Текст книги "Мятежный дом (СИ)"

Автор книги: Ольга Чигиринская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 63 (всего у книги 68 страниц)

Глава 20

– Почему никто никогда не думает о Боревуаре?

Вопрос застал Ройе врасплох. Он ожидал чего угодно, но не этого. Он даже не мог вспомнить, что такое Боревуар.

– Боревуар, – напомнил Суна. – Крепость, где Жанну Дарк держали пленной, пока за нее не заплатили бургундцы. Понимаете, через него все как-то перескакивают. Ведь самое важное происходило в Руане. Там Жанну допрашивали, судили, казнили Там ее мучили. Официально не пытали, но изводили всяко. А в Боревуаре обращались прилично и содержали как дворянку. Но как раз там она попыталась покончить с собой. Я раньше не понимал. Я никогда не думал о Боревуаре.

Ройе подавил раздражение. Мы разговариваем меньше двух минут, а он меня уже бесит. Прекрасно. Лучше не придумаешь.

– Если ты считаешь, что твоя самая большая проблема в отсутствии допросов, то они начнутся завтра, – сев за стол, Ройе хлопнул перед собой сантор-панель. – Но у меня, как у твоего защитника, право первой ночи. Впереди еще разговор с Порше и Гедеоном, так что не будем тратить время на экскурсы в древнюю историю. Повторяю: есть жалобы относительно содержания под стражей?

В глазах мальчишки появилось наконец что-то похожее на человеческое выражение.

– Я хотел бы в городскую тюрьму, к остальным ребятам.

– Исключено, там нет свободных камер. Раэмон Порше и морлок Гедеон содержатся здесь, в соседнем блоке. Предупреждая твой вопрос: нет, свидания вам не дадут, но очная ставка будет, не сомневайся.

– Тогда принесите что-нибудь почитать, пока я не спятил.

Ройе открыл порткейс и достал распечатку свода законов и кодексов дома Рива, начиная с кодекса Ледового Братства. Его распечатывали и сшивали почти всю третью смену, получился том толщиной с бицепс Ройе, а на свои бицепсы Ройе не жаловался.

Суна оценил масштаб и вынес вердикт:

– Я не успею.

– У тебя будет не меньше трех недель, пока соберут коллегию. Самое интересное отмечено закладками, – Ройе медленно протолкнул книгу через упругую препону силового поля. Суна подтянул ее к себе и положил сверху обе руки.

…С того дня, как Ройе с Ольгердом скатились по пандусу «Сабатона», прошло чуть больше недели. Мальчишка выглядел так, будто все это время его продержали без еды, воды и сна. Метцигер клялся, что на самом деле он дрыхнет почти все время, вставая только для приема пищи и в туалет. Нервное истощение или просто вранье тюремщика?

– Хорошо тебя кормят? Сколько ты спишь?

Суна вяло двинул плечом.

– Мне дают больше, чем я могу съесть. И сплю я много. Не знаю, сколько – мне же нечем точно измерять время. Что с миледи?

– Синоби передали ее в руки Государя. Она содержится под охраной в бывшем городском маноре Лесана. Который, согласно завещанию Лесана, принадлежит тебе, но для синоби ты в любом случае покойник, так что особняк почти официально Государев. Хочешь, чтоб я это оспорил?

– А есть смысл?

– В другое время это стоило бы оспорить из принципа. Сейчас – никакого. Если с вопросами содержания покончено, давай продумаем основную линию защиты.

– А если я не хочу, чтоб вы меня защищали?

Раздражение Ройе ни на градус не усилилось – во-первых, оно и так было близко к точке перехода в злость, во-вторых, он ожидал этого.

– Неужели тебе настолько наплевать на тех, кого ты во все это втравил? На своих морлоков?

Суна склонил голову набок.

