Текст книги "Мятежный дом (СИ)"
Автор книги: Ольга Чигиринская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 35 (всего у книги 68 страниц)
Глава 12
Они нашли мальчишку на рифе. Сердце у Ройе уже полтора часа было не на месте, и когда он различил наконец в звездном сиянии неба и моря одинокую фигурку – он с облегчением выдохнул.
Риф был местом дуэлей в часы отлива – и смывал все следы в часы прилива, что было очень удобно для дерущихся сторон. Кодекс Рива приговаривал к жестокой и позорной порке за смертельный поединок во время военного положения – но никого на памяти Ройе за это не хватали и не секли, потому что глава службы безопасности дома, господин Нуарэ, был консерватор и, что еще хуже, дурак. По совести говоря, его следовало бы сечь в порту самым первым, ибо он нередко прогуливался на риф с кем-то вдвоем, а возвращался один.
Вторым по совести следовало сечь самого Детонатора, поэтому Ройе не настаивал на соблюдении кодекса в этой его части.
Он прислушался. Сквозь прибой доносилось пение:
– Эта хрупкая и маленькая жи-изнь
Достаточно огро-омна, чтоб мы с тобой
На двоих
Разделить её поровну смогли…
Младший матрос Огаи, Он же Йонои Райан, он же Ричард Суна, брел к берегу, а вода тем временем уже накрывала риф, и когда волна поднималась – она была юноше по колено, а когда опускалась – по щиколотку. На человека, более романтически настроенного, особенно на девушку, эта бредущая среди звезд фигурка могла бы произвести сильное впечатление. Ройе же тихо и практично радовался, что паршивец жив.
– Изображает хождение по водам, – хмыкнул Пауль.
– Скорее, иллюстрирует пословицу «пьяному море по колено».
Действительно, в пении юноши отчетливо слышались особые, характерные только для пьяных, интонации. По правде говоря, романтически настроенной девушке лучше было бы созерцать эту картинку с отключенным звуком.
– Если мы его сейчас не подберем – молодого человека совсем смоет, – заметил лейтенант Лун.
– А как мы его подберем? – забеспокоился Ройе. – «Вертихвостка» вплотную к рифу не подойдет…
– Осмелюсь предложить, – сказал Лун, – пройти на снайке над рифом.
– Хлопотно, – поморщился Ройе. – Подойди к рифу на максимально близкое расстояние. Поступим по старинке: веревка и спасжилет.
Лун кивнул и переложил руль. «Вертихвостка» пошла вдоль рифа, постепенно приближаясь. Ройе хотел сказать Луну, чтобы он сбавил скорость – пьяного дурачка могло снести волной из-под корабля – но Лун догадался сам. Последние двадцать метров проплыли с выключенным двигателем, потом Лун осторожно дал самый малый задний ход.
– Эй, на рифе! – крикнул Ройе во всю глотку.
Впрочем, парень еще раньше заметил их и остановился сам.
– Как твой клиент? – спросил Ройе.
– Он получил полное удовлетворение, – ответил мальчишка. – Полнее не бывает.
Волны разбивались о его колени и доставали до пластиковой бутылки из-под самого дешевого и дрянного сакэ. Бутылка болталась на шнурке, обмотанном вокруг запястья. Судя по тому, как легко волны вскидывали ее, сакэ там осталось на донышке. Если осталось.
– А что, сеу Ройе, – спросил юноша. – Если я просто выброшу ее в море – это будет преступление против экологии?
– Еще как, – сказал Детонатор, пристегивая конец к спасжилету. – Штраф пятнадцать дрейков или пять кнутов. Пластик-то не разлагается.
– А что где-то тут болтается труп – это тоже преступление против экологии?
– Нет. Крабы его быстро подъедят. Лови! – Ройе бросил ему спасжилет.
– Я и так доплыву, – паршивец прыгнул в воду «рыбкой», и на несколько секунд, пока он не вынырнул, у Ройе туда же ухнул желудок.
Первое, что он сделал, когда Дика подняли на палубу – это отвесил ему оплеуху. Тот упал и остался лежать. Только сказал:
– Сбывается примета.
Ройе присел рядом с ним на корточки.
– Зачем ты набрался, идиот?
