Текст книги "Мятежный дом (СИ)"

Автор книги: Ольга Чигиринская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 68 страниц)

 
– А плачешь ли ты, благословенный —
По ночам хотя бы, украдкой, —
Разрывается ли надвое сердце
Об оставленном береге зеленом?
 
 
– Да, я плачу о береге зеленом
И о всех берегах на свете,
И о том, что нельзя человеку
И в море уйти, и оставаться.
И оставшийся плачет, и ушедший,
И ветер их слез не осушит.
 

На пятой волне было уже совсем не страшно, а только весело. Все понимали, что навега уже не рискует перевернуться. Все, кто знал слова – пели, кто слов не знал – били ботинками в палубу, отстукивая ритм.

 
– Одинок и бел, благословенный,
Ты как птица морская на камне.
Скажи, пожалеть тебе случалось,
Что однажды послушался зова?
 
 
– Никогда, ни единого мига,
Ни в бурю, ни в месяцы безрыбья!
Всякий берег однажды преходит,
Только море пребывает вечно.
 

Пресловутая седьмая волна оказалась ласковой по-сестрински. Бадрис отстегнулся и взбежал по трапу на верхнюю палубу. Дик, ослабев от страха и восторга, просто сел на ступени.

– Никому не отстегиваться, пока волна не пройдёт! – крикнул сверху Торвальд.

– Уох-хоу! – Холмберг отчего-то засмеялся. – Я поймал сигнал бедствия, господа! Знаете, что случилось?

– Шиман второпях перегрузил носовую секцию, – полным отвращения голосом сказал Торвальд. – И его перевернуло. Не понимаю, чему тут радоваться.

– Его не перевернуло, – давясь смехом, сказал Холмберг. – Ему хватило ума отстыковать носовую секцию. И кормовую заодно. Она впилилась ему в борт и вдребезги разнесла винты. Теперь именно он болтается посреди океана как говно в проруби. Без руля, без ветрил и без добычи.

– А на нас прёт волна крабов, бегущих от подводного извержения, – Торвальд вздохнул. – Блеск.

– Если бы цунами Шимана перевернуль, – сказал Лапидот, – я бы испыталь совсем нехристианский радость. Но если его не перевернуль, мы идём оказывать помощь, йо?

– Придётся, – Торвальд, видимо, так и не переменил кислое выражение лица. – Крабы идут фронтом и держатся ближе к берегу, так?

Бадрис кивнул.

– Значит, мы их всё равно не упустим.

– Ты стал таким примерным христианином под влиянием младшего матроса Огаи? – поддел Холмберг. – Лично я вовсе не хочу потеть ради этого урода. Он в своих водах, как он нам три часа назад любезно разъяснил. Вот пусть его тут свои и спасают.

– А ради его глайдеров, Кьелл? Ради пары прекрасных глайдеров ты бы попотел? И ради нашей добычи?

– Ради пары глайдеров, если они не утопли – попотел бы. Только кто ж нам их отдаст.

– Отдадут, – усмехнулся Торвальд. – Вот увидишь. Господин Лапидот, выжмите из машины всё, что можно. Курс – семнадцать на юго-восток.

* * *

Как ни странно, но операция спасения на водах господина Шимана, его команды и груза почти стерлось из памяти Дика после чумовой недели с крабами. Теперь он понял, почему ловля кракена и аватар считалась игрой: эти создания были совершенно беспомощны, оказавшись на суше. Кракен, конечно, беспорядочно дергал щупальцами, и мог кого-то нечаянно удавить – но он больше втягивал их под себя, а когда получил электрический удар в нервный центр – вообще утих.

Крабы – другое дело. Попадая на сушу, они вовсе не собирались сдаваться – и у каждого было восемь крепких лап и две клешни размером с ножницы для резки стали. Они стремились расползтись из ловушки во все стороны, цапая и царапая всё, что им при этом подворачивалось. И нужно было при этом изловчиться и пырнуть краба стрекалом между глаз. На палубе стояли лужи, очень скоро промокли все – и время от времени после треска разряда слышались вопли и ругань: кто-то получал эхо разряда через палубу и мокрую одежду. При этом снасть вилась под ногами, и страшно было даже подумать, каково запутаться в ней и не распутаться к тому моменту, когда ловушку снова швырнут вниз.

