Текст книги "Мятежный дом (СИ)"
Автор книги: Ольга Чигиринская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 47 (всего у книги 68 страниц)
Он помолчал и прибавил:
– Бет, я тебе все это сказал, потому что моей семье из-под трона выковыривать нечего: мы «черноголовые», нас возвысила война, возвысили Бон и Шнайдер. Но с другими эту тему лучше не обсуждай.
Шнайдер, вернувшись из дворца по принесении извинений, отчитал Бет совсем в других выражениях, но смысл был тот же самый, что и в речах Плато: государыне нельзя давать ни малейшей причины для недовольства.
– Неужели мнение самого Керета ничего не значит? – удивилась Бет.
– В этом вопросе – практически ничего. Я понимаю, ты потратила много усилий, чтобы понравиться ему…
– А надо было тратить усилия на его матушку?
– Да пожалуй, нет, – Шнайдер усмехнулся. – Ты ей не нравилась заранее, еще до того, как появилась на свет. Ее личное отношение к себе ты хуже сделать не сможешь – я прекрасно понимаю, насколько мало ее устраивает наше семейство. Но ей нельзя давать повод, пойми. Ни малейшего повода.
– Я просто не могла смотреть, как она распинает Керета, – насупилась Бет.
– И совершенно напрасно показала ей, что Керет небезразличен тебе как человек. Теперь она попытается разрушить ваши отношения. И кстати, я тоже отчасти недоволен его выходкой.
– Почему? Потому что он начал принимать самостоятельные решения? Или потому что не пришлось пустить в ход СВЧ и водометы против своего же народа?
– За кого ты меня принимаешь, Эльза?! – громыхнул дядя. – Нет, тем, что людей удалось заставить разойтись по-хорошему, я вполне доволен. Но есть две вещи, которые я уже объяснил Керету, а теперь объясню тебе. Первое, – дядя отогнул указательный палец. – За такого рода жестами должны следовать действия. Всегда. Иначе народ привыкнет и перестанет обращать на жесты внимание. По-твоему, я сам не мог бы полететь в Корабельный Город, сказать там зажигательную речь и всех разогнать по углам? Именно так я и собирался поступить – но сначала должен был придумать, что для них сделать сразу после. Теперь вышло так, что широкий жест сделал Керет, а голова должна болеть у меня. И второе, – дядя отогнул средний палец. – Мальчик сам не понимает толком, что сделал, он повиновался порыву – но то, что он сам вышел к людям и говорил с ними без маски, создало прецедент. Если нам удастся отвоевать Вавилон, прежний взгляд на природу императорской власти уже не вернется.
– Разве это плохо?
– Нет. Это был вредный взгляд, он мешал. Плохо другое: Керет дал толчок к этой перемене под влиянием порыва, очертя голову – а для таких вещей нужно выбирать момент. Рано или поздно Керету пришлось бы снять маску, но шанс выбрать для этого наилучший момент уже безнадежно упущен.
– Маски! Завязки! Маразм, маразм, идиотизм! – Бет сделала вид, что бьется головой о высокую спинку стула: они как раз чаевничали вдвоем после ужина.
– О, нет. Возможно, тебе это и кажется бессмысленным, но способ, что называется, проверен временем. Ты знаешь о древнем государстве под названием Эллада?
– Пф! А кто не знает-то?
– Девяносто девять из ста. А о войнах Эллады с Персией ты читала?
– Может, ты и не в курсе, – кокетливо сказала Бет, – но в Империи лучшим сериалом позапрошлого года был признан «Александр». У нас вся школа дурела от Хаанса Мора, он главную роль играл.
– Прекрасно. Так вот, на протяжении веков с разными вариациями у человечества было два взгляда на природу власти: один можно назвать эллинским, другой – персидским. У эллинов власть была, так сказать, на виду. Неважно, о царях мы говорим, о народных вождях во времена демократий или о тиранах, которые приходили, когда демократия разлагалась – механизм принятия решений был довольно прозрачен. Даже самовластные тираны не могли изолировать себя от народа настолько, чтобы их не было видно и слышно людям, а им – людей. В Персии была другая установка – власть дело теневое, тайное. Правитель редко показывался перед людьми, как принимаются решения – мало кто знал. Это создавало ощущение могущества, потому что неизвестное всегда кажется людям больше известного. Вот к этим двум моделям, в общем, и сводятся все способы управления людьми во все времена. А теперь скажи, какая модель до войны была в Вавилоне?