– Чтобы уравнять шансы. Он же не фехтовальщик был, а соломенный шлепанец.
– Зачем ты пошел с ним драться? Почему он тебя позвал? Чего от тебя хотел?
– Он видел меня в Лагаше. Знает, кто я. Мог выдать.
– Это тем более не причина предоставлять ему шансы себя убить! – рявкнул Детонатор.
– Не орите на меня! – юноша рывком сел. – Ведь я ж его зарубил! Если бы он меня зарубил – тогда и орали бы!
Ройе сорвал с его запястья бутылку на 0, 7 литра, и зашвырнул ее за риф. По всему было видно, что он с удовольствием зашвырнул бы туда самого Дика, да жаль, нельзя.
Говорить мальчишке что-либо тоже было бесполезно – по причине очевидной невменяемости.
– Лун, – с толикой злорадства сказал он. – Я сейчас сменю тебя на руле, а ты оттащи этого дуэлянта в лазарет, выверни его наизнанку и вколи что-нибудь такое, чтобы он лежал и не шуршал. А утром отправь его в «Горячее поле» наемным портшезом. Мы должны еще вернуться в «Запретный сад» и догулять с Торой.
Лун кивнул и спустился из рубки. Ройе занял его место и теперь смотрел только на акваторию порта и на экран локатора. Судя по звукам внизу, Лун подхватил поганца подмышки и утащил вниз.
– Я-то думал, что он повзрослел, – сказал Ройе сквозь зубы. Пауль решил, что это адресовано ему.
– Когда я в первый раз убил человека, я тоже надрался, – примирительно сказал Пауль.
– Ты заметил у него на руке свежий порез?
– Да вроде есть. Зацепил его, значит, Шерри…
– Шерри не мог его зацепить, потому что он и в самом деле жопа, а не фехтовальщик, – скривился Ройе. – Поди в лазарет и посмотри на его руку. Рядом со свежим порезом увидишь десятка полтора старых.
– И что?
– Некоторые делают зарубки на рукояти, если она пластиковая или костяная…
– А он что – прямо на руке? – изумился Пауль.
– Точно.
– Так чего он напился, если это не первый? – озадачился Пауль.
Ройе вздохнул.
– Слушай, – сказал Пауль, – я знаю, что у нас в семье один умник, и это не я. Так что давай, ты мне объясни, что тут не так и чего я не понял, а?
– Ты занимаешь позицию дурака, потому что тебе лень быть внимательным, братец. Парнишка набрался не после боя, а до. Если бы он набрался после, меня бы это не очень удивило – он христианин, и ему чисто по-человечески не нравится убивать…
– Для людей, которые считают убийство грехом, они слишком хорошо воюют.
– У них есть на этот счет всякие ходы, типа отпущения грехов. Но здесь юноше никто отпустить грехи не может. А если бы и мог – я сомневаюсь, что ему от этого бы сильно полегчало. Он тут живет в постоянном напряжении. Я в принципе ждал срыва…
– Ну вот он тебе срыв. Из-за чего переживаешь?
– Из-за того, что парень хочет умереть. Он самому себе не рискует в этом признаться, потому что вера ему запрещает. Но он хочет, и я сильно опасаюсь, что в решительный момент он выберет из двух путей тот, который приведет к смерти. Бессознательно.
– Нет, братец, – усмехнулся Пауль. – Ты опасаешься, что он это сделает в момент, который будет решающим для нас. Верно?
Ройе направил «Вертихвостку» в док и подтвердил:
– Верно.
В его заговоре уже было одно слабое звено – Северин Огата. Не то чтобы он был лишен мужества или склонен к предательству – просто он с детства отличался эмоциональностью, а на горбах и ухабах этих сумасшедших лет его душевный механизм изрядно растрясло. Когда-то он был очень трепетным подростком с огромным даром любви – рожденным на свое горе в атмосфере самого изощренного лицемерия. Он любил отца и мать – и их взаимная нелюбовь разрывала его пополам. От этого он удрал на Сунагиси – но там пришлось разрываться между любовью к Баккарин, своей совестью и необходимостью служить клану. Он удрал оттуда в действующую армию и услал Баккарин домой – но и в армии его разорвало пополам. Буквально. После этого он попал в плен и его там выходили. Долг и воспитание предписывали ему покончить с собой, а благодарность за доброе отношение имперцев и внезапно освободившийся талант приказывали жить. В конце концов его обменяли – и он узнал, что его любимая мать сделала с его любимой женой. Вдобавок его предал друг: в конфликте между сыном и матерью Ройе шесть лет назад встал на сторону Джеммы Син. Встал, потому что в случае неизбежного проигрыша Северина бы пощадили, а от Ройе и его семьи пылинки бы не оставили. Это сейчас у него была экологическая полиция – а тогда не было никого.