– Мы с вами всего несколько минут разговариваем, а мне уже хочется вам врезать, – сказал он. – Я не отказываюсь от защиты – просто не хочу, чтоб меня защищали вы. Именно вы, понимаете? Видит Бог, я вас уважаю, и мне жаль, что пришлось вас брать в заложники. Но с вами что-то не так, мастер Ройе. Не со мной, с вами. Если вы говорите, что я их втравил в восстание – не те, кто вырастил их на убой, не те, кто отдал их тупой злобной суке, и не сама эта сука, а мы с Рэем тут крайние – значит, у вас что-то не в порядке. Хотите, скажу, что? Вас мучает совесть. Все время, пока дом Рива скатывался в дерьмо, вы молчали, потому что боялись раскачать лодку. Вы готовились, потихоньку силы копили, и все ожидали того дня, когда, наконец, выпадет случай, а он все не выпадал и не выпадал, пока я на вас не свалился. Ну вас к черту, мастер Ройе: вы почти обратили меня в свою веру. Почти убедили, что чем больше я дергаюсь, тем хуже я делаю. Я до того вам поверил, что был готов бросить Рэя на растерзание – но тут восстали они все, все! И я не мог их покинуть! А теперь приходите вы и говорите, что мне на них наплевать? Да если бы я знал вас похуже, я бы эту распечатку запихал вам в… ухо.

Суна хлопнул по столу распечаткой и закончил:

– Вы хотите меня защищать не потому, что я вам нравлюсь или вам жаль меня. А потому что из этого выйдет громкое дело, которое послужит, возможно, к спасению дома Рива. Но вы забыли у меня спросить, хочу ли я спасать дом Рива. Морлоки хотят, но у них и выбора нет, им верность Дому в голову молотком вколотили. А я – другое дело. Я все еще имперец. Я – выживший с Сунагиси. Спасать дом Рива? Скажите мне, зачем.

– Ты не в том положении, чтобы торговаться.

Суна откинулся на спинку стула и забросил ноги на стол. Он считал себя именно в том положении. В положении человека, которому ну совершенно нечего терять.

Так. Попытаемся еще раз.

– Разве у нас не одна цель? Ты ведь сражался за свободу гемов. Мы постараемся дать им свободу.

– Вы всяко это сделаете – вам рабство тоже поперек горла.

– Хорошо, – сожмем пальцы в замок и постараемся не выглядеть идиотами. – Чего ты хочешь?

Мальчишка снял ноги со стола и подался вперед.

– Я хочу, чтоб меня защищал тот, кто меня любит.

Так. Будем разумны. Вспомним все, что говорили Дельгадо с Карин, и будем разумны. А также, по возможности, тактичны.

– Я понимаю, что тебе трудно и плохо сейчас. Но это не причина вести себя по-идиотски и требовать невозможного. Здесь есть люди, которые любят тебя и есть люди, которые разбираются в законах Картаго. К несчастью, эти множества не перекрываются. Ты понимаешь?

Суна посмотрел на Ройе через стол и тому стало слегка не по себе. На него уже смотрели так через стол. Совсем недавно. И дело кончилось разбитым носом. И Сурт бы с ним, разбитым носом, и Сурт бы с пострадавшей гордостью – но мальчишка, похоже, изувечен Лесаном навсегда и непоправимо…

– Кто нас будет судить? – спросил Суна. – Совет кланов или Совет капитанов?

Ройе поднялся.

– Вы бросили вызов всему Дому. Весь Дом будет судить вас.

* * *

– Такого кворума не было, кажется, со дня смерти Бона, – Северин оглядел зал совета Кланов. Зал, обычно пустой на три четверти, сейчас напоминал судебное присутствие в Шоране. Даже зрительские места оказались забиты, чего Ройе не мог упомнить не то что со дня смерти Бона, а вообще.

– Тебе почем знать, тебя тогда не было здесь, – возразил он из чистого духа противоречия.

– Отец рассказывал. Посмотри туда, ты хотя бы знаешь, кто это?

– Это люди клана Хейр, а я тебе не секретарь.

– Извини. Хейр… – Северин прислушался к своему сантору. – С ума сойти, они пятнадцать лет безвылазно сидели на своем промысле, прииске, как это назвать? И вот подскочили сюда – посмотреть, как Шнайдер будет оправдываться.

– Он не будет оправдываться, – Ройе откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. – Дай отдохнуть. Я только что провел три нелегких разговора, и у меня слегка гудит в голове.

– Я понимаю твои затруднения, но мне не терпится узнать, чем закончились эти три разговора.