Дик принимал в этом участие сравнительно нечасто и недолго – только когда звучала команда «все руки на палубу!», а он при этом был относительно свободен – то есть, в цеху не стоял ни один бот. Но и он к кануну Рождества пришел в таком состоянии, что, получив на завтрак отваренную клешню, несколько секунд вспоминал, где у неё глаза и как её половчее пырнуть… Спать ему по-прежнему хотелось больше, чем есть, и проснулся он только потому, что в туалет хотелось сильней, чем спать. Ну а раз уж он проснулся к завтраку – глупо было не пойти.

– Не задерживай, – его слегка толкнули в спину сзади, и он сообразил, что стоит не над ловушкой, откуда вот-вот попрут живые крабы, а над каном, де плавают вареные крабьи ноги. Он зачерпнул себе собасты из соседнего кана и отошел, оглядываясь в поисках места.

– Котира, котира! – позвал его Гамба. – Сюда, сюда!

Дик подсел к гемам, довольно отметив про себя, что Вальне они не зовут к своему столу. Достал ложку и принялся есть, не чувствуя вкуса.

– Завтра Рождество, – сказал Пятёрка.

Дик не знал, как прокомментировать эту очевидную истину и ограничился простым:

– Угу.

– Будет ещё больше еды. Обещали даже, что будет мясо.

Дик кивнул с полным ртом. По правде говоря, его не волновали сейчас ни количество, ни качество. Ему было больно глотать.

– Привет, – над столом вырос Крейнер. – Боже правый! Вы только посмотрите на него!

Дик поднял глаза.

– А что такое? – хотел он сказать, но изо рта вышло только сипение.

– У нас завтра спектакль, – убито сказал Крейнер. – Ты нас без ножа зарезал. Себастьян хренов. Полюбуйся на себя.

Дик не мог полюбоваться на себя, но посмотрел на Черпака. Голос пропал, это да – но ведь можно принять лекарство и выпить горячего чаю…

– У хито-сама вот тут… – Черпак показал на свой лоб над левой бровью. – И вот тут, – на щеку под правым глазом. – И на подбородке немножко.

Дик потрогал в указанных местах – и обнаружил довольно болезненные вздутия. Как будто его в эти места ударили вчера. Но ведь не бил никто.

Ещё одно такое место было на затылке под волосами – Черпак не мог его видеть, но при резком движении шеей оно дало о себе знать.

– Майн Готт, – простонал Крейнер. – Всё, спектаклю конец…

Поле ограбления, цунами и крабов Дик просто забыл об этой затее. А остальные, для кого ограбления, цунами и особенно крабы являлись ежегодной рутиной, а вот постановка Шекспира – как раз нет, прекрасно всё помнили.

– Сколько дней ты не менял одежду и бельё? – прошипел Крейнер.

– Н-ну… – Дику передали горячий чай, и ответ он сумел уже не просипеть, а пробулькать. – Как нас ограбили…

– И ни разу за это время не облучался?

– Я был занят! – Дик вскочил, сжимая полупустую миску.

– Все были заняты, – оскалился Крейнер. – И все находили несколько минут в сутки прогреть хотя бы лицо и руки! Как-ты-думаешь, – речь Крейнера стала тихой, раздельной и медленной, – зачем нужно правило каждый день хотя бы по разу прогреваться?

– Откуда я знаю! – Дик стукнул миской о столешницу и так же раздельно сказал. – Мне-никто-ничего-не-объяснил!

– Что случилось? – Через всю столовую к ним шагал Стейн. – Матрос Огаи, второй помощник Крейнер, что за… – дальше прозвучало какое-то свейское слово.

– Посмотри на этого… – Крейнер тоже употребил свейское слово. – Он не облучался четверо суток. Результаты на лице.

– Да что со мной такое, кто мне объяснит! – заорал Дик.

– Фурункулез у тебя, – закатил глаза Стейн. – В медотсек. Может быть, что-то удастся спасти.

Настоящего врача в экипаже «Фаэтона» не было, но господин Бадрис, как оказалось, исполнял и обязанности медтеха.