Северин поначалу не понимал, в чем дело – просто не знал, насколько тщательно маменька выполола округу, пока он был на фронте и в плену. Он рассчитывал на поддержку стариков, друзей отца – но те отвернулись от него, испугавшись безумца, христианина и – кто его там знает, а вдруг предателя? Ровесники – большей частью погибли, меньшей частью – а что бы они сделали меньшей частью? Чтобы собрать всех, кого можно было собрать, у Ройе ушло четыре года. А Северина к этому делу никак нельзя было привлекать. И больше того – чтобы никто и никогда, никаким озарением не понял, для чего же на самом деле собирается экологическая полиция – Ройе пришлось делать и говорить такие вещи, которые должны были убить в Северине последние ошметки старой дружбы. Чтобы угодить госпоже Джемме, только ленивый не смешивал Северина с грязью. А Ройе, бывшему другу Северина, лениться в этом деле было нельзя – на таком сильном подозрении он был поначалу.
Сейчас-то Северин понял, зачем Ройе все это делал. Но любовь его еще тогда пискнула и сдохла – ведь ей не прикажешь жить, когда она не может. Человек в таких случаях живет, а любовь дохнет, и ничто тут уже не поможет.
Северин отрекся от прежнего себя, ушел на дно и стал татуировщиком Сэйкити.
Из прежнего Северина вышел бы неплохой глава клана. Ну… почти кто угодно был бы лучшим главой, чем Джемма Син. Но каким главой будет Сэйкити? Раздерганный, нервный, сильно пьющий…
Ройе был бы почти спокоен за него, если бы их отношения с Баккарин оставались стабильными. Баккарин – железная женщина, но перепады в их отношениях с Северином непредсказуемы, как землетрясения. Порой казалось, что они остаются вместе только потому, что Северину – именно ему, а не ей! – некуда больше идти. Но как все обернется, когда у Северина будет власть?
Ройе терялся в догадках, и этого одного хватало, чтобы обеспечить головную боль на весь предстоящий месяц. И вот на тебе – срыв у мальчишки… Поганый срыв.
Ройе знал Шерри – или скажем так, был наслышан. Смерть его в политическом раскладе на Биакко ничего не меняла: слишком мелкая сошка. Но Ройе было совершенно не нужно, чтобы о смерти этого болвана узнали другие «Бессмертные» – вот ведь дурной каламбурчик. То есть, чтобы они узнали, какон умер.
Все, чего Ройе хотел от «Бессмертных» – нейтралитет. Если бы просочилось, что тут приложил руку кто-то из партии Ройе – Бессмертные кинулись бы в лагерь Джеммы, а это серьезно сместило бы баланс сил.
Ройе знал, что паузу между подачей жалобы и вынесением тайсёгунского приговора Джемма – а точнее, Нуарэ – использует для подтягивания, так сказать, резервов. Впрочем, сам Ройе занимался тем же. И вот нате вам пожалуйста, Шерри является уже навеселе в «Запретный сад» как раз в тот момент, когда там идут переговоры с Анн де Бонд – на которые для отвода глаз позвали еще и импортера тканей господина Тору. И видит там мальчишку – он должен был якобы развлекать де Бонд, а на самом деле передавать ей от Ройе предложение, от которого трудно отказаться.
Что мальчишка принял вызов Шерри – хорошо; что зарубил его – еще лучше. Что сорвался – из рук вон плохо. Ройе не мог принять к исполнению план, в котором целых два слабых звена.
– Нам нужно догулять в «Запретном саду», – повторил он, глуша двигатель. – И если кто-то сможет что-то сделать с его срывом – так это Баккарин.