– Прослушай запись и отстань от меня.

Северин взял патрон и начал слушать – но дослушать не успел: началось. Высоко и звонко запела медь, и по первым тактам стало понятно – в зале Государь. Значит, Шнайдер решил зайти с козырного туза. Ройе открыл глаза и поднялся. Бессонная ночь тут же отозвалась – зачастило сердце. Этикет требовал, пока государь входит, стоять, положив на руку на грудь, и Ройе стоял, считая толчки аорты. Двадцать пять за десять секунд, а Пауля уже нет, и умер он, похоже, напрасно.

Государь поднялся на трибуну и снял маску. Кивком дал разрешение сесть.

– Сегодня мы собрались здесь, чтобы обсудить вопрос чрезвычайной важности: отставку тайсёгуна. Я изволил выслушать обвинения и желаю, чтобы тайсёгун Шнайдер немедля дал ответ.

– А-атлично, – прокомментировал Северин. – Шнайдер получил право первого слова. Осталось посмотреть, как он им распорядится.

Ройе на это не соизволил даже пожать плечами. Шнайдеру досталось тактическое преимущество, точка. Начиная с этого места можно считать, что битву он выиграл.

– Ваше величество, – Шнайдер, проделав все положенные этикетом телодвижения перед Государем, поднялся на трибуну. – Уважаемые господа. Нет предела моему сожалению о случившемся. Перечисление моих ошибок и упущений заняло бы слишком много времени, назову только самые основные. Я доверился синоби Морихэю Лесану, который укрывал от Государя важных пленников в расчете получить за них выкуп. Я не удостоверился в том, что Ричард Суна мертв. Я долгое время не задавался вопросом, что с головой у командующего базой Аннунаки. Я недооценил способности противника и позволил ему перехватить инициативу. Несомненно, я должен подать в отставку с поста тайсёгуна.

Его слова произвели эффект… Ройе не знал, с чем сравнить эту внезапную тишину, постепенно заполняющуюся сквозняками шепотов. Эти люди пришли сюда брать Шнайдера за горло и добиваться его отставки – или хотя бы просто посмотреть, как Шнайдера берут за горло. А Шнайдер вместо этого сам бросил отставку к их ногам… Вот оно, подходящее сравнение – явиться на морлочьи бои и узнать, что фаворит покончил с собой до начала драки.

Что ж, полдела сделано, они ошарашены и сбиты с толку. Настал момент перейти в наступление – и Шнайдер атаковал в своей обычной манере.

– Но причина этих ошибок – не во мне как в человеке и даже не во мне как в тайсёгуне. Обязанность тайсё – командовать войском, а не управлять Домом. Тайсёгуны, в том числе и я, забыли об этом. В результате мы оказались там, где оказались. Я не смог удержать Вавилон и оказался плохим правителем для дома Рива – но любой другой тайсё на моем месте будет биться в тех же сетях, одновременно воевать и править, одной рукой вести Крыло против Империи, другой распутывать ваши свары и постоянно прикрывать собственный зад. Я устал. И я говорю, что править нами должен лишь тот, кто рожден править: Солнце Тейярре, император Керет.

С этими словами Шнайдер сошел с трибуны и, совершив положенное коленопреклонение, сложил к ногам Государя свою печать и сэтто.

– Нижайше умоляю вас, мой Государь, принять всю полноту власти и успокоить нас, ваших подданных, в тени вашей милости.

Нокаут и нокдаун. Сговаривались-сговаривались, придумывали-загадывали, как бы понадежнее припереть тайсёгуна к стенке, а тут внезапная засада.

– Интересно, за сколько секунд до самых тупых дойдет, что единственный, кто ничего не потеряет от отставки Шнайдера – это сам Шнайдер?

Ройе поморщился. От Северина он ожидал большей проницательности.

Да, конечно же, это так выглядит в глазах незадачливых заговорщиков. В чужом рту кусок всегда слаще, и влияние Шнайдера на Керета они готовы скорее преувеличивать. Кроме того, они уже деморализованы первым ходом тайсёгуна. Они рассчитывали сместить Шнайдера и заменить его Бастианом Кордо. Бастиан – старый пердун, но он флотский до мозга костей, так что его кандидатура устроила бы армию и флот.