– На Картаго раньше не было микроорганизмов, – пояснял он, пока раздетый Дик лежал в боксе, прикрыв от ультрафиолетового излучения только глаза. – Мы всё привезли с собой. И кое-что из нашей собственной микрофлоры и, гм, микрофауны в отсутствие конкуренции расплодилось до безобразия и вдобавок мутировало. В частности, микробы, которые вызывают воспаление сальных желез. Было время, – эколог усмехнулся, – когда от этого страдали трое из четырех твоих ровесников. Давно, на Старой Земле. Потом научились по-человечески регулировать гормональный баланс и сопротивляемость повысилась… А тут пришло, откуда не ждали. Причем наше, собственное. Если ты просто вымокнешь – ещё ничего… А вот если несколько дней подряд ходишь мокрый – и при этом не облучаешься… И если у тебя разболтан иммунитет…

– Ну, что у нас тут? – в медотсек вошел Торвальд.

– Неважно, – ответил Бадрис. – Начинающийся ларингит и отит мы остановили. Очаги кожной инфекции в других местах погасили. Но вот то, что уже успело, так сказать, расцвести… Даже если продезинфицировать поры, воспаление так просто не убрать.

– Извините, сэр, – Дик чувствовал себя очень виноватым.

– С каждым из нас это случалось, – поморщился Торвальд. – Сейчас половина команды придет на прогревание. Просто нужно было тебя предупредить – лицо и руки. Никто не забывает прогреть хотя бы лицо и руки.

– Мастер Крейнер уже сказал…

– Ну и хватит об этом. Тебя заменит Черпак.

– Но он же… не может ударить человека! Даже в шутку!

– Я знаю, – вздохнул капитан. – Что-нибудь выдумаем. Господин Бадрис, долго вы ещё?

– Вам нужен матрос Огаи?

– Вы. Для договора с господином Шиманом мне нужен свидетель.

– Ещё четыре минуты.

Дик совсем забыл о Шимане и его экипаже – а они, разоруженные и задраенные в жилом помещении своей навеги, сидели тише воды, ниже травы. Эта секция их корабля сейчас была пристыкована к левому борту «Фаэтона» и составляла с ним единое целое. Справа точно так же пристыковали носовую секцию, где Шиман держал добычу. Ходовая же часть болталась на буксире.

– Капитан! – окликнул уходящего Торвальда эколог.

– Да?

– Отыщите время для отдыха. Бледно-зеленый герцог Орсино будет так же плохо смотреться, как и покрытый пятнами Себастьян. А вас гемом не подменишь.

Через минуту Дик покинул бокс и начал одеваться. За ширмой раздевался следующий пациент. Бадрис наставлял Дика:

– Я включу таймер и уйду, а ты останешься за старшего. Каждый раз включай таймер ровно на две минуты. Не больше и не меньше. Больные места смазывай вот этим. Вот это закапывай в нос. Если что – зови меня. Я скоро вернусь.

Работа была несложной и Дик выполнял ее почти автоматически, не вступая в разговоры с пациентами – но пятый оказался необычным. Для начала – незнакомым.

Это был юноша чуть постарше Дика, где-то между восемнадцатью и двадцатью. Темные длинные волосы указывали на простонародное происхождение, а тонкие черты лица – на то, что несколько поколений назад был вброс аристократических генов.

– Где тебя обсыпало? – спросил Дик. Он уже понял, что это спасённый пират, но не выпихивать же человека из лазарета, раз он пришел.

– Нигде, – поджав губы, ответил юноша и протянул распухшую в запястье руку.

Дик присвистнул. Растяжение это, вывих или перелом – в любом случае нужно было звать Бадриса.

– Обезболивание сделать?

– Не нужно, – юноша вскинул голову.

– Ты хоть сядь, не мешайся под ногами, – Дик нажал кнопку вызова. – Сейчас я тебя просканирую, а потом тобой займется медтех.

– А ты кто?

– А я помощник, – Дик повернулся к терминалу и объяснил Бадрису, в чем дело.

– Посади его в уголок, чтобы не путался под ногами, дай обезболивающее и просканируй. Я буду минут черед двадцать.

Дважды повторенное «мешаться под ногами» подействовало на юношу как доза перца в нос. Он покраснел, задрал подбородок еще сильнее и прошествовал к стулу, на который указал ему Дик.

И тут Дик понял, что это девица. Длинная, плоская, для девушки некрасивая – но всё же…

– Извините, – сказал он, мучительно пытаясь за оставшиеся до конца прогрева секунды сообразить, что же делать – ведь сейчас из бокса встанет здоровенный голый мужик… – Э-э-э… – бокс выключился. – Мастер Брейль, не поднимайтесь пока…

– В чем дело? – глухо удивились из бокса.