* * *
Дик пробирался в полной темноте между холодных скользких стен, по коридору, настолько тесному, что иногда приходилось выдыхать, чтобы протиснуть себя между очередными двумя выступами. После того, как плач ребенка замолк, ориентир остался только один: нарастающая вонь. Знакомая вонь бустерного поля. По крайней мере, уговаривал себя Дик, он не умрет от голода. Плач стих совсем недавно, и слышался уже совсем близко, малыш просто уснул, уснул – он не мог умереть, это было бы несправедливо, после… после всего. Чего именно «всего», Дик не помнил, но ощущение кошмара было еще свежо.
Стены раздались – и юноша оказался в просторном помещении, где вонь сгустилась почти до осязаемой плотности. Прожилки и клубки бустерной грибницы лежали лужами жирно-желтого света, который казался слишком липким, чтобы оторваться от земли и озарить хотя бы то, что эта грибница питала: сталагмиты грибной плоти. Тучные наплывы упруго подавались под руками Дика, когда он, постанывая от омерзения, прокладывал себе путь между рядами бустерных груд. На подложку, слегка проседающую под босыми ногами, юноша старался не смотреть. Он знал, что там внизу – тела. Сотни, тысячи тел, брошенных сюда, в пищу пище.
Он ступал медленными шагами, зная, что ребенок – где-то в центре этого жуткого лабиринта, и что он жив. Это было главное. Нужно найти его и вывести отсюда. Все остальное – потом.
Когда он наткнулся посреди прохода на маленькое, дрожащее – но теплое тело, он был уже слишком измучен, чтобы радоваться. Но, присев над малышом, чтобы взять его на руки, он ощутил на своих плечах твердую хватку умелых и безжалостных рук.
– Я знал, мой капитан, что на эту приманку вы непременно клюнете…
Дик рванулся вперед и вниз, уходя от захвата – как учили; но Моро был профессионал, а флорда у юноши не было; что там флорда – паршивого ножика не было. Моро одной рукой зажал ему рот и нос, а другой стиснул предплечье, подминая противника под себя.
– Ты чего орешь? – прошипел он в самое ухо. – Всех перебудить хочешь?
Дик от изумления проснулся и легко сел, почти без труда сбросив навалившееся на него тело. От летящей в голову подушки-валика увернуться не успел.
– Я только заснул! – трагически проговорил, сидя на своем футоне, Тигр. – И тут ты со своими пьяными кошмарами… Иди спать в сад, если не можешь с людьми!
Тигр слегка злорадствовал по поводу того, что Дик ночует сегодня в общей комнате, а не у Баккарин. Он это воспринял как падение фаворита. Видимо, успел уже раскаяться.
Дик швырнул подушку обратно – целился в корпус и потому попал. Потом помог подняться Шане, той самой девушке, которая зажимала ему рот, чтобы он не голосил. Извинился перед ней.
В общей комнате висел утренний полумрак. Работницы «Горячего поля» все-таки слишком устали, чтобы такая незначительная шумиха разбудила всех – только три-четыре головы приподнялись над подушками, но тут же опустились обратно. Шана хотела вернуться на свою постель, но Дик придержал ее за руку:
– Нет, не уходи. Пожалуйста.
– Я тоже спать хочу, – сказала она.
– Спи здесь. Давай футоны сдвинем, – он почти умолял.
– Что это с тобой? – девушка осторожно пощупала ему лоб. – Вроде ты не простыл после вчерашнего. А с перепою многих кошмарит, ты не думай, что я на это куплюсь…
– Шана, ну я прошу тебя, мы просто поспим и всё. Честно…
– Просто поспим? Приставать не будешь?
– Да какой из меня сейчас приставальщик, – Дик был готов почти на все, чтобы уговорить эту девушку, и именно потому, что адски хотел уснуть. Спокойно. Без снов.
– Ох, ну ладно, – Шана подтянула свою постель. – Только помни: полезешь руками где нельзя – получишь по яйцам. Понял?
Она легла рядом, и Дик тут же прильнул к ней, обхватив «где можно» – за плечи.
– И не дышать на меня! Отвернись и туда дыши.