Но Шнайдер сделал ход королем и всех переиграл. Ни одна живая душа в этом зале не хочет прямого императорского правления. И ни одна живая душа в зале не решится произнести это вслух. Если прислушаться, можно услышать, как нейроны в головах звенят от напряжения, переваривая нехитрую мысль: Шнайдер может перестать быть тайсёгуном, но он не перестанет быть дядей Государевой невесты, фактически приемным отцом Государя. Даже если его убить – Альберта будет мстить за сына. А ликвидировать всех троих, включая девчонку – задача совершенно невыполнимая в те сроки, которые остались до свадьбы, а там уж девчонка быстренько понесет наследника (чтобы Альберта, один из лучших генетиков планеты, да не подсуетилась на этот счет?) и обернет Государя вокруг пальчика.

По некоторым слухам, Альберта уже это сделала. Уже готовы к имплантации несколько оплодотворенных эмбрионов в состоянии стазиса.

Конечно, пока Государь царствует, но не правит, у родичей его супруги власть тоже чисто символическая. Но все как-то успели подзабыть, что Шнайдер с самого начала обещал передать Керету власть в день его совершеннолетия по вавилонским законам – то есть, в двадцать один год. Потому-то и носился Моро, как ужаленный, по всей Галактике, в поисках юной Элисабет. Потому-то и сложил голову Нейгал.

– Если он поднимет сэтто… – пробормотал Северин, – назад дороги не будет.

– Ее уже нет, – Ройе стиснул руки.

– Позволит ли Государь говорить мне? – раздался усиленный сонором женский голос.

Алиша Нейгал. Отлично.

Керет неловко кивнул и женщина ступила в проем между сиденьями.

– Как бы ни было законно и благородно предложение Рихарда Шнайдера, все же оно слишком похоже на принятие требований мятежников. Может быть, некоторое время спустя, но не сейчас. Никто здесь не станет спорить с тем, что править нами должен Государь, но разве Совет Кланов не назначил срок передачи этой власти – достижение Государем совершеннолетия?

– Дата достижения Государем совершеннолетия указана как последний срок, – возразила Альберта. – Никто не ограничивает прав Совета передать Государю власть раньше. Если, конечно, Совет не хочет попридержать ее для себя.

Вот тут Совет загудел как растревоженный улей. Ройе, правда, в жизни не видел растревоженного улья, но сравнение слишком часто попадалось в классической литературе, чтобы не прийти в голову.

– Дело вовсе не в том, что Совет якобы хочет лишить Государя власти, – подняла голос госпожа Нейгал. – А в том, что передача власти Государю была одним из требований мятежников! Может, мы дойдем и до того, чтобы выполнить остальные?

– Каких только отговорок не придумают люди, чтобы не расставаться с властью! – вырвалось у Северина. Головы начали поворачиваться в его сторону. Он покосился на Ройе.

– Начал – так уж продолжай, – шепнул Детонатор. – Требуй открытого голосования.

Северин выпрямился во весь рост.

– А если мятежник скажет, что вода течет вниз, вы и тогда будете с ним спорить? Да в конце концов, Совет на то и Совет, чтобы по спорным вопросам решать дело голосованием. Открытым голосованием! Чтобы мы точно знали, наконец, кто из нас хочет видеть Государя не более чем декорацией тронного зала!

Если Альберта кинула в Совет камнем, то Северин добавил смачный плевок. Теперь все, кто поддерживал отставку Шнайдера, а также их клиенты, вынуждены либо отстаивать разгромно-проигрышную позицию, либо… да, скорее всего, именно этого Шнайдер и добивался: они включат сейчас тормозные двигатели на полную.

– Думаю, поднимать вопрос об отставке тайсёгуна сейчас преждевременно, – сформулировал общую точку зрения Кимера. – Если введение прямого правления Государя так уж необходимо, то незачем прямо сейчас затевать чехарду с переизбранием тайсёгуна. Думаю, полномочия Рихарда Шнайдера должны остаться в силе до того момента, как будет избран и утвержден Государем соответствующий орган исполнительной власти. Осталось определить состав комиссии, коротая сформирует этот орган…

– Теперь они будет делить пирожок до второго пришествия, – Северин потянулся. – И чем дольше, тем лучше.