– Персидская.
– А почему?
Бет пожала плечами.
– Отцы Анзудской революции не собирались ее вводить, – Рихард встал и зашагал по комнате. – Но с ходом времени к Анзуду присоединялись все новые и новые миры, настолько разные, что трудно было объединить их хоть на чем-то. А под боком росла Империя. Ее миры обладали широкой автономией, но их объединяла общая вера. Что же могло объединить нас? Пойми, фигура императора-солнца, Тейярре – это нечто больше, чем человек, просто облеченный властью, как я или любой из глав Домов. Эллинский способ управления хорош для маленьких сообществ с высокой связностью. Таких, как дом Рива. Но чтобы эти дома объединились – нужен уже иной способ управления. Власть, которая стоит выше обычного человеческого авторитета. Которая представляет собой тайну. В Европе говорили – короля играет свита. Отец Керета был ничтожеством, но перед ним склонялись такие люди как Бон или Фарран, и за пределами Зиккурата никто не знал, что он ничтожество. Да это и не имело значения: сам правитель может быть каким угодно, главное, чтобы вокруг него был толковые люди.
– Керет – не ничтожество, – сказала Бет. – И ты не хотел воспитать его ничтожеством, правда?
– Конечно, нет. Но – давай начистоту: Керет… не Александр. Он не тот человек, который способен в двадцать командовать седыми ветеранами…
– Он – не ты, – уточнила Бет.
– Не я, – кивнул Рихард. – И вот сейчас он выскочил перед толпой и показал, что он просто мальчик из плоти и крови, довольно хорошенький… и все.
– Он и раньше знали, что он хорошенький мальчик из плоти и крови. В Инфосети полно снимков.
– Это другое. Они не видели его лицом к лицу. Нам повезло, он показал себя с лучшей стороны. Но недостаток эллинской системы власти состоит как раз в том, что если ты облечен этой властью – ты должен все время показывать себя с лучшей стороны. Ты не можешь позволить себе слабости. Если мы окончательно перейдем к нему – выдержит ли Керет существование в таком режиме? Сможет ли он быть публичной фигурой?
– Не знаю, – Бет опустила голову.
– Вот именно.
– Я… поняла тебя. Извини.
– Ничего страшного. Я ведь не против того, чтобы мальчик стал на крыло. Я просто хочу, чтоб вы с ним отдавали себе отчет в том, чем рискуете.
Вот именно из-за этих непредвиденных семейных сложностей Бет и чувствовала себя напряженно в компании Ли. Девушке казалось, что если еще и синоби заговорит об этом – она просто разрыдается.
Но Ли об этом не заговорила.
– Сегодня, – сказала она, разглаживая бумагу, – мы поговорим о милосердии. Это, конечно, неточный эквивалент вашего понятия «милосердие» но наиболее близкий к нему. Записывается знаками «бай» и «ай». Посмотрите, ключ к знак «баи» похож на крест. И верхний элемент тоже похож на крест, из-за которого встает солнце. Только на эту перекладину как будто птичка присела. А нижний элемент – «пульс». Легко запомнить, крест, крест, восходящее солнце, птичка, пульс. Нет-нет, солнце нужно рисовать первым… Этот знак имеет много значений – выставлять, демонстрировать, достигать, высший чин, благородство… Этот знак входит, например в слова «музей» и «доктор наук». Я бы в данном случае выбрала значение «почтенный». А второй знак, «аи», вам, кажется, знаком?
– Любовь, – кивнула Бет.
– Любовь, – повторила синоби, направляя ее руку. – Получается «почтенная любовь». По-нихонски читается «хакуаи». Кто бы мне объяснил, почему «баи» в их прочтении – «хаку»? Это сочетание, «хакуаи», входит в слово «хакуаисюги».