Дик послушно поднял лицо так, чтобы весь «выхлоп» шел над головой Шаны. Закрыл глаза и почти тут же заснул.
Проснулся во второй раз около восьми первой смены. По здешним понятиям – несусветная рань. Рабочий день в «Горячем поле» начинался в шесть второй и заканчивался в три-четыре первой смены. И хотя персоналу борделя полагалось вставать раньше загулявших клиентов (чтобы к моменту их пробуждения организовать проводы – часть сервиса), это все равно должно было произойти позже. Дик и сам взял бы от сна все, что мог, если бы тело девушки, поначалу внушавшее только покой и безопасность, не начало вызывать желание.
Это было совсем не так, как с Роксаной. Тогда пробуждение очень быстро все расставило по своим местам: высокая, стройная Рокс на вид была слишком… Дик перехватил слова «похожа на парня» у самых ворот сознания и пинками загнал их туда, откуда они выползли. Очень красивая девушка Рокс, но не для него эта холодная и отточенная красота. А вот Шана… Стоило открыть глаза – и желание усилилось. Все, что высовывалось из-под покрывала – круглое плечико, рука, шея, даже пятка – выглядело до умопомрачения соблазнительно. Все, что было прикрыто, все эти округлости и впадинки, кружили голову еще сильней.
Дик решил покурить и залезть в онсэн. Сейчас, пока все спят, и никто не сможет полюбопытствовать насчет шрамов.
Решено – сделано. Дик выбрался из-под одеяла, плотнее запахнул юката, полез под футон за сигаретами – и вспомнил, что вчера они погибли, когда он прыгнул в воду. А не напивайся, дурак. Нет, но надо же их где-то достать…
Иди в лавку было далеко и лень, в баре не нашлось ни одной нераспечатанной пачки, а за распечатанную пришлось бы платить со всей здешней наценкой, у своих тащить было позорно, у клиентов – опасно. Дик в конце концов нашел набитую пепельницу – уборку тоже еще не начинали – и в ней несколько «бычков», выкуренных едва ли наполовину. Докуривать «бычки», конечно, тоже не здорово – засмеют, если увидят. Но это всё же не воровство.
На одном из окурков были следы золотисто-перламутровой помады Баккарин. Дик решил начать с него.
После первых двух затяжек в голове прояснилось. Ему показалось или нет, что Ройе вчера бесился не из-за того, что он убил Шерри, а из-за того, что он набрался? С Ройе станется еще прийти сюда и потребовать объяснений. А что ему объяснишь? Ничегошеньки. Дик и сам себе не мог объяснить, почему он напился с Шерри. Почему он вообще с ним пил. То, что он сказал Ройе о равных шансах, было так – чтобы не оставить вопрос без ответа. Хотя Шерри, каким бы хорошим флордсманом себя ни воображал, действительно был не фехтовальщик, а тапок расклеенный. Может, дело было в том, что Дику предстояло убить по сути беззащитного, хоть и не безобидного, дурака? И в том отвращении к себе и к миру, которое он в связи с этим испытывал?
Шерри был дурак – и в этом, с одной стороны, заключалась великая удача для всех заговорщиков. Умный человек, узнав Дика, тихонечко вышел бы из «Запретного сада» и пошел рассказать своим. А Шерри начал требовать, чтобы Дик отправился с ним.
Кстати, ему ни на секунду не пришло в голову, что Ройе может прикрывать Дика, прекрасно зная, кто он такой.
Дик не ожидал встретить такого дурака среди взрослых. Даже Джориан, кажется, был умнее. Что взрослые могут быть подлыми, он усвоил уже давно – однако долгое время не мог расстаться с мыслью, что взрослые могут быть глупыми. То есть, он понимал, что не всем же быть умными и что разница в интеллектуальном уровне одних и других позволяет называть кого-то дураком хотя бы сравнения ради. Но ему казалось все-таки, что один только опыт способен дать человеку, скажем, тридцати лет преимущество над человеком лет, скажем, шестнадцати. Ведь даже Дрю в чем-то разбирался лучше.