Ройе не ответил. Он пристально наблюдал за Керетом.

Юный император поднял сэтто и протянул их Шнайдеру, так и стоявшему коленопреклоненно.

– Возьмите то, что по праву ваше, – сказал он. Потом вскинул голову и оглядел весь зал Совета. – Неужели кто-то здесь полагает, что тейярре так же неведома благодарность, как и вам? Неужели вы думаете, что человека, который провел вас через войну, можно так просто спустить в утилизатор? Ну а я думаю иначе.

С силой ткнув Шнайдеру в руки сэтто, Керет поднял его с колен и поцеловал в обе щеки. После чего спустился с подиума и пошел прочь так быстро, что белые одежды хлопали от резких движений.

Ройе тоже поднялся.

– Пойдем. Цирк закончился.

– Мы не будем участвовать в дележке пирога? – приподнял бровь Северин.

– Нет никакого пирога. А особенно его нет для тех, кто думает, что он есть.

– Объясни.

– Не здесь.

Они покинули зал Совета и спустились на стоянку картов.

– Пирог, – сказал Ройе, – новый орган исполнительной власти при Государе, ты это имел в виду?

– Ну да.

– Ну нет. Это приманка, самые глупые уже на нее клюнули – и вылезли под прожекторы. Смотри, даже самым мутноголовым ясно, что в этом… ну, назовем его Советом министров – мест будет гораздо меньше, чем в Совете Кланов. Хорошо, Шнайдер возьмет, допустим, премьерский портфолио. Еще пятнадцать-двадцать раздаст лояльным к нему лидерам: Кордо, Сэйта, может быть, нам. А остальным? Сейчас, пока Совет Кланов и Совет Капитанов действуют – у этих кланов есть хоть какое-то представительство. Да, они торгуют своими голосами, но хоть что-то за них получают. Что даст им введение прямого императорского правления?

– Большой фаллический символ.

Двери закрылись. Морлок-водитель тронул карт с места.

– Именно. И те, у кого мозги не окончательно вскипели от имперской восторженности, осознают это в полной мере.

– То есть, сказав вслед за мятежниками «А», им придется сказать и «Б» – вместе с императорским правлением вводить парламент.

– Да. А теперь скажи мне – какой ближайший аналог парламента должен собраться в самом скором времени?

Северин с силой хлопнул по подлокотнику кресла.

– Суд над морлоками и Суной. Судебная коллегия.

– Так точно. Примерно месяц их будут собирать. Потом еще Сурт знает сколько продлятся слушания. И все это время добрые картагосцы будут разбираться с мыслью: если мы можем решить судьбу двухсот мятежников – то почему не можем решить свою судьбу?

Северин помолчал еще какое-то время.

– Шнайдер предвидел такой поворот событий – потому и оставил мальчишку и морлоков в живых… И ты конечно, сверкнешь перед этим судом… перед всей планетой, потому что процесс будет транслироваться…

– Нет, – Ройе мрачно оскалился. – Не сверкну. Он отказался от моей защиты.

– Что? – вытаращил глаза Северин. – Как?

– Так. Дослушай запись. Все трое отказались.

Несколько секунд Северин сидел, вытаращив глаза, затем прыснул.

– Хотел бы я знать, что смешного ты здесь отыскал.

– Что смешного? Макс, да это твой новый рекорд: сразу три человека, находящиеся в смертельной опасности, отталкивают твою великодушно протянутую руку.

– Двое из них сказали, что имеют лучшего адвоката, нежели я, – Ройе словно хину жевал. – Хотя, с моей точки зрения, у этого адвоката многовато казненных клиентов на счету, я не претендую на то, чтобы конкурировать с ним.

– А что сказал боя?

– Что доверит защищать себя только человеку, который любит его.

На этот раз Северин выглядел как человек, набивший рот хиной.

– Боги мои. И ты просто развернулся и ушел от него?

