиотские представления о том, что такое достойные похороны, но это не значит, что Керет негодяй. Дик, ты убил одну из самых дорогих ему женщин у него на глазах. И после этого он согласился со Шнайдером и попытался сохранить тебе жизнь.
– Я помню, как он пытался. Пусть наши, когда придут сюда, попробуют сохранить ему жизнь тем же способом. Единственным, кому я скажу спасибо за свою жизнь – это Рэй. Он действительно пытался.
– Дик, моя… биологическая мать была ему ближе его родной матери. Он любил ее. Почему ты не хочешь этого понять?
– Даже собака любит того, кто к ней ласков. А знаешь, скольких людей ваша дорогая мама пустила в расход? Ты хоть раз говорила с кем-то, кого она попросту разменяла на свои политические шахер-махеры?
– Если ты об Огате и его сыне – то да, я с ними говорила. Лорел была иногда сущей ведьмой – и что? Почему Керет не имеет права любить ее?
– Как это не имеет? Имеет, он же такой чувствительный и добрый. А что до тех, кого попросту разменяли – так он о них даже не задумывался, правда?
– Дик, чего ты хочешь?
– Чтоб ты сложила цену его доброте!
– Я общаюсь с ним больше полугода. Думаешь, я слепа? Или глупа? Керет, конечно, не герой, Дик, – у Бет вырвался смешок. – И вряд ли дядя назвал бы его праведником. Но он хороший парень, и этого достаточно.
Дик помолчал. Потом медленно проговорил:
– То есть, в самый раз для тебя. Совсем не то, что помешанный на религии убийца, правда?
– Идиот. Я не считаю тебя помешанным на религии убийцей, но ты, извини, стопроцентный и полный дурак! Если бы я могла выйти замуж по любви, я бы… – нет, нельзя говорить, что любишь его! – …я бы не связалась с Керетом. У меня просто нет выбора.
– И потому ты хвалишь его тут, передо мной? У тебя нет выбора, потому что он такой милый парень – ну просто невозможно сопротивляться. Да?
– А ты хотел бы, чтоб он оказался чудовищем? Чтоб вся моя жизнь была отравлена, раз уж не получилось разделить ее с тобой?
Бет склонилась почти к самой решетке, так низко, что могла чувствовать запах табачного перегара и кардамоновой пастилы, которой Дик пытался отбить табак. Полуправда не помогла, пришел черед вранья. Бет непременно разрыдалась бы сейчас, если бы не седатив. Ура фармакологам! – глаза ее были сухи, голос – ровен.
– Дик, то, что я с тобой тогда… любовь тут ни при чем. Я всего лишь пыталась убедить тебя остаться в живых. Хотела показать, что жизнь стоит того, чтобы жить. Или хотя бы немного облегчить твои страдания…
– Да что ты знаешь о страданиях? Что ты вообще знаешь? – шепот Дика стал резким, в нем был присвист воздуха, рвущегося в вакуум из щели в обшивке корабля.
– Я знаю, что ты сейчас способен думать только о себе. Еще я знаю, что ты придешь в себя и поймешь, что я права. Потому что ты сильный. Сильней Керета, если тебе приятно будет это слышать.
– И поэтому ты тоже бьешь меня. Чего там. Я выдержу.
Вот тут Бет уже не на шутку рассердилась. Но гнев, как и горе, и безумное влечение, был приглушен седативом. Поэтому Бет не закричала и не ударила кулаками по решетке, а холодно спросила:
– Хорошо. Что я, по-твоему, должна делать? Объявить Керету, что я уже замужем? За тобой? Он спросит – «каким образом?» – и что я отвечу? «О, мы принесли друг другу клятвы в тюремной камере, при свидетеле-морлоке, которого на следующий день направили на арену». Прекрасно. Может, и все остальное рассказать – чтобы всех Шнайдеров снесли, чтобы наверняка? Ты понимаешь, что если наружу просочится хотя бы слух о том, что императору подсунули уже замужнюю невесту, от нас не оставят и пыли?
Дик прикрыл глаза и после недолгого молчания прошептал.
– Я идиот, но не такой. Просто… просто мне не очень-то радостно все это слышать. Но ты мне скажи, только скажи, ничего больше – ты ведь любишь меня?
Несколько секунд Бет казалось, что не поможет и седатив.
– Нет, Дик. Я тебя не люблю и никогда не любила. Я… наверное, я вообще не способна любить никого, кроме себя. Тебя только хотела, потому что ты… ну, привлекательный парень… а я… не могла себе признаться в том, что хочу мужчину. Ну вот просто хочу, как кошка. Мне нужно было врать себе и другим про чувства. Поэтому я пред тобой виновата. Считай меня сукой и забудь поскорее. Ты не должен страдать из-за меня.
Дик вцепился в решетку пальцами и как-то судорожно улыбнулся.
– Ты любишь меня. Это все Ли, старая ведьма. Это она тебя подучила. Никогда бы ты о себе такого не придумала.