И вот оказалось, что взрослые вполне бывают дураками, еще и какими. Хотя за это нужно, наверное, благодарить судьбу…
Он сполоснулся наскоро, вычистил зубы и залез в онсэн, в самую дальнюю, скрытую декоративными решетками и лозами ванну. Сидячую, на двоих – чтобы клиент мог потискаться с девочкой, если в горяченной воде у него осталась охота к этому. Или чтобы девочка могла потереть клиенту спинку массажной рукавицей – вот, кстати, висит на лозах, надо снять и отнести, а то потом обыщутся…
Дик встал на сиденье, протянул руку к перчатке – и увидел то, чего раньше не замечал: с лозы свисала гроздь ягодок. И хотя эта гроздь была совсем не такой, какую ему продали в Пещерах Диса в магазинчике деликатесов (а часом позже этой гроздью он прикрывал отрубленную голову Яно), Дик решил, что это все-таки виноград. Та гроздь была огромной, она свисала до локтя, когда ты держал ее за черешок, и продолговатые, в полпальца длиной ягоды были наощупь твердыми, их мякоть почти хрустела на зубах, их черная кожица сочилась красным. А эта – маленькая; по форме – почти идеальная сфера. Упругая мякоть золотисто просвечивала сквозь матовую нежную зелень кожицы. Дик забыл про дурацкую массажную перчатку и примерился ладонью к виноградной грозди.
Легла точно. Словно кто-то сделал это чудо под его руку… Дик преодолел искушение сорвать ее всю – и отщипнул одну ягодку.
– Не рекомендую, – сказали из-за узорной ограды. – Страшная гадость.
– О… – Дик, уронив ягоду, соскочил – точней, обрушился – обратно в ванну. Баккарин, как ни в чем не бывало, ягоду подобрала, свободной рукой распустила пояс юката и скользнула в воду. Юката одновременно стекло с ее плеч – и улеглось на бортике, сама же Баккарин по эти самые плечи погрузилась в онсэн. Секунда в секунду.
Дик решил думать, что его сердце колотится с такой скоростью от горячей воды.
– Это – сугубо декоративная порода, – сообщила Баккарин, вертя ягодку между пальцами. – Я тоже купилась, когда впервые попала сюда. А на вкус они водянистые, соленые и с каким-то хвойным запахом. Настоящий столовый виноград здесь не растет.
– А… где растет? – спросил Дик просто чтобы спросить что-нибудь.
– В специальных теплицах, где ему создают условия – сухость, тепло, свет и постоянная циркуляция ветра.
– Я… ел один раз.
– Ну вот и не стоит портить впечатление, – Баккарин улыбнулась и положила несчастную ягодку в вазон, откуда и произрастала сугубо декоративная лоза. – Голова не болит?
– Нет, спасибо… – она действительно не болела: видно, вчера ему хорошо почистили кровь перед тем как забросить сюда.
– Почему Шерри пристал к тебе? Откуда он тебя знает?
Дик вздохнул и рассказал ей про космопорт Лагаш и попытку купить шанс свободы для леди Констанс, Джека и лорда Гуса за голову Моро. Про то, что Шерри и там был пьян и пытался вызвать его на бой.
– Как ты думаешь, он успел кому-то дать сигнал? – обеспокоенно спросила Баккарин.
– Нет. Ему хотелось сойтись со мной один на один, и чтобы никто не помешал. Хоть «Бессмертные», хоть власти.
– Дурак, – с облегчением вздохнула Баккарин, сделав те же выводы, что и Дик. – Но нам это на руку. Зачем ты вчера напился?
Дик закрыл глаза и откинул голову на бортик. Отстраниться от Баккарин так, чтобы не соприкасаться коленями, было невозможно.
Стоило ли говорить ей настоящую причину? Нужно ли ей знать, что Дик напился, чтобы не убивать Шерри в гневе? Чтобы сдержать данное себе и Нейгалу слово: не мстить за Сунагиси?
Он решил сказать половину правды.
– Вы же знаете, кто он. Под чьей командой служил. И что сделал во время войны. Он… рассказал мне. Они это назвали зачисткой.
– Можешь не говорить, – Баккарин нашла его руку под водой и сильно сжала в ладонях. – Я таких рассказов тоже наслушалась по самое горлышко. Хотя и не от участников. Надо отдать должное «Бессмертным» – им хватало совести ко мне не ходить. Даже Шерри.