Красивым уставным почерком, отрывая кисть от бумаги после каждой черты, Ли дописала еще два значка.
– Эти знаки тоже должны быть вам знакомы, – сказала она.
– «Король», – Бет показала на первый. – «Долг».
– Скорее, «Принцип». Ну а поскольку у нас по правилам грамматики вэньяня предыдущий знак выступает определением к последующему, то получается нечто вроде «господствующего принципа». Правда ведь, «господствующий принцип» звучит лучше, чем сухой «изм?»
– Несравненно, – согласилась Бет. – А как все это вместе будет по-нашему?
– Альтруизм, – сообщила Ли. – «Господствующий принцип почтенной любви» – это альтруизм.
– Я не рискну назвать себя альтруисткой.
– И хвала Вечному Небу, – пожала плечами синоби. – Но не забывайте и о значении «демонстрировать». Нужно время от времени демонстрировать любовь. Скажем, делать благотворительные поездки.
– Куда?
– Я бы предложила в детский хирургический центр Киннан на Сэйрю. Это, с одной стороны, одна из лучших клиник планеты – с ней может поспорить разве что армейский госпиталь под Лагашем да клиника Лура здесь, в Пещерах. С другой стороны, у них неприятности, к которым стоило бы привлечь августейшее внимание.
– Какие?
– Клиника принадлежит клану Кимера. В свое время Кимера оборудовали ее по последнему слову галактической техники. Теперь они за это расплачиваются – в клинике постоянно не хватает запчастей, ботов и кадров. Даже гем-обслуги не хватает, все дзё либо слишком пожилые, либо слишком юные. Правда, совсем недавно пришло нежданное облегчение – к ним записался волонтером Пауль Ройе, и привез заодно целый чемодан хирургических ботов…
Пауль Ройе, где-то я совсем недавно слышала это имя, – подумала Бет. Ну вот буквально два дня назад…
Стоп. Пауль Ройе!
Ее рука дернулась, у «птички на перекладине креста» образовался жирный волнистый хвост.
– Ну что вы! Осторожнее.
Бет закусила губы. Не буду спрашивать, не буду, не буду не буду…
– Ройе правда, согласился не просто так, – продолжала Ли. – А в обмен на то, что в клинику положат какого-то юного эколога с эндокардитом. Повезло молодому человеку, обычно экологам совершенно не светит попасть в такую шикарную лечебницу и оперироваться у самого Пауля Ройе…
– Насколько все серьезно? – спросила Бет.
– Если я все правильно понимаю, Ройе сделает эту операцию даже с завязанными глазами. Но я веду уроки каллиграфии не с ним, а с вами.
– Значит, во мне видите проблему.
– В чувствах, которые он к вам испытывает… несмотря ни на что, – старуха вздохнула. – Каюсь, я попыталась решить проблему, как говорится, мечом и секирой… не вздрагивайте, не в буквальном смысле – а, так сказать, прямолинейно. Подложила я ему девицу, проще говоря. Ну, девушка хорошая, умная, вовремя отследила проблемы с сердцем и поняла, что если он на ней умрет, это будет крайне скверно. Но даже если бы у них вышло, я бы к цели ни на шаг не приблизилась: мальчик бы мучился, презирал себя, а любил все равно вас. Лишняя нервотрепка и никакого толку. А мне нужно, чтобы он был свободен. Телом и душой. Понимаете меня?
– Кажется, понимаю. Вы хотите, чтобы я его… ну, как бы это сказать… бортанула.
– Прекрасно! – Ли сжала руки. – Поймите, это лучший выход. Рихард не успокоится на его счет, пока вы не замужем за Керетом. А Моро миссию провалил. Сейчас мысли Рихарда заняты другим, но вы уже поняли, что он никогда ни о чем не забывает. Он вернется из рейда – и потребует к ответу Моро, да и меня заодно. А я не смогу бесконечно кормить его завтрашними обедами. Мне нужно предоставить ему убедительные доказательства того, что наш мальчик или мертв, или прочно связан с другой женщиной.
– Насколько прочно?
– Ну, по меньшей мере христианской брачной клятвой, – выгнула брови Ли.