– А что я должен был сделать? Я старался его убе…

– О, Маат! Он старался убедить! В чем? В том, что тебе позарез нужна трибуна, и его эшафот представляется тебе наилучшей из всех возможных? Макс, есть такая штука, ее изобрели примерно тогда же, когда огонь и колесо. Называется «вранье». Ты не догадался ему соврать? Ты не догадался сказать, что успел нему привязаться? С ума сойти! Оказывается, есть вещи, на которые ты все-таки не способен ради людей и кораблей дома Рива! И это не убийство, не заговор, не насилие над женщиной – а невинная ложь, которая бы немного облегчила жизнь пареньку, близкому к самоубийству!

– Такого рода ложь не бывает невинной, – Ройе давил сквозь зубы слова, как в старину давили сквозь сито пороховую массу на гранулы. – И если ты этого не понимаешь, ты еще больший мудак, чем я о тебе думал.

– Может, я и мудак, но и тебе, Макс, поздновато разыгрывать целку. Ты не хуже меня знаешь, что спасти их тебе не удастся. Коллегия их приговорит, и все, что ты можешь выжать из этой живодерни – создание прецедента, который будет вписан в наши уродские законы и хоть немного их изменит. Это нужно тебе, а не им. Значит, тебе и ложиться под клиента.

– Уже поздно, – …а селитру на порох, вроде бы, добывали из выгребных ям. Не это ли послевкусие во рту? – Он мне не поверит.

– Хорошо, кому он поверит? Дельгадо? Хельге? Роксане Кордо?

– Все, кто имеет какое-то отношение к Салиму, должны держаться от этого дела подальше. Так что Дельгадо и Хельга и Роксана Кордо отпадают.

– Так… А если, например, я…?

– Не смеши.

– В самом деле…

Он задумался и замолчал надолго. В его случае «надолго» означало «на сорок секунд».

– Слушай, а в наших дивных законах прописано, что защитник сам не может быть пленником?

– Я же сказал: все, кто имеет отношение к Салиму…

– Да провались ты со своим Салимом. У нас есть человек, который прекрасно разбирается в законах – не наших, имперских, но, думаю, основные принципы везде одинаковы. Человек в одной весовой категории со Шнайдером.

Ройе не смог сдержать удивления. Этот выход не приходил ему в голову – а ведь действительно, закон не запрещал пленнику защищать пленника – или даже гражданина! – перед судом. Просто даже как-то удивительно, что до этого решения додумался Северин, и все же…

– Ты желаешь этой женщине хоть сколько-нибудь добра?

– А в чем дело?

– В чем дело? Она считает Суну своим почти что приемным сыном – и должна будет защищать его перед пятью сотнями картагосцев без всякой надежды спасти его жизнь!

– Просто наблюдать из-под замка для нее лучше?

Карт остановился в гараже особняка Сога, и Северин, воспользовавшись случаем оставить за собой последнее слово, вышел и закрыл дверь.

* * *

За все время своего существования дом Рива только дважды собирал общую судебную коллегию.

В первый раз – когда судили оставшихся в живых членов клана Рива. Во второй – когда судили Альфонсо Ихара, тайсё, проигравшего бой в секторе Фарны и потерявшего треть всего флота Рива. В первом случае обвиняемых почти единогласно приговорили к смерти – а имя их клана распространили на весь дом, чтобы не забывать, чего стоила кратковременная тирания. Во втором случае голоса разделились поровну и Ихара вступил с обвинителем в поединок, который проиграл.

Дело было свыше ста лет назад и церемониал подзабылся слегка, пришлось ковырнуть архивы и стряхнуть пыль со старых хроник. Хотя принцип остался тем же: по два человека, мужчина и женщина, от каждого клана, даже от ассоциированных, таких, как экологи или синоби. От всех поровну, больших и малых, чтоб никому обидно не было. По каким принципам их выберет клан – неважно. В течение месяца они должны жить в полной изоляции от всех, без связи внешним миром, без доступа к иным источникам информации, нежели материалы и фигуранты разбираемого дела. Предполагалось, что в этом случае разбирательство будет беспристрастным.