– Я сейчас! – Дик схватил его одежду в охапку и сунул прямо в бокс, после чего опять захлопнул крышку.

– Не понял?! – рявкнул боцман Брейль. Дик, не обращая на него внимания, перетащил ширму в другой угол, отгородив девицу.

– Всё, – он открыл бокс и шепнул изумленному боцману:

– Здесь девушка.

– Иди ты! – у Брейля загорелись глаза. – Из людей Шимана? А там была девка?

Дик развел руками, показывая, что комментировать очевидное не собирается. Выпустил боцмана, запустил следующего, отправил бокс, включил сканер.

– Растяжение, – сказал он, просветив запястье. – Это даже я сам могу. Фиксирующая повязка, и…

– А живот просветить ты можешь? – тихо спросила девица.

– Так у тебя живот болит? – не понял Дик.

– Что за дубина. Запри двери и просвети мне живот. Быстро.

– Человек в боксе, – Дик начал понимать, что к чему. Когда женщина таким шепотом говорит «живот», «быстро» и «запри двери», это вряд ли аппендикс. – Подожди минуты две. Я пока повязку наложу.

Он приморозил ей руку гелем и наложил нанопластовый фиксатор. Потом выпроводил пациента и запер дверь.

– Ты ведь не имперец? – спросила девица, расстегивая тунику.

– Нет, а что?

– Значит, если что – ты можешь дать мне… что-нибудь такое…?

– Какое?

– Тупица.

– Нет, – медленно закипая, ответил Дик. – Во-первых, я не медтех, а только помощник. Во-вторых, я… ещё не знаю, есть у тебя что-то или нет. В-третьих, если и есть – какого чёрта?

– Я не собираюсь тебе ничего объяснять, – сказала девушка сквозь зубы. – Просвечивай.

Дик закусил губы и включил сканер, стараясь смотреть только на экран и больше никуда.

Хотя, конечно, если сравнить с Бет – то и смотреть-то не на что. Не грудь, а… фурункулёз.

– На что это хоть должно быть похоже? – спросил он, пытаясь как-то разобраться в наслаивающихся друг на друга пульсирующих тенях.

– Откуда мне, на хрен, знать! – тихонечко провыла девица. Дик выключил сканер и отвернулся.

– Извини. Я не могу сказать, есть или нет то, что я сам не знаю, как выглядит… и вряд ли здесь есть то, что тебе нужно. На этой навеге ходят одни мужики. Зачем им. Если хочешь, Бадрис тебя осмотрит. Здешний эколог и медтех.

– Не нужно, – за его спиной шелестела одежда. – И ты не смей никому говорить.

Дик поморщился. Она что, думает, что на свете и поговорить больше не о чем, кроме её жалких прелестей?

– Отпирать?

– Давай.

Положив руку на сенсор замка, Дик помедлил.

– Тебе нужно поговорить с женщинами из экипажа «Юрате». У них… может что-нибудь выйти.

– Они ксианки.

– Они женщины. Лучше разберутся, чем я.

– Ну, разберутся, и что потом? Чем они мне помогут?

– Если «помочь» – значит убить ребёнка, то ничем. А если другое – то и помогут.

– Он мне не нужен. Понимаешь, землеройка?

– Понимаю. Только это не причина даже чтобы каппу убивать.

– Ты что, буддист?

– Считай как хочешь.

– Я считаю, что ты кретин.

– Знаешь, – Дик надавил на ручку двери. – Я всем сердцем хочу, чтобы у тебя ничего не было. Таким как ты, даже хомяка доверить нельзя – где там ребёнка.

И он настежь распахнул дверь:

– Следующий!

* * *

– Что-то старый пердун слишком легко согласился отдать своего последнего сына, кровиночку и наследника, нам в заложники, – почесал в затылке Холмберг. – Или у него с чадолюбием хуже, чем мы думали или с честностью лучше.

– Думаю, не то и не другое. Он явно надеется каким-то образом выцарапать у нас своего парня, и потом уж показать нам, где снежные крабы зимуют.

– Да, – согласился Торвальд. – Что-то вроде этого. Юрате на подходе?

– Не терпится повидать Хельгу? – ухмыльнулся связник.

– Что тебе кажется смешным? То, как по-дурацки всё у нас сложилось?