– Я… не понимаю этого. И никогда уже не пойму, наверное.
– Чего не поймешь?
– Ну… зачем приходить к женщине, которая всех потеряла – и рассказывать ей… – Дик завершил свои слова неопределенным жестом. Чего хотели те люди? Чего хотел Шерри?
– Ричард, – руки Баккарин вынырнули из-под воды и легли расслабленно на бортики. – Ты производишь впечатление человека, которому не часто приходилось идти на компромисс с собственной совестью. Если бы ты больше понимал в таких делах – ты бы знал, что самый проверенный метод справиться с совестью – это убедить себя в виновности жертвы. В том, что предательство было органически присуще тем, кого уничтожила твоя сторона. Ну а чей же пример для такого дела подойдет лучше, чем пример шлюхи, которая предала своих, польстившись на лакомый кусочек – наследника клана? Очень благородное дело – преподать такой шлюхе урок…
– Прошу вас, не надо… – больше всего Дика внутренне корчило именно от спокойствия женщины. Он просыпается в холодном поту и не может заснуть, пока не прижмет к себе женщину или ребенка – а сколько измывался над ним Моро? Две недели? Три? А Баккарин насиловали годами – пока Северин не вернулся из плена.
– Хорошо, – мягко сказала она.
– Если мастер Ройе беспокоится, вы ему передайте, что все в порядке, – сказал Дик, глядя ей в глаза. – Я не сорвусь больше. Я сделаю все, что надо.
– Не все в порядке, – Баккарин снова нашла под водой его руку и подняла ее над поверхностью. Коллоид, которым был залит свежий порез, растворился в воде – и ранка опять кровоточила. – Зачем ты делаешь это с собой?
– Не знаю. Но так надо. Иначе я начну их забывать.
– Обязательно ли помнить?
– Да. Людей, которые не хотят помнить… я, в общем, видел.
Баккарин отпустила его руку и почему-то вздохнула.
– Мне скоро идти, – сказал он. – Вы не беспокойтесь, и пусть мастер Ройе не беспокоится тоже. Только… пока мы одни, можно спросить одну вещь?
– Конечно.
– Каким он был? Ну… брат ваш.
– Кузен, – поправила Баккарин. Потом прикрыла глаза. – Я так и знала, что ты спросишь об этом. Ну что ж… Мне кажется, кто-кто, а ты имеешь право знать. Он был очень добрым, Дик. Чем-то похож на тебя. В детстве мы почти не знали друг друга, шесть лет для детей – большая разница в возрасте. Я была еще ребенком, а он – уже юношей, подававшим большие надежды сумоистом. Он был для меня и для многих… чем-то вроде маяка.
Подняв голову, она посмотрела на Дика с некоторым вызовом.
– Мы мечтали вырваться с Сунагиси. Я говорю это тебе, потому что ты достоин только правды. И правда такова: наша с тобой родная планета была безнадежно провинциальной дырой в заднице Галактики. Кому-то это нравилось, но молодые люди с амбициями полагали, что настоящая жизнь – или хотя бы что-то похожее на нее – начинается только на станции Ходэри. Я была миловидной девочкой с неплохими музыкальными данными. Мечтала о сцене, о съемках в головидео… Все, на что я могла рассчитывать в смысле учебы – это школа гэйко на Ходэри. У меня нашли талант, с меня готовы были брать только половину стоимости обучения… И оплатил все это Райан. Родители, простые рыбаки, были очень рады, что их дочь сможет пробиться в свет. И за Райана, конечно, радовались тоже. С Сунагиси вышло несколько хороших сумоистов, но Райан был первым, кто взял звание чемпиона чемпионов.
Баккарин взяла полотенце, вытерла пот со лба и продолжала:
– Как и все люди с амбициями, я поддерживала альянс с домом Рива. Когда их разведчики открыли дискретную зону, которая сообщалась с центральными мирами Вавилона, это казалось подарком судьбы. Наша планета перестанет наконец-то быть задворками. И нам почти ничего не придется делать – только снабжать войска, пока их будут перебрасывать через этот сектор. Офицеры и капитаны Рива были такими симпатичными бесшабашными парнями…
Дик почувствовал, как пересыхает во рту.