Но расселить в столице пятьсот человек в полном комфорте и полной изоляции оказалось не так-то просто. Потребовалось время – и это время следователи использовали для поиска свидетелей, которых тоже требовалось куда-то поселить… И пока это длилось, кипение страстей по поводу захвата глайдер-порта сменилось ожиданием новой забавы.

Картагосцы обожали судебное зрелище. Странное увлечение для народа, не брезгующего пиратством, не раз думала Констанс, вникая в хитросплетения здешнего права.

Когда рыжий гигант добился свидания с ней и предложил ей защищать Дика в суде, она не колебалась ни секунды. Да, она понимает, чем это кончится. Да, скорее всего, она проводит мальчика со скамьи подсудимых на эшафот. Но разве может она не попытаться сделать для него все возможное?

На положении государевых пленников они жили теперь во дворце тайсёгуна. Сюда же доставили Гуса из поместья его картагоской жены. Закон дома Рива ничего не имел против того, что брак заключил несовершеннолетний имперец, ожидающий суда – он был капитаном, этого достаточно. Впрочем, Ройе объяснил, что при необходимости развод будет таким же легким. Гусу и Гесте разрешали свидания. Констанс познакомилась со своей невесткой, по возрасту годившейся ей в матери, и нашла ее достойной женщиной. Ее представили также человеку, распоряжавшемуся теперь ее судьбой от имени Государя. Впрочем, он и раньше распоряжался ее судьбой – неофициально. Она не представляла себе, кого Рихард Шнайдер надеется этим обмануть. Может, и никого. Официозное лицемерие такого рода было одинаково и в Империи, и здесь.

В любом случае Морихэй Лесан, совсем еще недавно герой, сделался козлом отпущения. Он удерживал знатную пленницу тайком от государя, он инициировал бандитов до Картаго и натравил их на Эктора Нейгала, он пытками и наркотиками довел пленного имперского пилота до безумия, и тот в припадке убил найсёгуна – и он же, Лесан, отказался прибрать за собой и убить сбежавшего пилота. Под конец он решился на совсем уж чудовищное предательство: подарил своему безумному имперскому любовнику корабль покойного Шмуэля Даллета, на котором тот мог бы беспрепятственно покинуть Картаго и вернуться сюда со всей имперской армадой. И одно Небо знает, чем бы дело кончилось, если бы не перст судьбы, сиречь клык генмодифицированной собаки.

– Если бы не Ричард, – осторожно поправила она. – Он все еще мог в любой момент захватить нас и улететь.

– Да, – Шнайдер посмотрел ей прямо в глаза. Они стояли так близко друг от друга, что в его пшеничных бровях она рассмотрела седые волоски. – Странно, что он этого не сделал.

– Раймон Порше его друг.

– Вы больше, чем друг.

Это была правда.

– Он знал, что моей жизни ничто не угрожает.

– Он знал, что Порше солдат; он верит, что мученичество награждается раем. Он остался не ради Порше, а ради трехсот морлоков.

Она не понимала, какое значение это имеет для Шнайдера.

– Десять лет назад Райан Маэда возглавил восстание, поднятое совершенными идиотами и обреченное заведомо. Возглавил потому что не мог их бросить. Мы сожгли Минато и заставили его смотреть, а потом отдали его на растерзание морлокам. Это стало для нас началом конца. Директория хотела, чтобы Рива безнадежно замарались в крови – так они получали гарантию, что мы не выйдем из игры. Когда в игру вмешалась Империя, они вышли, а мы не смогли. В глазах всей Галактики мы чудовища, они – всего лишь политики.

Констанс не сказала того, что само просилось на язык. Она сказала другое:

– Вам не везет с людьми, которые не могут вовремя бросить идиотов.

– Не везет, – улыбки не было, просто ухоженные усы и борода чуть шевельнулись. Так лиса пробегает через пшеничное поле. – На суде я буду выступать обвинителем от дома Рива.

Констанс кивнула. Законы Рива не требовали, чтоб защитник и обвинитель были сторонними хладнокровными профессионалами. Напротив, считалось, что кровная заинтересованность заставит обоих прилагать все усилия, чтобы убедить суд в правоте своего дела. Возможно ли здесь, чтобы законники, метавшие друг в друга молнии в зале суда, в перерыве обменивались анекдотами за чашкой кофе? Констанс не знала. Здешний суд больше походил на старинное вече, и побеждал тот, кто стяжал больше симпатий. В этом было мало цивилизованности, но…

– Знаете, почему в таких делах число заседателей всегда чётное? – спросил Шнайдер напоследок.