– Он уже связан такой клятвой. Со мной. Если он расторгнет эту – что ему помешает изменить той?
– Ну, я тут порылась в ваших канонических кодексах, и нашла замечательную причину считать вашу клятву недействительной с момента ее принесения. Насколько я помню, ваши браки действительны только тогда, когда обе стороны, подчеркиваю, обе намерены исполнять брачные обязательства до конца дней.
– И что?
– Да то, что оба вы искренне считали, что конец его дней наступит завтра. Если вы скажете, что больше его не любите, если будете достаточно убедительны – он сможет отказаться от своей клятвы, не переступив через совесть.
– Н-не поняла.
– Возьмите грех на себя. Скажите, что дали клятву, не имея реально намерения вступать в брак.
– То есть, я должна помочь вам его сломать? – голос Бет дрогнул.
– Мне нужен человек, которым я смогу через десять-пятнадцать лет заменить Рихарда. И я собираюсь серьезно в него вложиться. Если парень способен сломаться из-за бабы, пусть ломается сейчас, пока есть время подобрать кого-то другого. Если вы любите его хоть сколько-нибудь, вы мне поможете. Если вы хотите, чтобы он жил – вы мне поможете.
– Вы уже пробовали это проделать со мной – и у вас не получилось
– Не получилось у вас. И он остался в живых только потому, что у него нашелся более надежный друг.
– Я… – Бет опустила голову. – Я не Рэй. У меня просто не хватит сил.
– Хватит, – уверенно сказала Ли. – Мобилизация ваших ресурсов – проблема чисто техническая, а потому легко решаемая. Собственно, из всех стоящих перед нами проблем эта решается легче всего…
* * *
Никакого отката после анестезии не было: Дик просто проснулся и схватился бы за неприятно свербящую грудь, не окажись руки привязаны к раме кровати-каталки.
– Тихо, тихо, спокойно, – сказала Шана. – Ты проснулся? Чесаться и срывать повязки не будешь?
– Проснулся, развязывай, – короткий приступ паники прошел.
Послышался треск «липучек», Шана освободила ему руки.
– Не садиться, – предупредила она и ткнула ему в губы трубочку для питья. – Мне сказали, ты будешь хотеть пить.
– Еще как, – признался он.
В трубочке оказалась чистая прохладная вода.
– Я могу приподнять подголовник, хочешь? – Шана была сама забота.
– Да, спасибо.
Шевеление под спиной. Верхняя часть ложа приподнялась, и Дик смог осмотреть себя.
Выглядело все гораздо лучше, чем ощущалось. Грудь прикрывала небольшая, с ладонь размером, повязка, крови не видать – а по ощущениям там словно было все разворочено. Рядом с повязкой прилеплены два датчика.
– Тебе вставляли расширитель между ребер, – пояснила Шана. – Ройе сказал, что немного поболит. Зато шрама не будет. То есть будет, но там, где уже был. Они сделали разрез поверх старого рубца.
– Класс, – без всякого энтузиазма сказал Дик. – Сколько я был в отключке?
– Сорок восемь часов.
– Перебор.
– Тебе все равно сутки нельзя было двигаться вообще, чтобы сердце не нагружать. Так что никакой не перебор.
– Если пилот проводит в отключке больше двух суток в месяц, это перебор, – объяснил Дик.
Когда он узнал, что анестезию здесь делают при помощи шлема, очень похожего на пилотский, даже обрадовался… Но снов о межпространстве не было.
– Зато пока ты спал, сделали контрольное сканирование, убедились, что протез и заплатка приживаются, поменяли повязку на свежую и отключили тебя от систем жизнеобеспечения. Сказали, что можно попробовать встать – только обязательно с чьей-то помощью.
– Предлагаешь свою?
– Есть возражения?
– Ну… на мне под этой простынкой ничего не надето.
– Ты же не стеснялся купаться с Баккарин и рубиться с Нуарэ в одном поясе, – Шана наклонилась и достала из-под сиденья больничную пижаму. – Да и я все это уже видела… а если какая-нибудь из больничных дзё обратит внимание на твою супер-шрамировку, ей придется делать зачистку памяти.