– Да нет… то, как по-дурацки вы продолжаете себя вести.

– Она продолжает, ты хочешь сказать?

– Я что хотел сказать, то и сказал. Как будем стыковаться? Корма к корме или борт к борту?

– Бортами мы состыкованы с «Вороном».

– Ну так через «Ворона». Лишняя гарантия того, что они от нас никуда не денутся.

– Хорошо. Передай на Юрате, пусть заходят борт к борту. И вызови мне Рана.

– ???

– У него друзья на «Юрате». Я думаю, ему приятно будет туда прогуляться.

– Иными словами, встречаться со своей бывшей без посредника ты не готов.

– Кьелл, она не «моя бывшая», потому что ни одного дня не была моей. Это просто… какое-то недоразумение. И я не желаю об этом говорить.

– Ты не желаешь об этом говорить, потому что это ни хрена никакое не «недоразумение». Это вон в возрасте нашего… Огаи может быть недоразумением. А вам обоим за тридцать.

– Кьелл… Каждый из нас принял другого… за другого. Если это не недоразумение – то что?

Холмберг не успел ответить – на пороге появился Ран:

– Разрешите войти?

– Разрешаю. Младший матрос Огаи, ваш старый приятель Габриэль Дельгадо передаёт вам привет. Не хотите ли отправиться со мной на «Юрате»?

– Это… – юноша резко вдохнул. – Большая честь для меня.

– Да какая там честь. Наоборот – это ты окажешь мне неоценимую услугу, если отправишься с нами на эти трехсторонние переговоры.

– Да, сэр. Мне идти собирать вещи?

– Иди.

– Если можно, сэр… Я бы хотел, пока мы отчалим…

– Пока мы не отчалим, – поправил Торвальд.

– Извините… поговорить с вами один на один.

Холмберг пожал плечами и покинул рубку.

– Сэр, – сказал Дик, когда дверь закрылась. – Если вы не извинитесь перед фрей Риддерстрале, из этих переговоров ничего не выйдет.

– Боюсь, что и с извинениями ничего не выйдет, – Торвальд потёр щеку. Синяк на скуле, конечно, сошёл и уже давно – но за Хельгой не заржавело бы обновить его при встрече.

– Мастер Нордстрем, это нужно сделать, не думая, выйдет или не выйдет. Просто потому что нужно.

– Почему?

– Потому что вы виноваты.

– Интересно, в чём.

– Вы сделали её несчастной.

– Я сделал её капитаном. А несчастна она лишь потому, что хочет быть несчастной. Я не нуждаюсь в её прощении, Ричард. Я сам прощаю её, не дожидаясь, пока она меня попросит. Прощаю любые её выходки в отношении меня. Не знаю, какого ты мнения о наших отношениях, чего ты здесь наслушался – и не желаю знать. Я не обманывал её. Никогда не обещал ей дать больше, чем давал и получал сам: немножко тепла среди всей этой…

– Сэр! Я не судья тому, что между вами было, но это вавилоняне рядятся между собой так – я тебе это, а ты мне то. Мы-то должны быть другими, разве нет?

– Скажи, а перед ней ты держал такую же пламенную речь?

– Ещё нет, сэр. Я как раз думаю, что ей сказать. Но вы-то мужчина.

– И что из этого следует?

– Ну… – юноша потер лоб. – Я не сам это придумал, честно, это из «Синхагакурэ». Когда Бог позвал Адама в саду – а Адам уже согрешил, помните? Что он сказал? «Жена, которую ты дал мне, виновата». Это вроде правда, а всё равно безобразно выглядит. Адам струсил, понимаете? И с тех пор, сколько бы ни было в мужчине достоинств, если он при этом трус – его не считают за мужчину.

– Извини, я как-то потерял ход твоей мысли.

– Вы сейчас поступаете как Адам, сэр. Она вам дала и вы ели. И этим капитанством, что вы ей дали – вы на самом деле откупаетесь от неё. И получается, что она расплатилась с вами телом за это капитанство.

– Что за чушь! Кто это наплёл тебе?

– Никто. Я просто подумал, что если бы я любил женщину, а она меня нет, и если бы мы так расстались, и она дала бы мне корабль… а я не мог бы отказаться, потому что люди, он должны как-то жить и что-то есть… Я бы чувствовал себя так, будто меня приравняли к одному из этих мальчиков с блестящими волосами. Которые ищут себе богатых тётушек…

– Послушай, мальчик! Ты славный умный парнишка, но ты ещё очень, очень молод и полон всякой романтики. Она не любила меня. Она это неоднократно говорила.