Констанс пожала плечами. Когда она знакомилась с историей Картаго, это показалось ей простым недочетом, а судебный поединок – глупостью.

– Мы верим в судьбу и считаем, что ей тоже нужно дать шанс, – пояснил Шнайдер, и на этом аудиенция окончилась.

На следующий день ей дали свидание с тремя «зачинщиками мятежа». Судить должны были всех морлоков, но судьба всего батальона зависела от приговора в отношении Дика, Порше и Гедеона – остальные шли оптом, так что отправляться в городскую тюрьму имело смысл в самую последнюю очередь – проверить условия содержания морлоков под стражей.

Первым к ней привели Рэя. Его переломы уже начали заживать, но передвигался он с большим трудом, скрипя и громыхая экзоскелетом на каждом шагу.

– У вас не нашлось гравикресла? – голос Констанс… не дрогнул, против ожиданий.

– Нашлось, но его дизайн не рассчитан на хвостатую задницу, – ухмыльнулся дежурный офицер.

– Пустое, миледи, – Рэй тяжело опустился на табурет. – Очень рад вас видеть в добром здравии.

– Я тоже радовалась бы, находись ты в добром здравии. Но придется довольствоваться тем, что ты жив, и радоваться хотя бы этому.

Морлок широко улыбнулся и облокотился на стол. Ему больно сидеть прямо, догадалась Констанс.

– Я должен просить у вас прощения. Если бы я знал, что сэнтио-сама получит в подарок звездолет, я не стал бы искушать его.

– Слышать об этом ничего не хочу, – отрезала Констанс. – Рэй, я буду твоим защитником на суде, и мы должны продумать стратегию защиты.

Рэй улыбнулся еще шире.

– Помните, что сказал Господь? Когда поведут в суды – не думать, что говорить, а предоставить дело Святому Духу?

Бедный Ройе, подумала Констанс.

– Это прекрасно, Рэй, и мы никоим образом не будем нарушать право Святого Духа говорить твоими устами. Но сейчас мы еще не в суде, и тебе не нужно свидетельствовать передо мной, я ведь уже обращена. Почему бы нам просто не поговорить о том, что случилось на базе Ануннаки? В конце концов, я не только защитник, но и твой друг – а знаю ровно то, что рассказал синоби.

Порше развел ладонями. Кисти слушались плохо: пробивая запястья, ему повредили сухожилия.

– Я весь ваш, миледи…

По итогам разговора Констанс не знала, чего хочет больше: сжать Рэя в объятиях и плакать – или надавать ему по голове. И то и другое было бы для него равно болезненно, да никто и не пустил бы ее на ту сторону барьера, так что Констанс ограничилась прикосновением к его руке, продавив кончиками пальцев пелену защитного поля. Караул, все-таки пристыженный упреком, подогнал гравиносилки – но Рэй отказался лечь и поковылял по коридору прочь, опираясь на носилки руками.

Юный Гедеон произвел более тягостное впечатление. Констанс никак не могла взять с ним верный тон: прежде она общалась только со взрослыми морлоками, которые, проживая с людьми, накопили достаточно человеческого опыта. Гедеон же был чуть старше Дика, а по сравнению с ним казался умственно отсталым. Констанс понимала, что это не органическое расстройство, а всего лишь плод весьма специфического воспитания, но это понимание не могло поправить дела. Правильную линию она нащупала ближе к концу беседы, опершись на свой духовный авторитет христианки с многолетним стажем. Не будучи ни священником, ни богословом, она ощутила себя почти узурпатором.

Но тяжелее всего, как она и думала, вышло с Диком.

Печать смертельной усталости, знакомая по «Паломнику», лежала на нем так явно, что Констанс первым делом спросила, как его кормят и дают ли спать. Ответом был смех, похожий на дыхательную судорогу. Оказывается, Ройе тоже первым делом об этом спросил.