– Все не так плохо, чтоб я не оделся сам, – Дик выдернул штаны из ее рук. – Так что большое спасибо, но…
– Да не за что. Угощайся, – Шана отвернулась. – Можно подумать, делать мне больше нечего, кроме как покушаться на твою трижды никому не нужную добродетель.
– А что, бабушка тебя не нагружает?
Шана резко повернулась.
– Я не выбирала, кем мне родиться, – с легкой дрожью в голосе сказала она. – И если ты так носишься с гемами, то непонятно, за что ты презираешь меня.
Дик как раз завязал штаны и снова откинулся на подголовник: несложное действие потребовало много сил. Два дня без движения – не мышцы, а тофу…
– Да кто тебя презирает, горе? – проговорил он. – Шана, ну пойми ты – когда меня кто-то пытается контролировать, особенно синоби… у меня всю печенку сводит.
– Дурак, – девушка скривила губы. – Да если бы мы хотели тебя контролировать, ты бы в жизни не узнал, кто я. А мы тебе все честно показали.
– Да. Украли и честно показали, что могли бы убить, могли бы контролировать исподтишка – но вот ведь, сыграли честно, карты на стол выложили… Шана, я, конечно, дурак, но не такой, чтобы от этой честности разрыдаться. Твоя «бабушка» выбрала эту честность только потому, что ей так казалось надежней. А показалось бы ей надежней меня, дурака, за нос водить – она бы и водила. Разве нет? Разве вы, синоби, хоть что-то делаете без ножа за пазухой?
– Что бы ты себе ни выдумал, мы – люди, – глухо сказала Шана. – Мы умеем быть искренними, умеем чувствовать и любить…
– Да, насчет любви я в курсе.
– Ты судишь обо всех нас по одному спятившему Лесану?
– Лесан давно мертв! А тот, о ком мы говорим – он клон, по уму – младенец, которому вложили в голову воспоминания взрослого человека! И он не спятил, потому что ни единого дня не был нормальным! Вы ему не дали. Вы его создали изначально Лесану на съедение. То есть, не ты, конечно, но весь ваш клан. А теперь говорите – он спятил, он больше не нужен, на помойку его. И вот я смотрю на этот случай – и по нему вас сужу. Что, неправильно сужу?
Монитор в углу тревожно запищал. Дик бросил туда взгляд и увидел, какими резкими и частыми стали изломы кардиограммы.
– Ты… ничего не знаешь, – очень, очень спокойно произнесла Шана. – Он был когда-то… великим. Когда Бон умер, он привез сюда его голову для погребения. Он убил кенанского генерала Паэну. Он спас от убийц и вывез сюда самого Императора. И во время этой операции он прикрывал отход и обгорел до костей. Меня учили уважать его… бесконечно. Он пошел на эту операцию только потому, что никто другой на нее не пошел. Все сказали, что найти дочь Бона невозможно. Ли сказала, что это невозможно. А он решился. Ему нужно было новое тело, он не мог действовать все время через агентов. Его предупреждали. Он знал, что в двадцати процентах случаев полный распад личности наступает сразу, а в сорока – со временем. И он на это пошел.
– Если ты думаешь, что его мне жаль больше, чем клона…
– Мне плевать кого тебе жаль. Я пытаюсь вложить в твою тупую имперскую башку одну вещь: мы не презираем Лесана. Мы сожалеем о том, что с ним все так вышло. И спятил он еще до того, как заказал себе клона. Потому что для этого нужно основательно спятить. Но богатенькие идиоты в других Домах Вавилона слетают с резьбы от страха смерти, а он слетел от чувства долга. Только у него это чувство было направлено не на Дом Рива, а на Шнайдеров. А путать интересы Дома и интересы одного клана, даже тайсёгунского – непростительно. Поэтому – а не потому что он поломался после пересадки, – Ли хочет его смерти. Понятно?
– Мне понятно только то, что мы никогда не поймем друг друга, – Дик закрыл глаза. – Иди, я попробую заснуть.