– Она вам лгала, сэр. Если бы она вас не любила – она не могла бы вас так ненавидеть.

* * *

Едва поднявшись на борт «Юрате», Дик угодил в крепкие объятия капитана.

За месяц с небольшим Хельга Риддерстрале успела остричь свои очень светлые, как у знатной вавилонянки, волосы и слегка загореть под южным солнцем – так что «маска планетника» на её лице уже немножко расплылась.

– Ну, ты везунчик! – отстранив Дика на вытянутых руках, она посмотрела в его лицо. – Слушай, мне кажется, ты даже вырос. Или только кажется? И выглядишь совсем нашим, – большим пальцем она очертила контур «маски» на его лице. – Хорош! Бриться начать не надумал?

– Э-э… – Дик потрогал подбородок. Когда он обнаружил, что там наконец-то что-то произросло, ему показалась удачной идея отпустить бороду, чтобы ещё меньше походить на того Ричарда Суну, за голову которого предлагают пять тысяч драхм. Но выражение лица Хельги показывало, что идея в своем воплощении оказалась не очень удачной.

– А, это ты, – Хельга, отстранив Дика, повернулась к Торвальду, соскочившему с перекидного мостика между бортами навег. – А кто это тебе так красиво дал в лоб?

– Шиман, – ответил Торвальд.

Хельга ухмыльнулась.

– Есть Бог на небе, а, Тор?

– Не стану отрицать. Особенно с учетом того факта, что Шиман в настоящий момент заперт у меня в трюме.

– Вы что, взяли его на абордаж? – притворно ужаснулся Пуля, явно играя с Хельгой на опережение.

– Нет. Наоборот. Он взял нас и снял с нас двести тонн груза. Сгрузил всё это в носовой отсек…

– Вот недоумок, – Хельга фыркнула. – Его перевернуло, что ли?

– Почти. Он запаниковал и отсоединил носовую секцию. И кормовую заодно. Они столкнулись. Ходовая часть пришла в полную негодность.

– А ты, конечно, не упустил случая. Только что ты теперь будешь делать?

– Как раз это я и хотел обсудить с тобой и с Грегором.

– Неужели? А вот я это с тобой обсуждать не хочу. То, как ты будешь разбираться с Шиманом, когда придется его выпустить – а тебе придется – исключительно твои проблемы.

– Капитан Риддерстрале, – сказал Дик. – Боюсь, что исключительно чьих-то проблем сейчас нет. Так или иначе они все общие. То, что вас грабят, то, что у Сога нет еды, капитану Нордстрему пришлось покупать рабов, а навеги Сейта топят в здешних водах – это одна общая проблема. И об этом вы должны поговорить все вместе – три капитана из имперских пленных.

– Мы должны поговорить вместе, – поправил Торвальд. – Это ведь твоя инициатива, Ричард. Я лишь поддержал её.

– Если так, то хорошо, – сказала Хельга. – Грегор подтянется к полуночи, – она снова фыркнула. – У него свои крысы завелись. На него наехал Детонатор.

– Детонатор? – Дик уже слышал где-то это прозвище.

– А тебе о нём ещё не рассказали? – Хельга открыла дверь кубрика. – Надо же.

– Детонатором называют Максима Ройе, – пояснил, садясь за стол, Габо Пуля. – Он начальник экологической полиции клана Сога. Совершенно замечательный человек. Семь казней египетских в одном лице.

– Зверушек очень любит, – добавила Хельга. – И следит, чтобы их не обижали.

– Грегор обидел зверушку на глазах у Детонатора? И всё ещё жив? – Торвальд был удивлён сильней, чем показывал.

– Зверушку обидела сама природа этой грёбаной планеты, – сказала Хельга. – В этом году тепло не по сезону. Между Ха и Шебальбой не встал лёд. Сивучи отошли на север за рыбой – а тролли за ними не смогли. Обычно там пролив шириной в пятьдесят километров – для троллей не расстояние…

– А в этом году Ха очень активен, – кивнул Торвальд. – Ледовую перемычку разбило и тролли застряли на Биакко.