– Благодаря Райану я получала много приглашений и хорошо зарабатывала. Райана вообще очень любило станционное правительство. Его выставляли вперед на всяких там официальных встречах и церемониях. Красивый, большой, голубоглазый, с таким открытым и добрым лицом… – Баккарин переплела и заломила пальцы. – А потом он начал говорить неприятные вещи. Что война затянулась. Что вместо нескольких месяцев, о которых нам говорили представители Рива, она идет уже год с небольшим. Что навеги внизу не справляются с нагрузкой, не могут выполнить требуемого объема поставок. Что цены, по которым принимают биомассу представители Рива, занижаются, а цены на промышленные товары для жителей планеты, напротив, неоправданно завышены.
– Вы тогда уже… были с Северином? – вполголоса спросил Дик.
– Да. Они дружили с Райаном, потом он стал ухаживать за мной, а потом мы сошлись. Северин пытался что-то сделать. Я знаю, потому что спускалась с ним на планету. Он скандалил с контролерами, грозил, увольнял, арестовывал, даже расстреливал… Без толку. Он не мог сидеть на планете все время – дела требовали его присутствия на станции. И когда он покидал планету – все вскоре возвращалось на круги своя, росло лишь количество его врагов. В конце концов у него остался единственный друг – Райан. А потом, в одну далеко не прекрасную ночь его подняло с постели известие, что друг поднял мятеж. Извини, я должна рассказывать тебе о Райане, а сбиваюсь все время на историю Северина… Но одно нельзя понять без другого. Как и почему все пришло к мятежу – когда-нибудь я расскажу и об этом. В самом скором времени, ты только напомни мне. А пока я хочу, чтобы ты знал одно: Райан не организовал этот мятеж. Он просто… не смог бросить дураков, которые заварили кашу. Я не знаю, о чем ты думаешь сейчас, Дик, но хочу, чтобы ты понял: Райан знал, что восстание против Рива в разгар войны ничем хорошим для планеты кончиться не может. Даже если попросить помощи у Империи. А свою планету он любил и не хотел ей зла. Но когда его поставили перед фактом… когда на улицах Минато уже полилась кровь Рива, и перед ним остался единственный выбор: быть с повстанцами или с карателями… Я ловлю здесь кое-какие кусочки имперских новостей… Я знаю, кем Райана считают в Империи. Мне противно думать, что из него сделали пропагандистский жупел. Это все равно что содрать с человека кожу и набить чучело, а потом выставлять напоказ. Рива его всего лишь убили. Имперские пропагандисты продолжают его убивать.
Дик не прихватил с собой полотенца, и смахнул пот просто рукой.
– Хотите знать, что я думаю обо всем этом? – спросил он.
– Да. Скажи мне. В конце концов, – женщина снова улыбнулась горько, – ты не сможешь сказать мне ничего нового.
– Я почитал вашего брата как святого. Даже икону сам сделал и повесил в часовне. Но после того, что вы мне рассказали… ну и еще после кое-чего я думаю… думаю, что был страшным олухом. Не потому что почитал его и, в общем, продолжаю. Но почитал его не за то. Он оказался гораздо лучше, чем я думал. И я… постарался бы восстановить справедливость, если бы мог.
– Спасибо, – Баккарин сказала это серьезно, а потом добавила: – На нас смотрят.
Подняв ногу, она уперлась носком в противоположный бортик, прямо возле головы Дика.
«Подвинься», – сказал внутренний гад. – «Это моя работа».
Дик с неохотой передал управление. Интересно, подумал он, я все-таки схожу с ума? Тот, кто берет Баккарин за коленку и прижимается к ее голени щекой – это я или не я? И кто из нас настоящий – тот, кто сейчас, кажется, упадет в обморок из-за полного отлива крови от мозга? Или тот, кто изнутри черепной коробки хладнокровно всем управляет?
– Кхм, – откашлялись за изгородью. Шана. – Может, кое-кто об этом забыл, но сегодня понедельник. И хотя у одних выходной, другие должны идти в школу.
– Оро… – Дик и в самом деле об этом забыл. – Э… я сейчас.