– Нет уж, не так сразу. Я два дня сидела над тобой, как дура, чтобы сказать тебе две вещи, и пока не скажу, не уйду. Во-первых, твоя замечательная принцесса будет здесь через две декады. Во-вторых, твой морлок передал через бармена «Разбитого корыта», что лорд Августин Мак-Интайр сбежал из поместья Моро. И даже письмо передал. Он же думает, что ты все еще на «Юрате». Поскольку до «Юрате», а потом от них до тебя эта весточка шла бы не меньше месяца, бабушка решила, что тебе будет приятней получить копию письма. Держи, – девушка достала из-за корсажа сложенный листик и бросила его Дику на грудь. – А я тебя сегодня видеть не хочу.
Глава 16
Искусство побега
Грядущий визит императорской невесты и ее маленького «двора» произвел было в клинике доктора Чэна маленькую сенсацию, но три недели спустя о нем уже никто не говорил: другое событие потрясло Картаго.
Шнайдер уничтожил базу рейдеров на станции Тэсса.
Вся инфосфера была забита как официальными сообщениями, так и записями бардов, и простыми рассказами очевидцев. Поначалу Шнайдер обставил все так, словно отбыл по своему обыкновению на орбиту – сначала провести общий смотр Крыла, а потом устроить с высшим офицерским составом развеселую гулянку, в ходе которой господа офицеры пьют все, что горит и наперегонки бегают, держа на закорках голеньких девочек, вдоль центральной палубы линкора. Конюшня Ольги Ван дер Пул отбыла на орбиту практически в полном составе.
Линкор «Дельта» и грузовик «Геката», взяв на борт девок и море выпивки, отбыли к станции Тэсса. Дело не такое уж редкое, корабли Рива и так патрулировали сектор перехода постоянно, а флагман время от времени туда захаживал. Конечно, рейдеры насторожились. Но Шнайдеру удалось убедить их в том, что это обычная инспекция, совмещенная с пьянкой, как бывает раза три-четыре в год.
Для вящего успокоения Шнайдер оставил «Дельту» в отдалении, а сам перешел с высшими офицерами флота и девками на борт невооруженной «Гекаты». «Геката» пришвартовалась у станции, Шнайдер посетил главу братства рейдеров Андраша Каллиге. Визит был настолько неофициальным, что спиртное, по слухам, лилось рекой, и не было уголка, где не тискали красотку. И когда все уже накачались до звона в ушах, полуголые девки не разбери откуда выхватили ножи, и началась резня. «Девки» оказались не дорогостоящими проститутками, а синоби.
Пока шла попойка, из «Гекаты» через шлюз выбросились шесть десантников. Не включая ранцевые двигатели, на одном только первоначальном импульсе, невидимые охранными системами, они дошли до обшивки станции в том единственном месте, где до центрального коридора оставались лишь две переборки, и аккурат в момент начала резни (операция была четко привязана по времени) взорвали на обшивке направленный термозаряд. Другой термозаряд был установлен в воздуховоде внедренным на станцию синоби. Два встречных взрыва прожгли в трех отсеках сквозные дыры. Разгерметизацию в центральном стволе мгновенно засекла автоматика и отреагировала соответственно: переборки всех секций закрылись, никто не мог прийти на помощь Каллиге и его людям, из которых синоби и Шнайдер лично нарезали колбасу.
Тут пираты, что несли вахту у станционных орудий, наконец-то опомнились и открыли по «Гекате» огонь. «Геката» секундным включением маневровых двигателей придала себе импульс и на чистой инерции пошла к «Тэсса». Орудия «Тэссы» крушили ходовую часть и дырявили пустые трюмы, но весь экипаж и все десантники в тяжелых кидо были защищены от разгерметизации, а ходовая часть не действовала, поэтому стрельба не могла дестабилизировать и взорвать двигатели. Корпус «Гекаты» ударил в корму «Тэссы» и снес орудийные башни к соответствующей матери. От носовых орудий транспортник защищала надстройка с силовыми мачтами.