– Обязательно нужно сунуть и своё полено в чужую печку, – скривилась Хельга. – Берти, солнышко, сообрази нам чаю.

– Прости, что я тебя перебил, – сказал Торвальд.

– Ничего-ничего. Я не обиделась. На таких, как ты, не обижаются.

– Детонатор, – прервал начавшуюся было перепалку Габо, – как начальник экологической полиции, должен с этим что-то делать. А рук ему не хватает. Он как раз на своем катере носился в здешних водах, собирая троллей, которых цунами отнесло на льдинах к северу, когда встретил Грегора и предложил ему переправить тварей Божьих до Шебальбы…

– Не Божьих, – наморщила нос Хельга, – а вавилонских. Но это неважно. Важно то, что Грегор почему-то будет разгрёбываться за тебя, Тор. Это ведь тебя вытаскивал Детонатор со своими людьми. Ты перед ним в долгу. Ты и должен развозить снежных троллей. Тем более что добыча у тебя всё равно плохая и людей в команде не хватает.

– Твоими стараниями, – Торвальд ни на секунду не повысил голоса. – Но в чём-то ты права. Я действительно должен господину Ройе за спасение на водах. И я отдам этот долг. Тем более что это поможет нашему общему делу – о котором я стараюсь не забывать.

– Ещё бы. Ты же человек деловой.

– Хватит, фрей Риддерстрале, – сказал Дик. – Я думаю, вам не удастся вывести мастера Нордстрема из себя так, чтобы он это показал. И я думаю, этого вообще не нужно делать. Я понимаю, как это бывает… когда человек неправ и ты думаешь – пусть он страдает, пусть он не будет счастлив… Но так вы мастера Нордстрема и страдать не заставите.

– А как? – с живым интересом спросила Хельга.

– Завалите всё наше дело, – сказал юноша. – Сделайте все ваши с мастером Нордстремом труды бессмысленными. Чтобы люди и гемы продолжали страдать от бесправия. Мастер Нордстрем будет страдать вместе с ними.

– Ты можешь, как и он, считать меня сукой, дорогой, – Хельга поднялась. – Может быть, я и вправду сука. Но не такая.

Она вышла из кают-компании, чуть не сбив с ног человека с подносом.

– Что случилось, капитан? – закричал он ей вслед.

Издали донеслась непечатная ругань.

– Берти, спасибо за чай, – вздохнул Габо. Поднялся и принял поднос. – Теперь иди.

– Что-то мне не хочется пить, – Торвальд тоже встал. – Я вас покину. Ричард, можешь остаться. Мастер Дельгадо, вы не теряете в моем присутствии головы – передайте пожалуйста фрей Риддерстрале, что завтра в двадцать три-тридцать после традиционного рождественского обеда на «Фаэтоне» будут давать спектакль «Двенадцатая ночь». Я приглашаю всех.

– Тебе все-таки придется немного задержаться, Тор, – Пуля разлил чай. – Буквально на несколько секунд. Я должен объяснить тебе кое-что, чего ты не понимаешь. Две вещи, не больше. Много времени это не займет. Остальное объяснит Ричард, он кое-что может объяснить лучше, чем я.

– Я слушаю.

– Первое. Единственным сексуальным опытом до общения с тобой у Хельги было изнасилование. Второе. Это сделал лучший друг её старших братьев. Чтобы склонить её к замужеству. Ну, казалось парню, что с ним просто кокетничают. И когда она обратилась к отцу и братьям за защитой – они предали её. Они всё знали.

– Это что, знают все, кроме меня?

– Женская часть экипажа знает точно. У мужской я не интересовался. Всё-таки деликатный вопрос.

– И как же тебя в него посвятили? – Торвальд всё-таки не смог проглотить это, не запив.

– Я вступил кое с кем в тесные отношения. Собственно, поэтому я не в курсе, в курсе ли корабельные мужики. Ну сам посуди – как из них добывать информацию? Есть, конечно, ещё один способ, но я столько не выпью. Всё, Тор. Чао. Не буду больше смущать тебя своим присутствием.

– Да нет, это я здесь лишний, – Тор прошагал к двери. – Чёрт побери… почему никто не сказал мне раньше?

– О таких вещах не кричат на крышах, Тор. А не сказали тебе, потому что ты не спрашивал. Что же ты за начальник штаба, если завязал отношения с подчиненным тебе офицером, но при этом не попытался узнать, что у человека за спиной, а? Что ты за командир, если вывел подчиненного из строя? А на ваш спектакль я обязательно приду. Спасибо за приглашение.

Когда дверь за Торвальдом закрылась, Дик в изумлении повернулся к Пуле.

– А что, спать с женщиной ради информации – лучше?

– Когда я это сделаю – обязательно скажу тебе, как оно, – Габо налил себе ещё.

– Так вы…

– Я соврал. Оклеветал совершенно невинных людей. А может, и не совершенно невинных… Лично я бы Хельгиного батюшку и всех семерых братцев скопом угостил чем-нибудь тяжёлым… А то сначала растить из девочки парня, а потом пенять ей, что она неполноценная женщина – тут не то что в Крестовый Поход, тут в пекло удерёшь. Но изнасилования не было. Была мутная история с несостоявшимся замужеством… Это, видишь ли, парцефальские навегарес. Они живут очень особенной жизнью – в этих своих маленьких общинах, где всё личное пространство у человека помещается в ботинках. Хельга сбежала оттуда – но часть этого мира всегда с ней.

– Но вы оболгали этих людей! – задохнулся Дик.

– От этого их, несомненно, разразит жестокий приступ икоты. Чего я им и желаю. Но если бы я объяснил Торвальду, что он пнул женщину, которая всю жизнь считала себя уродиной, в больное место, он бы просто не понял, что это место может быть настолькобольным. Он не понимает, что такое вырасти в парцефальской рыбачьей общине и быть единственной дочерью среди сыновей…

– А что это такое?

– А это значит – быть отрезанным ломтем. Девочка вырастет – и уйдёт женой на корабль мужа. Она – заранее чужая. Очень редко бывает так, чтобы на этом же корабле оказался дальний родич подходящего возраста. И если уж он есть, а семья девочку любит – то она приложит все усилия, чтобы девочку не сманили на чужой корабль. Понимаешь? Она должна считать себя безобразной, чтобы не смотрела на парней с чужих навег и была довольна старым другом братьев… Честное слово, Дик, то, что я наболтал – не намного хуже того, что там произошло на самом деле. Изнасилования не было. Но тихое, улыбчивое любовное насилие – оно было, Дик.

– А если мастер Нордстрем случайно узнает?

– От кого?

– От фрей Риддерстрале хотя бы.

– Я не думаю, что между ними отношения наладятся настолько, что такой откровенный разговор станет возможным. Ну а если и станет… Что ж, во всём виноват я. Неужели ты думаешь, что я уступлю Торвальду звание первейшего паршивца колонии прокажённых?

* * *

Священника не было – но у адмирала Вальне, оказалось, имелся бревиарий. Так что Рождество началось, как положено, с вечерни в сочельник, на которую Дик едва успел —

И продолжилось утром. Дик слышал краем уха, как Вальне ворчливо сетует на то, что Бревиарий у него просят два раза в год, но не мог даже сердиться – так замечательно звучал на свейском гимн «От ясного Востока до Западных пределов». Он испугался немного, что и чтения будут на свейском, а значит придется быть немым слушателем – но читали на астролате.

После службы и завтрака навегу начали готовить к вечерней службе, праздничному ужину и спектаклю. Гулянка намечалась всеобщая, так что ужин перенесли из столовой в цеховую надстройку, из которой уже убрали оборудование. С утра и до обеда Дик таскал вместе со всеми столы, стулья и декорации для вечернего представления, вешал нарезанные из светоотражающей пленки гирлянды и таскал корм снежным троллям на навегу Грегора. У него совсем не было времени и возможности разглядеть поближе странного человека, которого называли Детонатором.

Дик представлял его почему-то похожим на господина Исию, а оказалось, что Максим Ройе высок, широк в плечах, и похож на более расширенную (и рыжую) версию тасёгуна Шнайдера.

Его корабль «Вертихвостка» – некогда десантный катер-амфибия для наземных операций – выглядел совсем маленьким рядом с навегами. Просто непонятно было, как там разместились восемь снежных троллей, запертых теперь в трюме «Фафнира». Навегарес Грегора рассказывали, что Детонатор вёз их прямо на палубе, но Дик не мог поверить. Хотя… длиннорукий и плечистый Ройе чем-то сам походил на снежного тролля. Может быть, они считали его своим?