Когда после столкновения два громадных корабля вновь стали расходиться, из всех шлюзов «Гекаты» и из всех пробоин посыпались десантники в кидо. По корпусу «Тэссы» они без помех добрались до выжженного сектора, забрались туда, закрыли дыру силовым куполом и пошли по станции, вскрывая переборки и планомерно вычищая всех, кто попадался под руку. «Дельта» и несколько патрульных кораблей Рива позаботились о тех, кто в суматохе попытался отшвартоваться и удрать.
Как только станция перешла под полный контроль Рива, были обнародованы сведения о сговоре пиратов с несколькими высокопоставленными чиновниками торговой гильдии Рива, в том числе ее главой Сонг Лао. Всех этих людей немедленно арестовали. Толпы в Пещерах Диса и других больших городах Картаго требовали казни.
Но мало захватить станцию – ее нужно удерживать, обслуживать и ремонтировать. Шнайдер объявил в Корабельном городе набор добровольцев в Трудовую армию. На вербовочных пунктах, где раньше сутками никто не показывался, выстроились такие длинные очереди, что вербовщики могли придирчиво отбирать лучших специалистов.
Данг, лежа на больничной койке, кусал, как говорится, собственный пупок. Если бы он не свалял дурака, не начал драку – мог бы сейчас хоть попытать счастья в трудовой армии. Да, станционная работа – это не то же самое, что дорай, но все-таки и не под землей ковыряться! Когда соседи по больнице обсуждали захват «Тэсса», Дангу хотелось спрятать голову под подушку.
При этом ему и в голову не приходило, что, не начни он драку с отцом – не случилось бы массовых беспорядков в Корабельном городе, а не случись беспорядков – Шнайдер не ликвидировал бы гнездо рейдеров. Жизнь в Муравейнике приучила Данга мыслить в категориях ближайшего дня, в крайнем случае – двух. Не дальше. Поэтому он горевал, что не может попытать счастья в найме на «Тэсса».
Раны его заживали довольно быстро, глаз успешно прижился на своем месте, кости срастались, но даже будь он полностью здоров – шансы семнадцатилетнего оболтуса без образования и водительского свидетельства все равно стремились к нулю. Кроме того, он подозревал, что среди набранных на станцию будет немало тех, кому намяли бока его приятели-полицейские.
Ему было мерзко. С первого дня как он завербовался в полицию, родня и знакомые попрекали его тем, что он продался планетникам, предал «своих», и сам он чувствовал себя виноватым по этому случаю, но где эти «свои» были, когда отец спивался и избивал жен? А теперь другие полицейские, планетники, ходили его навещать и приносили ему пиво, а «свои»… одна Ван-Юнь пришла.
Впрочем, у Данга были все основания предполагать, что и в полиции он не задержится. Исия, как только юноша пришел в себя, обругал его по-всякому, и самым мягким ругательством было «идиот». Данг молча соглашался со всем сказанным. Он понимал, что массовая драка – не то, за что дают медали.
Наконец, роковой день настал. Врач сказал, что больше Данг в больничном уходе не нуждается, пора освобождать койку. Десять минут спустя Данг был на улице. Шел он налегке – из вещей осталось ровно то, в чем его доставили в больницу: полицейская форма. Выстирали, вычистили, и на том спасибо.
Муравейник жил своей жизнью. Данг спустился на три яруса вниз, вышел к рынку, присел на краю фонтана перед уличным алтарем Экхарта Бона. Какой-то доброжелатель поставил в этом же фонтане алтарь Лорел. Данг машинально окунул в воду пальцы и потер статуе босые ноги: на удачу. Ему некуда было идти, кроме как в управление.
Дорога заняла около получаса – у Данга не было денег на проезд, а попроситься к кому-нибудь попутчиком он не решался. Полицейского провезли бы бесплатно, но может ли он все еще считать себя полицейским? Никакого сообщения об увольнении не было, но мало ли…
Данг добрался до управления, открыл дверь и, стараясь не глядеть никому в глаза, вяло отвечая на приветствия, подошел к кабинету Исии. Сквозь прозрачную стену он видел, что Исия на месте, Исия тоже его увидел и жестом велел входить.
– Добрый день, господин начальник, – сказал Данг, закрыв за собой дверь кабинета. – Разрешите доложить…
– Докладывай, – Исия что-то набирал на сенсорной панели терминала.
– Вот, – Данг вынул из кармана справку. – Здоров и могу приступить к обязанностям патрульного… если…
– Если что? – поднял голову Исия.
– Если вы меня еще не отчислили, – вздохнул Данг.
– А надо было тебя отчислить? – начальник районного управления приподнял бровь.
– Ну… вы вроде грозились.
– Да, вроде грозился, – Исия прекратил манипуляции с терминалом и положил руки на стол «домиком». – Точно. Спасибо, что напомнил. А за что я грозился тебя выгнать?
– За то, что… из-за меня началась драка, – Данг заставил себя выпрямиться и посмотреть Исии в лицо.
– А, точно. Драка началась из-за тебя, да… Как это я забыл. Хотя нет, я не забыл. Я просто подумал, что твои собратья-хикоси в тебя вколотили немножко ума. И, кроме того, все обернулось к лучшему. Шнайдеру пришлось разогнать пиратское гнездо, а значит – будет меньше риска, что нас обнаружат имперцы. Рейдерам доверять нельзя – предатель на предателе сидит и предателем погоняет.
А они нам доверяли, подумал Данг.
– Так что твоя беспримерная тупость послужила благому делу, – подытожил Исия. – И кроме того, на одного парня пришла с Биакко ориентировка.
Он развернул экран к Дангу. С экрана смотрел Суна – явно реконструкция, а не настоящий снимок, но очень точная. Даже не одна, а две: на второй глаза Дика был темными, кожа – смуглой, волосы до плеч – черными. Надпись над второй реконструкцией гласила: «Может выглядеть так». Текст под обеими – «Разыскивается опасный преступник, убийца и этологический диверсант Суна Эрикардас, 16–17 лет, рост – около 175 см, телосложение худощавое, цвет глаз – синие, цвет волос – каштановые, раса – евроазийская. Может пользоваться гримом, париками и контактными линзами. Сверхценник христианского злоучения, фанатичен, очень хорошо знает и часто цитирует Библию. Особенную опасность представляет по причине того, что безобидная внешность, юный возраст и показная вежливость внушают доверие намеченным жертвам.
Вознаграждение – 7500 денежного эквивалента за живого или мертвого Суну, 1000 – за точные сведения о его местонахождении. Предупреждение: очень хорошо владеет флордом, изобретателен, дерзок. Рекомендация: не вступать в ближний бой, атаковать при помощи дистанционного оружия».
– Ну что, нет желания заработать? – поинтересовался Исия.
– Вы меня за кого держите? – буркнул Данг.
– За редкостного идиота. А поскольку идиотов в Муравейнике много, надо бы довести до их сведения, что награду назначил не кто иной как сын Мишеля Нуарэ, и что он беден как крыса. Рейдеры давали за голову Суны пять тысяч дрейков. Малый Нуарэ и столько не потянет, даже если продаст последние штаны. Ты часом не знаешь, где Суна?
– Нет, – честно признался Данг. – Он как в прошлом году ушел в Лагаш, так я его и не видел.
– Как я уже сказал, идиотов в Муравейнике много, – Исия задумчиво посмотрел на экран. – И идиоты могут не поверить, что ты с последней вашей встречи не получал о нем ни единой весточки. Они могут взяться за тебя всерьез. А мне тебя почему-то жалко, дурака. Поэтому я и не выпру тебя из полиции. И послушайся моего дружеского совета: в одиночку из казарм ни ногой. В патруле никуда не отклоняться от маршрута и ходить только тройкой. Покажешься сержанту, пусть занесет тебя в график. Свободен.
* * *
Вся клиника гудела о рейде «Гекаты», дети в парке играли в захват станции. Шана пришла в палату мрачная.
– Люди делом занимались, – огрызнулась она на вопрос Дика. – А я торчи тут и любовные шашни твои устраивай.
– Знаешь, я тоже не рад, что приходится здесь торчать, – рассердился юноша. – Я себя уже неделю как нормально чувствую, мог бы дальше и на навеге выздоравливать.
– Ага. Давай, скажи еще, что не хочешь встретиться со своей принцессой.
– Может, и не хочу.
